Продолжение:
Ближе к лету мать получила новую работу. В результате, многое изменилось и у нас с сестрою. Не знаю, как сорок первый год, но сорок второй и первую половину сорок третьего года, мать работала прачкой в прачечном салоне по улице Кришьяна Барона 52, вход с ул. Гертрудес, где и сейчас химчистка. Это давало ей право получать продуктовые карточки и прочие социальные гарантии, установленные оккупационными властями. А эти гарантии, пусть не многие, были, хотя бы талоны на получение денатурата для приготовления пищи малолетним детям на спиртовках, и без какого либо исключения, главное легальность, наличие документа подтверждающего личность – «Аусвайс», и справку об имеющихся детях до семи лет. Денатурат этот можно было на что-либо поменять, или выгодно продать. Из-за дефицита алкоголя, который был строго по карточкам, денатурат был популярен среди пьющих, и называли мы их соответственно, денатурщиками, а не пьяницами, и не алкоголиками.
Как хорошую работницу, хозяин прачечного салона, рекомендовал мать коменданту города, и она сменила статус, став личной прачкой коменданта. В хорошо оплачиваемой и льготной работе был один минус, обернувшийся для меня плюсом. Мама стала часто задерживаться на работе, порою допоздна, имея спецпропуск на комендантский час, и выбирать меня из детского сада поручила моей сестре, которая, приведя меня домой, а то и, оставив на улице, тут же уходила играть со своими подружками. И я получил дополнительную свободу, чем не замедлил воспользоваться.
Улица, как зеркальное, пусть и слегка искаженное отражение, всего общества в целом, в те далекие времена, не было столь социально опасной средой, сколь в наше урбанизированное время. Отсутствие проходных дворов (еще крепки традиции неприкосновенности частной собственности и территории), строго ограниченное передвижение в темное время суток (комендантский час), принципы воспитания, когда любой взрослый мог тебя, не только отдернуть, а и, шлепнуть ниже спины, или надрать тебя за уши. Все это сковывало негативную энергию. Все что мы могли, это, поссорившись, иногда подраться, между собою, и то с оглядкою. Могли проявить себя в мелком хулиганстве; разбить что-либо, позвонить в чужую дверь и убежать и пр. Но при этом, всегда чувствовали над собою «Дамоклов меч» неотвратимости наказания.
Уличная иерархия строится на физической силе, а физическая сила у тех, кто старше. Я не был слабаком, но числился в мелких, и характер был не агрессивным, но, не смотря на то, со мною считались потому, что у меня был защитник и покровитель в лице моего дальнего родственника Володи. Володя был ближайшим соседом (дверь в дверь), и жил он с матерью и бабушкой – свекровью тети Таси, моей тети по матери. По моим меркам, Володя был уже взрослым, 14 – 16 лет, и нам он естественно не компания, но мною он не пренебрегал, и даже приглашал меня к себе домой, где мы играли с ним в солдатиков и занимались лепкой из пластилина. Навыки лепки из глины я освоил в детском саду, но с пластилином я познакомился у Володи. До сих пор помню специфический и приятный запах этого пластилина, совершенно не похожего на запах теперешнего, и тем более, Советского периода. Покровительство глупца приносит больше вреда, чем пользы, и я много встречал таких в своей жизни, но Володя не из них, и покровительство его, шло всегда мне на пользу. С покровительством он относится ко мне и сейчас, теперь это меня немного смешит, но я на него не обижаюсь.
Но, вернемся к нашим уличным развлечениям. Мальчишки не пропускали ни одного происшествия, которое доходило до нашего слуха; пожар на мельнице, и мы уже в числе ротозеев, прибыла жандармерия кого-то арестовывать, и мы уже тут, как тут, наблюдаем с доступного расстояния, разбомбило дом, и там не обходится без нас.
Пожар на мельнице… Мельница эта находилась на углу улиц Дзирнаву и Елияс, где теперь хлебокомбинат, и улица Мельничная (Дзирнаву) обязана названием своим, именно этой мельнице. Мельница, конечно, не была единственной в городе, но она была самая большая и, быть может, самая старая. Утверждали, что ее подожгли саботажники. Вполне возможно, поскольку после этого произошло много арестов и облав.
Воздушные налеты… Они в начале были редки и не очень беспокоили нас, и ассоциировались с воем сирен, светомаскировкой, которая проводилась строжайшим образом и окнами, заклеенными полосками бумаги, чтобы сохранить стекла от взрывной волны. Цели налетов располагались далеко от нас: порт, мосты, стратегические фабрики и заводы, сортировочные станции. Сортировочная станция (Шкиротава), тогда была далекая окраина города. Но осенью 1943 года бомбардировки участились, по сему, и целей стало больше. Один из объектов, как цель, был госпиталь на улице Маскавас, теперь больница “Bikur Holim”, и одна из бомб предназначенная для этой цели, угодила в двухэтажный деревянный дом по улице Ерсикас, и мы, мальчишки, побежали смотреть. Странно было видеть две угловые стены, что остались от дома. Первый этаж был почти весь завален обломками, а часть комнаты на втором этаже, выглядела, как театральная сцена с декорациями; на стенах картины и фотографии, вдоль стен домашняя утварь, и зацепившаяся ножками, железная кровать, без матраса, повисшая, как зловещая задумка «режиссера», довершала эту трагическую картину.
Участившиеся бомбардировки создали жильцам нашего дома проблему безопасности, и жильцы начали оборудовать подвал дома под бомбоубежище. Оборудовать, слишком громко сказано, ограничилось сколачиванием деревянных нар.
Воздушные налеты бывали, в основном, в темное время суток. Когда это происходило во время бодрствования, никаких особо психологических проблем не возникало, мы спокойно спускались в подвал, а если матери, еще не было дома, я оставался во дворе и, вместе с мальчишками наблюдал, как прожектора выискивали самолеты. Если прожектор находил самолет, тут же другие прожектора стремились взять объект в перекрестие, если это удавалось, самолет был обречен. Атакующие сбрасывали на парашютах осветительные ракеты, которые зависая освещали город, и выбрав цель, самолеты пикировали на нее.
Было еще одно развлечение, у наших мальчишек; по характерным, свисту и шлепку, определялось направление и место падения осколка, и если удавалось найти его, ты обладатель ценного трофея, и можешь поменять его на что угодно. Пускай не в полной мере, мы понимали степень опасности этой забавы, но это был настоящий охотничий азарт. Мне не разу не подфартило, да и, участвовал я в этом, всего пару раз. Но осколком я обладал, выменяв его на бутафорную шоколадку. Кончилось все это печально, самый рисковый и удачливый из нас трагично «приобрел» свой последний трофей, который угадил ему в голову. Свидетели происшествия, «рисовали» эту жутко кровавую картину так ярко, что у меня возник эффект присутствия, хотя случилось это без меня. Этот случай навсегда отбил у меня охоту к подобным занятиям, но не всех, были еще жертвы с боеприпасами. У моего приятеля Павлика, с соседнего двора, в 1945году вспыхнул порох в ванночке, которую он держал в руках, и я лично вел бедного Пашу со слипшимися веками и кистями рук, в тот же, но уже русский госпиталь, который теперь“Bikur Holim”. Так он и прожил всю свою, не очень долгую жизнь, с кличкой «Пончик», из-за своего опаленного лица.
Когда ж, среди ночи нас будил вой сирены, реакция была другой: спросонья я очень пугался, панический страх смерти овладевал мною, и я впадал в истерику. Мне все это время казалось, что мы не успеем спуститься с четвертого этажа, как в дом угодит бомба. Видать, пережитые события, как-то: испуг от первой тревоги начала войны, внезапное и нервное пробуждение, впечатление от разрушенного бомбой дома, в совокупности действовали на мою детскую психику. Понятия смерти, как небытия, я стал осознавать, где-то, в шестилетнем возрасте и страх перед смертью был близок к ужасу. Символ смерти – череп изображенный на фуражках и петлицах некоторых немецких офицеров, тоже вызывал страх. Форму “SS” я впервые увидел, когда стал приходить с сестрою на работу к маме обедать, на бульвар Райниса.
Комендант города располагался в прекрасном доме, где сейчас находится Французское посольство. Парадный вход, тогда, выглядел иначе; вместо парадней двери были подъездные ворота выходящие во внутренний дворик, где, справа, на первом этаже прилегающего корпуса, и находилась прачечная. Парадный же вход в фасадное здание, располагался в углублении подъезда за литой оградой, слева по ходу, где я и видел дежурных офицеров в форме“SS”. Но страх перед ними компенсировался хорошей едой, которой кормили прачек.
Если говорить о бомбардировках, то больших разрушений в центральной части города не было. По крайней мере, я о них не слышал и, тем более, не видел. Одной из целей бомбардировки была водонапорная башня, расположенная на улице Кристапа, и в1944 году, бомба, предназначенная этой водокачке, легла очень близко, угодив в бомбоубежище построенного по соседству, во дворе дома на ул. Мелнсила, куда мы с мамой ходили в гости в1942-43 годах. По счастливому случаю, в бомбоубежище никого не было. Бомбоубежище на том же месте находится до сих пор, только теперь оно бетонное и огорожено в отдельную территорию.
Фото: В этом здании, сейчас находится Французское посольство. До войны, здесь находилось Английское посольство, снимок сделан в те времена. А во время немецкой оккупации, была резиденция коменданта Риги.
Продолжение следует.