Погружение в сон. Сценарий одной ночи

     Это – мелодия, словно нить, вращающаяся вокруг самой себя в стремлении на миг запечатлеть в небытии свою материальную сущность, спиралью пронзающая пустоту, оставляя воронку в покинутом нимфами море, и крылья, едва касаясь его неровной податливой глади, порождают тысячи острых мельчайших брызг, а потом поднимаешься выше и смотришь, как эти блестящие капли, словно в замедленной съёмке, возвращается в родную стихию – море, пришедшее раньше, чем мысль о море – едва появится мысль – и оно уплывёт из-под ног – последний образ – волна, набегающая на берег, будто рука, в последнем усилии дотянуться до края скалы, спастись – и сведённые пальцы становятся когтем дракона, искусно вышитым по тончайшему белому шёлку, колыханьем своим подобному ускользнувшим полузабытым волнам – полотнище, словно небо, вдруг потемневшее, и стёрся рисунок дракона – остался лишь волнообразный змеиный порыв – ввысь – и струится чёрная лента, необъятная и сверкающая изнутри грозящим взорвать себя лакированным чёрным сияньем – струится, врезаясь в пространство, в космос чёрный, но матовый и неподвижный – так рождается млечный путь в освящённой бессмертием тьме, где свет неизбежно сочится сквозь горизонт, смертельно бесцветный, но обещающий нежные полутона дрожащей зари – и рука добралась до края обрыва, обретая обетованную твердь, цепляясь кровавыми пальцами за скользкие камни, холодные, как рыбьи глаза – так рождается время, измеряемое в зыбких кругах, расходяшихся от дыханья в огромном пустующем храме – каменный свод над головою подобен алькову, а на иконах святые прячут судьбы свои за тенями зажжённых свечей – и стены приходят в движенье – словно кадры на киноплёнке, сливается с образом образ в подобие если не Бога, то птицы, что вырвалась из старческих смуглых рук, заметалась под куполом – гулкая высь, полная взмахов белых испуганных крыльев – мелодия вновь обретает биение тысяч сердец пилигримов, бредущих по ватной бездонной пустыне, врезается в ломкие души, позволяя забыть, что самый их путь переломлен, как ветка адамова древа – у основанья, и в заветном саду больше нет тишины, подхваченной спасшимся ветром, ускользнувшим от влажного шёпота девичьих губ, безмолвно зовущих, бессовестно розовых – касаясь высокой травы, шелестели одежды, прозрачные, словно взгляд полуночного хищника, утонувший в отражении лунного света – так рождается дрожь, словно кто-то, играя, коснулся спящего сердца осколком льда, и руки, пытаясь на ощупь застигнуть врасплох незримую тень, находят лишь влажный песок – мёртвый беспомощный полдень повис над багровым пейзажем, брошенным навзничь, томящимся в необозримых тисках горизонта, колышется в прищуре жёлтых кошачьих глаз, неусыпно горящих, сжигающих всякую нежность к воспоминаньям о лицах из прошлого, перетекавших друг в друга, будто узкие улицы вдруг опустевшего города, окна которого были когда-то открыты навстречу беспечному солнцу, чьи отголоски слышны ещё в неуловимом дыхании тщетных свечей – так рождается сон...