Наивысшей степенью одиночества страдает человек, фотографирующий себя сам.
***
На краю.
Влюблённость, сформированная весной, на фоне истых гормональных ураганов, меняет восприятие радикально. Делает окружающую действительность более резкой. Чёткой. Но угловатой. Острой. Взрывной, как осколочная граната. Одно неверное движение, чека вылетела, и мы видим глубокие проникающие ранения, и рваные раны, и порезы. Видим кровоточащий фарш там, где минуту назад было пылкое сердце влюблённого. Такое болезненное чувство, граничащее с буйным помешательством, свойственно больше юности. Зрелость же любит осень.
Молодая человеческая поросль, танцевавшая горизонтальное "ча-ча-ча" (они по-другому пока не умеют) всю весну, надоевшая друг другу до головной боли летом, к осени и вовсе превращается в стадо латентных самоубийц. Созерцание всех этих маленьких, почти шекспировских трагедий, с обилием слёз - с одной стороны, и матерной брани - с другой, настраивают на лирический лад почти также точно, как шелест опавших листьев под ногами. Медитация. Созерцание. Осень.
В эту пору взгляды женщин (заметьте, не девушек, а именно женщин) подобны манящему блеску неоновых реклам ночью. Настолько же яркое в них желание привлечь. Настолько же на то малая надежда. И не потому вовсе, что не летят ночные мотыли на этот свет, а потому что не каждый мотыль не расшибёт себе лба, пытаясь осилить путь, которому нет конца.
В этих заведениях не продают дешёвых леденцов и карамели, как в весенних киосках, за пошлое "я тебя люблю" на втором свидании. Здесь вся глубина твоего кошелька - лишь мелкая разменная монета. А за фигуры высшего пилотажа руками под кофточкой тебя выпрут отсюда, как шулера из казино.
Здесь свечение одной души должно освещать ровно полпути к единству двух, а значение одного слова, пусть даже не сказанного вслух, может разорвать связь совсем. И навсегда. Безвозвратно.
И мир вокруг словно под вуалью. Поблекший местами. Местами выцветший. В этом новом мире каждая новая мысль равняется на тот порыв лететь на свет, стать лучше. Быть лучше. Сравнивается с ним, как с лекалом, и из горстей песка оседают на пальцах крупицы золота.
Это иной уровень ощущения, иной уровень понимания, а вслед за тем и иной уровень чувства. Любви.
Однако, насколько всё сложнее, чем я мог себе представить. Это уже не осколочная граната, это фугас, который я имел неосторожность активировать. Взрыв неминуем. Взрыв дробящий и сметающий. И, кажется, у ребуса нет решения: бежать от него, и стать калекой; или лечь на него и забыться?
Шаг вправо - боль умирающего чувства, ощущение радости быть достойным взаимности, обновление чувства былого; шаг влево - счастье любить, самобичевание и самоуничижение, предательство...
Стою на месте - завтра ждёт меня крылатая машина, чтобы унести в далёкий город. Далёкий от единственного в этом смазанном мире чёткого образа - светлой улыбки, манящей меня всякий раз, когда я закрываю глаза.
И я делаю шаг вперёд, потому что выхода нет. Нет решения. Шаг вперёд. По тонкой грани. Но невозможно долго идти по краю, когда и вправо, и влево - пропасть.