Детский сад

Никитин
       Проходили мы практику в роли командиров взводов в ЗабВО (забайкалье), было дело зимой, месяц жили в палатках при минус 35-40 градусах, но и это - отдельная история….

       Так вот, возвращались мы с полковых учений с боевой стрельбой. «Воявали» за 500 км от зимних квартир. Места в Забайкалье много. А ещё перед погрузкой в вагоны, наш командир полка сказал: «Ребята, расслабляться рано, конец учений наступает тогда, когда последний автомат становится в свою пирамиду.» Ну сказал и сказал, мыслями мы уже были далеко. Протряслись в теплушках эти полтысячи вёрст, по дороге мусульманские «бойцы» после долгого обсуждения порешили, что под крышей вагона, в темноте, аллах вряд ли увидит, что они кашу со свининой рубают и перестали отдавать славянам свои пайки, последним взгрустнулось… На той грустной ноте малость поспорили за дежурство у печки, потому как кроме того, что ложиться спать, делать нечего – еды нет. Легли спать.

       А посреди ночи труба у печки от тряски сложилась внутрь…

       Я проснулся от диких криков бойцов и сиплого простуженного голоса ротного, который неподдельно правдоподобно вещал о конце света. Открыл глаза и ничего не увидел, чуть сам от ужаса не взвыл: «ОСЛЕП!!!!» Глазами моргаю, но даже силуэтов нет, только тёмно-тёмно серая пелена, ну всё, думаю, капец пришёл во сне, и главное, ротный рядом орёт, мол, света ему белого надо, я его на ощупь чувствую, но видеть не вижу, от этого ещё страшнее, вдруг пятно света размытое метнулось – фонарь! Ох, полегчало-то как сразу, крики стихли, все поняли, что печка надымила внутрь плюс темнота, вот и напужались. На следующую ночь, мусульмане свой паёк славянам отдали….

       От греха подальше… так пугать….

       Так вот, теперь к вящему слову командира полка и возвращаемся.
Идёт рота медленным усталым шагом в колонну по три, впереди, как положено, метрах в ста флажковые, чтобы дороги перекрывать, колонну обозначить, - два солдата и три курсанта. Один из флажковых автоматический гранатомёт на спине тащит. Вот уже и казарма появилась, народ шибче пошёл, флажковые так вообще оторвались, зашли в здание казармы, дверь за ними закрылась, рота подтягивается к входу, вдруг как ахнет внутри, -окно лестничной площадки между 2-3- м этажами взрывается в мелкую брызгу.

    Народ в шоке, а тут дверь подъезда ещё с грохотом распахивается, пугая всех ещё больше, и оттуда вылетает курсант и дурным голосом орёт, что а-а-а!… там всех убило! Абзац, пауза, - в подъезде тишина, зашло пять человек, взрыв, выскочил один, арифметика простая, воображение рисует реку крови и куски мяса по стенам. Передние не хотят, но задние напирают, так и поднялись на этаж, а там клубы извёстки, пыли, штукатурки, копоти оседают и сквозь это - картина: Финальная немая сцена «Ревизора» - кого как застало, тот в такой позе и замер – четыре в полуприсяде, в побелке, только глаза видны, - даже моргнуть боятся, ну их спрашиваем: «Живы, чтоль? Нет?». Те как проснулись, давай потихоньку себя ощупывать.

– Да вроде целы- говорят. А вокруг всё посечено осколками.
– Что было-то? – спрашиваем.

       Выясняется следующее: когда те поднялись к расположению роты, вход оказался заперт, ну боец, что нёс АГС-17 за плечами, как рюкзак, присел и сбросил его, а у «Пламя» спуск сзади с торца, как у пулемёта «Максим», вот он спуском об лестницу и приложился…

    Случайность, но с ней ещё одна – разрядить его забыли.… Вот граната в стену и влепила, а у неё радиус сплошного поражения - 7 метров и ещё в радиусе 14-ти на 50% оставшихся выкашивает. А лестничная площадка ну метра 4 в квадрате будет. Так вот впечатление было такое, что осколки, когда разлетались, то этих четверых старательно облетали, даже одежду не задели, но силуэтов на стенах не было! Всё было покрыто ровным слоем дыр. Каждая друг от дружки находилась сантиметрах в пяти - десяти! Без промежутков!

    Сам бы не видел – не поверил, но свидетелем этого чуда была ещё и добрая половина полка – приходили посмотреть, становились на места стоявших, отслеживали взглядом выбоины, качали головами, цокали языками – вообщем, реагировали согласно нац. принадлежности, но поражались одинаково все. Насчитали после - 482 осколочных отверстия в стенах (в окнах не считали… их не было).

    Ну и кто считал? Правильно – те, которые в армии стоят рядом с командиром, когда его хвалят и позади, когда ругают. Шутка-шутка, что бы мы без замполитов родных делали? Кто бы как не они чудесным образом превращали пьянки в мероприятия…

       Надо сказать, что тот курсант, который из подъезда вылетел с криком «А-а-а! Там всех убило!» в момент взрыва был на целый лестничный пролёт ниже, так вот когда четвёрку спросили, мол, живы? Целы? Тоже стал себя осматривать и говорит: «А мне-таки кирпичом по ноге въехало!» смотрим, а у него дырка в валенке на взъёме, он как дырку увидел, в лице изменился: «У меня ж там носки новые!», давай стягивать, снял, а там дырка, насквозь, нога и валенок, навылет. Он кровь как увидел, так в обморок и бухнулся.

       Как? Каким рикошетом его достало? Тоже ещё то чудо.

       А после мы поняли, что этот гранатомёт с учений не был разряжен и он 500 километров ехал с нами в вагоне и стволом своим в печку смотрел. У него устройство хитрое: когда он взведён, граната висит в затворе, затвор отведён назад и держит в максимально сжатом положении две пружины с витками в пол мужского пальца…. Если бы кто в вагоне задел бы спуск тупым валенком… Тушёнки бы стало больше.

       За такую гранату меня на третьем курсе на губу хотели посадить. В тумбочке хранил, до очередных стрельб, уж больно пострелять лишку хотелось. А я теперь понимаю наших лучших в мире преподавателей, отчего они так цацкались с нами, как с детьми малыми, прощали многое, ну очень многое.

     Потому как эти 20-ти летние переростки и были детьми ещё. На губу меня не посадили, так как я к тому времени был кандидатом в члены КПСС. А у начальника губы старшего прапорщика Матюшкина было кредо «Сами принимали (в ка-пэ-сэ-сэ), сами и воспитывайте». Сказать, чтобы меня совесть мучила? Так нет.

       Дело в том, что в армии ЧП за ЧП не считается, если при этом все живы, его тихо на тормозах спускают.

       А вот «политические» у нас были.

    Это тоже из области как с нами цацкались, и берегли.
Начальник училища Генерал-майор Марценюк. Умнейший и воспитанейший человек. Искреннее моё ему почтение. Один из моих важных человеческих учителей, вещал в микрофон с трибуны перед полутора тысячей курсантов на плацу: «…эти ал-лкаголики! Выйти из строя на 15 ш-шагоф! К требуне! Вот, товар-рищ-щи кур-рс-санты, пос-смотр-рите на этих трёх ал-лкаголикоф! Наж-жррались! Обс-сыкали серое здание!» (Это было здание КГБ в центре города, а рядом стояло здание обкома партии)

    -Зачччем?! Вы это сссделали?! С какой целью? Я спрашиваю!»- продолжал разбор Сергей Николаевич, и эхо в морозном воздухе разносило из центра города, где и размещалось училище на добрых четыре квартала на север, юг, запад и восток: «Аллкаголики! – каголики - олики», «Обссыкали-ссыкали -ыкали» и самое важное «серое здание! – ание! – ание!», пугая прохожих – когож там готовят? монстров не иначе.

       -Зачччем вы побили восемь милиццционерров из дежжуррной смены охрраны зздания?! - вещал он «страшные» подробности и эхо добросовестно сообщало городу, что они не только глумились над серым зданием, а ещё и охрану избили…

       -Командиррр роты ! На совет их!- подвёл жёсткое решение Марценюк. Обычно совет училища однозначно отчислял тех, кто попадал на него.

       -Как бы только не посадили - подумали мы:«Жалко, выпускники ведь почти» Я же в то время был первогодкой, на первом курсе, и на руке у меня был длинный - предлинный «минус», как его называли старшие курсы, нашивка в виде жёлтой полоски, означавшей один курс. На голове у меня была новенькая офицерская шапка, и я с необычайным вожделением и завистью смотрел на затёртые шапки матёрых старшекурсников, и мечтал, что вот и у меня когда-то будет такая же! Из «страшного зверя цигейка!»

       Но вот настал день совета: Во главе длинного стола гордо восседал маленький генерал Марценюк, однако, бас у него весьма внушительный – куда там Штоколову и в разговоре он имел привычку выделять некоторые согласные. По бокам стола восседали начальники кафедр и их замы, с противоположного торца стола стояли «алллкаголики». Надо сказать, ребята были спортсмены – боксёры.

       А спортсменов генерал-майор Марценюк любил…

       - НУ? - грозно пробасил он, и начал выпиливать из ребят заготовки для котелков, потом отштамповал котелки, перековал в чайники, раздавил оставшееся в лепёшки, посадил за решётку, посыпал пеплом, а в завершении вдруг, неожиданно для всех спросил штрафников: «Ну, скажите мне, вы хотите учччиться в учччилищще?»….

    Курсанты же попрощались со своими погонами, в голове были тоскливые мысли, что об их позоре узнают родные, что они, практически, уже офицеры, станут солдатами и будут подчиняться сержанту из срочников или ещё хуже ефрейтору, вообщем кругом всё плохо, хоть вешайся, а тут ещё начальник училища издевается,- спрашивает, мол, хотите ли учиться?… 

    Что ответить? Поддаться издевательству и сказать: «Хочу»? Остаться гордым и промолчать? И на последней соломинке надежды они всё-таки робко промямлили: «Д-да, т-товарищ генерал-майор»

       И о чудо! Которое ни за что не могло тут произойти, случилось!

       - Ну, товарищщщи чччлены комисссии – генерал просительно развёл руки в сторону начальников кафедр: "Вы видете, - они хотят учччиться… Кто за то, чтобы …. оставить их в училищщще?" - и сам поднял руку… .
 
       Начальники кафедр уныло последовали его примеру….
       - Сергей Николаевич! А что же мы комитетчикам-то скажем?! - оставшись наедине с начальником училища, спросил зам.
       - А я сам им скажу, они уже приехали? Давай, зови» - пробасил Марценюк.

       Вошли два комитетчика: полковник и подполковник и выдержав короткую паузу, и дуэль взглядов, сразу сходу взяли быка за рога: «Что же вы, товарищ генерал-майор делаете? Вы ведь преступников покрываете, не так ли? И заметьте, это уже не уголовщина, это политикой пахнет, а вы, товарищ генерал-майор, получается на их стороне? Мы правильно понимаем?»

       - Да шшто вы, мужжики - Марценюк вскинул в почтительном жесте руки и доверительно добавил: «Я же за ваши погоны пекусь. Вы поймите одно: мои три аллкаголика побили ваших восемь трезвых… ведь трезвых?! Мне же, ежели дело раздувать - всё как есть писать придётся! А тогда что вам-то скажут? Давайте дело тихо на тормозах спустим, я тут, а вы там. Никто же и не видел ниччего, дело-то вечером было, - темно, а уж они-то у меня отсидят-отсидят, уж поверьте… А вы своих там накажите – ишь физо как запустили!» И затем добавил: «Банька тут поспела…»

    И тут же посуровел. Взял взглядом дистанцию.

       Тихой ярости посетителей не было предела :«Как?! Как он повернул ситуацию!» - но поняв, что бой и тут проигран, вышли не прощаясь, демонстративно не закрыв за собой дверь.

       Вот так за нами ходили, как за детьми малыми. А один из этих «аллкаголиков» Боря Никифоров, потом пришёл к нам ротным, это я уже в Германии командиром взвода служил.

     Радость узнавания! Он-то меня не помнил, а я его перед строем видал. Обрадовались.