Шестилетний Колька прятался за толстой, в несколько обхватов лозиной и, осторожно выглядывая из-за дерева, внимательно наблюдал за выходившей из дома напротив соседской Надькой.
Надька накинула на калитку проволочное колечко, одернула коротенькое цветастое платьице и неспешной горделивой походкой направилась по тропинке вдоль домов. Теперь Колька, наконец, разглядел предмет Надькиной гордости – через согнутую в локте руку у нее была перекинута маленькая лаковая красная сумочка с огромной золотистой застежкой в форме бабочки. Надька была всего на год старше него, но держалась вызывающе и надменно. «Тоже еще, прынцесса!» - подумал Колька, но наблюдение не прекратил.
Сидевший на скамеечке у дома Колькин дедушка, казалось, был полностью поглощен безуспешными попытками привязать леску к маленькому карабинчику блесны. Огрубевшие пальцы слушались плохо и узел никак не получался. Дед недовольно кряхтел, менял «дальние» очки на «ближние», и в конце концов оглянулся вокруг в поисках какого-нибудь помощника. Тут он заметил прятавшегося за лозиной Кольку и шедшую по тропинке Надьку. Снова опустив глаза на непослушную леску, дед негромко себе под нос пропел:
" Застучали по рельсам колеса,
мне Надюха махнула с откоса…"
Мгновенно покрасневший Колька стремглав выскочил из-за дерева и с кулаками набросился на деда:
– Дедушка, перестань! Ну, деда!
Дед, неловко подставляя под маленькие острые кулачки широкую спину, и пряча улыбку в редкие седые усы, оправдывался:
– Чего это ты так разбушевался? Ну, просто песня такая, подумаешь... А тебе Надька нравится, что ли? Так бы и сказал, я бы и петь не стал!
Вконец обиженный Колька, едва не плача, крикнул: - «Ну, дед!» - и рванул вглубь двора к бане. Но тут из-за дома выскочили его двоюродные брат с сестрой и, кривляясь, подхватили:
– Застучали, тук-тук-тук, по рельсам, тук-тук-тук…
Красный от злости Колька схватил комок глины и бросился за ними вдогонку.
На крыльцо вышла мама и спросила у возившегося с леской деда:
– Пап, ты этих архаровцев не видел?
Дед, не прекращая попыток завязать узел, кивнул головой в сторону бани:
– Вроде бы, туда побежали!
Мама спустилась с крыльца и, пройдя несколько шагов по направлению к бане, громко позвала:
– Дети! Завтракать!
Обиды и ссоры были мгновенно забыты, и исцарапанная, загорелая компания, словно стайка воробьев, помчалась к дому, стуча голыми пятками по выложенной досками дорожке.
– А что на завтрак? – задыхаясь от бега, спешила узнать Ленка.
– Бабушка бабахи напекла.
– Бабахи! – взвыли от восторга дети и, толкаясь, влетели в дом...
. . . . . . . . . . .
– Николай Андреевич, опоздаем! – высунувшись из кабины «Волги», позвал пожилой водитель, – Через час итоговое!
Трунов, не оборачиваясь, недовольно отмахнулся:
– Да, помню я, помню! Иду...
Проваливаясь в глубоком снегу, он подошел к старой лозине и потрогал ее грубую кору ладонью. Потом повернулся, взглянул на старый, полуразвалившийся домик "в два окна", стоявшую в глубине двора баню с побитой давнишним градом крышей, закурил, еще раз потрогал ладонью старую лозину, повернулся и, стараясь ступать в собственные следы, стал пробираться к дороге.
«Застучали по рельсам колеса...» – неожиданно всплыло в памяти. Он с досадой щелчком выбросил сигарету в снег, сел в машину и раздраженно сказал водителю:
– Ну, чего ждем?
Водитель укоризненно покачал головой и включил передачу. Трунов повернулся к нему и виновато произнес:
– Извини, Петрович! Понимаешь, у меня на этой даче все детство прошло!
И, глядя уже на дорогу, негромко добавил:
– Считай, полжизни…