Юрий
Останин
П О В Е С Т Ь
«Достучаться до…»
2008г
Выпал случай – познакомиться с рукописным материалом автора Юрия Останина.
С первой главы автор ненавязчиво уводит читателя на «таёжном экспрессе» в мир беззаботного детства, погружая в атмосферу добрых чувств и светлых воспоминаний.
И в голову вкрадывается мысль, что автор главное для себя определяет так: попытаться вернуть детство. Это важно: ведь мы его забыли. А если каждого заставить вспомнить, то, возможно будет легче. Ведь иногда кажется, что воспоминания детства – единственное убежище, спасение от сегодняшнего (я бы сформулировала так – это защитная реакция автора). Начиная со знакомства с повестью, в голове появляются строчки из знакомой детям Великой страны песни:
«Взвейтесь кострами, синие ночи,
Мы пионеры – дети рабочих,
Близится эра светлых годов,
Клич пионера: «Всегда будь готов!»
Да, всем казалось, что эта эра вот-вот наступит – о чём мечтают и жители посёлка Берёзовка, а если быть точнее – улицы Заречной.
Каждый житель этого посёлка ежевечерне, с нетерпением ждёт пассажирский поезд, или как в шутку называли его местные жители – «таёжный экспресс».
Узкоколейка, которая для них является единственной жилкой, соединяющей маленький, затерявшийся в тайге посёлок с огромным, контрастным внешним миром. Но для автора эта узкоколейка и «таёжный экспресс», имеют и другое огромное значение, которое он, передаёт словами деда Володи: «Вот наша жизнь и есть этот поезд, который несётся бесконечно вокруг земли. Изначально зависит, на какой станции ты сел в этот поезд, какой вагон и какое место тебе досталось в нём. Товарный, купейный, общий, плацкартный или люкс – всё зависит от твоего билета, который с рождения вручила тебе судьба».
Поезд – связь между посёлком и внешним миром. С поездом сравнивается наша жизнь, но в повести есть и третье значение, подобранное автором. «Поставили всю Россию на колёса и пустили по наклонной. И мчится этот поезд в неизвестность, а когда и где остановится – одному Богу известно».
Воспоминания автора связаны с дорогими ему людьми – мамой, дедом, друзьями и т.д., но читатель непременно узнает в них «своё» - ведь каждому дорог свой «милый сердцу уголок». И периодически приезжая на свою малую Родину, мы стараемся «черпать» из недр нахлынувших воспоминаний ту энергию, которая более важна для тех, кто верил в приближение «земного рая», рос в условиях коллективизма и для которых слово «патриотизм» и сегодня не потеряло своё значение.
Хочется верить, что поколение, описанное автором, ещё не потеряло надежду – и кто знает, может на место суперсовременного и часто используемого термина «одиночество в толпе» придёт другой, который будет включать в себя основные человеческие принципы добра, порядочности, справедливости. Надо попытаться достучаться до небес!
Воспоминания есть – есть и надежда.
Динара Каримова. Литературный отдел БГАТД им. М.Гафури.
Глава I
«Таёжный экспресс»
День 22 ноября 1959 года ничем не отличался от других, предшествующих дней ноября, не считая прошедшего 7 ноября – праздника Великой Октябрьской революции, который в очередной раз с торжеством отметила вся страна.
Может так и прошёл бы незамеченным и обыденным в маленьком таёжном посёлке, окружённом на сотни километров девственным лесом и торфяными болотами, если бы не содрогнулась на рассвете вековая тайга от женского стона и детского крика, доносившегося из небольшой, бревенчатой поселковой больницы, где в одной из палат лежала, красивая женщина, обессиленная от тяжёлых родов, а рядом с ней, лежал запеленованный новорожденный мальчик, пяти килограммов веса, с заплаканными глазками, не понимая всего происходящего.
В это утро, на восходе солнца, родился я. Не зная почему, зачем и где, кто рядом спит, и кто я сам в огромном незнакомом мире. Ещё одна душа на божий свет с рассветом появилась. Светла, как белый лист, как чистая вода, как первый снег, как школьная сентябрьская доска – пока от груди материнской не отняли. Родился человек – зажглась новая звезда, и только небеса решают: где ей гореть и гаснуть ей когда.
Какими красками судьба раскрасит белый лист, и как чиста останется вода, и что напишут на доске учителя – мне предстоит узнать немного позже. Ещё один - не лёгкий путь простого смертного раба, в таёжном лабиринте ноябрьским утром начался.
Каким был этот путь и кто попутчики мои, хочу вам кратко рассказать, поднимая из глубин памяти светлые воспоминанья о незабываемом, неповторимом детстве.
Начну с ярких эпизодов и событий, которые чётко отпечатались в моей памяти и с возрастом становятся всё дороже и недоступнее. С маленького таёжного посёлка, его жителей, оставивших глубокий след счастья и радости в моей душе на всю жизнь. При одном только воспоминании о далёких, беззаботных детских годах, в душе загорается удивительный свет, излучающий добрые чувства и тепло той неповторимой атмосферы, царившей среди поколения романтиков, энтузиастов и мечтателей.
В тех людях было столько необузданной энергии, фантазии и мечты, что им стало тесно на земле, и они бросили вызов неизвестному, загадочному звёздному океану. Преодолев земное притяжение, понеслись в беспредельные, космические дали, покоряя солнечную систему и другие галактики.
Посёлок, где проходило моё детство, был своего рода таёжным тупиком. Он находился в ста километрах от районного центра, и добраться до него можно было только поездом по узкоколейной железной дороге.
Ежедневно из райцентра в шесть часов вечера отправлялся мотовоз с пятью-шестью вагончиками, в которых пассажиров, почему-то всегда оказывалось больше чем мест. Петляя по тайге, со скоростью двадцать километров в час, объезжая топкие болота и лесные речушки «таёжный экспресс» - как в шутку называли его жители – прибывал на станцию ровно в полночь. Узкая железная дорога – попросту узкоколейка, была единственной жилкой, соединяющей маленький, затерявшийся в тайге посёлок с огромным, контрастным внешним миром, подобно пуповине соединяющей мать и дитя.
Встреча пассажирского поезда в полночь, для всех жителей посёлка являлась делом особой важности. Потому что где, как не на станции, можно узнать новости большой, кипучей страны.
Из разных концов посёлка слышались песни, частушки, смех. Гармонисты на перебой играли мелодии, добавляя к весёлым проигрышам художественный свист и крик. Ритмичный стук каблуков по деревянным тротуарам придавал особый звуковой колорит ночному шествию. Уже за час до прибытия «таёжного экспресса» к станции стекались людские ручейки, сходился народ от мала до велика на маленький пятачок земли. Сколько задора и смеха, шуток и прибауток витало в замкнутом таёжном пространстве. Какой огромной, невиданной и мощной надо обладать энергией и жизнерадостностью, верой в будущее, чтобы после адского рабочего дня в тайге на лесоповале, петь по ночам песни, танцевать, страдать, любить жизнь такой, какая она есть, со всеми вытекающими последствиями добра, зла, горя, счастья, встреч и расставаний.
Станция находилась на окраине посёлка, представляла собой бревенчатый дом, на фронтоне которого прибита табличка с названием населённого пункта.
Дом разделяла на две комнаты дощатая перегородка. Маленькая комната отводилась для диспетчера – кассира и начальника станции, которых в одном лице представляла молодая, симпатичная девушка, всеми уважаемая, Томара Фёдоровна. Большая комната считалась залом ожидания, в углу стояла русская печь, посередине длинный стол, две деревянные скамейки по обе стороны стола и несколько скамеек по периметру комнаты. В перегородке между комнатами вырезано небольшое окошечко, через которое кассир – диспетчер (она же начальник станции) продавала билеты на ночной «таёжный экспресс».
По вечерам в зале ожидания собиралась солидная публика – элита посёлка, лесорубы – самые уважаемые люди в лесхозе. Весь посёлок жил их успехами и показателями. Бригадиров, мастеров, начальников участков знали не только по имени отчеству, но и в лицо.
Заготовкой древесины в лесхозе занимались два участка, которые валили лес одновременно в двух направлениях от посёлка, на север и на юг. Те, кто работали на северном направлении, назывались – северяне, а кто на южном – южане. Постоянные конкуренты, как на работе, так и в повседневной жизни, будь то танцы, игры или любовь. Каждый болел, переживал за своего человека, свою бригаду, свой участок, а в целом, за весь посёлок. Азарт, здоровый оптимизм были присущи тому обманутому поколению строителей коммунизма, желающему во всём быть первыми. Лидерство бригад, участков превыше всего. Личная жизнь без коллективного интереса не имела значения и считалась пустой. Вера в светлое будущее, в то, что они идут правильным путём, не вызывала ни малейшего сомнения, да и другого пути вовсе не было. Социализм набирал обороты, страна росла и крепла, и никто даже представить не мог, чем всё это закончится и каким будет финал. Как, молодые, крепкие, мужественные люди, работающие без выходных на благо своей страны, под старость лет будут преданы вождями, выброшены на задворки рухнувшей, ограбленной империи, с опустошёнными душами, мёртвыми глазами, прозябая в нищете и болезнях, влача тяжкий крест духовного краха.
Так, наверное, и есть на самом деле, когда не сбываются заветные мечты, начинает пропадать смысл жизни, ведёшь бесцельное пустое существование, расточительно прожигая жизнь.
Собираясь на станции, взрослые постоянно о чём-то говорили, спорили, шутили, смеялись, глаза излучали радость и счастье. Нам, детям, казалось, что они всё знают, всё умеют. За их спинами мы не боялись никого и ничего и изо всех сил старались походить на своих родителей.
Возле станции лежал сколоченный из досок щит, приблизительно шесть на двенадцать метров, который служил перроном и танцплощадкой одновременно. На заваленку бревенчатого вокзальчика садился гармонист, а иногда и несколько, и начиналось веселье. То исполнялись частушки, то гармонист резко переходил на плясовую мелодию, и все пускались в пляс с таким задором, что невозможно устоять в стороне, ноги сами по себе начинали пританцовывать, и через какое-то время ты тоже стучал каблуками по деревянному настилу, стараясь привлечь внимание своими движениями и удачным притопыванием, попадая в такт мелодии. А когда начинал звучать вальс, лица танцующих становились серьёзными, загадочными. Пары кружились легко и элегантно, влюблённые пылко глядели друг другу в глаза, при этом стараясь не наступить партнёру на ноги и не споткнуться, чтобы не вызвать смех, стоящих в стороне зевак. Всё это веселье продолжалось до прибытия пассажирского – нашего «таёжного экспресса».
Поезд медленно, змейкой пробирался сквозь тайгу. На каждой станции, где он делал остановку, его встречали такие же жизнерадостные люди, с песнями, танцами, с гитарами, гармонями, как и в нашем посёлке. Радостные эмоции выплёскивал из души трудовой народ, недавно переживший самую страшную в истории человечества войну, испытавший и пропустивший через себя голод, холод, разруху и горе. Ни одна современная машина и ни один робот не вынесли бы того, что пришлось вынести на своих плечах людям, пережившим те ужасные годы.
Работа в лесу не прекращалась ни днём, ни ночью, погрузка и транспортировка леса шла постоянно, и только когда проходил пассажирский поезд, гружённые лесом сцепы стояли в тупиках, пропуская «таёжный экспресс». Машинисты грузовых составов подавали сигналы, приветствуя идущий на зелёный свет симофора «таёжный экспресс». С пассажирским поездом по лесхозам развозили почту, продукты, множество необходимых в быту вещей, а самое главное - кинофильмы. Поэтому встреча пассажирского поезда приобретала характер торжественного, праздничного ритуала. Здесь, на станции, узнавали: какой фильм будут показывать завтра в клубе, кто приехал, что привезли в магазин и какие новости в райцентре и в стране. Интересно было всё, что происходило в мире. После встречи «таёжного экспресса», вечерних посиделок, танцев, взрослые небольшими компаниями расходились по своим улицам и домам, их голоса и песни удаляясь от станции постепенно растворялись в ночи, и через какое-то время наступала полная тишина, и только лай собак изредка нарушал её. Посёлок засыпал после насыщенного трудового дня.
Молодёжь ещё оставалась на станции. Расположившись вокруг костра, пекли картошку, травили анекдоты, рассказывали небылицы и правдивые истории. Каждая нелепость казалась истиной и имела право жить. Мне нравилось сидеть у костра, смотреть, как огонь набирает силу, как языки пламени с искрами отрываются от основного огня и исчезают в темноте. Запах дыма и печёной картошки пропитывал нашу одежду, кожу, волосы. Когда костёр прогорал, мы расходились по домам, и мне почему-то становилось грустно, тревожно, дискомфортно, будто с этим костром что-то исчезло из души, и больше не вернётся в неё никогда. Хотя точно знаешь, что завтра всё повторится вновь, будет опять гореть костёр, будем есть печёную картошку, но всё равно это не давало полного успокоения, пока не наступал завтрашний вечер.