Кризис широкой уверенной походкой шёл по миру. Огромный плечистый великан в синем застиранном комбинезоне, с увесистым молотом в руке сотрясал шагами уставшую от катаклизмов планету Земля. Кепка была залихватски небрежно заломана на левое ухо. А в по-голливудски белоснежных зубах была зажата еле тлеющая беломорина. Радостное перепачканное сажей лицо Кризиса будто сошло с агитационного плаката советских времён. Ещё немного, и кажется, что вот-вот над ним в небе разверзнуться тяжеловесные плакатные строчки Владимира Маяковского: «Господа! Остановитесь! Вы не нищие, вы не смеете просить подачки!» А сам титан – рабочий, являлся лучшей иллюстрацией «Облако в штанах». А в штанах у рабочего всё-таки кое-чего было, чай не кулаком деланный. Да, товарищи, вы меня правильно поняли – паспортина была на месте. Всё остальное тоже. Рабочий уверенно шёл вперёд, а впереди виднелась спящая ночная Россия. В Петропавловске-Камчатском была полночь…
В это же самое время идиот М. отправлялся на работу в офис. Он был бобр и весел, и с каждым новым днём был всё бобрее и бобрее. Морозный воздух щекотал ноздри. Широкая улица изгибалась, разветвляясь на сотни злачных переулков. А в переулках, в старых кирпичных зданиях, что застали митинги рабочих начала прошлого века, гнездились многочисленные офисы.
Проходная - усатый тощий охранник впускает М. в офис. Лифт послушно отсчитал этажи. И вот уже показалась заветная дверь – вход в «святая святых». Звонок. Безликая девушка, сидя за столом с той стороны, нажала кнопку – дверь открылась.
В офисе бурлила жизнь! А как же иначе? Люди занимались важным делом, а именно делали из воздуха деньги, превзойдя некоего Иисуса Христа, который ограничивался возгонкой вина из воды. Каждый был занят делом: кто сидел в таинственной ICQ и общался, кто сочинял очередную нехитрую мелодию для мобильного телефона, чтобы потом заездить мелодию до состояния «тошнота с первой ноты», кто усиленно пытался понять сложную философию Евгения Вагановича Петросяна, а кто-то умудрялся самозабвенно работать. Так же, как и разброс обязанностей, население офиса было так же неоднородно. По старой древней традиции генеральный скучал, нижестоящее начальство изображало бурную деятельность, бесталанные отпрыски нижестоящего начальства сидели на самой примитивной, но между тем самой высокооплачиваемой работе. Одмины скучали, медитируя на форточки имени Вильгельма Воротина. Лишь их руководитель работал в поте лица, ибо на форточки не медитировал. Руководитель программного обеспечения медитировал на откусанное яблоко имени Макинтоша и с виндузятниками имел дело постольку поскольку. Виндузятники пинали каку и тихо ненавидели линуксоидов. Линуксоиды загородились талмудом «Linux и другие Unix системы», что в свою очередь отпугивало виндузятников. Творческие узбеки вкалывали в поте лица. Наверно, это был самый вменяемый контингент офиса. Наверное потому, что у творческих узбеков не было возможности многократно использовать фотокарточку известного эстрадного исполнителя Владимира Дибилановского, от которого так «прётся» молодняк. Да и с мелодиями для телефонов было напряжно. Их попросту не было. Зато было много разнообразной умственной и творческой работы, которую надо было кому-то выполнять. Попутно на творческих узбеков наваливались какие-то дополнительные обязанности по креативу: это и сочинение слоганов, речёвок, корпоративных идей, которые, бывало, начальство присваивало себе. Поэтому узбекам было сложно. И узбеками они были образно говоря. Это были симпатичные мальчики и девочки, не лишённые интеллекта. А самое главное, их ещё не успела перемолоть корпоративная этика. Поэтому в офисе их было мало. Обстановка в офисе была негласно накалена, а вокруг царил корпоратив.
М. корпоративная этика перемалывать не желала. В отличие от Железняка Футболкина, которого корпоративная машина с радостью перемолола. Наверное, Железняк был единственным, кто перешёл из разряда творческих узбеков, в разряд корпоративной машины для уничтожения неугодных. У Железняка уничтожение неугодных получалось блестяще. Даже лучше, чем его основная работа. Сколько людей на глазах М. Железняк помогал выжить из офиса, например, за то, что новички банально не понравились Железняку. За этот талант Железняку многое прощали. Например, его приходы в офис с холодным оружием или его вредную тягу к транквилизаторам. Когда Железняк работал дома, то к транквилизаторам приплюсовывалась не одна батарея пивных бутылок. Поэтому дома после работы Железняк складировался, или на худой конец его складировали на постели до следующего утра. Но профессионал - на то и профессионал, чтобы работать в любом состоянии. Даже если это состояние вынуждает его бросаться на людей с ножом. Но в офисе закрывали глаза даже на милицейские протоколы после очередного пьяного дебоша Железняка. А на постоянные танцы с ножом старались не обращать внимание. Но даже это не спасло Железняка от увольнения. Рано или поздно терпению окружающих приходит предел.
Железняк уходил красиво – со скандалом. Мстительная сущность Футболкина проявилась во всей красе: перед уходом он умыкнул со стола базу данных фирмы, так халатно оставленную без присмотра одним из IT-шников. По слухам, на той базе находилась вся чёрная бухгалтерия фирмы с «кристально чистой» репутацией. Правда, база та давно перестала быть тайной мадридского двора. Уже более полугода сервера компании представляли собой проходной двор из-за чисто русской привычки к разгильдяйству. И только спустя полгода одмины проснулись. Всю ночь в офисе горел свет – латали дыры в безопасности. А между тем, все ценные секреты были давно разобраны конкурентами. Даже после ухода Железняка ещё долго его призрак бродил по офису, истерично вереща. Пропажу базы данных не заметили, а зря. Железняк был по натуре мелким пакостником, и откуда бы его не выгоняли – всегда что-то стаскивал со стола. То базу данных украдёт, то документы со стола умыкнёт, то вообще запустит по почте комплексную рассылку дискредитирующих данных, то анекдот запустит крамольный про сотрудника какого-нибудь. Это ему не мешало проситься в старые фирмы назад, ибо в других фирмах он либо долго не задерживался и его выгоняли, либо уходил сам, как всегда со скандалом. Скандал – было вторым именем Футболкина. Его журналистский дар держался на мелких пакостях и провокациях, а сам стиль напоминал гедоническую циничную провокацию. Иначе его профессиональные измышления, сплошь состоящие из злобных букв, никто не стал бы читать. И если бы Акакий Барух не пребывал в это время в сумасшедшем доме, никто не знает, как бы наша история развивалась.
В офисе была острая нехватка утюгов и стиранных носков. Возможно, это и явилось причиной наступившего кризиса. Никто не хотел об этом говорить, но все это понимали. Всё дело в том, что отпрыск некой Карины Петергофовой испытывал страсть к носкам. И не просто к носкам, а к дважды проглаженным утюгом. Естественно, что утюги от такой нагрузки перегорали быстро, как и носки. А нежные ножки отпрыска страсть как боялись микробов. Ещё бы, отпрыск нижестоящего начальства и всё такое. Правда, дальше медитации на Петросяна отпрыск не шёл. История с носками давно превратилась в анекдот, как и множество других разнообразных историй. И до серьёзной смены коллектива эти анекдоты упорно ходили за спиной отпрыска. Дошло до того, что пришлось значительно обновить коллектив в офисе. Но даже после этого анекдоты обрывками летали по офису. Автор и исполнитель некоторых анекдотов – Железняк Футболкин был уволен, а, следовательно, анекдотовая волна быстро сошла на нет. А острая нехватка носков с утюгами всё равно ощущалась. Даже объявление отпрысков нижестоящего начальства детьми Поволжья и «тяжёлым наследием царского режима» помогало мало. Кризис широкими шагами подходил к офису.
Одмины скучали, латая очередную дыру в безопасности. Не беда, что через неё уже успела пройти куча народу. Что вы хотите? Нелегальное программное обеспечение давало знать о своей нелегальности многочисленными дырами, в которые лезли глюки. Творческие узбеки работали в поте лица. Все остальные сидели в ICQ или трепались по телефону. Отдел кадров вкупе с юристами искали дыры в законах, чтобы вытрясти с государства по полной программе. А процесс «обналичивания средств на нужды бизнеса», стал привычным делом. Никого не смущало, что до пресловутого бизнеса средства доходят редко. К тому же сам господин ПЖ, как называли в России самого главного, обещал выделить на нужды малого бизнеса хорошую сумму денег, а значит, можно было не опасаться финансовых затруднений.
Но сокращения были неминуемы. Носочно-утюжный кризис давал о себе знать. Вот уже и до М. добралась кровавая рука сокращения. Придя в офис, М. сразу же попал в кабинет с Кариной Петергофовой, людьми из отдела кадров и разными другими неучтенными. Сперва они просили М. уйти по собственному желанию. Но когда он отказался – в ход пошёл шантаж, а именно попытка вымогательства разного рода уступок угрозой компрометирующих или клеветнических разоблачений. Далее пошли угрозы и неприкрытое хамство. Начальство показало себя во всей красе. Не смотря на то, что у М. были друзья в общественной палате и других полезных ведомствах, он не устроил скандал – ему было жалко творческих узбеков, которые были не виноваты в поведении своего невоспитанного и, как говорил Железняк Футболкин в конфиденциальных беседах, малограмотного начальства. Да, и какая-то скромная по сравнению с зарплатами в офисе, сумма выходного пособия М. так и не досталась.
Уже спустя час М. был дома. Он лежал на кровати с холодным компрессом на голове. Давление было близко к критическому. Когда М. немного полегчало, Котейка Егорка долго выгуливал его по улице, чтобы хоть морозный воздух принёс ему облегчение. Лекарства не помогали, а больничная койка в Новый год не был тем подарком, которого хотел М. А ещё М. было жалко «детей Поволжья». Тех самых, которых увидел «начальник пожарной охраны» Остап Бендер - пятерых граждан, которые прямо руками выкапывали из бочки кислую капусту, и обжирались ею. М. даже думал отдать полученные гроши за день работы в офисе, ибо ничего не было жалко для «детей Поволжья». А с учётом носочно-утюжного кризиса М. было даже как-то грустно представлять тяжёлую их судьбу – несварение от кислой капусты с Линкольном на этикетке. Но, как говориться, несваренье удел избранных. Так что критическое давление М. казалось не такой уж плохой штукой по сравнению с тяжёлыми муками несваренья.
М. шёл под руку с Котейкой Егоркой, а над ними простиралось небо. Тяжёлые толчки сотрясли землю – это Кризис шагал по Москве. Вот, его тяжёлая нога опустилась рядом с двумя одинокими прохожими: грустным высоким мужичком-очкариком в пальто и серым Котейкой. Кризис посмотрел на них и улыбнулся гагаринской улыбкой.
– Ну, что мужики, колбасит?
– Колбасит, – хором ответили прохожие.
– Извиняйте, мужики, это, правда, не я.
– Ты же Кризис! – в один голос изумились прохожие
– Да, но кто-кто, а я не прикладывал рук к вашему увольнению.
– А нам сказали, что это ты, – неуверенно промямлил пошатывающийся М.
– Злостная клевета! Это они обиделись на обрушение акций. Тут, мужики, отчасти и моя вина. Я долго спал, а когда проснулся, пошёл по миру – людей посмотреть и себя показать. Вот, пришёл в Россию, а тут заводы стоят, сельское хозяйство в загоне. Обидно стало, вот и показал им Кузькину мать. До пояса, – поспешно уточнил Кризис, – Ничего, мужики, прорвёмся. Где наша не пропадала?
Кризис снова улыбнулся улыбкой Юрия Гагарина. Его лучезарные глаза по-доброму так, по-отечески взглянули на прохожих. Пожевав в зубах беломорину, Кризис радостно подмигнул М. с Котейкой и пошёл дальше.
Ещё долго М. и Котейка провожали взглядом удаляющуюся фигуру рабочего-титана. А потом ещё долго стояли и смотрели вдаль на шумящий город, пока сумерки не стали незаметно пускаться вокруг. М. улыбнулся. Никогда он не был так свободен, как сейчас. Котейка в свою очередь задумался о чём-то своём.
- Ну, что, Котейка, не пора ли нам домой? - с этими словами М. резко развернулся на сто восемьдесят градусов, цокнул каблуками ботинок, явно пародируя поручика Ржевского, и отправился с Котейкой домой пить чай с плюшками. Ночью М. было очень плохо. Идиотка Л. вместе с Егоркой не отходили от него. От «скорой» М. всячески отказывался, рискуя не дожить до завтра, которое всё никак не наступало. Температура не снижалась. Давление тоже. В какой-то момент перед глазами мелькнуло испуганное лицо Л., и мир потонул во мраке.
М. открыл глаза. В неудобной полусидячей позе Л. прикорнула на груди у М. А Котейка Егорка клубочком посапывал в ногах М. М. сделал глубокий вдох. Голова болела, но он был жив. С ним были любимые люди. Ещё у него были настоящие друзья – это он понял, когда через час пришли Маргарита Булгаковская, Воланд и товарищ БГ. Ещё пришло много народу, которые предлагали свою помощь, которые волновались
э и это было дороже любых денег. Это нельзя было купить, это нельзя было продать, отнять. Именно в этот момент М. понял как хорошо это – жить. Он вспоминал Кризиса и Юру Гагарина, и всё то, что мы когда-то потеряли…
На дворе стоял вторник.
*Все имена и события вымышлены и любое совпадение случайно. В любом случае эта история могла произойти в любом другом офисе, не только в этом*