Ч. 2. 3 Мы - русские!

Иван Атарин
Мы - русские!

Снова было лето - стояла жара! Я давно не был на той заводи: как обычно, дела и дела, все некогда и некогда, да и одному, как-то не по себе мне там, боялся я её что ли? Да и настоящая рыбалка начинается потемну, а ты там один - муторно одному ночью...

Друг мой - рыбак заядлый, ему уже седьмой десяток идет, но дома сидеть он не хочет, да и я его уважаю очень, вот и уговорил он меня:
- Хотя бы покажи, что там за заводь такая, мистическая? В это я не верю - дело случая! А вот в то, что там рыба есть, может и поверю? Хотя, тоже не верю - в этом году рыбы нигде нет. Её, говорят, бакланы сожрали, их даже отстреливать собираются, обжор этих! Хотя, тоже не верю, чтобы они всю рыбу сожрали! Читал, что температура воды рыбе не подходит, не мечет рыба икру, сама в себе ее «пережигает», потому и нет рыбы. Три года зимы уже нет - глобальное потепление виновато! Ты мне покажи ту заводь, а дальше, ты мне и не нужен - один буду ездить, а ты можешь хоть дома сидеть, хоть иногда и вместе ездить!

Друг мой давно знал про все, что там было, и знал, что я клялся туда больше не ездить: все, что я видел, я ему давно рассказал, но сумел таки он уговорить меня  только туда ехать, хоть я ему и другое место предлагал, пусть оно и похуже, но там не было таких происшествий.

Воспользовался он моим уважением - поехали мы с ним...

Мотор гудит, веселый мой друг курит, истории разные рассказывает - жизнь-то подольше моей прожил, есть ему что рассказать, а мне послушать! Курит и стряхивает пепел в форточку и я точно знаю, что сейчас докурит и не задумываясь, выкинет и окурок туда же. Показываю ему пальцем - в пепельницу! На что он обязательно скажет: - Всю жизнь шофер я! Всю жизнь в окно кидаю и ничего еще не загорелось!
- Дело не в загорелось-загорится! - отвечу я ему. - Это не та страна, где окурки в окно кидают! Тот, кто сзади, позвонит куда надо и я получу штраф! Или, еще лучше, скажет, что окурок прямо в глаз ему попал, из-за него он и аварию сделал! Аварии этой он будет рад - машину новую заимеет, а мы потом за неё рассчитаемся. Да и неприлично это - окурками раскидываться...

Это наш, устоявшийся разговор, а он - все равно неисправим! Но, если вовремя сказать, он согласится с пепельницей, но все равно расскажет, что «он всю жизнь шофер...»!

С постоянного разговора перешли на заводь:
- Вот, если еще что-нибудь, еще и сегодня произойдет, то все - в последний раз я туда!
- Клялась свинья чего-то там не жрать, а тут глядь, а оно - вот оно! Первый раз что ли клянешься? Что может еще-то произойти? Может мы сами утонем? - он веселлый сегодня - смеется!
- Не знаю, но еду я как-то без всякого желания и что-то тревожит меня, будто бы что-то плохое ждёт меня впереди и если бы не ты... Боюсь я этой заводи, но место, скажу тебе - плодородное и рыбы там полно! Ну, а я, кажется, суеверным уже стал.

Наконец-то приехали и осмотрелись: сама заводь была занята, сидели там уже четверо. Один, возле удочек рыбак "лежал в кресле", похожем на койку, а трое парней, лет тридцати-сорока на вид, сидели на скамье и пили пиво. На наше приветствие, на немецком, кивнули нам головами, ничего не сказали, но как-то недружелюбно на нас посмотрели.

- Опоздали мы, друг мой. Там, где этот, в «шезлонге» лежит, - показал я другу своему "самое лучшее" место. - Приедешь когда-то один, там и садись - там вся рыба и ходит! Но закидывай метров на сорок-пятьдесят от берега, а не как этот, на десять закинул - там рыбы нету, она вся там, вдали, там яма есть...

Друг мой схватился за свои удочки, а потом спросил:
- Может всем места там хватит если по правилам расположиться? Может спросим?
- Не понял что ли? Видел же, какие морды у них на лицах? Я их не знаю, но скорей всего, это наши братья, раз не поняли, что их приветствуют. Или не захотели что сказать?
- Вообще-то, да! Но это же всегда так и не помню случая, чтобы наши, наших улыбкой встречали? А эти, сейчас пиво допьют и помягчает у них на душе - заулыбаются сразу, своих-то узнавши!
- Чаще наоборот: осмелеют поддавши и еще нам же с тобой по-братски навешают! Нет, пошли от греха подальше, подальше от таких неприятностей - они уже, похоже, повеселели глазами злобными...

Отошли метров на двадцать, уже начали удочки разворачивать, как тут, вдруг, идет к нам один из тех мужиков, здоровый такой, мордоворот прямо, и говорит, обращаясь ко мне, на нашем, на русском:
- Ты чего сюда приперся? Здесь место занято! Поищите-ка другое место. Ты же русский, я же слышал ваш базар. Русский язык понимаешь?
- Ну, да! Я русский! А он - немец, - я кивнул на друга, - только тоже наш, русский! Но язык мы понимаем, не забыли еще!
- Ну, так и вали куда-нибудь! Товарища мы ждем и это место для него держим, он сейчас уже подъедет. Его здесь все знают! Место тут его, постоянное, даже заводь "Петровской" называется! Он ее открыл, разведал и нас сюда привел. У нас здесь, вообще, ограниченный круг.
- Ничего не понял, кроме как «ограниченных круг»? Петька что ли подъедет? Стужев? Ну, с ним-то мы договоримся! А это кто там лежит, целый станок под удочки установил?
- Это местный, друг наш, немец! - голос его как-то помягчал, а потом снова огрубел. - А ты, если не хочешь неприятностей поиметь, я сказал, вали брат отсюда.
- Тебя как заклинило! Может все же немца, с его станками? Мы же братья, а чужак в привилегиях! Мож потесним его чуть, слишком уж он места-то занял? - Этот «брат» посмотрел на немца, посмотрел на своих ребят, опять на меня, видать думал, что делать или что сказать. Соображал чего-то.
- Чего ты так задумался? Напрягайся стремительней! - напомнил я про себя ему.
- Я тебе все сказал! - После паузы для соображенья сказал он. - Вали и не нарывайся. Вон, поляк сидит, так он сразу понял и ушел подальше.
- Хорошо! Как приедет Петро, так мы и свалим! А может и он свалит, из уваженья, что нас увидел. Мы с ним очень давно знакомы, да и давно не виделись, он рад будет! А вы чего немца-то, как на божничку посадили? В самое лучшее место. Откуда любовь-то такая, неземная?
- Ты, явно на ****юлину раскручиваешься?
- Да нет! Наоборот, по прямой иду! С дядей, по-молодости, наобщался вволю в неволе, потому и не винтю, что не хочу с ним по-новой общаться! Да и страна не та! В той-то и еще бы раз можно - та своя была, все же...

В общем, все, как по-русски - не трогали друг-друга, но никто никому не уступил, и похоже, никогда не уступит!

Друг мой, он тоже, хоть и в годах, но «живчик» - шустрый и подвижный! В молодости - боксер-легковес, да и теперь, в годах уже вроде, а на месте не усидит и минуты, и за ним не угонишься если он к цели идет, бежать за ним надо. Он возмутился моим поведением:
- Чё ты с ним так? Он что, хозяин тут? Ну, сунулись бы они на нас...
- Успокойся! Лучше плохой мир... Их ведь вдвое больше, да и оплеухами не кончится, я ведь тебя знаю. Стыдно же, пред чужими судьями потом стоять и доказывать, что не дурак ты? Не поверят! Да и в радость им, судьям здешним, нас судить, да подсмеиваться над нами же, чужаками, и вроде бы, братьями меж собой. Мы же все тут для них русские! Ну, а то, что русский готов загрызть русского, так я к этому уже давно привык и не обижаюсь.
- Ладно! Ты, как всегда... Но, еще раз придет, пусть не обижается! Я, чуть что, пацанов своих вызову, они их быстро загнут и хвосты накрутят...

Он прав - те и загнут и накрутят - у него их трое и все нехилые. Дочка еще есть, но та, за местным замужем, а он не поедет никуда - местный немец он, он полицию позовет, как по-немецки положено, но сам с этими связываться не будет.


Весь в меня!

Самый интересный у друга, для меня, младший его сын - копия отец в молодости, такой же шустрый. Только что отслужил там, где Петро со своим «безотказным Калашниковым» по горным кишлакам зачистки делал. До этого был в Канаде, чему-то там учился, теперь подписывает новый контракт в армию, почти получилось, говорит. (Надо его, кстати, с Петром свести, может быть в одних местах воевали? Правда, этот точно знает, что против талибов воевал.)
Хорошо ему там было, в Азии, как говорит: с американцами общался, только не с настоящими, а с тоже русскими, теперь уже американцами - много наших у тех тоже служит, как и у немцев. В беседах наших много чего рассказывал, если спросишь, а не спросишь, он как будто бы и не знает, чего и рассказать-то.
Но, дело не в этом, а в том, откуда я его знаю-то? Я ведь его маленьким не знал, с отцом его мы уже здесь познакомились. И вот, однажды, друг мой и говорит мне:
- У сына моего, в армии, день знакомств и «открытых ворот»! Пригласили меня! Может вместе поедем? Тут недалеко.

В немецкой армии есть праздник: когда пацанов в армию призовут, родители приезжают посмотреть, как они служат, как живут там, в армии этой, хотя могли бы и не приглашать, и родители могли бы никуда не ездить - солдаты эти на субботу и воскресенье все равно домой приезжают, рассказали бы и сами, как служат, как живут, так нет, надо им обязательно удивиться и убедиться, что все там как надо, вот и несутся со всех сторон, посмотреть все своими глазами. Вот и мы с другом (я согласился) любознательные, тоже поехали, благо - тут прав мой друг, тут все недалеко, страна-то маленькая.

Всю дорогу ехали, радовались, что снова удастся вдохнуть воздух казармы, может вспомним чего! Только не пришлось ничего вдохнуть, пришлось только вздохнуть - нет у них казармы! Комнаты у них, еще и с замками, на четверых и пятерых были, да у каждого там свой шифоньер, под замком тоже, на что друг мой сказал:
- Нет! Не армия это, а какой-то бардак! Это чё же, сержант утром ходит и в каждую дверь барабанит? Ну, когда подъем-то, утром? - Он смотрел на меня строгим взглядом, будто бы я эти порядки тут ввел! - Казарма должна быть на стодвадцать человек, как у нас была, и койки в два яруса! - Не успел я ему ответить, как нас позвали на экскурсию.

Друг мой шел и сомнительно вскидывал иногда голову, видно возмущался «казармами на четверых и пятерых». Потом снова дернул меня за рукав, заговорил таинственно:
- Ты представляешь, за такую, прости ты меня Господи, службу, ему еще и платят четыреста евро в месяц и деньги на бензин дают, чтобы он домой мог на своей машине ездить? Ну? А они, солдаты эти, еще и недовольны, будто бы им побольше надо платить! Ты как думаешь, не хамеют ли? Мне три рубля и восемьдесят копеек давали! Ну? Так я и служил три года! Ни как эти, год всего!
- Плохо ты служил! Я был сержантом, мне платили не то что тебе, а побольше, почти десять рублей! - Не договорили мы, снова нас позвали что-то посмотреть...

Показывали нам абсолютно всё: туда-сюда водили и даже накормили до отвала. Потом повели в клуб, по-нашему если сказать.

Так вот, на нем, на сыне его, показывали какое нижнее белье носят солдаты. Вышел он на сцену в майке, трусах и носках - вылитый, маленький Шварценеггер! Друг мой ткнул меня в бок:
- Вот, такой же и я был, в молодости! - Как-то гордо он это сказал, но и я - тоже возгордился, что такие вот мы, русские, не то, что вы, и оглянулся посмотреть - подумали ли немцы, что и их дети такие же мышцастые, как и этот, на сцене который? Наверно подумали! Глаза у всех были заинтересованные и восхищенные, многие улыбались, а женщина, на ряду сзади меня, встретившись со мной взглядом, улыбнулась и сказала: - Прима!

А когда он отслужил (вместо года - два), снял уже квартиру, мы поехали к нему опять, посмотреть, как он там устроился.
В этот раз я не за рулем был, у него я «немножко перебрал» и заявил ему, в глобальном споре об армиях, сидя в тепле, с рюмкой в руке и за новым его столом:
- Зато мы, русские, никогда не отступаем и не сдаемся! (Это я, конечно, приукрасил историю, сам-то я никогда на войне не был и не знаю, как наступать или отступать, или вообще, как воевать, но порассуждать, похвалиться героизмом русского солдата - да еще сидя с рюмкой в руке, какой русский этого не любит?).

А он еще и не глупым оказался! Отправив отца подрезать салата, сказал мне:
- Учат только наступать, в академиях разных! А вот как отступать так, чтобы людей сохранить? Этому ведь не научишь - стандартных ситуаций таких нет! У меня - всего пять человек и вот, представь себе, окружили нас... - Он смотрел на меня или мимо меня? - И что делать? Если сдаться - все будут живы и через месяц-два, пусть даже год, решится всё на уровне правительств и ты - снова дома и живой...
Я молчал, представляя себе, сколько надо вытерпеть если ты в плену. Он «перебил» мои представления:
- Это я, конечно, по своей «войне» сужу, по войскам НАТО, - он перешел на английский и вывалил мне, - QRF /Quick Reaktion Force/.
Да, молодец! Будто бы я знаю все языки мира! Это, по-английски, мне ничего не сказало! Не понял я, что за войска и вообще...
- На русский переведи! - я сделал вид, что запишу сразу.
- Да? Переведи! Я ведь по-русски только простое говорить могу, а что «по-умнее», это для меня уже « ты темный лес...», как отец меня обзывает!
- А по-немецки есть свое название?
- Есть! Это называется Schnelle Eingreiftruppe!
- Так бы сразу и сказал! Я переведу дословно - это переводится на русский, как - «Быстрого Нападения команда». А на нормальном русском, это будет - «Группа быстрого реагирования». Может и не точно, потому что у русских есть еще и «Спецназ», на немецкий перевести - Sonderkommando, то есть «Отряд специального назначения». - Ты не стесняйся, записывай! Своим потом расскажешь.
Это я ему намеренно сказал, чтобы он своим рассказал, что у русских есть "на их вес, такой же противовес"!
- Ну и что дальше-то, про то, надо сдаваться или не надо? - не забыл я напомнить про линию разговора.

- А если не сдаваться, а огрызаться и отступать? Похоронишь - хорошо если половину, хотя и тут-то, чего хорошего? А если всех?
Он остановился, смотрел мимо меня, наверное представляя себе, как его окружили и предлагают сдаваться. Потом увидел меня, глазами показал мне на мою рюмку и мы молча выпили.
Он продолжил:
- Отступая, ты не видишь врага, а он тебя - всего и всегда видит! Он видит все: и затылок твой, и спину, и смелость в нем просыпается, и азарт, почти охотничий! Так вот, командуя отступающими, надо иметь «большую» голову, ты ведь в ответе за людей. Бежать тупо назад - никто не добежит, всех положат! Тебя тоже положат, только свои, когда один приползешь домой. Если доползешь, а то и сам застрелишься. - Он сделал паузу. - Если совесть есть...
Задумался я. Странно: не учили отступать, не воевал, только контролировал и сопровождал, как говорит, а откуда такое-то знает? Я молчал, думал, удивляясь его рассудительности...

- Но, если я приведу всех живыми - командир расцелует меня и представит к награде, несмотря на то, что подконвойный нам караван сгорел полностью! Я знаю, он скажет: - Ерунда! Что такое сорок машин и груз в них?  Е р у н д а!  Все люди живы и это дороже! Груз этот дешевле моей совести в ответе за пацанов, дешевле, чем платить пожизненно пенсии матерям, отцам, женам и детям за потерянных мною солдат!

Я, конечно, замолчал совсем, а он меня добил совсем:
- Знаешь же - «...война - это работа...». Слышал ты, я знаю. Слышу и я - не с дураком разговариваю. Так вот: когда немцы плохо работали? Если немцу сказали, что полы надо мыть, то он их моет, качественно моет, а не делает вид, что моет! Так и воюют - тщательно готовятся, думают, как воевать, чтобы пацанов не положить за «...взять любой ценой...», потому у нас там и потерь почти нет, только раненные... Тьфу! - он сплюнул через левое плечо три раза, по-русски, и постучал казанками пальцев по столу, как по-немецки положено, замолк, а потом добавил:
- Не числом, а умением! - сказал когда-то умный русский полководец! Это его «напутствие потомкам», прижилось почему-то не в той армии, которой он это завещал, а вот здесь, у немцев - командир наш беспрестанно это повторяет, добавляя, "и с головой".

Я понял, что не туда я влез, что умнее меня он оказался и чтобы совсем уж не промолчать ляпнул ему:
- Потому что немец знает, что за его хорошую работу, ему хорошо заплатят! И всегда заплатят. И он в этом не сомневается.
- Это война и за это надо хорошо платить! Бесплатно никто воевать не будет - не то время и не два раза живем. А нет денег - не воюй! Копи деньги, пока на тебя никто не нападает...

Понял я, что не переспорю. Умный паренек предо мной и я не нашелся еще что-то ему сказать, спасибо, отец его пришел, с нарезаным салатом и заявил, видно слышал наш разговор:
- Патриотизма в вас нет, в современных вояках! Только за деньги все! За Родину - голову надо бесплатно...
Этот, пацан еще, усмехнулся:
- Вот про патриотизм ничего не могу сказать, потому что не знаю, не помню, чтобы кто-то на Германию нападал первым и она бы оборонялась, демонстрируя силу патриотизма. Она ж сама все время нападала на кого-то, захватывала страны какие хотела, а потом, прочувствовав на себе патриотизм народов захваченных ею стран, отчего, растеряв почти всю свою армию, отступала и сдавалась уже на своей территории, потому что воевать было уже некому. Так что патриотизм может быть и был, и есть, но недоказанный он - она же всегда остатками армии сдавалась...

Про него я потом много думал, потому что проиграл я тогда, в том разговоре, нашелся он и отстоял свое. Про него я и теперь подумал - он и «прилетит сюда мигом», как отец его сказал, потому что он умеет наступать, да и отступать не станет...

Да только надо ли это? Я всегда все предчувствую, а сегодня, чего-то даже боюсь...


Иван Атарин
Январь 2009