Автор выражает благодарность авторам замечательных советских мультфильмов.
– Любовь, говорите?
К нашему столу вразвалочку подошел грузный и не очень трезвый мужчина. Судя по наряду, модному в столице лет десять назад, и перевязи для меча, он был дворянином; но скорее дворянином мелким и совсем не знатным. Одежда его была изрядно потрепана, а перевязь сбилась.
Не спрашивая нашего позволения, он сел за наш столик и стукнул об столешницу кружкой пива. Пиво расплескалось.
– Эй, трактирщик, плесни ещё! – рявкнул он и повернулся к нам.
– Любовь, говорите? Ха! К шутанам её, любовь эту. И к чертям всех трубадуров, которые её воспевают. Вы ведь нездешние, судари мои, верно. Были ли вы в наших краях лет семь назад?
Мы покачали головами – мы действительно были в Валявии впервые.
– И как вам разруха в нашей стране? Тоскливо, верно?
С ним нельзя было не согласиться. За ту неделю, что мы ехали по этой стране, мы успели насмотреться на нищету придорожных сил, на поборы оборванных стражников, на невероятные цены на все – от сена для коней до услуг лекарей. Да и от разбойного люда отбиваться приходилось чуть ли не на каждом лье пути.
– А ведь это все по любви, судари мои, – пьяно расхохотался наш случайный гость. И увидев непонимание на наших лицах, начал говорить горячо и напористо.
– Вот скажите, похож я, скажем, на первого министра? Нет? Да что вы говорите?! Совсем не похож? А ведь еще семь лет назад я был вторым советником, а это был куда более значительнее какого-то первого министра. Но…
Но какой-то мерзавец-трубадур напел в уши нашей царевне историю о том, что любовь – самое главное в жизни. Что самой счастливой царевной стала та царевна… тьфу, принцесса по-вашему-то, по-заморски… Так вот, что принцесса какая-то сбежала из дворца с трубадуром, которого любила. И было им счастье.
Убил бы мерзавца.
Надо сказать, в то время царевна наша уже была сосватана за купца Полкана. Царь долго рассчитывал, как правильнее единственную дочь замуж выдать. Он не больно-то плодовитым был, покойное наше величество Тимофей II. Всего одну дочку и родил, да и умерла царица наша родами. А Величество и жену другую не взял, и даже байстрюков не наплодил. Тогда это, вроде бы, правильным казалось.
Так вот, вся надежда в продолжении династии была на царевну Забаву. И мужа ей подбирали долго, всех выверяя.
А Полкан был бы неплохим царем. Может быть, даже хорошим. Сам он иногда грубоват был, да и происхождение имел не княжеское. Но выгоду свою он всегда знал, да и людишки его не бедствовали – приказчики с серебра ели, последний работник в голодный год имел кус мяса да куль муки. Словом, хороший был бы царь. Да и муж, наверняка, неплохой. Всё одно, бывает и хуже.
Только после песен тех Забава вздумала, что не любит она Полкана. А стало быть, и женой его она не станет. Потом втемяшилось ей, что без приданого её нелюбимый замуж не возьмет, и принялась действовать. Перебила, переколола, распорола всё, что ей в приданое копилось. А осколки, обломки, обрывки повыкидывала из окна.
Где-то в середине этого действа привлекла она внимание какого-то то ли трубочиста, то ли плотника, то ли ещё невесть кого. Он её с панталыку сбил и как-то ухитрился убедить, что влюбился в неё. Это за пять-то минут! Впрочем, как легко задурить голову романтичной шестнадцатилетней девчонки…
Сговорились они с этим Ваней, и объявила Забава, что замуж выйдет только за того, кто ради неё построит летающий корабль.
Думаю я, неспроста оказался тот Ваня на крыше. Идея-то с кораблем наверняка его была, да только не станет человек в здравом уме придумывать то, чего сделать не может, если наградой – рука принцессы и корона царская. Значит, знал, как сделать…
А надо сказать, что Забава была девушкой взбалмошной и балованной – единственное чадо, как-никак. Сказала и заперлась у себя. Пока корабль не привезут.
Полкан, услышав про желание царевнино, сразу занял своих мастеровых да и по знакомым купцам-гостям спрашивать начал – не слышал кто про чудо это, нет ли у кого?
А Ваня решил ради такого дела спутаться с какой-то нечистой силой. То ли он и раньше с ней знался, то ли после сговора с царевной душу продал, но помогли они ему. Построил он колдовской летучий корабль.
Но и Полкан был не дурак, а соглядатаев у него было больше чем предостаточно. Встретил он Ваню на подходе и попытался выведать у него секрет корабля. Он старым интриганом был, раскусил мальчишку. Только вот секретом оказалась не новинка мастеровая, а колдовские слова, которые христианину и слушать-то противно. Так что приказал его Полкан на дно реки бросить.
Ну и конечно, корабль себе прибрал.
Только вот не осуждаю я Полкана. За такие секреты да корабли у вас за морем в огонь живьем бросают, а у бедуинов, слышал я, в песок на жаре закапывают. По самые уши. А этого – лишь в воду. Чтоб быстро помер и не мучился. А что доброе дело с корыстным совпало – так что ж теперь, добрые дела не творить вовсе?
Притащил Полкан корабль в столицу. Царь порадовался, да и сдуру полез попробовать. Полкан часть слов запомнил и в шутку сказанул. Корабль вверх взмыл и завис. Царь в восторге начал окрестности обозревать и придумывать, как эту штуку в хозяйстве государственном использовать. Народу собралось посмотреть на диковину – почитай, вся столица. А Полкан, который себя уже великим князем чувствовал, рванул к покоям Забавы. Царевна же неладное почуяла и заперлась.
Итак, государь диковину осматривает, Полкан к Забаве ломится, народ на площади толпится. И все бы хорошо…
Только недооценили мы колдовство Ванино. Он, видимо, с водяным на короткой ноге был. Выплыл, словом. И путями тайными, нечистыми, к столице поспешил. Черным ходом на крышу влез, да в Забавины покои, благо они под крышей были.
Полкан же не совсем невежей был. Вламываться к девице благородной не стал, постучал, да и вышел на балкон. Царь тем временем корабль досмотрел, на окрестности налюбовался, а как вниз спуститься – непонятно. Высоты ж – под крышу дворцового, а тот в три этажа. Крикнул он что-то Полкану, Полкан в ответ ему крикнул и лестницу приставную к кораблю протянул.
Нет, что они кричали, не слыхал я. Да и никто не слышал, наверно. Сами судите, корабль на дюжину саженей взлетел, да и ветрено было.
Как бы то ни было, при всем честном народе Тимофей корону снял и на Полкана возложил. Признал нового царя, Полкана I.
И видит тут Полкан, как по крыше Ваня пробирается. Он снова к Забаве, на этот раз уже и дверь снес – а там пусто. Ловили их долго, но прошмыгнули те к колдовскому этому кораблю. Проход на него свободным остался – величеству бывшему не до лестниц было. Вот по той лестничке они и перебрались на корабль. Полкан сам бросился их остановить, да только Ваня сказал что-то, и полетел корабль. А царь наш новый с высоты той – вниз. Все, что мог, переломал, даже лекаря поймать не успели – тут и скончался.
Так остались мы и без царя, и без царевны. Останься она в тот момент, может, по-другому бы обошлось. Но – улетела Забава.
На следующий же день пять знатнейших бояр из старых родов стали свое право на трон друг дружке доказывать. За три дня семерых знатных зарубили в переулках, троих отравили на знатных обедах, а ещё двоих так и не нашли. Северные князья объединились против восточных и войну начали. Всех крестьян в строй поставили. А пшеницу с гречкой выращивать, почитай, некому. Да и поля пожгли да потоптали – восточных княжеств поля, самые урожайные. Боярский совет да мы, личные советники царевы, по уделам своим разбежались. А кто не сбежал – тех поубивали.
И вот теперь сижу я здесь с вами, бродягами, и пью. Потому что делать больше и нечего. А была та история пять лет назад; и боюсь я, что не будет у неё продолжения. Потому что с севера свеи войско собирают, с юга – хан Учукский. А у нас и войско-то кончилось…
– А что Забава? Она-то была счастлива? – спросил я.
– Ха! Счастлива… Мне прознатчик бывший сказывал, из края шейхов пустыни, что далеко на юг отсюда. Приземлились они на берегу морском, с корабля спустились… Тут их и повязали. Ни документов у них, ни денег, ни даже языка басурманского не знают. И порешили бедуины так, что Ваню на рудник отправят, а Забаву-красавицу – в гарем шейхов. Без всякой любви. И что с ними сейчас – я не знаю.
Он уронил голову на стол и пьяно захрапел. Лишь пробормотал, когда мы встали:
– А вы говорите, любовь…