Поздно

Михаил Заскалько
                ПОЗДНО
                Рассказ

Оля работала в продуктовом киоске, работу любила, трудилась с удовольствием и с полной отдачей. В бригаде её любили: маленькая, весёлая, незлопамятная, честная. Ей завидовали: из всей бригады она одна была замужем, уже шесть лет. Дочь растёт, Оксанка. Квартира с удобствами, прилично обставлена, телевизор цветной. Муж неплохой, работяга, выпивает, правда, но зато не буянит и всё в дом несёт, в семью.
-Счастливая ты Олька!

А счастья как раз и не было. Ошиблась Оля, ошибся и муж, Виктор: отсутствовала любовь. Увлеклись по молодости, зашли далеко, опомнились, ан поздно. Дабы избежать позора и неприятностей с родителями, подали заявление в загс. Сыграли свадьбу, неплохо справились с ролью счастливых молодожёнов. Думали, надеялись: стерпится-слюбится, родится ребёнок, свяжет узами любви.

И вот шесть лет позади, рухнули все надежды. Никогда их ложе не будет желанным и тёплым. Все эти годы Виктор не трогал Олю, и она была признательна ему за это: исполнять супружеский долг при таком настрое... всё равно, что участвовать в изнасиловании.
Все шесть лет брака они спали врозь. Говорят: можно полюбить из жалости. У них не получилось. Замкнулись, стали нервными, вспыхивали по пустякам. Дома. На работе прилично играли роли счастливцев. Виктор постепенно втянулся пить - "а кто не пьёт?" Так что на общем фоне он соответствовал. Домой, разумеется, не спешил. Заявится за полночь, едва на ногах держится, посмотрит на Олю с жалостью и погрозит прокуренным пальцем:
-У нас дочь! Эх, смотри...

Играли перед людьми, играли перед Оксанкой. А ночами, когда доча сладко спала в кроватке, они мучились, не в силах заснуть. Виктор ворочался у себя на диване, много курил, пил холодную воду. Оля плакала, зарывшись в подушку.
Им не жаль было друг друга - они ненавидели. Жалели Оксанку. Малышка обожала их болезненно, папа с мамой отвечали тем же, в мыслях понося друг друга. Любовь дочки, как болезнь, лишала их трезвости ума, превращая в механизмы.
Шли месяцы, годы, а они всё не решались сделать нужный и верный шаг, продолжая приносить свою молодость в жертву, ради дочери...

Ночью в постели, когда приходила слабость, после кошмарных обрывков- снов, когда мокрела от слёз подушка, Оля по девчоночьи мечтала о смелом, сильном и добром парне, который разрубит этот гордиев узел, освободит её из этой тюрьмы и подарит истинное Счастье. Теперь, когда ей двадцать пять, когда мать пятилетней дочери, подобные мечты кажутся несбыточными. От этого ещё горше...

И вот в понедельник...
К десяти часам было продано мясо, молочных продуктов ещё не завезли - выдалась передышка. Оля принялась наводить порядок, окунувшись в привычные невесёлые мысли, как в ванну с остывающей водой.
И вдруг со стороны улицы прорвалась песня. Это была даже не песня, а скорее стон раненой души, мольба. Это были слёзы внутри.
Оля стояла на пороге: выливала мыльную воду из ведра. Когда она метнулась к оконцу, то увидела лишь спину поющего. Пышная шапка каштановых волос, серый пиджак, простенькие джинсы, рыжие плетёнки на ногах, под мышкой общая тетрадь.

-И вот так каждый день,- подала голос стоящая рядом тучная женщина.- По соседству живёт, снимает комнату. Дома - веселей его нет, а как на улицу выйдет... плачет. Вроде поёт, а вслушаешься - плачет... Поинтересовалась я у Потапчихи, у хозяйки его, отчего, мол. Девушку, сказывала, очень любил. Ушёл в армию, писал ей, она вроде с месяц отвечала, а потом вышла замуж... Ой, заболталась я, меня ж ждут! Мне карамелек тех взвешай грамм триста, да эти, в синеньких обёрточках...

И во вторник, и в среду и в четверг Оля слышала его пение-плач, но рассмотреть "певца" так и не удалось: он проходил всегда в одно и тоже время - около десяти - как раз тогда, когда у киоска выстраивалась очередь из пенсионеров и домохозяек.
Тема песен, берущих за душу, была одна: прошло очень много дней, пора бы забыть Её, свыкнуться с мыслью, что Она чужая жена, но сердце упрямое, как больной в бреду, зовёт Её, зовёт...

В четверг Оля легла как обычно - в начале двенадцатого, - но эта ночь была необычной. Прежде всего, тем, что Оля сразу заснула, едва голова коснулась подушки. И ещё: ей, как в ранней юности, снился цветной сон. Будто она девчонка ещё, в розовеньком сарафане, с косичками до пояса бежит по густой луговой траве; небо голубое, ясное; тёплое солнышко, жаворонки заливаются в вышине. Оля бежит босиком, трава мягкая, бархатная, приятно охлаждает, щекочет ноги. А впереди, навстречу ей кто-то идёт и поёт самозабвенно:
-Только ты мне поверь,
Как верят в шар земной.
Ты стань моей, моей Судьбой-
И мы откроем Счастью дверь!

Проснулась Оля задолго до звонка будильника. Как молоко при вскипании, поднималась в ней лёгкость и радость. Соскочила с кровати, взяла зеркало - и на кухню. Смотрела в зеркало, и не узнавала себя: как шесть-семь лет назад она была красивой и счастливой лишь тем, что живёт, что увидит солнце, тополя, автобусы, воробьёв на тротуаре.

О, как блаженно-приятен был душ в это утро!

Вернулась  в комнату, из потайного места достала весь свой туалетный арсенал, из той, до замужней жизни. Замаскировала морщинку-паутинку, родимые пятнышки, те, что не к лицу. Затем дольше обычного гладила одежду, пушила причёску. В висках стучало, как от вина,  на сердце тепло и весело, точно предстояло её лучшее свидание. Когда? С кем? Пока это не имело значения. Ей хорошо, Боже, как хорошо-то!

Встал Виктор. Бурча под нос недовольство, умывался, шумно плескаясь и, фыркая, отвратительно сморкался. Назойливо лезли в глаза его с кривинкой пористый нос, крикливо вздёрнутые брови домиком, белые кончики ушей, аляповатая татуировка на плече. Господи! как надоело ей всё это видеть! Тошно, точно от постной пищи.

Оля разбудила Оксанку, весело болтая, умыла её, одела, усадила за стол.
-Расцвела? Ну-ну... - наконец, заметил Виктор её состояние, и, по обыкновению, погрозил пальцем: - У нас дочь растёт. Эх, смотри...
Отложил вилку, надкусанный кусок хлеба,   выпил залпом молоко и ушёл.
Оксанка недоумённо глянула на маму: что с папой?
- У папы зубик болит. Ему хочется плакать, но он ведь большой, поэтому сердится. Покушала? Быстренько-быстренько-быстренько одеваемся!
-Куда мы спешим?
-На работу, дочечка! Душно, о как душно стало в этом доме... Пошли, солнышко, скорее на улицу! Да, ёжика можно, возьми. Побежали-побежали...

"А куда, собственно, бежать? Зачем? До работы ещё уйма времени... Что со мной? Заболела? Шальной случай, затмение... Скорей всего от нервного перенапряжения. Всё! больше так жить невозможно. Спектакль чрезмерно затянулся и всем изрядно наскучил. Пора занавес опускать".

До конца работы Оля была необычайно возбуждена, производила отличное впечатление на покупателей.
-Не как машину выиграла?  В спортлото? - любопытствовали подруги.
Оля загадочно улыбалась, напевая что-то весёленькое, самой незнакомое.

В субботу он не появился.
Оля надеялась до одиннадцати часов. Она уже твёрдо знала, что если ещё не любит его, то очень скоро это произойдёт. Только познакомиться с ним, ему сейчас очень плохо, она сможет отвлечь его от дум о той, "чужой жены". Оля была необычно уверена, что у неё получится. И поражалась: откуда во мне такая самоуверенность? Вокруг столько людей, вон все улыбаются, довольны жизнью. А он один в этом мире со своей болью. И она одна. Своей теплотой и нежностью она, как целебной мазью, заживит его раны. Он будет благодарен и ответит сторицей...

Весь день Оля была, как в воду опущенная. Подруги и покупатели недоумевали. Еле-еле дождалась конца работы. Почти бегом дошла до переулка. В каком доме он живёт? Вон женщина развешивает бельё, может, у неё он снимает комнату? Спросить... Полно, возьми себя в руки, не смеши людей. Одумайся!

Она не пошла домой, а решила, как в юности побродить по Дубовому парку, посидеть на некогда любимой скамейке у малого фонтана, подумать, успокоиться. На перекрёстке вошла в телефонную будку, позвонила Виктору, чтобы забрал Оксанку из садика.

На её скамейке сидели. Не доходя метров тридцать, она остановилась. Неужели Он?! Такая же каштановая копна волос, серый пиджак, рубашка в красную клеточку. Да! да! это Он! Надо подойти и завязать разговор, познакомиться...
Спокойно, Оля, спокойно: о твои щёки можно спички зажигать.

Оля сделала небольшой круг, чтобы унять бухающее сердце, зашла слева. Она уже собиралась сесть, ещё не глядя на него, как почувствовала: он уходит. Оля резко повернулась на каблуках, протянула руку, будто звала на помощь:
-Подождите!

-Оля?!- вскрикнул он, и, качнувшись, точно от удара, опустился на скамейку.- Оля...
Оля застыла поражённая: Максим?!..

Да, это был Максимка, школьный друг; одно время Оле даже казалось, что влюблена в него. А он любил её давно, ещё с начала восьмого класса. Оля провожала его в армию, не то в шутку, не то всерьёз обещала дождаться. И не сдержала обещания.
Знакомство с Виктором, дурной хмель новизны отношений с взрослым парнем, потом неожиданная беременность, свадьба, переезд в город. О Максимке она элементарно забыла.
Как-то ездила в Чуйск и от мамы узнала: Максим после армии завербовался на БАМ. И вот он здесь, живёт рядом...
Сколько же они не виделись? Боже мой, целых восемь лет! Как могло случиться, что она не признала его голос, его походку? Стыд-то, какой...

Оля закрыла лицо руками, бросилась на скамейку, разрыдавшись. Максим подошёл, тронул за плечо, умоляюще попросил, как дети просят взрослых:
-Оля... не плачь...
Он присел рядом, достал из кармана платок и, отняв её руки от лица, стал утирать чёрные от туши слёзы. Но они текли снова и снова. Максим что-то говорил несвязное, тянулся к ней и пресекал на полпути...

Сколько это длилось? Час? два? вечность...

Наплакавшись, Оля успокоилась.
-Максимка, родной, как ты, что ты?
-Живу,- улыбнулся грустно Максим.
-Давай... вместе жить,- неожиданно для самой себя выпалила Оля.
Максим помрачнел, странно усмехнулся, тяжело поднялся, сделав несколько шагов, швырнул, точно булыжник:
-Нет.
-Почему, Максимка, почему? - Оля вскочила, подлетела, вцепившись в его рукав, заглянула ему в лицо.- И ты один... и я...
- Ты для меня умерла, давно... Я люблю ту, умершую Олюшку... А ты другая. Другую любить не хочу...
Выдернул рукав и пошёл по аллее.

-Максим!- закричала Оля, как кричат утопающие: "Помогите!"
Он не остановился, не обернулся.
-Я приду к тебе...- Оля догнала его, встала на пути: - Я хочу быть с тобой... Да, я виновата...
-Вы ошиблись адресом,- жёстко оборвал Максим.
Оля увидела его глаза. Она верила, что глаза никогда не врут. Это были чужие холодные глаза, далёкие и недоступные, как любое созвездие...

                Н-Чуйск,1975г.