В окно светило яркое зимнее солнце, оно отсвечивало в металлическом корпусе ручки, лежавшей на столе. На улице было влажно, ветрено и тепло, а в кабинете душно и заклеено. Напротив сидел молодой практикант, года двадцать три наверно, – подумал Иван Сергеевич, когда увидел его в первый раз пришедшего в больницу с направлением на практику. И практиканту в глаза отсвечивало солнце с золотой оправы тонких очков толстого Ивана Сергеевича. Не то чтобы очень толстого, но вполне упитанного, с отдышкой после одного лестничного пролета или после обеда, после которого обязательно надо было посидеть.
Практикант, под уставшим взором Ивана Сергеевича, нервно мерил давление какому-то четырнадцатилетнему Иннокентию, Кеше, – худому юнцу с широкими плечами, впалой грудью, тонкими ходулями ног тысяча девятьсот девяносто пятого года рождения, зрение: левый – минус один, правый – минус один и пять… «Сколько же вас еще там явилось на этот медосмотр», – думал Иван Сергеевич, слушая как медленно выходить воздух из манжеты и глядя как практикант, насупившись, упулился в манометр. «Сто десять на семьдесят», – сказал практикант и в его глазах появилась туманная, далекая, боявшаяся показаться из глубины его глаз надежда на похвалу. Он померил давление уже девятерым и не услышал ни слова в свой адрес, с тех пор как поздоровались утром. Не услышал он его и сейчас.
Иван Сергеевич подозвал к себе Иннокентия, вытер голубовато-клетчатым платком лоб, вставил фонендоскоп в уши, приказал не дышать, – повиновался и стал слушать грудную клетку в области сердца. Были мягкие точные удары, вроде все в норме. Иван Сергеевич разрешил дышать и сказал повернуться спиной. Опять дышать не дышать. Иван Сергеевич, двадцать девять лет работает доктором, терапевтом, в одной и той же районной поликлинике, только два раза меняли кабинет и один раз этаж. Он любит собак, у него дома два лабрадора в вольерах: белый – Лайм и черный – Пеле. Это самые близкие ему существа, он любит их преданность ему и свою преданность им. Их здоровье в полном порядке, за это он ручается, – каждые полгода Иван Сергеевич проводит полный медосмотр и хвастается перед соседями и друзьями, что все показатели в норме, «хоть в космос» – шутит он. Поэтому, а еще потому, что за щенков с такой родословной Иван Сергеевич в свое время отдал денег на полмашины, к нему часто водят других собак «на свидание», как он любит говорить.
Он посмотрел еще раз на парня. Повернись еще раз грудью, дыши. «Что-то там было, а то скоро тоже будешь на свидания ходить…», – думал Иван Сергеевич, вслушиваясь в мерные стуки. Не дыши. Хлюпанье или не хлюпанье? Он вслушивался все глубже и глубже, и все больше сомневался. Он закрыл глаза, вены на его висках вздулись, гоняя густую кровь, сердце было у него в голове, между ушей, и он точно стал различать этот шум после ударов, похожий на движение в воде. Он переставлял мембрану маленькими шажками по груди, ориентируясь на звук шагов этого неустанного органа, – в полной темноте. Издалека он стал различать какие-то колючие брызги, которые плескались все ближе. Где? В сердце – в груди! Он открыл глаза и увидел, что Иннокентий все еще не дышит, а Иннокентий увидел, что Иван Сергеевич тоже не дышит, и в глазах его какой-то ужас, и все лицо мокрое. Иван Сергеевич упал со стула, Кеша отпрыгнул от него как от огня и замер, практикант разинул рот и встал, а через секунду он уже щупал пульс терапевта Ивана Сергеевича, но чувствовал только свой, бешено стреляющий в голове.
Прибежала Зинаида Степановна, окулист из соседнего кабинета, оттуда же выбежала скорая и пробежала мимо практиканта, сидевшего в коридоре, и потом все побежали в другую больницу: и Иван Сергеевич – тяжело дыша, и Зинаида Степановна, и пузатый уазик с красной, крестообразной заплаткой на боку, и еще кто-то. И противно пах нашатырь в красной полной руке около мясистого бледного носа будущего терапевта, – нынешнего практиканта. А два черных носа были задраны кверху и выли то по очереди, то вместе две ночи.