У мамы девичья фамилия украинская, но сама она русская, как она считала. Её отец был приёмным, как ей говорили родственники, откуда был её отец, она так и не узнала. Да и кровных родственников у неё почти не было. С двух-трёх лет она жила с мачехой. Мамин отец, мой дед, был непьющим, спокойным, тихим человеком. У нас сохранилось фото одного родного деда, с грустным, задумчивым видом и с многочисленными морщинами на лбу, «чистый Максим Горький».
Вторую жену терпел, видимо любил, или ценил, за её трудолюбие и простоту. Мачеха мамина сильно пила, а точнее, напивалась время от времени. А когда «просыхала», всё в руках у неё «горело». Напекала горы булочек и прятала в сундук под замок, чтобы не перебивали аппетит. У мамы было два сводных брата. Самый старший умел открывать сундук с булочками. Он вообще отличался смышлёностью, и понемножку таскал булочки тайком от матери, чтобы она не заметила. Иногда он их давал маме, наверное, потому что мама «охраняла» этот ароматный «ларец», она на нём спала. А, может быть, жалел, мама была намного младше него, к тому же всё-таки девчонка.
Помню, у нас в доме тоже был сундук. Мода была тогда такая, у многих в простых домах были сундуки на разный «манер», вместо шифоньеров, шкафов и комодов. Мы все любили играть на сундуке, и очень его любили, расписной, яркий, в узорах под старинную «хохлому». Сейчас продают шкатулки, расписанные подобными узорами и цветами. Сундук стоял у нас не только как музейный экспонат. Мы хранили в нём своих тряпочных кукол, с «лохмами-косичками», бровями, нарисованными угольками, губами, раскрашенными остатками помады, то ли старшей сестры, то ли маминой. Хотя я никогда не видела маму с накрашенными губами. Нам было бы непривычно увидеть маму она с подкрашенными губами, когда она доила корову, или чистила и убирала у свиней, гусей, уток.
Мама, глядя на сундук, вспоминала о своём детстве и вкусных булочках мачехи. В войну ей часто снились булочки. К праздникам она частенько нам пекла всякую вкуснятину. Она всю жизнь любила хлеб и бережно относилась к каждой крошке, впрочем, как многие, особенно люди её поколения.
У нас есть фото, мамина мачеха с маминым отцом, моим дедом. Очень даже «приличная» и симпатичная женщина строгих правил. Она действительно была неплохой, хотя очень строгой к маме. Когда у мамы умер отец, мачеха не отдала маме швейную машинку «Зингер». Мама, оставив малышей на попечительство старшей сестры, по сильному морозу приехала за тридевять земель на свою родину за этой «дорогой» её сердцу вещью, памятью о родной матери. Но она не обиделась, видимо посчитала , что вещь должна стоять там, где всегда стояла, на своём привычном месте. Мама поехала,помня как отец ей говорил: "Дочь, машинка твоя, будешь швеёй". Мама неплохо нас обшивала "вручную". К праздникам мы все в новых платьицах.На одной из фотографий я, в платье сестры, чуть длинноватом. Первая съёмка прошла неудачно, фотограф пригласил повторно. А я нечаянно испачкала своё, и почему-то считала, что надо в таком же. Или платье нравилось, потому как новое. Не помню, почему я это сделала, но этот момент запомнился хорошо. Сестра не противилась, видимо потому что я самая маленькая. Так я и запечатлилась светловолосая, в светленьком летнем платьице зимой, и в шароварах. Мы были очень дружны.
Мамина сестра - двойняшка умерла, когда была совсем маленькой. Старший мамин брат был вредноватым, хитроватым а, скорее всего он был: «Большим шутником», как вспоминала о нём мама. Её он не обижал, но над своим младшим братом частенько подшучивал.
Он любил, ради забавы, что-нибудь подстраивать братцу: то булочку ест, подразнивая, вытащив её из-за спины, то ночью усики подрисует угольком, спрятав его в кармане старомодных шаровар. Брат не обижался, только улыбался в ответ на «проделки» брата. А вообще они все трое, с мамой вместе, были очень дружны и снисходительны друг к другу.
Старший некровный дядя приезжал к нам в гости всего один раз. Он приезжал сюда, на юг Казахстана, куда перевёз нас отец к «своим». Больше дядьку своего я не видела и не слышала о нём ничего. Жил он на востоке нашего «многострадального» СССР. Присылал открытки, да так и «исчез» из маминой и моей жизни. Связь прервалась неожиданно, возможно, его не стало. Он был старше мамы на много лет. Жена его, правда, долго ещё слала поздравительные открытки, но на мамины вопросы не отвечала, только присылала красивые новогодние открытки. Может быть, не хотела маму расстраивать.
Второй старший некровный мамин брат, жил в городе на маминой родине, также в северной части Казахстана. Дома у нас одна его фотография: он в гробу. От самого старшего брата нет и этого.
У мамы родни здесь не было. Где-то были «дальние», так мама их называла, коротким и непонятным в детстве для меня словом. «Дальние» присылали поздравительные открытки и иногда посылки. А мы отсылали местные яблоки, которых было в те времена много, на рынках и почти на каждом углу. У нас был небольшой огород, во дворе было 2 яблоньки. Яблок было не много, но какие сочные и вкусные они были! Мама ночами поливала, а точнее «заливала» огород, потому что воду давали соседям по очереди. За этим следили «мирабы», или как их там ещё называли, не помню. Помню только, как мама делала тяпкой арыки.
Отец, как всегда, был в отъездах. Родные отца маму уважали и любили за её искренность и доброту.
Мама, до замужества работала на почте, там её отец и «приглядел». Работу свою любила, отлично знала «Азбуку Морзе», и нам иногда ложкой или вилкой выстукивала эти «точки-тире». Она даже работала, как бы, начальником почты, а точнее была сама себе хозяйкой, хотя закончила всего 5 классов. Как бы, потому что бывало, что оставалась всего единственным сотрудником. Грамотных людей не хватало, приходилось оставаться ночами, там же на почте спать, упаковывать посылки, отправлять телеграммы этой самой «Морзе».
Несмотря на то, что мама не доучилась, она очень грамотно, красиво писала. Возможно ещё и потому, что очень много читала. Помню, всегда на окошке бочком стояла очередная книжка с очками вместо закладки. И до самого последнего дня своей не простой жизни много читала. Брала у меня книжки, и у других сестёр, возвращала и говорила: «Дай ещё почитать книжонку, это читала, это тоже, а что больше ничего нет, свеженького?»
Сама покупала книги, журналы. И любила рассказывать о прочитанном в книжках, журналах, газетах и увиденном. Говорила: « Почитай-ка этот рассказик, жизненный». И начинала рассказывать о своей жизни, но не часто. И это при всей её занятости: и дрова рубила, и печку топила, и ветки в огороде пилила, варила, стирала.
Работала до 68 лет. А когда пошла на пенсию, первое время никуда из дома не выходила, скучала по работе, коллегам, вспоминала о своей жизни, потом оживилась.
Стала ходить и ездить в гости к нам, детям, знакомым, ездить по городу в разные места и говорила: «Как в другом городе побывала, там я ещё не бывала, как всё стало красиво!» Успевала при этом при всей своей хрупкой «конституции» всем помочь: нам, сёстрам и нашим детям, её внукам. Она была общительным, неунывающим человеком. Про неё говорили, что она не только себя, но и других людей поддерживает в трудную минуту. Она успокаивала своими рассказами из книг и из своей жизни. Наверное, кое-что и мне перешло от неё, потому что меня называют иногда оптимисткой и сердобольным человеком. Маме в жизни много чего досталось: война, дети, смерть детей, хозяйство, огород. Три коровы, свиньи, гуси, утки, куры. Я помню как мы, дети, резали арбузные корочки для уток. Гусей звали, «тега, тега». Они нас щипали, а мы со смехом разбегались в разные стороны «с реактивной скоростью».
У родной маминой матери были густые, волнистые, рыжие волосы. У неё было красивое имя: Васса.
У мамы были красивые тёмно-каштановые, волнистые, густые волосы, коса до самой старости. Она всегда была аккуратно, гладко причёсана, а коса красиво уложена на затылке в кружочек, и заколота шпильками. У отца были рыжеватые не густые волосы. В детстве у меня были светлые волосы. А вообще я «серединка-наполовинку», волосы темнее, чем у отца, но светлее и реже маминых, густотой не удались, тут уж почти в отца. С годами волосы потемнели, а после рождения третьего сына стали почему-то гуще, наверное, я слегка окрепла. Не только в смысле волос, но и физически, и «фигурой». Когда переехали, жизнь изменилась. И из-за недостатка питания, особенно в переходном возрасте я была худенькой, зато крайне подвижной, и слава Богу, не тощей девочкой.
Внешне я очень похожа на маму, прямой крепкой осанкой, на отца. Правда, родители «удались» гораздо лучше.
У мамы красивое имя, Мария, святое. Она была светлым человеком.
Мама моя трагически погибла, на пасху, не дожив до 85-летнего возраста 3 месяца и 3 дня.
На фото слева направо - мама, Мария Леонтьевна Костенко, ей лет 14. Сводные братья Котельниковы - Александр, года 21 - 23. Павел, возможно, он ниже в тюбетейке, года 24 и их друзья, пожалуй. Кустанай, 1930-ые годы.