Звук одинокой трубы…
Юрий Визбор
Бестев вздрогнул. Должно быть, он глубоко задумался… или даже задремал, сидя в кресле, и резкий звонок телефона вернул его к действительности.
Кто это может звонить? Ему уже давно никто не звонит. И он никому не звонит. По правде сказать, ему телефон не особенно нужен – и ему никто не звонит, и он никому. Разве что иногда в ближнюю аптеку. Можно и не звонить, а пройти пешком до аптеки. 100 шагов, не велик труд. У магазина можно встретить знакомых мужиков, перекинуться парой слов. А то скоро совсем разучится говорить.
Бестев с трудом поднялся с кресла и похромал к аппарату. Поднял трубку, но там был только протяжный гудок. Вот всегда так… Кто-то балуется. Или ошибся номером. Бестев со вздохом положил трубку на аппарат.
Трубка вся захватанная. Надо бы её протереть что ли. Хотя бы водой. Или лучше водкой. Водка убивает микробы. Водка убивает человеков. Вот Сашка – казалось, какой здоровый был. Зимой в одном плаще и кепке-бейсболке щеголял. У него норма была – в день три стакана. Пил всегда только люксовую – в красивых бутылках с красивыми этикетками. Ему на это дело хватало, картины его всегда неплохо продавались. Вот только напрасно он водку запивал разной шипучей гадостью. Так печень и подсадил. Да… Пусть ему будет пухом… Лучше бы пивом запивал, может, и сейчас ещё был бы жив, ходил бы в распахнутом плаще, с банкой пива в руке по дорожкам сквера, где хвостатые питомцы выгуливают по утрам своих хозяев. Да… Хороша, конечно, люксовая водка, да только не про нашего брата-пенсионера. Нам бы что-нибудь попроще. Когда составляют корзину для пенсионеров, водку учитывают, значит, считают необходимым продуктом. По бутылке в неделю. Только не люксовую, конечно, а самую что ни на есть простую. Хотя на акциях в «Пятёрочке» можно и люксовой по дешёвке отовариться.
Жаль Сашку. Талантливый был человек. Пил только неправильно. От одиночества, наверное. И по картине его видно – плохо жилось ему одному, нечем было душу занять, вот она и маялась… Особенно последний год. Сюда, бывало, придёт, выставит бутылку, банки, закусь… Особенно он любил оливками закусывать, и его тоже к этой экзотике приучил.
Бестев критическим взглядом обвёл комнату. Обои на стенах выгорели. Ковёр на полу в подозрительных пятнах. На столе – початая бутылка перцовой, гранёная рюмка и блюдечко, в котором сиротливо съёжились две оливки. Совсем как на Сашкиной картине. Вот она – висит над диваном в простенькой раме, каждый день напоминает о друге-приятеле. Интересно, сколько Сашкина картина может стоить? Он, конечно, продавать её не собирается, но на всякий случай знать было бы не вредно. Доллярей четыреста? Или пятьсот? Знающий человек, наверное, и больше не пожалеет. Вот только знающих, как Сашка говорил, сейчас почти и не осталось, только по музеям.
Бестев ещё раз посмотрел на картину, потом перевёл взгляд на бутылку. Это он вчера от простуды немного лечился, так и оставил на столе. Не порядок. Алевтина бы не одобрила. Убрать в холодильник – там ей место, чтобы не смущала зря. Правда, его с пути сбить трудно, он без повода рюмку в руки не берёт. Законная норма для пенсионера – бутылка в неделю, по две рюмке в день, а он до нормы регулярно не дотягивает. И раньше не особенно-то увлекался, а теперь и подавно. Сыновья – те не часто приезжают, друзей почти не осталось, все отправились на вечный покой.
Так, бутылку убрать, ковёр пропылесосить, самому побриться, одеколончиком освежиться, надеть свежую рубашку. Это программа-минимум. Потом надо будет сходить в «Пятёрочку», купить продукты на сегодня и на завтра. Душа давно пельменей просит, купить пачку или две, не самых дорогих, конечно, но и не самых дешевых. Где-нибудь посерёдке ценового диапазона. Что еще? Кетчуп, фасоль консервированную, в палатке купить картошку, лук, зелень… Потом сварганить супчик. А вечером спокойно можно будет почитать. Например, Фукидида или Ксенофонта. Увлекательное занятие – для тех, кто понимает, а он эти книги уже неделю в руки не брал. Когда на пенсию вышел, то думалось – вот сейчас появится время на всё. Можно будет прочитать непрочитанное, выучить латинский язык или, лучше, современный итальянский, съездить, наконец, в Михайловское, поклониться русскому гению.
Нет же! Ушёл на пенсию – так невесть откуда повылазили разные болячки, теперь свободное время приходится на поликлиники и анализы тратить. Когда Алевтину похоронил – детки почти совсем перестали навещать, занятые очень, даже позвонить раз в неделю времени едва находят. Одна Настя, любимая внучка, забегает иногда поболтать с ним, чаю попить. Хорошая девушка, добрая, умная. Надо в магазине купить ещё плитку хорошего шоколада, Настюха его любит.
Вот и Сашка так же одиноко жил – со своей Светкой развёлся, а по новой жениться не стал. Отшучивался – мол, по статистике, каждая последующая жена оказывается хуже предыдущей. И зачем тогда надо было разводиться? Жаль, конечно. Его Светлана хорошей женщиной была, хозяйственной, только поговорить с ней было не о чем. Ну, и строгой была не в меру, своими постоянными разговорами по поводу выпивки она Сашку, конечно, слишком напрягала. Не то, что Алевтина. Сашка в гости придёт – она быстро на стол накроет, огурчики, капустку, перчик маринованный и всё остальное тоже. Скажешь ей: «Мать, мы с Александром, пожалуй, по рюмке выпьем». А она в ответ: «Выпейте, конечно, если здоровье позволяет». Никогда не упрекала. Когда Сашка в гости приходил, весело было. Алевтина на гитаре бренчала, пела русские романсы, она их всегда с душой исполняла, а он подыгрывал на трубе. Сашка обычно их так и рисовал – её с гитарой в руках, а его с трубой. От тех посиделок много карандашных рисунков осталось. Кому они сейчас нужны? Вот он помрёт – всё это на помойке окажется, а ведь Сашка – известным художником был, академиком, не просто так. И семейный альбом, который Алевтина всю жизнь собирала, тоже следом на помойку отправится. Следующему поколению всё это уже не нужно, они фотки теперь в компьютере хранят.
Бестев глубоко вздохнул и принялся за уборку квартиры. Первым делом спрятал бутылку, а потом уж взялся за пылесос.
Когда вернулся из магазина, сварил кастрюлю фасолевого супа. Дня на четыре хватит. Потом можно будет суп с пельменями организовать или из рыбных консервов. Ещё у него хорошо получается суп харчо, Алевтина его любила, всегда хвалила. Сейчас суп сварить – одно удовольствие, приправ, каких хочешь, – море. Главное – побольше лука. Жареный лук любому блюду придаёт изысканный вкус.
Пообедав на кухне супчиком, Бестев помыл посуду и вернулся в комнату, на своё любимое место – в глубокое кресло перед ящиком.
Только раскрыл книгу, как раздалась телефонная трель. Надо, конечно, приобрести телефон с переносной трубкой, а то каждый раз, как звонок, так приходится прыгать кузнечиком – с его-то ногами! Или кто из сыновей догадается сделать такой подарок, скажем, на Новый год. А сами не догадаются – можно аккуратно и намекнуть.
Звонила Настя. Так не раз уже бывало – он о ней подумает, а она в тот же день позвонит.
– Здравствуй, дедушка! Я сегодня вечером к тебе приду. Хорошо?
– Буду рад, ты же знаешь…
– Только… – Настя замялась. – Только можно, я буду не одна?
– Конечно, Настенька. С кем ты хочешь придти?
– Со своим мальчиком. Ты его не видел. Его зовут Валера.
– Буду только рад. Тогда сейчас схожу в магазин, куплю на вечер тортик, твой любимый.
– Ой, дедушка! – пискнула Настюха.
Как всё удачно складывается. Он как будто чувствовал – сегодня в квартире прибрался и в магазине сверх программы купил полкило абхазских мандаринов. Настюха мандарины обожает.
Когда раздался звонок в дверь, Бестев вышел встречать гостей – в лаковых туфлях, в своём любимом костюме, в галстуке-бабочке.
Настя, как и обещала, пришла не одна, а привела с собой долговязого парня с высокомерной улыбкой на небритом лице. Бестев сразу пригласил гостей на кухню – там у него уже всё было готово.
Настюха между первой и второй чашками чая доверительно сообщила деду:
– Я Валере дала почитать твою книжку. Он сказал, что ты гений.
Парень в подтверждении этих слов кивнул лохматой головой.
– Да, мне ваши стихи понравились, даже очень. Прямо Катулл.
– Да уж, Катулл, – усмехнулся Бестев. – Был Катулл, да весь вышел. А с книжкой – это сыновья постарались. К прошлому юбилею. Собрали мои стихи разных лет и издали отдельным сборником. Тираж двести экземпляров. Практически всё за год и раздарил.
– Жаль, что только двести, – серьёзно произнёс Валерий. – Весьма интересный сборник. Не тривиальный. Я бы с удовольствием и ещё что-нибудь ваше прочитал.
– Всё остальное только в папках, в бумагах, – развёл руками Бестев. – Это всё, так сказать, грехи молодости. Раньше я увлекался сочинительством, посещал «Магистраль»… Было такое знаменитое литобъединение, может, слышали?
– А теперь уже не посещаете? – задал Валерий вопрос, для первого знакомства, пожалуй, несколько бестактный.
– А теперь давно уже ничего не пишу, не сочиняю. Иссяк родник…
– А ещё дедушка раньше играл в народном оркестре, – похвасталась Настя. – Ему сам Тимофей Докшицер книгу с дарственной надписью подарил.
– Да уж, – махнул рукой Бестев. – Когда это было! Конкурсы, грамоты, призы… Я уж и сам забыл.
Поговорили ещё о том, о сём. Бестев с непонятной грустью наблюдал, как его Настюха переглядывалась с Валерой, как они улыбались, подшучивали друг над другом, с какой теплотой и осторожностью касались друг друга ладонями…
Когда парочка ушла, Бестев долго сидел в своём кресле, не зажигая света. В голове шумели разрозненные мысли, яркими метеорами в мозгу проносились какие-то необычные образы, смелые метафоры и рифмы…
Потом он встал, зажёг верхний свет, достал из книжного шкафа потёртый чёрный футляр. Слегка помедлив, отжал бронзовые застежки, поднял крышку. Бережно вынул из бархатного ложа отливающий радужным блеском инструмент, продул мундштук, распахнул форточку…
Cлучайный прохожий с чёрным зонтом в руке спешил домой под осенним моросящим дождём. Он вдруг замедлил шаг и вскинул голову, пытаясь понять, откуда до него донесся чистый и печальный звук…
Ноябрь 2008