Веером к губам. Язык застоявшегося воздуха. Взмах. Взмах. Взмах. Ах, кто-нибудь дайте крылья этому ангелу. Ломаются нервы. Воздух-взмахи-глаза-губы-разговор. А вы, нет-нет, Вы, верите в Бога? Ах нет, что Вы. Это же мистификация тысячелетий. Но позвольте, разве не… Нет-нет. Очень даже не. Взмах веером, касаясь шеи. Какая невоздержанность. Моей шеи. Распутник! В этих тучах рванных есть сходство с жребием твоим. Икар. Она – второй Икар. Взмах-взмах веером и она достанет той свечи на полке. Посмотрел бы на. Треск ткани. И светлячки толпами митингующих меж складок, меж кружев, меж этой тафты, бархата, шёлка, или что там ещё скрывает её сухое тело.
Вам не кажется, что вино отдаёт каким-то лекарством?
- Александр, что же Вы стоите, пройдёмте в мой кабинет и обсудим дела, - грушевидный хозяин. Тучный. Туки такого бы да возжечь богам. Мистификация-мистификация, а верующим в этом обществе опасно. Счёт на три. У них начались танцы.
- Алекс-Алекс, - несётся ко мне сквозь прозрачные завесы платьев. Натали-Натали. Про таких как ты. Да таких как ты. Я недавно видел тебя в камне, но мне сказали, что это Юнона. Ах, чертовка, Натали. Детские ручки-ножки, порочное тело. А папочка закрывает глаза на французские романы и шоколадные конфетки. Знали бы вы, знали бы. Как она. На что ты способна за конфетку, кисонька? Мой котик, подойди, ложись ко мне на грудь. Замечтался? Пожалуй.
- А как же первый вальс. Я же ангажирована Вами, Алекс, - ну как слепы родители. Задняя стенка её глаз. Там темно и страшно. Там огоньки свечей. И а-а-ах. Дернули за рукав. Как невежли- Случайно. Так о чём там? Да, глаза. Глазки-глазки. С огоньками. С чертенятами. С хитрецой глаза. Плёнка слёз, а под ней плёнка обиды. Только слёзы кап-кап, а обида затаится. Берегись, Алекс, берегись, «чертёночек», она не забудет и.
- Натали, у меня дела с твоим отцом. Здесь найдётся множество юных прохвостов, которые с удовольствием составят тебе компанию, - а не всё ли равно должно быть? Вино и правда с медицинским вкусом. Скоро-скоро. Папочка бай-бай.
- Ну-ну, Александр, нехорошо так говорить о здешних юношах, - разумеется нехорошо. Только сумасшедший называет окружающих ненормальными, считая себя выше их. Только настоящий прохвост. Прыг в сторону. Эта неосторожная гувернантка Бодэ, этот неуклюжий поручик Казаковский, эти грузные танцоры чуть не снесли меня. – За мной, мой друг.
Mon ami. Ха-ха. Друг-друг. Две буквы до врага. Два шага к победе. Папа и дочь. Ах эта мне престарелая мамочка, которая скончалась в прошлом августе. Пришлось ждать, пока снимут траур. Хороша Натали в трауре, делала мне знаки в церкви.
Сюда, на грудь, любимая тигрица.
Да-да. Кабинет папаши Стоцкого. Смотрят мудрыми глазами бородатые предки. Свидетели ночных посиделок с гувернанткой Бодэ. «Ваши, колени, господин Стоцкий, так удобны». Тьфу, гадкая картина. Шкаф. Дидро. Пушкин. Как там его. Жуковский. Одобряю выбор. Байрон. Старикашка-мечтатель. Безнадёжно богатый слепец. Дочка то украшения продаёт, покупает эти непонятные отравы, чтобы не зачать.
Там-там-тадам. Скоро заживём царями, милая Нати. Знала бы ты. Знал бы я ещё сутки назад, что. Но это нельзя. Вслух нельзя. Раскроется. Будет. Чёртов угол.
- Осторожнее, Александр.
Эта фамильярщина. Я Вам ещё не зять, дорогой Вы мой. На столе чётки, богомольный старикашка, богохульная дочь. И это новое общество, не признающее Бога. Отступники. Привяжите меня к стулу, пока не поздно, папаша Тысячцкий, скоро вы лишитесь своих капиталов.
- Вино, отличное вино, ещё Аннушка, когда жива была, привезла из своей поездки во Францию. Преотличнейшее вено. Да-с. Пейте-с-пейте, - не обляпайтесь. Вино, отдающее медикаментами. Это моя совесть медикаментами. Шарики-бусинки. Прозрачный яд. Возможно ль задушить, возможно ль побороть Назойливое Угрызенье? Утром был этот самый его любимый турецкий «кофей». Дурища Глашка, а какой напиток королевский сделала.
- О делах, давайте-с о делах, - молчу. Я буду молчать. Интересно, каковы последствия этого. Оно такое прозрачное, как будто ничего и нет, как вода в стеклянной горошине. Живой ещё. Даже не морщится. Может и правда вода? Какая доса- Ах, чёрт. Задыхается.
- Александр, сыночек, принесите воды, в горле всё пересохло, - воротничок рвёт. Сижу. Смотрит на меня круглыми глазами. Что это? Ужас. О делах, так о делах.
- О делах давайте-с, - улыбаюсь. – Я хочу вашу дочь в свои законные супруги.
Глаза ещё шире. Негодование. Пухлые руки тянутся к стакану с водой. Беру стакан в руку и иду к окну. Холодная. На вкус с металлом. Серебряную ложку кладёт. Когда затихнешь ты в безмолвии суровом? За окном вьюга. Москва-Москва, как много в этом слове.
- Да-да, - говорю, - Замуж её за меня. И миллионы приданого мне, и наследство тоже мне. Я знаю, я беден. Но любовь не знает границ. Тем более. Ещё пара минут, и я буду богат.
Дышит, хрипит, но дышит. О, храбрый старикашка, о, пышнопоножный папаша. Натали-Натали, на что ты способна за эту конфетку? Владимир Иванович, а Вы на что за этот вот стаканчик с прозрачной водой? Ваши лёгкие уже, наверное, сухи. Ваши лёгкие уже, наверное, в огне. Какая досада. Какая, чёрт возьми, досада, что этот стакан в моих руках.
- Знаете, я любил Вас, как отца, - говорю ему, делая глоток. Смотрит на меня пожелтевшими белками закатившихся глаз. Пена изо рта. Пена-пена-пена, как у той клячи, которую я загнал на охоте в прошлом месяце. Что он там у нас в ящиках хранит. Дьявол, не говорите, что эта штука для сексуальных утех? Зелёная пена. Талатта! Талатта! Стоны? Нет, извольте тише, нас могут услышать.
Хм, дневники. Интересно-интересно. Где же завещание-то? Ах, Вы ещё и стишата пописывали. А сейчас попискиваете, как мышата. Хи-хи. За-ве-ща-ни-е. Вещи. Вещи мне не нужны. Мне нужны деньги.
Тишина. Ти-ши-на. Мёртв? Мёртв. И вот я одинок, я волен!
Мёртв. Он мёртв. Je suis a l’Empire a la fin de la decadence.
Чёрт возьми, он мёртв. Этот разодранный воротник. Этот искривлённый рот. И закатившиеся зрачки. Какое ужасное. Какое прекрасное зрелище. Мы свободны Натали!!!
Что же я наделал.
Шагами к двери. По ковру. Цепляясь за ворс. Он ещё там. Он ещё в кресле. Медленно к двери. Пячусь. Пять. Пять минут умирал. А говорил же, что минута и всё. Наврал, подколодный.
- Дмитрий, Дмитрий! – громкое имя для слуги. – Дмитрий, господин скончался.
Посмотрел на меня остекленевшими и бросился в комнату. Бал-бал. Второй вальс. Я успею ко второму вальсу, чтобы танцевать с Нати. Ах, моя черноволосая кокетка. Ах, моя податливая кокотка.
Блеск. Блеск. Музыка играет. Позвольте пригласить? Полковник Беззвёздный в знак приветствия чуть наклонил седовласую голову. Тонкая осиная талия. Рукой обхватить можно. Мы свободны, Натали. Мы. Сво-бод-ны.
- Я люблю тебя, - шепчу. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
- Отец не позволит, - горячее дыхание в ухо. – Но, у меня есть план. Это плохо, это ужасно плохо, но.
- Тсс, - раз-два-три.
Они заглядывают в мои глаза и улыбаются. Эти дамы с бриллиантами, эти дамы с подделками. Эти мужчины в мундирах, эти юноши в сюртуках. Вы верите в Бога? А Вы, а Вы?
Есть у меня для них, послушных, обаянье,
Два чистых зеркала, где мир преображён:
Глаза, мои глаза – бездонное сиянье.
- Прискорбная новость, дорогие гости. Генерал скончалси-и-и-и-и…..