Часть 1. Легион

Александр Гуров
Александр Гуров
«Новобранец»

Сейчас, когда я рассказываю свою историю, а Ив ее записывает, мне сложно восстановить в памяти все события, что имели место быть, еще сложнее передать бурю эмоций, которая овладела мною в ту пору. Но для вас, тех, кто прочтет труды Ива, я постараюсь быть предельно правдивым и точным.

Часть первая. Легион

          Умирая, будь доволен тем, как жил.
                Правило Филина

Глава 1

Этой ночью, несмотря на огромное скопление людей, в лагере царило гробовое молчание. Лишь изредка глушь ночи прерывали короткие совиные гуканья. Но ни леса, ни сов в округе не было. Окрест ширилась лишь бесконечная степь, которая мало чем отличалась от пустыни – выжженная палящим солнцем трава, хрустящая под ногами, как песок, ветер, обжигающий равно как пустынный самум, раскаленное солнце, преследующее днем, холодная луна, приходящая стылыми ночами.
Издали снова раздался крик пернатого хищника - опознавательные сигналы легионеров Филина. Немногие знали их. Я и сам не мог похвастаться этим знанием, хоть и был сейчас одним из легионеров, с той лишь разницей, что всего неполную луну путешествовал и обучался вместе с «совами». Был новобранцем. Завербовали меня тремя месяцами раньше в столице Золотой Империи, Авилоне. Последние сбережения, оставшееся из прошлой, ландграфской жизни, пришлось потратить на взятку чиновнику-спиногрызу, но свое обещание он выполнил и выдал направление в когорту «сов» - элитных имперских вояк, равных которым с момента разрушения школы Алари не было.
В противовес моим ожиданиям обучать новиков не спешили, да и отношение к нам было предвзятым и высокомерным. Никаких приказов, кроме как потаскать припасы, собрать и разобрать походные шатры и палатки мы не получал – не заслужил доверия. Но меня это не угнетало. Отнюдь. Придет пора боя и мне удастся доказать, что не зря был принят в имперскую когорту.
Нарушая приказ, отряд рекрутов не ушел на ночлег. Новобранцев ругали за все, кроме ночных посиделок. Последние даже приветствовались. Спал рекрут ночью или нет, нагрузка на день останется той же, а если он не выдержал переход и был сломлен усталостью, то умрет в степи, ибо никто не станет ему помогать и тащить балластом, не даст ему напиться воды, потому что лишится своей, не протянет руку помощи, ведь новобранец еще не «сова», а лишь мечтатель, который решил, что достоин зваться этим именем. А если решил – пусть действует, если не может действовать – пусть умрет. Таков закон «сов». И не мне его менять.
Этой ночью я не спал. Но лишь потому, что знал: завтрашний день переживет далеко не каждый, а дневной переход будет втрое короче обычного. Завтра, и ни днем позже, мы повстречаем своего врага. И тогда судьбу решит не способность без устали тащиться вперед, а умение владеть оружием.
- Слушайте сюда, - приказал я другим рекрутам, которым не посчастливилось попасть в «совы». Сами новобранцы были умелые воины, которых набирали из умелых наемников, способных в одиночку смело сразить троих, но лишь том случае, если речь шла о поединке, а не о строевом сражении. Строй же они без труда могли превратить в бесполезную толпу. Несмотря на это, все они были чрезмерно уверенными в себе. Я оказался глуп, когда решил их учить, но тогда мне казалось, что это единственный шанс уберечь их от гибели: – Завтра будет битва. Только тихо! – прошипел я, предупреждая гулкую реакцию остальных. – Да, мне известны планы, которые обсуждались в шатре велико-капитана.  И хочу вас обрадовать: нас неспроста ничему не обучили за две дюжины дней, мы – смазка для мечей и на сталь пойдем в первых рядах. Запомните одно: не рубите в бою – колите. Колите и ни в коем случае не замахивайтесь мечом. Ваше оружие – щит. Кто выстоит перед первой волной нападающих, тот получит шанс выжить. Все остальные погибнут прежде, чем успеют прочесть молитву.
- Пошел ты, - прохрипел один из новобранцев.
- Ты что нам, мать, чтобы морали читать? – добавил другой рекрут, имя которого я не помнил. Или не знал. Его имя мне было ни к чему.
- Хотите жить, делайте, как я. Если же жизнь не мила – поступайте, как знаете. – С этими словами я встал и ушел. Объяснять, почему делать так, а не иначе, должны инструкторы, которых у нас не было. Если же их не было, в этом нет моей вины. Моя цель выжить, а не победить.

Утро началось обычными сборами. Новобранцы складывали шатры, стряпухи готовили завтрак, «совы» чистили и точили оружие, упражнялись в фехтовании. Каждый был занят своим делом и никто из «смертников», которыми по праву числились новички, не перечил чужой воле, даже не догадываясь, что их жизни вскоре оборвутся. Этой ночью я совершил ошибку: рассказал новобранцам о грядущей битве, моя хладнокровность дала слабину. Такого больше не повторится. Чтобы выжить, я должен быть одиночкой. Чтобы исполнить собственный зарок, я должен выжить.
Горн, громовым раскатом прозвучавший над степью, сообщил об отправлении. Тюки с провизией, амуницией и другой поклажей, а разом с ними и женщин, напоминавших мне больше тряпичный кукол, нежели людей, погрузили в телеги. После ночи перед боем пленницы и чада-разврата выглядели куда более потрепанными, чем новобранцы, которых использовали больше как рабов, нежели воинов. Что ж, «совы» Империи на то и совы, чтобы охотиться по ночам, жаль охота шла на женщин, а не на врагов. Идя умирать, будь доволен жизнью. Думается, этой ночью гетеры сполна утешили своими телами ненасытных имперцев…
Колонна шестого легиона двигалась медленно, что не могло не радовать «смертников», уставших еще до отправления. Интересно, готовы ли они будут выполнять роль женщин, если враги нападут на обоз? Готовы или нет, но будут: сами решили отдать жизнь за Филина. И будь они за это прокляты. А лучше – убиты…
Солнце над головой жгло нещадно. Пот лился ручьем, а степное несчастье плавило людей, как огонь плавит олово, наливало их бронзой загара, превращая воинов в сажу, а их волосы – в пепел. Людская беспомощность и усталость слились в нерушимое молчание. Даже «совы» перестали разрушать тишину безмолвия своими гуканьями. Иссушенная степь и жадное небо выжгли из людей последние силы, а волнительное ожидание скорого боя, превратили даже бывалых воинов в дрожащих перед неизбежным ящериц.
И когда желание жить сменилось мечтой поскорее сдохнуть, перед легионом показались степняки. Многоликая смерть, оседлавшая коней, узкими глазами взирала на легионеров, а «совы», что были далеки от лесов, в которых привыкли охотиться, замерли, ожидая от врага первого шага. Сквайры тем временем развернули штандарты, стрелки зарядили аркебузы, а пехотинцы нерушимыми истуканами вросли в расчерченную трещинами почву. Смертники, среди которых был и я, стояли впереди. Залп дадут поверх их голов, но лишь тогда, когда вражьи всадники будут достаточно близко, чтобы выстрелы не пришлись в воздух. Стрелкам хватит времени и для второго залпа. Его сделают позже, когда наездники перережут всех новобранцев. Главное – выстоять пока в ход не пустят авангардную пехоту, а еще – не умереть от пуль своих же.
Степняки рассыпались, заходя необъятным полукольцом. Будь я ханом, я выбрал бы другую стратегию – запугал врагов до боя, заставил их ночевать под луной, в любую минуту ожидая удара, но не нападая, тем самым превращая воинов в испуганных кур. Но степняки, уверовали в свое превосходство, поэтому, не задумываясь, пошли в атаку.
Не знаю, каким безумцем был полководец «сов»? Он выставил вперед не только смертников, но и авангард. У стрелков не будет шанса выстрелить повторно, у опытных пехотинцев - правильно составить ряды. Две ошибки в одном действии. Но «совы» не думают, они - исполняют. Что ж, значит, мое напутствие новобранцам не окажется лишним. Если неопытные рекруты захотят орудовать мечом, считая себя умелыми бойцами, то умрут, даже если они и впрямь неплохие фехтовальщики. Боец – не значит воин. Боец дерется один на один, воин – всего лишь часть строя, которая формирует единый организм. Воин – крупица, не имеющая ни мысли, ни права мыслить, она должна подчиняться воле велико-капитана, иначе - гибель.
Степняки приближались. То ли намеренно, то ли случайно они заходили с солнечной стороны, не позволяя стрелкам как следует прицелиться. Но конелицые не знали, с кем связались. «Совиных» аркебузиров не спугнет ни солнце, ни мрак, ни сама смерть – их пули найдут свои цели.
В воздух взмыли стрелы. Я присел на одно колено и закрыл себя щитом. Вышколенный в боях легионер машинально, даже не задумываясь над тем, что впереди него новобранец, поставил свой щит сверху, прикрывая разом и себя, и сзадистоящего. Справа и слева от меня в бой ринулись смертники. Не все, лишь самые рьяные. И глупые. Осознав, что никто, кроме них не сдвинулся с места, они остановились и тут же упали замертво, пронзенные стрелами. Нельзя мешкать, когда цена за ошибку жизнь.
- Сражался? – услышал я голос позади себя и не успел ответить. Тишину прервал многоголосый залп аркебуз. Степняки, развернувшись, ринулись назад, чтобы позже сделать новую атаку и снять своими стрелами очередную жатву людских душ. Но многие из ингойцев, расставшись со своими конями и жизнями, остались лежать на пыльной земле.
- Вина бы, - мечтательно выговорил я.
- Не охмелеешь? – с ухмылкой спросил незнакомец.
- Нет, - коротко ответил я.
- Тогда держи, - из-за спины появилась рука, сжимающая флягу. Не раздумывая, я принял вино и с жадностью отхлебнул. Давно мне не удавалось утолить жажду «кровью богов», пусть и из дешевых сортов, пусть и разбавленную водой, но уж лучше что-то, чем ничего. – «Совы», идя умирать, должны быть довольны жизнью, - усмехнулся воин, принимая флягу обратно.
- Возвращаются, - выдохнул я, с удовольствием чувствуя на губах вкус имперского федервайсера.
- Выстоим, - обнадежил легионер.
- На все воля богов, - помимо желаний, парировал мой голос, а рука тут же потянулась к кортику. Школа Алари оставила свой след, даже учитывая то, что нынче она превратилась в руины, а ее учения – в ностальгическую память.
- Умирать, так с музыкой! – решил ветеран, заменивший новобранца справа от меня. Он с силой вогнал щит в почву, заставляя его врасти в землю, и достал свирель. Я не помнил… даже не знал песни Алари, потому что покинул школу вместе с инструкторами и другими беглецами и не участвовал в «Последней Битве». Но готов был поспорить, что воин, ставший горе-менестрелем, насвистывает именно ее. Я поблагодарил богов за то, что музыкант не способен одновременно и играть, и петь, но песнь подхватили другие, заставив меня плакать, а степняков остановиться в недоумении.
Убийцы пели песню тех, кого убивали, а мне ничего не оставалось, кроме как слушать многоголосый грубый бас, заменивший тонкую трель знакомого голоса.
- СМЕРТЬ! – взревел мой голос, а тело, не повинуясь разуму, рванулось вперед.
- СМЕРТЬ!!! – подхватила сумасшедшая толпа, которая одним своим бешеным видом могла сломить дух любого войска.
Степняки, вместо того, чтобы отпустить тетивы, опустили луки. Стрелы, впрочем, как и лучники, застыли в нерешительности, а ощетинившаяся сталью волна накатилась на всадников, словно пешие были сильнее конных. Я бросил кортик, заслуженный отменной учебой, которую, впрочем, не закончил, а легионеры метнули ножи, которые служили для них незаменимым оружием и отличительной чертой «сов». Я дорожил своим оружием, но еще больше дорожил жизнью и песнью баронета.
Слева от меня занес свой меч новобранец и тут же упал бездыханным с раной в спине. Слишком широкий замах, такой может убить сзадистоящего, который не станет рисковать своей жизнью и лучше ударит меж лопаток своего, чем умрет сам. Этот смертник не слышал моих слов, или не захотел в них поверить. Не важно. Имя каждого из тех, с кем я пришел, потеряется если не в степной пыли, то в пыли времени. Имя каждого из них – «смертник». Не больше.
«Совы» превратились в муравьев. Они рассыпались по полю брани, находя безопасные лазейки даже в пылу боя, и без конца метали ножи. Новобранцы, впрочем, как и я, лезли на рожон. Прикрывшись щитом от шамшира, я поднырнул под коня, рискуя попасть под копыта, и изо всех сил рубанул скакуна в колено. Калеченая животина повалилась наземь, увлекая за собой и наездника. Ингоец не успел вытащить ногу из стремян и конь своим весом превратил его конечность в бескостное мясо. Добить всадника не составило б труда, но я решил не тратить на него время. Если выиграем – далеко не уползет, если проиграем – зарежут свои же. У степняков были свои законы: один ингоец – один конь, нет коня – нет ингойца. И не стоит верить бредням, будто у каждого из конелицых было по два иноходца.
Не останавливаясь, я рванулся дальше. Степняки сбились в кучу, превратив конницу в табун. Расчетливые «совы» действовали верно и атаковали коней, а не наездников. Животина бешенела, вставала на дыбы и мчалась неизвестно куда, не слушаясь ни хлыста, ни поводьев. Кони сталкивались, опрокидывая хозяев, сбивали людей с ног и топтали упавших. Грозное ингойское войско сражалось – причем безуспешно – со своими конями, а не с имперским легионом.
«Совы» узким полукольцом обхватили врагов и, словно удавка, стягивали конницу, не давая ей вырваться из рук смерти. Среди посмертных криков, лязганья оружия и лошадиного ржания дико зазвучало мелодичное насвистывание свирели. Я почувствовал, как кровь закипает в жилах. Имперцы. Враги пели песнь, которую некогда пели в Алари; пели ученики, идущие на смерть. Но я не мог вымещать зло на «совах» и бил кочевников, чтобы хоть как-то утолить жажду крови и мщения.
В пылу сражения я заметил ингойца на вороном жеребце, который, сея смерть, продирался сквозь ряды легионеров и быстро приближался ко мне, словно в бою выискивал именно меня. Когда он был рядом, я сместился, встав полевую руку от всадника, чтобы тому было неудобно бить. Нашивка новобранца на рукаве давала ложное представление о моих истинных умениях, и ингоец ошибся, ожидая легкого поединка. Сталь лишь едва коснулась моего щита, а я, присев, ударил коня по ногам. Степной жеребец еще проскакал по инерции несколько метров и повалился наземь. Он дико ржал, и это ржание напоминало мне мольбу о помощи, бил копытом, безуспешно пытаясь подняться на перебитые конечности. Прости, гордое животное, ты уже не сможешь ощутить прелесть скача…
Всадник оказался довольно вёртким и успел вовремя спрыгнуть с коня. Прокатившись кубарем несколько метров, он быстро встал, резво перемахнул через раненное животное и направился в мою сторону. Враг был невозмутим и уверен в своем превосходстве, чем вселял в мою душу трепетный страх. Я не рискнул вступать в поединок: одним движением закинул щит за спину и, быстро стянув с пояса самострел, разрядил его в степняка.
Движение ингойца было молниеносным. Ему понадобилось всего одного мгновение, чтобы вырвать из ножен ятаган и отбить им утяжеленный для ближнего боя болт. Удивиться я не успел. Перехватить щит – тоже. Поединок начался стремительно. Легкое изогнутое оружие степняка, описав дугу, чуть не отрубило мне руку, но я умудрился принять удар на гарду. Не успев толком придти в себя, я машинально отбил два коротких выпада ингойца и ответил быстрой контратакой. Степняк легко ушел от моих ударов и отступил на шаг. В образовавшейся паузе, мне удалось перевести дух и выровнять сбившееся дыхание, а уже в следующее мгновение конелицый рванулся вперед и нанес серию молниеносных ударов. Я отбил их, но об ответных действиях не могло быть и речи, даже вздохнуть лишний раз не удавалось. Я ушел в глухую защиту, а ингоец гнал меня назад, заставляя отступать и не позволяя пойти кругом, чтобы держать дистанцию. Каждый новый удар в его исполнении отличался от предыдущего и просчитать, куда понесется его утяжеленный в изгибе ятаган, не было никакой возможности.
Враг был сильнее меня. С каждым мгновением шансов на победу становилось все меньше. Оставалось уповать только на удачу, или на то, что один из «сов» заметит наш поединок и вмешается. Но на помощь надежды не было, легионеры заняты спасением своих жизней и до моей судьбы им нет никакого дела.
Оступившись, я пропустил удар. Ятаган прошел вскользь, лишь вспоров рукав и едва задев локоть. Рана пустяковая - от таких не умирают. Но стеганка быстро набухла от крови, ткань прилипла к телу, а тонкие струйки медленно доползли до ладоней. Оружие стало скользить в руках и держать его ровно сделалось сложным, а парировать точные удары противника – невозможным.
Спасти теперь могло только чудо.
Я не успел толком увернуться от удара слева, сбился с ритма и даже не сразу понял, когда ударом справа ингоец выбил из моих рук оружие. Мне оставалось только молиться, уповая на божественное проведение. Но удача меня побаловала. Когда я уже распрощался с жизнью, степняку пришлось отвлечься на новобранца, который атаковал ингойца сзади. Рекруту не повезло и конелицый справился с ним в два счета.
Воспользовавшись моментом, я поднял свой кацбальгер и прыгнул в сторону степняка, отчаянно и нелепо выставив меч впереди себя. Обернувшись, ингоец напоролся на острие клинка, а его ятаган, уже занесенный для удара, вошел мне в плечо, разрезав клепанную железными пластинами стеганку. Из последних сил, уже чувствуя, как кружиться голова и накатывается беспамятство, я вытащил меч, откинул мертвеца в сторону и, не устояв на ногах, упал рядом с ним.
Сознание быстро покидало меня. Где-то далеко еще слышался шум утихающей битвы, чьи-то крики и стоны, разъяренные ругательства и лошадиное ржание, лязганье оружия и одинокие выстрелы аркебуз. Они слились в протяжный вой, гаснущий, как огарок свечи. Огонек, зашипев, затух, и мир погрузился во тьму, обволакивая меня пеленой забытья.

* * *
- На вот, поешь, - кто-то ткнул меня в бок, бесцеремонно, но аккуратно, чтобы не потревожить рану. Стоило вспомнить о ранении, и плечо загорелось огнем. Стиснув зубы, я перетерпел боль и, немного придя в себя, прислушался к своим ощущениям. Тело было напряжено до предела, а отяжелевшая голова казалась вылитой из свинца. Во рту чувствовался металлический привкус крови. Сплюнув тягучей, как смола, слюной, я через силу открыл глаза.
Сперва все вокруг кружилось, но несколько раз моргнув, я разглядел согнувшегося надо мной воина, который держал миску с дурнопахнущей похлебкой.
- Ты неплохо сражался, - не к месту похвалил он, и я  по голосу узнал в нем сослуживца, который давал мне во время боя вино. – Уложил Рапшу. Его считали великим воином, полубогом, сыном Инга – бога войны. А он умер, как обычный смертный, умер от руки новобранца.
- Мне повезло, - из-за хрипоты собственный голос показался чужим.
- Скорее, не повезло ему. Хотя… его смерть была неизбежна.
- Как закончилось сражение? – рана жгла, словно ее прижигали каленым железом, разговаривать приходилось сквозь стиснутые зубы. Но у меня было слишком много вопросов, чтобы молчать. – Сколько было кочевников? Сколько осталось наших? Когда выступаем и далеко ли лагерь от поля брани?
- Назадавал вопросов, - хмыкнул воин. - Даже не знаю, с чего начать. Ты ешь: остынет, - он подал мне миску с похлебкой и, подумав, всучил свою ложку. – Надеюсь, с заразными гетерами не спал? – спросил, улыбаясь.
- С заразными - не спал, - сказал я, сглотнув. В горле пересохло и пить хотелось гораздо больше, чем есть. Ощупав флягу на поясе, я с досадой понял, что она пробита и воды в ней не осталось ни капли. Быть может, в горячке боя угодила стрела, но, судя по отметине, продырявили ножом. И нет сомнений в том, что произошло это уже после боя, причем дырявили свои же, слив перед этим воду. В степи она – на вес золота.
Заметив мои метания, воин протянул мне флягу – признак дружбы. С вином или с водой я не разобрал, но пригубил крепко. И выпил бы все до капли, если б новоиспеченный товарищ не вырвал флягу.
- Не налегай, - уронил легионер. - Не свое пьешь.
- Спасибо, - поблагодарил я, не обращая внимания на сварливый тон, и принялся за еду.
Воин уселся у костра, рядом с которым меня увалили, и несколько минут молча наблюдал за тем, как я ем. Похлебки было мало, и я знал, что насытиться не удастся, но мучивший меня голод отступил, чтобы утром вернуться снова.
- Ответишь на вопросы? - Покончив с едой, я посмотрел на боевого товарища.
- С утра. За сегодня устал, - он встал и протянул мне флягу - уже другую. Я коротко отхлебнул, не нахальничая. – Пей, не стесняйся, - разрешил воин, - после боя воды с избытком, а через два перехода выйдем к колодцу.
«Значит, все же стрела», - подумалось мне.
Дав мне вдоволь напиться, «сова» забрал миску с ложкой и ушел. На мгновение я закрыл глаза и, с трудом разлепив их, уставился на догорающий костер. Мерно танцевало пламя, тихо потрескивали огражденные землей сучья. Вокруг огнища лежали раненные. Умирая.
«Новобранцы, не прошедшие боевое крещение, не могут считаться «совами» - гласило правило Филина. Я ранен, значит, свое испытание не прошел, как и те, что лежали вокруг меня. Все мы трупы. Лишь потому, что устав «сов» жесток, как и их покровитель.
Я отвернулся от приговоренных на смерть и посмотрел на небо. Ночное покрывало утыкали веселые и яркие звезды, которым нет до земного никакого дела. Когда-то учитель Арвелл рассказывал, что, умирая, люди попадают на небо, и если они сотворили добра больше, чем зла, загорается новая звезда. Не знаю, врал Арвелл, или нет, верил ли сам в то, что говорит? Но умирать, не зная наверняка, что твоя звезда воссияет, не хотелось. Да и месть еще не завершена, значит, выживу, даже если придется покинуть легион Филина.
Я закрыл глаза и попытался уснуть. Не вышло. Накатились воспоминания из давно минувших дней.
Ребятня, задорные мальчишки, у которых только-только начал расти пушок усов, сидели у камина в старом и ветхом замке. Один из них, прислонившись к холодному печному камню, который не грелся – сколько не топи, напевал тоскливую песню и играл не менее тоскливую мелодию.
В этот день пришла весть о войне. И первыми в этой войне умерли эти мальчишки, за исключением тех, кто утром убрался в родительские гнезда.
Я встряхнул головой, выбрасывая из памяти школу Алари.
Ночь набирала силу. Степь уже промерзла, и от земли тянуло могильным холодом. Догорающий костер уже не согревал. Скоро тонкие сучья перегорят и пламя угаснет. Станет еще холоднее. Я плотнее укутался в дорожный плащ и снова закрыл глаза. На сей раз сон накатился быстро. И снились мне школа Алари и музыкант, равного которому я не встречал…

* * *
- Вставай, лежебока! – вырвал меня из сна уже знакомый голос.
Я, не желая открывать глаз, прикинулся спящим. Меня знобило от холода, исходящего от земли, и в то же время лихорадило от ранения. Как бы в рану не попала зараза и меня не свалила гангрена. Обработать бы ее, прижечь. Самому мне с этим не справиться. По крайней мере, сейчас, когда сил уже не осталось. А цирюльники, которые успели позабыть о своих первоочередных обязанностях, были заняты другими раненными - из числа «сов». На новобранцев никто не обращал внимания: они – мусор, смазка для мечей. Я знал это, когда записывался в Легион, и теперь винить за безучастие было некого.
- Вставай! Кому говорю? – недавно обретенный друг не церемонился, пнул меня в живот. И мне невольно пришлось открыть глаза.
- Не сплю я, - прошипел хриплый голос.
- Что-то ты бледен, - сочувственно покачал головой легионер. – Звать-то тебя как?
- Эрик, - не задумываясь, я назвал своё вымышленное имя.
- Фаэлд, - воин похлопал меня по раненому плечу. Я скорчился от боли, но не проронил ни звука. – Прости, забыл, – извинился он безучастно. – Ты знаешь, обычно раненых оставляют на поле битвы или отправляют в форт, но для тебя сделают исключение. За боевые заслуги. Скоро придет врачеватель, посмотрит, что с тобой можно сделать.
- Значит, я прошел испытание? – спросил я сквозь стиснутые зубы.
- Нет, но тебя допустят к тренировкам. В рабочую десятку.
«Рабочими» называли десятки, в которых собирали самых слабых, неумелых, раненых или непокорных воинов. Среди «сов» - отрепье. Такие десятки всегда стояли на острие атаки и принимали основной удар. В них редко выживали. И помещали туда неугодных, или балласт. Начало не самое лучшее, но это все равно приятнее, чем умереть от жажды или от гангрены. Если же смогу укрепиться – выживу, и получу те знания, за которыми сюда пришел.
- Мне надо тебя благодарить? – сухо поинтересовался я.
- Проклинать, - без тени улыбки ответил Фаэлд. – Остался бы здесь – умер быстрее, а так твои муки продлятся намного дольше.
Больше не сказав ни слова, он ушел. Через четверть часа пришел лекарь. Причем настоящий лекарь, а не обычный цирюльник, как можно было ожидать.
- Жить будешь, - осмотрев рану, уверил меня врачеватель и, подумав, добавил: - Если боги помогут.
И мне ничего не оставалось, кроме как надеяться на помощь богов. А лекарь, не дожидаясь божественного участия, стал наскоро обрабатывать рану: сперва промыл, затем засыпал обеззараживающим порошком; дождавшись, когда тот впитается в уже начавшее загнаиваться плечо, подкинул в костер, расточительно горевший с утра, поленьев и, докрасна накалив широкую дагу, прижег ею рану. Я старательно молчал, терпя боль, но она оказалась сильнее моей воли, и сознание оставило меня, окутав мир беспроглядной тьмой.

Глава 2

Беспамятство сменилось глубоким сном, поэтому я провалялся, не разлепляя глаз, до нового утра. Проснувшись, обнаружил, что лежу на толстой попоне, от которой за версту несет лошадиным потом. Но она надежно защищала от ночного холода, и это было важнее неэстетического запаха. Правда, сейчас тепло было лишним – утреннее солнце набирало силу, и земля прогревалась также быстро, как с закатом промерзала.
Я выбрался из-под попоны и, шатаясь от бессилия, подошел к останкам кострища. Усевшись на землю, осмотрел свою рану. За ночь она уже успела покрыться тонкой коркой – лекарь знал свое дело, а травы, которыми он пользовался, давали ощутимо быстрый результат. Если бы врачеватель заглянул ко мне еще раз, я бы уже не нуждался в его помощи, но процесс выздоровления займет куда больше времени, ведь кроме меня есть еще и «совы», которые тоже получили свою долю ранений.
Я встал и прошелся по биваку. Лагерь уже не спал. «Совы», как обычно, занимались отработкой военного искусства, уже переставшего быть для них ремеслом: шлифовали и без того отточенные до идеала удары и выпады, тренировали и без того безупречные умения стрельбы и метания ножей. «Совы» были ужасом Империи, ночными хищниками, которые никогда не упускали свою добычу. От них нет спасения, они – идеальное орудие убийства, гордость, сила и проклятье легионов. Моя задача – стать таким же, как они, но не во славу Империи, а на ее погибель. Как достигнуть последнего, я еще не знал, да и доживу ли до этого знаменательного события, оставалось для меня загадкой.
Тем временем недавние новобранцы, которые прошли первое испытание и стали, хоть и неполноценными, но «совами», сворачивали лагерь. Только сейчас я сообразил, что шатаюсь без дела, за что могу быть наказан. И стоило мне попытаться помочь в сборах одному из новиков, как слабость напомнила о себе, заставив упасть на одно колено.
- Хватит молиться! – послышался голос позади меня. – Вставай и принимайся за работу!
- Он после ранения, - заступился новобранец. Глупец, возомнивший, что его слова чем-то помогут, но они были пустым звуком.
- И что с того? – сухо поинтересовался распорядитель. – В телеге не уехал, в костре не сожгли, в землю не зарыли, значит, цел. А если и ранен – не мое дело.
- А чье? – не унимался заступник.
- Пресвятого Августа, - буркнул в ответ наказчик. – А будешь больно языкатым – укоротим тебе звякало. – Я молчал, наблюдая за разворачивающейся картиной, но действо быстро закончилось. Распорядитель, поняв, что говорить с нами без толку, махнул рукой и ушел, а я тем временем уже помогал болтливому новобранцу собирать шатер.
- Спасибо, - все же решил я поблагодарить чужую добродетель.
- Илтон, - без предисловий представился рекрут.
- Эрик, - отозвался я, присматриваясь к своему новому знакомцу.
Он был довольно высок – на голову выше меня – и крепко сложен. Грубые руки были привычны к работе, но осанка – горделива, словно у потомственного ландграфа. Хотя простота, которая без труда читалась в его глазах и прослеживалась в поступках, доказывала, что он не из высокородной семьи. Да и пошла бы титулованная особа в «совы»?
- Какая судьба сюда занесла? – по-простецки спросил Илтон.
- Нелегкая, - усмехнулся я. - Какая ж еще?
- Выступаем скоро. Говорят, пойдем на соединение с другими новобранцами, - без расспросов он стал рассказывать последние новости. – Интересно, зачем Филину столько новиков понадобилось? И учить их когда? Да и нам инструкторов еще не назначили, хотя обещали еще вчера растасовать по десяткам. Ты б под чье командование пошел?
Я подумал было назвать имя какого-нибудь сержанта, чтобы дать словоохотливому здоровяку пищу для разговоров, но имен десятников я не знал и решил ответить сущую правду:
- Распределен в «рабочий» десяток.
- Это еще почему? – удивился новобранец.
- Ранен, - пожал я плечами.
- А станешь мертвым, если не выберешься из десятка смертников, - нахмурился, показывая искреннее участие, Илтон.
- Выбор невелик, - кряхтя от натуги, заключил я, заканчивая складывать и завязывать пеньковой веревкой походную палатку.
- Скажу по секрету, - как можно тише прошептал новобранец, но мне показалось, что его тайну без малого знает весь бивак. – По лагерю ходят слухи, что сам Филин командовал сражением со степняками.
- Слухи врут, - решил я. - Филин не мог так глупо построить защиту.
- Глупо? – переспросил Илтон. – Так мы больше полутысячи степняков разгромили четырьмя сотнями. Причем своих потеряли не больше полтины, и те – новобранцами.
- Так уж полтину? – спросил я, задумываясь. А ведь и впрямь, на первый взгляд бездумное, нетипичное построение войск дало неплохой результат. Хотя я бы провел защиту иначе… Вот именно! Защиту! А Филин, если он вдруг и затесался в наших рядах, нападал. И это стало залогом его успеха. Да, не всегда школа Алари оказывалась выше опыта и таланта, а ее учебники порой и проигрывали смекалке умелого полководца.
- …Я даже удивился, когда Вик с пробитой спиной рядом упал, - говорил тем временем Илтон, а я, задумавшись, пропустил начало его монолога мимо ушей. – Потом вспомнил твои слова, что ты перед костром говорил. Я-то тебе не поверил, но решил, что лучше последовать совету, поэтому не рубил, колол, и на рожон не лез. А Вик не послушал. Вода его пеплу…
За разговором и думами я не заметил, как мы сложили еще один шатер, утрамбовали свои сумки и были полностью готовы к отправлению. В тот же миг раздался рог, трубящий выход. Лагерь в одно мгновение сорвался с места и поплыл в изжаренную солнцем степь.

Новобранцы, смешавшись с «совами», длинной вереницей растянулись на широком, хорошо просматриваемом со всех сторон пространстве. В случае опасности они быстро сгруппируются, но сейчас, превращаясь в гусеницу, войско выглядело беззащитным. Шли вразнобой, но после двухдневного отдыха довольно резво и даже с некоторым задором.
Легионеры брели налегке, обступив с двух сторон тащившиеся по изжаренной земле, словно корабли, плывущие по волнам, телеги. Обоз оказался на удивление крупным, будто маршировали и не «совы», привыкшие быть быстрыми и незаметными, а обычные конвоиры. Это настораживало и с самого выступления не давало мне покоя. Да и цель всей нашей кампании была для меня неясной и туманной, а ведь не хотелось класть голову за неизвестные идеи. Впрочем, узнать ничего конкретного пока не удавалось, поэтому я решил отложить эти думы до лучших времен.
Легионеры, стойко выдерживая порывы разбушевавшегося ветра, шли по иссохшей земле, которую нещадно жгло раскаленное солнце. Запал и рвение, проявившиеся в первые часы марша, быстро таяли, словно воск забытой на ночь свечи.
Илтон тащился рядом со мной и что-то бесконечно рассказывал. Вникать в суть его слов я категорически отказался и ограничивался легкими кивками в знак согласия. Ему, чтобы не умолкать, этого было достаточно.
Из обилия бессмысленных реплик, вынести удалось немного: лишь то, что движемся на юго-запад, где должны встретить то ли пополнение, то ли военное поселение. Второе, будучи полностью уверенным в том, что имперских городов поблизости нет, я отбросил. Значит, новобранцы. Видимо, Филин готовит своим бравым ребятам смену, или пытается увеличить число регулярных бойцов. Если же он набирает «сов», значит, готовится к войне. Но с кем, я пока даже не догадывался – все враги Империи уже стояли на коленях, за исключением Аббадонского королевства, идти на которое войной было сущим безумием. После нападения на школу Алари и ее разрушения, разрозненные феоды аббадонцев объединились и теперь не уступали по силе легионам Империи. А противостояние равных никому из них не даст ничего, кроме ненужных разрушений и кровопролития. Для Империи было проще дождаться, пока вассалы Эдварда снова не разбредутся по своим землям и не оставят короля с пустой казной и никчемным войском.
- Привал, - отдернул меня за рукав Илтон. Я скрипнул зубами от боли: мой новоиспеченный товарищ позабыл о моем ранении, или еще не научился вести себя скромнее. – Прости, - бухнул он, оправдываясь: - уже не знал, как тебя остановить? Привал скомандовали, а ты прешь, как ишак, и не слышишь ничего.
- Задумался, - протянул я.
- Задумался он, а если б атака? - Илтон кинул на землю непонятную вещицу, размером немногим уступающую человеческому росту, обмотанную сверху донизу полотнищами. Что именно он тащил с собой, я не разобрал, но предположил, что это меч немалых размеров. Зачем он ему в походе, оставалось загадкой. Избавившись от лишнего груза, Илтон снял заплечный мешок, битком забитый по большей мере чужим, принадлежавшим Легиону, хламом, и уселся на него сверху. Все это время он тараторил, не умолкая: - Тоже б клевал носом и шел, неведомо куда? А тем временем тебя степняки в ежа бы превратили. Со стрелами вместо иголок…
Я не слушал своего сослуживца, вместо этого, последовав разумному примеру, тоже принялся сгружать с себя поклажу. Сняв ее, с трудом разогнул отекшую спину, попрыгал на месте, привыкая к новым ощущениям и, обратив на Илтона внимание, попытался отбиться от его словесных атака:
- Хватит уже, надоел…
- Это хорошо - я сейчас рядом, –  не унимался он. – Но ведь меня могло и не быть. Аль ты запамятовал, как относятся к новобранцам? Задумаешься так, упрешь в степь и поминай, как звали. Внимательнее надо быть! Внимательнее!
- Буду, - буркнул я, осматриваясь.
Когорта «сов» остановилась на широком холме, с которого открывался великолепный обзор близлежащих территорий. Разбить бы на этом участке форт и ни один степняк не смог бы остаться незамеченным. Но ингойцев в округе не было. Видимо, те полтысячи, которые полегли двумя днями раньше, окажутся единственными конелицыми на нашем пути. По крайней мере, хотелось в это верить.
Тем временем, новобранцы разбирали телеги, доставали провизию, котлы и миски. Я, минуя приказы и понукания, присоединился к общему делу. Стал вытаскивать из ближайшего воза дрова, которыми пришлось обзавестись еще до похода, ибо в степи с ними наблюдались немалые проблемы. Илтон, наконец-то, куда-то испарился, подарив мне хоть несколько минут тишины.
В обыденной спешке я и не заметил, что лагерь вдруг засуетился в неосознанно быстром темпе. И пришел в себя, лишь услышав нервное гуканье, словно сову живьем жарили на вертеле, и она не знала, как спасти от огня свои перья? Слишком поздно понял, что в лагере бьют тревогу. К этому времени мастерски обученные «совы» уже успели сбиться в кучу, образовав подобие круга и лишь малочисленные новобранцы, в чье число случаем судьбы вошел и я, остались за пределами спасительного кольца коротких пик и фитильных аркебуз.
А в следующее мгновение я увидел раскосую и желтолицую смерть.
Несмотря на хороший обзор, наплевав на глупое и неверное  мнение, что в степи трудно спрятаться, ибо она ровна, как морская гладь, ингойцы напали настолько внезапно и стремительно, что даже удобное положение лагеря не сыграло для неумелых новичков спасительный вальс.
Степняки были уже близко - на расстоянии выстрела – и «совы», не заботясь о тех, кто остался за пределами оборонительного кольца, спустили курки, сделав первый залп. Ни одна пуля не прошла мимо, но это не спасло новоиспеченных «сов» от ощетинившихся стрелами и саблями степных воинов.
Сотни стрел поднялись в небо и опустились смертоносным морем на недавно поставленный временный лагерь. «Совы» выставили щиты, но многочисленные новобранцы, так и не сумев избавиться от обуявшего их удивления, пали, прибитые стрелами к земле.
Степняки, заложив луки в притороченные к седлам чехлы, выхватили ятаганы и шамширы и, громогласно крича, мчали на меня и других уцелевших новобранцев. Аркебузиры приготовились дать второй залп, но прежде чем прозвучали выстрелы и холм погрузился в воняющее порохом облако, я увидел недавнего знакомца – Илтона, который, несмотря на пробитую стрелой ногу, сумел подняться и уже схлестнулся с подоспевшими ингойцами.
Позабыв о боли в раненном плече, я выхватил меч и рванулся вперед, пытаясь пробиться к одинокому здоровяку с добродушным лицом и неумолкающим ртом. Надо отдать Илтону должное, сражался он умело и рьяно. Поэтому, пробившись-таки через заслон ингойцев, я застал его живым, правда, многократно раненым. Пробитую стрелой ногу, ставшую слабой опорой, он проволакивал, а правую, истекающую кровью, руку бесцельно прижимал к груди. Но рядом с ним уже лежало пять мертвых ингойцев, которые оказались излишне нерасторопны и попали под двуручный меч Илтоном, явно не предназначавшийся для строевого боя. Я несколько скептично взглянул на собственный кацбальгер и стал рядом с мечником, который, не обращая внимания на ранения, крепко сжимал массивную рукоять фламберга. Сила Илтона меня поразила. Немногие способны орудовать фламбергом обеими руками, а ему это удавалось одной левой.
- Помощь не нужна? – спросил я, бросая очередной метательный нож из тех, которыми пользовались «совы» и выдавали всем, кто был зачислен в их ряды.
- Справа встань, размахнуться не даешь. - Илтон сделал шаг вперед, чтобы ненароком меня не зацепить, и ударом двуручника сшиб очередного ингойца с седла.
Степняк был одет в кольчугу и выдержал удар, но подняться уже не успел – я завершил дело, начатое соратником, и проткнул врагу горло. А Илтон, поймав кураж, крутился на одном месте, широко размахивая тяжелым фламбергом. Дикая грозная мельница, которая в обычные дни являлась человеком, а сейчас превратилась в сумасшедшую машину, разила одного конелицого за другим.
Я с трудом поспевал добивать тех, кто попадал под горячую руку Илтону, не забывая отбиваться от конных, которые изредка все же наседали и на меня, но чаще попросту уходил с их пути, избегая схватки. Ножи в моем арсенале быстро заканчивались, а другого оружия, кроме кацбальгера, неудобного для боя против всадника, и щита, который мне пришлось спрятать за спину,  чтобы освободить руку для метания ножей, у меня не было.
Несколько раз я слышал громкие, слившиеся в одном залпе, выстрелы, но вскоре они стали по большей мере одиночными, а позже и вовсе перестали слышаться – «совы» пошли врукопашную.
Илтон, несмотря на немалые успехи, начал выдыхаться, и я с ужасом стал думать о том, что произойдет с нами, когда его силы иссякнут. Как назло, очередной степняк вместо того, чтобы попасть под жернова бешеной мельницы-Илтона, осадил коня, заставив того встать на дыбы, и, взял наизготовку лук. В последний момент я успел бросить в ингойца нож и сбить его прицел, но стрела все же угодила в цель. Илтон упал наземь с пробитым плечом и, как мне показалось, потеряв запал, сразу вспомнил о первых ранениях, о которых в горячке боя успел позабыть.
Незадумываясь, я метнулся вперед к тому степняку, который мгновением раньше стрелял, а сейчас, свалившись с коня, пытался подняться, и добил его ударом в голову. Вернулся к Илтону, уже потерявшему сознание и борющемуся за жизнь не с войском конелицых, а с ранениями. И вновь я оказался в ситуации, когда необходима помощь, но ждать ее неоткуда. В прошлый раз мне удалось выпутаться, правда, получив при этом неслабое ранение, которое едва не стоило жизни. Сейчас единственным спасением для меня и Илтона мог послужить только двуручник, который я не преминул взять.
Очередной ингоец подоспел раньше, чем я успел набрать фламбергом необходимую скорость. Я шарахнулся в сторону, чуть не оступившись, но увильнул от нацеленного на меня удара. Степняк, даже не пытаясь вернуться, чтобы закончить начатое, умчался вперед, где гремело основное сражение, но следом за первым показался второй, который тут же напоролся на клинок меча. Следующему моему врагу повезло больше – я, не успев привыкнуть к балансу оружия, ударил ниже цели и попал в мощную грудь жеребца, который, заржав так жалостливо, что его ржание вмиг перекрыло для меня все крики боя, упал, как подкошенный, а его всадник, вовремя спрыгнув с коня, покатился по земле. Ни на миг не прекращая вращения, помня о том, как тяжело снова придать тяжелому двуручнику движение, я медленно продвигался к ингойцу. А степняк, решив не рисковать, вытащил из-за спины лук, но вспомнил о том, что колчан прикреплен к седлу, сменил оружие на ятаган и пошел в мою сторону, балансируя с одной ноги на другую и пытаясь подстроиться под мой ритм. Кочевник не знал, что в школе Алари нас обучали владению разным оружием и, в частности, эспадонами, которые по весу не уступали фламбергу. Сместив центр тяжести на левую ногу, я задал своему двурчнику новую дугу вращения и, прыгнув в сторону степняка, застал его врасплох. Ингоец выставил, защищаясь, ятаган, но так и не сумел остановить движение моего клинка, который с поразительной легкостью разрубил пополам и его плоть, и кости.
И только сейчас я сообразил, что степняки, идя в атаку, обходят меня стороной. Все же Илтон постарался на славу: вселил своим неповторимым умением страх в войско степняков, а я, взяв его оружие, стал в глазах конелицых тем самым Илтоном, хоть им и не являлся. Но их ошибка шла только на руку.
В ответ на страх ингойцы пустили в ход луки, и вот тогда стало ясно, что наша песня спета. Выпустив из рук фламберг, я попытался вытащить висевший за спиной щит, но стрелы конелицых оказались быстрее.
Все же смертоносный дождь из дерева и стали меня пощадил. Выставив левую руку впереди себя, я собственной плотью помешал стреле пробить мне голову; вторая стрела пригвоздила мою ногу к земле, да так крепко, что не получалось даже пошевелиться; другие стрелы просвистели у самых ушей, меня не задев. Я упал на колено и, достав-таки щит, укрылся за ним, но для того, чтобы вытащить стрелы из ладони или голени не хватало рук.
Тем временем легионеры, отбившись, пошли в контратаку.
- Снова на рожон полез, дурья башка! – воскликнул Фаэлд, пробегая мимо меня и бросая в мою сторону укоризненный взгляд.
Я хотел было ответить, сказать что-то в свое оправдание, но в горле настолько пересохло, что мне не удалось произнести ни слова. Вместо этого постучалась боль, да такая противно-ноющая, бескомпромиссная и ярая, что я закричал, позабыв разом о том, что секундой раньше не мог говорить. Силой воли заставив себя умолкнуть, я отбросил в сторону щит. Освободил руку и вытащил засопожник. Умостив кисть на теле оказавшегося рядом ингойца так, чтобы она не была навесу, перерезал древко стрелы. Позже, с немалым трудом, пытаясь быть максимально аккуратным, чтобы не растревожить рану, отодрал голень вместе с пробившей ее стрелой от земли и избавился от второго древка. Наскоро перемотав раны парчовыми повязками, которые имелись у каждого вояки на случай ранения, я попытался вернуться в бой, но не преуспел в этом деле.
- Назад! – в один миг и во все горло закричали десятники, и их воины тут же последовали приказу, впрочем, не переходя из отступления в бегство.
Послышались залпы пистолетов, которыми «совы» пользовались лишь в исключительных случаях, ибо те, несмотря на немалую убойную силу, были дорогостоящими и медлительными в перезарядке. Но выстрелы давали понять задним рядам, что наступление не стоит продолжать и следует готовиться к обороне. Поэтому, когда «совы» под натиском конелицых вернулись на прежние позиции, вершину холма успели загородить баррикадами из телег.
Протискиваясь в узкие проходы между возами, я с удивлением обнаружил в рядах отступающих Илтона, который довольно быстро оправился от ранений и уже держал в руках короткую пику, больше походившего на копье.
Многие «совы», из тех, что, уверовав в победу, вырвались вперед, полегли в этом бою. И теперь мне и вовсе стали непонятны мотивы Филина, который, рискуя жизнями своих людей, да и своей собственной, если верить слухам, решился пойти в степь с малочисленной когортой «сов». Сейчас его затея мне казалась глупой и смертельно самоуверенной, но думать приходилось о другом.
Степняки, напоровшись на баррикаду, откатились и вытащили луки, норовя издали обстрелять построенное наскоро заграждение.
- К укрытиям! – скомандовали сержанты, но эта команда была ненужной, ибо все легионеры уже слились с телегами едва ли не в единое целое. – Залп по команде!
Ингойцы опустили тетивы почти одновременно, причем без видимых приказов: то ли их полководец обладал магическим даром, то ли сказался немалый опыт в отработке совместной стрельбы. Тем не менее, стрелы степняков не сумели даже в малой степени навредить «совам», зато имперцы, к этому времени зарядив аркебузы и получив соответствующий приказ, огрызнулись ответным залпом, который оказался куда более успешным, чем атака конелицых.
- В два ряда! – скомандовал… Фаэлд? И, несмотря на первое замешательство новобранцев, опытные легионеры вмиг последовали приказу и, выстрелив напоследок в разнобой, быстро перегруппировались в две линии. И пока первые стреляли, вторые перезаряжали ружья, а затем, выходя вперед, разряжали аркебузы в беззащитное перед свинцовой бурей ингойское войско. Степняки еще пытались отстреливаться, но их стрелы беспомощно застревали в возах.
Тогда конелицые решили взять баррикады штурмом, но почти беспрерывный обстрел без труда остановил их конницу. После чего ингойцам ничего не осталось, кроме как отступить, побросав мертвых и раненых.
Воины, ошеломленные сражением, никак не могли поверить в собственную удачу. То тут, то там еще слышались одиночные выстрелы, которые больше пугали, чем приносили пользы. Но вскоре стихли и они.
Тяжелая, разрушаемая редкими криками раненых и умирающих тишина обволокла собой недавнее поле брани. Я не слышал ничего, кроме своего сбивчивого дыхания, не ощущал ничего, кроме боли и страха. И с удовольствием бы погрузился в забытье, но сегодня мои желания не исполнялись. Вместо этого мне пришлось с другими новобранцами, как с раненными, так и с невредимыми, обхаживать место недавней стычки, собирать уцелевшее оружие, спасать раненых легионеров и добивать ингойцев.

Спокойная суета, если таковая бывает, закончилась только тогда, когда земля стала промерзать, холодный ночной ветер уже начал пробираться сквозь стеганку, обнимая своими почти ледяными объятьями тело, а высоко в небе ярко, совсем не так, как в родном Аббадоне, светила луна и еще тысячи тысяч звезд.
Я вернулся в лагерь и, наконец, смог насладиться сном. Непонятно почему, ставшие добродушными «совы», дали новобранцам выспаться и сами стали в дозоры, будто не доверяя столь важное дело необученным бойцам – но оно и к лучшему.
Я укутался в попону, от которой все так же, как и вчера, разило конским потом, и попытался уснуть. Это удалось мне далеко не сразу. Сперва терзала боль в ладони и в голени, затем мучили мысли, - едва ли не сильнее, чем раны. Что ожидает нас завтра? Сколько времени понадобиться, чтобы раненые пришли в себя? На долго ли хватит пороха и пуль, если ингойцы вернутся? Какова цель нашего похода? Кто такой Фаэлд и почему ему повиновались «совы»? Последний вопрос волновал меня, пожалуй, даже больше других, хотя я толком и не знал, он ли вообще отдавал приказы? Или мне лишь послышалось в горячке боя?
Так и не разгадав ни одну из головоломок, я уснул.


Глава 3

Выспаться мне не удалось, но постоянное недосыпание уже стало привычным, поэтому чувствовал я себя вполне бодро. Особо меня удивила столь приятная новость, что разбудил меня никто иной как лекарь. Наскоро меня осмотрев, он промыл раны и для начала обкурил какими-то едко пахнущими травами. Затем растолок в порошок какие-то желто-белые песты и корений, залил их винным спиртом, и получившуюся бесцветную жижу приложил к ранам, не забыв и о недавно раненном плече.
Лекарство подействовало моментально, приятным холодом оно окутало поврежденные места, снимая боль и принося сладостное, почти наркотическое, блаженство.
- Спасибо, - широко улыбнулся я, чувствуя, что выгляжу глупо и нелепо, но лекарь ответил мне добродушной ухмылкой и произнес:
- Спи, давай, сил набирайся. До обеда, значит, будешь свободен.
И я незамедлительно выполнил приказ врачевателя - веки сами собой налились свинцом и опустились, а глубокий здоровый сон, сразу заметив, что мои глаза закрыты, пришел ко мне званым гостем и остался, как и указывал лекарь, до самого обеда.
Пробуждение вновь оказалось приятным.
Во-первых, раны на руке и голени уже затянулись, покрылись крепкой коркой, словно ранен я был не вчера, а неделей раньше. Безусловно, таланты лекаря не знали себе равных, я быстро шел на поправку. В то время как другим новобранцам, которыми занимались цирюльники, становилось все хуже. Многие из них умирали от неведомой болезни, не имеющей ничего общего с потерей крови. Но чужие жизни меня не беспокоили, хватало проблем со своей.
Во-вторых, разбудил меня Фаэлд, который принес миску с похлебкой. Больше всего сейчас хотелось напиться и наестся, даже не знаю, какое из этих желаний было сильнее, а тут – похлебка, жидкая, но жирная. То, что надо. Правда, порция была меньше обычного, что меня тут же насторожило:
- Мы в осаде? – вопрос как-то сам пришел мне на ум и без моих особых желаний слетел с языка. Фаэлд лишь коротко кивнул, всунул мне в руку ложку и добавил:
- Забирай.
Я молча принялся за еду. С Фаэлдом, даже при желании, не получалось быть многословным, хотелось стоять по стойке смирно и озвучивать лишь обдуманные и острые мысли, которых сейчас у меня не было – то ли ввиду слабости, то ли ввиду недавнего пробуждения, когда дымка сновидений еще не успела рассеяться и вернуть миру полноты красок.
- Бывшего хозяина убили? - сдуру ляпнул я, вертя в руке ложку. Фаэлд расхохотался и напряженная пелена, мешавшая общению, вмиг рассыпалась, а сам легионер сразу стал простым и добродушным воякой, которому не жалко поделиться редким в походах вином и даже собственной ложкой.
- Выстругал, - вдоволь насмеявшись, утешил меня Фаэлд. – Чужие брать не к добру – судьбу повторишь.
- Веришь в суеверия? – я снова сказал, не подумав, но, как говаривал учитель Арвелл из разрушенной ныне школы Алари: «вылетевшее слово уже не поймаешь».
- Верю, - сходу ответил Фаэлд и тут же добавил: - когда они не мешают жить. А когда помогают, то и другим приказываю верить.
- И кто же ты такой, если имеешь право приказывать? – на сегодня я уже превысил всякую норму глупых вопросов, которые только мог себе позволить, разговаривая с «совой», но Фаэлд, словно и не обращая на глупость моих вопросов внимания, ответил:
- Тебе, Эрик, пора забыть о любопытстве. Не слышал: знания бывают опасными, и цены меряются не всегда золотом, но и жизнями.
- Незнание не менее опасно, - попытался я настоять на ответе. - Страшно умереть глупцом.
- А не глупец ли ты? – в лоб спросил Фаэлд и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Ты им стал уже тогда, когда пришел в Империю. И лишь доказал свою глупость, вступив в Легион, да еще и в «совы».
- Глупо, не спорю, особенно если судить по последним событиям, но у меня на все свои причины…
- И ты мне о них не расскажешь, потому что они – тайна, твоя тайна, - не дал мне договорить Фаэлд. – О своих причинах я тоже умолчу. - Разговор стал приобретать свинцовые нотки, а доводить дело до выстрела не было никакого желания, поэтому я резко сменил тему беседы:
- Как обстоят дела в лагере?
- Плохо, - с готовностью принял мою тактику Фаэлд и мигом забыл о предыдущем, в принципе, бессмысленном разговоре. – Мы окружены, а припасов, как назло, осталось мало.
- Сможем прорваться?
- Нет, - ни на йоту не усомнившись в точности своих предположений, ответил Фаэлд. – Степняков слишком много. Выстоять-то мы выстоим, если, конечно, хватит пороха и пуль, но вот идти на прорыв не удастся – раздавят числом, а если и прорвемся, придется убегать, но соглашаться на преследование глупо: кто может быть в степи быстрее ингойца?
- Не пойму тогда, на что мы надеялись, когда шли в поход? Чего ждал Филин? – я вдруг стал рассуждать трезво и понял, насколько нелепым и самоуверенным был марш четырех сотен легионеров, решивших пойти против всей степи.
- На удачу надеялся, на опыт бойцов, и на то, что мы не привлечем внимание степняков.
- И что теперь?
- Будем ждать, - хитро сощурился Фаэлд, и мне показалось, что он знает больше, чем говорит. – И зализывать раны.
- Ингойцы не уйдут. Слишком много соплеменников они потеряли. Такое в степи не прощается…
- Знаю, - нервно перебил меня «сова», и я понял, что задел своего благодетеля за живое. – Они не только не уйдут, они уже сейчас стягивают сюда войска и, судя по всему, готовятся к решительному штурму. Если нападут сами, у нас появится шанс.
- А если нет?
- То все мы трупы, - резюмировал легионер и, бесцеремонно выхватив у меня из рук миску, ушел восвояси.
Проводив его взглядом, я откинулся на попону и погрузился в размышления. Фаэлд, безусловно, знал нечто важное. На первый взгляд безнадежная ситуация, исходя из его поведения, таковой не являлась. Хотя… мы окружены, и вражеское кольцо с каждым мгновением становиться все плотнее, провианта и боеприпасов надолго не хватит, раненым, думаю, тоже не помешали бы кое-какие медикаменты, даже из простейших трав и целительных настоев. Даже не знаю, как Филин собирается выпутываться из всей этой истории, и сможет ли легендарный полководец выйти сухим из воды и на этот раз? Если сумеет, я и впрямь поверю в его полубожественное происхождение и в то, что он сношается с Одноглазым, ведь сейчас он, а вместе с ним и все его вышколенные воины попали в ситуацию, из которой не может быть выхода. Или может?
Мои размышления прервал на самом интересном месте добродушный и прямой, как древко копья, Илтон. Воин, сумевший в одиночку положить без малого десяток степняков, предстал передо мной статной фигурой, которой по ровной, не привыкшей пахать, осанке напоминал горделивого ландграфа, но широкая крестьянская улыбка вмиг разрушала первое впечатление и напрочь сметала привычную для особ голубой крови заносчивость.
- Ты все спишь? – по-простецки поинтересовался Илтон.
- А ты все бодрствуешь? – грубее, чем следовало, ответил я.
- Мой отец говорил, что работящий человек быстрее справляется с болезнью, чем тот, кто отлеживается, ничего не делая.
- Твой отец весьма умен. Сказать взаправду, так говорил Сократиус или Миридий, сразу и не припомню, кто из них раньше.
- Наверное, они узнали это от моего отца. А ты что, грамоте обучен? – Илтон, словно нутром почувствовав, ухватился за соломинку, связывающую меня с ландграфскими корнями, которые я так тщательно скрывал, а теперь бездумно проболтал тому, кто не умеет держать язык за зубами и, скорее всего, сегодня же раскроет мою тайну перед всем биваком.
- Не обучен, - буркнул я в ответ. – От добрых людей услышал.
- Ладно, - отмахнулся Илтон, - долго еще отлеживаться собираешься?
- Я, собственно, и не отлеживаюсь, - зачем-то я стал оправдываться, - размышлял просто.
- О чем? – пытливости моего знакомца позавидовали бы и деревенские сплетницы.
- О том, как жить дальше. Ты будто не знаешь, что мы в окружении…
- Знаю, как не знать? – пожал широкими плечами здоровяк. – Но о чем тут думать? Отдадут приказ – вот тогда и думай.
- Когда отдадут приказ, будет не до раздумий – придется исполнять.
- Стезя солдата не из сложных, - философствовал Илтон, и от его умозаключений я стал раздражаться, уж больно деревенскими они мне казались.
- Ближе к делу, - поторопил я его.
- Ближе, дальше, - пробурчал он, - я пришел сказать, что мы с тобой в одном десятке. Проспал ты, дружище, когда сержантов новых назначали.
- Так я что ж, не в «рабочем» десятке? – искренне удивился я, но, говоря, уже осознал, что раненых слишком много, чтобы отправлять всех в десятку смертников. Сейчас вовсю обновляется командование, раздаются новые должности, закрепляются новые подопечные. – И кто наш десятник?
- Сержант Гарред. Из бывшего рабочего десятка, кстати, - заметил здоровяк. – Все полегли, а он остался, за что и был прощен. Избиение старшего по званию на нем висело, но он, словно завороженный, выходил целым и невредимым из каждого сражения.
- Удачливый сержант - это неплохо, - поддержал я вдохновившегося Илтона, который с неисчерпаемым и неподдельным уважением говорил о своем новом десятнике.  - Но вот судьба его подопечных мне не совсем нравится. Не охота своей жизнью заслужить славу другому.
- Так Гарред рубака хоть куда! – искренне удивился Илтон.
- Командовал бы лучше, чем рубить. Чай, не простой воин… - продолжал я ворчать, но осадил себя на полуслове и начал уже другой разговор: - Каковы его первые приказы? Когда заступаем в дозор? Будут ли тренировки? Если да, то когда?
- Ох, прорвало тебя! – заулыбался здоровяк, но, вмиг став серьезным, затараторил: – Первые приказы: поставить на ноги раненых, пересчитать боеприпасы и провизию, осмотреть и укрепить баррикады.
- Хорошо, - кивнул я, вставая. – Приступим, значит? Ты сам-то, чем занимался? Кто еще вошел в наш десяток?
- В десятке тринадцать душ, не считая самого Гарреда: семь новобранцев, остальные – ветераны. Трое новичков ранены, я и ты не в счет…
- Хорошо считаешь, - усмехнулся я, - то есть целы только двое новобранцев?
- Выходит – двое, - согласился Илтон, правда, поморщившись, понимая, что его записали в число раненых. – У двух старших повреждены ноги, но ходят, остальные – невредимы.
- Значит, со своей работой ты справился? – спросил я, в принципе, не нуждаясь в ответе.
- Хватит лясы точить! – услышал я гортанный хрипловатый голос. – Закрывайте звякала и принимайтесь за работу! Ты, хилый, - я обернулся, догадываясь, что обращаются ко мне, и всмотрелся в говорившего. Это был седовласым мужчиной с двумя шрамами на обеих щеках, которые придавали и без того грубому лицу некую остервенелость и злобу. Глубоко посаженные глаза смотрели так нагло и упрямо, что невольно хотелось отвести взгляд, а выдающиеся вперед надбровные дуги превращали их обладателя в необузданного хищного зверя. В общем, на вид мой новый десятник, а это был, несомненно, он, оказался весьма страшен и злобен, думаю при ближайшем знакомстве мое мнение только подтвердится. – Что вылупился? – задумавшись, я пропустил приказы Гарреда мимо ушей. – Сказано тебе, почисти ружья и пересчитай пули. Да смотри, не ошибись, чтобы нашему десятку меньше других не досталось.
- Слушаюсь, - вяло кивнул я.
- А ты, здоровяк, - Гарред наконец-то выпустил меня из сетей своего взгляда и уставился на Илтона, у которого, как мне показалось, тут же пересохло во рту. По крайней мере, так можно было подумать, видя, как огромный воин судорожно сглатывает. А новоиспеченный десятник продолжал отдавать приказы: - Вытащи из отведенной нам телеги дрова – телега вон стоит, третьей отсюда будет – и коли дровишки, но не слишком мелко, а то сгорят быстро, но и не крупно, а то не возьмутся. Понял?
- Да, - еще раз сглотнув, быстро ответил Илтон.
Я не стал дожидаться повторных указаний и, сорвавшись с места, зашагал в сторону отведенного для нашего десятка арсенала. Ружей в нем насчиталось всего восемь, на тринадцать-то человек, зато ножей, так любимых «совами», было хоть отбавляй. Но большинство из них имело весьма неопрятный вид и почти каждый был перемазан кровью, которую сейчас, когда она свернулась, выводить не так-то и просто. Да и точить каждый нож, по виду, придется заново. Пересчитав пули, которых оказалось по два десятка на каждую аркебузу: немного, но и немало, особенно если учесть неплохую меткость ветеранов, я уселся за чистку и натачивание ножей. Провозился с ними до самого вечера, но так и не закончил свое занятие. Самое удивительное, что с виду легкая работа вымотала меня так, будто я целый день таскал мешки с зерном. Оторвался от затачивания я только тогда, когда ко мне заглянул Илтон и позвал на ужин.
Перекусили, надо сказать, не богато, да и не густо. Кроме каши, благо хоть заправленной жиром, ничего на наши души не перепало. Наскоро отужинав, мы с Илтоном, по очереди сходили за баррикады облегчить животы, а позже заступили в караул.
Лагерь уже спал. И спал на удивление крепко, а степняки, словно и не было их рядом, проявляли к имперцам исключительно мало интереса. Я даже стал задумываться, не преувеличил ли Фаэлд желание ингойцев к штурму, уж слишком смирно они себя вели.
Мудрый Филин, делая правильно, выставил по четыре дозорных с десятка, так, чтобы в каждой из двух вахт было по двое. Цель ясна: боялся, что новобранцы уснут на посту, что нет-нет, но случалось. Говорливый Илтон, без зазрений совести пользуясь наличием компании, развязал душевный – по его личным меркам – разговор:
- Ты сам-то откуда будешь? – забыв о первом правиле Сов: вступая в Легион, вы начинаете новую жизнь, а старую оставляете за спиной, ибо к ней не вернетесь, а если и вернетесь, то нескоро… как-то так. В общем, никого не волновало твое прошлое, будь ты раньше хоть раб, хоть убийца. Илтона – волновало.
- Издалека, - пространно ответил я, добавив: - оттуда, где нет Империи.
- И где же это? – наседал Илтон.
- Говорю же: далеко, - не стал я искренничать – не с этим человеком.
- Я из Карфы, - гордо выпалил Илтон, хотя никто его об этом не спрашивал. – Знаешь такой город?
- Слыхал, - отозвался я, и начал изливать свои знания, которые стоило бы оставить при себе: - Город-крепость, порт, соседствует с Пантеоком - столицей Сфорского царства.
- Нет уже царства, - заметил Илтон, - стало частью Империи, - Цесарион потрудился.
- Предательством взял, - отмахнулся я, припоминая историю, в которой сын царя Эвпатора шестого предал отца, открыв ворота в город. Царь пил во время штурма яды, чтобы умереть и избавить себя от позора, но организм, который он тренировал с детства, выдержал все отравы, и тогда Эвпатор повелел  своему телохранителя убить государя. Воин выполнил приказ, а сын, уже одержав победу и получив трон, чуть не выкинул тело собственного отца в отстойники, но Цесарион, сказав, что Эвпатор был сильным противником и заслуживает пышных похорон, справил достойную царя тризну.
- Сфор силен был, иначе взять не получалось. Даже Империя зубки пообломала, Цесариону самолично штурмом командовать пришлось, чтобы царство завоевать, - блеснул Илтон знаниями давней истории. Сглупил я с Пантеоком, уже давно нет ни его, ни императора-завоевателя. Хотя это, возможно, и к лучшему – незачем карфинянину знать о моем образовании, полученном на далеком от Карфы Западе. Пусть думает, что мои знания неполны и пространны.
- С тех пор и море ваше переименовали в Эвксинское.
- Сейчас-то оно гостеприимное, - поддержал меня южанин, - а раньше гостей-захватчиков никто и не жаловал, чтобы радушием отличаться.
- Ни о чем говорим, - сдуру бахнул я, когда беседа мне стала надоедать своей бессмысленностью. - Что толку без нужды лясы точить? Может, о деле поговорим?
- О каком таком деле? – искренне удивился Илтон.
- О жизни, - исправился я. – Что думаешь, выстоим против степняков?
- А чего не выстоять? - развел руками здоровяк, и его уверенность повергла меня в ступор. Неужели даже он знает больше меня? Но продолжение его фразы заставило меня поумерить пыл: - Филин найдет, как выкрутиться.
- Очень на это надеюсь, - огорчился я, не узнав ничего нового. – У самого-то есть предложения, как выпутываться?
- Не моего ума дело, - ошарашил меня вояка, словно не о его жизни шла речь.
- На Юге все такие недалекие, или ты один? – недовольно пробурчал я, начиная разочаровываться в своем знакомце.
- Обидеть хочешь? – зыркнул на меня Илтон и, тихо, чтобы не разбудить остальных, расхохотался: - Не удастся! Мы, патриции, на плебеев не обижаемся.
- Заткнул бы ты рот, пока другие не заткнули, - пригрозил я. Не может ландграф спокойно переносить, когда его сравнивают с чернью, даже если сейчас он сам от нее мало чем отличается.
- Огрызаться вздумал? – зачем-то спросил Илтон, словно ему нужны были причины, чтобы осадить меня ударом.
- Успокойся, патриций… - отмахнулся я. - Не ругаться надо, а за степняками следить. Не кажется тебе, что слишком смирно они сидят?
- Кажется, - заволновался здоровяк.
- Вот и мне – кажется… А проверить – никак.
- Ты что удумал? – пуще прежнего разволновался Илтон, предчувствуя, что я способен на необдуманное решение и, чего хуже – неповиновение приказу. Кто меня знает, может, сорвусь с места и уйду в разведку, а Илтону потом отдувайся.
- Ничего не удумал, - успокоил я своего знакомца. – Просто… неспокойно на душе как-то. Самим бы напасть, но выстрел аркебузы не достанет, а в рукопашную лезть – глупо. Как по мне, так самое тяжкое – вот так стоять, ничего не зная, не имея возможности на что-либо повлиять…
- Я верю в Филина, он что-нибудь придумает, - гордо выпятил грудь Илтон.
- А я вот, никому не верю, кроме себя самого. Не привык на других полагаться…
- Ты что, командир, что ли? – позволил себе улыбку простодушный здоровяк.
- Еще нет, а дальше - видно будет, - отозвался я. – Плох солдат, не жаждущий императорских лавров.
- Ишь, ты, куда целишь, - похлопал меня по плечу южанин. – Ладно, завтра поговорим, сменщики идут.
Из ночи вышло двое мужей, которых я раньше не видел, но теперь знал, что с ними пройдет мое обучения и, возможно, завтра мы уже будем стоять плечом к плечу, отбивая штурм степняков.
- Эрик, - первым представился я, протягивая раскрытую для рукопожатия ладонь.
- Владислав, - ошарашил меня языческим именем парень худощавого телосложения без излишка мышц, с тонким едва загорелым на степном солнце лицом и ровными длинными волосами пепельного, выгоревшего от надоедливого солнца, цвета.
- Игорь, - гордо отозвался второй, крепко, до хруста, сжимая мою ладонь.
Сам того не желая, я потер руку о стеганку и всмотрелся в лицо своего сослуживца. Черно-смоляные волосы и едва раскосые глаза выдавали в нем восточные корни, а переломанный в нескольких местах нос, видимо, не раз знававший рукопашные поединки, и круглое лицо с сильно выраженными скулами придавали его внешности грубые черты.
Осмотрев лицо, я искоса оглядел его целиком. Кривые ноги доказывали, что предки Игоря, или даже он сам, привыкли к седлу, а с виду слабоватые руки были столь жилистыми, что силу моего нового знакомого было трудно угадать сразу, хотя, судя по рукопожатию, она в нем была немалая.
Илтон, не представляясь, видимо был уже знаком, кивком поздоровался с нашими сменщиками и обратился ко мне:
- Спать пошли. Завтра, на тренировке, получше познакомитесь.
Наскоро распрощавшись с легионерами, мы с южанином пошли к шатру своего десятка. И только когда отошли от дозорных на почтительное расстояние, я переспросил:
- На какой еще тренировке?
- Я тебе не говорил? - обронил Илтон и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Гарред собирает завтра весь десяток, чтобы держать перед ним слово. А после начнутся тренировки. Наконец-то, инструктора выделили, - вздохнул с облегчением южанин.
- Наконец-то, - согласился я.
К этому времени мы уже пришли к шатру. И я, не вдаваясь в разговоры, уволился на провонявшую попону рядом с шатром десятника, после чего сразу заклевал носом. Завтра намечался тяжелый день, насчет которого у меня были свои планы.


Глава 4

Как и обещал Илтон, тренировки начались с рассветом. Ввиду военного положения и небольших размеров лагеря, пришлось довольствоваться маленьким клочком земли на востоке бивака.
Все, за исключением четверых, которые несли обязательную вахту, собрались, как и было предписано, с рассветом. И теперь у меня, наконец, появилась возможность познакомиться, а если и не познакомиться, то хотя бы рассмотреть свой десяток. Илтон уже успел стать для меня знакомой личностью; знал я и двух новобранцев, Владислава и Игоря, с которыми познакомился несколькими часами ранее.
Не знаю почему, возможно, из-за того, что они выглядели наиболее внушительно, но первым делом я представился двум широкоплечим близнецам, на которых стеганки легионеров казались кукольными, уж так туго они обтянули их необъятные, пожалуй, даже крупнее, чем у Илтона, тела. Судя по именам, Антонио и Алесандро, родом они были из Талии, но выглядели близнецы, не в пример обычно шумным и веселым талийцам, весьма сурово и хладнокровно. Ни единый мышц на их совершенно одинаковых лицах не шевелился. Мне в одно мгновение даже показалось, что это не люди, а статуи, и лишь спокойное, мерное дыхание доказывало, что они живы.
Затем я обменялся рукопожатиями с высоким мужчиной с не по возрасту начавшими сидеть волосами, аккуратными, по последней моде, черными, как смоль, усами и тонкой бородкой. И где только раздобыл зеркало, чтобы так тщательно ухаживать за своей внешностью? Цирюльникам точно было не до него – обихаживали раненых. Его прямая осанка и манерность жестов создавали впечатление, что он из высокородной семьи. Услышав его имя и титулы, я в этом убедился. Сэр Арвин аэр Ликир фон Крау. Странным было то, что его титулы принадлежали к разным родовым династиям, причем, разных стран:
- Все зовут меня Арвин Бастард, - рассеял он застывшее на моем лице замешательство. – Хочу представить вам моего друга, отца Джамбаттиста, добродушного священника, решившего  искать истину в вине, тогда еще не зная, что она приведет его в Легион.
- Прошу не обращать на острый язык сэра Арвина внимания, - возник из неоткуда лысоватый мужчина с крестом на груди. Пожалуй, даже не зная о его принадлежности к церкви, можно было бы предположить, что он святой отец. По присущим этой хартии спокойным и мудрым глазам, ловким рукам и тонкому языку. Но больше другого его выдавала стеганка, сидевшая - скорее висевшая - на нем, словно хламида, и несомненный крест, который он не прятал, как другие, под одежду. – Велеречивость моего друга, которого я растил с пеленок, не знает себе равных. Впрочем, как и его заносчивость. Именно она и заставила нас вступить в Легион во избежание судебных исков, - разоткровенничался священник.
Подоспевший Гарред не дал ему выговориться, а мне – познакомиться с другими членами отряда. Он быстро выстроил своих подопечных в одну шеренгу и стал держать слово:
- Моя задача научить вас, криворуких и коротконогих бродяг, владению мечом, сделать из оборванцев настоящих «сов»! С этого дня без моего разрешения вы не сможете даже сходить по нужде, вы будете спать, есть, пить, думать только тогда, когда я вам разрешу. Каждый день для вас станет днем боли, а ночь – продолжением дневного кошмара…
Гарред был зол, яростен, неистов и… смешон. Он брызгал слюной, от долгой речи, которую он, видимо, выдумывал всю ночь, на губах выступила пена. Я не мог не улыбнуться, глядя на все это. Особенно, если учесть, что мне была нужна его злоба.
- Чего зубоскалишься, выродок? – обратил он на меня внимание.
- Никак нет, десятник. Не зубоскалюсь, - выпалил я, выпрямив грудь и сложив руки по швам.
- Хочешь сказать, мне кажется?
- Нет, сержант, не хочу.
- Больно умный?! – взъярился Гарред.
- Так и есть, сержант.
- Отлично, тогда проверим настолько ли хорошо, как языком, ты владеешь оружием.
- Слушаюсь, - хитро сощурился я, добившись того, чего хотел.
- Начнем, - кивнул мне Гарред и удобнее перехватил меч. Я улыбнулся и, не сказав ни слова, атаковал.
Мой новоиспеченный учитель шагнул назад, даже не выставив для блока оружие. Что ж, неплохое начало. Гарред ведет себя спокойно и невозмутимо, не лезет на рожон и не расходует на ненужные движения силы. Возможно, он и сможет меня чему-то научить, если сам не станет учеником.
Я принял оборонительную стойку и выставил меч, мысленно деля им противника на две части. Так оппонент смотрит на острие меча, а не в мои глаза. Всего лишь психологический ход, чтобы он видел опасность, но не то, как от нее избавиться.
Гарред атаковал. Я пошел по кругу, уходя от удара. Чтобы сбить лжеучителя с толку, начал покачивать мечом вверх-вниз, обводя им оружие соперника. Гарред не ожидал встретить достойное сопротивление и уже начинал нервничать. А ведь бой еще даже не набрал оборотов.
- Ты должен следить за перемещениями врага, видеть, куда он поставит ногу в следующий момент, куда ударит его меч, - обучал меня Гарред, а я лишь ходил вокруг него и ухмылялся. Следить за ногами? За мечом? Бред! Я сражаюсь не с конечностями и не с оружием. Я сражаюсь с чужим разумом. И должен читать не движения тела, а ходы мыслей.
Тем не менее, я внимательно уставился на ноги своего противника, боковым зрением глядя ему в глаза. Гарред, посчитав, что его уловка удалась, напал. Но искра в его зрачках блеснула раньше, чем сталь. Я сделал шаг назад, пропуская выпад «учителя», и ударил своим мечом по кацбальгеру Гарреда. Десятник всего на мгновение потерял контроль над своим оружием, и оно дало большую дугу, чем ожидал «совиный» мастер. Сержанту, чтобы удержать меч, пришлось сделать два ненужных шага, а когда он обернулся, я уже выпрыгнул вперед, выкидывая меч в колющем ударе. Острие клинка остановилось в дюйме от шеи мастера.
Гарред не ожидал столь быстрой развязки, но, совладав с удивлением, рукой убрал нацеленное на него оружие и криво улыбнулся:
- Новичкам везет. Но будь осторожен: они не всегда выживают после сражений.
Намек ясен: «Не лезь впереди старших, иначе погибнешь смертью храбрых, но глупых». Ходившая о Гарреде слава, будто он единственный, кто выживает в рабочей десятке, наводила на смутные мысли. Стоило бы подзадуматься и умерить пыл, но я уже определил свой путь и сворачивать с него не собирался.
- На войне, как на войне, - пожал я плечами.
Наш десяток смотрел молча. Теперь авторитет Гарреда померкнет. Не пройдет много времени и новобранцы начнут считать своим командиром меня. С ветеранами будет сложнее, к Гарреду они привыкли, а менять привычки - дело сложное. Но и с этим я справлюсь. Должен справиться.
- Будем продолжать? Или на сегодня урок окончен?
- Продолжим, - не сдавался Гарред и делал правильно: репутацию надо восстанавливать пока еще не поздно. Но получится ли ее восстановить?
- Поиграем, - шепнул я так, чтобы никто, кроме Гарреда, не услышал, и перехватил меч в левую руку. Такой ход произведет впечатление на пернатых новобранцев? Должен.
Гарред усмехнулся и, последовав моему примеру, взял кацбальгер в левую руку. Что ж, не глупо, но это уже игра по моим правилам, сержант.
Мы скрестили мечи.
Гарред орудовал левой рукой не хуже, чем правой. В нем читался многолетний опыт и неплохие навыки. Видно, не раз и не два ранения заставляли его сражаться левой. У меня такого опыта не было, но тренировки в школе Алари тоже немалого стоят.
Танец стали набирал темп. Десятник нападал безустанно, но я вовремя парировал его выпады, хоть и не успевал наносить свои. Как не печально было сознавать, но Гарред оказался сильнее. Чтобы ненароком не напороться на меч - а такое мне сейчас уже грозило, смертей на тренировках никто не отменял, - приходилось постоянно отступать. Даже не ходить по кругу, что позволяло не терять позиции, а отступать. Невольно подумалось, что я оказался излишне самоуверен, решив сражаться левой.
Зрители затаили дыхание. Я невольно последовал их примеру и в этом была моя ошибка. Гарред, воспользовавшись моим замешательством, рванулся вперед, отбивая нацеленный на него кацбальгер и сшибая меня с ног ударом плеча. Упав, я напрасно выставил меч, надеясь, что это задержит десятника, но тот оказался куда более проворным, чем мне показалось сначала. Он ударом ноги отбил мой кацбальгер и, ступней прижав руку к земле, приставил к моему лицу острие клинка.
- Наигрался? – с величием победителя спросил он. – Теперь вставай.
- Рука, - я кивнул головой, напоминая, что десятник стоит на моем запястье.
- У тебя уже нет руки. Вставай!
Я нервно пихнул сержанта, чтобы столкнуть с моей руки. Гарред отшатнулся, но напоследок со всей силы вломил мне ногой по ребрам. Я сжался, сворачиваясь в клубок от боли, но не издал ни звука.
- Вставай! – вновь потребовал сержант.
Совладав с собой, я поднялся. С трудом выпрямил спину и посмотрел на десятника.
- Урок окончен. Все свободны, - распорядился Гарред и повернулся в мою сторону: - А ты после обеда заступаешь в караул. Место прежнее, - отдав приказ, он поспешил к своему шатру.
- Дурак ты, - проворчал проходивший мимо Илтон.
- Не лезь на рожон, мальчик, - посоветовал мне один из ветеранов. - Гарред не тот, с кем следует шутить.
Я молчал, глядя в спины своих сослуживцев, которые быстро разошлись, оставив меня в одиночестве. Не произвел впечатление – все отвернулись. Что ж, первая попытка не увенчалась успехом, но у меня будет еще немало шансов, чтобы добиться своего.
Ощупав болевшее тело и проверив дыхание, я удостоверился, что все ребра целы. Шумно выдохнув, пошел к походным котлам, у которых уже собрались оголодавшие «совы».
И все-таки запоздал.
К тому времени, когда я влился в ряды легионеров, длинная очередь, словно река, обогатившаяся талыми водами, стала необъятной и гулкой. Порядка было мало. Казалось бы, военные люди, знающие друг друга не первый день. Новобранцы и те вели себя тише. Ветераны бранились и толкались, словно дикие козлы, выясняющие, кто прав. Ругались с кухарками, обвиняя тех в собственном недоедании, другие грызлись между собой, решая, кому быть первым в очереди. И все могло бы закончиться потасовкой, если бы не вмешались сержанты. Нескольких резких приказов оказалось достаточно, чтобы бурная река превратилась в спокойный ручеек. Вмиг исчезли боевой запал и недовольства, все, будто были до сей поры одурманены, тут же утихли.
- Шаманы, - решил за всех лейтенант.
- Смотри, - сказал легионер, указывая вдаль. Я посмотрел в указанном направлении и увидел, как над лагерем ингойцев курился дым, поднимающийся до самих небес.
- Проклятые! - загалдели «совы», и мне вдруг подумалось: прикажи им кто нападать, они б очертя голову ринулись в атаку, позабыв и про строй, и про численное превосходство степняков. Погибли б.
- Тихо! – выкрикнул, перекрыв весь шум, Фаэлд и выступил вперед. Позади него возник Илтон, держа в руках свой чудовищный фламберг, и был он грозен, как громовая туча, в любое мгновение способная обрушиться наземь неистовым градом.
- Вас дурманят, - объяснил рядовой с замашками капитана. – Оставим споры, - посоветовал он и дал сигнал Илтону. Здоровяк, размахнувшись, воткнул свой меч в землю, и мне тут же показалось, что воздух стал мягче и свежей, что туманящие рассудок путы пали.

Еда не лезла в глотку. Я вяло месил черную кашу в неглубокой миске и не мог собрать свои мысли воедино. Какова цель нашего похода? Сражаться со степняками? Навряд ли. Не способны прореженные двумя сражениями четыре сотни пеших совладать с непокорной, воинственной страной, как бы умелы и хороши они не были. Мое пребывание в Легионе с каждым днем казалось для меня все большей ошибкой.
На силу заставив себя отобедать, я вгляделся вдаль.
Ярко светило солнце, выжигая землю и людей своими огненными лучами. Свистел, разбиваясь о составленные одна к другой телеги, ветер, неся с собой пыль, жар и крики вражеского лагеря. Степняки обосновались у подножья, окружив легионеров широким кольцом. Я видел, как новые караваны конелицых стягиваются к основному войску, пытался их сосчитать, но каждый раз сбивался, когда счет подходил к полутысячи. Накинув еще сотню прибывших, у меня вышла совсем не утешительная картина: только с востока нас окружили шесть сотен, что твориться с других сторон бивака я не знал, но не думал, что там ситуация чем-то отличается от той, которая была перед глазами. Вражеское войско превосходило нас втрое, а то и вчетверо. Не будь у нас ружей и выгодного положения, мы б уже были мертвы.
Но еще удивительнее было другое. Почему вечно разрозненные племена ингойцев сошлись в одно войско, позабыв все раздоры и остановив извечную распрею? На моей памяти такого не случалось ни разу, да и исторические источники не свидетельствовали о подобном. Неужели я стал очевидцем того, как ингойские племена, которые никогда не могли поделить меж собою степь, объединились в единый народ? В таком случае для Империи настали смутные времена, а ее близкие к равнинам территории скоро утонут в крови и разрухе.
- Мир… - резко выговорил тихо подошедший Фаэлд, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. - Под угрозой, - добавил он мигом позже.
- Думаю, миру конец.
- Наша задача этому помешать, - открыл мне тайну нашего похода легионер.
- И как мы это сделаем? Какие козыри в рукаве у Филина?
- Поживем – увидим, - философски рассудил «сова». – Я здесь по другому вопросу.
- Излагай, - пожал я плечами, не спрашивая о волновавших меня вещах, считая, что излишняя пытливость сыграет не в мою пользу.
- Ты неплохой воин, - начал с похвалы Фаэлд. Я коротко кивнул в знак одобрения. – Но плохой боец, – продолжил он, и я не нашел ничего более подходящего, чем молча согласиться. – Тебе надо обучаться. Старательно и безустанно.
- Не умру - выучусь.
- Ты чертовски самоуверен.
- Не без этого…
- И не считаешься с мнением инструкторов.
- С мнением Гарреда, - пожав плечами, по-свойски согласился я.
- Тогда зачем ты здесь?
- Чтобы моя уверенность подкрепилась действительностью. Чтобы я не просто считал, что способен на многое, а был на это способен. Чтобы я не боялся смерти, но она боялась меня. Продолжать?
- Продолжай, - кивнул Фаэлд.
- Чтобы…
- Хватит! – улыбнувшись, остановил меня «сова», видимо сперва не поверивший, что мне есть, что добавить. Хотя я и не знал, о чем еще говорить. Все, что к этому времени мог соврать, я уже соврал. – По истечении двух дней ты переходишь в третий десяток. Под руководство Фалгрима.
- Есть приказ?
- Есть.
- С тобой?
- Со мной, - доставая из-за пазухи бумагу, закрепленную печатью Филина, ответил Фаэлд.
- Можно отказаться? – для чего-то спросил я. 
- Можно попробовать, - пожал плечами Сова, и я понял, что нельзя. А у Фаэлда, несмотря на звание строевого были неплохие связи, если даже десятник Фагрим, который не входил в его «ветвь», доверил ему бумагу.
- Я согласен, - сказал я, зная, что мое согласие, впрочем, как и несогласие, ничего не изменит.
- Придаешь себе важности? - хмыкнул Фаэлд. – Строевой с замашками генерала.
- У меня есть неплохой учитель, - улыбнулся я, на миг снимая с лица маску хладнокровия.
Подошел караульный, который сменил меня на вахте. Я неумело просвистел по-совиному и, дождавшись пяти ответных гуканий, обратился к Фаэлду, ожидающему пока не закончится необходимый ритуал.
- Идем к костру, зябко тут, - предложил я.
- Нет, поговорим утром.
- Тогда до утра.
- Ясных снов, - пожелал мне на прощанье легионер, даже не догадываясь, что вместо ясных ко мне придут мрачные ночные видения…

Тонкие льдины, ведомые ночной мглой, вонзились в мое тело. Грудь сдавило холодом, и каждый вдох давался с неимоверным трудом. Я глотнул морозного воздуха и захотел опустошить легкие, неистово закричав, но это не удалось. Я задыхался. Но бешеный вопль вырвал меня из сновидений, заставив открыть глаза.
- Хватит спать! – нависая надо мной, рычал Илтон, который, видимо, уже давненько пытался меня разбудить. – Нападение… - опередив мои вопросы, пояснил он.
Стоило его словам докатиться, доползти сквозь пелену сна до моего сознания, как я вскочил на ноги и схватился за рукоять лежавшего рядом меча. Добрая привычка спать, не снимая стеганки, упростила мне сборы. Прихватив с собой перевязь с ножами и на ходу ее надев, я был уже полностью готов к бою.
- Они прорвались! – послышался позади меня взволнованный голос Илтона.
Впереди гремела битва. Степнякам удалось пробиться через баррикаду и даже сломить первый заслон легионеров, но к месту схватки уже сбегались поднятые тревогой бойцы, и к тому моменту, когда я включился в сражение, уже стало ясно, что под натиском «сов» конелицые долго не выстоят.
Так и случилось.
Подоспевшие аркебузиры под командованием круглолицего, упитанного воина, которого я бы сравнил с пивным бочонком, если бы не его природная ловкость и сноровка, благодаря которым он в мгновение ока выстроил стрелков длинной шеренгой, дав при этом едва ли не каждому по отдельному приказу и неотъемлемому подзатыльнику, дали ровный, слившийся в один выстрел, залп поверх голов легионеров, и с этим залпом прорыв степняков задохнулся.
Я все же успел пролить в этом бою кровь, метнув в уцелевшего всадника нож, но на этом моя роль в сражении подошла к концу. Ряды легионеров сомкнулись, закрывая ход вражеским войскам с той же уверенностью, с какой затычкой из пробкового дерева закупоривают бутыль вина.
Шеренга аркебузиров, быстро перезарядив ружья, дала второй залп, который стал решающим в этом бою. Степняки, осознав, что им не победить, осадили коней и, развернувшись, помчались прочь, скрываясь в темноте ночи, а легионеры, составив щиты и встав на одно колено, дали стрелкам возможность выстрелить. Но залп не прозвучали – тьма уже поглотила всадников и догнать их уже не смогла б даже пуля.
- Ну вот, не успели, - непонятно чему, то ли нашей с ним нерасторопности, то ли медлительности стрелков, огорчился Илтон.
- Еще нарубаешься, - наугад сказал я южанину.
Раздался крик совы, который, судя по реакции легионеров, служил сигналом отбоя, и бойцы стали медленно расходиться. Вложив меч в ножны, я, следуя общему потоку, поплелся к месту ночлега. Четверо сноровистых десятников, быстро отдавая приказы, заставили своих бойцов заново соорудить баррикаду из уже сломанных ингойцами телег и остались со своими людьми на месте недавнего прорыва, чтобы нести усиленную ночную вахту.
Краем взгляда я заметил, что в телегах, содержимое которых извечно скрывали под тентами, но в пылу сражения потерявших это укрытие, покоятся двухдульные аркебузы - последнее слово оружейной мысли, снабженное непременным колесцовым замком. Почему такие ружья не поставили на довольствие и скрывали от глаз, меня немало удивило, но тогда я не придал этому особого значения и против воли отвлекся на Илтона, которые теребил меня за рукав и собой закрывал обозрение.
- Ожидание режет без ножа, - не унимаясь, болтал языком здоровяк, преследовавший меня, как лисицу – хвост. – И почему мы не организовали группу преследования?
- Может потому, что степняки на это и рассчитывали? – вопросом ответил я.
- Ты думаешь?
- Не думаю, знаю.
- Откуда такая уверенность? – наседал Илтон.
- Есть такая наука – логика, - начал я издалека. – Она рассказывает о том, что при помощи дедуктивных и индуктивных методов, подкрепленных знаниями и практикой, можно сделать соответствующие выводы, которые будут казаться единственно верными. Ты не смотри на меня округленными глазами, мне это мудрые люди говорили! – я был серьезен и холоден, как степная ночь, возможно, именно поэтому Илтон и не перебил мою излишне заумную речь. – Так и здесь. Пойдет несколькотысячная армия в бой, пустив впереди себя сотню? Возможно. Но если и сделает так, чтобы, допустим, дорогу расчистить или ворота выломать, то организует прикрытие, какую-никакую поддержку. Что же мы видим в нашей ситуации? Нелепая смерть и отступление уцелевших. Приманка, не больше. Но Филин не клюнул на эту уловку. И поступил верно.
- Не клюнул, говоришь? – останавливаясь, спросил Илтон, и я невольно замедлил шаг. Южанин смотрел в ночь, словно был совой и видел во тьме. Приглядевшись, с трудом, но я тоже заметил тени, которые проскальзывали мимо возов и тут же скрывались из виду.
- Вылазка, - сердце кольнуло недоброе предчувствие. Словно в подтверждение моей тревоги, морозный ветер залез под стеганку, окутывает тело ледяными сетями.
- А то! – улыбнулся Илтон, не обращая на мою бледность никакого внимания, и хлопнул меня по плечу: – Поможем?
- С ума сошел? – с трудом выдавил я. В груди поселился тянущий ком, дыхание усложнилось. Мне казалось, что легкие работают в пол, а то и треть силы. Несмотря на это, я продолжил: – Если даже от своих скрывают, то лучше не вмешиваться.
- Шучу я, шучу, - довольно щурясь, сказал здоровяк.
Люди, которые в ночи казались тенями, уже исчезли, а вместе с ними испарилось и мое наваждение. По телу расползлось привычное тепло и только липкий страх напоминал о неизвестной вылазке призрачных воинов. Теперь мне чудилось, что они – лишь выдумка больного воображения, галлюцинация, разыгравшаяся от бессонной ночи, но в таком случае морок коснулся двоих: и Илтона, и меня, а этого быть не должно.
Решив, что для одной ночи на сегодня событий хватит, я собрался лечь на свою попону и вернуться ко сну, но тут появился Гарред и осадил меня крепким подзатыльником:
- Совсем дураки? – невпопад спросил он. – Приказов не слышите? Н-а-с-т-у-п-а-е-м! – по буквам выговорил десятник и на этот раз отвесил подзатыльник Илтону. – Быстро!
От обиды я до хруста скрипнул зубами, но все же выполнил приказ сержанта и быстро засеменил в указанном им направлении. Илтон направился следом, а Гарред тем временем стал вразумлять других своих подчиненных, которые оказались так же нерасторопны, как и мы.
Нас ожидало новое сражение. На мой взгляд – неразумное. Но, если Филин, который, надеюсь, все же был среди нас, решил нападать, значит у него есть на то веские причины. Но меня, странным образом, беспокоили совсем другие вопросы.
Кто эти люди-тени, ушедшие в противоположную от нападения сторону? Какая у них цель? Разведывательная? Или все же диверсионная? Что за сила была в этом отряде, если она заставила меня… заставила меня - что? Замерзнуть? Испугаться до смерти? Не знаю, что со мной произошло и вряд ли смогу это объяснить даже под пытками.
Очистив разум от размышлений, я смешался с легионерами, которые медленно протекали мимо возов и, разбирая копья, которые раздавали распорядители, формировали подобие строя по ту сторону баррикад.
- Ровнее, - строго скомандовал непонятно откуда появившийся Гарред и тут же шепотом, чтобы не поднимать шума, продублировал данный капитаном приказ: - В атаку.
Все легионеры, как один, услышав наказы сержантов, двинулись вперед и шли довольно резво, но, тем не менее, почти незаметно. Иногда воины выбивались вперед, но всевидящие десятники, шепотом, чтобы не выдать себя ингойцам, отдавая приказы, всегда ставили их на место и выравнивали строй. Легионеры шли ровной стеной, позади которой спрятались вышколенные в боях аркебузиры, способные стрелять без промаха даже в ночи, ориентируясь лишь на звук.
Волна легионеров двигалась вперед.
Огни, горевшие в лагере кочевников, быстро приближались, и чем ближе они становились, тем медленнее текло время. Я чувствовал как от волнения подкашиваются ноги, а на спине, даже несмотря на ночной холод, выступают кристаллики пота. Я знал, думаю, и все ветераны, включая самого Филина, знали, что нас ожидает засада, поэтому каждый шаг был шагом к смерти. И чем ближе легионеры подходили к огням чужого лагеря, тем настороженнее маршировали воины. А ингойцы все не показывались, словно чуяли неуверенность «сов» и ждали, когда накал достигнет предела. Хотелось только одного – скорого сражения, а не этой бесконечно долгой дороги, которая приведет всех и каждого в капкан.
Огни лагеря были уже совсем близко. Казалось, еще мгновение и мы ворвемся в бивак степняков и разобьем их спящими, но верить в такую удачу не приходилось.
И тут свершилось.
- Щиты! – скомандовал чей-то властный голос позади меня, и, прежде чем стрелы степняков долетели до легионеров, десятники успели по несколько раз повторить этот клич, а легионеры – выполнить приказ. Я сел на одно колено и закрылся щитом, сзадистоящий, воспользовавшись моим щитов как подставкой, навалил сверху свой, заслонив им сразу и себя, и стрелка, что стоял позади. Аркебузиры из четвертой шеренги лишь вжали плечи и опустили голову, чтобы козырьки их бургиньотов защитили им лица.
И в тот же миг железные наконечники неистовым градом ударили по стальной обшивке щита. Кое-где они смогли пробить железное покрытие и застрять в дереве, но чаще лишь беспомощно отскакивали. Как бы там ни было, атака степняков не нанесла вреда ни одному из «сов». Приказ был отдан вовремя, хотя я сперва и не понял, откуда командующему стало известно о том, что в нас выпущены стрелы, но позже сообразил, что ингойцы били навесом и, наверное, кто-то, кто обладает идеальным слухом, смог расслышать, как запели тетивы нескольких сот луков.
- В два колена! – закричал над моим ухом, повторяя приказ командующего, Гарред. Как оказалось, он стоял за моей спиной, откуда и руководил своим десятком – показательная смелость, нечего сказать. Филин, если верить слухам, всегда шел первым, возможно, именно поэтому и заслужил любовь и уважение среди своих подчиненных. Наш сержант выбрал более безопасный второй ряд, но и в резерв не ушел, и на том спасибо.
Тем временем Гарред, выполняя собственный приказ, опустился на одно колено, а вместе с ним пригнулся и весь второй ряд легионеров.
Прозвучал залп. За первым - второй.
От оглушительного звука я потерял слух, поэтому не расслышал следующий приказ, который, впрочем, мало меня касался: Гарред снова встал на ноги и заслонил своим щитом тех, кто стоял позади него. Его примеру последовали и все остальные легионеры второго ряда, а я всё стоял на одном колене и чувствовал, как ноги врастают в землю и наливаются свинцом, как бешено колотится мое сердце, а страх сковывает мышцы. Хотелось сорваться с места, рвануться в атаку и скинуть с себя всё то напряжение, которое становилось с каждой минутой все невыносимее. Но я продолжал стоять, как и требовал от меня устав «сов».
Пороховой дым, едким, резко пахнущим облаком поглотил когорту. Я с трудом наполнял свои легкие воздухом, чувствуя, что, если останусь на месте, то задохнусь, а морозный, никогда не умолкающий степной ветер почему-то не спешил разгонять дымку и одаривать мир привычной ночной свежестью. Зато ингойцы, хорошо рассмотрев облако, оставшееся от залпа, ударили прицельнее. Правда, результат от этого не изменился. «Совы», закрыв себя щитами, остались невредимы, а вражеские стрелы все так же беспомощно пробарабанив по стали, осыпались наземь. И тут я услышал тот, приказ, которого ждал уже давно:
- Шагом!
Я, даже не дождавшись повторного клича десятника, рванулся было вперед, но Илтон вовремя меня отдернул:
- Куда? – осадил он меня. – Торопишься сдохнуть?
В первом бою в степи новобранцы рванулись вперед, вместо того, чтобы идти монолитной черепахой, и это стало причиной их гибель. Осознав свою оплошность, я шарахнулся назад, ровняясь со строем.
- Опять задумался? Я же говорил тебе: не спи! – Илтон от напряжения стал лишь разговорчивее, а получив возможность выговориться, да еще и за счет нравоучений, так и вовсе стал похож на сварливую женщину: - Больше не спи! Я же не могу каждый раз ставить тебя на путь истинный и выручать из беды. Ты так не считаешь?
- Помолчи, - тихо и спокойно посоветовал я.
- Разговоры в строю! – грозно прорычал Гарред и, думаю, его слова оказались куда более убедительными, чем мои.
Илтон умолк.
Тихо звучали ровные шаги легионеров.
Визгливо завывал промозглый степной ветер.
Грубо и неправильно в сложившемся покое прозвучал приказ: «Щиты!».
Я упал на одно колено, привычно лег на мой щит щит Гарреда. Ингойские стрелы отбили заунывную мелодию о стальную обшивку. Справа от меня послышались отрывистые крики: нерасторопный легионер не успел закрыться и этой оплошностью убил, кроме себя самого, еще и двух стрелков – вот и первая кровь среди «сов».
- Шагом! - прозвучал очередной приказ, и когорта снова поползла вперед. Медленно, напряженно, словно пробиваясь через густую патоку.
Зверь внутри меня выл, жаждая крови, мечтая о скорости и действии, но сознание в очередной раз загоняло его в клетку, не позволяя вырваться на свободу. И снова я поймал себя на мысли, что думаю только о том, как бы быстрее ринуться в атаку, но сегодня «совы» вели другую тактику и их силой был строй, а не умение и ловкость, как часто бывало.
Я неожиданно почувствовал усталость. На веки накатился туман, который настоятельно напоминал о том, что этой ночью я почти не спал. Мне пришлось заставить себя сосредоточиться на сражении и выкинуть из головы все, даже самые маломальские мысли, сейчас они могли только навредить. Я стал механизмом, который называли Легионом, крупицей в море под названьем Легион. Я сам стал Легионом, и мыслил - если в этот момент был способен мыслить - так, как приказывала его голова, выполнял те действия, которые велел его мозг, а и головой, и мозгом Легиона оказался Филин, который отдавал приказы и, несомненно, - теперь я уже не сомневался - был среди нас, ибо кроме него, никто не смог бы организовать подобное нападение. Не рейд и не преследование, не защиту и не контратаку, а именно – нападение, спланированное и подготовленное.
С дикими, нечеловеческими гиканьями ингойцы бросились на одного-единственного человека, – или скорее монстра – который состоял из трехсот пятидесяти душ, и, ударившись о литой щит, состоявший из сотен щитов, отведав силу смертоносного копья, которое слилось из сотен копий, степняки откатили назад, а черепаха, медлительная, но защищенная непробиваемым панцирем, черепаха, имя которой - Легион, продолжала торить известный лишь ей одной путь.
Степняки, понадеявшись на нерасторопность и неповоротливость легионерского строя, отступили и принялись обстреливать «сов» из луков. Эффект был сомнительным, хотя черепахе все же пришлось остановиться, но от этого она стала лишь опасней.
- Залп! – скомандовали десятники и сотня отборных стрелков Империи, защищенных панцирем пехоты, разрядили свои аркебузы в узкие щели, которые были специально открыты в монолитном ряде щитов. На мгновение я оглох, поэтому второй залп расслышал с трудом, а, когда слух ко мне вернулся, раздался приказ:
- Копья! Копья! – закричал мне на ухо Гарред.
Я, не поднимаясь с колена, опустил копье в специально ложе, вырубленное в щите, а  другой конец древка упер в землю. Также поступили все остальные легионеры первой шеренги. Не успел я толком придти в себя, как почувствовал удар.
Степняки, рванувшись в ближний бой и напоровшись на копья легионеров, сразу увязли. Первые ряды всадников смешались. Кони, которым удалось выжить, мчали назад, спасая свои жизни. Тем из них, кому повезло меньше, рухнули наземь, своими телами мешая продвижению степняков.
- Залп! – послышалось позади меня, и я снова оглох.
Бой продолжался, хотя мне в одно мгновение показалось, что время замедлило свой бег. Попытавшись вырвать копье, я убедился в тщетности своих стараний, после чего оголил меч и наугад ткнул им сквозь щель между моим щитом и щитом Владислава, который стоял справа от меня. Я почувствовал сопротивление и только поэтому догадался, что мой удар нашел свою цель, но дальше случилось то, чего я не ожидал. Конь, которому я случайно вогнал лезвие в грудь, встал на дыбы и ударил меня копытом. Щит ослабил удар, но меня все равно прибило к земле.
- Залп!
Я, так и не успев придти в себя после первого залпа, снова оглох. Зато конь, который мог меня попросту растоптать, рухнул наземь и больше не шевелился.
- Назад! – казалось, что голос Гарреда звучит издалека, но я точно знал, что это не так. – Отходим! – кричал над моим ухом десятник, и я, с трудом разбирая его слова, все же поднялся на ноги и медленно зашагал спиной вперед.
Легион, показав свою силу, возвращался той же дорогой, что и пришел. Ночная вылазка не принесла так много потерь степнякам, как хотелось бы того Филину. Я знал, что ингойцы стреляют на скаку и никогда не останавливаются. Делая залп в том направлении, откуда пришли стрелы, аркебузиры могли и вовсе ни в кого не попасть. Зато легионеры доказали степнякам, на что способны, а способны они были на многое.
Отступление оказалась еще медлительнее, чем нападение. Каждые десять-пятнадцать шагов «совам» приходилось останавливать и прятаться за щиты, давать залп и снова медленно, по-черепашьи, ретироваться. Ингойцы не показали особого рвения в преследовании, и мне на мгновение подумалось, что потери в их рядах все же ощутимее, чем мне сперва подумалось, но я, к сожалению, ошибся.
Когда строй приблизился к лагерю, в нем шло сражение. Небольшой отряд защитников, несмотря на численное превосходство ингойцев, без особого труда справлялся с наседавшими степняками, не давая им пробить оборону и ворваться в бивак.
Наша черепаха ускорила свой шаг, а чуть позже я услышал приказ, которого не слышал никогда ранее:
- В тиски! В тиски! – заорал, что есть мочи, Гарред, а я, впрочем, как и другие новобранцы, не знал, что делать. Зато ветераны, прошедшие множество битв, не сплоховали. Продев руки в специальные ремни на щитах, они закрыли свои спины, – новобранцы быстро насколько могли, но все же не поспевая за умудренными опытом «совами», последовали их примеру – после чего первый ряд, огибая черепаху, стал выползать во фланговой атаке. Аркебузиры на мгновение остались незащищенными и лишь второй ряд, который мог закрыть щитами только самих себя, прикрывал их спины. Но вскоре легионеры запаса, скрывавшиеся внутри черепахи на тот случай, если авангард падет, вышли вперед, уравновешивая строй. Тем временем полусотня легионеров, в чье число входил и я, зашла с левого фланга, окружив степняков. Другие пять десятков развернулись справа и уже схлестнулись с войском конелицых.
Сражение длилось недолго.
Ингойцы, оказавшись в западне, решили ретироваться и пошли на прорыв, что и стало для них смертельной ошибкой. «Совы», мастерски обученные метать ножи, закрыли кочевникам все пути к отступлению и, показав свое непревзойденное умение, сняли немалую жатву людских жизней. Кони степняков, уже лишившись всадников, все же сумели нанести легионерам урон, убегая, растоптав пару людей, а сами ингойцы оказались куда более беззащитными и полегли бесславно.
«Совы», наскоро справившись с врагом, вернулись в лагерь с победой. Сомнительной, но очевидной. Тем не менее, никто не праздновал и не ликовал, все знали, что завтра будет новый день, который принесет либо славу, либо смерть. Поэтому напряжение, которое царило во время боя, угасало медленно, нехотя.
Десятники, позабыв о высших чинах, сами раздавали приказы: выставляли дозорных, направляли лекарей к раненым, тех, кто оказался свободен, отправляли спать. Но мне не посчастливилось попасть в их число, потому что Гарред решил, что я полон сил и без труда могу встать в караул.
Получив соответствующий приказ, я отправился в восточную часть лагеря. В компаньоны ко мне был приставлен Илтон, который, впрочем, вступал в дозор только с рассветом. Сморенный усталостью, он даже забыл о своей любви к разговорам и не поведал мне о своих сегодняшних боевых заслугах, улегся рядом на дорожный плащ и шумно захрапел.  Видно добрый сон для него был важнее, чем пышная слава самовосхваления.
Я же уставился в ночь, пытаясь найти в ней хоть какие-то оттенки, отличные от черного. И на удивление у меня получилось. То ли близился рассвет и степь стала для меня осязаемой, то ли я и впрямь превратился в сову, которая видит по ночам. Но, как бы там ни было, бесконечная ингойская равнина была видна, как на ладони. Я видел, как ингойцы возвращаются в лагерь, видел, как немногие из них, спешившись, выступают в дозор, а другие тут же чистят оружие, которое толком не пригодилось в недавнем сражении, и проверяют тетивы луков.
А я все стоял и смотрел в даль, не понимая, вижу ли я все это или меня посещают видения.
- Теперь у вас ровный десяток, - своеобразно поздоровался Фаэлд. – Трое все же погибло. Передашь Гарреду, что он прошел испытание и его утвердили на должности десятника.
- Что за воины ушли через восточную сторону лагеря, Филин? – попытал я удачу, проверяя свои догадки. Фаэлд хитро сощурился и, пронзительно на меня взглянув, ответил:
- Тише с разговорами. Никто не должен знать больше, чем ему отведено. Это рискованно для жизни, – уточнил Фаэлд. - А о тех воинах ты вскоре узнаешь, если не умрешь раньше, - пообещал он и мои, и без того напряженные мышцы, напряглись еще сильнее. Ночь будет горячей.
- Ночь уже была горячей, - словно читая мои мысли, говорил, не останавливаясь, Фаэлд, - продолжения, думаю, не последует, но смотри в оба: пропустишь нападение – ты нежилец.
Таков устав, и эта новость не стала для меня новинкой, но трижды прозвучавшее упоминание о смерти немало меня насторожило.
- Не переживай, - почувствовав мою напряженность, добродушно похлопал меня по плечу легионер, а я в душе уже проклинал себя за излишнюю болтливость. Зачем озвучивать глупые догадки, если от них нет никакой пользы? Даже если Фаэлд и Филин один человек, что с того? Что это для меня меняет? Ничего. – Ничего дурного не случиться, надеюсь, - снова украл из моих мыслей слова Фаэлд, после чего, не прощаясь, ушел восвояси, позволив мне спокойно, если теперь я мог чувствовать покой, стоять в карауле.
- Ночи не будет, - самому себе сказал я, - ни холодной, ни горячей.
Вдали забрезжили блики рассвета и небо, быстро окрасившись бледно-золотой краской, вспыхнуло огнем зарницы.
- Что? – промямлил спросонья Илтон, потирая заспанные глаза.
- Спи, - приказал ему я и снова уставился на восток. Туда ушли призрачные воины; что-то или кто-то теперь оттуда должен придти. Но что? Кто? Этого я не знал. – Вставай, - передумал я с приказом. – Твоя очередь караулить.
- Да пошел ты! – обиделся Илтон. – То спи! То вставай!
- Ладно, спи, - смилостивился я, - потом две вахты стоять будешь…
Илтон, перевалившись с одного бока на другой, воспользовался моей добротой и почти сразу уснул. А я все стоял и смотрел в даль, где на востоке быстро набухало яркой желтизной небо, неся на рассветных крыльях жаркое солнце и новый день. День, обещающий по словам Фаэлда новые свершения. Или гибель.

Глава 5

Утро было тихим и вполне спокойным. Большая часть войск, уморенных ночным сражением, спала, караульные стояли на постах, молча глядя вдаль, расторопные кухарки, которые по ночам превращались в блудниц, уже что-то стряпали в центре лагеря, лекари обихаживали раненных, а бодрствующие сержанты бродили по биваку, проверяя дозоры.
Я валился с ног от усталости и сонливости, поэтому растолкал нагло храпевшего Илтона, который своим храпом разрушал идиллию тишины и мешал сосредоточиться. Южанин, против ожиданий, сразу проснулся и вид у него был вполне бодрый и выспавшийся. Вылив на руку холодной воды из фляги, он скупо умылся и только после этого спросил:
- Как вахта?
- Без происшествий, - выдавил я.
- Видок у тебя не ахти, - покачал головой Илтон. – Будто сутками не спишь.
- Как это удивительно! – язвительно заметил я. – Может потому, что так оно и есть?
- Так спи, кто ж мешает?
- Подашь сигнал караульным. Удачной вахты, - буркнул я и направился к шатру своего десятка.
- Крепкого сна, - пожелал мне на прощанье здоровяк.
Тем не менее, до сна дело не дошло. Накатившийся в одночасье голод скрутил мой желудок в калач, и я решил пройтись к имперским стряпухам, понадеявшись выклянчить у них чего-нибудь съестного.
- Доброго утречка, милейшая, - поздоровался я с дородной кухаркой, которая нехотя помешивала какое-то дурно пахнущее варево. – У вас нечем поживиться?
- Мародерствуй в другом месте, - даже не взглянув в мою сторону, бухнула она, но я не сдавался:
- Пахнет вкусно, вот и решил у вас остановиться, - делая вид, что принюхиваюсь, похвалил я стряпню.
- От этой жратвы несет за версту, - не восприняла похвалу женщина. – Иди другим надоедать.
- Да если б не мы, уже в ингойском шатре б куховарила, или стервятников кормила со стрелой в брюхе, - вспылил я, но осознав, что перегибаю палку, остановился на полуслове и сменил тактику: - Неужели ничего нет? Уж очень хочется чего-нибудь погрызть …
- Отгрызи себе руку, - посоветовала мне кухарка, и я понял, что доброго разговора не получится, поэтому ушел, даже не попрощавшись. Благо не одна она варила завтрак для «сов».
На этот раз я решил не лезть к первой попавшейся стряпухе и присмотрелся к остальным поварихам. Одна из них была еще крупней в размерах, чем недавняя отказчица, а ее хмурые, густые черные, как смоль, брови сходились на переносице, что делало ее совсем не доброй на вид. Без сомнений, у такой даже черствой горбушки не допросишься. Другая, непривычно для своей братии худая, как щепка, уже сейчас бранилась с легионером, который, видимо, был так же голоден, как и я. И что только не сделает с людьми недоедание? Что же будет, когда с провизией станет совсем плохо? Зато у последней лагерной поварихи уже скопилась немалая очередь из оголодавших легионеров.
- Приказчик увидит – сносу мне не даст. И куда ж вы прете-то все? Подъем еще не трубили, а вам уже не спится. Больше? Куда больше? Получил – иди, - тараторила кухарка и ее задорный добродушный голосок заставил меня улыбнуться.
Когда очередь дошла до меня, юная девушка, уже набравшая в половник каши, неожиданно замерла и округлившимися глазами посмотрела мне за спину. Я невольно обернулся и увидел перед собой Фаэлда.
- Я не хотела, они сами, - начала было оправдываться девушка, но суровый легионер не дал ей высказаться:
- Этому насыпь, - кивнул он в мою сторону, - и заканчивай. А вас, – окинул он взглядом «сов», уже успевших выстроиться за мной, - еще раз увижу на раздаче до сигнала, доложу велико-капитану.
Девушка поспешила наполнить мою миску и, засмущавшись, опустила взгляд. Я, подумав, что мое присутствие здесь лишнее, поспешил удалиться, но был остановлен Фаэлдом:
- Обожди, - сказал он и, убедившись, что я остановился, посмотрел на девушку. – Чтоб это было в последний раз. Ты в войске, значит, одна из легионеров. А знаешь, что делают с теми, кто не повинуется приказам? – девушка, понурив голову, молчала и зачем-то начала перемешивать уже готовую кашу. – Что молчишь?
- Такое не повторится, - словно провинившийся ребенок, пообещала она.
- То-то же, - остался доволен Фаэлд. – Мне хоть наваляй своей стряпни.
- Невелено, - пробубнила себе под нос кухарка, - не по приказу.
- Хватит! – обрубил «сова», и девушка поспешила исполнить изначальную волю легионера. Я невольно наблюдал за этой сценой, и мне показалось, что нечто связывает эту кухарку и Фаэлда, уж слишком доверительные у них были отношения. Но меня эти вопросы не волновали - не моего ума дело.
Не распрощавшись с девушкой, мы отошли к шатру моего десятка. Порывшись в своем вещмешке, я выудил ложку, после чего мы, наконец, уселись завтракать. Голод, так резко оживший во мне, к этому моменту достиг небывалых размеров, поэтому я излишне рьяно набросился на еду и напрочь забыл про разговоры, пока миска не показала дно.
- Поговорить хотел? – покончив с завтраком, поинтересовался я у Фаэлда, довольно развалившись на земле.
- Хотел, - согласился легионер, тщательно пережевывающий пищу.
- И о чем пойдет речь? – Не скажу, чтобы чрезвычайно куда-то спешил, но бессонная ночь, вахта и сражение, съели мои силы подчистую и хотелось как можно раньше отдаться сновидениям, а Фаэлд, словно и не замечая этого, медлил. Вот и пришлось его подгонять: - Я с ног валюсь, не мог бы перейти к делу?
- Нет у меня к тебе никакого дела, - пережевав очередную порцию еды, ответил легионер.
- А у кого есть? – вяло поинтересовался я. Темнил что-то Фаэлд, да и его непривычная медлительность даже на неопытный взгляд была наигранной.
- Кортик вернуть хотел, - сказал он, протягивая мне оружие, которое я в порыве ярости потерял еще в первом бою. – Отличная, крепкая сталь, хорошая заточка и великолепный баланс. Прекрасная работа, особенно для именного оружия, которое сделано для парадов, а не сражений. Твой ведь?
- Нет, Фаэлд. Кортиков у меня отродясь не было. Но вещица на вид неплохая. Можно взглянуть?
- Глянь, - согласился легионер и вручил мне кортик.
Сталь наточена и блестит, словно полировали ее еще вчера, вдоль лезвия идет надпись, говорящая о принадлежности клинка к школе Алари, на тонкой резной гарде нет ни царапины, а на рукояти на аббадонском выгравированы имя и титул, - мое имя, мой титул - которые я так тщательно скрывал в границах Империи. Жаль, конечно, вновь с ним расставаться, но выдавать себя жальче вдвойне. Тем более, однажды я уже распрощался с кортиком по доброй воле, сделаю это и сейчас:
- Хороший клинок, но, жаль, не мой.
- Не твой, так не твой, - не стал припираться легионер. - Но себе оставь. Мне он без надобности, а хозяина искать – лишняя морока.
- Спасибо, - поблагодарил я и для порядка спросил: - Из жалования не вычтут?
- Нет, не беспокойся, - улыбнувшись, похлопал меня по плечу легионер и, вставая, бросил: - До встречи. Отсыпайся.
- До встречи, - кивнул я в ответ, понимая, что раскрыт. Интересовало сейчас только одно: почему Филин сразу не повязал шпиона. А кем еще может быть аббадонец, скрывающий свои корни? Влип я по полной. Надо было бы как-то улизнуть из лагеря, но он окружен степняками, через которых не уйти. Ситуация не из простых. Хотя, если уж Фаэлд сразу не подвел меня под трибунал, то, возможно, все и обойдется.
Решив, что вечер утра мудренее, я улегся на попону и закрыл глаза. Да уж, а сон сняло, как рукой. Я долго ворочался с боку на бок, обдумывал, что делать дальше и чего ждать? Но измор и полный желудок все же взяли свое и я неожиданно для себя самого уснул.
Вечер утра мудренее.

- Вставай! – Гарред, не церемонясь, засадил мне ногой по ребрам.
- Чего? – прохрипел я, разлепляя глаза. - День еще, а у меня времени до вечера.
- Пришли к тебе.
- Подождать что ль нельзя? – причитал я, но все же поднялся.
- Сказано: сейчас, - отрезал Гарред. – И пошевеливайся!
- Кто хоть ждет? – решил поинтересоваться я.
- Приказа не слышал? Поторапливайся! – вызверился Гарред и пихнул меня в сторону, в которую требовалось идти. Ничего не осталось, кроме как подчиниться. Избиение высшего по званию или неподчинение приказу и в мирное время тяжко каралось, на войне и вовсе под смертную казнь попаду.
Шли мы молча. Гарред, словно чувствуя, что переборщил, медленно плелся позади меня, шаркая ногами. Хотя нет, кого-кого, но сержанта совесть заест далеко не скоро, если ей вообще такое удастся.
- Сержант, - обратился я к десятнику, - спросить можно?
- Спрашивай, - буркнул Гарред.
- Куда мы идем?
- Сейчас - направо, - скомандовал он и повел меня к баррикадам.
- За лагерь? – когда мы поравнялись с возами и телегами, я почувствовал неладное, но прежде чем успел сообразить, что к чему, меня огрел по голове выскочивший из неоткуда бугай в закрывшем лицо капюшоне. Да так крепко засадили, что искры из глаз пошли. А уже в следующее мгновение, он и его напарник, таких же необъятных габаритов и так же скрывший за капюшоном лицо, подхватили мое ставшее ватным тело и потащили в неизвестном направлении.
Голова ходила ходуном. Посчитав, что одного удара мало, бугай еще пару раз огрел меня по затылку, впрочем, не так сильно, как в первый раз. Перед глазами встала тьма, но сознание я не потерял. В следующее мгновение чьи-то крепкие руки сдавили мне скулы, заставив раскрыть рот, а после в глотку потекла обжигающая противная жидкость. Я еще пытался ее выплевывать, отчаянно бился, порываясь вырваться, но вскоре обмяк, почувствовав, как накатывается беспамятство, резко и бескомпромиссно.

Проснулся я от того, что меня всего выворачивало наизнанку. Я хотел перевернуться на бок и опустошить желудок, но тело не повиновалось. Несколько бесконечно долгих мгновений я сопротивлялся своим желанием, но организм взял свое и, так и не сумев сменить позу, меня вырвало.
- Гляди, очнулся! – услышал я знакомый голос, голос Фаэлда.
- Да переверни ты его! Захлебнется! – взволновался другой, голос которого я сперва не разобрал, а позже припомнил, кому он принадлежит – Владислав, легионер из моего десятка.
В тот же миг я почувствовал грубое прикосновение и меня перевернули на бок. Рвало меня долго. Столько я, пожалуй, даже не съел. Когда взбунтовавшийся организм хоть немного пришел в норму, я сумел почувствовать, что лежу на телеге и она движется, слегка подбрасывая меня на ухабах и выбоинах.
- Где я? – откашлявшись и отплевавшись, просипел я.
- В безопасности, - попытался успокоить меня Фаэлд, но от его слов не стало легче.
- Где? – с трудом повторил свой вопрос.
- Едем туда, где тебе смогут помочь, - встрял в разговор Илтон. – Как ты?
Телегу сильно подбросило и я, не успев ответить, снова провалился в беспамятство.
Не знаю, сколько времени провалялся без сознания, сколько раз оно ко мне возвращалось, лишь на мгновение, и снова покидало. Не знаю и того, сколько длилось мое путешествие? Но, когда я более менее пришел в себя, телега уже не двигалась, а вокруг слышался тихий ночной шум.
- Спишь? – взволновано спросил Илтон. Я приоткрыл глаза, но это ровным счетом ничего не изменило. Одна тьма сменилось другой, не менее беспроглядной.
- Нет, - отозвался я. – Что… со мной? Где… я? – каждое слово отдавалось дикой болью во всем теле, звериным воем звучало в голове и мне казалось, что меня разорвет на части, если я не закрою рот.
- Помолчи и послушай, - упредил дальнейшие вопросы Илтон, хотя я уже и без этого не мог говорить. Зато легионер мог, чем и воспользовался: - Вчера, ближе к вечеру, когда наступала твоя смена, я не смог тебя найти. Сразу поднимать шум не стал, решил для начала разыскать Гарреда и попросить в сменщики кого-то другого, но десятника тоже нигде не оказалось. Вот это уже стало подозрительным. Искали всем десятком, чуть позже присоединились другие. Сначала подумали, что вы дезертировали или продались ингойцам - ты уж прости, я так никогда не считал, - но потом вас отыскали. Ты валялся без сознания, а рядом с тобой лежал Гарред с дорогим кортиком в сердце.
- Подставили, - подумалось мне, но слова застряли в горле.
- Посчитали убийцей тебя. Ты долго не приходил в сознание, поэтому позвали лекаря. Врачеватель ошарашил всех, сказав, что ты смертельно отравлен.
- Я - труп?
- Как тебе сказать? – задумался Илтон. – Пока нет, а что будет завтра – никто не знает. Лекарь напоил тебя травами. Ты рвал подряд несколько часов, после тебе стало лучше. И ты, наконец, уснул, крепко. К этому времени из города пришло подкрепление и ингойцы, странным образом даже не вступив в бой, отступили. Помнишь воинов, что ушли в ночь? По словам Фаэлда, именно они и привели подмогу, но учти: я тебе этого не говорил. Так вот, лагерь под прикрытием гарнизонных людей, выступил на марш. Мы еще в степи. Остановились на ночлег. Завтра будем в городе.
- Со мной… что? – с трудом прохрипел я, закашлявшись, и меня снова стошнило. Дождавшись, когда мой и без того пустой желудок не выблюет все до остатка, Илтон продолжил:
- Плохо с тобой, - не стал он лгать. – Лекарь сказал, что если в скором времени тебе не дать противоядия, то ты скончаешься. Сначала закоченеет тело, потом пропадет зрение, закончится все тем, что твои внутренности набухнут и перестанут работать. Как-то так, я не врач, точно не скажу, но слова врачевателя, вроде, без ошибок передал. В общем, смерть долгая и мучительная. С неделю корчиться будешь. Еще и яд редкий, лекарство – тоже, но, говорят, в городе ты сможешь его найти, мы сможем.
- Худо, - промычал я и боль, сдавившая голову, словно тиски, вытрясла из меня сознание.

В обмороке я провалялся довольно долго, а, когда отошел от него, телега подо мной уже двигалась. Определить, какое время суток, не удалось, перед глазами стояла беспроглядная мгла, и сколько бы я не пытался сфокусировать зрение, она не рассеивалась. Вот и предсказанная врачевателем потеря зрения. Интересно, если раздобыть противоядие, оно вернется? Если нет, то можно уже сейчас полоснуть себя ножом по горлу и враз прекратить все муки. Жизнь слепого, понимающего, что вокруг миллионы красок, а ему уготовлена вечная тьма, не для меня. Уж лучше смерть.
Выкинув из головы невеселые мысли, я решил обдумать сложившуюся ситуацию. Началось все с того, что Фаэлд вернул мне клинок. Или нет, с того, что я назвал его Филином. Он опасается за собственную жизнь и пытается убрать догадливого легионера, чтобы тот не распустил слухи и не открыл его личность? Но зачем тогда такие сложные пути? Зачем убивать Гарреда? Сержант тоже стоял на пути, и Филин решил подстрелить двух зайцев? Возможно, но что-то в этой истории не вяжется. Хотя бы кортик. Передавать за несколько часов до убийства оружие преступления – немалая опасность, ведь «совы» не слепы и кто-то мог запросто заметить, как Фаэлд дает мне кинжал. Да и травить меня зачем? Убить сержантским оружием и дело с концом. Нет, все гораздо сложнее. Тем более, кто сообщники Фаэлда? И почему я решил, что это его работа? Ведь, возможно, он и вовсе не имеет к этому делу никакого отношения. Хотя в такое верилось с трудом, уж слишком он мутная личность, от таких можно ожидать всего, что угодно. Сначала помощи, а потом и предательства.
Послышался сигнал к подъему.
Сегодня меня доставят в город, о котором я слышал впервые. И тогда решиться моя дальнейшая судьба. Найдется ли там противоядие и буду ли я жить? Что произойдет с моим зрением? Каков будет приговор трибунала? Обвинят ли меня в убийстве публично перед всем строем? Пока до этого дело не дошло - не в том состоянии обвиняемый. Кстати, интересовало еще и то, в какой такой город держит путь наша когорта? Никогда не слышал, чтобы у Империи были в степи какие-то гарнизоны, а об их снабжении нельзя было бы умолчать при всем желании. Хотя политика вещь тонкая и на поверхности лежат лишь те вещи, которые хотят показать, а суть скрыта от простых глаз. Возможно, и есть некий оплот Империи в ингойской степи. Но сейчас это не главное – главное справиться с ядом, а, справившись, не закончить жизнь на виселице. Перспективы вырисовывались не радостные, и дальнейшее будущее, которое сейчас оказалось в руках посторонних людей, от меня никак не зависело. Оставалось надеяться на удачу и помощь Илтона, да спасет мою душу Всевидящий. Амэн.