Про уродов

В одном тупиковом переулке жили уроды. Большая семья. Соседи их тихо ненавидели и боялись: уродство присутствовало в том числе моральное. Чтобы выжить, уроды жили тесно, многое терпели, иногда шумели. Никто из них никого не любил. Зарабатывали везде демонстрацией своего присутствия. Ввиду единства законов природы, хуже всех приходилось молодым и слабым. Их делали крайними, и пинали, отлично понимая, что сдачи не будет. Много молодых уродов ушло в небытие, некоторые выросли и уподобились остальным. Так продолжалось, пока один в результате не научился громко вопить, много думать и ещё больше себе позволять. Впрочем, на все его потуги вне семьи родня взирала равнодушно, иногда поплёвывая. Пока однажды урод не принёс зеркало. «Господа, мы все уроды!» – сказал он. Однако остальные этого не осознали. «Ничего подобного!» – возразили, продолжая видеть желаемое. Зеркало разбили, куски расхватали и каждый видел только свой маленький кусочек. Урода прокляли: «Сам урод!» И он действительно был таковым. «Значит, быть уродом – можно, а признать это – нет?» – продолжил он унижение семейного бизнеса. «Нечего на рожи кивать, коли зеркало кривое!» – тыкали в него осколками. И чтобы ещё чего не выдумал, – к примеру, новое зеркало, – учинили суд, напыщенно инкриминировав «оскорбление уродливой чести и достоинства уродов». Как всякого заблудшего его пытались вернуть на путь истинный. В основном словами на «в», «п» и «на». «Вскормлен», «выпестован», «взлелеян», «воспитан», «поставлен на крыло». Увы, ренегат глубоко вошёл в противоречие с семьей, и конфликт с миром кончился для него плачевно. Урод был продуктом многолетних коллективных усилий – нашпигован стандартной начинкой, выварен в общем котле, приправлен семейными специями. Ввиду этого совещались остальные уроды недолго. Три стандартных варианта: бойкот, война, изгнание, опустили в пользу четвёртого: «съесть».