С допингом легче... и жить... и умирать) Но кто ищет лёгких путей? Наверняка какой-нибудь куда более умный человек, чем я.
Эх, Сеня, Сеня...
И, подозвав народ с учениками Своими, сказал им: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною.
Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее.
Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?
Я закрыл маленькую упитанную книжечку в кожаном переплёте, которую некогда подарила мне покойная моя бабушка, и положил в кейс.
- А ты, Сеня, Библию читал когда-нибудь? – спросил я у своего шофёра, а вернее седовласого Сениного затылка, ибо видел его куда чаще, чем лицо.
- Стыдно признаться, Борис Петрович, как-то не довелось.
- Что же ты читал? У тебя вообще имеются какие-нибудь литературные предпочтения?
- Трёх мушкетёров люблю. Книга моей молодости.
- Эх, Сеня, Сеня… Хотя то, c чем проходила наша молодость, должно быть, навсегда останется для нас самым лучшим, даже если объективно это не так. Книги, музыка, кино, окружающий мир и люди… Люди… Получается, что единственная подлинная реальность для каждого из нас неизбежно состоит из тех красок, которыми мы сами писали свою жизнь. Это не наводит тебя ни на какую мысль?
- Даже не знаю, Борис Петрович…
- Мы сами создаём подлинную реальность. Так почему мы создаём её такой не красивой, Сеня? Каждый из нас способен сделать мир лучше… И не только свой мир. Не только свой… Вот о чём я думаю теперь. Останови здесь, я выйду. Опять опаздываю… Чёрт бы побрал эти пробки.
- Вас скоро ждать обратно?
- Думаю, часа за два-три мы уложимся. Можешь съездить поужинать где-нибудь, я тебе позвоню за полчаса.
- Хорошо, Борис Петрович.
Сеня остановил машину у ресторана, и, выйдя, я почувствовал холодный зимний ветер и увидел слякоть, тёмно-бежевую снежную субстанцию под ногами, которая тут же поглотила мои начищенные итальянские туфли c каким-то сладострастным хлюпаньем.
У меня было дурное настроение. Пару дней назад мы подписали c бельгийцами контракт на пятнадцать миллионов условных единиц. Мы поставляем им наше оборудование, они платят нам свои условные единицы. Я смогу месяцами кататься на яхте по Средиземному морю, живя на одну зарплату. Мне ещё нет и сорока, я молод, привлекателен и, будучи владельцем своей компании, просто обязан пойти и выпить c бельгийцами за наше дальнейшее сотрудничество вот прямо сейчас. Я обязан излучать задор, веселиться, спустить энную сумму денег и потискать какую-нибудь длинноногую шлюху. У меня дурное настроение.
На первом этаже заведения располагался ночной клуб, но, поскольку время было ещё не позднее, народа там было мало. Кто-то сидел у барной стойки, кто-то - за столами, официанты шествовали взад и вперёд c подносами, рассекая сверкающими полными и пустыми стеклянностями бокалов задымлённый полумрак. Звучала негромкая музыка в стиле Хаус. Я сдал своё пальто в гардероб и отправился на второй этаж, в ресторан. Там меня уже ждали.
Бельгийцы устроились в зашторенной кабинке c большими диванами и пристально изучали меню на английском языке, когда я вошёл. Когда я вошёл, я почувствовал, как мышцы лица моего автоматически сокращаются, скаля мой рот в совершенно изумительную улыбку.
- Excuse me, - заговорил я на чужеземном наречии, продолжая улыбаться, - чудовищные пробки в нашем прекрасном городе. Вы ещё не сделали заказ?
- Всё в порядке, Борис! Мы вас ждали, - ответил мне главный бельгиец, вскочил из-за стола и по отечески обнял меня.
Именно по отечески. Он был как минимум в два раза старше меня, а после заключения контракта стал особенно нежным. Второй бельгиец, темноволосый мужчина средних лет и плотной комплекции, протянул мне свою липкую горячую ладонь.
Спустя час бельгийцы вовсю хрустели жирными лангустинами, обливали белым вином свои дорогие костюмы, громко смеялись и говорили о чём угодно, только не о делах. Я был не голоден… по сему ковырял вилкой салат из морепродуктов, по-прежнему улыбался, стараясь абстрагироваться от мерзкого вида застрявших в зубах главного бельгийца кусочков лангустиновых щупалец. Второй бельгиец вскоре отлучился в уборную и где-то там, по всей видимости, дематериализовался.
- Хочу тебе сказать кое-что, Борис, - главный бельгиец подался вперёд, окунув свой полосатый галстук в устричную тарелочку, и понизил голос, - ты хороший человек, Борис, и я хочу тебя познакомить c другим хорошим человеком. Мой друг в Бельгии сейчас работает над большим проектом, ему понадобится твоя помощь. Он не скуп, - краснощёкое морщинистое лицо бельгийца снова расплылось в лангустиновой улыбке, - окажи мне сегодня одну маленькую услугу.
- Всё, что пожелаете. - ответил я.
- Привезите мне девочку, ту белокурую куколку, которую я сегодня видел у вас в офисе. У меня ведь жена в Бельгии, дети. Вот так вот не отдохнёшь. Ты ж меня понимаешь!
Я отодвинулся назад и облокотился на спинку дивана, задумчиво ухмыльнувшись. Бельгиец подмигнул мне и достал сигару. «Белокурая куколка» была не просто прекрасным работником моей компании, хорошо образованным и профессиональным человеком, но и дочерью моего лучшего друга.
Второй бельгиец ворвался к нашему столу, словно ураган, залпом допил свой бокал вина и снова убежал, крикнув, что он пойдёт на первый этаж танцевать, что, мол, там очень весело, и мы просто обязаны присоединиться.
- Ну, я пойду вниз, Борис… Ты тоже не задерживайся, - ещё раз подмигнув мне, из-за стола вышел и главный бельгиец.
Я отдал официанту оплаченный счёт за наш ужин и попросил принести мне виски.
Тяжело вздохнув, я всё-таки достал из нагрудного кармана телефон и набрал соответствующий номер: «Оленька, доброй ночи. Это Борис Петрович. Прости, ради бога, что так поздно, но мне совершенно необходима твоя помощь. В долгу не останусь, ты ж знаешь. Я пришлю за тобой машину. Да, и… одень что-нибудь симпатичное».
Спустившись вниз, я обнаружил своих бельгийских друзей в самом центре клокочущего и многоцветного ночного безобразия. Вокруг них вилась целая стая юных полуобнажённых охотниц, чьи тонкие фигурки по-змеиному облепляли обрюзгшие животы мужчин, тёрлись о них джинсовыми округлостями и прелестями. Девушки выгибались, а на их красивых лицах сверкали сладострастные улыбки при каждом соприкосновении их ухоженной кожи с грубыми мужскими пальцами, усыпанными разноцветным золотом.
Я взял себе ещё виски и принялся изучать всё происходящее, облокотившись о барную стойку. Две охотницы бесцеремонно меня отодвинули и протянули бармену пятитысячную купюру.
- Это он тебе дал столько денег? – спросила одна другую.
- Нет, тот, который старый и противный совсем. Он явно круче.
- Фу! Он выглядит так, как будто вот-вот треснет по швам!
- И из него посыплются бабки!
Девушки заказали себе какие-то коктейли, и c весёлым хохотом отправились обратно на танцпол.
Вскоре приехала Ольга. Свежая и румяная, она ворвалась в прокуренный жар ночного клуба подобно ветерку. Я взял нам по виски со льдом и объяснил ей, что наш бельгийский друг опрометчиво в неё влюбился и очень хотел c ней ещё раз увидеться перед отъездом на родину. Она, кажется, смутилась, но всё же была польщена.
Увидев Ольгу, бельгиец бросил своих охотниц и полностью переключился на неё.
Спустя час я вызвал такси для бельгийцев, какой-то из клубных девиц и совершенно пьяной Ольги, чтобы их всех отвезли в гостиницу. Сам позвонил Сене и поехал домой. От грохочущей музыки и выпитого спиртного у меня гудело в голове, а настроение после всего стало ещё более дурным, чем было прежде.
Я вошёл в свою огромную пустую квартиру и везде включил свет. Мне, знаете ли, как-то уютней… со светом. Налил себе ещё виски из домашнего бара, достал из большой деревянной коробки сигару и отправился на балкон. Долго стоял там, разглядывая бегущие огоньки машин, едущих по набережной, и тёмную воду Невы, по которой плыли белые льдины разной формы и величины. Я не чувствовал холода. Мне было меньше сорока, я был молод и привлекателен, я добился всего, чего только хотел добиться в этой жизни: люди меня уважали, некоторые даже боялись, мне были рады в любом обществе и любой компании, передо мной открывались любые двери, а одним телефонным звонком я мог решить такие проблемы, на решение которых другим бы понадобилась целая вечность.
Но разве я сделал хоть кого-то на этом свете счастливей? Разве счастлив я сам? Разве меня кто-нибудь любит? Меня, именно меня, а не те материальные блага, которые меня окружают. Мне даже не c кем поговорить, чёрт побери. Только и остается, что изливать душу седому Сениному затылку. Разве Сеня может меня понять… Он прост, как инфузория туфелька: днём он работает шофёром, а вечером возвращается к любящей семье. Они ужинают все вместе, едят жареную картошку, наверное, а не чёртовых лангустинов… И они счастливы. В самом деле… Зачем счастливым людям Библия.
Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Ох уж эта душа… Какая душа… Кто я, что я вообще? Если я лопну, то из меня посыплются бабки. Если я исчезну, то от меня ничего не останется.
Я вышел c балкона и включил музыку, Моцарта, кажется. Моё настроение было поганым настолько, что мне первый раз в жизни перехотелось жить. Столько лет я гнался за каким-то призрачным счастьем, получал образования, ездил за границу, работал на других, работал на себя, обзаводился нужными связями. Я так торопился всё успеть, что, кажется, не успел что-то главное. Впрочем, к чёрту этот упаднический настрой. Я тоже могу сделать этот мир лучше, благодаря тем же деньгам хотя бы.
Сигара потухла. Свет тоже. Я лежал на кожаном диване в своей просторной гостиной и чувствовал, что мои веки тяжелеют. C улицы доносился монотонный гул проезжающих в отдалении машин, а на огромном чёрном небе сверкали холодные зимние звёзды. Завтра я начну жить по-другому. Завтра.
А сегодня, где-то в гостиничных люксах старый и противный бельгиец кряхтел и обливался потом над прекрасным юным телом «белокурой куколки», c моей лёгкой руки выпившей слишком много виски.
Воскресное утро. Аромат горячего кофе, булочки, джем и просмотр новостей по телевизору. Телефонный звонок. Сеня виноватым голосом рассказывает мне, что по причине дурного самочувствия ну никак не может отвезти меня на сегодняшние встречи. Эх, Сеня, Сеня… Что ж, не страшно. Вызову такси.
Я был приглашён на открытие нового бутика в одном из торгово-развлекательных комплексов, и мне было необходимо туда ехать, чтобы пересечься c нужными людьми. Настроение у меня было прекрасное, я знал, что бельгийцы уже уехали, и что я отныне начинаю новую жизнь. Надев свою любимую розовую рубашку, купленную на виа Национале в Риме, бардовый галстук, рубиновые запонки и роскошный чёрный костюм в тонкую бардовую полоску, шитый на заказ, я вышел из дома в солнечность зимнего дня.
Представьте себе моё удивление, когда на небольшом круглом катке, расположенном на первом этаже торгового комплекса, я обнаружил своего болезного шофёра, весело рассекающего лёд c каким-то кучерявым малышом в синем комбинезончике. Вид у Сени был жизнерадостный и более чем здоровый, а малыш хохотал и тряс короткими пухлыми ручонками от восторга.
Наглец меня обманул… и вместо того, чтобы делать свою работу, совершенно по-детски сбежал кататься на коньках. Однако, чтобы отчитать его, мне бы пришлось предварительно самому встать на лёд и поймать его, так что я решил отложить неприятный разговор c Сеней на потом и отправился по своим делам.
На следующий день, когда Сеня пунктуально подал машину к моему дому в урочный час, я не стал ходить вокруг да около.
- Семён, зачем ты обманул меня вчера?
- Я… Вас… я не обманывал, Борис Петрович, - замялся шофёр.
- Ну вот опять обманываешь. Что за глупости такие? Я видел тебя вчера на катке. Ты был совершенно здоров, как мне показалось…
- Простите, Борис Петрович. Я давно обещал внуку… Он болеет у нас, вчера отпустили из больницы на один день…
- Меня не волнуют причины твоего вранья, Семён.
- Но Вы бы не отпустили меня, если б я сказал правду.
- Откуда ты знаешь? Когда ты в последний раз говорил правду?
- Простите меня, Борис Петрович. Не повториться такого больше, я Вам клянусь!
- Месяц назад, если ты помнишь, у нас уже была похожая история. Ладно, Сеня… Тебе повезло, что я добрый сегодня. Тебя давно следовало бы уволить, но я не стану. В этом месяце ты лишаешься половины своей зарплаты. Подумай вообще… над своим поведением.
Сеня ничего не ответил, но я обратил внимание, что он поджал нижнюю губу, будто вот-вот заплачет, и опустил глаза, чтобы ненароком не встретиться со мной взглядом через зеркало заднего вида. Я открыл Библию и начал читать. Пожалуй, это самое полезное, что можно делать в бесконечных предновогодних пробках.
Спустя несколько дней я улетел в Рим, где у меня должна была состояться деловая встреча. Там, в лабиринтах запутанных улиц древнего города, в лабиринтах гостиничных коридоров и бесконечных торговых рядов c одеждой лучших марок у меня вновь случилась депрессия. Мне было даже как-то не ловко перед самим собой за своё дурное настроение по таким надуманным на первый взгляд причинам. Тот факт, что я сам никого не люблю, огорчал меня даже сильнее чем то, что никто не любит меня. Мне казалось, что я лишён чего-то очень важного, совершенно необходимого, мне казалось, что в том роскошном дворце, который я строил из собственной жизни столько лет, попросту нет ничего кроме стен.
В Риме тоже было холодно. Я давно не приезжал сюда в это время года, и теперь, гуляя по улицам, разглядывал фонарики, гирлянды и нарядных кукол за витринами магазинов. Изо рта шёл пар, из ресторанов тянулся по улице потрясающий кофейный аромат, а многочисленные шумные итальянцы и туристы со всех стран мира сновали из магазина в магазин в поисках подарков для своих близких. Вся эта шуршащая предновогодняя красота повергла меня в ещё более мрачные думы. Мне даже некому дарить подарки. Разумеется, у меня есть друзья… Но у моих друзей уже давно всё есть. У меня есть женщины, но ни для одной из них у меня нет желания идти и искать что-то особенное, да и они… вряд ли там, в моём северном городе, сейчас думают обо мне.
Тогда я решил, что по возвращении в Петербург непременно привезу целый грузовик всевозможных игрушек и сладостей в какой-нибудь детский дом. И, хотя я никогда не питал особой любви к детям, мысль об их улыбающихся личиках меня порадовала. А почему бы мне не построить детский дом самому? Ну или больницу… Больница может и доход приносить к тому же. В любом случае мне хотелось сделать что-нибудь хорошее не только для себя, но и для окружающего мира в принципе. Хотелось чего-то нового, глобального.
Я прилетел в Петербург 30го вечером и, благополучно пройдя таможню, вышел из аэропорта на морозный зимний воздух. Обычно Сеня встречал меня ещё внутри здания, но в этот раз мне не удалось найти его и снаружи. Я постоял немного, выкурил сигарету, а когда мои пальцы начали краснеть от холода, достал телефон и набрал Сенин номер. Абонент выключен или находится вне зоны действия сети. Я постоял ещё немного и, будучи весьма озадаченным происходящим, набрал Сенин номер вновь. Робот неприятным женским голосом повторил ту же самую фразу, в результате чего я даже не знал, что мне делать: волноваться или же рассердиться. Я всё-таки выбрал второе и, в очередной раз заказывая такси вместо того чтобы воспользоваться услугами собственного шофёра, которому плачу неплохой гонорар, я решил, что непременно уволю Сеню – он явно исчерпал мой кредит доверия к себе.
На следующий день я отправился на стоянку и сам сел за руль. Ощущение было довольно не привычным, так как в последний раз я крутил баранку лет пять назад, да и баранка та принадлежала совсем другому автомобилю и выглядела и крутилась несколько иначе.
Приехав в офис, я не обнаружил там ни души и даже возмутился сперва такому безобразию, но, взглянув на свой календарь, понял, в чём дело. Сейчас все строгают салаты дома, складывают бутерброды и докупают алкоголь в переполненных магазинах. Затем я просмотрел и подписал многочисленные бумаги, заботливо сложенные секретаршей мне на стол, проверил электронную почту и откинулся на спинку своего мягкого кожаного кресла, которое нежно прошелестело в ответ на мои телодвижения. За окнами медленно падал крупный снег – настоящий новый год.
Тишину нарушил звук неторопливых, но уверенных шагов по лестнице. Я повернулся к двери, в которую спустя несколько секунд кто-то постучал.
- Войдите.
- Здравствуйте, Борис Петрович, - на пороге стоял мой доблестный шофер. Он был в пальто, на плечах и на голове его белели ещё не успевшие растаять снежинки. Они очень гармонировали c его седыми волосами и худым лицом, испещрённым морщинами. Сеня – новогодний гном.
- Здравствуй, Семён, - ответил я и замолчал, предоставляя слово провинившемуся.
- Вот… Я принёс… Чтобы Вы не утруждали себя неприятным разговором, - дрожащими пальцами он положил мне на стол заявление об уходе.
- Прекрасно. Я рад, что ты всё понимаешь, но может всё-таки объяснишь мне причину своего вчерашнего исчезновения?
- Я не мог вчера… Никак не мог, Борис Петрович.
- Почему не мог?
- Борис Петрович, вчера вечером умер мой внук.
- Что за нелепая отговорка, Сеня? Я видел твоего внука совсем недавно, и вы оба излучали здоровье и радость. Прекрати меня обманывать, я больше не твой начальник.
- Мы радовались, потому что редко видели друг друга вне больничной палаты. У моего внука было больное сердце, он мог умереть в любой день… И этим днём оказался день вчерашний. Простите меня, Борис Петрович… Я виноват перед Вами.
- Как… Но… В самом деле умер? – только тогда я начал понимать…
- В самом деле… умер.
- Тот кучерявый малыш, в синем комбинезончике?
- Да… У меня нет других внуков, - старик опять закусил нижнюю губу, как тогда, в машине, а из глаз его покатились одна за другой крупные слёзы.
- Неужели ничего нельзя было сделать, чтобы спасти его, Сеня?
- Можно было. Можно было сделать операцию.. дорогую операцию.. найти для малыша новое сердце, но дела в нашей семье идут очень плохо: отец ребёнка погиб, а мы c женой и наша дочь просто не в силах были самостоятельно собрать нужную сумму. Это так ужасно, Борис Петрович… Я бы своё сердце отдал! Но оно… не подходит.
- Почему ты мне никогда не говорил о том, как плохо у вас идут дела? – я произнёс это почти шепотом - мне не хватало воздуха в лёгких.
- Но... Вы никогда не спрашивали… как мои дела, Борис Петрович.
- Эх, Сеня, Сеня…