У меня умрёт тело, а у неё - душа. продолжение 2

               
                ***

  Она пришла ко мне несколько дней назад, неправдоподобно юная и хорошенькая, в короткой зеленоватой (под цвет глаз) тунике, с золотой змейкой, искусно вплетенной в пепельные, опять-таки с зеленоватым отливом волосы.
 Крашеные или свои? Этот вопрос настолько занимал меня, что, проведя ее в кабинет, я первым делом выяснила это.
 Волосы оказались своими.
          - Так кому нужны мои услуги? - спросила я, уверенная, что она пришла относительно кого-либо из своих престарелых родственников или знакомых.
          - Мне.
          Я даже переспросила.
          - Мне, - отчетливо повторила она,-Я хочу умереть.
          - Сколько вам лет?
          - Девятнадцать.

          Да, про нее нельзя было сказать, что она "устала". Умереть в девятнадцать лет, когда жизнь так прекрасна!
          - Когда жизнь так прекрасна.,.- произнесла я вслух, и в отношении ее эта фраза не показалась мне нелепой.
          - Я хочу умереть,-повторила она.
          - Но причина?
          - Я, кажется, имею право не ответить...
          - Что же, конечно.
          - Тогда я не отвечу.

          Голос ее стих до шепота, и тут я впервые заметила в девушке какую-то аномалию. Будто невидимая болезнь подтачивала ее изнутри. Может, так и есть?
          - Вам нужно пройти обследование. Зайдите в камеру. Разденьтесь.

          Девушка скинула тунику. На цветном экране я теперь видела ее всю, стройную, крепкую, бронзовую от загара.
    Включила приборы и придирчиво обследовала каждую часть ее организма, от маленьких узких ступней до кончиков натуральных волос.
    Девушка оказалась абсолютно здоровой, насколько вообще можно быть здоровой в девятнадцать лет. Даже ни одного запломбированного зуба!

          Ее мозг по общим показателям тоже был вполне здоров. Для меня остались скрытыми разве что ее мысли, но, чтобы их узнавать, пришлось бы вести ее в лабораторию. Что было крайне заманчиво, но неосуществимо.
          Я все не выключала экран: я поймала себя на том, что любуюсь ею. Убить все это, обезобразить, превратить в горсть золы. Абсурд.

          А что, если...
     Душа Ингрид Кейн в этом теле. Заманчиво. Но я не хотела проводить свой последний эксперимент в такой спешке. Надо еще тысячу раз подумать, проверить.
    Ведь в случае неудачи Ингрид Кейн умрет, так и не удовлетворив своего любопытства. Еще хотя бы полгода.
          Но через полгода этой девушки уже не будет. Или через месяц-другой я просто рухну где-нибудь на дорожке парка, и не сработает гипотермия, и отключится сознание. Как было с Бернардом.
    Есть над чем подумать.
          Ее волосы. И ноги. В молодости я была, кажется, ничего себе, но с волосами у меня вечно не ладилось, а надевать платье выше колен было категорически противопоказано.    
    Неужели ты все еще женщина, Ингрид?

          - Можете одеться. Ваше имя?
          - Николь. Николь Брандо, - она застегнула ремешки сандалий и выпрямилась, -
 Если вы мне не поможете, я брошусь с крыши. Или с моста.

          По выражению ее лица я поняла, что она действительно так сделает. Какая странная девушка! Она не выглядела здоровой, несмотря на свое здоровье, несмотря на красоту и молодость. С подобным парадоксом я столкнулась впервые.

          - Хорошо. Вам полагается три дня, чтобы подумать и достать необходимые документы.
          - Что нужно?
          Она аккуратно, как школьница, зафиксировала всё по пунктам.
          - Значит, в субботу, ровно в двенадцать. Я приду. До свидания, мадам Кейн.

                * * *

          До двенадцати оставалось восемь минут, когда я вышла из лаборатории, ставшей теперь просто замусоренным помещением, в котором выжившая из ума старуха разводила обезьян, собак и кошек.
    Я очень устала и едва тащилась через парк к дому, прижимая к животу ДИКа, для отвода глаз упакованного в нарядную рождественскую коробку.

    Он был достаточно тяжел, но я никому не доверила бы его нести, даже Жаку.

    Вновь перед глазами плыли темные круги, воздуха не хватало, в груди давило и поскрипывало.
    Пожалуй, я никогда так хорошо не понимала своих клиентов, как в эту минуту. Надоело, устала.
    Но нет, еще одно усилие. Мне интересно, что получится.

          Как всегда, везет. Не только удалось доползти до усыпальницы, но и остаться незамеченной. Я надежно спрятала ДИКа в кадке с финиковой пальмой и пошла наверх.
          - Как вы себя чувствуете, мадам?
          - Прекрасно, Жак. Лучше чем когда бы то ни было.
          - Вы плохо выглядите. Я вызову Дока.

          Только этого не хватало! Док живо определит мое состояние, и тогда не миновать стационара в клинике.
    Часы пробили двенадцать.
          - Чепуха, Жак. Просто немного устала. Я, пожалуй, полежу. Если придет девушка, дай знать.
          - Слушаюсь, мадам.

          Кажется, я вздремнула, а когда открыла глаза, часы показывали двадцать минут первого.
          Не пришла. Все правильно. Было бы странно, если бы пришла. И тут же услышала на лестнице грузные равномерные шаги Жака.
          - Девушка ждет, мадам.
          Она сидела в шезлонге перед домом. Глаза закрыты, руки сложены на коленях. Осунувшееся лицо, бледность которого еще больше подчеркивало не шедшее к ней дымчато-серое платье.
          - Я немного опоздала. Извините, мадам, я прощалась с... этим.
          Она повела рукой вокруг.
          Прощалась? Прощаются с тем, что жалко оставлять. Ей не хочется уходить из жизни, но она уходит. Парадокс, нелепость.
      Но мне не было до нее дела, я думала только о предстоящем эксперименте.
          Я заторопилась.
        - Где документы?

        Непредвиденное обстоятельство - документы оказались фальшивыми. Неприятности с полицией мне ни к чему. Но я тут же сообразила, что эти документы вообще не понадобятся, потому что через час их не с кого будет спрашивать. А если девушке хочется остаться инкогнито, тем лучше.
          Я сунула их в сумочку. Девушка пристально смотрела на меня. Поняла, что я заметила?
          - Благодарю вас, Мадам Кейн.
          Поняла. Ну и пусть. Это тоже не имеет значения.
          - Пошли, Николь.
          Мне не надо было прощаться с "этим". Мне ничего не было жалко. Я все уже тысячу раз видела. Я устала.
    Я вела ее и себя на последний эксперимент Ингрид Кейн. Если все пройдет удачно, мы обе будем через час мертвы.
    Наполовину мертвы. У меня умрет тело, а у нее душа.
    Любопытно, кто из нас потеряет больше?
          Девушка вскрикнула: она поранила ногу о разбитую на дорожке пробирку. Ох уж эти обезьяны...
     - Духи есть?
    Я смочила платок и тщательно продезинфицировала ранку. Николь слабо улыбнулась.
          - Спасибо, мадам, это уже ни к чему.
          Любопытно, как бы она реагировала, если бы знала?
          И вот, наконец, мы с ней в усыпальнице.
          Я чувствовала себя отлично, слабость и дурнота прошли. Мозг работал быстро и четко. Я уложила девушку на софу в безопасном отсеке и надела ей на голову "волшебный шлем".
          - Последнее желание?-усмехнулась она.
          Я кивнула.
    Но я обманывала ее. Ни она, ни я не получим этого прощального подарка, который выдавался лишь в обмен на подлинную смерть. Моя давняя выдумка не поддавалась жульничеству.
    Ее душа, мое тело - этого было недостаточно.
          Я начала жульничать.
          - Выпейте это. Закройте глаза, расслабьтесь. Думайте о своем последнем желании. Прощайте, Николь.
          - Прощайте, мадам Кейн.
          Чудачка, ее прямо-таки колотила дрожь. Но постепенно снотворное, которое я ей дала, начало действовать. Ссерые губы порозовели, раскрылись в улыбке.
          - Дэвид,- явственно произнесла она.
          Дэвид. Мужское имя. Всего-навсего. Признаться, от нее я ожидала что-нибудь поинтереснее.
          Девушка спала. Я быстро вытянула из-под пальмы два отводных конца (не толще обычной нитки), подключила один к ее шлему и захлопнула дверь отсека

          Теперь дело за мной. Подготовить софу, шлем. Подключить к нему второй провод. Дистанционное управление, которое обычно находилось в безопасном отсеке, сейчас должно быть под рукой. Отключить роботов-могильщиков. Кажется, все.
    Я нажала кнопку.

      Стараясь глубоко не вдыхать сладковатый, дурманящий воздух, постепенно наполнявший комнату, добралась до софы, натянула шлем и легла.
    Цепь замкнулась.
    Острая боль на мгновение пронзила голову, и девушка в отсеке тоже вскрикнула, дернулась во сне.
    Значит, все идет, как надо. ДИК жил. Мне даже показалось, что я слышу из-под пальмы его гудение, похожее на полет шмеля.

    Теперь я буду медленно умирать, и каждая клетка моего мозга, умирая, пошлет ДИКу содержащуюся в ней информацию, которую тот примет и передаст клеткам мозга Николь Брандо, стирая в них прежнюю запись.
    Все очень просто - принцип обыкновенного магнитофона.
    Сорок лет работы.
          Голос священника читал молитву. Ей или мне? Или нам обеим?
          Я растворяюсь в чем-то голубовато-розовом, в невесомой звенящей теплоте. Никогда не думала, что умирать будет так приятно. Кто изобрел этот газ? Я никак не могла вспомнить.
          - Прощайте, Ингрид.
          - Прощайте, мадам Кейн.
          - Как хорошо!.. Дэвид!
    Кажется, это сказала я. И удивилась.
          - Дэвид?
          - Дэвид,-подтвердили мои губы.

                * * *


          - Дэвид,- сказала я. И подумала, просыпаясь, - Что за Дэвид?

          Все вокруг было словно в тумане, меня мутило, голова в тисках. "Волшебный шлем"! Я сорвала его, и - непривычное ощущение -на руки, на плечи упали тяжелые зеленовато-пепельные пряди волос.
          Николь. Похоже, что странной незнакомой девушки больше нет. Это теперь мои волосы. Николь исчезла. ДИК стер ее. Осталось тело и имя. И это теперь я, Ингрид Кейн.   
   Я мыслю и, следовательно, существую. Удача!

      Я внушала это себе, а мозг отказывался повиноваться, осознать, поверить в происшедшее.
    Наконец, я заставила себя встать. Я командовала своим новым телом будто со стороны и ступала осторожно, балансируя и сдерживая дыхание.

    Попугаи и павлины смотрели на меня с любопытством.
    Выдернуть провод из шлема. Открыть дверь. Открыть.
    В усыпальнице уже вовсю работали вентиляторы, высасывая из помещения остатки ядовитого воздуха.
    Надо уничтожить ДИКа.

          И тут я  увидела се6я. Свое неподвижное грузное тело, вытянувшееся на тахте, в нарядном серо-голубом платье, которое сегодня утром надел на меня Жак.

          Странное неприятное ощущение в груди, перехватило дыхание, и я почувствовала, что у меня подкашиваются ноги.

          Я увидела себя. То, что было мною 127 лет, постепенно меняясь и старея, со всеми своими, чужими и синтетическими деталями. Мое тело, таков знакомое и привычное, будто я смотрелась в зеркало.
    Но я не смотрелась в зеркало. Я стояла, а оно лежало. Я жила, а оно, по всей вероятности, было мертво.
          А если нет?
          Подойти. Ближе. Надо снять с нее шлем. С нее?

          Вместе со шлемом снялся парик. Я заставила себя взглянуть.
    Желтовато-серые щеки, закрытые глаза. Челюсть чуть отвисла, обнажив искусственные зубы, сквозь седой пушок на голове просвечивает кожа.
    Коснулась своей руки, холодной, уже начинающей деревенеть.
    Я констатировала собственную смерть и подумала, что прежде это никому не доводилось. Забавно.
          Но с моим новым телом тоже было не все в порядке - оно дрожало, будто от холода, оно жило какой-то отдельной от меня жизнью.
    Эта странная девушка Николь была, несомненно, чем-то больна, и теперь ее болезнь досталась мне по наследству.
          Снова натянуть парик на череп. Стащить труп с софы на пол. Несчастный случай.  Мадам Кейн почувствовала себя плохо, упала. Сознание отключилось, и не сработала гипотермия.
    Как было с Бернардом.
    Никто не додумается производить экспертизу. 127 лет.
         
  Шаги Жака. Что делать? Я не успела ничего придумать - Жак бросился на помощь хозяйке, той, что на полу. Он умеет говорить!
  Одноразрядный лучемет, который я припасла, чтобы сжечь ДИКа. Пришлось использовать его не по назначению.

    В спине Жака что-то задымилось, зашипело, и старый робот, взмахнув механическими руками, тяжело рухнул на пол.
     В каком-то странном оцепенении я смотрела на лежащего Жака, на его клешнеобразные руки, которые так ловко умели одевать, причесывать, делать массаж. Я будто чувствовала их прикосновение, слышала его сухой, надтреснутый голос:
          - Как вы себя чувствуете, мадам?
          Теперь его наверняка отправят в переплавку.

  Да что это со мной? Уйти отсюда. Быстрей!

    Я запихнула провода назад в кадку (никому не придет в голову здесь что-либо искать), и, убедившись, что все в порядке, выскользнула за дверь.

   Прячась за деревьями парка, удачно добралась до забора. Вспомнила, что теперь мне девятнадцать лет и что у всякого возраста есть свои преимущества.
    Перемахнула через забор и очутилась на улице.

                * * *

          От этого ребячьего трюка неожиданно полегчало.
    Я шла прочь все быстрее и с каждым шагом чувствовала себя лучше, уверенней. Наконец-то новое тело угомонилось, подчинилось мне и даже начало нравиться.
Оно казалось легким, почти невесомым. Я наслаждалась самим процессом ходьбы, свободным от моих прежних старческих недомоганий.

    Я вспомнила, что могу побежать, и побежала, и оно охотно перестроилось на ритм бега - сердце забилось чаще, прилила к щекам кровь, каждая мышца, клетка превратились будто в туго натянутые паруса, которые гнал попутный ветер.
    Только вперед. Такое, кажется, я пережила лишь однажды. В детстве. Тогда еще жили семьями.
          - Догоняй! - кричали мне братья и бежали наперегонки через луг к реке, а я плелась сзади.
          Я была коротконогой, и у меня был лишний вес, потому что мне очень нравился пудинг с клубничным джемом.
   Но как-то под вечер мы играли с отцом в теннис, и я неожиданно выиграла, приняв напоследок такой трудный мяч, что сама удивилась.
    Бросила ракетку и вдруг почувствовала, что могу все. Это ощущение возникло ни с того ни с сего, но я почему-то ему сразу поверила.
          - Догоняйте! - крикнула я и побежала.

          Братья кинулись вслед, и даже отец, уязвленный проигрышем, решил взять реванш и принять участие в состязании.
   Я слышала за спиной их топот и дыхание, но я смеялась над ними. И в тот момент, когда они почти нагнали меня, припустила вдвое быстрей.

    Я летела как на крыльях, не чувствуя своего лишнего веса, и каждая мышца, каждая клетка превратились будто в туго натянутые паруса, которые гнал попутный ветер.
Только вперед!
          С того дня мною стали интересоваться мужчины.
          Сто с лишним лет назад...

          Рабочий полдень еще не кончился, улицы Столицы были тихи и безлюдны. Лишь изредка проносились над головой разноцветные аэрокары.
Мне навстречу семенящими шажками двигался наш священник, и я инстинктивно перешла на шаг и поклонилась ему. Он ответил на поклон, но не остановился поболтать, как обычно. Он не узнал меня. Еще бы!

          Зеркальная витрина. Нелепо, но я ожидала увидеть в ней себя. Ту себя. Коротконогую, стриженую девочку с лишним весом и прыщами на лбу, которые я приспособилась прикрывать челкой.
    Но из зеркала на меня во все глаза смотрела Николь Брандо, растрепанная, раскрасневшаяся от бега и очень хорошенькая.
   Чужое лицо.
   Моего больше не было. Ни молодого, ни старого. Никакого.

    И снова это противное тянущее ощущение под ложечкой, сдавливает горло.
Лицо Николь в зеркале бледнеет на глазах.
Я вцепляюсь в решетку ограды, я борюсь с телом Николь, заставляя себя привыкнуть к этому лицу. Моргаю, шмыгаю носом, высовываю язык, и оно в точности копирует мои гримасы. Я улыбаюсь - оно отвечает улыбкой.
    Так-то лучше.
          Надо причесаться. И сменить это не шедшее к ней платье.
    Забавно, что я еще обращаюсь к себе в третьем лице.
          Из салоне красоты я вышла уже не похожей даже на Николь. Больше всего я напоминала Тальму, популярную дикторшу телевидения, ведущую рубрику "Вопросы и ответы".

   Выбрала в салоне мод сногсшибательный туалет, превысивший стандартную цену, и на контроле назвала гражданский номер Николь, который мог быть фальшивым, как и ее документы.

          Компьютер пропустил меня. Значит, Николь Брандо действительно существовала и жила в Столице, имела приличный доход.
   Но кто она, чем занимается? Десятки вопросов о Николь вертелись в голове.
Я не хотела думать о ней из-за возникающего каждый раз неприятного ощущения и все-таки думала.
          Теперь улицы были полны народа. Из ресторанов неслись ароматы всех кухонь мира.
Я уже забыла, что можно быть такой голодной.
    Я зашла в один из них.
Публика удивлённо поглядывала на мой столик - там, кажется, было все, начиная с лукового супа и пресловутого бифштекса с кровью и кончая трепангами. Все, что мне прежде запрещала медицина.
   Я выпила бокал вина и неожиданно обнаружила, что оно помогает мне забыть о Николь.

  Тогда я выпила подряд три двойных джина, и мне стало окончательно все равно - Ингрид я, Николь или сама Тальма.
    Мне было девятнадцать и хотелось веселиться вовсю.
    Я поймала себя на том, что разглядываю мужчин за соседними столиками. Про эту сторону жизни я тоже давным-давно забыла.
          Один из них подошел ко мне.
          - Не составишь ли компанию, детка?
          Я покачала головой.
          - Не нравятся боксеры? Зря. Боксеры - хорошие парни.
          Он в самом деле был не в моем вкусе. Интересно, не во вкусе Ингрид или Николь? Какие мужчины нравились Николь? Я совсем развеселилась.

          У стойки бара сидел парень в "нашем вкусе". Легкая атлетика иди теннис. Длинные, эластичные мышцы. Выгоревшие на солнце волосы напоминали по цвету древесную стружку, подчеркивая смуглость скульптурно правильного лица.
На пухлых губах застыла очаровательная улыбка, отсутствующая и глуповатая. Улыбка была адресована спутнице - высокой тощей шатенке типа "баскетбол". Если он признаёт только этот тип, плохи наши дела.

   Я перехватила его взгляд и подмигнула. Он закрыл рот.
    Я доела мороженое и снова глянула в его сторону.
    Он уставился на наше с Николь плечо, с которого будто случайно соскользнуло платье. Похоже, он многогранен.
          Надо действовать - баскетболистка собралась уходить и стаскивала его се стула. Я наклонилась к стойке. Меня качало, было очень весело.
          - Не составишь компанию?-проворковала я. Теперь, кажется, принято такое обращение. В наши времена бытовало что-то более витиеватое.

          Его колебания были недолгими. Он увернулся от баскетболистки и, пробормотав ей "увидимся завтра, детка", усадил меня на колени.
   Та опрокинула еще рюмку, покосилась на мой туалет, спросила номер модели, потрепала по щеке и удалилась.
          - Легкая атлетика? - спросила я.
          - Теннис. Мы же с тобой играли - у тебя классная подача. Почему ты не ушла со мной тогда?
          Забавно. У нас с Николь разные вкусы.
          Мы вышли на улицу.

          - Значит, теннис,-сказала я,- А профессия?
          - Натурщик. С моей фигуры штампуют статуи. Для стадионов, парков. Значки всякие... Вот там я. - Он показал на белеющую вдали статую, - И там, только она поменьше, отсюда не разберешь.
          - А не надоест, когда всюду ты? И там, и там...
          - Ну и что?-удивился он, -Раз красиво...
          И. словно в подтверждение его слов, дорогу загородила какая-то ярко-рыжая.
          - Привет. Когда?
          - Послезавтра, детка.

          Кажется, я начинала понимать Николь. Но ощущение твердой скульптурной руки на моей талии, руки "образца", "эталона", было приятным. И я шла с ним, стараясь не смотреть на белеющие повсюду статуи.

          Нам удалось поймать аэрокар, и через пять минут мы приземлились далеко за городом. Сыграли для начала несколько партий в теннис. У Николь действительно получалось превосходно, гораздо лучше, чем когда-то у Ингрид Кейн. Тело у нее было гибкое, тренированное, не знающее усталости, и Унго пришлось изрядно попотеть, чтобы добиться победы.

      Потом мы гоняли наперегонки на одноместных спортивных аэрокарах. Зажмурившись, захлебнувшись встречным ветром, я неслась к солнцу, которое слепило даже через веки.

    И вдруг врезалась в облако. Оно было теплое, как парное молоко.
    Я сбавила скорость и погрузилась в него, ощущая на лице, руках и шее щекочущие капли непролитого дождя.
      Потом облако разорвалось, я увидела далеко внизу зеленые поля стадионов с белыми пятнами-статуями Унго. А живой Унго настигал меня.
    Я совсем выключила мотор аэрокара и стала падать.
    Земля надвигалась. Я пронеслась над деревьями, успела захватить в горсть несколько листьев - трюк моей юности,- снова взмыла вверх, едва не столкнувшись с аэрокаром Унго, и закричала.
  Нечто, чему я не знала названия, переполнило меня, выплеснулось в крике.
          Что со мной?
          Мы сели. Унго подошел, сердито покрутил пальцем у виска и проворчал, что мы могли бы разбиться. Я поцеловала его.
          После ужина,- сказал он тем же непреклонным тоном, каким говорил "деткам" "завтра" и "послезавтра".
          Сейчас он очень напоминал собственную статую.

          В ресторане мне снова почудилось, будто я Ингрид Кейн, молодая Ингрид.

    Кажется, я здесь бывала когда-то прежде. Этот зал полумесяцем, фосфоресцирующие стены, полуголые официанты с позвякивающими на руках браслетами - настоящие живые официанты. И целующиеся пары.
    И я с парнем. Его зовут Унго, он обнимает меня. Сейчас позовет танцевать.
          - Пойдем потанцуем,-сказал Унго.

          Танец был неизвестен Ингрид, но Николь его знала отлично. Ее зеленовато-пепельные волосы тяжело бились по спине в такт музыке.
          Я выпила подряд несколько рюмок коньяку. Заиграли что-то медленное. Унго притянул меня к себе, и тело Николь откликнулось точно так же, как откликалось когда-то тело Ингрид.

          - Время сна,-сказал Унго (ох уж эта пунктуальность!), - Куда пойдем? "Голубое небо"? "Зеленый лес"?
          Видимо, так назывались теперь отели свиданий.
          - "РОЗОВЫЙ закат",- наобум сказала я, уловив общий принцип.
          - "Красный закат",- поправил Унго,- Или ты имеешь в виду "Розовый восход"? Паршивые заведения. Лично я предпочитаю "Синее море". Решай же.
          - Море так море.

          "Море" оказалось довольно популярным - все комнаты были заняты. Но Унго пообещал молодой хозяйке составить ей компанию послепослезавтра, и дело уладилось.

          В коридоре мы столкнулись с каким-то парнем. Наши глаза встретились, и он незаметно для Унго кивнул мне. Я никогда его прежде не видела, тем не менее это лицо показалось мне странно знакомым.

          Отель недаром назывался "Синим морем". Зеркальные стены и пол, искусно подсвеченные, создавали иллюзию необъятного океана, по которому перекатывались белые барашки волн.
    Но океан этот казался безжизненным - может, потому, что декоратор воду сделал слишком синей, а волны слишком белыми. Постель в виде парусной яхты, которая при желании начинала тихо покачиваться, будто на волнах.

          Ванная комната оказалась обычной. В зеркале я снова с любопытством разглядывала стройное, загорелое тело Николь, вздрагивающее под щекочущими ледяными струями циркулярного душа.

          И вдруг... Я уже почти привыкла, что у меня лицо Николь.
Но у парня, что встретился нам в коридоре, тоже было лицо Николь! Вот почему он мне показался знакомым.
    Абсолютная копия, только сделанная под мужчину. Мне стало не по себе, но размышлять не хотелось. Наверное, я слишком много выпила. Я вылезла из душа под фен.
То ли меня покачивало, то ли Унго включил качку.

          Глядя, как он раздевается, я подумала, что статуи с него штампуют но зря. И что последний эксперимент Ингрид Кейн грозит затянуться.
Кто я - не все ли равно? Мне девятнадцать, а Унго просто великолепен.

          - Я не должен нарушать режим,- недовольно заявил он, поглядывая на часы.
- От этого портится внешность.
          Николь, ты не права, он очень даже забавен. Я поцеловала Унго, и на этот раз его мягкие губы нетерпеливо встретили мои.
    Уже не выпуская меня, он выключил свет, и над нашими головами зажглось звездное небо.

( Продолжение следует...)