Глава 39
Морин встретила ее по-родственному, поцеловала, и вернулась к приготовлению ужина. В кресле-качалке дремал дядя Джеймс, Джейми расположился с трубкой в углу кухни. Из примыкающей комнаты доносился стук вилок и ложек, там Мэри Кейт и Хелен накрывали на стол. Скарлетт была разочарована, она ожидала большое количество народа, музыку и танцы.
Но скоро на кухне стало тесно. Кэтлин, скромная девушка с роскошными черными волосами, привела за руку маленького Джеки, который сразу подбежал к отцу и радостно закричал. От его воплей Скарлетт вздрогнула, и дядя Джеймс фыркнул, пробуждаясь. С шумом ввалились с улицы Дэниэл со своим братом Брайаном.
- Неужто ты решил почтить нас своим присутствием, Брайан? О таком радостном событии следует написать в газете.
Брайан обхватил мать за немаленькую талию.
- Ма, ты ведь не оставишь человека голодным?
- Иди, умойся, дикарь, - Морин освободилась от объятий сына, с любовью глядя на него. – Только вначале поздоровайся с кузиной Скарлетт.
- Простите, Скарлетт, вы сидите такая маленькая и тихая, что я и не заметил, - наклонился к ней Брайан с высоты своего гигантского роста. Его густые рыжие кудри переливались в свете огня очага, а голубые глаза смеялись. – Может, вы походатайствуете перед моей суровой матерью, чтобы мне перепало несколько крошек с ее стола?
Скарлетт улыбнулась, хотя не поняла, в чем тут дело.
За ужином выяснилось, что несколькими неделями раньше Брайан решил проявить самостоятельность и переселился из комнаты, которую делил в этом доме с Дэниэлом, в дом своей замужней сестры Патриции. Морин это не нравилось и только то, что Брайан до сих пор предпочитает ее стряпню кухне родной сестры, давало ей некоторое удовлетворение.
- Патриция строит из себя настоящую леди и не дает запаху рыбы провонять свои кружевные занавески, - ворчала Морин, накладывая в тарелку Брайана куски жареной сельди.
- Попридержи язык, женщина, - прикрикнул на нее Джейми, - ты злословишь о собственной дочери.
- А я ей родная мать, так что имею на это право, - ничуть не смутившись, парировала жена.
- Сегодня мы пойдем к Мэтту, - сообщил Джейми по окончании ужина.
- Давайте скорее убирать со стола, у меня уже ноги сами пляшут, - и Морин взяла две ложки, сложила их наподобие кастаньет и стала стучать ими по своей ладони, по плечам Дэниэла, даже по его лбу. Тот ни капли не обиделся, подхватил ритм и стал хлопать руками о край стола.
Скарлетт рассмеялась и тоже стала постукивать по столу своей ложкой.
В просторной гостиной Мэтта и Кейти почти не было мебели, они последними из О’Хара переехали в Америку, поэтому из дома Джейми притащили несколько стульев. Скарлетт провела в этой комнате несколько чудесных часов.
Она смотрела на Брайана с Дэниэлом, которые без устали играли задорные мелодии, на юных Хелен и Мэри Кейт, на Морин, Джейми, Мэтта, Кэтлин, Кейти и в душе ее росло чувство единения с ними. В семье О’Хара делили радость и счастье неосознанно, как воздух, которым дышали. Рядом с ними Скарлетт становилась такой же непринужденной, открытой и беззаботной. Здесь не нужны были лицемерие, хитрость и расчет, которыми она отлично научилась пользоваться в борьбе за достойное место в обществе Юга. И, пожалуй, впервые в жизни ей не хотелось быть в центре внимания, не хотелось кого-то обольщать или покорять. Она могла не притворяться, быть такой, какая есть, одной из семьи. Она видела свободу и легкость в отношениях между Морин и ее детьми, и понимала, что в этом доме может так же свободно смеяться, подтрунивать, не обижаться на чужие шутки и делить ту любовь, которой жена Джейми одаривала всех вокруг.
Непринужденная обстановка домашней вечеринки, радость и смех вокруг, совсем не походили на церемонные приемы и расписанные до последнего танца балы в Чарльстоне, и Скарлетт это нравилось.
Она представила в этом кругу своего отца и Эллин рядом с ним, и вдруг поняла, что ее мать не способна была искренне веселиться, мало того, она осудила бы такое вольное поведение. И в этот момент бесконечное уважение и преклонение перед своей спокойной, хорошо владеющей собой матерью, которое Скарлетт всегда испытывала в душе, дало трещину и она почувствовала, как освобождается от вины за то, что не могла жить так, как ее учила Эллин. А может, это и хорошо, что она не стала настоящей леди? Скарлетт отмахнулась от этой мысли. Она подумает об этом потом. Это слишком серьезно и сложно, чтобы думать об этом на такой веселой вечеринке, где звучит задорная музыка, можно танцевать и петь вместе со всеми и чувствовать себя непринужденно.
Дочь Мэтта, Пегги, показала Скарлетт новые фигуры рила, и она танцевала, пока не устали ноги. Тогда она в изнеможении упала на стул возле дяди Джеймса, и тот потрепал ее по голове, как ребенка или щенка.
Скарлетт радостно рассмеялась и тряхнула кудрями. Прочь неприятные мысли и заботы! Она веселится вместе с милыми, замечательными людьми. Не зря папа гордился своей семьей и часто повторял: «Мы – славная семья, мы – O’Хара!» Скарлетт смотрела на своих вновь обретенных родственников и восхищалась их силой, статью, энергией, талантом к музыке, любовью к жизни.
«Я даже ни разу не вспомнила про Ретта за весь вечер, - думала Скарлетт, ложась в постель. – Когда он приедет, я расскажу ему про Морин и Джейми, и покажу, как танцуют настоящий рил. Ему понравится – Ретт всегда любил танцевать - и он наверняка сам захочет познакомиться с моими родственниками».
- Мисс Скарлетт, мисс Скарлетт… - Панси осторожно теребила хозяйку за руку. - Старый мистер хочет вас видеть…
Скарлетт пробормотала, не открывая глаз:
- Сколько времени?
- Семь часов.
- Семь утра? Он что, рехнулся? Или помирает?
- Нет, мисс Скарлетт, он ждет вас в столовой.
Старый солдат был полностью одет и тщательно выбрит. Он неодобрительно глянул на кое-как собранные в пучок волосы Скарлетт и торчащую из-под халата ночную сорочку.
- Я недоволен завтраком, - объявил он.
Скарлетт онемела от изумления. Причем тут она? Может, старик думает, что это она приготовила ему завтрак? А может, он просто сошел с ума, как папа? Она пристально взглянула в лицо деда. Нет, старик вполне в своем уме, и выглядит совсем не как ее отец, когда тот тихо помешался. Так какого же черта он поднял ее через пять часов после того, как она заснула?
- Что не так с вашим завтраком, дедушка? – спросила она подчеркнуто спокойно.
- Он невкусный. Пресный и холодный.
- А почему бы вам не отослать его обратно на кухню и не приказать принести то, чего вы хотите? Повкуснее и погорячее?
- Это сделаешь ты. Кухня – женская забота.
Ну, это уж слишком!
Скарлетт уперла руки в бока, зеленые глаза ее сверкали от злости.
- Вы хотите сказать, что подняли меня с постели, чтобы я передала ваше желание кухарке? За кого вы меня принимаете? Я вам не прислуга! Сами закажите себе другой завтрак или оставайтесь голодным, мне нет дела. Я иду спать!
Она уже развернулась, когда скрипучий голос деда остановил ее:
- Ваша кровать принадлежит мне, и стоит в моем доме, и вы занимаете ее из моей милости. Пока вы находитесь под этой крышей, вы должны подчиняться мне.
У Скарлетт моментально пропало всякое желание спать.
Она соберет свои вещи сию же минуту, и ноги ее больше в этом доме не будет! Она хотела крикнуть это деду в лицо, но осеклась… Она еще не готова уехать из Саванны, надо дождаться Ретта. Сейчас он наверняка уже знает, где она, и спешит к ней. Кроме того, вот-вот должен прийти ответ относительно Тары.
Из кухни долетел аромат свежезаваренного кофе. Медленным спокойным шагом Скарлетт подошла к звонку и дернула за шнурок два раза. Затем так же невозмутимо села напротив деда. Когда вошел Джером, она непререкаемым тоном проговорила:
- Возьми тарелку и скажи кухарке, чтобы ела это сама. Пусть приготовит для мистера Робийяра омлет, ветчину и бисквиты. А мне принеси чашку кофе со сливками. И пошевеливайся!
Джером взглядом призывал хозяина поставить наглую девицу на место, но Пьер Робийяр смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на дворецкого.
- Не стой ты, как истукан! - прикрикнула на него Скарлетт. – Делай, что приказано.
Несмотря на то, что завтрак прошел в полном молчании, на сей раз дед съел все, что ему принесли. Скарлетт краем глаза подозрительно поглядывала на него. Что задумал старый лис? Неужели он сам не может добиться, чего хочет? Она знала по опыту, что стоит прикрикнуть, и слуги становятся как шелковые. Неужели дед не может этого сделать? Он, вселяющий такой ужас в Полин и Евлалию?
«А я? – мысленно усмехнулась Скарлетт. – Я мигом выпрыгнула из кровати, едва он за мной послал. Это было в последний раз», - дала она себе слово.
Старик кинул салфетку на пустую тарелку.
- Надеюсь, ты будешь надлежащим образом одета в следующий раз. Через час семь минут мы идем в церковь. Этого времени тебе достаточно, чтобы привести себя в порядок?
В церковь? Хотелось бы знать, в какую? Она не собиралась идти в церковь, она делала это только из уважения к тетушкам и из-за того, что хотела увидеться с настоятельницей. Самым медовым голосом Скарлетт проговорила:
- Я не знала, что вы ходите к мессе, дедушка.
Лохматые брови Робийяра сурово сдвинулись:
- Ты что, папистка, как твои глупые тетки?
Скарлетт притворно потупила глаза.
- Я добрая католичка, дедушка, если вы это имели в виду. – Затем она взглянула прямо в лицо деду и отчеканила: - Я иду на мессу со своими родственниками, О’Хара, которые, между прочим, приглашали меня остановиться у них в любое время, и на сколько я пожелаю.
Она встала из-за стола и, держа спину чрезвычайно прямо, вышла из комнаты. Она не верила, что дед способен выгнать ее из дома и отправить жить к родственникам. Она была рада ходить к О’Хара послушать музыку и потанцевать, но там слишком много детей, в таком шуме жить невозможно. К тому же у них нет прислуги. Панси туда взять нельзя, и кто же тогда будет помогать ей одеваться и делать прическу?
Усевшись возле своего туалетного столика, она позвала горничную, и все время, пока та колдовала с ее волосами, думала про Ретта.
Скорей бы уж он приехал... Тогда сразу отпадут все проблемы. Ей не надо будет мириться с издевательствами старика, она сможет рассказать мужу, как измучилась с занудой-настоятельницей. Пока не придет ответ из канцелярии епископа, они поживут в гостинице, а затем поедут домой.
Глава 40
Ровно через час и пять минут Пьер Робийяр, солдат Наполеона, вышел из своего дома, чтобы послушать воскресную проповедь. Несмотря на яркое весеннее солнце, ему было зябко в своем теплом сюртуке, старая кровь слишком вяло текла по жилам и почти не грела его. Он шагал по улице медленно, не сгибаясь и не пользуясь коричневой тростью, которую всегда брал с собой. Изредка он кивал раскланивающимся с ним встречным людям.
В Первой пресвитерианской церкви он сел у прохода, на пятую от алтаря скамейку. Это место было закреплено за ним почти шестьдесят лет.
Когда проповедь закончилась, старый Робийяр перекинулся несколькими словами с людьми, которые по его знаку спешили оказать должное почтение одному из старейших и достойнейших жителей Саванны. Он задал вопросы и получил на них ответы, вызвавшие у него довольную улыбку.
Воротившись домой, старик немного подремал перед обедом. Еженедельные вылазки в церковь становились для него все более утомительными.
До той минуты, пока Джером не поставил перед ним поднос, он думал о Скарлетт. Робийяр и не вспоминал о внучке, пока та не предстала перед ним в сопровождении его глупых дочерей. Вначале она была безразлична ему, но позже, когда Джером стал жаловаться, что Скарлетт донимает всех на кухне своими несуразными требованиями и хочет довести месье Пьера до смерти, настаивая на добавке масла, сладкого и жирных соусов в его еду, старик задумался.
Долгие годы после смерти жены жизнь его представляла собой рутину беспросветных дней: сон, еда, еженедельные походы в церковь. Все остальное время он глядел на портрет любимой и ждал, когда наконец воссоединится с ней. Он видел ее во сне и, открывая глаза, видел вновь, перелистывая пожелтевшие страницы памяти и пытаясь пробудить трепет и восторг, который всегда испытывал в ее присутствии. Он бы прожил так до самой смерти, но в последнее время перестал получать единственное доступное ему удовольствие – удовольствие от хорошей пищи. Уже несколько лет его еда была безвкусной и омерзительно однообразной.
Скарлетт, отдаленно напоминавшая его обожаемую супругу, была послана старику в ответ на его молитвы. Пусть в доме будет молодая красивая женщина, которая позаботится о нем, его столе и его хозяйстве. Слуги знают, что он слишком стар, и у него нет сил управлять ими с прежней жесткостью. Робийяр хотел заставить Скарлетт действовать в своих интересах, вернуть в свой дом тот неизменный порядок, который присутствовал в нем при жизни Соланж и в те годы, пока он, овдовев, был еще полон сил. Ему нужно было найти способ заставить Скарлетт, и ему казалось, что он его нашел.
Скарлетт пропустила время обеда. После мессы она составила компанию Морин с Патрицией, которые решили пройтись по рынку.
С удовольствием окунулась она в атмосферу купли-продажи, разговоров с продавцами, оценки качества деликатесов и фруктов. Мэри Кейт и Хелен, несмотря на молодость, помогали матери нести корзины, они и Скарлетт предложили донести несколько апельсинов, все равно их путь пролегал мимо дома старика Робийяра.
Поцеловав Морин у самых ворот, Скарлетт поднялась на крыльцо. Дверь перед ней неожиданно открылась.
- Джером, ты напугал меня! – рассердилась она.
- Мистер Пьер давно ждет вас, мисс Скарлетт, - злорадно посмотрел на нее слуга с высоты своего роста.
«Этого нахала пора поставить на место, – свирепо подумала Скарлетт. – Сегодня же займусь этим, вот прямо сейчас поговорю с дедушкой».
Но старик не дал ей даже рта раскрыть.
- Ты опять нарушила распорядок, принятый в этом доме. Пока ты общалась с этим ирландским сбродом, прошел обеденный час.
Скарлетт высоко подняла подбородок и отчеканила:
- Я буду вам благодарна, дедушка, если, упоминая о моих родственниках, вы будете выбирать выражения.
Глаза старика блеснули из-под кустистых бровей.
- А как назвать человека, стоящего за прилавком? – спросил он, скривив рот.
- Если вы говорите о Джейми О’Хара, то я называю его работящим человеком и удачливым предпринимателем, и я уважаю его за то, что он делает.
- За то, что он гнет спину перед любым, кто зайдет в его лавку?
В голосе деда звучало откровенное презрение, и Скарлетт начала терять самообладание. Гнет спину? Ничего подобного! Она сама стояла за прилавком, и ее муж Фрэнк стоял, когда надо было. В Атланте многим уважаемым людям пришлось своими руками зарабатывать на хлеб после разорения, принесенного войной. Тем же Мерриуэзерам... Похоже, старику это неизвестно, он-то заблаговременно переправил все свое состояние во Францию. Конечно, он поступил предусмотрительно, как выразился банкир, но в те времена, когда никто не верил в поражение и отдавал последний доллар, чтобы помочь Правому Делу Конфедерации, это можно было назвать только предательством Юга.
Пока она соображала, как бы получше высказать все это, дед задал еще один вопрос:
- Должно быть, ты восхищаешься и его вульгарной женой?
- Морин О’Хара – добрая и любезная женщина! – возмутилась Скарлетт.
- А тебе известно, что она была подавальщицей в ирландском салуне?
Скарлетт захотелось тут же ответить деду, что этого не может быть! Морин, твердой рукой управлявшая не только своими мужем и детьми, но и всеми О’Хара, живущими в трех смежных домах, сердце всей семьи… И вдруг в памяти ее всплыли сцены: Морин с требовательной улыбкой подставляет свой стакан для очередной порции виски… Играет на кастаньетах и громко поет непристойные песни… Убирает с потного красного лица растрепанные рыжие волосы, которые никогда не трудилась как следует закрепить шпильками… Поднимает юбку до колен, танцуя рил…
Все это и правда, выглядело вульгарно… Выходит, дед прав?
Осознав это, Скарлетт почувствовала себя, как рыба, выброшенная на берег. Ей бы хотелось крикнуть, что дед лжет, ведь она была так счастлива в веселом доме О’Хара, ей не хотелось их терять… Но, находясь в спальне деда, в доме, где выросла ее мать, она осознала, что пропасть между Робийярами и О’Хара слишком велика, чтобы ее игнорировать.
Сердце Эллин О’Хара было бы разбито, если б она увидела сегодня свою дочь, идущую по улице со всем этим стадом. Патриция на седьмом месяце беременности даже не прикрыла шалью свой раздутый живот, полдюжины детей носились вокруг как дикие индейцы, простоволосые девушки-подростки несли корзинки с провизией, потому что в этой семье нет даже служанки. Скарлетт представила, как выглядела со стороны в этой компании и ужаснулась. Если бы Эллин вдруг воскресла и увидела, что ее дочь дружит с женщиной, которая разливала напитки в салуне, она бы умерла от стыда во второй раз.
Тут Скарлетт вспомнила, что сама сдает в аренду под салун дом, стоящий на ее земле. Но это ведь совсем другое! Она ни разу не переступала порог салуна за всю свою жизнь. Леди никогда этого не сделает!
В смятении глядела она на деда. Известно ли ему про салун в Атланте? Но глаза старого Робийяра были закрыты. Может, он задремал?
Когда Скарлетт на цыпочках вышла из комнаты, старик открыл глаза и слабо улыбнулся.
Весь следующий день Скарлетт провела у себя в комнате, спускаясь вниз только чтобы поесть. Дедушка больше не возвращался к разговору об О’Хара, а она целый день мучилась сомнениями и пришла к решению, что больше не должна посещать дом своего кузена. Вдруг дед напишет своим дочерям о Морин? Вдруг о ней станет известно в Чарльстоне? Что тогда подумает мисс Элеонора? Что скажет Ретт? Он всегда с насмешкой отзывался о ее ирландской родне, а узнав, что Скарлетт подружилась с барменшей, непременно скажет: «Умеете вы выбрать себе хорошую компанию, Скарлетт: в Атланте сошлись с бывшей проституткой, а в Саванне…». Нет, она не будет больше туда ходить!
После ужина, когда она поднялась наверх, из-за ее плеча неожиданно возник Джером.
- Вам почта, мисс Скарлетт.
- Что ты вечно подкрадываешься, как кошка! – заорала на него Скарлетт, которой до смерти хотелось сорвать на ком-нибудь злость.
Схватив конверты с серебряного подноса, и даже не кивнув, она ворвалась в свою комнату.
Телеграмма из Атланты гласила, что Генри Гамильтон в бешенстве оттого, что Скарлетт перевела деньги в банк Саванны.
А чего он хотел? Он не удосужился позаботиться о ее деньгах, конечно, ей пришлось самой заботиться о них. Она скомкала телеграмму и отбросила ее.
Негнущийся квадратный конверт содержал в себе приглашение на торжественное открытие Ходгсон-холла, нового здания для Исторического общества Джорджии. Приглашение пришло от миссис Ходгсон, одной из подруг тетушек. Скарлетт вместе с ними навещала эту скучную даму. Кажется, она большая поклонница оперного пения. Скарлетт никогда не могла понять, зачем высиживать целый спектакль, выслушивая речитативы и какофонию ради двух-трех приятных мотивчиков. А тут еще историческое общество – какая скука!
Она отложила конверт.
Следующее письмо было от тетушек. Мелкий почерк Полин всегда раздражал ее, так же как и привычка «перекрещивать» письмо.
«Мы глубоко возмущены твоим поведением. Если бы мы знали, что ты едешь в Саванну, не предупредив Элеонору, мы бы настояли, чтобы ты тотчас вернулась обратно…»
О чем это она? Неужели мисс Элеонора не сказала о записке, которую Скарлетт оставила ей? Или она ее не получила? Как это могло быть, ведь Розмари обещала передать…
«… тем более неосмотрительно после такого сурового испытания, которое ты перенесла, пробыв в холодной воде несколько часов. Ты не поведала нам об этом несчастном случае и твоя неестественная скрытность просто возмутительна…»
Расскажи она об этом – пришлось бы до конца дней выслушивать стоны тетушек о том, какая она неосмотрительная, какая своенравная и так далее… А уж если бы она поведала о том, как они с Реттом пили ром и распевали песни под перевернутой лодкой, а потом он вернул ее к жизни своими жаркими объятьями и… и всем остальным, тетки просто умерли бы на месте… Так что же она могла им рассказать?
Почему тетушка Полин ничего не пишет о Ретте? Скарлетт пробегала глазами строчки с нотациями, пока не наткнулась на любимое имя.
«… бедная Элеонора обеспокоена тем, что Ретт уехал в Бостон на встречу относительно груза фосфатов сразу после испытания долгим пребыванием в холодной воде. Она считает, что северный климат не может пойти ему на пользу…»
Больше про Ретта не было ни слова. Письмо выпало из рук Скарлетт, и она облегченно вздохнула.
Ретт в Бостоне, и только поэтому до сих пор не приехал за ней. Если б она знала это, то не сходила с ума каждую минуту, ожидая его появления. И в письме нет ни слова о том, когда он вернется. Ретт может быть в отъезде неделями или, может, он как раз сейчас возвращается домой.
Что же ей делать? Ожидая Ретта в этом розовом склепе, она с ума сойдет от тоски. Если бы можно было навещать Джейми с Морин… Но об этом не может быть и речи. Как же развлечься? Разве что сходить послезавтра на открытие исторического общества? Наверняка деду тоже прислали приглашение.
Но что делать завтра? Чем занять себя? У нее нет знакомых в Саванне, и в монастырь ей идти больше незачем, и даже теток с их вечными нравоучениями и смешными перепалками нет рядом.
Поразмыслив немного, Скарлетт решила, что завтра с утра она сходит вместе с кухаркой на рынок, и проконтролирует, сколько та тратит на продукты и что покупает. А после займется наведением порядка в доме. Здесь полно бездельников, которые только и делают, что трутся на кухне – она научит их работать! Давно пора проветрить все комнаты, выколотить ковры и тяжелые портьеры. Она своими глазами видела паутину в бальном зале наверху. Ну и что, что им никто давно не пользуется? Когда за ней приедет муж, в доме должна царить идеальная чистота.
Она пила кофе на рынке, дав себе и кухарке небольшую передышку, когда чей-то нежный голосок окликнул ее.
Это была прелестная юная Кэтлин О’Хара. Скарлетт с некоторой опаской огляделась: а вдруг опять целая толпа рыжеволосых и темноволосых шумных родственников окружит ее? Тогда кухарка расскажет Джерому, а тот деду… С некоторым облегчением она поняла, что Кэтлин на рынке одна.
- Кузина Скарлетт, вы не могли бы мне помочь? Я не знаю здешних сортов рыбы и мне нужны самые лучшие креветки. Морин послала меня, а я не могу разобраться…
Скарлетт с удовольствием помогла девушке. После почти ежедневных походов на чарльстонский рынок вид рыбных рядов уже не вызывал у нее отвращения.
- Ангелы послали мне вас, кузина Скарлетт! – поблагодарила Кэтлин, когда они сделали покупки. - Морин очень требовательная, ей подавай только самое лучшее. Мы ждем Колума, вы знаете?
Скарлетт понятия не имела, о ком речь, хотя слышала это имя от Морин или кого-то еще.
- А почему из-за Колума такая суета?
Кэтлин удивленно раскрыла свои наивные голубые глаза.
- Почему? Потому что это Колум… Колум – он особенный. Он… - девушка не могла подобрать нужного слова. – Колум – это Колум. Он привез меня сюда, он мой брат, так же как и Стефен, разве вы не знаете?
Стефен, это такой суровый и молчаливый? Значит, он брат Кэтлин. Скарлетт не знала этого и решила поинтересоваться:
- А который из братьев дяди Джеймса ваш отец?
- Мой отец умер, упокой господи его душу.
Скарлетт подумала, что девчонка глуповата.
- Как его звали, Кэтлин?
- О, вы хотите знать его имя? Патрик, моего отца звали Патрик. Джейми назвал в честь деда свою первую дочь, Патрицию.
Скарлетт с удивлением поняла, что Кэтлин – сестра Джейми, а легендарный Колум их брат. Она продолжала расспрашивать девушку. Похоже, без наводящих вопросов та рта не раскроет.
- У тебя еще есть братья?
- О, конечно, - Кэтлин широко улыбнулась. – У меня есть братья, и сестры тоже. Четырнадцать, не считая тех, которых господь забрал на небеса.
И Кэтлин набожно перекрестилась
У Скарлетт рот раскрылся от удивления. Пятнадцать человек детей, не считая умерших! Не дай Бог, кухарка подслушивает их разговор и передаст Джерому! Ей показалось, она уже слышит насмешливый скрипучий голос деда, насмехающегося над тем, что ирландцы плодятся, как кролики…
Но в течение дня Пьер Робийяр ни разу не упомянул о ее родственниках. Обед в столовой прошел в полном молчании. После ужина, который съел в постели, дед вызвал Скарлетт к себе, и сказал, что качество его еды улучшилось. Она сообщила ему, что приказала выколотить всю мебель и портьеры из верхних комнат, на что старик лишь кивнул.
- Завтра в пять часов вечера мы идем на церемонию в Ходгсон-холл. Надеюсь, ты будешь выглядеть достойно.
- Мне следует надеть бальное платье?
- Самое лучшее, какое у тебя есть. Не забывай, ты внучка Робийяра.
Глава 41
Пьер Робийяр выглядел весьма внушительно в старомодной сером сюртуке, со значком Почетного легиона в петлице. Он уже сидел в экипаже, когда Скарлетт присоединилась к нему. На ней было платье из золотистой парчи, кружева на турнюре которого тоже были отделаны золотом. Изысканная прическа открывала уши, украшенные бриллиантовыми подвесками. Под одобрительным взглядом деда она с достоинством заняла место в коляске. Ей и самой казалось, что никогда еще она не была одета столь ослепительно. Полгода назад Скарлетт заказала это платье в расчете на чарльстонский сезон балов, но нарочитая скромность тамошней моды не позволила ни разу его надеть.
Поездка до Ходгсон-холла прошла в полном молчании. Голова деда, увенчанная серебряной гривой волос, склонилась на грудь, старик задремал.
Классическое здание за чугунной оградой окружала толпа. Казалось, весь город пришел посмотреть на прибытие элиты саваннского общества. Под взглядами сотен глаз Скарлетт высоко держала голову, пока слуга в ливрее помогал ей выйти из экипажа. Дед подставил согнутую в локте руку, и она положила свою, в белой высокой перчатке, на сукно его рукава. Когда она ступила на устилающую пологую лестницу ковровую дорожку, длинный шлейф золотой волной заструился за ней. Восхищенные возгласы из толпы заставили ее самодовольно улыбнуться.
- Кэти-Скарлетт, вы ослепительны! – услышала она знакомый голос.
Инстинктивно посмотрев налево, она тут же в панике отвернулась от Джейми с его выводком. Но мгновенный взгляд запечатлел картину: кузен, в небрежно сдвинутом на затылок котелке, обнимает свою смеющуюся рыжеволосую жену. Рядом с ними человек, едва доходящий ростом до плеча Джейми. Красное лицо коротышки искрится весельем, голубые глаза смеются, а непокрытая голова окружена ореолом серебряных кудрей. Издали он показался Скарлетт двойником ее отца.
Внутреннее убранство Ходгсон-холла полностью соответствовало его академическому предназначению. Дубовые полированные панели уходили ввысь, к самому потолку, на стендах покоились старые карты и документы, принадлежащие историческому обществу. Простенки между окнами занимали шкафы, заполненные томами в сафьяновых переплетах. С потолка на цепях свисали газовые светильники под стеклянными круглыми колпаками.
Едва взглянув на аристократов, собравшихся здесь, Скарлетт ощутила разочарование. Зачем она напялила свое лучшее платье и так тщательно причесалась? Здесь нет ни одного молодого мужчины, ни одной молодой женщины. Только высокомерные старики с изборожденными морщинами лицами, высокомерные старухи, украсившие свои дряблые шеи бриллиантами, и улыбки, улыбки, лживые лицемерные улыбки на старческих лицах со всех сторон. Глядя на эту публику, Скарлетт посетили грустные мысли: «Мне недавно исполнилось тридцать лет, а каждой женщине известно, что после тридцати она все равно, что умерла. Неужели пройдет всего несколько лет, и я буду выглядеть так же, как эти старухи с их пергаментными щеками и руками в старческих пятнах? Но я не хочу стареть! Я не хочу становиться такой, как они! Даже Морин в своем кухонном фартуке, Морин, которой не меньше сорока лет, выглядит намного лучше этих наряженных и надушенных старух, во всяком случае, в отличие от них, она выглядит живой, пышущей здоровьем женщиной, а не засушенной лягушкой».
Тем временем дед подвел ее к ряду почетных попечителей и старших служащих Исторического общества Джорджии, встречающих высокочтимых гостей.
Пожав первую холодную руку и пробормотав: «Как я рада, что наконец-то открылось новое здание для Исторического Общества», Скарлетт поняла, что не сможет выдержать эту пытку до конца.
Она осела, повиснув на локте деда.
- Мне что-то нехорошо, дедушка, я бы хотела поехать домой…
Дед не может ей отказать, внимательное и чуткое отношение к женщинам присуще всем южным джентльменам.
Но Пьер Робийяр прошелестел одними губами, не взглянув на нее:
- Вам не позволяется плохо себя чувствовать. Вы можете уйти не раньше, чем закончится концерт. За ним последует торжественный ужин, но на него я вам разрешаю не оставаться. Моя коляска будет в вашем распоряжении.
Скарлетт тут же выпрямилась. Ей пришлось опустить глаза, чтобы никто не заметил, как она зла. Мысленно она честила деда самыми последними словами.
Перед ней оказалось знакомое жабье лицо.
- Миссис Ходгсон, - Скарлетт расплылась в улыбке, - как я рада, что вы не забыли прислать мне приглашение. Это такое важное событие – открытие Исторического общества…
«К дьяволу все исторические общества! К дьяволу все ваши скучные сборища! К дьяволу Саванну с ее чопорными стариками! Ко всем чертям деда и его розовый склеп!»
Скарлетт стоило большого труда сдерживать все эти пожелания внутри себя, а вслух лепетать подобающие случаю фразы и улыбаться, улыбаться, улыбаться все новым нудным старикам.
Концерт проходил в главном зале, где ровными рядами вытянулись стулья. Возможно, в другой раз Скарлетт с удовольствием подремала бы под заунывные звуки, которые извлекали музыканты из трех скрипок и альта, но она была слишком раздражена сегодня: постными старческими лицами вокруг, чудовищным деспотизмом деда, тем, что видела Джейми с Морин и даже не поздоровалась с ними, а напротив, сделала вид, будто они не знакомы.
«Разве это музыка? – думала она, сжимая зубы. - Кому может нравиться это замогильное пиликанье? От него скулы сводит! Вот Джейми хорошо играет на скрипке, а его сын Дэниэл – еще лучше! Как мы отплясывали рил в прошлую субботу!»
Дед сидел рядом, глаза его были закрыты, должно быть, старик задремал.
«Немудрено, - едва сдержала злорадную ухмылку Скарлетт. – Больше часа пожимать руки и выслушивать всякие глупости! Ясное дело, старикан совсем уморился».
Она осмотрелась по сторонам. Публика с сосредоточенным видом слушала музыку.
«Если я сейчас улизну – никто и не заметит».
Тихонько поднявшись со стула, Скарлетт оглянулась на деда и осторожно пошла к выходу из зала.
Оказавшись на крыльце, она велела лакею вызвать экипаж Робийяра, а когда уселась в него, приказала кучеру:
- Отвези меня на Саус-Брод стрит. Я покажу дом.
Она не испытывала угрызений совести, а только облегчение оттого, что удалось незаметно для деда сбежать с нудного сборища. В ее распоряжении не меньше часа. Пока завершится концерт, пока пройдет ужин… Если все в Саванне так же, как и Джером, не торопятся с переменой блюд, то она будет дома раньше, чем дед закончит ужинать.
Музыка и смех на кухне Морин слышались еще с улицы. Казалось, никого здесь не удивило ее появление. А она, стремясь в этот теплый дом, к живым, непосредственным, веселым людям, совсем забыла, что обидела их, отвернувшись на пороге Ходгсон-холла. По дороге она только и думала, что умрет, если всю ночь у нее в ушах будут звучать похоронные завывания струнного квартета. Ей хотелось настоящей, веселой музыки и нормального безыскусного общения после вереницы чопорных лиц на приеме.
- А вот и Скарлетт, - встретил ее Джейми. – Входите, дорогая, и познакомьтесь с Колумом. Наконец-то он здесь, лучший из всех О’Хара, единственный в своем роде.
Вблизи Скарлетт могла разглядеть, что, несмотря на седую шевелюру, Колум был младше Джейми, и не так уж походил на ее отца. Его глаза темнее и серьезнее, рот не такой большой, однако круглый подбородок упрямо выдавался вперед, как у Джералда в минуты, когда тот понукал лошадь прыгнуть выше, чем позволял здравый смысл.
Колум поднялся со своего стула навстречу Скарлетт и улыбнулся легко и радостно:
- Мы самая счастливая семья во вселенной, - произнес он прочувствованно, - если среди нас есть такое восхитительное создание. Вам не хватает только короны, дорогая Скарлетт, чтобы увенчать это золотое великолепие. Если бы вас могла видеть королева эльфов, она бы разорвала в клочья свои осыпанные золотой пыльцой крылышки… Морин, зови сюда девочек, пусть они полюбуются на кузину Скарлетт. Это должно вдохновить их, чтобы вырасти такими же сногсшибательными красавицами.
Скарлетт зарделась от удовольствия, и ответила с милой улыбкой:
- Должно быть, я слышу знаменитую ирландскую лесть?
- Нет-нет! Мне бы хотелось быть поэтом, чтобы суметь выразить то, о чем хочет спеть моя потрясенная вами душа, дорогая Скарлетт.
Колум произносил «дорогая Скарлетт» в одно слово, и это звучало так приятно, как музыка.
- Да ты и сам не хуже любого поэта, мошенник, - хлопнул брата по плечу Джейми. - Усади кузину, а я пока наполню ее стакан. Вы должны попробовать настоящего ирландского эля, Скарлетт. Колум в своих странствиях раздобыл для нас целый бочонок.
- О, нет, благодарю вас, - поспешно отказалась она, а потом опомнилась: - Впрочем, наливайте. Я никогда не пробовала.
Она думала, что эль вроде шампанского, но темный шипучий напиток оказался горьким, после первого глотка она поморщилась.
Колум взял у нее громадную кружку толстого стекла:
- Вы само совершенство, Скарлетт! Вы даже знаете, что надо оставить эль тем, у кого жажда сильнее, - его глаза улыбались ей, когда он допивал из ее кружки.
«Он, и правда, особенный, - подумалось Скарлетт, - самый милый из всех».
Все тянулись к Колуму, и каждый улыбался ему, отражая исходящую от него радость. Колум явно наслаждался обстановкой в этой кухне. Он протянул ноги к огню и откинулся в кресле, дирижируя рукой с наполненной кружкой в такт игре Джейми на скрипке. Ворот его рубашки был расстегнут, на лице блуждала улыбка, глаза светились добротой. Он выглядел как человек, вернувшийся после долгой отлучки в свой любимый дом.
Окружающие приставали к нему с просьбами рассказать о своих путешествиях, но он отнекивался:
- Нет, мои дорогие, мне нужна музыка и стакан, чтобы освежить сердце и пересохшее в дальнем путешествии горло. Завтра будет достаточно времени для разговоров.
- Так тебе придется выложить все новости Адамстауна и его окрестностей, Колум, и твое горло снова пересохнет, - рассмеялась Морин.
- Но ведь ты, Морин, не дашь брату своего мужа умереть от жажды?
За музыкой и шутками час пробежал незаметно.
Экипаж уже ожидал Скарлетт у двери. Все О’Хара высыпали на улицу посмотреть, как, перекинув золотой шлейф через руку, она усаживается в коляску. Скарлетт чувствовала себя Золушкой, которая должна вернуться домой раньше злой мачехи.
«Хорошо, что я не потеряла хрустальную туфельку, - улыбнулась она про себя, - а то карета превратилась бы в тыкву, а кучер – в крысу».
Чтобы Пьер Робийяр не узнал, куда возил ее кучер, она дала черномазому серебряный доллар, и тот обещал молчать.
Она решила, что будет и впредь посещать приветливую кухню Морин, и дед не узнает об этом.
Всю жизнь в душе Скарлетт боролись две стороны ее натуры. Одна была унаследована от отца, так же как и имя. Она была столь же вспыльчивой, своенравной, бесстрашной, порывистой и волевой, обладала той же прямолинейностью, что была присуща Джералду. Именно эти качества привели отца через опасные воды Атлантики в Америку, где он со временем стал владельцем большой плантации и мужем светской леди. Но она была также и дочерью Эллин Робийяр, кровь которой подарила Скарлетт признаки вековой породы – матовую бледность кожи и прекрасную тонкую фигуру. Эллин воспитывала свою дочь как аристократку, и хотя Скарлетт, как и ее сестры, была вскормлена негритянкой, можно сказать, что некоторые качества, присущие даме из высшего общества, она впитала с молоком матери.
Сейчас обе стороны ее натуры пришли в противоречие, и это ввергало Скарлетт в отчаяние и заставляло нервничать. О’Хара притягивали ее, как магнит. Их неуемная энергия и здоровое веселье взывали к глубочайшим струнам ее натуры. Но кровь матери, которую она почитала, все, чему учила ее Эллин, восставало против этого.
Она слонялась по изысканно меблированным комнатам дома деда, а мечтала о музыке и танцах в простом доме О’Хара. Она всем сердцем стремилась туда, однако представления, вбитые в голову с детства усилиями Эллин и Мамушки, заставляли думать, что такое веселье вульгарно и свойственно лишь простонародью.
Ее бы мало беспокоило, что дед смотрит свысока на ее родственников. Этот самовлюбленный старик смотрит так на всех, включая собственных дочерей. Но как отмести наставления Эллин? Ведь Скарлетт всегда хотела быть достойной ее памяти.
В Чарльстоне она вела себя так, что Эллин могла бы гордиться ей – если не считать ту историю с Мидлтоном Кортни. Несмотря на мрачные предсказания Ретта, ее признали и принимали там, как леди. И Скарлетт это нравилось, по крайней мере, до тех пор, пока она не оказалась в доме Джейми и Морин. Сейчас она просто-напросто завидовала свободе нравов, царившей в этой семье.
Скарлетт никак не могла решить, что же лучше – быть леди или не быть ей? Эти мысли казались такими необычными, такими сложными, что она по привычке отмахнулась от них: «Я не буду думать об этом сейчас, я подумаю потом, когда приедет Ретт, и все решится с Тарой».
Ретт не приехал ни в этот день, ни на следующий. Зато из канцелярии епископа пришло письмо с известием, что его преосвященство не может удовлетворить просьбу миссис Батлер.
Забыв обо всех правилах приличия, Скарлетт одна, без сопровождения служанки, побежала к дому Джейми. Ей надо было с кем-то поделиться, и казалось, что только там ее поймут. Ведь Па говорил: «Земля – единственное, что ценно для человека, в жилах которого течет ирландская кровь. Это то, ради чего стоит жить и бороться». O’Хара должны понять ее.
Она влетела в кухню и увидела Колума, он стоял спиной к ней в дверях столовой. Его коренастая фигура и сильно посеребренные сединой волосы делали его таким похожим на Джералда… Скарлетт показалось в эту минуту, что отец воскрес и сейчас она сможет выплакаться у него на груди, и папа все поймет, он поможет.
Колум обернулся на звук хлопнувшей двери, и Скарлетт застыла в изумлении: он был одет в черный костюм, и воротничок пастора обхватывал его крепкую шею.
«Слава тебе, Господи! Колум – священник! Священнику можно рассказать все».
- Падре, помогите мне! – со слезами кинулась она к Колуму. – Я так нуждаюсь в помощи!
ПРОДОЛЖЕНИЕ
http://www.proza.ru/2008/12/16/182