Малявка слышал, как водящий считал. Уговор был – до ста, но «до ста» знали не все, поэтому водили одни и те же. Малявка водил очень редко, потому что он лучше всех прятался. «Сорок семь!» — услышал он очень близко, у самого дерева, и от неожиданности икнул. «Сорок восемь» было уже тише… «Почему он всё время бродит», — раздражённо подумал Малявка. «Никто ж точно не знает, с закрытыми он там глазами или подглядывает…»
В дупле было сухо, пыльно и пахло.
Вчера они сидели. Сперва «по делу», потом «просто так»: вначале все вспоминали про бабушку, она как раз год назад умерла. После уже стали говорить про всяких родственников и знакомых — чем дальше, тем непонятней. И Малявка потихоньку ушёл по своим делам…
Конечно, про дупло знали все. Но в нём никогда не прятались. Считалось, что туда никто не влезет. Вчера, ускользнув из-за стола, Малявка решил это проверить. И он почти там поместился, нужно было только немного углубить…
Вечером, когда все разбрелись по дому, а Вошка, обняв магнитофон, слушала «Тхе Беатлес» и открывала рот, делая вид, что подпевает по-английски, Малявка занимался вытаскиванием всякой трухи из дупла.
Он очень любил Вошку. А после того, что с ней случилось, полюбил ещё больше. Раньше ему было неприятно оттого, что бабушка знала об этом. Зато она сказала ему кое-что важное. Он спросил, можно ли будет ему жениться на Вошке, потом. Бабушка кивнула и строго ответила: «Конечно. Она же не родная». (То, что Вошка не родная, Малявка тоже узнал от бабушки, ещё раньше). Теперь ему было спокойно — все остальные, даже если бы узнали, решили бы, что всё это несерьёзно.
«Шестьдесят!» — торжественно выкрикнул где-то вдалеке водящий. Потом забубнил: «… шестьдесят один, шестьдесят два...»
А ещё в дупло никто не лазил, потому что считалось, что там «опасно». Это было связано с Маленьким Федей. Он был взрослым, с бородой, но глупым и тоже не мог досчитать до ста, они пробовали. Хотя в прятки его не брали из-за другого — слишком он большой, он даже голову наклонял, когда входил в дверь. А иногда не успевал наклонить и бился об косяк. Федя всех утомлял, но бабушка всегда говорила с ним, как с умным.
Малявка задремал… И увидел как Вошка пинала мячик об стенку сарая, а бабушка отсчитывала: «Восемьдесят три, восемьдесят четыре…» Потом Вошке надоело пинать, а бабушке считать. Они, склонив друг к другу головы, стали шептаться. (О нём, он чувствовал.) Вдруг Вошка повернулась к нему и сказала: «Нет уж! Замуж я никогда не выйду!» Потом они, он и бабушка, смотрели какую-то книжку. И, глядя на картинки, говорили совсем про другое: что Вошка забудет свои слова и обязательно выйдет замуж…
Он проснулся оттого, что кто-то рядом выкрикнул «Опять!» Похоже, его ищут. И сейчас ему будет. Он высунулся из дупла и увидел звёзды. «Вот это да! Уже что ли ночь?»
Маленький Федя стоял на крыльце — огромный, даже загородил весь свет из кухонного окна. Там же была и Вошка. Все там были.
Сперва к нему кинулись. А потом стали по очереди давать затрещины. Не больно. Но неприятно было то, что никуда от этого не деться… Вошка к нему не подошла.
«Лучше бы тоже шлёпнула», — подумал Малявка, больно растирая себя полотенцем — бак к ночи остывал, мыться было холодно, а чтобы нагреть воды нужно было сидеть в кухне и ждать. И слушать, как его все ругают.
"Где?", "Ну где он был?", "Почему он всегда где-то?", "Волнуемся…", "С ума же сойти можно…", "Никогда больше…", "Все каникулы сидеть в городе…» — Голоса слышались то громче, то тише. «Дупло», — говорил Маленький Федя, — «в дупле». На него не обращали внимания.
Малявка не мог заснуть. Бабушка ему что-то важное говорила сегодня про Вошку. И ещё про что-то.
Вдруг дверь открылась. Это пришла Вошка, в руках у неё была тарелка.
— Ну что, ты тоже на нас обиделся? — шёпотом спросила она и села в ногах кровати. — Я тебе винограду принесла.
Малявке вдруг захотелось плакать. Он так стиснул зубы, что у него щёлкнуло за ухом. На кухне кто-то включил радио. Значит о нём уже наговорились.
— Вошка, — вслух подумал он.
— Малявка, — ответила она и поставила тарелку ему на коленки.
— Ты от нас уедешь? — он катал виноградину за щекой, загадав, что раскусит её, только если Вошка ответит ему серьёзно.
— Никуда и никогда, — сказала она и встала. У него сердце упало, но она только плотней закрыла дверь, радио стало неслышным.
— Почему ты к нам попала? — спросил Малявка. Он проглотил виноградину и взял ещё.
Вошка прищурилась. Она часто щурилась, когда было что-то не так.
— Я же знаю, что бабушка рассказывала тебе, я слышала.
— Она рассказала не много, — Малявка вдруг подумал, что его, как Большого Федю, всю жизнь будут звать Малявкой, а её Вошкой.
— И что тогда спрашиваешь? — Вошка ела виноград по-другому: брала веточку и обрывала с неё виноградины, потом всю горсть запихивала в рот.
— Ты тут вместо меня, — сказал он.
Она отряхнула пальцы.
— Я больше не хочу. Ужасно сладкий. Никто же тебя не ждал. Ты же только через пять лет появился. Даже через шесть.
— Бабушка тоже говорила, что меня никто не ждал.
— Так и было, — Вошка смотрела на него как-то странно.
— Что там говорят? — он брал виноград то одной рукой, то другой.
— Говорят, что домой тебя отправят, — ответила Вошка, но так, что он понял — не отправят.
— А про бабушку уже не говорят? — Малявке было очень грустно, он старался понять, почему ему так грустно.
— Она тебе много чего рассказывала, да? — Вошка по-взрослому горько усмехнулась.
— Она мне да. Потому что всегда спрашивала: «Ты ведь не болтун?» Я объяснял, что никому ничего такого не рассказываю. Она проверяла сперва. А потом уже не проверяла.
Вошка смотрела на него в темноте. Малявка чувствовал, что она злится. Он знал почему. Бабушка была «против» Вошки. Ну, когда Вошка уже появилась, бабушка не ругалась, но он знал, что она очень ругалась на родителей перед вошкиным появлением. Он это узнал случайно. Бабушка проговорилась об этом после того, как с Вошкой случилась та история, когда она "загуляла".
— Вошка, скажи мне правду — ты специально им не сказала, где я? Чтобы меня все ругали? — Малявка тоже не хотел больше винограду, но взял ветку и стал быстро объедать ягоды.
Вошка не отвечала. Она просто сидела себе тихонько, смотрела, как он ест.
— Давай, завтра поговорим? — она встала, взяла тарелку с голыми веточками, нашла там виноградину и отдала её Малявке. Он положил виноградину за щеку и закрыл глаза, чтобы не видеть, как Вошка уходит.
— Хочешь, я принесу чего-нибудь серьёзного? Там уже все разошлись, по-моему. Можешь даже сам спуститься. А?
Малявка, не открывая глаз, помотал головой.
Утром его уже никто не ругал. Все были спокойные и молчаливые. Гости, то один, то другой, смотрели на часы, в расписание автобусов, иногда останавливались перед бабушкиной фотографией, думая о другом.
Малявка пил чай и смотрел на двух кошек, которые быстро умывались, попав только что под дождь.
Вошка всё утро была чем-то «занята». Значит, думал Малявка, говорить она не хочет. Потому что её занятость — то же самое, что то подпевание — один вид.
К полудню дождь перестал. Все гости как-то разом уехали.
Малявка вышел на крыльцо и сел рядом с мамой.
— Мам, — он прижался головой к её боку.
— Ммм? — он чувствовал, что мама довольна: везде было чисто, все разъехались, вспоминать бабушку и ругать его больше не нужно.
— Я там случайно заснул. Даже не думал, что засну. Там же темно. И очень медленно считали…
Мама выпрямила спину и немного отодвинулась от него:
— Мне надоела эта история, — сказала она холодно. — Сначала Вошка, теперь ты.
— Что Вошка? — Малявка вдруг очень разволновался. Он спустился с крыльца и встал перед мамой, вытянув руки по швам.
Мама улыбнулась.
— Сочините уже что-нибудь другое.
— Как это? — сбитый с толку Малявка хотел тут же побежать за Вошкой, привести её к маме и «разобраться».
— Не хочу больше слышать ни про какое дупло, — мама оглянулась через плечо, услышав какие-то звуки за сараем. Она не видела, но Малявка заметил, что там прячется Вошка, она подслушивает.
—Хорошо. Я не буду ничего говорить больше про дупло. Просто если я вдруг потеряюсь, ты так сильно, как вчера, не волнуйся. Скорее всего, я просто заснул в ду…
— Стоп! — мама, нахмурившись, стукнула ладонью по колену. — Стоп.
Заметив, как встревожено Малявка смотрит на неё, она вздохнула и заговорила тихо и спокойно:
— Не нужно меня пугать. И не нужно издеваться. Я без того очень тревожусь за вас. Мы все знаем, что никакого дупла нет. И мы все знаем, что это бабушка рассказала вам о нём… Бабушка не всегда понимала, что нужно говорить, а что нет.
Малявка ошеломлённо смотрел на маму, не заметив, что Вошка, выйдя из-за сарая, подошла уже к самому крыльцу.
— Мам? — Вошка с тревогой посмотрела на Малявку.
— Конечно, ты подслушиваешь, — сказала мама, не глядя на Вошку.
— Мам… Это не бабушка рассказала, — Вошка была очень бледной и очень рыжей.
— Сядь-ка сюда! — строго сказала мама, указав на скамейку. — Не на мокрое, конечно, убери это… А то никогда вас не вижу вместе. То один где-то, то другая.
Вошка села, Малявка сразу сел рядом. Мама смотрела на них. Лицо у неё изменилось, она опять улыбалась.
— Не важно — кто кому что рассказал. Просто хватит таких выдумок. Вот и всё.
— Мама? — Малявка не хотел, чтобы они перестали об этом говорить. — Федя тоже знает про дупло.
— Конечно, Федя знает, — мама думала о чём-то другом. — Но только Федя и не врёт, вот в чём дело.
— Да почему? — чуть не закричал Малявка.
— Хватит уже кривляться, — маме вдруг надоело говорить с ними. Она встала, повернулась к ним спиной и ушла в дом.
— Я ничего не понимаю, — Малявка терялся в догадках, не зная, что теперь делать.
— Это они ничего не понимают, — Вошка раскачала на ноге туфлю и вдруг с силой швырнула её об дверь.
— Почему ты вчера им не сказала? — Малявка понял — делай она что угодно —он всё равно будет ждать, чтобы она ему ответила. Будет тут сидеть — и если дождь опять начнётся, и ночью с комарами, но она ему ответит.
Вошка никуда не ушла, даже не собиралась. И туфлю не подобрала.
— Чего ты не отвечаешь-то мне никогда? — Малявка сильно злился.
— Я не могла им ничего сказать про тебя. При чём тут чтобы тебя ругали? Чушь какая. Зачем мне нужно, чтобы тебя ругали? Я что, маленькая?
— Ну тогда почему? Я не понимаю. Никто не говорит ничего, — Малявка вдруг с удивлением понял, что если злиться так сильно, плакать не получается. Только в голове стучит.
— Просто я теперь не знаю, где это дерево, — Вошка смотрела на большой палец своей правой ноги, он был кривоватый.
— Как это? — Малявка не верил в то, что слышал.
— Не знаю. Я тоже ничего тогда не поняла. Даже думала, что они все решили меня разыграть. И пока я… пока меня не было, срубили его, пень вы-кор-че-ва-ли, спрятали все следы… Ты знаешь, как это — «выкорчевали? — Малявка кивнул. — Потом маму спрашивала. А бабушку нет. Но всё-таки это она мне сказала про дерево, потому что мама со мной тогда почти не разговаривала.
— Что про дерево? — Малявка смотрел на Вошкин палец, она заметила это и спрятала свою разутую ногу под скамейку.
— Ну, что — да, было у нас дерево с дуплом. Но его давным-давно спилили. Дед спилил. Потому что Федька дураком стал. Играл вот так же, прятался там. Однажды его клещ укусил. Эн-це-фа-литный. Говорят, он такой из-за того клеща. Дед просто с ума сходил. Кричал, что всё из-за этого дупла — Федька там дневал и ночевал. А по-настоящему так никто и не знает, из-за чего… Дед потом очень злым стал, совсем другим. Один ребёнок и тот дурак, — она поёрзала на скамейке, потом подобрав ногу под себя, села на неё. Малявка подумал, что ей так будет неудобно.
— Вошка, — Малявка не верил в то, что услышал.
— А? — она всё пыталась устроиться поудобней — и так, чтобы сидеть было можно, и так, чтобы ничего не порвать.
— Федя — мамин же брат. Мама бабушку ведь звала мамой.
Вошка вдруг вытащила свою неудобную ногу, встала и попрыгала на другой, обутой ноге к своей сброшенной туфле.
— Ну, я же тоже маму зову мамой, — Вошка обулась и посмотрела на брата очень серьёзно. Потом улыбнулась.
— Ты не думай про это. А то и спать будет трудно, и есть… и жить вообще. Береги нервы, Малявка.
Она так же как мама развернулась и ушла в дом.
Весь день, до темноты, они не разговаривали с ним, ни мама, ни Вошка. Он тоже не хотел разговаривать с ними. Как будто точно знал, что они не скажут ему самого главного — того, что касалось дерева.
Малявка лежал с закрытыми глазами и не мог уснуть. Он уже поделал много разных мелких дел, чтобы устать. Но сон никак не приходил. Он всё думал и думал — про Вошку, про маму, про бабушку, про маленького Федю, про папу, про всех…
Вдруг откуда-то появилась бабушка в вошкиных туфлях. Ходила по комнате, а его как будто и не замечала. Ходила и что-то тихонько, как молилась, говорила про вчерашний виноград… Что косточки ни в коем случае не глотать. «А я всегда с косточками ем», — подумал Малявка, — «так вкуснее, по-моему. Потому что не нужно слишком долго каждую ягоду готовить к съедению…»
«Что вы тут делаете?» — весело спросила мама, заглянув на террасу. — «Опять что-нибудь выдумываете?»
Малявка и Вошка играли в «круги». Игра была не очень интересной, потому что Вошка заранее знала Малявкины замыслы и всё портила. (Просто нужно было по очереди рисовать круги любого размера так, чтобы вышло что-то знакомое — зверь, предмет, что угодно.)
Мама посмотрела на их склонённые над столом головы, сказала «ну-ну» и ушла.
«Мы доиграем, и я расскажу ей. Нет, я покажу. Мы туда сходим. Дотуда близко, восемьдесят три шага. Дурацкое число — ни на два его не поделить, ни на три, ни на пять… ни на что. Дождь кончится, мы сразу и пойдём…»
Вошка уже испортила Клоуна и теперь портила Колесо Обозрения… Малявка вдруг почувствовал себя очень-очень счастливым.