Раздел 2
– Очнулись?
Похож на артиста Никоненко: такие же усы, мальчишеская косая челочка, такая же сосредоточенность во лбу…
– Вот и славно. А я – следователь Карышев. Матвей Петрович. Меня тут предупредили: никаких вопросов. Да у меня их и нет; так, сижу, размышляю.
– Много жертв?
– Много. Пока не будем об этом. Сижу, слушаю и размышляю. Любопытный у вас бред. Доктор меня утешил: такой бред предполагает источник, из коего организм черпает всякое, в том числе и здоровье. Так что… вот так. И никаких вопросов. А вот ваш следующий вопрос легко угадать: как это вы оказались живы в самом, так сказать… гм…
– Значит, это верно, что под газоном оказалась какая-то противоударная жидкость? Какие-то пружинящие… Словом, сработало.
– Корни, цветной туман, а? – Матвей Петрович вздохнул. – Не вы один бредили этим. Никакой противоударной жидкости нет; газон. Вы угодили в вентиляционную шахту. На ваше счастье ее не успели накрыть чугунной крышкой. Так, лист фанеры, сверху чуть травки набросали… Форум вообще принимали в спешке, много недоделок… А спасли вас сапоги. Там по вертикали такие скобы, – голенище зацепилось и… Никакие туфли, конечно, не выдержали бы. Так что… вот так. Приятно иметь дело с везунчиком. Вроде как и тебе что-то перепадает. Везенье ведь тоже заразно… Ну ладно. Вы не находите странным, что несколько человек бредят на одну и ту же тему каких-то корней? Впрочем, это уже вопрос. И мое время истекло. Вам чего-нибудь принести?
– Водки бы.
– О, это с удовольствием… бы. Вы не представляете, какие здесь строгости: меня – полковника, следователя по особо важным и так далее – как какого-то… Может, фруктов каких?
– Проституток допросили?
– Там с ними идет еще работа, но – дохлый номер. Никто вашу спутницу не знает и раньше никогда в глаза не видел. Гм. Один посторонний и безобидный, так сказать, вопрос, Павел Романович: кто такой дядя Митя?
– Дядя Митя?
– Персонаж вашего бреда. Слушал я, слушал, изо всех сил вникал, но только ребус сей замешан на таких разнородных вещах, что черт ногу сломает. Тут и Иисус Христос, и осел какой-то, те же корни и – дядя Митя…
– А, так это же дядя Митя! Наш городской сумасшедший. Странно, я-то думал, что давно о нем забыл.
– Городской – это, надо полагать, Улала?
– Вы что, изучали мою биографию?
– Не без этого. До свидания, Павел Романыч, выздоравливайте.
Когда он дошел до двери, я сказал ему в спину:
– Матвей Петрович. Когда очень долго – заметьте, очень, очень долго – ждут второго пришествия Христа, приходит его осел. Дядя Митя утверждал, что он и есть этот осел.
– Ага. Любопытно. Весьма любопытно. Ну-с, отдыхайте.
На следующий день он снова пришел и заговорил почему-то о фильме. Из чего я заключил, что более важные вопросы он приберег на будущее и, следовательно, сейчас я выгляжу неважно. Его удивляло, что столь безобидный во всех отношениях фильм вызвал чье-то недовольство.
– Так вы его видели? – удивился я.
– С трудом, но удалось раздобыть экземплярчик. А что?
– А то, что даже я толком не видел. Так, на монтажном столе; в окончательном варианте он был готов уже перед самым конкурсом.
– Говорят, вам прочили «Ладью»? Хотя да, не будем теперь об этом. Я почему интересуюсь: там есть такая вставная новелла, переброс в далекое прошлое, – теперь это модно, да? – ну, эти двое, от Христа, торгуются с хозяином осла… Опять осел, а?
– Ну и что?
– А действительно: ну и что! – Матвей Петрович засмеялся. – Дался мне этот осел.
– Матвей Петрович, я совсем, да? Плох?
– Еще чего! Выглядите вы вполне, хоть сейчас на выписку. А что про ерунду спрашиваю, так где же я вам серьезные-то вопросы возьму. По секрету скажу: не знаю, где копать. По сусекам скребу махонькой метелочкой; одна пыль. Завтра я к вам еще заскочу, может, сформулируется вопросик посолиднее.
Однако ни на завтра, ни на послезавтра он не появился. Пришел на третий день; я как раз сидел в кровати и ругался с доктором, требуя выдать одежду. Симпатичный здоровяк доктор с лысым черепом и курчавой грудью рассеяно смотрел в окно и меня явно не слушал. Как только Карышев вошел в белом холате, косо наброшенном на плечи, доктор почему-то перестал упрямиться.
– А впрочем… – он остановился подумать, но думал явно о чем-то далеком и от меня, и от этой палаты. – Пожалуй, другая обстановка вам не повредит. Возьмите отпуск, съездите куда-нибудь. В деревню, что ли.
– В Улалу, – вставил тут Матвей Петрович. – Чем не курорт: горы; одна Катунь чего стоит. Край родной, зеленые дудки.
– Вот. – Доктор неохотно возвращался из своего далека. – К тому же родственники…
– Нет у меня там родственников. Повымерли, поразъехались. И делать мне там нечего. У меня здесь работы полно.
– Ну, как знаете, как знаете. Не буду мешать.
Когда доктор вышел, Карышев потерял свой бодрый вид. Это был усталый, измотанный человек, и он даже не пытался скрыть это – сидел со свисающими с колен тяжелыми кистями рук.
– Что, намечается «висяк»?
– Да н-нет, н-не совсем… Так вы не едете?
– Далась вам эта поездка. Там копать нечего.
– Да уж разумеется. Я так. Извините, что навязываюсь. Не спал нынче, в голове муть. Пожалуй, отгребу-ка дела в угол и завалюсь на часок.
– Маловато будет. Завалитесь на сутки.
Этот сыщик все больше меня разочаровывал.
Но когда вечером того же дня я поднимался на свой четвертый этаж, он сидел у дверей мастерской на ступеньке и перебирал бумаги в твердой папке.
– Я чего тут сижу-дожидаюсь: сказать, что ехать вам нельзя.
Приступ смеха чуть не стоил мне бутылки, которую я прихватил по дороге. Она скользнула под пиджаком из подмышки, и подхватил я ее уже у колена. Я даже не мог попасть ключом в замок.
– Дайте сюда. Смешно ему.
– Папку не забудьте. Это у вас самоучитель вдохновения? Уж очень неожиданный ход. А почему, собственно, нельзя?
– Опасно.
Я разлил водку, хотя не уверен был, что он будет пить, и нарезал хлеб.
– Сейчас вы мне докажете, что нельзя и что опасно.
– Сейчас я вам докажу. – Он сердито хлопнул свои полстакана, не дожидаясь меня. – Две тысячи первый, июль, взрыв в подземном переходе. Из пятерых пострадавших, из тех, что «крайне тяжелые», выжил один, и он показал… Я лучше процитирую. «Меня отбросило к торговой палатке с висящими там куртками, сверху что-то посыпалось, вроде как осколки стекла, и я провалился в яму, наполненную липкой жидкостью. Мне показалось, что пошел дождь. Потом я понял, что это кровь пострадавших просачивается сверху сквозь тряпки…» Никакой ямы с липкой жидкостью там не обнаружилось. Пострадавший лежал на кафельных плитках Его звали Збигнев Сикора, поляк, промышленник, занимался поставками мрамора в разных концах света. В Москве задержался проездом на Алтай, где его интересовал Онгудайский белый мрамор. Хорошо рисовал, закончил Вроцлавскую художественную школу. Быстро пошел на поправку, а через месяц умер. По неизвестной причине. Год спустя, август месяц. Взрыв в электричке. Погибло двое, третий умер через месяц после выписки из больницы. Утверждал, что его спас какой-то бассейн с соседнего состава. При взрыве «бассейн» опрокинулся, и его накрыло волной какой-то липкой жидкости. Вот дословно: «в этом аквариуме плавало что-то живое, вроде спрута с тысячью щупалец. Очнулся я на шпалах, эту тварь уже убрали, и я еще удивился, что так быстро все подсохло…» Павел Виноградов, без особых занятий, зарабатывал на составлении кроссвордов, придумал несколько новых игр, хороший рисовальщик. Через месяц сел в Барайске в автобус и на полпути между Барайском и Улалой попросил водителя остановиться, вышел, присел у обочины и умер.
– Ну и прочее в этом же духе, – перебил я. – Меня спасла вентиляционная шахта, где притаился спрут; я художник, и ехать мне никуда нельзя. Отличный ход, Матвей Петрович. Разумеется, я поеду. Только что я там буду делать? Чего или кого искать?
– Во-первых, поедете вы не один. Будете под охраной небольшой бригады спецов. На вас будут датчики, микрофон, каждый ваш шаг будет под контролем. Теперь дядя Митя… Кстати, а почему дядя? Он и старше-то вас всего на два года.
– А черт его знает. Еще пацаном был дядя Митя. Не только мы, сверстники, звали его так, но и взрослые. Именно дядя – бугай, и вечно над тобой как-то нависает: у! – Желая изобразить дядю Митю, я привстал и через стол навис над следователем. И сам почувствовал, что не похоже. – Он неподражаем. Дядя Митя, и все тут.
– Странно, что ни в одной клинике края – соответствующего профиля, я хочу сказать, – не оказалось ни одного документа о нем. Ни строчки. Единственное, что нам удалось получить – заключение наших экспертов, но – смешно сказать – со слов людей, более или менее знающих его. Такое заключение гроша ломаного не стоит, однако оно весьма любопытно. «Шизофренический синдром универсальной связи между людьми. Каждый человек связан с другими, особенно родственными по крови, видимыми (подчеркнуто) нитями, нервными волокнами, корнями», ну и так далее. А ведь это – не для слабонервных. Возьмет – раз уж он видит – и разорвет. Или, наоборот, свяжет… Шучу. По-вашему он действительно сумасшедший?
– Матвей Петрович. Дорогой. Плохи ваши дела, а?
– Что, ищу под фонарем?
– Хуже. Под фонарем, который приснился призраку. Кажется, я поторопился со своим согласием.
– Да ведь поиск идет не в одном этом направлении… Ну хорошо, так и быть. Вы не обидетесь, если я скажу, что все нити ведут именно в эту вашу Улалу, но прямых доказательств не приведу? Как говорится, в интересах следствия… – Тут он в сердцах плеснул себе в стакан и сердито хлопнул. – Чего это я тут с тобой сиропы развожу; поступай, как знаешь. Там, у твоего паршивого подъезда видел? – стоят два моих молодца. Не видел? Их задача – сдерживать напор. Звонков, прессы, начальственных окриков, генеральских запросов, пока я тут с тобой… Ладно, справимся без тебя. Проклятая привычка прошарить под всеми фонарями… А знаешь ли ты, что твой дурак коллекционирует трости? Причем редчайшие экземпляры?
– Кто, дядя Митя? Бомж без угла и без крыши? Ладно, допиваем, и я возвращаюсь в больницу. Контузия оказалась серьезней, чем я думал.
– И оценивается его коллекция…Одну минуту. По предваритель- ной оценке … Ага! В 280 тысяч фунтов стерлингов.
– Ха-ха.
– «Трость шведского короля Густава. Посох египетского жреца времен пирамид. Трость Шаляпина. Трости средневековых мастеров фламандских, французских, итальянских…» Дальше идет список вещей ценностью поменьше. Когда ты в последний раз видел его?
– Да уж… Не помню. Лет двадцать.
Матвей Петрович собрал бумаги и постучал по ним ногтем.
– Ты про эти жертвы все-таки дочитай. Знать хоть будешь, какой по счеты стоишь в очереди. Наблюдение я, конечно, поставлю, не хотелось бы удлинять сей скорбный список, но, сам знаешь, всякое может случиться. – Он захватил в пятерню нос вместе с усами, как человек, готовящийся прыгать в воду, и так задумался. – Нет, ты не человек тырла, я ошибся.
И пошел.
– Минуточку! – крикнул я. – Откуда вы знаете это словечко?
– Сторона моя, зеленые дудки. Так что… вот так, землячек.
Сколько же ему лет, если даже я знал про тырло понаслышке? В послевоенные годы так назывался танец, особенность которого была в том, что танцующие не топтались на месте, а безостановочно двигались в одном каком-нибудь направлении, вовлекая все новых участников. Начавшись где угодно, на улице ли возле дома, где встречали фронтовика, на мосту, на ферме, в парке, тырло двигалось из улицы в улицу, с моста на берег к ближайшей деревне, непрерывно увеличиваясь числом, и бывало так, что к концу дня (а то и с продолжением в ночь и на весь следующий день) тырло разрасталось до мамаевой тьмы.
Оставшись один, я заметил, что в мастерской царит порядок. Лишние холсты убраны за израсцовую печь, нигде ни одной пустой бутылки, пол вымыт, кухонный закуток сверкает чистотой, окно протерто. Будут деньги, прибавлю ЭЭ жалованья.