Он вздрогнул, разбросав сладкие клочки сна, не столько от непроизвольного психического тика, сколько от гомосексуального аспекта увиденной им картины, которая заслонила калейдоскоп визуальных образов, и обозначила метаморфозу июньской ночи за окном, вследствие прихода предрассветных сумерек.
Он вновь опустился в ватную густоту темно-фиолетовой пелены и две собаки, изображенные на картине, висевшей на стене спальни – английский пойнтер и мюнстерлендер - приобрели рельеф, метареалистическую плоть и в полной тишине, сотканной ходом безо всякой надежды на ритмический перепад настенных часов, сползли с картины и опустились на ковёр, прижавшись друг к другу на площадке лунного света, застыли у ножки плетенного кресла.
Он не вспомнил о глазах животных, как о черной глубине колодца в лунном блике сна, но будет помнить тот час, как о событии, которое не произошло.
Дом в два этажа с мезонином едва виден на окраине дачного поселка из-за зарослей рябины, кустов сирени и вишни. Тропинка, как черта, как первый поцелуй ведет к юношескому воображению, сквозь трепетное, волнующее ожидание и встречу с мечтой о непрерывности детства.
Влажный апрельский воздух и чистота безграничных пространств, белоснежный грунт на полотне его поэзии, его чистоты будят родник его творческих замыслов.
Два дня лекций в неделю, остальное время тратится на утренние прогулки, на огород, правку диссертации, скучный, как философия, обед, велосипедную езду, похожую на телепутешествие, теннис с женой или бильярд с друзьями в клубе, непосредственный, как факт, ужин в компании жены, с ней же, предсонный до выдумки совместный онанизм до «всеябольшенемогу», потом мучения, смятения, воспоминания, замыслы, злость и предчувствие, что следующий день должен быть захвачен живописью - тем белым на мольберте полотном, который взывает его к совести, к мгновениям вечного детства, что прячутся в вечным саду.
Еще не пишется, но его дух уже настолько мобилизован и насыщен гормонами природы, что его радует каждая деталь бытия, надрыв жизненного пространства, дуновение и каприз ласкового ветра. Эскизы прозрачностью акварели лишь ограничивают до силуэтного канта его экспрессию, которое взболталось до состоянии пены.
С молодой супругой – Еленой, он поселился три года назад на перестроенной двухэтажной даче коттеджного типа, по соседству с родительским - пустым и запертым, старым домом и огородом с кустами малины и смородины.
Дикий виноград свисает с парапета балкона, с черепичной бордовой крыши террасы прямо на крыльцо, по мощенным дорожкам, ведущим к клумбе цветов и экзотических кустарников изнывают, наползают, кружат эфиры царствующих масел и ароматы растворителей. На летней террасе, на сосновом столе мятый лист бумаги, исписанный поэтическими рифмами ветвистых ив и старых яблонь в июньской вьюге строф, рядом с брошенной кистью с грубой щетиной нащупывают сентиментальную надежду на осознание и воплощение замысла.
Он читал социологию в университете и не знал ничего более полезного для общества занятия. Правда был период, когда друзья сманили его в политику и он сделал себе имя, победив на выборах и став популярным, обеспечил себе ту черту горизонта, к которой можно было подойти и перешагнуть. Когда это произошло – тихо и незаметно вернулся в науку.
Прямые аллеи, лучами пересекающие сад, открытые солнцу лужайки с голубыми колокольчиками на тонких стеблях, сухая трава по краям песчаных дорожек по берегам сохнувшего, зарастающего ряской пруда с фигурками лодочников уже очертились рисунком на грунте и первыми мазками первичного слоя. К желтой охре, винзорской желтой краске он решил добавить к саду естественный оттенок сырой умбры и жженой сиены. Не хватало ультрамарина, который бы контрастировал фоном, но он ждал очереди своего рождения и воплощения предзакатным небом…
Ему никогда не было так одиноко и так сладостно от игры белого света, возвышенной меланхолии и полных неземной свежести холодных осенних теней. Единорог, гревшийся когда-то на солнечных сокровенных лощинах, не боявшийся людей, незаметно покинул эти места. Но он найдет его у себя в картине, недалеко от мостика, на берегу пруда, где лучики осоки и копья камыша подрагивают от дуновения простой мелодии ветра и накатов волн тревожного ожидания.
Он помнил весеннее утро, когда обнаружил на лугу нелепые две параллельные линии протектора колес тяжелого джипа взрыхлявшие влажный зеленый ковер. Он знал, откуда пришли эти линии, будто их появление было логичным и завершающим последствием от действий. Они пришли из глубин его естества и неутихающей болью, вместе с его вдохновением, остались в саду навсегда. Вся беспомощность перед нарастающей депрессией, перед приливом творческой энергии, и рядом с черновыми набросками поэтических излияний, на полях появлялись названия автомоделей, печатные буквы, цифры, коды регионов.
Башни высоток теснили сад с юга, дачный поселок с запада и в крапленой смогом дали всплывала верхушка гигантского лайнера-гипермаркета, бросившего якорь на пирсе оживленной трассы. Каждое утро, как бы, завершая часть своей прогулки, он проникал в чрево корабля, чтобы подняться на эскалаторе на третий этаж, где рестораны и множество закусочных, в кафетерии опускался в кресло, чтобы устремить свой взгляд в никуда, в черную бездну, придуманную им самим. Он познакомился с Эргом, обитавшем в поселке, на соседней улице, недалеко от его дома. Они познакомились в кафетерии, запросто, за утренним кофе, и с тех пор, слегка дружили, неизменно встречались в этом месте. Не могли избежать разговоров об освобождении духа, когда вокруг для всех, наконец, все закончится. Он пил немного - всего пятьдесят, Феофан же не пил совсем, поскольку, всякий раз надо было отъезжать в мегаполис, словно хотел навсегда уйти от сдержанного пессимизма.
Ему не было обидно, когда Феофан оставлял его одного и даже уют и тепло оставались от этих разговоров, к ним прибавлялись еще пятьдесят … и еще . Только постоянно мучила изжога художественного творчества, от которой нелегко избавиться, как-то запросто, не осознавая сомнительной сущности ее.
Вечерами он всматривался в монитор, в недрах компьютера верещал и наполнялся лазером диск, принесенный Эргом, который заверил, что база данных с последними дополнениями за прошлый год. Он понимал, что необходимый человечеству штришок уже наполняется смыслом на картине, а на карта Москвы - кружочками, крестиками, галочками в хаотичной последовательности и очередности. И были дни – летние, с теплыми ночами, когда спешил к дому Эрга, улетевшему на десять дней в Испанию, и звезды свидетельствовали его облик среди ночных призраков деревьев с чужими лицами волшебных исполинов. Эти ночи, полные любви и признаний светились, поблёскивали от слез Катерины Эрг. Она признавалась, что стала ведьмой от его способностей на нечто больше, чем подача теннисного мяча. Но потом, потом после девяти ночей безоблачного, примитивно-неосознанного творчества наступало непонятное отчаяние от бессмысленности и невосполнимости утрат.
Проявлялось небо с розовой матовой туманностью, кленовые листья рельефом отточились тенями, птицы носились в глубокой и печальной синеве. Елена сидела в кресле на балконе, а он, в очередной раз, собирался в Москву, суетился с Эргом около его тойоты. Она не замечает, и не придает значение вещам, загружаемым в багажник, например, канистрам бензина, как не замечают своего метафизического волнения мужчины.
Сентябрьские дожди принесли успокоение, которое ему присуще в такое время года. Он возвращается на дачу электричкой понурым серым утром. Газета дрожит в руках соседа-пассажира, как дрожит его сердце, но он сумеет несколько раз прочитать крупный газетный заголовок и отвернуться к окну. «Маньяк продолжает автоподжоги на всей территории города! Милиция бессильна!». Как громко кричат они, когда сад полон разочарований и отсутствие людей компенсировано глубокими весенними шрамами на траве. Накрапывает дождик, и он снова подходит к мольберту и не может понять происходящих таинственных преобразований в природе, которые накапливались с прогрессирующей быстротой по мере роста опыта, накопленных знаний и совершенных действий.
В январе ему вдруг открылось, что картина – почти завершенная, за исключением тех, мертвых натур, которые необходимо подчеркнуть открытой фактурой - нуждается не только в насыщении красками, но и в периодичной, густой корректировке натуры пруда и предзакатного предчувствия неба. Стало темно в саду, и он поспешил в темноте домой, когда следом за ним семенила вереница собак, которые несли за собой шлейф январского сна. Он почувствовал, что не хватает боли, ярких красок и той удовлетворенности собой, которая так редко его посещает, уже по этому, картину он еще не закончил, и ему кажется, что он только в начале пути, отчего стало легко и приятно проникнуться этим осознанием.
Утренняя тишина играла криками чаек, которые носились над пляжем. Песок нагревался солнечным ветром залива, в тени бамбуковой террасы Эрг буравил взглядом монитор своего ноутбука. Он пробежал глазами новости с торгов, таблицы котировок «голубых фишек», нажал на ссылку горячих новостей и происшествий. Его влажные волосы подрагивали от морского ветра, а его усидчивость обволакивалась женским голосом, звучащим необязательной требовательностью:
- Не забудь, пожалуйста, полотенце, Фео. Песок уже горячий! Догоняй же! Да, посмотри там, какая сейчас погода в Москве!
Перед ним открылась страница с новостями. Его глаза остановились на строке:
«Сегодня ночью с… на… декабря в одном из подмосковных дачных поселков … направления, был обнаружен труп неизвестного мужчины с признаками насильственной смерти. По информации от правоохранительных органов, мужчина стал жертвой нападения стаи бродячих собак, которые давно облюбовали местный парк. Личность погибшего установлена, им оказался…»
- По-прежнему…холодно и вьюга…- сказал Эрг, и захлопнул крышку компьютера.
- Я так и думала…Ты скоро?
- Бегу, бегу же, Елена!
Он схватил полотенце и подбежал к женской фигуре, ожидавшей его и обнял ее за талию. Они понеслись вместе, взявшись за руки, их встречал лазоревый праздника моря.