кн. 3, Горожанка, ч. 3

Риолетта Карпекина
                Г О Р О Ж А Н К А.


                Часть  Т Р Е Т Ь Я.

                Г л а в а  1.

     В тот день, когда Реля должна была выехать из Симферополя, Юлию Петровну в конторе позвали к телефону - звонили из Херсона. Она шла по длинному коридору и недоумевала - кто бы это мог быть? Иван?! Но к нему она недавно ездила, дабы прощупать старого жениха. А не удумал ли Иван вернуться к ней? Расписаться по-человечески, взять жить к себе в большой благоустроенный город, о чём втайне Юлия Петровна давно мечтала, совершенно забыв, что она не разведена: - «Теперь-то, - думала она, - когда в её доме остались лишь две дочери, - почему бы, нам не пожениться? Кормить муженьку придётся, разумеется, многих детей, и Веру, и Рельку, когда дочери будут навещать родительницу, да ведь Иван вроде стремился к этому, особенно Дикую обожал».

     Но Юлия Петровна помнила, что херсонский «бирюк» был настроен против их женитьбы, и в тот день, когда приехал «в разведку», как он говорил,  и в день отъезда Рельки из дома.
- Я предложил тебе, Юлия, выйти за меня замуж этой весной, с тем, чтобы помочь твоей средней девочке с чудным именем дальше поучиться. Но ты предпочла вытолкать дочь, как чужую, а не помочь ей жить так, как Калерия твоя это заслужила.
При этих словах бывшего вздыхателя, Юлию Петровну просто перевернуло от неуёмного гнева: на минутку ей показалось, что она готова вцепиться в горло старому дуралею: - «Ну, точно, мечтал потихонечку, что женится на молоденькой - потому и мне отказал, как Чернавку увидел».
     - Да чем же Релька моя тебе так в душу запала? И чего ты, не родив своих детей, так прильнул к чужой дочери! Вот потому, я её и «вытолкала», как ты говоришь, дабы не мешала матери её личную жизнь устроить. Говори, чем тебя моя Дикарка покорила?
     - Чем в душу запала мне твоя средняя? Как раз тем, Юлия - хотя и не должен я тебе этого говорить - что она самая лучшая у тебя девочка, а достойного внимания от родной матери не получила.
     - Да? И что этой недотёпе за особое внимание требуется? Ты, наверное, сам на ней жениться мечтал? - не выдержала, упрекнула, она.
     - Как бы я это сделал, если бы на тебе женился? Помог бы Релюшке дальше учиться, только бы и всего! - возмутился Иван.
     - Но почему ты ей должен помогать учиться, если родитель Рельку не пожелал учить? Наплевал на дочь с высокой колокольни.
     - А вот это ты мудришь, Юля. Сказывали мне родственники из Чернянки, что будто писал Релюшке отец и деньги, чтобы дочь могла добраться до него, слал, да только ты его письма рвала, а деньги, судя по всему, своей любимой дочери отослала. Ой, Юля, накажет тебя Бог, и сильно накажет за такие делишки.
     - Куда уж сильней! Такого страстного мужчину потеряла, как ты, - Юлия Петровна даже глаза потёрла. - Сроду у меня такого сильного, да ласкового не было как ты. А когда дело к свадьбе шло - вышла Релька, в драном платье, и все желания твои делать благие дела испарились.
     - Ты что-то путаешь, Юля. Я приехал жениться - и жениться именно на тебе, заметь, но когда увидел, в чём модная мать водит довольно взрослую дочь, предложил сделать всё возможное, чтобы девушка не страдала, не мучилась с тобой.
- Откуда ты знаешь, что Релька мучилась? - возразила мать.
- Юля, она же человек, и как все люди - дочь твоя уязвима. А то, что она страдает, на лице её было написано, хотя Реля твоя тщательно всё скрывала - гордая девушка! Вот старшая дочь не обделена вниманием.  Это даже по фотографиям видно, которые ты мне с такой радостью показывала.  На них просматривается наглая девица, готовая вырвать изо рта у других последний кусок хлеба. Что она и делала, вероятно, во время войны - вырывала у Рели пищу, как сейчас деньги.
- Ну, Иван, с тобой не соскучишься - уж наглость он по фото определяет! Однако не старайся - я прекрасно поняла, почему ты отказался от меня. Но теперь Реля уехала из дома и не будет нам глаза мозолить, так не пора ли нам с тобой, забыв про неё, повернуться друг к другу? Ты, вон, побаливаешь, я весной чуть на тот свет не загремела. И знаешь, - вдруг решила Юлия Петровна рассказать свой жуткий сон, - знаешь, кто за мной явился?
- Кто же? Уж не Люфер ли твой старый любовник, от кого у тебя первая дочь?
- Точно. И явился он мне сначала молодым, дабы я его узнала, но затем превратился в Чёрта - правда я старалась на него не смотреть - до того страшен. Но он мне навязал своё любимое словечко «дабы».
- С которым, ты и раньше не расставалась, - насмешливо улыбнулся собеседник, разбирая её сон. - Это ты, наверняка, думала про него - вот чёртушка твой тебе и приснился. Мне жена, покойная, часто так является - прямо как живая. И мы с ней говорим-говорим - ранее так не беседовали, всё времени не хватало, - пожаловался Иван. - Вот знал бы я, что она подольше поживёт, если бы я ей не изменял, то был рядом с такой интересной женщиной - лишь после смерти оценил жену.
- Ну, тот прохиндей, я не думаю, что умер, - рассердилась гостья. - Вот не думала, не гадала, что ты так о жене горюешь, как я о своём первом муже никогда. К тому же он меня хотел в Ад затянуть - едва я от него отговорилась. Так он мне, не поверишь!  тридцать  семь  лет жизни ещё пообещал - вот тебе и Чёрт! Приятно, да?
- Чего же приятного, Юлия? Неужели тебе хочется прожить ещё такое количество лет? В болезнях, приближаясь к некрасивой старости?
- Это чем же старость некрасивая? Я знала довольно много людей, у которых была достойная старость, и они ничуть не были огорчены ею.
- У тебя так не случится, Юля, сразу тебе говорю. Все твои плохие дела сделают тебя некрасивой. А самое неприятное - ты захочешь, если уже не желаешь, прожить старость около Рели, но она почти также будет отпихиваться от тебя, как ты от неё отталкивалась.
- Вспомнил! Я ему о Фоме, а он мне про Ерёму! Давай забудем, на часок, про всё и подумаем о своей дальнейшей жизни. И если тебя так беспокоят дети, так у красивой женщины есть ещё две малышки – давай их растить. А старшие будут к нам в гости приезжать, сюда, в Херсон!
- Нет-нет! Релю я, с удовольствием, принимал бы, и помогал ей.  Но Веру, мне на дух не надо. От чёрта рождённая, - сказал насмешливо, - тобой,  Юля,  избалованная! Чур, меня! – Сказал, с горечью, бывший любовник.
Но Юлия Петровна «шутки» его не поддержала, и продолжала настаивать на своём. Ей казалось, что старичка можно взять убеждением.
- Да чем же тебе моя старшая поперёк горла встала, что ты и видеть мою красавицу не желаешь?
- Ладно уж, открою тебе ещё одну тайну, которую мне сказал бывший директор школы в Качкаровке, где Вера твоя заканчивала школу.
- А ты будто знаешь его? - поразилась Юлия Петровна. - Ты, Иван, его в глаза не видел. Или встречался по работе?
- Видел и даже говорил с ним, и вот как судьба нас свела. Когда я поехал в Качкаровку проконсультироваться по поводу здоровья с одной врачихой, которая там практикует...
- Ой, ли! Проконсультироваться ли? Это не к молодой ли евреечке, которая в Качкаровке всех мужиков с ума свела? Один Релькин учитель даже мизинец себе отрубил, дабы только у неё полечиться. А романтическая Релька прозвала её «Анна Каренина», когда лежала в больнице.
- Вот это твоя дочка верно подметила, видно хорошо читала книгу. Та дама похожа лицом и фигурой на бывших светских красавиц.  Но, как я полагаю, твоя дочь не могла восхищаться ею, потому что эта «Анна» пыталась ухаживать за весьма юным музыкантом, имея довольно большого сына - кажется десяти, или одиннадцати лет. Так Реля твоя влюбила в себя юношу и не отдала его развращённой бабёнке.
- Вот за это я Рельку хвалю - впервые в жизни. Но откуда ты всё так хорошо знаешь? Уж, не от самой ли этой евреечки?
- Признаюсь, что это мне поведала она, но без гнева на твою Релю. Хотя то, что она не завоевала тремя годами раньше, чем я приехал к ней свататься, молокососа, явно её огорчало. По-моему, врачиха, на этой почве, немного свихнулась. И не такая она уже молоденькая, как была раньше. Выглядит она на твои годы, хотя может годков на пять или семь моложе тебя.
- Так ей и надо, если ты к ней свататься ездил! - вспыхнула гневом Юлия Петровна. - Сына у неё муж забрал, вот и состарилась.
- Да, вот ты не старишься, выгнав свою прекрасную дочь из дома, - несколько жёстко отозвался Иван. - Но поехал я не только свататься, но и повидать великую травницу в Качкаровке. И у неё встретился с Алексеем Федоровичем, кажется, который тоже хотел её видеть. Помнишь ли ты директора школы, которую твоя старшая заканчивала?
- Подожди, подожди. У директора школы было отчество Миронович.
- Правильно. Это я перепутал. Но этот бывший воин мне, в порыве раскаяния, такое про твою старшую порассказал, что я вернулся домой и раздумал вообще жениться. Если уж молодая дева может делать мужиков несчастными, то, что говорить о её матери?
- Ах вы, кобели! Жалуются они друг другу на молоденьких дурочек, а о своей участи в судьбе девушек не рассказывают. Да может поганый директор школы из Качкаровки сломал жизнь моей дочери?
- Это, устроив её в институт? Сроду бы твоя Вера туда не поступила - усреднённая была ученица, по словам самого Алексея Мироновича. Это он ей, по влюблённости, сделал серебряную медаль. А вот мужику жизнь она здорово искалечила, потому что у него родился больной дитёнок.
- А при чём тут Вера? Не она же родила этого ребёнка!
- При том,  что она не скрыла от беременной женщины, что путается с её мужем, даже намеренно вела себя вызывающе.
- Ну вот! Кобелякаетесь вы, а отвечать должна юная девушка. Будет тебе, Иван, напраслину возводить на мою дочь. Лучше давай поженимся, пока ты не нашёл ещё к кому поехать. Вместо того чтоб головы крутить несчастным бабёнкам, вроде той «Анны Карениной», которую оставил муж, заподозрив измену. Увидишь мою Веру, ты переменишь мнение о ней.
- Хватит, Юля. Пустой разговор получается - ты стараешься бросать мяч исключительно в свою сетку - так у нас ничего не склеится.
- Ладно. Это я к тебе приехала - думала, что помогу болящему, и мне Бог здоровья пошлёт. Супчики тебе поварю, бельишко постираю.
- Спасибо. Меня обслуживает соседка - я ей плачу за это.
- На ней, наверное, или на её доченьке ты и женишься? Ведь тебя молоденькие интересуют, - пробовала улыбнуться Юлия Петровна, но губы её выдали, затряслись, - уж очень она волновалась и гневалась.
- Не говори глупостей, Юля. И соседка, и дочь её, да и сын – все давно семейные. А ко мне хорошо относятся, потому что любили покойницу жену, - с досадой ответил Иван, и даже поморщился.
- А не лучше ли тебе, чтобы за тобой новая жена ухаживала?
- Ты умеешь ухаживать, Юля? Вон как ты с родной дочерью расправилась, хотя она у тебя в домработницах была. Боюсь я, что в случае ухудшения моего здоровья, ты меня спихнёшь в больницу, и приходить даже не будешь. Ведь тебя квартира моя интересует больше. В хибару уговаривать, кого другого жениться на себе, ты бы не поехала. И Верой своей как товаром торгуешь, буквально расхваливаешь её мужчинам. Зачем?
- Ну вот! - зло нахмурилась гостья. - Уже и клейма на мне негде поставить - ты меня и в отношении к старшей выставил злодейкой. Что же! Уеду я, но если ты передумаешь, готова буду продолжить нашу беседу. – Но подумала: - «Да чтоб ты сдох, бирюк проклятый, чтоб я к тебе ещё приехала». 
Юлия Петровна долго гневалась на бывшего любовника. Как лисица и цапля они с Иваном - никак не получается у них сойтись вместе. Причём, себя она считала хитрой «лисичкой» - как и прозвали её в Чернянке, да и в других местах, где проживали. Как ни пытались некоторые женщины с ней поругаться, а никак у них это не получалось. И странно было бы с умом Юлии Петровны ругаться с селянками, потому что более всех женщины её задевали своими гнусными вопросами. Как ни встретят, так интересуются:
- Як ваша донэчка срэдняя, Юлия Пэтровна, учиться? От жэ умна у вас Релечка - кругла отличница була у школи. И гарна же дивчина!
- Круглая отличница была моя Релька или квадратная, а из института её попёрли - и одного семестра не проучилась, - отвечала обычно мать. Она и впрямь вначале говорила, что Калерия поступила в институт в Симферополе, но вскоре дочурочка, по лености, «не выдержала» зачёты, и перевелась на вечерний факультет. Вот ведь пригодились словечки, которым мать обучила Вера. Так из работниц Реля стала вначале «студенткой», а затем «вновь» отправилась гнуть спину на стройке, и якобы продолжала учиться заочно. Так и в письме написала средней, чтобы если Реля приедет домой, то говорила бы тоже самое. А будет говорить, что не поступала, то у матери ещё одна отговорка найдётся - ведь дерзкая девчонка и в школе два-три предмета забросила, едва поняла, что учиться ей дальше нет возможности.
Обставила Дикая всё, правда, довольно оригинально. Сделала вид, что не поладила с математичкой, которая преподавала в Чернянке загадочный, на взгляд Юлии Петровны, предмет - астрономию. Звёзды - уж как разбиралась в них Калерия, но эту тупую «училку» с вечно мокрыми, и потому неприятными, губами, дочь даже на дух не переносила. Та, видимо, тоже терпеть не могла всезнайку – отсюда и тройки по предметам, которые «вела» эта странная и довольно непривлекательная девушка. У которой, кстати, Релька «отбила жениха» (как шептали в селе), сама того не ведая. Ведь этому парню средняя «зразу одказала», не приняла его ухаживаний: - «Наверное, если бы знала, назло этой «лизухе», как старую деву обзывают в селе, парня бы увела, - только сейчас подумалось так Юлии Петровне. - Но Дикая наша, не такая. Вот у Верочки отбивать женихов, или у меня - на это она способна, но не у страшной «училки». Страшилки, которая всегда облизывала свои мясистые губы, думая, что привлекает к себе внимание, не понимая, что этим только отталкивает от себя парней. Кто же станет целовать «вечно слюнявую»? Реля её тоже, наверное, не переносила за это, как рассказывали «кумушки» она даже пыталась выправить дурную привычку учительницы, но как! – «Лишь моя Дикая могла додуматься, что старой деве, можно читать мораль на уроке».  Юлия Петровна представила лицо дочери при этом.
- Антонина Ивановна, вы мэни пробачьтэ, алэ губы облизують языком гулящи в деяких южных державах - тим самым давая зразумиты клиенту, що воны бажають пыты, чи поисты, щоб их повэлы до ресторану.
Старая дева, как, смеясь, поведали Юлии Петровне, была возмущена наглостью ученицы - правда женщины называли дерзкую «смелой», да ещё советовали пойти к директору школы, дабы «лизуха» не наставила умнице троек, вместо пятёрок или четвёрок в Аттестате. Но, к их удивлению, родительница этого не сделала. Тройки - это замечательно, пусть дерзкая почувствует на своей шкуре, как обижать людей, от которых зависишь.

Впрочем, такие предметы, как математика, физика и астрономия не нужны были её вредине. Ведь Дикая сильно увлекалась литературой, и уж если бы она поступила в институт по призванию, то держалась бы за него, как за самое большое благо на свете. Хватка у Рели была изумительная, не то что у Верочки, которая - промучившись почти три года в институте, куда, чего уж греха таить, разумеется, попала не случайно, а «по блату», как говорили, про таких студентов - намекала уже матери, что трудиться по специальности вряд ли будет. «Заявки» эти немного тревожили Юлию Петровну - выходит доченька, выкачивая немалые деньги из семьи, даром учится, если диплом у неё будет «пылиться» на стенке, лишь напоминая о студенческих годах. Дикая, если бы ей случилось учиться, использовала бы потом все свои знания, чтобы диплом не остался красивой бумажкой - эта дочь умела «довести до ума» всё, за что бралась. Мать прекрасно понимала, что лишь благодаря Дикарке остались жить две Атаманши, которых «малышка», как называл дочь Олег после войны, буквально отвоевала от лихой смерти - сама не доедала, а сестрёнок кормила. Правда эти две разбойницы, когда уехала их няня, прямо с цепи сорвались. Младшие, не раздумывая, стали подбираться к платьям, юбкам и более необходимым вещам, таким как материны пальто - всё им «нужно было», всё они готовы были перешить на себя. Когда-то Юлия Петровна радовалась тому, что растут у неё доченьки – кроме Веры - рукодельницы, всё, за что они не возьмутся, под их руками спорится, а теперь рыдает от рвения своих малышек. Релия, разумеется, сдерживала сестёр и совсем не словами, а своим аскетическим образом жизни. Средняя дочь, попытавшись достучаться до сердца матери и не получив должного внимания, не переделывала её платья на себя, а отступала со слезами на глазах. Но, как теперь понимала эти тихие отступления Рели Юлия Петровна, в дальнейшем откликнутся матери тяжелейшими последствиями в отношениях с дикой дочерью. Как ушла она из дома в рваном платье, так и отложится эта картинка в памяти не глупой, надо хоть себе признаться, девушки. Дерзкая и непокорная домашняя раба, разумеется, не забудет эту печальную веху в своей жизни.
Юлия Петровна и по сей день, не могла понять, как же удалось Калерии так лихо ускользнуть от неё? Уж мать ли Дикарке не строила преград? Или, как говаривала сама Релька, «перекрывала кислород»? Другая бы, на месте средней дочери, и даже не такая угнетённая, не сумела бы выбраться их тех сетей, какие расставляла Реле Юлия Петровна. Немало было известно примеров, когда такие же пылкие, неуравновешенные девушки, как Релька, бросались с моста в воду, или вешались - но уходили из жизни навсегда. А эта выстояла. Война ли в её среднюю дочь вложила такую силу, или то, что ей пришлось после великой разрухи спасать от смерти сестрёнок? Но что-то дало Рельке столь стойкий, боевой характер, что она смогла бы выдержать и более сложные удары судьбы, чем давление со стороны матери: - «Чудеса, да и только!»
Такие мысли пронеслись в мозгу Юлии Петровны, пока она вышагивала по длинному коридору конторы. Кто же, все-таки, звонит ей из Херсона? Если Иван - то это решение судьбы немолодой уже женщины. Учитывая, её ошибки со средней дочерью, она не оттолкнёт своего будущего мужа, решит полюбовно все их дела, если он вздумал не только помириться, но и жениться на ней: - «Только бы не забраковал меня, как прежде. Разумеется, что после женитьбы, я первое время буду вести себя тише воды, ниже травы - во всём угождать ему - лишь бы поселил в своей шикарной, городской квартире. А там, пообвыкнув, я, возможно, отомщу ему за все издевательства надо мной. Хам какой! Унижал и презирал меня больше года! Да я ему с лихвой всё это верну – только бы женился. Но сейчас возьму трубочку, и поговорю с ним покорно».


                Г л а в а   2.

     Вполне уверенная, что вспомнил о ней «херсонский бирюк», Юлия Петровна всё же спросила секретаршу: - Кто звонит? Уж не Иван ли Семёнович?
     - Нет, - ответила ей по-русски приятная женщина, которая гордилась, что умеет говорить без акцента. - Его баритон я хорошо помню. Это звонит мужчина, но не он.
     - «Ещё бы ты не помнила. Он, наверное, и к тебе сватался», – это было последнее, что подумала модная женщина, беря трубку: - Алло!? У телефона Юлия Петровна. Кто меня спрашивает?
     - Твой бывший возлюбленный, Юлайка.
     Немолодая женщина вздрогнула - так звал её только... Люфер, но много-много лет назад. Даже ворвавшись в её болезненный сон весной, и желая утащить её в Ад, он так не называл свою «любимую женщину». Но не показывать же секретарше, которая во все уши её подслушивала, что она испугалась «чёрта болотного», как назвала Люфера когда-то Реля, едва ли догадываясь, как точно она угодила в цель.
     - Кто это мой бывший возлюбленный? - жеманно проговорила Юлия в трубку, и подняла голову, расправив плечи. Пусть видят главные глаза и уши села, что и её кто-то продолжает любить.
     - Как это кто? Такой у тебя был один.
- Ну, уж один! - совсем по-детски возразила Юлия Петровна, хотя прекрасно сознавала, что перед Люфером, который видит сквозь землю, ей притворяться не пристало. - Я многих любила и меня тоже.
 Краешком глаза она заметила, что секретарша удивилась её откровению, едва не свалившись со стула, по крайней мере, вид у неё был довольно глупый.
 - Многие-то многие, но первого отца своей дочери и своего благодетеля, который отвалил тебе ещё так много жизни, как ты захотела, могла бы узнать по голосу.
- Когда ты меня навещал весной, - осторожно заметила Юлия Петровна, косясь на секретаршу - то голос у тебя был какой-то мальчишеский. – «Чуть не брякнула, что был у меня Люфер во сне».
- Разумеется, я же тебе явился совсем молодым, чтоб ты признала меня. А теперь я выгляжу на твой возраст и голос, соответственно, изменился.
- Что тебе надо? - довольно строго спросила бывшая любовница. - Ведь мы договорились, что ты не будешь меня тревожить много лет, - сказала и затаилась. А ну как Чёрт передумает и не даст ей пожить? Теперь ещё не старая женщина боялась смерти, как своего наказания, за неправильное и неровное отношение её к дочерям. Строжничая с отцом Веры, она испугалась, что смерти ей не миновать.
- Не бойся, Юля. Я не передумал. Живи ещё. И должна ведать благодаря кому ты осталась на Земле.
- Я помню-помню - разумеется, тебе!? – «Вот, он и мысли читает как Релия, на расстоянии. Но девица-то относится к светлой силе, как говорила мне Домна, крестившая Рельку, а Люфер – точно Чёрт безрогий».
- А вот тут ты ошибаешься. Одна из дочек твоих помогла красавице-матери на Земле задержаться.
- И, конечно, это наша с тобой дочурочка Вера? – «Не очень он считывает», - обрадовалась женщина.
- Нет, не Гера, и даже не Атаманши твои, в расчёте на кого ты и просила ещё пожить, якобы, вырастить их. Но мать ты плохая, Юля, лучше бы девчонки росли одни. Или Реля бы вернулась их опекать, вот тут бы я ей вредил, как только мог. Но ты же жадная к жизни, Юля, не мог я тебе отказать.
- Значит, своим жизнелюбием я спасла от тебя Релю. – Юлии Петровне показалось, что она слышала, как на другом конце провода скрипнули зубами. –  Но если не малышки спасли меня, то кто же тогда?
- Считать ты разучилась, моя любимая? У тебя, их всего четверо.
- Неужели та, которую в селе называют Дикаркой? «Вот, я спасла её от когтей Люфера, а она меня», - обрадовалась Юлия Петровна и тут же испугалась: - А ну как опять подслушает мысли?»
- Дикарка или, как ты её ещё обзывала Чернавка, но только из-за неё ты осталась ещё доживать самые трудные для себя годы, - продолжал он запугивать бывшую возлюбленную, не понимая, что для Юлии его слова были пустым звуком. Уже то хорошо, что перестал чертяка прислушиваться к её думам.
Как это она станет плохо жить? Как жила, так и будет жить, забывая, что не всегда ей быть молодой, о чём ей неоднократно уже давали понять. Правда женщина всё это списывала на злобу своих врагов – она ведь не раз ещё поразит соперниц своих.
- Но как это, может быть? – высказала она своё неверие. – Как Реля могла помочь мне?
- В двух словах: если бы твоя, обиженная тобой дочь, не захотела бы навестить тиранку-мать, похоронили бы тебя этой весной. Она подключилась к твоему сну и вступилась за мать – тем спасла.
- Уж будто бы!? - храбро огрызнулась Юлия Петровна. Теперь она, точно зная, что не умрёт в ближайшие тридцать семь лет, могла позлить своего бывшего возлюбленного - не замуж же за него идти.
- Точно! Но я не поэтому звоню. Пытался я твою дерзкую девчонку в нашу веру затащить - соблазнов ей таких наставил, что другая бы не устояла, а твоя Релюха сумела.
- Знаешь, даже, как её зовут? - искренне удивилась Юлия Петровна.
- Всё давно знаю от тебя же. Знаю, что взяла она силу от Космоса – он ей и имя дал. Знаю о том, как она дорогу Герочке в любви перебегала, не отдавала ей самых любимых своих, да дочки нашей, парней.
- Это поклонников отбивала, что ли? – Юлия Петровна покосилась на секретаршу: - «Что Дуня подумает, услышав эти реплики, но пусть думает что хочет. Разъяснять я ей не стану».
- И это тоже. Но твоя темноволосая девушка - с чистой душой. Сейчас я послал ей самое тяжёлое и последнее испытание, и сильно надеюсь победить - вот тогда мы с тобой на свадьбе спляшем.
- На чьей свадьбе? Моей Дикарки? Ты хоть знаешь, что она ко мне скоро приедет в отпуск?
- Разумеется, знаю. Вот я и кинул ей навстречу доброго молодца, моего племянника, который едет на похороны матери, так что если Релия твоя не устоит перед ним, то приведёт в наше стадо и Тёмку. Двое чистейших - это ли не победа Люцифера, который всегда борется с добром?
- А что? Твой племянник вроде Рельки моей?
- Это не телефонный разговор, Юлайка. Собирайся-ка ты в Херсон, где мы с тобой проведём денёчек и ночку, перед их приездом, вспомним молодость - твою конечно, потому что я вечно молод - и если захочешь, поговорим обо всём, – телефонная трубка гнусно хихикнула.
- Согласна. Отпрошусь сейчас встречать дочь у нашего начальства и приеду. Разумеется, мне «цикаво зустритыся, и побалакать» с давним другом, и отцом моей старшей красавицы, - шокировала грамотная женщина онемевшую секретаршу - пусть разносит потом по селу сплетни.
- Так я тебя буду ждать к четырём или пяти часам на остановке.
- Ты знаешь, откуда я буду ехать?
- Чудачка ты, а куда я звоню? В Чернянку. Прости, но я так хотел насолить твоей Реле, пихнув её доучиваться в село без света. Но она, видно уж в силу вошла, как явилась туда, так свет за собой притянула, и в канал, к её же приезду, воду запустили.
Юлии Петровне хотелось отругать негодяя, ведь не только Рельку, но и её, и малявок хотел заставить жить в темноте этот демон тьмы. Но решила не портить отношения с отцом старшей дочери – авось ещё пригодится он Верочке, хоть и сердится, что та сменила имя.
- Но силы её не хватило на то, чтобы разгадать наши с тобой козни, и найти метрику, чтобы не портить Аттестат – это мы с тобой хорошо сделали, - продолжал насмешливо собеседник.
- «Хорошо-то, хорошо, - подумала Юлия Петровна, - этой гадостью мы оба угодили Вере, что Чернавка не поступила в том году учиться. Но как же ты не знаешь, Чёрт поганый, что если  замуж Релька выскочит раньше Веры – это твой дочери будет горше всего». Но ничего этого не сказала Люферу - чёрта не переспоришь – может, удастся уговорить, когда они увидятся.
- Да-да, так до свидания, - поспешила она закончить разговор. - Поговорим потом, у нас есть о чём побеседовать, и что сказать друг другу.
- Жду тебя, Юлайка. Не задерживайся.

Как на крыльях, летела Юлия Петровна в Херсон. Разумеется, она вовсе не ожидала, что Люфер предложит ей пойти за него замуж, да и не хотелось, на старости лет, связывать с ним судьбу. Годы не молодые, и ведь она знала, сколько гадости может получить от этого...  кого? Человек ли был этот чертяка, или?.. Странные чувства испытывала Юлия Петровна к бывшему возлюбленному - хотела его увидеть, и боялась до ужаса. Это создание не то небес, не то преисподней пугало её, и притягивало одновременно.
Правда, они встречались уже этой весной во сне, в котором вредный Люфер чуть не утащил её в преисподнюю, но видно передумал, отпустил довольно надолго. За это время Юлия Петровна поищет, как подобраться к Богу, и поможет ей, судя по всему, Калерия, её приезды к матери, если, конечно, Люфер и Дикую особу не повернёт в свою веру. Мать не лишь из-за Веры не желала, чтобы средняя дочь вышла замуж раньше старшей, но и свою корысть имела – вот пусть Релька сначала приведёт её к Богу, потом уж свою жизнь налаживает. Подумала так Юлия Петровна и испугалась – а ну как Люфер, на расстоянии, прочтёт её мысли? И вдруг они не свяжутся с его желаниями. А они, наверное, не свяжутся, потому не зря хитрый мужик свёл в одном вагоне Релию со своим племянником, чувствовала Юлия Петровна  - поженить он их хочет. Но что там придумал бывший возлюбленный? Создали они когда-то вместе девочку, которую Люфер приказал назвать Герой, а сам отстранился от воспитания дочери. Но возможно это и к лучшему - может Вера, взяв себе новое имя, станет не такой невыносимой, как её отец. Возможно, Реля, каким-то образом, влияла и на старшую сестру, хотя бы тем, что отбивала время от времени у Веры поклонников. Разумеется, это не способствовало большой любви между сёстрами, но каждый раз, получив отставку, сначала у будущего учителя - Павла, а позже у довольно надменного Славы в Качкаровке, Вера переставала считать себя пупом Земли, прекращала на время вредничать, пугать мать своим нравом.
Вряд ли старшая задумывалась, почему Рельке, которую они вместе с матерью лишали редких радостей – например, того несчастного платья в Маяке, которое должны были сшить вечно непокорной девчонке, а получила двойную обнову Вера - почему плохо одетой сестрице удаётся отбивать парней у такой роскошной девушки, как Вера? И радовалась, думая, что лишив сестру платья «прижала Дикую к ногтю». Получается, Релии каждый раз, каким-то образом удавалось пережить подлости матери и сестры, а «прижать» несчастье может как раз Юлию Петровну и Веру. Мать тяжко вздохнула. Она бы не думала о предстоящем наказании ей и Верочке, если бы своенравная средняя не предсказывала ей, нередко, чем может обернуться неразумная любовь Юлии Петровны к своей старшей дочери. И ведь что бы Релька не пророчила, почти всё исполняется. Не сразу, разумеется, но через неделю-вторую, а то и несколько месяцев спустя. Теперь мать подозревала, что может быть и через годы. Получается Калерия глазами или сердцем - могла «видеть» жизни других людей.
- «Вот, стала я когда-то атеисткой, перестала Богу молиться, как меня матушка учила. И пристал ко мне дьявол-Люцифер, и совратил меня - ещё и дочь от него родилась. Как же мне теперь Веру да себя на путь истинный наставить? Не даст ведь мне этого сделать Люфер - он и сейчас мысли мои может почувствовать, и наказать за это» - Юлия Петровна сильно испугалась за себя и за старшую дочь. Так перепугалась, что перестала совсем думать, хотя это трудно было.
Наконец автобус остановился возле вокзала. Взволнованная и напуганная Юлия Петровна выходила самой первой, ища в толпе куда-то вечно спешащих горожан, своего старого возлюбленного. Но не находила. Неужели, Люфер не постарел, а снова нахально молод? Таков же, каким он явился весной в сон своей давней возлюбленной?  Это было бы обидно.
      
- Юлайка! Ну, чего ты испугалась? Да постарел я, вернее стариком нарядился для встречи с тобой, дабы не шокировать шикарную женщину. И не стану я тебя упрекать за лоск, как тот, за кого ты замуж желала ещё этой весной, но он тебя не взял из-за Релюшки же. Как лакмус твоя дочь - через неё высвечиваются все твои плохие стороны.
- Что это ещё за лакмус такой?
- Ай-яй-яй! А ещё учёной женщиной себя считаешь, - посмеялся над ней этот дьявол. - Спроси у дочерей своих маленьких, что такое лакмусовая бумажка - они-то уж, наверное, знают.
- Не стану спрашивать, - рассердилась Юлия Петровна, - сама уже догадалась, что за «лакмус» такой для меня моя противница-дочь.
- Зря ты её противницей называешь - тебе бы в союзницы твою умницу призвать. Ведь если бы ты хорошо относилась к этой самой Реле, то вышла бы уже сейчас замуж в Херсоне, и мы бы с тобой тут возобновили прежнюю страсть, и все болячки твои вылечили бы. Конечно, ради твоего здоровья, пришлось бы загнать твоего женишка в преисподнюю, откуда он выкарабкался как раз благодаря твоей нелюбимой дочери. Девушка вышла тогда к вам, если ты помнишь, поглядела жалостливо на поклонника твоего, потому что чувствовала, что если ты его заарканишь, то не жить ему больше, чем полгода на белом свете. Да ещё стала жарить картошку, чем ещё больше его поддержала. Благодаря жалости чужой дочери, да картошечке, он более двух десятков лет ещё проживёт.
- Уж будто бы? - возразила Юлия Петровна. - Такой больной!?
- Можешь мне поверить. Я знаю, что говорю. Реля - сердцем лечит, если человек ей нравится, как она вылечила раненого отца, как спасла сестёр, племяша моего, который сейчас едет вместе с ней в Херсон, во сне излечила, совсем не зная парня. Тебе, Юля, станет помогать, если ты к ней будешь лучше относиться.
- Я думаю, что это не из-за Рельки меня Иван не взял, а ты что-то сделал гадкое? Это ты его к врачихе послал в Качкаровку? И не ты ли «просветил» его насчёт нашей общей доченьки, её отношений с глупым директором школы, этим развратником Алексеем Мироновичем?
- Что ты, Юлайка? Это чистые людишки, вроде твоей Рели постарались, дабы не женился он на тебе. Я часто чую, шкурой своей, что кто-то, время от времени, мне ставит подножку, а я хитрость да сноровку свою вроде бы теряю - вот доброта что творит. Теперь поцелуемся!?
- Ну-ну, ты не балуй. Уже подбираешься к моей Реле -  так я целоваться с тобой не буду!
- А ты будто бы так дорожишь своей средней бунтаркой? Ну, каким я тебе показался молодцом?
- Язык у тебя подвешен, как прежде, Вруль Люферович! Наври ещё, что морщины сам себе намалевал, как говорят украинцы, тогда я точно поверю, что передо мной Люцифер. Так зачем тебе понадобилась Релия?
- Повторяю вопрос - неужели ты так дорожишь средней дочерью?
- Дорожу, раз ты сказал, что от её расположения я живу ещё.
- Да ладно, Юля. Если она перейдёт на нашу сторону, тебе станет лучше - тебе удастся руководить ею, как ты желала.
- Да как же ты думаешь её перетянуть, если до сих пор не смог?
- Юля, не все женщины азартно бросаются на мужчин, вроде меня. Твоя Реля - как раз такая гордячка, об которую можно челюсть сломать.
- Да, она тот ещё орешек - мне не по зубам была.
- Мне тоже, - Люфер комично вздохнул. - Ну, пойдём, угощу тебя, любовь моя прежняя, газированной водой, давно уже сам пить хочу.
- Вот, если бы сам не пожелал, то и меня бы не напоил. Каким ты был сквалыгой, таким и остался.  Каким ты был, таким ты и остался, - повторила с горечью.
- Прямо как в песне из «Кубанских казаков», - захохотал Люфер. - Ну вот, и девушка красивая, которая нас напоит. У дурнушки я б не стал пить даже воду. Нам пару стаканов, с двойным сиропом, красавица, - извивался ужом, чтобы позлить Юлию.
- Мэни воду тилькы що привэзлы. Вона холодна.
- Тай що! - шутил Люфер, легко переходя на украинский язык. - Чи зараз нэ лито? Юлия, ты хочешь холодненькой водицы?
- А куда деваться, раз другой нет. Но ты, дорогой мой, так прекрасно умеешь говорить по-украински, прямо как Реля, когда училась. А водицу я медленно пить буду, дабы горло не простудить.
- Пейте, - отозвалась продавщица. - Водичка хорошая, с сиропом.
Юлия Петровна с укором посмотрела на молодую нахалку.
- Вы бы, женщина, не строили глазки незнакомым мужчинам, а наливали, как положено - с двумя, как вам было заказано, а не с одним сиропом. А то вещички, наверное, покупаете на ворованные деньги?
- Купышь, з такимы клиентамы. Щэ й свои докладывать приходится.
- Не грусти, девушка, - сказал Люфер, вынимая десятку. - Вот тебе немного грошей, на случай, если у тебя растрата сегодня будет.
- Та чи мэни трэба ваши гроши? Визьмить сдачу.
- Не надо! - Люфер решительно отмахнулся рукой.
- Тоди спасибочки. Попыйтэ щэ водички.
- Достаточно. Мне ещё с бывшей любовью покалякать надо. Пошли, Юля, погуляем, в магазинчик за вином зайдём. Потом я тебя домой к себе повезу, дабы ты отдохнула с дороги.
- Ты же вроде сказал, что племянник твой приезжает, - спросила, отходя от назойливой продавщицы, Юлия Петровна. - И каким образом он приманит Релю к нам? И вообще, что это за организация такая?
Люфер посмотрел на Юлию Петровну своими рыжими, с красноватой окантовкой по краю зрачка, глазами, и не ответил на последний вопрос - начал сразу с основного:
- В том-то и дело, что «выдал» я им билеты в один вагон поезда, который приедет завтра, часиков в десять в Херсон.  В дороге-то они и должны полюбить друг друга.
- Чудак-человек, так и вызвал бы меня завтра - я бы приехала шестичасовым автобусом - и наговориться бы мы успели.
- А ты бы смогла, Юля, до завтрашнего утра дотерпеть, не зная подробностей?
- Пожалуй, что нет. Заинтересовал ты меня своим сообщением. Но, я своих Атаманш не предупредила, что не вернусь сегодня из Херсона.
- Пустяки. Позвони в контору, им передадут, дабы они не боялись дома спать одни. А девочки у тебя самостоятельные, я знаю.
- Вот ещё! Деньги тратить на разговоры! - возразила хмуро Юлия.
- Да я тебе дам грошиков - знаю, что ты скуповата, если не Гере посылаешь, - откровенно издевался над ней Люфер, как прежде.
- Верно, для Веры я почти не жалею, она же учится, - также ядовито отозвалась Юлия Петровна, пусть чувствует - она его не боится.  – Ты бы так помогал своей дочери, как я помогаю.
- Знаю я, как она учится, но расстраивать тебя не буду. И добавлю денежек, дабы ты среднюю дочь встретила хорошо в своём доме. Для того, чтобы она с охотой ехала к тебе во второй раз. Очень важно для тебя, Юлия, для твоей будущей жизни, дабы Реля чаще тебя навещала.
- Я, кажется, это уже усвоила. Но почему ты о своей дочери так не заботишься? О Вере, - напомнила она забывчивому мужчине о главном.
- Ну, ты скажешь - не забочусь. Наша Гера, которая назвалась Верой, всё имеет. Пора тебе, Юля, среднюю полюбить, иначе умирать тебе будет довольно тяжко, хотя и через много лет.
- Вот! Ты меня опять пугаешь?
- Не пугаю, а предупреждаю. Тебя уже жареный петух клюнул в эту весну - застонало сердечко?
- А то ты не знаешь! И чего это ты меня начал жалеть?
- Ладно, вот тебе деньги, пока я не забыл. Дабы покормила дочь, когда встретишь - на автобус не сразу вы попадёте.
- Добрый ты, оказывается мужик, когда надо кого-то приучить или к рукам прибрать. Ну, а вдруг завтра ничего у тебя не получится?
- Как будет, так и будет, но девчонку ты свою побалуй хорошей и калорийной пищей. Не для того, чтобы Реля толстела, а дабы хоть чуток к тебе сердцем повернулась.
- Ну, а если и с племянником у тебя ничего не выйдет, - терзала далее Люфера Юлия Петровна - ей понравилось говорить ему неприятноё.
- Мой племяш, как и твоя дочь - очень они упрямые, но это и отводит от них все беды, которые, по их мнению, могут принести им плохие люди, к которым Артём мой, без зазрения совести, относит дядю.
- Меня тоже доченька не жаловала, как ты знаешь. Но какова мать у твоего племянника?
- Эта баба была жёстче тебя, хотя вы с ней чем-то похожи – в стремлении хорошо одеваться, я полагаю. Так вот ты всего лишь загоняла девчонку в могилу, хотя она на тебя работала...
- Так уж и загоняла? - возмутилась Юлия Петровна.
- Дорогая моя! Хоть передо мной не ломай комедию – я-то тебя прекрасно знаю - следил за тобой столько лет. Но хватит нам ругаться. Ты же о матери Артёма хотела узнать. Так вот, эта баба, давила на сына не только морально и материально, как ты на дочь.  Сестрица моя ещё хотела, дабы сын стал её любовником, от того и умерла, что не сумела.
- А разве бывают такие матери?
- Да сколько хочешь! Она же со сдвигом в голове. Но Артёмка мой не долго с ней мучился, как и Реля твоя, сбежал, едва окончив семилетку. Десятилетку окончил уже в Одессе, где и поступил в мореходку - был на фронте, потом окончил училище, теперь вот за границу плавает.
- Чего же ты такого хорошего парня хочешь совратить?
- Боюсь я его, Юля. Когда-нибудь он поборет меня, и придётся мне помирать, как самому обыкновенному человеку, правда попаду опять же в Ад, где уже буду не начальником, а мелкой сошкой, если Артёмку да Релю твою в свою веру не оборочу, не сделаю их такими же, как мы.
- Ой, Люфер-Люфер, много ты на себя наговариваешь.
- Ладно, Юля. Мы у магазина. Бутылочку тебе купить?
- А ты будто не пьёшь?
- Пью, если женщину хорошую встречу. Вот как сегодня, - пошутил собеседник. - Так покупаем?
- Покупай. И закуски хорошей. Да не мешало бы тебе подарок когда-то любимой женщине сделать. Не разу ведь не преподнёс, хотя я тебе такую красивую дочь родила.
- Ладно, куплю тебе. Чего ты хочешь? Духи? Самые дорогие куплю. Душись на здоровье. И выпьем, дабы наши планы оправдались.
- А ты разве не чувствуешь, оправдаются они или нет?
- С такими чистыми душами, как у твоей дочери, да у племянника, никогда не угадаешь - они мне не подвластны ещё. Однако надеюсь.
- Но зачем ты хочешь мою дочь в твою веру окрестить?
- Ха! Так мне за это в моём ведомстве, внизу, награду могут положить - ведь у нас там тоже план, который надо выполнять.
- Не смеши меня, Люфер! Как это я забыла, что ты такой врунишка? И в былые годы ты частенько болтал несуразное. Уж не оба ли вы чокнутые, со своей покойницей-сестрой? А то врёт, что Рельку он в свою веру затащить пытался - если бы делал это, что-то да получилось бы.

                Г л а в а  3.

- Ох, старался, Юлайка, ох старался. Самое первое - подбросил ей в Симферополе жениха из нашего племени, хотя не красавца, каким я был в его годы, а горбатенького, но богатенького, потому как понял, что твою светлую душой дочь только таким парнем и можно смутить.
- Да, пожалуй, Релька могла пожалеть его. Она довольно странно ведёт себя по отношению к беспомощным и убогим.
- Ничего странного по человеческим меркам, но не по нашим с тобой. Однако я бы сделал так, что жила бы Реля твоя у него, как...
- Чего же не договариваешь? - дерзко спросила Юлия Петровна. – Я договорю: «Как у Христа за пазухой».
- Верно, так бы и было. И Калерия твоя, поняв, наконец, чем сестра её давно пользуется, так же расцвела бы, как ты в её годы.
- Чем это Вера наша пользуется? - ревниво спросила гостья.
- А благами, добытыми потом и кровью таких, как твоя средняя. И вкусив роскоши, Дикая живо попалась бы в наши сети, потому что терять хорошее завсегда жалко - это же известная истина.
- Как ты заговорил! Как простой мужик. Раньше ты презирал блага, и не целовал дамам рук, не дарил подарков. Не говорил деревенского слова «дабы», которое я у тебя перехватила сразу и на всю жизнь.
- Это моя отметина тебе, Юля, дабы не забывала, что ты мне жизнью обязана. Но вот к средней твоей я столько приёмов придумал, дабы заманить её в свои сети - не менее десяти применил, и всё мимо!
- И что же ты ей предлагал, кроме жениха горбатого?
- Много, Юля, уж поверь мне. Книгу ей принёс в Севастополе, ту, о которой Реля твоя чуть ли не с Литвы мечтала. О Пушкине.
- Да, Пушкина Релька обожает и даже, как мне кажется, цветом кожи похожа на него. И ещё кудрями, которые ей Вера часто вырывала из головы, в гневе.
- Герке нашей, Юлайка, за это ох как отплатится, как и тебе. За каждую слезинку этой девочки, если конечно мы её не перетянем к себе, тебе и твоей красавице придётся отвечать сторицей.
- Так вот почему ты за Рельку так ухватился? Это ты нас с Верой спасаешь от чего-то нехорошего в нашей жизни? Тем, что подкидываешь Дикарке то жениха, то книгу. Кстати ты вроде бы говорил, что случилось это в Севастополе. Ты не оговорился? Та, кого ты так страстно, и безудержно желаешь заполучить в свои бесовские сети, живёт, если я не ошибаюсь, в Симферополе.
- Да, Юля, в Симферополе, но весной, как раз перед тем, как тебе приснился напугавший тебя сон, Реля твоя ездила на экскурсию в Севастополь, и провела там два счастливейших дня.
- А матери ни словечка об этом не написала. Вот скрытница!
- Юля, ты предполагаешь, что нелюбимая твоя девочка, после твоих издевательств над ней, будет с тобой делиться радостью?
- Нет, конечно. Со мной и любимая дочь не делится радостью. Одно у моей красавицы на уме - как бы денежек побольше выманить у матери. Вот ты меня упрекаешь за среднюю, а если бы я её одевала так, как Верочку, то где бы я своей любимице столько денег взяла? Ты же, гад подколодный, не помогаешь дочери своей! - упрекнула она.
- Помогаю, - загадочно ответил Люфер. - И ты сама видишь, как я борюсь за её здоровье. А что касается денег, то я своей дочери подкинул их гораздо больше, чем ты ей высылала.
- Уж будто? - не поверила Юлия Петровна. - Чего же тогда Верочка мать, как сидорову козу обирает? - у неё даже губы затряслись.
- Ну, это уж мне не жалуйся - сама такой характер дочери подарила.
- Ладно, меня корить, что я во всём виновата. Воспитывал бы дочь сам, не бросал на произвол судьбы, так совсем бы другая девушка, как я предполагаю, выросла, - неуверенно сказала Юлия Петровна.
- Вряд ли, Юля - ты верно засомневалась. Со мной Геруська стала бы ещё хуже. Представляешь нас вместе в роли родителей? В твоей семье, то твой бывший муж её от зверства сдерживал, то Реля себя подставляла под её издевательства, хотя и сопротивлялась немало, чем и выправляла характер сестры. А если бы мы её растили, балуя, то девка из нашей дочери получилась бы - оторви да выбрось.
- Да уж, лучше не думать, что было бы. Но вернёмся к Реле - подкинул ты ей стихи Пушкина, в Севастополе, и смог ли этим хоть немного приблизиться к ней, как ты старался уже тогда, я предполагаю?
- Правильно думаешь. Но ни на миллиметр я ближе к ней не приблизился. Она же хитрая твоя дочь - получив книгу не стихов Пушкина, а о жизни Пушкина - каких сейчас днём с огнём не найти в магазинах, Дикарка подумала, что эту книгу ей мог послать только любимый её учитель. А Павел взял и подписал её – нахальство, конечно, но я не правомочен был остановить его. И тем самым этот святоша и книгу, и деньги, которые я тоже подбросил очень хитро твоей Реле, очистил от грязи.
- Смотри, как Релии везёт! Уходит она из твоих лапищ. И спасает её от тебя покойник. Значит он, и в лучшем из миров, думает о ней.
- Думает и тоже борется за неё. Но от моего племянника даже покойный не спасёт, хотя Павел числил уже твою дочь своей женою, и защита от него Релии твоей идёт отменная, ведь и Дикая твоя думала о Павле, как о муже, в своё время.
- Четырнадцатилетняя Релька собиралась замуж за своего учителя? Ну не знала! - с возмущением сказала Юлия Петровна. – Вылетел бы учитель из института, как миленький, за совращение малолетней.
- Ну, чего ты, Юля, зря бесишься? Ведь прекрасно помнишь, что на учительство у него времени не хватило. Не пришлось ему побывать твоей дочери мужем. Он даже не целовал чистую девочку в губы, будто чувствовал, что ему нельзя Релю приучать так сильно к себе. Ты хоть знаешь, как он погиб?
- Знаю. Павла этого убили. Вот даже слезы жаль, чтобы его вспомнить! Так уж я гневаюсь, что он, Веры не замечая, кинулся к Рельке, и это несмотря на то, что водила я девчонку в таких лохмотьях...
- Юля, это как раз благодаря им. Точно также и второй парень, в Качкаровке, на нашу Геру не позарился, а заинтересовался именно Дикаркой. И знаешь, я их обоих понимаю. Кто-то подарил твоей презираемой дочери, такую обаятельную и привлекательную внешность, и ещё, я думаю, умственная развитость, это под вашим-то с Герой гнётом, чем Реля как магнит притягивает к себе парней. Так же притянет она и Артёмку.
- Ну, Вера-то красивей её будет! - ревниво заметила мать.
- Это на твой взгляд. А умных ребят привлекала и станет привлекать непосредственность и душевная красота твой работницы, чего никак не имеет Гера.
- Но зато Павел погиб - это не следствие ли его неразумной любви к Дикарке? Полюби он Верочку, может, остался бы жить?
- Это вряд ли! Чего кому на роду написано, так тому и быть – ты прекрасно об этом знаешь, Юля. Я ещё в молодые годы тебе о том толковал. А встреча с твоей дочерью принесла парню бессмертие.
- Как это?
- И опять же, в молодости, я тебе рассказывал об инопланетянах.
- Но я смеялась, Люфер, считала, что ты шутишь по обыкновению.
- А твоя средняя дочь в них поверила, и попала под их защиту. И Павла тем спасла - он ведь для Земли только умер. А так-то он жив, и будет жить долго и бороться против меня, потому что всех, кто попадает под защиту космиян, после пятидесяти лет службы этим доброхотам всех униженных и оскорблённых - вроде твоей Рели - ждёт прекрасная жизнь на Земле. Однако, как ни надеется Павел, но вместе с твоей дочерью ему больше не быть.
- Почему, если после пятидесяти лет он вернётся на Землю? Релька-то, надеюсь, проживёт ещё полсотни лет?
- Всё дело в том, Юлайка, что вернётся Павел на землю молодым, а твоя дочь будет уже в возрасте, и хоть он не откажется от неё, Реля не захочет, чтобы он жил возле, и ждал пока она умрёт.
- Да, Дикая - гордячка. Она бы такой жертвы не приняла от него.
- А зря. Потому что, со временем, он бы состарился, если бы захотел, но дочь твоя об этом не знает. И ты, смотри, не проговорись.
- Во-первых, я ни за что не проговорюсь, а во-вторых, ты, получается, не очень рассчитываешь, что перетянешь её в свою веру?
- Так не смог уже столько раз!  И это у меня вроде последний бой с Павлом, с племяшом моим - Артёмом, и ещё с одним племянником Аркадием да твоей дочерью. И если я не выиграю его, придётся мне отступить, смириться с поражением, чего у меня редко, но бывает. А такого большого сражения у меня ещё не было.
- Я, разумеется, не верю - как и прежде не верила тебе - о том, что ты тут наболтал. Никаких воскрешений не бывает!  Но, что ты мою Дикую дочь  желаешь на нашу сторону перетянуть, в то я верю. Старайся.
- Воскрешения бывают! - строго оборвал её Люфер. – Знаешь, сколь раз Реля твоя и Павел этот уже жили на Земле? Да раз по десять каждый! Но встречались они всего четыре раза, это считая и эту встречу. Вот жаль, ты не говорила со своей Дикой, а то бы заметила, что Реля много знает и тянет эти знания за собой из глубины веков.
- Да что ты! А я думала, что она из книжек всё черпает.
- Ну, книги и ты любишь, и Гера, а можешь ты или любимая доченька разговор вести так умно, как это делает твоя нелюбимая дочь? Вот Реля должна встретится с моим племянником, они поговорят тоже, наверное, об инопланетянах - я им такое задание дал, дабы отвернуть их от этих доброхотов.
- Ну, ты и врёшь, Люфер. Я, кажется, могу поверить в какую-то иную жизнь, но чтобы кого-то воскрешали иные люди, которых никто в глаза не видел, в это я никогда не поверю, потому что сама не видела.
- Твоя Реля видела, потому что поверила в них. В других странах их тоже видели, но не таких доброхотов, как твоя дочь - это ей повезло.
- Значит, бывают и злые пришельцы?
- Как люди, так и инопланетяне, довольно разные.
- Ладно, Люфер, хватит болтать! Устала я тебя слушать, мне сейчас отдохнуть бы, - уже ледяным тоном произнесла гостья, хотя от жары обливалась потом: - «Климакс у Юли начинается», - подумалось ей горько; - говорят при таких делах надо чаще мужчин иметь, а где эти негодяи?»
- Сейчас приведу тебя домой, примешь душ, и займёмся воспоминаниями под чарочку. Может, вспомним, что мы мужчина и женщина ещё? – На этот раз Люфер точно её подслушал.
- А то! Ты меня извини, но ты свободен, что ли, раз зовёшь меня к себе? Я думала, что ты мне номер в гостинице снимешь, - Юлия обрадовалась такому предложению.
- Жёнка моя уехала - не хочет сестру мою хоронить - очень ругались они с первого знакомства, как стервы. И в любом случае, если бы я захотел побыть с тобой, услал бы её, сама знаешь куда.
- Уж не к «Чёрту ли на кулички», - как украинцы  говорят? Так у тебя и правда сестра умерла?
- А я тебе, о чём толкую? Племяш едет, дабы мать похоронить.
- И ты думаешь, что он, опечаленный смертью матери, в поезде займётся Релей? Да он и не заметит её, потому что не думаю, чтобы за год глупая Дикарка сумела одеться, как следует.   
- Ты, Юля, всё сводишь к тряпкам. А как же иная красота и ум? И ты не знаешь моего племяша - ему главное, чтоб душа была в девушке.   
- Уж и душа? Такой же, наверное, как и ты - бабник! - в сердцах, не сказала, а прошипела гостья, чувствуя себя оскорблённой. - Идиот!
- Ошибаешься! - Люфер поднял палец, и погрозил Юлии Петровне игриво. - Полная мне противоположность. Монах, если можно так сказать. Но сильно учёный - на корабле, плавает за границу - иностранные языки хорошо знает, за что инопланетяне так полюбили Павла.
- Так вот ты какого хлопца хочешь Рельке сосватать! Ну, от такого и она не откажется. Только сильно я сомневаюсь, что такой парень на неё хоть одним глазком посмотрит. Каких девушек он видел за границей, и в Союзе к морякам, да к лётчикам девицы буквально липнут.
- В том-то и дело, что липнут. Мой моряк такими брезгует. Потому в Релю сразу влюбится, едва увидев её. Я бы тоже полюбил её, Юля, если бы Дикая твоя на меня хоть одним глазком взглянула, но тщетно.
- А ты, что же попадался ей на глаза?
- Молодым и красивым - каким ты меня знала когда-то, Юлайка.
- Ну и гады же вы, мужики, ну и гады! И этим ты хвастаешь своей бывшей любовнице? Так бы и выцарапала твои бесстыжие глазищи!
- Можешь это сделать, мы уже пришли домой. Вот сейчас поднимемся по лестнице, зайдём в квартиру, и будем сами себе хозяева до завтрашнего утра, - говорил Люфер, заводя её в темноватый подъезд.
- Ну и дом у вас - под стать твоей душе, кошками воняет и псиной - чего я терпеть не могу, кашляю. А не увидят здесь нас соседи твои да позвонят жене, чтоб она примчалась и опозорила нас?
- Кто увидит? Я всех людишек разослал подальше в этот момент, - пошутил Люфер. - Не могу же я показывать им женщину, которую любил, и до сих пор к которой не равнодушен.
- Спасибо за такую любовь! Бросил меня беременной. У вас и лифт есть? Устроился же ты, негодяй такой!  Все удобства в доме, как я поняла.  За что таким негодным людям так жить прекрасно?
- Для тебя старался, лифт этот выбивал, его недавно сделали. Ну, поехали, - Люфер нажал на шестой этаж и лифт покатил мягко, чего Юля не наблюдала даже в доме Ивана, чиновника областного масштаба.
- Никак ты под самой крышей живёшь? И не боишься?
- А мне оттуда всё видно. К тому же я летаю иногда на совещания таких же, как я, а с крыши взлетать легче всего.
- Всё шутишь? Как только твоя жёнушка тебя терпит?
- Это я её терплю, Хиврю такую. Посмотришь, как у меня в квартире грязно - у тебя, деревенской жительницы, так сроду не было, хотя убираешься там не ты, а дочурки твои. Реля, а теперь Атаманши.
- «Хиврями» у нас называют свиней, - Юлия пропустила насмешку бывшего возлюбленного мимо ушей,- так что могу представить, как ты живёшь. Спасибо, что ты не забыл, что у меня четверо дочерей. И все, кроме Веры, хозяйственные, я бы даже сказала, что очень чистоплотные.
- Что же ты дочь мою такой белоручкой вырастила? Ой, Юлайка, наплачешься ты ещё с ней.
- С чего наплачусь? Выучится Вера, ведь в городе жить будет. Наверное, знаешь, что она гидро-метео-ро-логом будет, погодой управлять!
- Гидрометеорологом. Ну, погодой управлять, того дела освоить никто, кроме таких тонких натур, какой будет твоя Релька, не сможет.  А погоду предсказывать, другое дело, может у неё и получится, но чаще врать станет по лености своей, ведь учится Гера не по уму, а сама знаешь как. Ну, вот мы доехали. Входи, Юлия, в мою квартиру, и чувствуй себя здесь хозяйкой.
- Вошла. Чувствую. Как же хорошо ты живёшь, негодяй такой! Неужели не мог на мне жениться в молодости? Тогда бы и я жила в городе, в благоустроенной квартире. А теперь я за тебя не пойду, потому что тогда ты мне всех детей перепортишь.
- Да не собираюсь я портить твоих детей, кроме как Реле помочь, стать более богатой девушкой. Ну, раздевайся, вот тебе халатус, мной сегодня купленный - чистый, я его прогладил - вот тапочки неношеные. Я знаю, что ты брезгливая и других просто не наденешь.
- Конечно. А потом и заберу эту красу, раз для меня куплено. Но теперь показывай, где у вас туалет и ванна - желаю освежиться, перед тем, как мы с тобой сядем за стол. А сначала в туалет.
- Пожалуй, вот сюда. Здесь свет зажигается. А ванна рядом, чистое полотенце я повесил. Мойся. А я приготовлю какую-нибудь закуску горячую, потому с утра сегодня почти не ел. Нервничал, ожидая тебя.
- Да уж, волновался ты! Другое у тебя на уме. Но ежели приготовишь горяченького, то не откажусь отведать твоей стряпни.
- Я постараюсь, Юлайка, приготовить такое, каким ты меня в былые годы угощала, хотя делала не сама, а твоя хозяюшка, где квартировала моя любушка.


                Г л а в а   4.

К удивлению Рели ей удалось не только поспать, после интересного вечера, проведённого в вагоне-ресторане, но и вызвать сон. Во сне она увидела сидящую на троне мать Артёма, которая была похожа, не то на Елизавету Первую - дочь Петра Великого, не то на Екатерину Вторую. Восседала мать Артёма на троне царственно – очевидно когда-то предки её, да и сама были довольно приближены к царствующим особам - научились от них смотреть на людей свысока. Но на Релю «императрица» взглянула совсем не властно:
- Ну, чего испугалась? Подойди ко мне. Или ты думаешь, что я на Катьку похожа, так и характер у меня её? Впрочем, что это мы? Екатерина большие дела делала для своего отечества. И малые - она детей-сирот привечала, от которых матери отказывались.
- Чужих детей привечала, - храбро возразила Реля, - а родному, единственному сыну разум мутила - больного человека из несчастного Павла вырастила - и всё женское высокомерие виновато.
- Что это ты за идиота заступаешься?
- Мне за всех обиженных заступиться хочется. Тем более, что на Императора Павла, когда он заступил на престол, свалились все грехи его родительницы - за что его и убили впоследствии.
- Да ты много знаешь, девочка. Вот недаром тебя так Артём называет. Но ты правильно сделала, что не уступила ему и не пойдёшь замуж за моего сына - этим ты его спасаешь, и себя.
- Вы меня одобряете в этом? Неужели вам не хочется, чтобы Артём был счастлив? Или он не может быть счастлив со мной?
- Может, ещё как бы был счастлив, но не его ты судьба - это тебе правильно кто-то подсказал. От Артёма ты не родила бы ребёнка.
- Это вы точно знаете?
- Точно-точно. У Артёма не может быть детей - вот почему ты бежишь от него к более примитивному парню, но зато от того дурака тебе предстоит родить ребёнка, более разумного, чем даже мой Артём.
- Какая же вы злая! Я не смогу полюбить дурака, значит и ребёнка не рожу от него.
- Полюбишь, ещё и как полюбишь. Но хватит болтать! Принеси тёплой воды в золотом тазике, мне надо ноги помыть.
- Я вам не служанка! Позовите их и мойте ноги.
- Служанка. Была же ты прислугой у своей матери, значит, и моему Величеству можешь послужить.
- Хорошо. Я это сделаю, но не ради вас, а ради Артёма. Может он получит какую-то любовь от вас, если я вам ноги помою, - Реля прошла в угол царственной палаты, где уже стояла вода в тазике, и понесла его к Артёмовой матери. - Но попрошу вас не капризничать, а вести себя как современная женщина, потому что сейчас мы с вами попали в двадцатый век, а не в Екатерининское царствование.
- Буду капризничать, буду! Я ведь царица. А Артёма я сильно любила, только он моей любви не захотел, сбежал он от моей любви. Ты, наверное, понимаешь, о какой любви я говорю?
- Нет, - Реля застыла с тазиком, но потом начала догадываться и возмутилась. - Так вы от бедного вашего сына совсем не сыновней ласки жаждали? Так получите за вашу грязь душевную! - она облила родительницу Артёма из тазика с головы до ног: - Помойтесь, гадкая вы мать!
- Вот спасибочко! Я так и знала, что ты меня отмоешь от греха. И скажи Артёму, чтобы он не гневался на мамашу, я теперь чистая.
- Я ему этого не смогу посоветовать. Что он чувствует к вам, то вы и получите от сына.
- Ты перечишь мне? В темницу захотела?
- Нет, просто искупала вас, чтобы вывести на чистую воду.
- Слуги! Стража! Схватить разбойницу! Киньте её в подземелье, к княжне Таракановой - пусть их обоих мыши сгрызут.
Тут же, на вопли мнимой царицы, сбежались люди, но тронуть Релю почему-то боялись - лишь издалека смотрели на девушку.
- Кто она, Государыня? Кто?
- Что-то сильно похожа на Елизавету, царствие ей небесное! - высказал предположение один из придворных и перекрестился.
- Она, выдра, и есть Елизаветина дочь! Ублюдок! На царствие моё замахнулась? Павла пожалела? Так не будет ему царства! Править станет внук мой, Александр!
- Вот-вот, - проговорила гневно Реля, - тем вы и накликали беду на своего сына, и внука убийцей сделали. Всю жизнь бедный Александр мучился тем, что отца убили, с его молчаливого согласия.
- Так и надо Павлу. Он такой же ублюдок, как и ты, дочь Елизки! Но и ты не будешь править на моём троне, не дам!
- Мне и не надо, - Калерия засмеялась. - Я не дочь Елизаветы, а совсем из другого рода, пожалуй, что и не царского.
- Да? Из каких же дворян ты будешь?
- Это неважно! Но и вы, Ваше Величество, не Екатерина Вторая, и не воображайте. Вы - мать Артёма, а вовсе даже не Павла Первого, да и последнего, как я полагаю, на российском троне.
- Мать Артёма? Да-да, я и забыла. Вообразила себя его жёнкой, и спать с собой заставляла. Так он, представь, нашёл шлюху молодую, да и оставил мать.
- Никаких шлюх не было - Артём бежал от вашего непотребства.
- Хотелось бы тебе поверить.
- Можете не верить, но от вашего дьявольского проклятия извольте освободить Артёма. Снимите с него материнское проклятие, и он женится, сразу после ваших похорон.
- После моих похорон? Да, я же умерла недавно, и, наверное, не попасть мне в рай за грехи мои. Скажи Артёму, чтобы он в церковь пошёл и поставил свечу за упокой моей души, а вторую тебе во здравие.
- Скажу, «Ваше величество». Я рада, что с Артёма снято всё же проклятие.

Очнулась Реля оттого, Что Артём стоял у её изголовья, и глядел на неё измученными газами.
- «Наверное, всю ночь не спал», - с нежностью подумала она.
- Доброе утро! - обрадовался Артём, заметив, что она проснулась.
- Доброе утро! - Реля немного потянулась, разминая затёкшие руки и ноги. - Извините, но это у меня по утрам зарядка такая.
- Бога ради! Разминайся. А то металась моя девочка, всё воевала с кем-то во сне. Я уж испугался, что ты совсем убежишь от меня.
- Да, воевала немного. А теперь послушайте, что я вам скажу, пока не забыла, что мне снилось. Вы в церковь ходили когда-нибудь?
- Да, бывал за границей и не раз. Там такие церкви ухоженные, не то, что наши, загнанные в подполье, почти разрушенные.
- Но есть и у нас работающие церкви! - возразила Реля. - Я сама, девочкой посещала в Качкаровке церковь, после того, как почувствовала, что мой дорогой Павел уже не на Земле.
- Ты, наверное, век его будешь помнить таким, каким он тебе, женихаясь, показался? Быть может, если бы Павел дождался тебя, и вы бы поженились - ты бы разочаровалась в нём со временем, живя под его гнётом - потому что учителя, как и мама твоя, начальница, бывают весьма своеобразными тиранами. Или ты не встречала таких?
- Как раз, в десятом классе, у меня была такая учительница астрономии и математики - алгебру, тригонометрию вела - настоящая вампирша, с кровавыми губами, которые она довольно некрасиво облизывала, на глазах у всего класса. Но я ей противостояла, правда она меня наказала за это - по её предметам у меня в аттестате незаслуженные трояки, хотя я знала её предметы не скажу, что на отлично, а на четвёрки - это совершенно точно.
- Скромничаешь. У другого учителя ты, возможно, получила бы пятёрки. Но, как видишь, и учителя бывают вампирами.  А уж муж-учитель, можешь себе представить, каким мог стать, если бы ты ему досталась.
- Не надо мне тревожить рану.
- Это верно. Она у тебя большая и, как мне кажется, ещё болит?! Потому ты и отмахиваешься от парней. Признайся, многих, так как меня с боем от своего сердца отрывала?
- Сейчас не об этом речь! - строго отозвалась Реля. - Вы, Артём, своей выдумкой увели разговор от сна, а в нём была просьба к вам.
- Это был вещий сон? - улыбнулся моряк.
- У меня почти все сны - вещие. Потому прошу вас - хороните свою родительницу без ненависти в душе. Забудьте всё, что она сотворила, будто не шло ничего плохого от неё. А как похороните, сходите в самую ближайшую церковь, и поставьте две свечи.
- Зачем две?
- Одну за её упокой - так кажется, говорят? А вторую за здравие, твоё и моё - так приказала ваша мама, во сне.
- Если за тебя надо поставить, я с удовольствием схожу. И, разумеется, поставлю и за маму, раз она во сне признала тебя как невесту мою. Так было?
- Спасибо, что согласились. Но вовсе мама ваша не признала себя моей свекровью, даже предупредила, что нам нельзя быть вместе.
- Это ты сейчас придумала, чтобы меня ещё раз отшить?
- Не надо так говорить. Ведь вы едете хоронить мать, а я к своей ещё молодой и, как она считает, ещё полной сил, еду. И еду в полную неизвестность - то ли мама меня по-людски примет, то ли вражески, как провела меня год назад, непримиримой бывшей врагиней.
- Не бывшей, девочка. Твоя мать долго ещё будет тебе врагом – до самой своей смерти, как и моя мать была. Такие демонические женщины не меняются, в них будто бес вселился, и не отпускает.
- Возможно, и мы с мамой ещё повоюем, - грустно согласилась Реля. - Но я еду домой вроде как на перемирие. Это не значит, что мы станем с родительницей во всём уступать друг другу, имея обе взрывные и непримиримые характеры, но так хочется, чтоб мама прониклась ко мне пусть не любовью, но уважением. И я не стала бы терзать родительницу пустыми требованиями того, что было мне положено, когда я в одном платье буквально сбежала из дома. Вот бы и сейчас удержаться от упрёков, чтобы не разругаться навечно.
- Моя девочка! У меня тоже горечь была в душе, когда я покинул дом. Но через год я не мог объяснить своё отношение к матери, а ты, ещё и пытаешься оправдать жестокость вампирши. Моя родительница залила мне сердце льдом. А ты пытаешься его растопить?
- Вот хорошо, что вернулись к вашей маме. Она мне призналась во сне - как бы через силу - что наложила на вас тайное проклятие. – Реля не стала говорить, что сама угадала про проклятие.
- Господи! Да она не раз меня вслух проклинала.
- Как и меня, моя начальственная Юлия Петровна. Видно и их кто-то проклинал, в своё время. Потому у нас с вами получаются родовые заклятия. И следует нам их нейтрализовать прежде, чем начинать другую жизнь.
- Волшебница ты моя! - восхитился Артём.
- Ошибаетесь, я не ваша, а достанусь какому-то болвану, который меня оставит с ребёнком в самый тяжёлый момент моей жизни.
- Негодяй какой! Дай мне свои координаты, Реля - хотя бы матери твоей адрес - через который бы я тебя нашёл и помог, когда тебе будет трудно.
- Подозреваю, что мама мне немало уже через письма навредила, - призналась грустно Реля. - Так что я никому не даю её адрес, тем более, что она легко может повздорить на работе, и сменить место жительства.
- Тогда дай в Симферополе.
- Только не в Симферополе. Наше новое общежитие стоит на старом татарском кладбище, и мне кажется, что не одна девушка ещё выйдет из него замуж, с заранее изломанной судьбой, если их не поправить.
- Ты же добрая ведьмочка! Возьми и поправь их судьбы, тем более свою, - Артём, в порыве нежности, даже погладил Калерию по волосам.
- Я как могу, пытаюсь это сделать, но пока получилось только двоих старых девушек замуж выдать. Но если укреплю это в себе, или само придёт ко мне такое благо, - улыбнулась сквозь слёзы Калерия, - то, несомненно, постараюсь снять и с общежития проклятие. Но пока я мало, что могу сделать - дом-то уже не перенесёшь.
- И из-за этого слёзы у тебя на глазах?
- Да, ещё из-за того, что вы желаете, что-то исправить в судьбе моей, но опять ничего не выйдет. И, наверное, это правильно, потому что отец мой сделал жертву для любимой женщины - женился на маме когда она была беременной от другого, дал свою фамилию её дочери, и видите какой мукой это обернулось лично для меня, его родной дочери?
- Дорогая моя! Ты так настрадалась из-за двух негодяек!
- И хватит об этом! - приподнялась Реля. - Давайте забудем разговоры о грустном, лучше подумаем, что впереди нас ожидает хорошая, прекрасная жизнь, несмотря ни на какие козни наших врагов. Мы будем противостоять им неустанно, хотя и поодиночке. А сейчас отвернитесь, я буду слезать с полки, чтобы умыться, размяться, а если удастся, то и позавтракать.
- Слезай, моя волшебница! Иди, умывайся, причеши свои роскошные, буйные волосы, а я позабочусь о завтраке, а то моряку будет стыдно.


                Г л а в а   5.

Вечер и ночка, проведённая с Люфером в его городской квартире, показались Юлии Петровне сказочными, как в молодости. Но утром возлюбленный просто изменился. Не оттолкнул, но упрекнул женщину - проснувшуюся рано, и попытавшуюся продолжить ласки - отвёл её руки:
- Не до того мне, Юля. Спасибо за бурную ноченьку, вспомнились давние времена, когда мы с тобой были вместе. Но сейчас у меня голова болит, уж не выпил ли вчера лишнего? Да и мысли тревожат, что у Тёмки ничего не получилось с Релей, а это мне хуже ножа в спину.
- Уж будто бы ты не переживёшь такой малости? Поднимайся, прими свой волшебный душ, покушаем, что осталось с вечера, и поедем на встречу с нашими детьми - надеюсь, они нас не разочаруют. Хотя, не верится мне, что Релия моя приедет одним поездом с твоим племянником. Пока не увижу всё собственными глазами, не поверю.
Ели и собирались они к поезду почти молча: – «Куда делась страстность Люфера? Будто тяжесть какая на него свалилась. Неужели предчувствует неудачу? Будет смешно, если он окажется прав, и Релия приедет на этом поезде, выйдет вместе с племянником Люфера - вот тогда я поверю в его злую силу, которая чуть было не сгубила меня. Но поддастся ли его гипнозу Реля, вот вопрос. Эта коза предчувствует опасность, а что Люфер каверзу для неё придумал, сомневаться не приходится. Однако, как он уверяет, что Дикой будет хорошо, то мне нечего беспокоиться. Но станет ли хорошо мне, если моя дерзкая молчаливая девчонка попадёт под влияние Люфера?» - заволновалась Юлия Петровна, когда они ехали в автобусе, к вокзалу.
- Тебе в любом случае будет хорошо, - подслушал её мысли Люфер, и хмуро улыбнулся. - Это мне будет худо, ежели по-моему не выйдет.
- Я всё не верю, что Калерия моя приедет этим поездом. Она мне писала, что приедет, но не так же быстро.
- Поверишь, когда узришь. Встреть её, хоть однажды, как мать, а не мачеха - увидишь, это тебе воздастся сторицей. Гордячка, возможно, душу тебе откроет, и ты увидишь, что ты потеряла, отталкивая от себя свою дикую девчонку. Ради этого, дабы ты прозрела, я соглашусь принять наказание от своего начальства за то, что не повернул Релю в свою веру, да и своего племянника проворонил, но и в моей долгой работе бывает брак.
- Чего ты проворонил? Может быть, ещё всё получится, по-твоему! - насмешливо отозвалась Юлия Петровна, позёвывая. - Ну не дал ты мне выспаться ночью - такой же пылкий, как в молодости.
- Лучше бы я, Юля, не занимался с тобой любовью, тогда возможно сосредоточился бы на встрече молодых людей, и сумел бы помочь племяшу покорить твою дочь.
- Да успокойся ты! Почему ты думаешь, что твой красивый Артёмушка, фотографии которого ты мне вчера вечером показывал, не добьётся сочувствия моей Рели? Не глупая же она от такого мужчины-добытчика отказаться, который может ей обеспечить прекрасную жизнь.
- Гера не отказалась бы, даже если бы полюбила родню по крови, а Реля твоя - непостижимое творение природы. Чистая девушка может почувствовать, что за спиной красавца моряка стоит тёмная сила, от власти которой она всю жизнь уходила, причём молча, ежели вспомнить, как эта чуткая Дикарка - так её звали? - ушла из-под твоего влияния.
- Ну, это ты уже врешь! Какая же я «тёмная сила» для дочери?
- Юля, ты только вспомни, как ты над ней издевалась, как кровушку Релину «пила», когда она вздумала вырваться из-под твоего гнёта?
- Это когда я «Свидетельство о рождении» её прятала? Когда Аттестат ей подпортила? А тебе не приходило в голову, что этим я желала, дабы Релия не уезжала из дома, жила бы с матерью.
- Зачем? Чтобы ты продолжала свои ведьминские опыты над ней?
- Послушай, Люфер, имей совесть! Сколько ты можешь мне такие нехорошие поступки приклеивать? И что это мы всё про чужую дочь с тобой калякаем? Давай, про нашу поговорим. Расскажи мне про Веру.
- Во-первых, не Веру, а Геру! - довольно твёрдо сказал Люфер. - А во-вторых, ты точно желаешь кое-что узнать о нашей дочери?
- Да, хочу! Что ты мне всё только нелюбимую Релию нахваливаешь?
- Ну, смотри, Юлия, не пожалей. Но совсем детские её годы я могу пропустить. Гера к тебе бежала с каждой малостью, и ты знала всё.
- Да, в детские годы она мне всё про себя, да про Релю рассказывала - не скрытничала. Прятаться от матери начала, когда мы приехали на Дальний Восток. И я, кажется, поняла почему - в науке это зовут периодом становления у девушек, а у Веры это началось рано.
- Почему рано? Девушке тогда было пятнадцать лет на самом деле, а не тринадцать по метрике исправленной, - Люфер погрозил Юлии пальцем, и продолжил. - Но это ты её, Юля, подвинула к тому, что Гера стала предлагать свои ласки, за никчёмные «подарки» от юношей, которые жили в твоих общежитиях.
- Ну вот! Релька тогда меня упрекала за Веру - что сестрица рано начала заниматься такими «безобразиями». А ты вовсе приписываешь мне гораздо большее. Чем это я подталкивала дочь  к разврату?
- А тем, Юля, что сама этим занималась тогда.
- Да я всю жизнь мужчин любила!! Что же мне, выйдя замуж, стать монахиней надо было? Тем более, и Олег вернулся с войны разболтанным. Знаешь, как он гулял от меня? Из-за женщин его мы и разошлись.
- Гулял твой супруг, только в отместку, Юля, за твои измены. И, к тому же, зачем ты рассказала нашей Герушке ещё в Толстушке, когда председателем колхоза была, что муж твой не родной ей отец?
- А что? Не надо было? Мне хотелось, чтобы она не любила Олега.
- Но добилась, прямо противоположного. Герочка заинтересовалась им, как мужчиной. Не расширяй глаза, «мамаша»! Именно в Толстухе Олег, если бы хотел, мог бы иметь твою дочь, как бабу, тем более она ею была. Прости за грубость, но уж очень ты к тому времени откормила Герусю. А твоя Чернавка оторвала отца от неё, вытащила дурака из её комнаты.  Это случилось как раз тогда, когда и тебя она застала в интересном, если не сказать хуже, положении. В тот вечер ей бедняге досталось: и сестрёнок спасала, которых «батя» на высокую печь закинул, и его оторвала от Герки, и тебе всех кобелей разогнала, ещё и за водой ты её погнала через кладбище, где она чуть не погибла.
- Так может ты её и спас? - съехидничала Юлия, заинтересовавшись рассказом. - Потому что говоришь так, будто рядышком с ней был.
- Я-то за вами с Герой следил, отчима пьяного это я к ней подпихивал, но светлая девчонка и тут меня обошла.
- Что ж ты её в яму не уронил, в могилу вырытую? – рассердилась Юлия. - Сделай ты это, Олег бы оставил меня, и я жила бы другой жизнью, может гораздо лучшей, чем сейчас.
- Ты и так прожила жизнь, какую хотела. А Релю я не мог ни тогда, ни потом угробить, даже если бы захотел - её такие силы курировали с детства, что куда нам с тобой!
- Небось, Боженька её, которого она часто во снах звала к себе, - засмеялась Юлия Петровна и... закашлялась, будто в горло ей пух тополиный попал - люди, стоящие рядом в автобусе, начали на неё оборачиваться - не больна ли чем опасным женщина? Лишь Люфер вёл себя спокойно, а когда она откашлялась, сделал замечание:
- Не вспоминай того, кого ты сейчас назвала, а то разговор наш прервётся, - жёстко сказал, будто и не было бурной ночи.
- Да лучше бы он и не начинался - такие ты мне гадкие вещи рассказываешь о нашей дочери! Но этим она вся в тебя пошла - ты же тоже готов жить хоть с дочерью. Признавайся, прикалывался к Вере, так как ты сейчас к дочери Олега хочешь прилепиться, чтобы какие-то выгоды себе иметь?
- Нет, Юля, всё же я не такой злодей, как ты думаешь. Вот надеюсь, что Реля твоя уступит просьбам Артёма, и поженятся они, что даже тебе принесло бы пользу.
- Ещё бы! Иметь такого зятя, который за границу плавает, он бы мне вещи потрясающие привозил, как любимой тёще.
- Должен тебя разочаровать - ни один мужчина, включая и сыновей твоей дочери, не будет любить женщину, которая угнетала Релю.
- Да откуда они это узнают? - возмутилась Юлия Петровна.
- Ну, наивная моя! Узнают или от твоей дочери, которая позже научится анализировать вашу с ней жизнь, да выведет тебя на кристально чистую воду. Ох, и плохо тебе будет, Юля, когда она это сделает - или сами мужички догадаются, любя её, а Релю будут обожать даже мимолётные, наверное, в противовес тебе, матери, нелюбящей свое чадо.
Юлия Петровна была поражена - и Люфер ей выговаривает, чертяка такой: - «Уж кто бы говорил! Сам-то дитя своё бросил, но он, как сам признавался, много их рассеял по свету. Неужели всех так, как Веру, не упускал из виду, наблюдал, чтобы росли все в папу, имея чертячий характер? Но ведь не спросишь сейчас этого у Люфера - у него только Релия моя сейчас на уме. Что нашёл он в ней, что так хочет присобачить к своему отродью? Но ведь она не поддастся, как не уступала  моим требованиям. Вот пусть и ему хвост прищемит, тогда он взвоет!»
Но всё же с обидой спросила:
- Получается, что сыновья Рельки будут не любить свою бабушку?
- Да, Юля. Вот дочери её, может быть, будут добрее к тебе.
- Тогда сделай, чтобы у неё были одни девицы, как у меня.
- Ну, это не от меня зависит. Если она, как и ты, сделает первый аборт, или родит живого, чтобы дать потом «умереть», как с тобой то случилось, то сыновей у неё не будет, а если Реля внимательно отнесётся к первому ребёнку, то получит большую любовь от сыновей.
- Значит, у неё одни сыновья будут?
- Возможно, потому что рожать девок, она побоится, так как видела в своём детстве, что сёстры растут недружные, борясь за тряпки.
- И это ты знаешь! Что Атаманши мои сейчас дерутся из-за вещей? Но как Релька это может узнать, если живёт далеко от меня?
- Она же ясновидящая - ты же знаешь этот её дар. Ещё когда Реля уходила из дома, она уже знала, что младшие сестры её испортятся.
- В таком случае, я тебе ещё кое-что скажу, - рассердилась Юлия Петровна. - Приготовься и ты попасть под её «ясновидение». Ещё когда мы жили в Литве, и Рельке было всего-то семь или восемь лет, она уже знала, что Олег Вере не родной отец.
- Знаю. Реля припечатала Гере, что та – «дочь болотного Люцифера», - засмеялся Люфер. - И смотри, как точно определила. Ведь когда мы с тобой были знакомы, я осушал болота по Украине. Это потом стал небольшим начальником и перебрался в Херсон, где даже имя сменил.
- Точнее ты сбежал от меня, - со злостью сказала Юлия Петровна, и тоже улыбнулась кривой гримасой. - И тебя наградило твоё начальство за такой ратный подвиг - как же женщину оставил с пузом! Смотри, не скажи Рельке своё подлинное имя при знакомстве, хотя она и так вычислит кто ты такой, и даже если уж согласилась стать женой твоего Артёма, тотчас откажется.
- Милая моя, да я, со времени нашей первой встречи, сменил тысячу имён, потому как не меньше тысячи нарожал уже на свет детей, таких же умных и балованных, как наша Герунька.
Юлия Петровна нахмурилась - каков чертяка! Даже не скрывает свою подлость. Но вслух не отругала, как ей хотелось бы - Люфер достаточно умён, чтобы  подслушать её мысли: - «Вот сейчас он мне выдаст».
- Ну, вот мы и подъехали к вокзалу, - опередила она спутника. – И давай помолчим в дальнейшем, потому что разговор наш не радует меня как женщину. Если бы я знала, что ты так гадко ко мне настроен, то не любезничала бы с тобой вчера, и в постель бы вместе не ложилась.
- Да как же это может быть, Юля? Я знаю, что у тебя уже больше, чем полтора года, не было мужика - то-то ты вчера мне обрадовалась.
- Обрадовалась, а теперь вот жалею. Лучше бы я была как Релька, берегла бы себя от таких негодяев, как ты.
- Да, Реля твоя с парнями немилостива. Подобреет ли к моряку?

Ждать им пришлось недолго. Поезд был уже на подъезде к Херсону, когда они прибыли на вокзал, и Люфер повёл её к тому месту, где должен был остановиться вагон, который вёз их голубков.
Всё происходило, как во сне. Юлия Петровна вздрогнула, увидев в окне вагона парня, похожего на Люфера в молодости, и рядышком с ним Калерию - молодёжь, увидев их, тоже смутилась, будто их застукали в чём-то плохом, но, быстро взяв себя в руки, показали, что заметили родственников, так неожиданно приехавших их встречать.
- Ты хоть встал бы подальше от меня, дабы они не догадались.
- Артём нас уже заметил, а выводы он быстро делает.


                Г л а в а   6.

Артём и Калерия и впрямь были поражены:
- Меня дядька встречает, - недовольно сказал моряк, - уж будто я сам не нашёл бы дорогу к дому. А это значит, что договорить мы с тобой не сможем. А я надеялся тебя ещё на автобус посадить.
- Да и меня встречает моя мама, что для меня неожиданно. Я не писала ей, что приеду именно сегодня, к тому же, насколько я помню ни номера поезда, ни вагона не указывала, а стоит родительница напротив нашего вагона, будто кто ей подсказал, что именно здесь я.
- Покажи мне свою мать. Эта, в ярком платье? Красивая, для своего возраста, должен сказать. Даже не изменилась с того времени, как я её видел в Залиманском.
- Я и забыла, что вы могли встретиться в том селе, хотя сама в первый раз тебя там видела.
- Твоя мать странно смотрит на моего дядю, будто они давно знакомы, а не только случайно встретились. Да, угадал я, видно, что они давно знают друг друга, и сестра твоя Гера от него происходит.
- Господи! Никогда не видела, чтоб мама так любила, и так ненавидела мужчину, а что это так могу поклясться. Они делают вид, что незнакомы, а между тем они не только незнакомы, но и когда-то любили друг друга, по крайней мере, мама, иначе бы она не родила Геру.
- Глядя на их отношения, можно это подумать. Такое впечатление, что у них были даже страстные ночи. Так говоришь, что твоя мать была беременной, когда вышла замуж за твоего отца? – Они изумлялись так, будто ночью не было такого разговора. Видно беседа о высших материях изгнала из их памяти низменных людей.
- Неужели, правда, что мы вчера вычислили - Вера дочь вашего дяди?
- Вполне возможно. Он мне частенько хвастался, что был довольно страстным мужчиной, и немало разбросал по свету своих детей.
- Какой непорядочный человек! Значит, он и есть отец моей старшей сестры? Однако почему он не желал её сам воспитывать?
- Он всегда твердил, что его детей должны воспитывать другие мужчины. Но тихо! Сейчас мы выйдем из вагона, и обо всём их расспросим.
- Этого делать нельзя! - Предупредила Реля. - Во-первых, они от всего откажутся, ещё и нас на смех поднимут. А во-вторых, вы не забыли, что едете на похороны, и нет времени делать допросы?
- Верно, девочка моя! Но то, что дядя мой знает твою мать, вселяет в меня надежду, что мы ещё с тобой встретимся.
- Не уверена. Сдаётся мне, что вас опять возьмёт в плен море, и ещё какая-нибудь девушка. Вы совершенно не правы, считая меня отличной от других девчат. Таких, как я, много. Просто вам они не приглянулись, и вы не имели возможности с ними поговорить, как это произошло у нас вчера. Ну, мы уже почти на выходе. И сделай, пожалуйста, скорбное выражение лица, а то твой дядька тебя не поймёт. – Калерия путалась между «вы» и «ты» не замечая это в волнении.
- Как я доволен, что ты меня, хоть изредка на «ты» называешь, - обрадовался Артём, но не улыбнулся - лицо его посуровело.
- Ой, это случайно получается! - смутилась Реля.
- А что касается моей «скорби», и моего дядилы, то он прекрасно поймёт моряка - ведь он тоже недолюбливал мать. А сейчас помолчим - отсюда мой родственник может услышать - у него слух, как у филина.
Он молча сошёл с высоких ступенек, снёс свой чемодан, и принял малый «скарб», как он назвал его, у Рели. Небольшой её чемоданчик, да сумку довольно модную, подаренную ей в день рождения Женей, в которой лежали небольшие подарки для Атаманш. Реля экономила на еде, втайне от подруги, но кофточки и юбочки малявкам купила, чтобы они не очень «обижали» мать - как родительница жаловалась ей в письме.
- Ну, вот я и приехал, Опанас Остапович. Успел, или нет на похороны? - Артём лишь только поставил вещи, повернулся к подходящему к ним его точной копии. - Но мы не сразу сейчас рванём домой. Сначала я помогу прекрасной девушке, с которой посчастливилось моряку ехать.
Реле, стоящей ещё на подножке вагона показалось, что мать вздрогнула, услышав имя и отчество своего спутника - будто она слышала это впервые, или знала другое имя, к которому уже привыкла.
- Помогай, племяш, помогай, торопиться нам некуда. Матушка твоя ещё в покойницкой, на льду лежит. Сейчас с тобой поедем, дабы документы оформить, а потом заберём её и похороним. Я всем сообщил, что она умерла - сегодня должны многие родычи из Полтавы да из Харькова подъехать. Поэтому мы можем и провести твою девушку. Ты нас не познакомишь? Разрешите вам руку предложить. - Он элегантно подал Реле руку, помогая сойти с крутой подножки, чем покоробил Артёма, не успевшего сделать то же.
- Зачем это, Остапыч? Уж не в родственники ли к моей неожиданной спутнице наладился? - хмуро спросил Артём, пожимая руку дяде.
- А хоть и в родственники? Или ты против?
- Я не против, девушка возражает. Не хочет войти она в нашу семейку. Не хочет быть женой моряка. А это кто, дядя? Кто-то из наших родных уже приехал на похороны? - кивнул Артём в сторону притихшей, стоящей скромно в сторонке Юлии Петровны.
Калерия поразилась, её спутник - прямо настоящий артист, будто не она говорила Артёму кто это. Но пришлось поддержать игру:
- Это моя мама, - подала она голос, и сделала приглашающий жест, в сторону родительницы, чтобы подошла. Юлия Петровна не заставила себя ждать, подлетела к ним. - Как вы узнали, что я приеду?! Я же не писала вам в письме точную дату.
- Да ты будто и не рада? Уж и не поцелуешь родную? – улыбнулась ей ласково Юлия Петровна, делая вид, что не помнит, как они расстались год назад. В надежде, что Дикарка не станет позорить её перед морским офицером, к которому Релька явно не осталась равнодушной. Мать это прекрасно видела, ведь сама была молодой... А что она? Как раз такого красавца она и упустила. Как же поступит Калерия, имея в поклонниках не мелиоратора, а моряка, который казался благородней и великодушней своего дяди: - «То-то, Люф..., тьфу, Остап хочет властвовать над его разумом и поступками. Получится ли? Ох, не такие это люди, как мы с Верой - падкие на весёлую и лёгкую жизнь. Калерия и Артёмушка этот - те ещё орешки, которые не раскусить мелиоратору. Я не смогла взнуздать свою Дикую, подчинить её себе, как видно и мать моряка не имела на него влияния - да вроде как она сумасшедшая была, по словам Лю..., тьфу, Остапа. Вот ведь гадюка этот бывший эстонец, живо переделался в украинца, и даже акцент прибалтийский сменил».
И будто подслушав её мысли Реля, решившая вначале поцеловаться с родительницей, не в губы, конечно, а хотя бы в щеки, вдруг резко изменила своё решение:
- Не привыкла я вас целовать, мама. Когда, прошлым летом,  уезжала из дома, вы не только поцеловать, но и провожать меня не пришли, чтобы напутствовать дочь перед неизвестной дорогой, и вдруг встречаете. Это такой для меня нежданный кульбит, как в цирке, уж не знаю, что и сказать.
- И не стыдно тебе матери выговаривать, перед красивым моряком, которого тебе подарила дорога? Я бы, на твоём месте, постеснялась.
- Вы бы многое сделали, мама, на моём месте, того, на что я не могла решиться. - Реля, вспомнив об Артёме, резко повернулась в сторону, где говорили между собой дядя и племянник: - До свидания, моряк. Желаю тебе быстрее преодолеть печаль и встретить ещё свою девушку. - Калерия сама удивилась, что продолжала обращаться к Артёму на «ты», да ещё при его дяде и своей матери, но исправляться не стала: - «Пусть хоть это его утешит».
- Прощай, девочка моя! Такой как ты, я всё равно не встречу. Мы с дядей решили отнести твой чемодан до автобуса.
- Зачем? Я думаю, что мы с мамой не сразу уедем. А вам надо торопиться - покойники не умеют ждать. Сделай, Артём так, как я советовала - сходи в церковь, поставь свечи, сам знаешь кому.
При этих словах Рели, дядю Артёма словно перекривило:
- И это говорит комсомолка? В Партию, наверное, мечтаешь вступить?
- Ошибаетесь. Мне Бог дороже, чем все Партии разом взятые, хотя я и не хожу в чёрном. Но тебе, Артём, желаю недолго носить траур.
- Ну, хватит, - неожиданно рассвирепел дядя Артёма, беря вещи у моряка из рук. - Прощайся с этой девушкой и пошли, нас ждут заботы.
- Да, до свидания, моя неожиданная радость. Осветила ты мне отрезок моей жизни - я ещё долго буду находиться под впечатлением нашей встречи. А может быть, ещё попробую разыскать тебя. - Артём махнул рукой, и пошёл вслед за дядей, который быстро уходил от них.
Реля с Юлией Петровной остались на быстро пустеющем перроне - приехавшие пассажиры и встретившие их близкие люди поспешно покидали его.
- Ну, дочь, я впервые видела, как ты некорректно вела себя. Зачем ты обидела этого красивого мужчину и его племянника? – пыталась выговорить ей мать, но у неё ничего не получилось. Девушка догадывалась, то, что она «обидела» человека (стоявшего при встрече рядом с родительницей, и делавшего вид, что они незнакомы), устраивало Юлию Петровну. – «Но почему?»
- А вы разве незнакомы с этим Остапом, или Опанасом, или как там его зовут? Мне показалось, что вы прекрасно друг друга понимаете, но вам он знаком под другим именем. Уж не Люцифера ли? - Калерия вдруг ясно вспомнила свой весенний сон, где существо, с этим именем, тащило в Ад её мать, которая сопротивлялась изо всех сил.
Юлию Петровну прямо передёрнуло - будь они одни, она бы немедленно влепила дерзкой девчонке пощёчину. Но вдруг, со стороны, где у неё находился кошелек, будто прозвенел будильник. И мать сразу припомнила, что у неё там лежат деньги, данные ей Остапом, чтоб она сумела хорошо встретить дочь - в любом случае  - перетянет бывший возлюбленный Дикую в свою веру, или нет.
 - «Что это со мной? Мне же лучше, что дерзкая моя не вошла в чуждую ей, да и мне тоже, веру. Мне лучше держаться Калерии, да и её Бога тоже. По крайней мере, на сковороде не станут жарить, когда помру - чего так панически боится дядя моряка. Вот, поди ж ты, у дядьки чёрная душа, а у племянника светится. Прямо ореол какой-то вокруг его головы я заметила, который стал ярче, когда ему Реля напомнила, чтобы сходил в церковь - что за чудо? Жаль, разумеется, что Релька и этот красавец не договорились - они, как мне кажется, всё равно не попали бы в рабство гадкого Люцифера. Релия моя - тот ещё орешек, да и морячок умеет сражаться со стихиями - они бы, вдвоём, живо мерзкого беса посадили в ванную, и силой! заставили отмывать многовековую грязь. Но молодые решили не расходовать силы свои на выправление чужих грехов. И, наверное, решили правильно».
Юлия Петровна, как ни в чём не бывало, заговорила с дерзкой дочерью совсем о другом:
- Давай, всё же, я тебя поцелую, чтоб ты не думала, что мать не любит тебя. Как видишь, встречать приехала, и не первый день уже тебя встречаю, - она притянула непокорную голову дочери и чмокнула её в щёку. Нежная кожа на лице девушки, поразила мать: - «Ведь, не мажется ещё ничем, как старшая, и работает в цементной да извёсточной пыли - сама писала. Но кожа у неё мягкая да шелковая, тогда как у Веры шершавая, а зимой так и с угрями, хотя и живёт моя красавица в благоприятном климате, и ни в чём себе не отказывает: ни в мужчинах, ни в еде. А Релия, я уверена, ещё не знала мужчин, потому-то и захотел заполучить её в свои сети Люфер. И питается она, я думаю, гораздо хуже Верочки, а вот, поди ж ты! - полна неуловимого очарования, и перебегает дорогу сестре, сама о том не догадываясь, и не думая».
Калерия тоже была рада перемене разговора: - «Зарвалась, дурёха! Ну что мне ещё надо, зачем лезу в жизнь матери?» - выговаривала она себе, целуя в ответ Юлию Петровну.
- Приятно, что вы меня поцеловали. В первый раз это.
- Ну, надо же когда-то и начинать. Надеюсь, ты не отравилась, что сама поцеловала маму? - ласково спросила родительница. - Вот и прекрасно. Правда Вера целует меня не в щёку, а в губы.
- Разумеется, вы же «любите» друг друга. Так вы приехали вчера?
- Да, я тебя уже второй день встречаю, - стала сочинять бойко и с чувством мать: - «Пусть не думает Релия, что она одна это умеет». - Как письмо получила, где ты писала, что и билет уже купила, так моё сердце стало рваться тебя встречать. А вчера меня вызвали на собрание сюда, в Обком, вот я и приехала в Херсон, да так и осталась.
- Где же вы ночевали? В гостинице? - спросила Реля, хотя сразу, по выходу из вагона, поняла, что мать эту ночь провела с тем мужчиной, с которым она её увидела ещё из окна поезда.
- Зачем? У меня тут друзей полно. – Не захотела ещё доверится, и раскрыться мать, и девушка приняла это как должное: - «А ты, глупая, чего хотела? Чтобы мама хоть раз в жизни сказала правду?»
- Наверное, у того элегантного мужчины, который хотел на вас жениться прошлой весной, когда я школу оканчивала? - улыбнулась Реля.
- Ну, вот ещё! Тот негодник раздумал на мне жениться, а я к нему за милостынею поеду? Не хочет он брать женщину с четырьмя дочерями.
- Где же с четверыми? Мы с Верой уже оторванные ломти.
- Ну, вы уехали, а Валя с Лариской такие разбойницы, кого угодно отпугнут свои вечным требованием им обнов. – «Хотя, если честно, Дикая моя доченька, это ты отпугнула от меня мужчину. Не выйди ты тогда нам навстречу, может, я и убедила бы Ивана стать мне мужем. Но что я думаю? Вдруг Релия прочтёт мои мысли».
Но было поздно. «Дикарка», «Чернавка» уже знала, о чём думает родительница, но спорить, напрасно не стала.  Мать не переубедишь сразу – на это потребуется время. И не в  малознакомом же городе это делать.
- Мои Атаманши! Как же я по ним соскучилась! - У Рели глаза заискрились и наполнились слезами радости от предстоящей встречи. – Но скоро я их уже увижу! Даже не верится!
- Не очень-то радуйся. Если ты им ничего не привезла, то...
- Что? И встретят меня, как чужую?
- Не знаю, не знаю, но очень их Вера баловала в прошлую осень тряпками. Сама себе «обновила гардероб», как она говорит, про новые вещи, а им скинула старьё.
- Это когда она, вместо того, чтобы ехать со всеми студентами в поле, картошку собирать, по справке, отдыхала сначала в Кисловодске, а потом дома? - вспомнила Калерия, что ей писали Атаманши.
- Да, каюсь, сделала я ей такую справочку, чтобы Вера приехала. Вернее ей в Одессе её сообразили - уж не знаю за деньги ли, или...
- Наверное «или». Я думаю, что сестрица как всегда за поблажку, расплатилась собой. Но, мама, это отлынивание от работы, да ещё под защитой липовой справки, грозит вашей красавице тяжёлой болезнью.
- Да что ты, Реля! Не пророчь так Вере! Ты меня пугаешь!
- Да ладно вам! Как сочинять нелепости - они мастера, а, сделав, пугаются. Мы как домой поедем? На двухчасовой автобус, наверное, билеты надо поторопиться купить? Достанется ли? Потому что вы стоять не можете, ведь ехать автобусом никак не меньше полутора часов.
- Вот когда ты так о родительнице беспокоишься, мне очень любо. Но и мама твоя иногда бывает довольно предусмотрительной. Когда мы, утром ехали, чтобы встретить вас...
- Так вы ехали с этим мужчиной? Только он встречал племянника, а вы дочь? И он вам подсказал, что я этим поездом приеду?
- Он! Он! Ты прямо из меня душу вытягиваешь! Скажи матери, чего от тебя можно скрыть? Что «Вера - дочь Люцифера», ты знала, когда тебе восьми лет не было. И вот ты увидела этого человека и сразу его распознала, хоть он не с рожками тебе показался, а человеком.
- Так он похож, мама, на Веру, вернее доченька на него - тот же кругловатый овал лица, те же водянистые, выпуклые глаза с маленькими, будто огнём опалёнными ресничками. У обоих глаза нагловатые. Но последние слова мои вы постараетесь не услышать? Да?
- Глаза как глаза - я бы даже сказала - красивые. А что касается ресниц, так Вера давно их наклеивает - в Находке ещё покупала их.
- Да знаю я, эти тонкости «красоты». Ведь вечером Вера ресницы снимала, и я видела сестрицу такой, какой её может испугаться муж, при первой же брачной ночи - вот почему Вера наша поздно выйдет замуж.
- Ладно пророчить! Ты меня можешь вывести из себя своими неожиданными поворотами мыслей. Мы говорили о билетах. Так вот, я, едучи тебя встречать, заехала на автобусную станцию, и купила билеты нам с тобой - на четырнадцать часов достались сидячие места.
- Почему так поздно?
- Во-первых, поезда часто опаздывают - а ну как ваш бы задержался? Во-вторых, Люфер мне посоветовал, дабы я с тобой провела несколько часов в городе - ещё и денежек подкинул. Видишь, Верин отец не жадный - о чужой дочке беспокоится, правда ваш-то Веру растил.
- Так его зовут Люфером, а сменил имя на Остапа? И я почувствовала, что он обо мне печётся, только в радость ли мне - это я, глупая, не разобрала. Смекалки не хватает.
- Ну что ты во всём плохое видишь? Не хочешь ты в городе задерживаться, поедем на станцию и поменяем билеты - только, как сказала ты уже, вряд ли достанутся нам места сидячие.
- Ладно, мама. Побудем, действительно, в Херсоне. Оставим чемодан в камере хранения, а сами сходим, поедим где-нибудь, поговорим.


                Г л а в а   7.

Реля взяла свой не очень наполненный вещами чемоданчик, сумочку красивую повесила на плечо, и пошла в сторону камеры хранения:
- Я на это и рассчитывала, - засеменила рядом мать. - Давно хочу потолковать с тобой, а то уехала, как с цепи сорвалась, с матерью и посоветоваться не захотела. Да разве бы я отпустила тебя на стройку, где ты ноженьку свою покалечила. Болит у тебя нога, Реля? А то даже не видно, что ты хромаешь. Дай я сумяру твою понесу, ведь тяжело?
- Да что вы!? - насмешливо отозвалась Реля, уступая матери лёгкую сумочку. - Уж будто бы вы так желали со мной поговорить? Когда я убегала от вас, в прошлом году, мне показалось, что вы прятались от меня, и даже проводить не пришли, не то, что поговорить со строптивицей, и подкинуть ей немного денег на дорогу. Ведь ехала абсолютно без вашей помощи, могла и от голода умереть, в первые несколько дней.
- Но ты же завербовалась! Вам же выдали деньги и билеты?
- Довезли точно, без волокиты, а подъёмные денежки выдали через пять дней, после приезда - вот и считайте, что я в эти пять дней не выдержала голода, умерла. Да и в поездке надо было питаться, а вы и узелка мне не собрали, как это сделали более простые родители своим отпрыскам, - выговаривала девушка и удивлялась себе: - «Ну, чего я добьюсь этими откровениями? Неужели исправлю отношение ко мне хитрой матери? А она, быть может, сейчас наслаждается моими бедами».
- Ты думаешь, Реля, что я радуюсь твоим несчастьям, которые тебе пришлось испытать, уезжая из дому? Это в прошлое лето, будто бес в меня вселился - и я жалею о своей жестокости, но помочь не могла. А в феврале или в марте месяце я чуть не умерла - так это, полагаю, мне отомстила жизнь, за все мои издевательства над тобой, - пожаловалась мать.
- И что у вас так сильно болело, что вы помирать хотели? – Реля поставила чемодан на пол, становясь в недлинную очередь, уходящую по ступенькам вниз, в камеру хранения.
- Сердце, я полагаю.
- Так вы даже не знаете что?
- Ночью со мной произошло удушье. Проснулась вся в поту, вздохнуть не могу. И скорую помощь в селе не вызовешь. Вот как мать пострадала, Реля, - жаловалась родительница, очень надеясь на сочувствие.
- Одну минуточку, - девушка поставила чемодан перед приёмщиком, и обратилась к нему. - Не уносите его далеко, потому что мы довольно скоро вернёмся за ним.
- Спасибо, что предупредили. Я близенько его поставлю. Возьмите квитанцию, а то вернётесь, я вам вещи не смогу отдать.
- Да-да, благодарю вас. Деньги сейчас платить?
- Можете, когда вернётесь.
- Ну, зачем же, лучше я сразу расплачусь. - Реля отдала деньги и, только когда они с матерью отошли на приличное расстояние от людей, она смогла задать матери интересующие её вопросы:- А потом, вы всё же, заснули в ту ночь? И приснился вам жуткий сон, в котором Люцифер, с которым я недавно вас видела, прилетел по вашу душу? Вот что вас испугало, ещё больше, чем удушье.
- Откуда ты знаешь? Ведь это был мой сон! К тому же Люцифер там был молодым, каким я его знала в молодости, очень похож на Артёмку. А видела ты меня с мужчиной моего возраста.
- Я таких людей, с тёмным ореолом, везде узнаю – молодых ли, старых.
- Да что ты? Везёт же тебе, Реля. Можешь мне не объяснять слово ореол - это на иконах высвечивается, вокруг голов святых.
- И в жизни вокруг голов добрых людей - свет, а вокруг злых одна темнота. Эту темноту я постоянно наблюдала у вас с Верой. Но сегодня, к удивлению своему, видя вас рядом с вашим знакомым, я вдруг заметила, что ваша аура гораздо светлее, чем была прежде.
- Это потому, доченька, что переживала я за тебя.
- Переживали? Вот это диво! Почему?
- Да как же! Позвонил мне вчера этот дьявол, и объявил, что и на тебя он покушается. Видишь ли, хочет и тебя затянуть в своё болото.
- То есть, сделать меня вроде вас с Верой - холодной и бездуховной? Чтобы я жила только для себя, и плевала на нужды других?
- Но что он тебе за это хотел дать - вот что тебе важно знать!
- Что же? - заинтересовалась Реля.
- А жизнь хорошую. Вот вышла бы ты замуж за его племянника, так как в сказке бы зажила - он мне показался хорошим парнем.
- За Артёма? А при чём тут моряк? Аура у него чистая! - улыбнулась Реля. - Я этого парня не боялась, лишь выйти замуж отказалась.
- В том-то и дело, что Люфер хотел не только его, но и твой ореол, как ты говоришь, переделать. Если бы вы поженились, оба попали бы под покровительство Люфера, который даже для меня неожиданно стал Остапом. И он, сделав вам хорошую жизнь, потребовал бы потом взамен покорности.
- Боже! Это буквально как в «Фаусте» Гёте. Сюжет!
- А ты думаешь, книги пишут святые люди? Верно, уж тот Гёте сам испытал, или слышал от кого-то подобное. Но ты не поддалась Люферу, а он тебя несколько раз уже на стойкость испытывал.
- Да? Расскажите, когда же ещё?
- Зачем тебе знать? Главное, что ты выстояла и моряка этим спасла, а Люферу кажется, будет наказание, что не сумел вас привлечь.
- Интересные вещи рассказываете, мама. Наверное, надо было дочери уехать, чтобы такое открылось. Впрочем, что на вас с Верой влияет тёмная сила, это я давно подозревала, потому не пыталась вас переделывать. Значит, живёте вы с ней весело - умирать тяжело будет? - не то насмешливо, не то печально покачала головой. - Но, наконец-то, вы это прочувствовали? Благодаря тяжкому сну?
- Ну, до смерти мне ещё далеко – Надеюсь, отмолю у твоего Бога мои грехи. А кстати, откуда ты знаешь, что помирать мне будет тяжко? Уж не завидуешь ли ты, что мать будет жить долго, отсюда и каркаешь?
- Мама, вы же прекрасно знаете, что я никогда «не каркала», да и завидовать нечему. Ваша долгая жизнь дана вам в наказание за тёмное ваше прошлое, и вам его может быть простит Бог, но люди никогда.
- Больше всех, Реля, я перед тобой виновата. И если родительница, в твой отпуск, расскажет тебе обо всех своих грехах, начиная с того момента, когда я тебя, совсем маленькой, убить хотела, может ты и простишь мать? Тогда, покаявшись, и умирать мне будет легче!
- Не знаю, мама, прощу ли. То, что я пережила с вами, таким тяжёлым камнем отложилось мне на сердце, что и не высказать словами. Единственное, тот грех, что вы меня убить хотели, я вам отпускаю, за те слова правды, которые, я услышала. Как дорого, оказывается, стоит правда, хотя и поздно сказанная.
- Спасибо и на этом. Ещё в нескольких грехах покаюсь, - храбрилась мать, - это я тебе нарочно Аттестат испортила тем, что Метрику твою спрятала, да и учить дальше отказывалась - вот ты  и нахватала трояков по математике, астрономии, тогда как раньше в твоих переводных табелях одни пятёрки и четвёрки стояли. Ты ведь в университете могла бы учиться.
- Откуда вы знаете, что в университет я поступила бы?
- Ну, как же! Директор школы - отец твоей подруженьки – встретил меня в прошлом году, и прямо сказал, что ты вполне, по таланту своему - так и сказал «по таланту» - могла бы поступить в университет.
- Спасибо ему на добром слове, но не получилось. Вы ему пояснили бы, почему ваша дочь, вся в слезах, не в ВУЗ подалась, а на стройку - тачки возить, песок, щебень, цемент и известь сгружать – ну самой грязной работой, заниматься, за которую платят так «щедро», чтобы одежда на людях едва держалась.
- Ну да! Ты вон на стройке, в какую берёзку превратилась. Когда дома жила, женихов у Веры в старых платьях отбивала, самых хороших! А вчера за тобой ухаживал парень - лучше не найти на всей Земле.
- Да, Артём мне напомнил и погибшего Павла, и Славу, которых я, как вы говорите, «отбила» у вашей красавицы с тёмной душой.
- Ну, это лишь ты так видишь! Другие-то «тёмную» душу Веры никак не должны замечать! Парни видят только красоту и одежду.
- Вы так думаете? Насчёт Славы не могу поручиться - он остался для меня полной загадкой - а вот мой дорогой учитель...
- Неужели Павел тебе предлагал пожениться? - перебила мать.
- Откуда вы знаете? - задержала дыхание Реля, но быстро оправилась. - Ах да, отец Веры подсказал, который много знает. Но тут его прозорливость подвела. Как выяснилось, чуть позже, после того, как мы с Павлом познакомились, что мы с ним встречались в прошлых жизнях, и всякий раз любили друг друга. Правда, не доживали до свадьбы, кто-то из нас умирал, или убивали кого-то, потому что встречались мы с ним в давней древности, когда шли жестокие войны...
- Так это правда, что люди живут несколько жизней? Получается, и мы с Верой жили? Расскажи мне про нас.
- Не могу, мама. Эти наши жизни увидел Павел через гипноз, и потом у него долго болела голова. Потому я не собираюсь рисковать моей головой, чтобы увидеть ваши с Верой прежние жизни. Но вряд ли вы жили раньше, потому что таких людей я тоже узнаю почти сразу, - обманывала Реля. В юности, во снах, она заглядывала в прошлые жизни сестры и матери. Бывала там, как путешественница, без всяких головных болей, но не рассказывать же родительнице про их поганые жизнь - опять врагов наживёшь.
Однако, мать не заметила её вранья, и маленького замешательства.
- А этих людей по каким признакам узнаёшь? - заинтересовалась Юлия Петровна.
- По памяти, мама. Если человек читает книгу, и узнаёт эпоху или жизнь, которая в ней описана, значит, он жил и раньше, поскольку память осталась. Потому, что когда мы приехали на Дальний Восток, ваша Дикарка почувствовала, что те места ей не чужие, потому что где-то близко была Индия - первая моя родина. И Япония.
- Да, ты в тех местах, как дома себя чувствовала - я замечала.
- А Павел, после нашего знакомства, но, ещё не ведая про прошлое, стал звать меня «индийской танцовщицей» - он видел такую статуэтку.
- Это он насмотрелся фильмов из Индии. А ты тонкая, как кувшинка, с красивой головкой. Твоя голова, Реля, с копной волос – просто чудо - недаром Вера всё пыталась расправиться с твоими кудрями. Но ты продолжай рассказывать гипнотические сны Павла. Они разве не могли проследить всё, начиная от рождения и до конца жизни, например?
- Не думаю, чтобы Паша так заказывал. Ведь он пришёл к знакомому гипнотизёру, и рассказал ему, что встретил девочку, или девушку - не могу знать, как он меня представил - встреча с которой показалась Павлу не первой. Видите, в нём тоже дремала память, лишь немного в иной форме, чем у меня. И врач предложил ему узнать, откуда мы так хорошо знаем, друг друга, что с первого дня стали общаться, как давние знакомые, которые всё, или почти всё знают о прошлом.
- И сон Павла прямо всё так сразу ему поведал? Насколько я помню, у тебя тоже были какие-то вещие сны в детстве. Или ты теперь не видишь их? - увела разговор совсем в другую сторону Юлия Петровна.
- Мама, но не обо мне же речь - сейчас мы говорим о снах Павла.
- Да-да! Он все ваши встречи увидел в этом сне?
- Не совсем. Первый же его гипнотический сон показал Павлу, что когда мы познакомились впервые, я была индианкой или индуской…
- Ты такая же была по возрасту, в древности, как и когда с Павлом встретились в Маяке? - заинтересовалась мать, и тут же оставила эту мысль. - Однако сначала выясним, гуляем ли мы с тобой просто по улице или пойдём, покушаем где-нибудь в культурном учреждении?
- Ой, мама, хотелось бы действительно сейчас красиво покушать, вчера Артём водил меня в вагон-ресторан, где мы попировали немного, так что не хочется портить впечатление.
- Прекрасно. А поскольку я в Херсоне знаю почти все такие заведения, то найдём и на этой улице, стоит только немного пройтись. Лишь ты не теряй нить нашего разговора, как твоя Ариадна, - улыбнулась матушка, желая показать Калерии, что иногда и она читает исторические мифы. Или у Калерии в стихах она читала об этой Ариадне?
 Калерия тоже улыбнулась - родительница читает невнимательно.
- Мама, не уводите меня в древность, так мы только запутаемся.
- Почему же, если ты там уже живала? Но я тебе напомню…
- Что вы! Я ещё помню, о чём мы говорили. Вам интересно, были ли в прошлых жизнях мы с Павлом в том же возрасте, как тогда в Маяке? Это удивительно, но были - и разрыв в восемь лет для нас просто норма. И всегда мы друг друга любили, только не успевали жениться - не судьба! Убивали то его, то меня - но никто из нас не доживал до сорока лет, я даже до двадцати не доживала, и у меня не было детей.
- Значит, Павел был более везучим, чем ты, и у него были дети?
- Да, а теперь ребёнок или несколько должны родиться у меня.
- Ты в этом уверена, что в этой жизни ты не умрёшь, как раньше?
- Вполне уверена, мама. Проживу я среднюю, земную жизнь, и всё успею.
- Тогда правильно я сделала, что не пустила тебя учиться. Тебе, видно, отпущено времени столько, чтобы родить детей и вырастить.
- Это можно было совместить, мама. Другие-то так делают.
- Значит, ты умирала в тех жизнях рано? То-то меня удивляло, что ты много раз желала себе смерти.
- Это когда же? Не припомню. - Реля прекрасно помнила, что она хотела умереть в пятнадцать лет, когда рассталась со Славой, но мать не должна этого знать - Реле не хотелось, чтобы мучительница её угадывала, так же как она.
- Да когда погиб Павел, а ты разболелась, да так, что едва Богу душу не отдала. И всё бредила в своём забытье, пока за тобой на машине не приехали: - «…его нет! Я не хочу жить! Павел умер, умру и я…» Потому я сильно удивилась, что когда ты выздоровела, то пошла в школу на танцы с подружками, и сразу же Вера прибежала оттуда разгневанная: - «Наша покойница опять у меня парня отобрала, новенького!» Как это у тебя получается? То не хочешь жить, то раз! и самого лучшего парня заарканила, да так, что он потом ни на кого не смотрел.
- Вам удивительно, мама, да? Но, по счастью, со мной в больнице лежал совсем мальчишка из музыкального училища - студенты в сентябре кукурузу убирали. Он мне ещё жаловался на изрезанные руки свои... И просил их подлечить, заметив у меня лекарский дар.
- Конечно, и у Веры тогда такие же были - ведь вас гоняли убирать «королеву полей», а сорвать и вылущить початок довольно непросто. И Вера ходила, заметь. Но руки ты её потом не лечила.
- Вот именно. Но я этому музыканту руки подлечила. Он мне подлости не делал, а наоборот…
- Выходит ты почти лекарь, или гипнотизёр? – перебила Калерию Юлия Петровна.
- Да нет, мама, это он им оказался. «Вычеркал» музыкант, как он говорил, всю память у меня из головы о Павле - я потом учителя своего дорогого три года не вспоминала. Зато заложил в память этот проказник весть о скорой любви. Потому, когда девчонки повели меня на танцы, и этот новый ученик - Слава, пришёл меня пригласить, всё быстро и тотчас решилось с первого взгляда, хотя меня будто кто заставлял спорить со Славой.
- Вот уж правду говорят, что дивные дела у Господа - он, будто у Веры забирал, а тебе отдавал. Вот Артём плавает из Одессы - казалось бы, ему с Верой встретиться, потому что она там живёт - и какая пара была бы чудесная, хотя они, получается, как бы родные по крови.
- Кузены! - иронизировала Реля. - Но ваша красотка, с клееными ресницами, не посмотрела бы на это, а, выйдя замуж, изменяла бы ему, ведь моряк живёт в море, а ваша «дива» никак не может жить без мужчины, хотя бы неделю - моряки же плавают за границу на месяцы.
- Откуда ты знаешь? Не то что моряки долго плавают, а что Вера изменяла бы?
- Мама, сужу по тому, как парни на неё вешались, а Вера не могла их оттолкнуть, разумеется, не потому, что девица такая пылкая, но очень хотелось подарков - Вера даже деньгами брала, ещё в Находке.
- И ты, будучи маленькой, всё это понимала?
- Я всё разумела, мама, и про вас, и про неё.
- И тебе, наверное, хотелось повеситься? Или броситься в море? Потому что такие «чистюли», как ты, не могут такого «позора» пережить.
- Из-за этих ваших гадких поступков? Нет! Мужики, обиженные вами или Верой, сами виноваты - зачем лезли в грязь? Меня сразило то, что вы, мама, перекрыли мне кислород, в последний год нашей совместной жизни, и загоняли меня в петлю - медленно, но верно. Так зверюги-охотники гонят животное, не давая ему возможности спастись.
- Но кто же спас тогда тебя от извергини матери?
- А вот это, мама, я вам говорить вряд ли когда захочу. О прошлых моих и Павла жизнях - пожалуйста, а говорить, кто меня спасает, извините... Этого я пока и хорошим людям не раскрываю: - «Боже, Артёму почти всё рассказала, да и как скрывать, если он такой же, как я».
- Да мне и не надо, - рассердилась Юлия Петровна, но быстро передумала гневаться: - «Что это я? Не хватало, чтобы Реля не согласилась ко мне ехать. Возьмёт свой чемодан, и поедет к подружке в Маяк, или Качкаровку. Ведь ездила она в Качкаровку год назад». - Ты лучше поведай матери - жила ли я когда на Земле, до этой жизни?  - Вернулась она к старой теме, думая, что дочь не вспомнит её.
- Не думаю, - Реля покачала головой. – Как-то я вам уже толковала, что прошлое учит, и человек не может без конца повторять свои ошибки. Если вы, в своём прошлом были такой же несправедливой к детям, то вам не дали бы больше появиться на Земле. – «Прости меня, Пушкин, что обманываю. Мне помнится, ты говорил, что Вера с мамой жили столько же жизней, сколько и я – то-есть, все мы живём одиннадцатой жизнью. И во всех жизнях две мои мучительницы были не лучше, чем теперь. Но нельзя маме так говорить. Скажет: - «Видишь, мне так жить положено».
- Да чем же я так плоха? Что больше всех детей люблю тебя?  - слукавила мать, улыбаясь.
- Спасибо! Очень вам благодарна, за такую любовь! - Реля остановилась, и картинно поклонилась матери, в пояс, так поклонилась, что даже прохожие стали на них оглядываться.
- Ну что ты народ смешишь? Что люди подумают, глядя, как ты пред матерью поклоняешься? - впервые смутилась родительница: - «Вот кого не обманешь, хоть какие красивые слова ей говори».
- Мама, да вы хоть знаете, что такое «преклоняться»? Это когда обожают человека. У меня не такое к вам чувство! - возразила Реля.
- Да не мешало бы тебе мать уважать. Я всем говорю, что мои дети любят меня, - обиделась Юлия Петровна, останавливаясь у кафе, в которое когда-то заходила, и так ей здесь понравилось, даже написала похвалу поварам в книге отзывов. Тогда, больше года назад, она в компании щедрого Иванушки, порядком здесь напилась.
Но Калерии некогда было, за своими мыслями, почувствовать, что родительница думает.
- Вы неисправимы, мама. Вам хоть кол на голове теши, как вы иной раз острите, и всё будете думать, что вы достойны поклонения. Но вот мы пришли к кафе, где нас всё же покормили прошлым летом, за счёт строительства, когда увозили в Симферополь.
- Кого это «вас»? – Юлию Петровну поразило, что дочь уже бывала в этом прекрасном кафе.
- Меня, и тех несчастных, которые ехали по оргнабору.
- Уж почему «несчастных», я не спрашиваю - ты скажешь, что и от них отвернулись их родители, - насмешливо отозвалась Юлия Петровна, совершенно уверенная, что Реля поругает и чужих ей людей.
- Ну, не от всех - были среди молодёжи и уголовники, только что освобождённые из мест лишения свободы, которые, кстати сказать, совсем не желали работать, и, через некоторое время, опять угодили туда, откуда недавно вышли. Признаться, на строительстве облегчённо вздохнули – от этих «работничков» никакого проку, только смотрят, что бы «стянуть и толкнуть», как они выражались, потом напиться и безобразничать.
- Ой, Реля, да если бы я знала, что мою дочь ожидает такое, так лучше бы направила тебя ехать к отцу - ведь Олег приглашал тебя в своих письмах, и даже денег тебе выслал на дорогу, каюсь, но я… - Юлия Петровна испугалась, что проговорилась, и замолкла.
- И где те письма, и где мои денежки, мама? - вспыхнула гневом, как молния, Реля. - Может быть, зная о желании отца, заботиться о дочери, я выбрала бы другой путь? Как вы думаете? К отцу бы поехала? - «Возможно, и судьбу бы свою там встретила?» - подумала с гневом. Она не любила людей, которые бессовестно, портили ей и другим жизнь.
- Да уж конечно. Наверное, отец уберёг бы тебя от тех разбойников, которые к тебе цеплялись, я думаю. Потому что если на тебя такие парни, как Павел, как Артём внимание обращают, то уж уголовники и подавно. Им такая чистая девочка, как бочка мёда. Ну, прости меня, доченька, что заставила тебя страдать. Я только сейчас прочувствовала, что тебе пришлось пережить. И зайдём в кафе, посидим там, поговорим ещё, пока нам принесут покушать.
- Хорошо, пошли. А то солнце так припекает, что голова начинает кружиться, тем более, что поспать мне пришлось мало, - говорила девушка, ставя ногу на ступеньку небольшого крылечка.
- Я помню по прежним нашим поездкам, что ты плохо спишь в поездах, а в этом, тем более, что такой парень за тобой ухаживал! Я бы не устояла, Реля, перед моряком, Капитаном дальнего плаванья, - говорила мать, сожалея, что такой мужчина не встретился ей в молодые годы, поднимаясь вслед за дочерью.


                Г л а в а   8.

Юлия Петровна хитроумно полагала, что увела разговор от Релиных воспоминаний в сторону, и зацепила её Артёмом - пусть лучше о нём рассказывает, чем о каких-то уголовниках, с которыми ей пришлось столкнуться. Матери было интересно узнать не жалеет ли дочь, что отказалась от такого великолепного мужа? Вот уж бы жила с ним, как у Бога в Раю, ничего плохого, что они попали бы под влияние Люфера - живут же мать её, да и Вера под этим «гнётом», и ничего, не жалуются - как кошки в масле купаются, а разборчивой Рельке лишь шишки достаются.
Но невдомёк было хитрой родительнице, что Реля совсем не хотела говорить с ней об Артёме. У неё, после расставания с моряком, и её тревоги за него, пока они уходили с его тёмным дядей, порядком разболелось сердце. Она, разумеется, понимала, что потеряла хорошего человека. Артём напомнил ей Павла. И оба эти довольно самостоятельные мужчины могли бы составить её счастье, но судьба распоряжалась иначе - Реле надо было износить ещё не одни туфельки, пока она найдёт парня (совсем не такого обаятельного), чтобы родить от него ребёнка, и... разойтись - так было написано в её судьбе. И хотя много парней - хороших и плохих - пытались нечто исправить в звёздных предписаниях девушке, пока ничего не получалось. То смерть Павла стала у Рели на дороге, то такой страшный человек, как дядя Артёма.
Всё это пронеслось в голове у девушки, пока они заходили в кафе, и, оглядев зал, выбирали, где им присесть. Кафе, было полупустым – все, кому требуется, уже позавтракали или пообедали.
- Вон там сядем, у открытого окна, тем более, что оно выходит в сквер, а не на проезжую дорогу, - указала рукой Юлия Петровна. – Да и мешать нам не будут, проходя мимо столиков.
- Да-да, там самое милое дело посидеть, поговорить. Пошли.
И, пока они деликатно пробирались мимо редких, в этот час, посетителей, Реля придумала, как избежать разговора об Артёме, не травмируя, ни мать, ни себя, ведь что не говори, а Вера была кузиной будущему капитану, да и родительница приходилась ему роднёй, какой – Реля не знала.
- Ну, я вам сказала, мне пришлось столкнуться с бывшими уголовниками, чтобы вы не думали, что мы перед отъездом в этом милом кафе потрошили кошельки у парней богатых, вроде Артёма. Так делает, вероятно, ваша любимая доченька, трясёт всем кошели, ещё с Дальнего Востока начиная, причём не у богатых парней, а у самых, что ни на есть голодных студентов.
Юлия Петровна поморщилась - Релька везде проводит аналогию, не упуская возможности куснуть старшую сестру. Поэтому мать решила защищать честь своей любимицы, зная прекрасно, что старшая трясла не только тощие кошельки парней, но и вырастившего её человека, нимало не смущаясь, что тем самым забирает деньги от семьи, от своих сестёр. Впрочем, такое не смущало красу ненаглядную и теперь, но всё равно Юлия Петровна ещё не готова была бросить камень в любимую дочь - это как себя в сердце ударить.
- Ну и что, что Вера трясёт кошельки парней? Это совсем не плохо! Я рада, что Вера выучилась вводить в растрату всяких негодных Дон Жуанов, как сказала бы ты. Пусть не развешивают лапшу на уши, что женятся. А коль не женятся, то уж пусть трясут мошной. И ты так делай.
- Я не такая, мама. Я, прежде всего, думаю о других людях, которые связаны с этими «негодяями»,  Дон Жуанами, как вы их обозначили.
- С твоей совестью, Реля, не проживёшь. А жаль? Ты ешь, пьёшь, что пожелаешь, а какой-то толстосум за тебя, с радостью, расплатится.
- Уж будто те, кто расплачивается, ничего за это не просят?
- Ну, вот Артём же с тебя ничего не спрашивал?
- Мама, Артём мне предлагал жениться - потом бы он с меня много спросил, - улыбнулась Калерия. - Но я про Вериных поклонников хотела бы знать - так ли они с ней нежно расстаются, если она с ними не расплачивается своим белым телом?
- А если и расплачивается? Тебе-то что? Неужто, это тебя коробит? Уж не поэтому ли ты так прытко бежала из дома, без моего ведома?
- Мама, не сыпьте мне соль на рану - она ещё болит. Давайте поговорим о чём-то другом. Ваша Гера Люциферовна, как я понимаю, по-прежнему, из вас тянет деньги? Куда хоть она их девает?
- Из меня все тянут деньги: и ты, и Атаманши. Знала бы ты, какие разбойницы растут - скоро мать окончательно разденут.
- Подождите, подождите, это когда же я из вас деньги тянула? На пальто просила? Да, вы прислали пятьсот рублей - этого хватило на целый воротник, он у меня просто шикарный, и рукава. На оставшиеся части пальто я сама собирала, при помощи хорошей подруги.
- Да, пальто ты шикарное купила. Я, таких, даже в богатой Одессе, когда у Веры гостила, не видела. А одесситки - моднючии женщины.
- Конечно. Им из-за границы всё привозят. Я так же, в Севастополе, куда мы ездили на экскурсию, купила импортный плащик. И долго боялась, что украдут его у меня в общежитии - там часто это делают. Даже вечерами в нём не выхожу, снять могут - не с живой, так с трупа.
- Видишь, одеваешься потихонечку, - совершенно не обратила Юлия Петровна внимание на стоны дочери, - платье вон на тебе прекрасное. – На Севастополе не стала задерживаться, зная от Люфера, что дочь туда ездила весной: - «Захочет, сама расскажет. Спрашивать не буду».
Реля насмешливо посмотрела на мать - кому вздумала жаловаться? Модная женщина, прожившая уже пятьдесят, или чуть больше годков, готова снять с дочери это элегантное платье, да надеть на себя - чувствовалось в её завистливом взгляде: - «Но не налезет это на  вас, мама, мало будет в талии. Располнели вы от ваших «гуляночек» в Чернянской столовой, да от тех деликатесов, что прятали от детей. Правда, теперь, мне кажется, что Атаманши потребляют их вместе с вами», - насмешливо подумала Калерия.
Девушке очень хотелось спросить об этом мать, но она знала, что вместо шутки, о том, что Атаманши ещё и объедают родительницу, Реля может услышать проклятия в адрес «мартышек», как мать иногда, в гневе, ругала сестрёнок. Но девушке не хотелось возбуждать тёмные стороны в душе Юлии Петровны, и она, сама не зная почему, вдруг похвасталась в отношении платья, которое не покупала, а получила в подарок от располневшей невесты, когда та выходила замуж за богатого жителя Симферополя.
- Меня в этом платье за артистку приняли.
- Вот, опять Вере дорогу перебегаешь! Она мечтала стать артисткой, но никто её за артистку не принимает, даже в Одессе, - опять, не к месту, заболела душа у матери за старшую любимицу.
- А зачем? - Реля вновь насмешливо посмотрела в глаза матери. - Если Вера по жизни актриса - вечно играет не одну, так другую роль.
- Все мы играем немного. Я вот сейчас твою мать - хотя ты уверена, что матерью я тебе сроду не была, и это похоже на правду. Ты же играешь сейчас прокурора, который может осудить поступки матери, а заодно и старшей сестры, которой рядом нет.
- Да, я и забыла, вас же нельзя судить! Вы - царственные особы! И не мне, бывшей вашей Чернавке, говорить что-то против цариц! – Калерия вспомнила царственную матушку Артёма.
- Ну вот, ты опять издеваешься над матерью. Я понимаю, что это старые обиды, но что я сейчас могу исправить? Отдать тебе деньги от отца? Так я их и выслала тебе на пальто: - « Хотя, - подумала мать довольно, - денег-то Олег выслал больше – тебе бы не только на пальто, а и на иные наряды пригодились. Но очутились эти денежки у Веры, которая, по-твоему, со всех гребёт».
Мать не догадывалась, что Реля прочитала её мысли, которые её покоробили. Но не разоблачать же родимую, иначе они поссорятся, и Реля может не увидеть малышек. Ей сейчас уже хотелось бежать от коварства «родных» к морю, которое всегда её успокаивало, ещё с того времени, когда они жили на Дальнем Востоке. Но, сбежав от матери сейчас, она тогда нескоро ещё увидит своих «Атаманш», да и разочарует их сильно этим, а делать этого не стоило.
- Оставьте, мама, разговоры о деньгах. Они могут меня заставить развернуться резко назад, и поехать к морю, в Евпаторию, где меня не так встретят, а как родную дочь, - подтвердила дерзкая прежние мысли Юлии Петровны, чем напугала мать.
- Да с тебя станет, вот так развернуться. Но, оставим унижающий тебя разговор. Тем более, что, наконец, к нам изволит идти официантка. Помолчи, пока я заказ сделаю, а потом можешь разоблачать далее нелюбимую тобой родительницу... Здравствуйте. Чем вы можете нас покормить?
- Добрый день! Что заказывать будете? Меню перед вами.
- У вас тут есть комплексный обед, принесите его нам. Но, перед этим, подайте вино «Алиготе», - и стаканчики. Реля, ты выпьешь с мамой, за твой приезд?
- Нет, спасибо. Воздержусь, нам ведь дальше ещё ехать.
- Ну, как хочешь, а я выпью. И бутерброд мне принесите с красной икрой. А тебе, Реля, с красной или с чёрной?
- От бутерброда не откажусь - тоже с красной икрой, - улыбнулась Калерия. - И не забудьте, пожалуйста, салаты принести.
- Да-да, про салаты я забыла. Мне, можно из моркови сделать?
- Морковку не завезли сегодня. Можно сделать из огурцов и помидор, можно из капусты, ещё, кажется, из редиски имеется.
- Мне из редиски, пожалуйста, - поспешила сказать Реля.
- А мне уж из помидор и огурцов, - добавила Юлия Петровна, - хотя эти салаты мне и дома надоели, особенно из редиски.
- Заказ принят, - сказала девушка и ушла.
А мать, не забывая обиду на Релю, что та вроде как шантажировала и угрожала ей, в последнем разговоре, решила взять небольшой реванш.
- Так вот, доченька! Объясни мне, пожалуйста, - насмешливо и протяжно проговорила она. - Почему ты, с семи лет, прилепила Вере поганое отчество «Люциферовна», и теперь ещё им обзываешь?
- Но, может, вы мне сначала поясните, почему оно так подходит моей «дорогой» сестрице? - не смутилась Калерия: - «Пусть мамочка не мечтает, что я в её «Остапе» не признала Люфера».
- Как это подходит?
- А так, мама. Не будете же вы отрицать, что характер Веры, да и всё её поведение не похожи на человеческие? Она ведь у нас роковая женщина, какой и вы, вероятно, были когда-то.
- Это ты подслушала верно, что из-за меня давно мужчина умер? А не надо подслушивать! Я это всё придумала тогда, в поезде, чтобы тебя позлить…
- Да, а потом про Веру хвастались, что вы её родили не от мужа, а от другого человека. Так вот, я его сразу узнала, едва увидев.
- Ну что ж, объясню, - будто не слышала её последних слов мать. - Ты меня рассмешила «роковой» женщиной. Это верно, я когда-то была довольно бойкая, не тебе чета. Мужиками крутила, как хотела, и они у меня всё исполняли, все мои прихоти, хотя молодость моя проходила не в такие благополучные годы, а в голод.
- Уж будто я не голодала все семнадцать лет, живя с вами? И в Симферополе и сейчас голод – хлеб, да селёдка ржавая в магазинах. Ещё молоко, кефир, да иногда котлеты продают, сделанные наполовину из хлеба, - насмешливо отозвалась Реля.
- В мои годы и того не было. Правда, в ресторанах, да НЭПовских магазинчиках, про которые ты не знаешь, можно было купить всё, но цены кусались. Но я, за счёт мужиков смогла и эти годы прожить весело, не нуждаясь, когда другие загибались от голода. - Юлия Петровна улыбнулась надменно. Она не догадывалась, что о НЭПовских годах Реля знает хорошо из книг и рассказов.
- Нашли чем хвастаться. Мне про эти же голодные годы на Украине рассказывала бывшая дворянка, так она не сама пыталась от пуза наесться, а старалась людей спасать от голода.
- Я не хвастаюсь, а к нашему разговору ввернула. И Вера так живёт уже в эти годы, чего и тебе желаем, дабы ты нас не проклинала.
- Да, опустошает ваша Верочка карманы бедных студентов, у которых потом, я уверена, до стипендии на харчи не хватает, как не хватало в Находке строителям, обобранным ею же.
- Ещё и с меня дерёт, как с сидоровой козы, - вдруг пожаловалась мать.- И тут я, пожалуй, с тобой соглашусь - запросы у неё дьявольские: - « И кто меня за язык дёрнул? Узнает Люфер, призовёт к ответу. Но почему сам распинал нашу дочь, как мерзавку последнюю? Так ему и скажу, если слово против меня вымолвит».
- Теперь поняли, почему я бывшую Геру называю Люциферовной? Потому Вера - дочура земной, не очень доброй женщины, и Сатаны, которого я узнала.
- Когда ты узнала, что Вера не дочь Олега?
- Вы же сами сказали, мама, что с детства.
- Ладно, с тобой не поспоришь. Но зачем мне тебе говорить, если ты всё знаешь, что Веру я родила, действительно, от подозрительного мужчины, который врал мне, что он посланец небес, да только не светлым оказался, а чёрным - в этом ты тоже права. Видно Бог отвернулся от меня, когда старичка я довела до смерти - а Люцифер тут как тут! От них ведь не спрячешься, Реля.  Это у тебя получается избегать их опёки, и возможно ты проживёшь жизнь более праведную, чем мать. Возможно, Бог тебя наблюдает сверху - ведь не дал он тебе упасть в вязкую могилу в Толстухе, где бы тебя присыпало тяжёлой мокрой глиной, и похоронили бы, на следующий день тебя вместе с умершей старушкой.
- Надо же, и я Артёму рассказывала этот случай вечером, - удивлённо сказала Реля. - Какое совпадение!
- Наверное, потом и спала плохо, после таких воспоминаний?
- Ошибаетесь. Вечером мы пошли в вагон-ресторан поужинать, а в нём немного угостились шампанским, так что и вспоминалось всё легко. - Вновь обманывала мать Калерия, сон ей приснился довольно тяжёлый, но не рассказывать же матери про такую же тёмную, как и сама она, женщину - да и сильно в памяти не засел этот дурной сон. - Другие думы беспокоили меня.
- Не думы, а моряк, я полагаю, добивался близости, или чтобы ты замуж за него пошла. Потому что его глаза, Релия, когда он уходил с дядькой, всё оглядываясь, это были глаза раненого оленя.
- Я больше, чем вы видела, как он страдал. Но он быстро меня забудет, потому что я сняла с него родовое проклятие его матери, да и освободила парня от венца безбрачия.
- Откуда ты такие слова знаешь, Релия? Так раньше говорила ваша бабушка-цыганка, которую дед ваш убил на реке. Ты знаешь об этом?
- Да. Когда вы подругам рассказывали, я подслушивала.
- И правильно. Потому что тебе бы, ребёнку, я бы не стала такое страшное рассказывать.
- Да не оттого, что меня берегли, вы, чтобы я чего-то не услышала, а от ненависти, которую вы ко мне испытывали, - опять вспыхнул гнев в Калерии, но проговорила она эту фразу, на удивление себе, спокойно.
- А ты не думаешь теперь, что эту ненависть мне внушил отец Веры, потому я сама не ведала, что творила. Но светлые силы, которые берегли тебя, всегда противостояли ему. Вот и теперь они помогли тебе от него не только избавиться, а и Артёма спасти. Но узнает ли об этом твой спутник, и поблагодарит ли тебя? Вот что интересно! А мне он очень понравился, я бы хотела его ещё раз увидеть. А ты?
- Мне тяжело это было бы, мама! - горячо отозвалась Реля. - И не нужно мне его благодарности, лишь бы у Артёма жизнь наладилась! А вот и наши закуски несут, и даже графинчик с «Алиготе».
- Да? Девушка оказалась расторопной. Вот спасибо, что вы не забыли о нас, - улыбнулась Юлия Петровна официантке, красиво сервирующей им стол, и ставящей на него закуски и графинчик с вином.
- А чего забывать? Вас же мало, в это время дня бывает. Вот вечером бы вы пришли, то и войты в кафе трудно,  мест свободных  нет, и официантам достаётся бегать, как бешенным.
- Зато и зарабатываете, наверное?
- Так это какой клиент - есть такие, что напьются и свалятся, то як с них гроши требовать? Только милиция и спасает.  Ешьте, а потом машите мне рукой, чтоб горячее несла. - Официантка ушла.
- Тебе, Реля, налить винца? Ну, чисто символически! За встречу!
- Чуть-чуть. Хватит. Мне и этого будет много.
- Отвыкла ты от него. А помню в тот же год, когда ты чуть в могилу не свалилась, в нашем доме было полно вина, и вы, дети, потребляли его, как десерт. И смотри, никто пьяницами не стал. Ну, за твой отпуск, дабы ты провела его у мамы, не обижаясь на неё.
- Согласна, - они чокнулись, и, отпив, каждая понемножку, сразу приступили к закускам. - Только мне кажется, мама, что две дочери всё же у вас станут алкоголиками.
- И кто же это будет? Конечно, не ты?
- Не я, естественно. Но Вера точно, потому что вы «тишком, нишком», как выражаются Атаманши, распивали с красоткой винцо, которое у вас в тайниках хранилось.
- Ну, вспомнила. После твоего отъезда мне Валя с Ларисой все мои «схованки», как они говорят, порушили. Больше этого нет, - ответила Юлия Петровна на вопрос, который раньше ей хотела задать Реля.
- Значит всё, что вы привозите из Херсона, вы съедаете вместе с ними - это хорошо. А вино тоже вместе пьёте?
- Ну, ты скажешь! Вино я покупаю, но пью одна - это они мне позволяют, мои строгие ревизоры. Вот, кстати, напомнила, покушаем, и по магазинам пройдёмся - надо колбаски купить какой-нибудь, дабы девчонок накормить, когда из города вернёмся, мне и на это Остап, а не Люцифер, как ты его прозвала, денег дал, чтобы вас хорошо подкормить.
- Да что вы! Вот не ожидала! Но как бы мне его «подарочками» не подавиться. На всякий случай, я на свои деньги немного куплю колбасы. А в Херсоне несложно купить сей продукт? Потому, что в Симферополе, редко колбасу вижу, и длинную очередь приходится выстаивать, если деньги имеются. И отпускают, ограничено, в одни руки. Так мы с девушками, кто достаёт, потом угощаем друг друга.
- И здесь порой очереди. Но твоя мать - не простой человек, блат имеет у продавцов. Правда переплачивать приходится, но это мелочи, и купим мы колбаски, ещё и ты покушаешь местной. Говорят, что херсонская колбаса славится, среди прочих. Но ты мне поведай, прозорливица моя, кто же, кроме Веры, ещё может алкоголиком стать?  Подозреваю, что первым алкоголиком ты не преминёшь сделать Веру. 


                Г л а в а  9.

Реля внимательно посмотрела на мать - кого же из маленьких она ещё может испортить вином? Потому что в прошлом году, при отъезде, девчонки поразили её своей страстью к зелёному змию. Тогда Калерии удалось сдержать сестрёнок «капелюшечками», но кто поручится, что они без своей бывшей няньки не пристрастятся к зелью? Девушка уже видела в Симферополе пьяненьких десяти, одиннадцатилетних детей, и подозревала, что немалую вину в спаивании их, несут их же родители. Но Юлия Петровна – особа заносчивая - не сможет же пить вместе с «мартышками», тем более, что у матери есть тайна рождения Верки, которой, наверняка, она ещё не делилась с Атаманшами, чтобы не получить обидных слов в ответ. Те могут выплеснуть на родительницу целые речуги, да ещё по-украински - и попробуй их оспорь! Потому Реля обратилась к дипломатии, чтобы не обидеть мать, и дать понять их «пьяндычке», как шутили в прошлом году Атаманши, чего ей следует опасаться:
- Хотя я оставляла «Атаманш» вроде сильными и дружными, однако  думаю, что кто-то из них может ослабеть возле вас, - отозвалась девушка, заканчивая салат, и беря бутерброд с икрой.
- Так уж твоя мать плохо влияет на ослабшие, после твоего отъезда души сестрёнок? Ты не хочешь выпить вина под бутерброд? Не бойся, мама тебя не споит - тебя светлые силы охраняют, - сказала шутливо вроде, но, как известно, в каждой шутке есть доля правды.
- Да я и сама уже могу определить меру, чтоб не опьянеть, - улыбнулась Калерия, допивая вино из бокала. - А теперь вот закушу, как следует. Вчера меня будущий капитан пытался споить, и ничего не получилось.
- Да, ты - крепкий орешек - это я вчера и Люферу сказала, - Юлия Петровна огорчилась, что проговорилась, но дочь сделала глупый вид:
- Люфер он, вы не ошиблись. А его племянник назвал Остапом, потому что рыжий ваш бывший поклонник меняет имена, как перчатки, но без бинокля видно, что они оба - люди прибалтийского склада. Правда один из тёмного племени, а Артём любит воду чистую, хотя и плавает в штормы.
- Но ты-то откуда, Релия, знаешь таких людей? Из прошлой жизни?
- Из прошлой жизни или из этой, но прибалтийцы всё же немного свысока к нам относятся.  Я имею в виду тех прибалтийцев, которые стали почти русскими или украинцами. Любят они весьма женщин, не из их племени, но жениться на них, не очень желают - ваш пример, мама, не единственный. Это я слышала от кого-то, да и в книгах мудрости читала, которые мне подкидывали мои друзья.
- Но тебе-то Артём предлагал замужество? Настаивал?
- Конечно! И всё потому, что я сильно отказывалась. А согласись я сразу, может, утром он сказал бы что пошутил, или сделал вид, что не помнит, после выпивки, как накануне сватался.
- И ты, такая ясновидящая, не поняла, что парень сватался серьёзно? Эх, Реля-Реля, а я бы, пожалуй, и согласилась, не посмотрела бы и на его дядьку Люфера. Да ты и не чуяла, я думаю, что он вам каверзу пытался подстроить?
- Похоже, я не чуяла беды, потому что Артём довольно интересный человек, не только внешне. Но силы, которые следят за мной, прекрасно всё видели, и всадили, - девушка постучала себя по лбу, - в наши головы с Артёмом рассудок. Я думаю, теперь и моряк понял, что между нами ничего не могло быть. Мне кажется, что он сегодня ночью мне приснится, и похвалит Релю за стойкость.
- Нет, Реля, он страдал, я это видела, но никак не сможет проклинать своего дядьку. Какой-никакой, а Люфер ему родня.
- А зачем проклинать? Не надо! Вот сходит Артём в церковь, поставит свечи, как я ему советовала, тогда ваш Люфер сам отвалится от него, как пиявка.
- Согласна. Люфер мне тоже говорил, что ему придётся отступить. Но хватит нам говорить о том, что потеряно навсегда. Не пора ли звать нашу хозяйку, дабы она принесла нам горячее?
- Легка на помине. Уже идёт. Я нечаянно взмахнула рукой, но она поняла это, как знак нести первое.
- И прекрасно. Стоит ли девушку ругать за это, если мы поспешим покушать, и зайдём в магазин, дабы купить вкусных продуктов, хоть недели на две, пока ты будешь гостить у мамы. Колбаса, да сыр херсонский - довольно вкусные. Консервов рыбных наберём, посвежее – это надо на даты изготовления смотреть.
- Вот вам борщ горячий, а то  вы у меня  только салаты ели, - обратилась издалека официантка, наверное, чтобы прервать их ненужный и неприятный разговор - Реле уже надоело говорить, про тёмные силы.
И впрямь, пока официантка расставляла на столе тарелки с супом, ставила хлебницу с вкусно пахнущим хлебом, мать и дочь вежливо молчали.
- О! да он только что из пекарни, - отметила лишь Юлия Петровна, кивая на хлеб, издающий потрясающий аромат.
- Верно. Только что привезли. Кушайте на здоровье!
Но едва она отошла, как Юлия Петровна попыталась вернуть разговор в прежнее русло:
- Так ты, значит, догадываешься, что Вера у меня гребёт деньги? А теперь увидела Люцифера - потому что того чёрта так и звали в молодости, когда я с ним познакомилась - и знаешь от кого у неё такая жадность к деньгам. - Юлии Петровне хотелось оправдаться перед средней дочерью.  Хоть как-то загладить свою вину перед ней, что так глупо, год назад, выставила несчастную Дикарку из дома.
- Давно догадалась, мама. Уж не думаете ли вы, что я не понимала, отчего Вера такая злая, такая злопамятная до безобразия.
- Ты смотри, ей не проговорись, от кого она родилась. Не желаю я, чтобы Вера знала про Люцифера - тогда её злые силы совсем одолеют.
- Да уж, разумеется. Если ваша «красавица» узнает о своём происхождении, то вовсе мерзопакостная станет. Хотя я предполагаю, что она всё прекрасно знает, но притворяется.
- Ох, и язычок у тебя, Реля. Вот за него я тебя недолюбливала.
- Скажите проще - не любили. Но вам придётся привыкнуть к нему, мама, потому что я теперь - вольная и свободная - молчать не стану, даже если вы повернётесь ко мне лицом, а не спиной, как бывало.
- Я уж, наверно, повернулась, - жалобно сказала мать, будто жалея об откровении, - уже у меня за тебя душа болеть стала. Как написала ты в письме, что ногу покалечила, я сразу представила, и меня Бог накажет за твоё увечье. И вот же, чуть не умерла весной.
- Хромота моя, мама, мне в наказание, а не вам, - улыбнулась невесело Калерия. - Это меня, наверное, за гордыню наказали.
- Ну, уж и гордыню! Ты ко всем добрая, дочь моя, кроме матери. Я и сейчас помню, как тебя любили старики-литовцы, когда мы жили на хуторе. Из-за этой любви к тебе, и вся семья выжила, не умерли с голоду - старички нас здорово подкармливали. А потом, когда мы уехали внезапно, так же тихо и благодетели наши умерли – видно им жизнь без тебя показалась не мила.
- А не убили ли их «лесные братья»? Может, за нас покарали?
- Нет. Это отцу твоему писали уже на Украину - Томас-соседушка - старики умерли от тоски, раздав прежде всю свою скотинку людям. Так что хромота твоя тебе не в наказание. Да ты и не сильно хромаешь. А некоторым парням даже нравятся девушки с таким лёгким дефектом.
- Ну, мама, вы наговорите. Получается, что хромота меня украсила? Но я старательно разрабатываю ногу - вот увидите, как я её ежедневно тренирую - что можно предположить, через год, полтора, я совсем хромать перестану.
- А я слышала, что к этому, наоборот, привыкают.
- Не думаю, что можно привыкнуть к уродству, тем более, что нога продолжает отекать по вечерам. Вот приедем домой, увидите, ножечка моя, как колода будет. Я ночью боялась, что Артём заметит, когда мы возвращались из вагона-ресторана, но он был выпивши и оттого слеп.
- Да, пожалуй, что мужа тебе не найти, пока хромать будешь, - с удовольствием сказала Юлия Петровна, заканчивая есть, и, оставляя на тарелке самое вкусное, по мнению Рели: - «Заелась наша родительница. Мяса кусок оставила чьей-то собаке. Или у неё зубы слабые?..»
- Ошибаетесь, мама. Мужа я сегодня ночью могла подцепить, как и сами знаете. Причём, не простого парня, а моряка, офицера, без пяти минут капитана корабля.
- Да что это, Релия, к тебе одни офицеры липнут? Когда ты уезжала из Чернянки, тоже за тобой какой-то офицер ухаживал.
- Не какой-то, а старший лейтенант. И признайтесь, мама, вы его здорово напугали, что он рванул из села дня на два пораньше, чем сам хотел. Причём уехал он после разговора с вами, как мне нашептали.
- Ну, поговорила я с ним, сказала, что не такую ему надо в жизни бедную девушку, а такую, чтобы уже отучилась и деньги зарабатывала.
- Выходит, он моей бедности испугался? Не верю! Вы ему ещё что-то похуже сказали, потому что не такой уж лейтенант жадный, чтоб на приданное рассчитывать.
- Сказала! Про твой характер! Что наплачется офицер с тобой, особенно если поможет выбраться из дома.
- Значит, напугали человека? А не боитесь, что именно поэтому за вами приходил ваш любимый Люцифер весной?
- Думаю, что и из-за этого. Так что прости меня, Релюшка!
- Могу простить, потому что Саша тот был не раз мною разочарован, когда я подшучивала над его «сватовством», заявляя, что рано мне замуж. Но у вас, мама, тьма другого рода предательств, которые я не прощу вам никогда.
- Простишь. Вот стану я умирать - тяжело, как ты предсказываешь - и вызову тебя. Ты увидишь страдания матери, и всё забудешь.
- Верно, мама. Но боюсь, что когда вы захотите отойти от земных дел - а будет это не скоро, как мы знаем - я тоже буду не молодая, и мои болезни не пустят меня к вам, даже если я захочу увидеться. Это уж как Бог распорядится.
- Что? И попрощаться с матерью не приедешь? За Бога своего прячешься?
- Какое прощание, если я сама может, буду лежать в постели?
- Вот почему я тебе не хотела от себя отпускать - желала, чтобы ты жила возле матери, и похоронила меня.
- Мама, я бы ни за какие пироги с вами не осталась - потому что тогда бы не я, а вы бы меня похоронили - задолго до своей смерти. И вполне возможно, моя смерть дала бы вам возможность ещё дольше на Земле пожить, чем это позволил вам Люцифер. Вот почему вы не хотели отпускать меня из дома. И потому меня свалит болезнь, когда вы станете умирать,  дабы - вот и я ваше это слово подхватила - я не поехала на прощание, чтобы вы меня с собой не утащили.
- Значит, если ты приедешь на мои похороны, то и ты вскоре умрёшь? И потому спешила уехать из дома, дабы пожить подольше, вдалеке от меня? Что ж, это твоё предвидение, и если всё, что ты видишь, исполняется, то я смирюсь, с тем, что тебе нельзя меня хоронить. Но представь, как  я буду мучиться, умирая без тебя, без твоего прощения.
- Сколько могу, я дам вам прощения, мама, при нашем дальнейшем общении. Но есть вещи, которые нельзя прощать - это издевательства, это ваше желание закопать дочь прежде себя, - Реля даже перестала кушать, разговор стал настолько тяжёл, что ложкой супа можно было подавиться. - Невозможно есть, разговаривая о смерти.
- Смерть не страшна, доченька, если человек не чувствует за собой никакой вины. И я не очень чувствовала, пока ты росла - думала, что так и надо вести себя по отношению к такой языкастой и дерзкой, а ещё бы я сказала грубоватой девчонке. Но теперь понимаю, что твоя дерзость была как бы защитой - этим ты отталкивалась от нас с Верой, и была права - хоть не перемазалась в той черноте, которую мы с ней могли насадить на тебя.
- Да, мама, но вы, всё же, попили моей крови. А теперь давайте поговорим о другом, чтобы хоть чуток сгладить нашу затяжную вражду, которая, я чувствую, ещё берёт над нами верх.
- Согласна всё забыть. Но о чём тогда говорить? Скажи мне, Реля, но только честно. Вот ты бежишь от своих женихов - хороших, плохих - и сколько ты будешь так бегать? И не наткнёшься ли ещё на худшего?
- Тоже больной вопрос, мама, но попытаюсь на него ответить. Меня, за то, что отталкивала хороших парней, жизнь так же накажет. Судьбой мне выписан уже человек весьма безвольный, который хоть и будет меня, возможно, любить, но бросит с ребёнком маленьким, и уплывёт по течению, без конца оглядываясь на Рельку, потому что такую он вряд ли уж встретит. Шучу!
- Какие шутки? Это правда! Но у тебя хоть короткое время будет муж, и будет от него ребёнок, с которым ты останешься - это как раз похоже на твою гордость. Но кто у тебя будет - мальчик или девочка? Или ты кучу детей нарожаешь, как я, чтобы мучиться с ними?
- Мучилась с Валей и Лялькой, как раз я. Но это была как бы практика у Рели. А насчёт моих детей знаю лишь, что первый сын родится со светлыми волосами и тёмными, родовыми – глазами. Но давайте с вами покушаем второе, вон официантка уже несёт.
- Давай, а то ты первое совсем застудила. О! Как вкусно пахнет! Скажите вашему повару, что я ему ещё раз благодарность начеркаю.
- А что? Вы уже писали?
- Да, но полгода или год назад.
- Так сначала покушайте, а потом пишите. Ешьте на здоровья! А я пойду вам десерт готовить. Чем будете запивать? Компотом? Или соком?
- Соком, - отозвалась быстро Реля. - Вишнёвым, если возможно, а то мне не удалось накушаться вишни в этом году, - пошутила она.
- Тогда мне тоже вишнёвый, - поддержала дочь Юлия Петровна, беря вилку, и приступая ко второму. - Мама любит то, что ты обожаешь.
Но когда официантка отошла, поинтересовалась:
- Но почему ты не наелась вишни этим летом? Мало её в Крыму было?
- Была, но на базаре. Туда ходить было не просто, из-за моей больной ноги. Да и не дешёвая она в Симферополе.  Даже более богатая моя подруга не очень любит её покупать.
- Разве Симферополь дорогой город? Вроде он не приморский.
- В том-то и дело, что селяне везут больше в приморские города, чтоб подороже продать богатым курортникам. Но я ездила в Евпаторию, к своим друзьям, у них немного вишней полакомилась. Кстати, как там мои деревца, которые я посадила, прошлой весной?
- Ну, на твоих саженцах будет хороший урожай лет через пять. Но и сейчас Атаманши лакомятся редкими абрикосами, да яблоками.
- Абрикосы колировали или нет?
- Как ты просила в письмах, так я и сделала. Пригласила садовода, так он сказал, что знатные станут, в будущем, абрикосы.
- Спасибо.
- Чего «спасибо»? Это мы тебя должны благодарить, что посадила, года два назад несколько деревцев - они-то и тянут тебя, вероятно, в Чернянку? Потому что Вера не очень охотно едет к нам из-за канала, как я думаю. Была бы большая река, где она бы могла купаться, она б охотней к нам ездила - а так всё норовит в другое место упорхнуть.
- Барыня какая! И, наверное, настаивает, чтобы вы сменили село?
- Разумеется. И я уже об этом думаю. Да и тебе, если ты собираешься рожать мальчонку, а потом растить его одна, лучше будет приезжать к матери, в гости, туда, где ребёнок сможет купаться. А уж дом в новом селе я пригляжу с садом, или сама посажу, с помощью Атаманш.
- Вот тут я согласна - в канал я бы не пустила своего Бэби, даже если бы он плавал, как дельфин. Кстати, дельфины любят чистую воду.
- Ой, Реля, а будет ли у тебя мальчик? А вдруг у тебя девчонки, как у меня будут рождаться? - с усмешкой спросила Юлия Петровна.
- Вот вы сейчас вздрогнете, мама. Я знаю, что вам будет неловко, но я должна родить того мальчика, которому вы раньше не дали жить. (О том великане, из мужского общежития, который погиб недавно, признав Релю сестрой, она не напоминала. Тем более, мать говорила, что тот мальчик был выкидышем. Но у другой женщины сын выжил и дожил до тридцати лет.)
Юлия Петровна, действительно, вздрогнула.
- Ты знаешь про мальчика? - подавленно спросила она. - Но будет ли он тебя любить, если узнает, что его не захотела растить бабушка?
- Будет, мама, и даже больше, чем вас все вместе ваши дочери.
- Вот уж, действительно, ты – «шкатулка с драгоценностями», как писала о тебе твоя Женя. Но я боюсь, что внук не будет любить меня.
- Я думаю, Женя вам писала обо мне, что я «Шкатулка с секретами» а не с драгоценностями. А сыну я не стану сказывать про ваши подлости с ним. И тем более скрою, как вы издевались над его мамой.
- Откройся ему только, когда я умру, всё расскажи. Прошу тебя слёзно, иначе внук проклянёт меня при жизни, тогда мне самой не захочется жить на свете.
- Этого не случится, если вы сами не вызовете у него гнев. Но в том случае, я прекращу возить его к вам. Перестанем видеться.
- Я поняла это так, Реля, что все грехи свои, я искуплю при жизни, потому что увижу, что-то особенное, кого родишь на свет ты. А те, кого мне родят Вера, Валя и Лара будут обычными, проще, чем твой?
- Ну вот, вы и внуков – не родившихся ещё – начинаете уже неравномерно любить. В этом вся ваша беда, мама. Только из-за глупой несправедливости, вы теряете самое дорогое. Но вон нам официантка соки и счёт несёт, потому что, как я разумею, их кафе закрывается на обед.
- Да. Пусть и они покушают, - отозвалась Юлия Петровна, радуясь, что и этот тяжёлый разговор можно как-то замять. - Сколько с нас?
- Вот счёт, всего с вас двадцать восемь рубликов.
- Вот тридцать. Сдачи не надо.
- Нам запрещено брать днём чаевые с обычных посетителей, - официантка отсчитала сдачу. – Бывайте здоровые! Приходите ещё.
- Что это вы так расщедрились? - спросила Реля, когда они вышли из кафе. - Мне на дорогу из дома денег дать не хотели, а официантке даёте чаевые, как графиня какая!
- Это я тебе хотела показать, как в кафе рассчитываются. Да и истратили мы немного. Что такое двадцать восемь рублей?
- Двадцать пять рублей, если вы помните, вы не дали мне на выкуп выпускной фотографии. Ну, а двадцать восемь рублей - это мне на два с половиной дня жизни, конечно без мороженого, без вишен. А два рубля, которые тётушка не взяла, выручили бы меня в жестокий голод, что часто случается у девушек, в нашем общежитии, до получки. Если приобретаются, например, туфли, тогда на два рубля можно купить пять горячих пирожков с ливером, очень вкусных, кстати сказать, которые в Симферополе, почему-то, называют с мясом - и питаться этими пирожками целый день: один утром, два на обед и два вечером, иначе не заснёшь голодной. Можно один на ужин, один на следующее утро, потому что и следующее утро можно встретить без денег.
- Да, Реля, сбежала ты от матери, дабы голодать. Ну ничего, покормлю тебя месяц хорошо, может и на первое время в Симферополе, чтоб пожить по-человечески, дам денег, - говорила мать, шагая рядышком, сама думая, что про обещание и забыть недолго.
- Да уж! Даст вам ваша любимая доченька дать что-нибудь мне для жизни, особенно если она приедет в последние дни моего отпуска!  Вера такой овечкой несчастной прикинется, что вы ей всё отдадите.
- Так было до сих пор. Но сейчас я по-другому буду вести себя с Верой - хватит ей потакать!  А то от меня и Атаманши отвернутся.
- Поживём-увидим. Мне кажется, что Вера имеет над вами такую же власть, что и Люфер ваш возлюбленный. Власть сатаны!
- Да уж не возлюбленный он мне! Ненавижу! Столько плохого наговорил о Вере - как будто она и не дочь ему.
- Ну уж, на меня, наверное, и вовсе ведро грязи вылил! - засмеялась Калерия. - Ведь темнота не любит, когда встречает иных людей?
- А вот тут ты ошиблась, моя ясновидящая! Столько хороших слов, как от Люфера, я ещё ни от кого не слышала о тебе.
При этих словах Калерия усмехнулась. Забывает матушка сколько хорошего говорили о Дикой девчонке матери в Маяке, в Качкаровке, наверное, и в Чернянке, но напоминать не стала.
 - Ну, вот и магазин, - продолжала между тем Юлия Петровна, - в который мы зайдём за продуктами, но с чёрного хода. Впрочем, ты подожди меня здесь, и подумай, о чём мы говорили. Я бы хотела ещё говорить с тобой о Люфере…, - она зашла не надолго, вышла довольная: - Не имей ста рублей, а имей сто друзей. Посмотри, какую я сумку набрала тяжёлую. Хочешь взять? Бери. Я уже старая, тяжести таскать. Подумала о Люфере?
- Удивляете вы меня, мама! Разумеется, я о нём и думала, потому что поражена знакомством. Значит, это ваш рыжий возлюбленный постарался, и немного вас ко мне повернул? Но мы почти у вокзала. Заберём вещи, и через час наш автобус подкатит сюда? Или на Автовокзал ещё добираться? - испугалась Калерия - тяжестей стало больше.
- Что ты? Сейчас автобусы, в обязательном порядке, останавливаются возле вокзала, подбирают людей с поездов. А у нас на том автобусе и места уже куплены.
- А не займут их ваши сельчане? Я уже сталкивалась с этим.
- Могут занять, но можно и попросить - почти все так делают. Не успел взять сидячее место, езжай на ногах или жди другого автобуса. Сейчас навели порядок с этим, тем более, что мать твоя не последний человек в селе, дабы со мной так могли поступить. Живо попрошу места наши освободить, а если надо, то шофёра подключу - ему невыгодно терять премиальные, если не сумеет соблюсти порядок в автобусе.


                Г л а в а   10.

Известие о приезде Калерии в дом матери, Атаманши приняли, пожалуй, живее, чем прошлогодний приезд старшей сестры. Студентка вернулась из Кисловодска злая и надменная, но, отойдя немного от тревог, и поделившись ими с матерью, одарила сестёр старыми платьями, которые маленькие модницы тут же переделали на себя. Благо, для их рукоделья была в доме швейная машинка, которую мать приобрела в Находке, и везла через всю страну, чувствуя, что её дочерям такая необходимая вещь всегда пригодится. Что и случилось - Атаманши приоделись, и, почувствовав себя более уверено, стали хорошими хозяйками в доме, против чего Юлия Петровна не возражала.
Однако от Рели им нарядов нечего было ждать, о чём Юлия Петровна решили предупредить Атаманш, едва прочитала письмо, о её приезде.
- И чего вы визжите, как поросята? От Дикой вы не дождётесь таких подарков, которыми вас поразила Вера.
- Но почему? - перестали прыгать девчонки.
- Если вы помните, Калерия уехала из дома в одном платье.
- Да-да, вы ей ещё и грошей на дорогу не дали, - съехидничала, и сразу испугалась младшая Атаманша - как бы мать не наградила подзатыльником, на что родительница была быстра.
Но Юлия Петровна проигнорировала ехидство, живя только с младшими дочерьми, она стала спокойней. Её Атаманши хоть и тряпичницами растут, но не терзают мать, как старшие. Эти разбойницы покричат гневно, подерутся между собой, затем объединятся, покритикуют родительницу, но к вечеру все перемирятся, поужинают, и ложатся спать счастливые. И эта простота казалась Юлии Петровне благом, после того, как старшие её дочери вечно соперничали между собой. И если старшая могла давить на Релю красивыми платьями, то Дикая, в рванье, уводила у красавицы-сестры самых дорогих поклонников. «Дорогих» не по денежным знакам, а просто у сестёр это были первые влюблённости.  Так думала мать, забыв, сколько у Веры уже было парней, ей не хотелось считать те встречи, где её дорогую дочь изнасиловали. Изнасиловали или сама Вера подставилась, но вот диво – женщина в старшей дочери не взяла верх. И когда пришла пора её доченькам влюбляться, наивная Реля одерживала победы. Иногда, признаться, Юлия Петровна всё же думала, что Верой, пожалуй, Павел и Слава были не столь любимы, потому что до них старшая знавала парней и не самых лучших - каковы были строители в Находке.  И те случайные Верины связи наложили на доченьку печать, по которой умные парни сразу её распознавали, и отмахивались. А чистота Рельки видимо их смущала, тянула к себе, заставляла всё больше думать о ней. Парни тянулись к средней дочери, что всегда возмущало Юлию Петровну, и довело её до ненависти. Ведь всё, что она делала против Дикарки - это следы материнского гнева, которые тянулись даже не с юности Калерии, а с глубокого детства, когда родившись, солнечная дочурка отобрала любовь отца от ненаглядной Герочки, как тогда звали Веру... И продолжала отбирать,  даже когда подросла.
- Ну чего, мама, молчите? Чи мы вам ничего не сказали про Релю? - строго оторвала её от раздумий Валя. - Як Реля уехала без грошей?
- Ну, с деньгами, или без них, но ваша нянька уехала. А дабы немного одеться, требуется не год, не два работать, при тех деньгах, которые Реля получает. И питается она, я думаю, неважно, чтобы хоть какое платье купить, обувь на весну и зиму. Так что подарков вам, мои дорогие, ждать от Калерии не приходится.
- Спасибо, что сказали. Мы и не ждём. Нас Реля выходила, не дала умереть после войны - и за то спасибо. Потому что с вами, и с Верой нас бы и на свете уже не было, - напомнили матери, что она и так хорошо знала.
- Я им про Фому, они мне про Ерёму. Я это к тому речь повела, дабы вы не бросались к вашей спасительнице с вопросами: - «А что нам привезла?» Так делают дети малые, а вы уже большие кобылки.
- Мы никогда ни к Вере, ни к вам не бросались, а уж к Реле ни за что не будем приставать. Знаем, с чем она уехала, и что можно купить за год при её скудной зарплате. Хорошо хоть, что сейчас едет в отпуск, когда огурчиков зелёных, и помидор сможет покушать. И кабачки с синенькими подрастают к её приезду - будем икру делать. – Девочки, к приезду сестры старались говорить на русском языке. Но часто сбивались.
- Щеж и картопля молода, - добавила нежно Лариса.
- Вы у меня - молодцы, огород почти одни сажали, пока мать ваша деньги зарабатывала. И хорошо, что вы по-русски всё же дома говорите, потому что я боялась, что вы отвыкнете от родного языка.
- А чего отвыкать? - рассудительно сказала младшая Атаманша. – И они очень похожие - русский и украинский языки.
- Да, Лариска! - возразила Валентина. - Ты, если бы не нахваталась двоек по диктантам по русскому языку, может и сейчас балакала.
- Так вот что вас подвинуло говорить по-русски? – усмехнулась, и потрепала младшую по голове Юлия Петровна. - Пристыдили вас учительницы?
- Пристыдили, не пристыдили, а родной язык забывать нельзя. И старшие сестрички говорят по-русски. Значит и нам, если хотим в город уехать, надо стараться.
- И вы хотите уехать в город? - удивилась Юлия Петровна. - Я же вас не «угнетаю», как вы мне однажды заявили, как вашу Релю. Вы обе в доме хозяйки, и не только в смысле убраться, за огородом следить, но и «гардероб» материн опустошаете, как хотите.
- Да, мы, как Реля, ходить в дранье не будем, у фасонистой мамы, - дерзко сказала Валентина. - Мы все вещи, которые вам по возрасту не подходят, на себя переделаем. А не станете нам пальто и обувь покупать, мы ваши будем носить.
- Ну, пальто допустим, вы, такие рукодельницы сможете перекроить на себя, - невесело рассмеялась Юлия Петровна. - Но туфли, на высоких каблуках, как? А ведь я других не ношу.
- С каблуками мы справимся, - засмеялась Лариса. - Мы с дядькой Макаром уже договорились, что каблуки он спилит, и сделает по нашим ногам - он такое на днях для Ленки, моей подруги, сделал.
- Я знаю, что Макар - хороший мастер, и из большой обуви вполне может сделать поменьше, - всерьёз испугалась Юлия Петровна. - Схожу к нему, и скажу, дабы он мои туфли не смел переделывать.
- А чего ходить? - грубовато отозвалась старшая Атаманша. – Не лучше ли покупать дочерям обувь, осеннюю хотя бы, чтобы мы в школу не ходили босыми, как у Рели это было. Сверху туфли красивые - бывшие ваши, старые - а подошвы стёртые, пыль и грязь попадает. Она же, вернувшись домой тогда, отпаривала ноги в тазике, чтобы в постель лечь возможность была, не испачкав её. И каждый божий день чулки стирала, потому они у неё не долго носились, от частых стирок да от протирок. Вот так!
- Получается, что я экономила Реле на туфлях, и те же деньги на чулки уходили? А я всё удивлялась, что она много чулок изнашивала. Ну, ладно, это всё старое. Хуже то, что только Реля ваша стала, как бы устраиваться в жизни, вдруг бац! – покалечилась, и больничный бюллетень ей оплачивали неважно, потому что первый год работает.
- Но почему? Она же на стройке покалечилась!
- Да. Конечно, надо было составить акт, и ей бы платили сто процентов заработка. Но пока Реля лежала в больнице, никто и не побеспокоился составить такой акт – и, кажется, я догадываюсь почему - тогда бы пострадал целый строительный участок. Их бы лишили премий, а я знаю, как за эти несчастные премии трясутся.
- Вот таким способом, чтоб человека обидеть? - разгневалась Лариса. - Сами они получат премии, а человеку больничный не оплатили?
- Получается, что Реля пострадала за тех, кто премии получил, - сказала Юлия Петровна. - Но такова ваша сестрица, где так она очень умная, а где так и постоять за себя не может.
Признаться, Юлия Петровна радовалась в душе, что выставила перед Атаманшами их няньку полной дурой - она бы, или Верочка, к примеру, свои денежки из горла у кого хочешь, выцарапали.
- Но где же ей было отстаивать своё право с одной ногой, - расстроилась Лариса, и слёзы побежали у неё из глаз, которые она не замечала и не вытирала.
- Конечно, Дикая наша месяц не ходила, - подхватила Валя, сдержав слёзы. - Но когда пошла, то где уж ей было хромать по кабинетам, чтобы чего-то требовать - её сразу в работу впрягли, небось.
- Да если ещё у них начальство такое же твёрдолобое, как в Чернянке, - всхлипнула Лариса, - то и ходить, только себе вредить.
- Я всегда добиваюсь! - строго сказала Юлия Петровна.
- Вы же сами начальник, да ещё с партийным билетом, а рыбак рыбака не обидит, - почему-то переврала пословицу Валя, но поправлять её никто не стал. - И к тому же, у вас все начальники в любовниках.
- Ну-ну, поговори-ка мне! - рассердилась Юлия Петровна. – Может, я домой к себе мужиков привожу? Как это делают другие женщины!
- Не приводите, потому что мы вам мешаем. Зато в Херсон и Каховку часто ездите, оставив дома детей совсем без хлеба.
- Я вам деньги оставляю - ходите и покупайте.
- Когда бы это? - отозвалась Валя, как старшая. - Когда хлебчик в магазине продают, мы на уроках, или должны заучивать домашние задания, чтобы учителя нас не срамили - ведь все помнят еще, как Калерия хорошо училась, в лохмадульках своих.
- Вот видите - ходила ваша сестра плохо одетой, а успевала готовить обеды, хлеб всегда был в доме, и при этом носила воду по много вёдер и стирала.  От вас же этого не дождёшься, хотя воду нам стали возить по бочке через день - я за это деньги в колхоз плачу.
- Скажите ещё, что мы и не стираем, не готовим, - огрызнулась с презрением Лариса. - А воду могли и при Реле возить - только вам на это денег было жаль. Не удивляюсь теперь, что нянька наша покалечилась - это она от вашего рабства ещё не успела отойти.
- Да ладно тебе, Лариска, про Релю. Пусть мать скажет, когда мы обязаны ей за хлебом бегать? - немного сбавила пыл сестры Валя.
- Бегайте в магазин на большой перемене, которая у вас полчаса.
- Во-первых, за полчаса только можно дойти до магазина, ещё час простоять в очереди - да ещё достанется ли, потому что бабки по мешку берут - а потом с хлебом вернуться в школу, где всю буханку могут съесть голодные деты. Не у всех же есть даже деньги на хлеб.
- Значит, что же это получается? У кого-то нет денег на хлеб, но кто-то берёт мешками, чтобы свиней откармливать? Надо мне это обсудить с председателем колхоза. Ведь не могут купить хлеба те, кому контора, по трудодням, не заплатила. А много покупают, кто на рынке торгует, и потому имеет возможность хлебом свиней выкармливать!
- Вот-вот, Реля, в позапрошлое лето об этом с вашим председателем говорила, так разве он послушает девчонку? Посмеялся, наверное, что не в свои дела лезет. Но вас он выслушает, и наведёт порядок.
- Пожалуй. А с нашим хлебом поступим ещё лучше. Я скажу продавщице, дабы оставляла нам каждый день буханку серого и белого - хватит вам? А заходить вы будете за хлебом, когда людей там не будет.
- Ой, спасибо, мамочка, вы нас сильно выручите, - Лариска поцеловала Юлию Петровну. - А то я по часу, по два там стою, но часто не достаётся. Валя уже и суп сварит, и начинает коржи печь, догадывается, что опять приду без хлеба. И упрекает, что я на стадион заходила.
- Коржи печь? Но коржики её вкуснее, чем покупной хлеб!  У кого это ты, Валя, научилась?
- Так у тех же, у кого денег нет на хлеб - они пекут из муки, что им осенью, на трудодни, выдали. А мы выпекаем из той муки, которую вы осенью прошлого года на трудодни Релюхины получили.
- Ну, молодцы вы у меня! Так может вам муки выписать в конторе, дабы вы ещё и пироги, пряники пекли? Не умеете? Так я вас научу.
- Спасибо. Но лучше наладьте дело с хлебом. А пироги, пряники - это на праздники можно печь, а не сейчас.
- Напрасно так говорите. Муки я завтра же выпишу, и как Реля приедет, буду печь для вас всякие вкусности, дабы вы у меня поправились все.
- Ну вот! То выгнали сестрёнку из дому, то пряники хотите ей печь!
- Да я и не хотела, чтоб она уезжала. Вы же сами видели – Дикая наша билась тут, как птица в клетке - даже петь не хотела.
- Интересно, какая Реля приедет? - задумчиво сказала Валя. – Она была такая загадочная, как заколдованная. Никогда не плакала ни при людях, ни при нас. И вдруг раз! Разорвала стальные прутья, и ушла.
- Реля была загадочная? - удивилась Юлия Петровна.
- Ещё бы! - поддержала сестру Лариска. - И загадочная она знаете, где стала? В Красном Маяке, где ей шёл четырнадцатый год.
- Четырнадцатый год? - удивилась Валя. - Мне сейчас столько же, я тоже загадочная? - старшая Атаманша покрутилась перед сестрёнкой.
- Не влезай. Тринадцать лет твоих и тринадцать Релиных, это две большие разницы, - рассердилась младшая Атаманша. - Ты вон всё бантиками и туфельками интересуешься, и всё крутишься возле зеркал и мальчишек, которые тебя плохо понимают - им лучше мяч гонять.
- Ну да, а ты на футбольном поле у них судья.
- Не спорьте, дочери, а то мы опять забредём в дебри. Я с интересом бы послушала про Релю. Лара, что ты хотела о ней рассказать?
- Ой, мама, если бы вы побольше тогда наблюдали за нашей Дикой, то пришлось бы вам рассказывать, а не мне - у вас это лучше получается. А я так мала была, что не всё и поняла, может быть и неправильно?
- Не тяни, Лариска! - возмутилась Валя. - Раз начала, так говори, что такое особенное произошло у Рели, на четырнадцатом году?
- Ну, хорошо! Но начну раньше, когда Реле ещё тринадцати не было. Помните, мы ехали на поезде с Дальнего Востока? А на крышах вагонов ехали уголовники, выпушенные из тюрем, в честь смерти Сталина.
- Кто так говорит, - возмутилась Валя, – «в честь смерти…»?
- Оговорилась Лариса, - заступилась за меньшую мать, - но покинули мы Находку именно по причине смерти Сталина. Когда он умер, такая резня началась в городе, как бандитов амнистировали. И Калерию чуть не убил один идиот, когда я её, в аптеку, послала в центр.
- Да-да, она нам тоже рассказывала, как деньги, удирая от гада, обронила в варежке, и он отстал - видно деньги его и интересовали, - совсем по-взрослому сказала Лариска, языка которой Юлия Петровна уже побаивалась.
- А вы, мама, - добавила Валя, - впервые её не поругали, не побили, чего от вас вполне можно было ожидать, а пожалели даже.
- И правильно сделала, что пожалела. Потому что в тот же вечер и мне грозила смерть - один из бывших заключённых, мой жилец, вдруг не пожелал платить за квартиру, ещё мне и пригрозил, что прибьёт.
- Это уголовники почувствовали вкус крови - так Калерия сказала.
- И она была права. Меня бы убил этот негодяй, если бы Релия не осталась тогда со мной в мужском общежитии. А потом её тихо уборщица одну провела через чёрный ход, чтобы она сбегала за вашим отцом.
- И батько явился за вами с топором, да? - улыбнулась Лариса. - Как видите, Калерия, рискуя своей жизнью, спасала вас. Ведь идти по тёмным улицам, где ещё один бандит мог за ней погнаться, это просто подвиг - я бы так не смогла, даже за хорошую мать, а ведь вы были для Рели просто чудовищем.
- Молчи, Лялька, а то маты и тебя возненавидит - она не выносит правды. Лучше вспомни, что Реля и нас спасала, и отец говорил, нога его зажила, когда Реля во сне прилетела к нему и погладила ногу.
- Ну да! Кровь по жилам потекла, нога согрелась, а то ж у батьки хотели ногу отрезать врачи, да что-то их остановило. А утром заявились все хирурги, смотрят, а пальцы у нашего батяни чуть порозовели, и, кажется, даже двигаться стали?
- Нет, девочки, шевелиться пальцы у вашего отца не сразу стали, однако ожили - не было надобности ногу ампутировать - так говорят. Отец ваш ещё полгода находился на излечении, даже после Победы. Потом уж в октябре, приехал за своей семейкой в Сибирь, где мы жили.
- О! - удивилась Валя, и стала загибать свои пальцы. - Октябрь - ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель, май, июнь - получается, что через девять месяцев я родилась. Дитя послевоенной любви! Но мы, кажется, ещё не договорили, почему Релия на тринадцатом году жизни поразила нашу Ляльку. Уж не тем ли, что всех она бережёт, всем помогает выжить, а себе помочь не может – дважды (или трижды?) одну и ту же ногу покалечила. На неё несчастья прыгают со всех сторон. Почему добрые силы её саму не берегут? Они ей должны помогать.
- А вот и помогают! - ответила насмешливо младшая. - Ещё и как! Ты же, Валюха, не можешь дослушать, всегда на себя сворачиваешь.
- Ладно! Больше не буду! Говори про Релю.


                Г л а в а   11.

- Значит, едем мы в поезде из Находки, - с трудом вспомнила, что хотела рассказать Лариса. - А там ещё солдат такой тихий был, которого бандюги ночью хотели убить.
- Как же! Как же! - вспомнила и Юлия Петровна. - Благодаря этому Степану потом матросы, ехавшие в поезде, по всему составу прошлись по крышам, и всех, кто там сидел, пошвыривали на землю.
- Очистили поезд, - откликнулась Валя, - чтобы мы потом спокойно доехали. И при чём тут наша сестрица-благодетельница?
- А вот тут самое интересное и начинается. На второй день раненый солдат встал - ещё всех удивил, он же ранен в грудь был.
- Конечно и очень сильное ранение, - отозвалась Юлия Петровна - я сама Стёпушке ночью повязку накладывала, - придумывала Юлия Петровна, чтобы вызвать удивление дочерей, - потому, как ни врачей, ни медсестры в поезде не оказалось. И ранища была большая, развороченная, как мне показалось, будто ножище в ней пытались повернуть.
Она испугалась, что ввела себя в эту историю, потому что когда ранили солдата, Юлия Петровна спала, а узнала о случившемся лишь утром, но не было Рели или мужа, которые её бы разоблачили. Однако, её Атаманши тоже могут помнить - в том возрасте, в каком ехали Валя с Лариской в пятьдесят третьем году, их дикая нянька понимала и запоминала многое, и не позволила бы сейчас родительнице ввести себя в ту трагедию, которая произошла в поезде, мнимо действующим лицом.
Но, к счастью Юлии Петровны, её «малявки», хоть и называли их деревенские женщины «глазастыми», в те годы не были такими наблюдательными, как их сестра в пять или шесть лет - поэтому была возможность приписать себе геройство.
- Да, - продолжала Лариса, не замечая смущения матери, - а рано утром пришли врачи на какой-то большой станции, сняли окровавленную повязку и удивились, что крови было много везде: на полу, на матрасе, я уж не говорю про повязку, но рана под ней оказалась почти зажившей. Это я подслушала, что люди говорили в нашем вагоне. Все удивлялись страшно, потому что и в тамбуре, где Степана били, тоже лужу не замывали до прихода врачей, чтобы они увидели, сколько крови Степан потерял - так говорили люди.
- Так, может, это была кровь уголовников - он же оборонялся? - Вставила Валентина.
- Нет, Валя, я же сама перевязывала солдата, - вступила уже без боязни быть разоблачённой Юлия Петровна, - он был без сознания и не и не говорил. Признаться, я думала, что он умрёт. И удивилась, когда врачи разрешили ему ехать дальше - мол, никакой опасности.
- Теперь слушайте меня! - Лариска призвала к порядку. - К обеду второго дня этот молодец поднялся, как в сказке, и пришёл к нам, в купе.
- Наверное, он искал Веру - ведь влюблён был в неё, как многие, - заметила мать..
- Ай, мама, ошибаетесь. Он искал, но не Веру, а Релю, которая и была одна в нашем купе.
- А мы все, где были?
- А мы гуляли на перроне полчаса, пока поезд заправлялся, что ли на большой станции. Но я вдруг полезла в вагон, и услышала, как Стёпа говорил Релии, что она его спасла. Прилетела, вроде бы, как птичка к нему в другой вагон - где солдат отлёживался, и сняла все его боли.
- Вот это да! - восхитилась Валя. – Почти, как отца вылечила. Но почему всем она может помогать, а себе ничего не может?
- Как видно себе у неё не получается, - рассудила Лариса. - Мне кажется, что она и не хочет себя лечить. Вроде как налетела на этот проклятый топорище, и теперь будет мучиться столько, сколько надо.
- Да, на неё это похоже, - отозвалась Юлия Петровна. - Теперь и я понимаю, почему Степан водил её в вагон-ресторан покушать – вроде, как благодарил вашу няньку, за своё спасение.
- И вы разрешили Реле пойти с ним в вагон-ресторан? – удивилась Валя. - Ведь ей было тогда двенадцать с… восьмью месяцами лет.
- Шёл тринадцатый, - улыбнулась Юлия Петровна, - и Реля была, в свои годы очень умна. Я это понимала. К тому же, мы собрали Степану много денег, за те, которые у него украли уголовники, так почему бы ему было не угостить понравившуюся девочку? Правда, я удивилась, что он пригласил не Веру - та и выглядела, как девушка, и красивей была.
- Как видите, он не за красоту Релю пригласил, а за помощь! – с радостью отметила Лариса. - Но после, когда они вернулись, я наблюдала, какие они оба были счастливые - будто в сказке побывали.
- Так Реля никогда, наверное, так вкусно не кушала, - сказала Валя, и облизнулась. - Ох, я бы там отведала всего, что глаза видят.
- Нет, сестричка, Реля вернулась не от еды такая счастливая, но будто ей Степан какую тайну открыл, и это тайна только их!
- Но что такого мог сказать вашей сестре простой солдат? - засмеялась Юлия Петровна.
- Простой? - возмутилась Лариса. - Не скажите! Это был не простой солдат - руку даю на отсечение.
- Легко рукой кидаться, - проговорила Валя. - Ведь доказать ничего нельзя.
- Эх вы! - огорчилась Лариска. - Вы, за серыми буднями, не заметили, что Реля превратилась в Жар-птицу! Жар птицей же и приехала в Маяк.
- Постой-постой, - вспомнила мать. - Уж не потому ли Релия так лихо подхватила, или «подцепила», как выражалась Вера, будущего учителя? А я всё думала, что они познакомились в доме той чокнутой директрисы, матери Павла.
- Нет! Я знаю, где они познакомились, - вступила в разговор Валя, и улыбнулась. - Я сама видела, как они столкнулись на улице - Реля несла воду на коромысле. А так как она не умела носить так воду, то и облилась вся с ног до головы. Такой её и увидел Павел - платьишко прилипло к тонкому её телу - видно ему такие девушки нравились.
- Тебе бы только гадость сказать! - проворчала Лариса. - Реля и сама по себе была хороша тогда - она прямо расцвела, когда мы приехали в Маяк, а уж солнце, вода, ветер делали из неё просто чудо!
- Представляю картину, - сыронизировала мать. - Поэтому, наверное, Павел и называл позже Релю «Индийской танцовщицей», потому что видел, как она под гнувшимся коромыслом выплясывала? Вот что его покорило! Облитая водой фигурка девочки, как бы увертывающаяся от вёдер. Допускаю, что парню понравилась такая картинка. - Юлия Петровна вспомнила стихи, которые Калерия написала на тему своего знакомства с будущим учителем – мать их читала тайком. В них не совсем прилично были показаны сама мать и Вера – не порвала. Поражало то, что довольно правдиво было описано их противостояние с Дикой девчонкой.
- Да, покорила Реля будущего учителя, - подтвердила Валя, - потому что Павел донёс ей воду до дома, и с тех пор, как мне сдаётся, эта «танцующая индианка» вошла в его душу, к разочарованию Верочки. А мы с тобой, Лариска, всё это видели, сидя на высоком дереве. Как гусыни шеи вытягивали, чтоб подслушать о чём Реля с Павлом разговаривают. Хорошо с дерева не свалились.   
- Да? - съязвила младшая Атаманша. - Ты забыла, гусынечка наша, что было на следующий день, когда мы поехали с Верой на косу с ребятами, хотя Вера и не хотела нас брать?
- А почему она вас брать не хотела? - заинтересовалась мать.
- Так мешали же мы нашей девушке. Там мальчишки подготовили лодки, и ждали когда появится на берегу Павел, чтоб пригласить студента с собой. Потому-то Вера очень нервничала, что он не идёт, и постоянно вытрещалась в сторону лестницы, откуда он должен был спуститься.
- Ну, это не хорошо заставлять парню себя ждать! - заметила Юлия Петровна. - Я такого тоже не могла терпеть в молодости. И не «вытрещалась» ваша сестра, а смотрела.
- Ну, смотрела, но, как оказалось, Павел ей ничего и не обещал. А пришёл к реке, потому что увидел с горы Релю, очень ему хотелось с ней поговорить.
- Как ты это узнала, умница ты наша? - съязвила Валя.
- Хм! Будто ты там не была. Когда нас Реля навязала Вере, с тем, чтобы она нас свезла на косу порезвиться, а сама пошла подальше, чтоб постирать - вот тогда-то её с горы и увидел Павел. Он идёт вниз, чтобы поговорить с ней, а тут его поджидает Вера. Но он отнекивается, и спрашивает у ребят, куда делась стройная девочка, которая только что была здесь. Ребята указали ему на валун, за которым Реля стирала. Разве не так?
- Вот как ты хорошо всё запомнила! Просто удивительно! Но ведь тебе было-то всего шесть лет! - съязвила старшая Атаманша.
- Да, Валечка. Иногда и в шесть лет дети видят больше взрослых. То, чего не увидела наша уже большая Вера, я поняла сразу – студент очень влюбился в «индийскую танцовщицу», даже если она стирала. А уж если бы Реля ему станцевала, я думаю, что восторгу не было бы конца и края. Но даже когда он говорил с сестрицей, с лица будущего учителя не сходило изумление, которое, мне кажется, не сошло бы до конца их жизни, если бы студент не погиб.
Тут пришла очередь удивляться матери - оказывается её Атаманши не были в раннем возрасте столь инфантильными, как она полагала. Но что-то сильно «впадало», как говорили украинки, в их души, а что-то нет. Мать не очень интересовала их, что Юлию Петровну радовало. Не хватало, чтоб Атаманши как Реля, устраивала родительнице взбучки, застав с мужчиной, в недвусмысленном положении. Её они в позорных сценах не видели, а старшие сёстры были под наблюдением.
- А он разве погиб? - Валя была потрясена. - У, хитрая, не сказала мне. А я-то всё думала, что они с Релей были просто прекрасными... Как это поумней сказать, мама?.. Собеседниками, да?
- Вот именно - поговорили, и разнесла их судьба. И хватит! - решительно произнесла Юлия Петровна. То, что открыла им Лариса, до сих пор было матери неприятно: - «Надо же как Релька умела, сама не желая того, привязывать к себе мужчин. Да каких! Самых, что ни на есть лучших. Уж на Павла в Маяке просто молились, а он идеалом дикую девчонку считал. Но погиб! Вот, наверное, Вера Игнатьевна горевала, так и ума лишиться недолго - ведь один Павел у неё был».
- Нет, мама, не хватит, - возразила Лариса. - Потому, что я помню, как Релия разболелась в Качкаровке - это случилось когда известие о смерти того Павла дошло до неё. Наша Дикая чуть Богу душеньку не отдала тогда. Это, наверное, случилось, когда она узнала о смерти своего любимого. Наверное, видела, как Вера с её классной руководительницей письмо её разорвали - мне Вера сама потом говорила. Про письма Вера мне сама как-то проговорилась.
- Да ничего она не знала, - вдруг вспомнила Валя. - Реля попала в больницу, просто у неё сердце подсказало, что Павла нет в живых. А там её так «полечили», что она забыла о нём, потому что никогда я не слышала от нашей Дикой ни ахов, ни вздохов.
- Уж будто бы Реля наша когда-нибудь охала или стонала! - возмутилась Лариса. – Или чтоб жаловалась кому, особенно тебе, Валюха?
- Разумеется, не жаловалась. Но я тоже умею - как и Реля не раз и не два делала - наблюдать за людьми, и даже подслушивать.
- Релюха подслушивала? Ну, ты даёшь! - обиделась опять Лариса.
- Приходилось подслушивать, - и мне тоже, - когда наша мамочка не хотела про свою жизнь рассказывать своим детям, а только подружкам хвасталась. А у нас же в школе, иногда спрашивают о дедах и бабушках, не только про матерей и отцов - вот Реле и приходилось затаиваться, чтобы про бабушку и дедушку немного узнать.
- Ой, я тоже так подслушивала, - призналась, краснея, Лариса. - Но ты нам с мамой, расскажи, что ты знаешь про Релю? Неужели и у неё какие-то тайны были?
- Были, - отозвалась задумчиво Юлия Петровна, - ваша сестра – та ещё потаюшка, не зря её в Симферополе подруга зовёт «ящиком для секретов», или шкатулкой. Реля, из этой шкатулки, покажет то алмаз, то изумруд - ведь недаром к ней так парни липли, как вы сами заметили. Недаром ваш батя её, ещё в Маяке, «Хозяйкой медной горы» звал. Я думаю, что потаюшка и ему что-то из своей шкатулки показывала.
- Ну, вы тоже скажете, мама! Это отец Релю ящерицей дразнил, что она дюже лихо по кручам умела взбираться, - вспомнила Валя. - Но вы забыли, о чём мы вели наш разговор. А был он о подслушивании. И на этот раз я даже хотела рассказать не о нашем семейном грехе, а о подслушивании в более высоких семьях, которые себя считают учёными.
- Учёными? - удивилась младшая Атаманша. - Кто же это?
- Я же училась в Качкаровке с сыном директора школы, - вздохнув, сказала Валя. - И он даже приударял за мной.
- Помню-помню, - улыбнулась Юлия Петровна. - Его мама тоже была учительницей в Релином классе. И ходила уже беременная на последних неделях. И вот как-то она мне встретилась и вот смеяться: - «Мой сын ухаживает за вашей дочерью. Там такая любовь! Если донесут до десятого класса «их чувство» - придётся, видно, нам и породниться».
- Какая любовь! - возразила Валя. - Если Вера, как вы часто говорите, мама, потом стала «яблоком раздора» в семье директора школы. Но ещё до этого, Галиночка эта, Ефимочка, беременная, как вы правильно заметили, в тот день, когда Реля заболела, позвала Веру в учительскую, или в кабинет директора - я этого не знаю точно. Но, как потом мне рассказал её сын, они там прочитали, и порвали письмо, написанное нашей Реле, где речь как раз шла о смерти Павла.
- А откуда мальчишка это всё узнал? - поразилась мать.
- Так, когда Реля заболела и не пришла в школу, Галина Ефимовна дома высказала предположение, что ящерица наша всё же узнала о гибели студента. И всё поведала мужу: как она - любимая Релей учительница, в паре с Верой, не желая, чтобы девочка мучилась порвали письмо. А сын их это всё подслушал, и мне насплетничал.
- Боже мой! - огорчилась Юлия Петровна, - Сколько, оказывается, на Релю сыпалось злодейств. Начиная с меня, - покаялась она Атаманшам. - Ведь я не хотела, дабы она жила на белом свете, даже мечтала избавиться от дитя, едва она появилась на свет.
- Как и меня вы хотели голодом уморить, - ухмыльнулась Лариса, - но Релечка меня спасла. И ещё раз спасла, когда Вера чуть не утопила меня. Вот все говорят, что это случилось не нарочно, а я теперь и не верю, услышав, что студентка наша всегда готова бяку подстроить, и ей доставляет удовольствие людей мучить. Как подло она и учительница поступили с тем письмом - они не имели права так делать.
- Почему не имели? Если это во благо Рельке? - сказала мать.
- Ну да «во благо»! - возразила Валя. - Директор сильно кричал на свою жену - как мне нашептал их сын - что обе эти женщины… Максимка так и передал мне, что «женщины не имели права ломать чужую жизнь». За это, наверное, и их жизни покривятся.
- Так и покривилась жизнь Галины Ефимовны, - отозвалась, не подумав мать, - она же родила больного ребёнка - всю жизнь теперь будут мучиться, если он не умрёт.
- А как ей было родить здорового, если наша Вера загуляла с мужем её - наверное, это директор так мстил своей жене за зло, сделанное двумя ведьмами Реле.
- Да ладно врать-то! - сказала мать. - Так вы и на голову нашей студентки беду накличете. Она тоже принимала участие в той подлости, как вы обе решили. И на меня заодно, потому что и я два-три письма, адресованных Реле, от вашего отца, порвала, где Олег звал своё «солнышко» приехать к нему. Хотя какая Дикарка ему «Солнышко»? И на отца наводила она критику, за его гулянки, из-за которых он и за решётку угодил, - напомнила Юлия Петровна Атаманшам проступки отца.
Но дочери и внимания на её намёки не обратили - им гораздо важнее было заступиться за свою бывшую няньку.
- Да, мамочка, вы тоже подлая! - разозлилась Лариса. - И Веру, и вас Бог покарает - вот увидите. А Реле он помогал. Каждую из подлостей, которую ей делали люди, кто-то смягчал. Вот уничтожили важное для Рели письмо - она заболела, но вышла здоровей прежнего, и тут же получила новую любовь, со Славой, на которого наша старшая роток тоже раззевала. Видите, Вера сделала подлость, и Бог лишил её и этой любви, но подсунул директора, с которым мог получиться скандал. Ей повезло, у её подлой сообщницы, которой она же рога наставила, родился убогий, больной ребёнок, и Галине Ефимовне некогда было рвать Вере волосы.
- Какая ты суровая, Лариска. И этого ты желаешь сестре, которая вам, прошлым летом, столько платьев подарила?
- А что ей оставалось делать? - возразила Валя. - Не будет Вера носить старьё, потому что у неё новые и ещё моднее платья появились и, как мне кажется, не на пустом месте. Это вы её, мама, балуете - не Реле высылали деньги, которая больше в них нуждалась, а Вере, на её барство. И вот посмотрите, как вам откликнется новая подлость.
- Каюсь, милые мои, вот теперь я понимаю, что много напортила в наших отношениях с вашей «святой» - никогда она мне моих подлостей не простит. Но хоть вы мать так не ругайте, может, за вас мне какие грехи спишутся. Вот не вышла прошлой весной замуж за одного старого поклонника. Пожалела вас - чего вам дедугана навязывать, который бы издевался, может быть, над моими деточками, - пригорюнилась мать.
- Ну, вот это вы зря, мама, - сказала рассудительно Лариска. – Я вот никаких стариков не боюсь, мы бы его воспитали. А где он живёт?
- В Херсоне. Квартира у него, буквально в садах стоит, чудная.
- Конечно зря, - поддержала Лариску Валя. - Ой, как бы я хотела жить в хорошем городе, а Херсон же, как игрушка - там столько всего!
- Не волнуйтесь, девочки! Может быть, ещё вашей маме попадётся и лучше мужчина. Тогда я буду стараться, не упускать, как Ивана.
- Взяли и упустили такого человека! А может он Калерии бы помог учиться дальше, раз родной отец был не в состоянии, потому что батя как раз из тюрьмы возвратился - какой из него помощник на тот момент был? Отцу бы самому встать на ноги - ведь после тюрьмы не очень берут на работу, как я слышала. Реля к нему бы и не поехала.
- Потому я и рвала его письма, дабы он девчонке голову не морочил, - уж про деньги, которые выслал Олег, мать и не заикалась - разорвали бы эти обезьянки её на две половинки за такой грех. Впрочем, не избежать этого родительнице - Атаманши всё равно вскоре узнают, не от Веры, которая может промолчать, что мать ей посылала деньги, а от провидицы Дикой, которая буквально обо всём узнаёт - не сразу, так со временем - как будто ей кто-то доносит на мать.
- Ну, вот видите, если нельзя было ехать Реле к отцу, так дали б другому человеку ей помочь.
- Иван и собирался, - покаялась вновь Юлия Петровна, - но я была против. Заподозрила, что он начнёт за падчерицей ухлёстывать, да и отказалась идти за него замуж.
- Ухлёстывать! Так он не такой и старый? - спросила Лариса.
- Да нет, он ещё неплохо сохранился, бодрячок такой. И помня на примере Веры, что такие мужики горазды ухаживать за девушками, дала ему от ворот поворот. Пусть хоть эта дочь у меня чистой останется.
Мать испугалась, что сейчас подростки её начнут расспрашивать, что это ещё за такой «пример Веры»? И рассказать им нельзя, что Вера, в десятом классе принимала ухаживания директора школы, который её и в институт устроил. Но что затаивать? Не они ли намекнули матери о позорной связи Веры с директором школы. А ещё раньше матери об этом сказал Иван – «бирюк Херсонский». Как узнают, если Вера говорила, что они со взрослым мужчиной соблюдали все правила конспирации. Хотя Ивану то как раз сам директор пожаловался на старшую дочь. – «Беда, да и только. Вот она дурная слава. Что за мной, что за Верой бежит».
- Это вы не за Релю боялись, а за себя. Потому что Дикарка наша, в самом деле, могла его притянуть к себе, как это случилось с Павлом.
Услышав о Павле, Юлия Петровна обрадовалась - её уже тяготил и унижал этот разговор об Иване. Было больно даже думать, что Калерия смогла бы, совершенно не подозревая, отбить у матери желанного мужчину. И потому она ухватилась за прежнюю тему, как за спасительный якорь.
- Вот это действительно удивительно! Судя по вашим детским воспоминаниям, влюбился студент в нашу «Солнечную Ящерицу» или как там её ещё обзывали?.. Вроде как «Колокольчиком-Бубенчиком»?
- Ну, не Чернавкой же, как вы с Верой! - съязвила Лариса.
- Не мешай матери вспоминать! Итак, в пятьдесят третьем году, в любимом Релею селе - хотя мы с Верою его недолюбливали, да и отец ваш, кажется тоже, потому что не имел возможности гулять, как ему хотелось.  Что уставились? Хотите,  защищать батяню вашего?  Нет? Тогда молчите. Итак,  после великой встряски страны, которую все получили после смерти Сталина….
- Наша Петровна в историю ударилась! – Разочарованно протянула Лариса. – А мы о Реле хотим слушать. Историю мы и в школе будем изучать.
- Ну да! - подхватила старшая Атаманша. - Релюху увидел Павел в Маяке, как раз после смерти Сталина. Мы ещё весной того года жили на Дальнем Востоке, когда он умер...
- Конечно, - перебила сестру Лариса. - И пришлось нам уезжать - в Находке же такие убийства начались, когда отпустили бандитов, что чуть и няньку нашу не убили - вот бы горе нам было!
- Ты опять вспомнила этот случай с Релией, когда за ней погнался бандит? - удивилась мать. - Я  и то забыла. Столько лет уже прошло.
- Конечно, вы же не любите её, где уж вам помнить? Вот если бы это случилось с вашей любимой Верочкой, то вы бы помнили, и подругам рассказывали, - насмешливо заметила Валя, и мать уже потянулась, чтобы отвесить дерзкой дочери подзатыльник, но передумала. Это может закончиться большим скандалом - сестрёнки накажут её двухнедельным молчанием, будут бегать по подружкам, и не убираться в доме.
- Ну и что? – Улыбнулась Юлия Петровна. - Погнался за Релей бандит в Находке, но не догнал же её, потому что ваша сестрёнка быстро бегает, если испугается.
- От испуга, от нехорошего с ней обращения Реля всегда уходит, и будто кто-то ей помогает, - заметила Лариса. - Вот и от вас ушла, вернее уехала.
- Да, ваша сестрица как-то странно выбралась из дома, сознаюсь, действительно для неё неродного.
- А вот за то, что вы с Верочкой её унижали, с Релей и случаются чудеса, - отозвалась Валя.
- Да что за чудеса такие, кроме того, что она сумела убежать от бандита? - возмутилась Юлия Петровна, радуясь, что дочери говорят с ней по-русски, не перескакивая на украинский язык, который мать воспринимала с трудом, особенно если девчонки начинали тараторить.
- Вы только сейчас удивлялись, что тринадцатилетнюю Релю «полюбил», как вы сами говорили, очень взрослый студент.  Но не обратил никакого внимания на взбалмошную вашу Верочку.
- Да, будущий учитель буквально меня поразил тем, что не обращал внимания на Веру, которая намного красивей вашей «Ящерицы», и «сохла» тогда по студенту, который влюбился в маленькую девочку.
- Ну, уж! - хохотнула Лариса. - Наша Вера не умеет любить, а сохнуть, как вы говорите, такие девушки даже не знают, что это такое.
- А Реля ваша знает, что такое любовь? - возмутилась Юлия Петровна.
- Не знаю, умеет ли Релюха сохнуть, но она тяжко болела в Качкаровке - это, мне думается, она страдала от разлуки с Павлом.
- Точно! – вспомнила Юлия Петровна.  - В это время, кажется, и погиб её учитель. Но ваша сестрица ничуть не растерялась, а, выйдя из больницы, тут же влюбилась, и в себя сумела влюбить самого желанного всем девушкам Качкаровки на тот момент парня. Который тоже - вот диво! - влюбился в нашу замарашку, потому что хуже Релии никто в её классе не одевался, а Вера уже тогда звала сестру «Чернавкой». Этим здорово удивил меня Слава тогда в Качкаровке. Уж какие девушки в него влюблялись, а он выбрал нашу Дикую.
- Да, мамочка, видите, каким парням ваша домработница нравилась, но мне больше по душе конечно Павел, который у нас на глазах, отказывался от довольно откровенных намёков Веры. Помнишь, Валюха, это было тогда, когда мы с Верой, хоть она сильно не хотела брать нас с собой, на косу в Маяке плавали?
- Ещё бы! Павел этот, красавец на весь Маяк, обидел Веру, что отказался от поездки с ней на косу.  А спросил у ребят, где Реля, и потопал в сторону, где она наши платьишки стирала.
- Вы, девчонки, просто сказку рассказали. Мне и сейчас не верится, что это было так, хотя против фактов никуда не денешься. Но Вера-то, получив щелчок по носу, как себя вела на косе? Наверное, ей было очень неприятно. Я представляю, как она исходила злобой и нетерпением?
- Да, похоже, потому что быстро «устала» тогда наша красавица, солнце ей «головку напекло», не дала нам накупаться на песчаном бережку, - и спустя время, жаловались Атаманши матери на Веру, которая ещё прошлым летом поразила младших, что отдала им свои старенькие платья. И вот, смотрите, люди добрые, ни слова благодарности не услышала мать от облагодетельствованных мартышек, только критика на студентку. И защита Рельке, которая ничего малышкам не привезёт. Ну что ж! Послушает мать потом разочарованные разговоры и о Дикой.

                Г л а в а   12.

Этот недавний разговор с Атаманшами и вспомнился Юлии Петровне, когда они ехали в Чернянку. Говорить с Калерией уже не хотелось, и не потому, что их могли подслушать знакомые и не знакомые селянки - которые долго бы потом сплетничали про «модницу зоотехничку», которую и родная дочь не любит, Дикая не скрывала этого - а от ноющей обиды на Релю: - «Это же только подумать, она не хочет приезжать на похороны матери. И придумала ерунду, что если она приедет хоронить, будто бы я заберу её с собой в могилу. Потому она предпочтёт заболеть, чтоб не приехать проститься с родительницей. Но по каким таким каналам Дикая девчонка всё это может предвидеть? Ведь, в таком случае, Реля чувствовала доброту незнакомого ей городского Ивана. Когда он предлагал жениться на мне, и помочь, чтоб Реля поступила учиться, куда ей хотелось. Не зря же эта провидица вышла из своей комнаты, и приготовила нам домашний ужин - картошку, которой Иван восхищался. Дура я, дура! Да не стала бы моя Дикарка бросаться на отчима, если бы она поступила по блату в институт, была бы благодарна отчиму и мне, и не встал бы сейчас вопрос, приедет или не приедет она хоронить мать. И что это я страдаю? Мне ещё так долго жить, что всё ещё может перемениться. Позлится, позлится моя прозорливица, а будет ездить к матери, сначала одна, потом со своим необыкновенным сыном, и всё мне простит, если я, разумеется, буду себя вести прилично, как подобает матери, а не «мачехе», как меня иногда Реля называла. Сейчас не стоит её больше тревожить, напоминать о прошлом - горечи ещё в Реле много, а пройдёт несколько лет, может она и передумает».
На остановке автобуса их неожиданно встретили Атаманши с только что купленным хлебом:
- Ой, Релюха!
- Ой, сестричка! - буквально расцвели они, бросившись навстречу улыбающейся, машущей им рукою Калерии.
- Выходь скорее из автобуса, мы тебя зараз расцелуем, - размахивала буханкой хлеба Валя, да так и обниматься полезла.
- Мы так ждали! - с другого боку прижалась меньшая Атаманша.
- Откуда вы узнали, что я с Релей приеду? - через открытое окно спросила Юлия Петровна, предполагая, что дочери как-нибудь отшутятся про дар ясновидения, но Валя ответила ей совершенно серьёзно:
- Так к нам из конторы пришли и сказали, что вы едете, а им какой-то не то парень, не то дядько позвонил.
- «Так непохоже на Люфера - ведь он рассердился, что Реля моряку советовала в церковь сходить. А что если это его племянник? Вот видимо влюбился в Релию, что побеспокоился, дабы нас встречали. В таком случае моряк этот заглянет к нам ещё. Или я не понимаю мужчин».
- Вечно вам кто-то сообщает о матери. И вы даже не знаете кто.
- Ой, мама, да не ругайте вы их! Как вытянулись, как похорошели мои Атаманши - вот ведь не зря я их когда-то так назвала. – Калерия никак не могла оторваться от сестрёнок. - Милые мои! Какие красивые!
- Я даже выше, чем ты была в двенадцать лет, - заявила Валя.
- Это верно. Но, почему Дюймовочка моя не растёт? - Калерия наклонилась, чтобы расцеловаться с Ларисой.
- Зато хлопцами командует на стадионе, как тренер, - засмеялась иронично Валя. - Ты бы видела, как они ей подчиняются.
- Реля дай мне твою сумочку понести, - застеснявшись, попросила маленькая Атаманша. - Мне всегда такие сумки, через плечо, нравятся.
- Возьми, Бога ради. Когда ты подрастёшь, я тебе её подарю.
- А себе другую купишь, да?
- Придётся, если останусь без этой. Ну, мама вышла? Пошли?
- Пошли, - отозвалась довольная Юлия Петровна - почти полсела смотрело на её дружную семью, и все улыбались. Людям нравится глядеть на чужое счастье, или несчастье. - Что, Валюша, выручили хлеб?
- Да, ещё тёплый хлеб достался. Мы отгрызли горбушку с Ларисой, пока вас дожидались. Вы уж не ругайтесь.
- Ничего. Реля вон тоже в Находке, когда за хлебом ходила, так же приносила домой без горбушки, - насмешливо вспомнила мать.
- Наверно Реле приходилось носиться из одной булочной, в другую пока хлеб купишь, да очереди громадные - по нескольку часов выстаивали. Так, когда возвращались с девчонками домой - голодные, усталые - как не отведать горбушки, - улыбнулась Калерия этим воспоминаниям.
- Хорошо сделали, доченьки, что без хлеба нас не оставили, - улыбнулась Юлия Петровна. - Потому что мы с Релей накупили вам в городе всяких вкусностей, а вот для хлеба и места не нашлось.
- То-то мой носик, - засмеялась Лариса, - уже учуял запах колбасы.
- А мой носяра, - не отстала от неё Валя, - чует запах сыра, и даже рыбки какой-то. Часом не копчёная?
- Много-много мы с Релей накупили - сами будете сумки открывать, и на стол сегодня готовить.  Потому что мы так устали в Херсоне, что как приду, помоюсь немного, посижу с вами за компанию, и залягу - завтра матери на работу снова.
- Да, тут уже приходили с фермы, мол, куда это Петровна пропала?
- Валя, прошу тебя, не называй мать «Петровной» - я этого не выношу. Ну, ладно, глупые колхозники так говорят, но мои дочери…!
- Звиняюсь, Юлечка Петровна. Не буду говорить, как колхозники.
- Ой, мама, - засмеялась Лариска. - Ну совсем вы у нас без юмора. Реля, а мы недавно вспоминали о Маяке, про Качкаровку, как заболела ты там внезапно, что чуть не померла в больнице, куда тебя и отвезли скоренько - вот, я до сих пор это помню.
- Да, до смерти было всего ничего. Но меня какой-то парень, из музыкантов, там выручил. Это было прямо чудо. Меня же довезли почти ночью и ни врачей, ни медсестёр не было - они спали, наверное. А мне хоть погибай - горло заложило, дышать не могу. Я уж думала, что амба, как говорят моряки - конец пришёл. И незнакомый парень-музыкант, почти насильно заставил меня выпить тёплого сока из своего термоса.
- О! Термос! - сказала Валя. - Это в нём можно горячую воду или чай носить, и он не остывает сутки? Да, Релечка?
- Да. Тёплым лечебным настоем хороший человек и спас меня. Но! что самое удивительное, когда я стала дышать нормально - на четвёртые сутки парень сбежал из больницы - до сих пор его кое-кто ищет.
- Это от красивой врачихи убежал, которая за ним ухаживала? – прыснула младшая Атаманша. - Тогда по всей Качкаровке звон шёл, что старушка влюбилась в мальчика, и преследует его.
- Пожалуй, что от неё и сбежал, - ответила Реля. - Но главное он сделал тогда - спас меня от смерти. Правда, ещё он удалил у меня из памяти что-то плохое, что и вызвало ту болезнь. И я три года не вспоминала о плохом, потому и смогла закончить школу. А когда вспомнила, основная боль уже прошла, видимо осталась в той загадочной болезни.
- И ты узнала о смерти Павла, только когда закончила школу? Это тот хлопец хорошо сделал, хоть ты не мучилась три года, тебе и других мучений хватало. - Лариса загадочно посмотрела на мать, которая тоже была потрясена откровением Рели:
- «Да, с Дикой вечно что-то загадочное случается, и кто-то спасает её от смерти. То она не упала, в Толстухе, в уже вырытую могилу, словно для неё предназначенную, то какой-то студент спасает её от смерти. Уж не тот ли это юноша, в которого была влюблена её «Анна Каренина». Впрочем евреечку не зря назвала так Релия - это от презрения, что та, невзирая на детей, кинулась от любви под поезд. Провидица наша таких «матерей» ненавидит, которые не думают о детях, а живут только своими чувствами», - думала Юлия Петровна, шагая сзади.
- А ты, Дюймовочка, откуда о ней знаешь? - удивилась Калерия. - Я имею в виду смерть Павла? Ведь ты же не знала его.
- Ага, не знала, - улыбнулась Валя, - малявка даже в Маяке следила за тем, как ты с Павлом встречаешься, и до сих пор всё помнит.
- Да ладно вам терзать сестру, - остановила своих Атаманш мать, но сама не удержалась, и задала Реле давно интересующий её вопрос: - Ты, конечно, не обижайся, Дикая моя, но скажи матери, что за юноша спас тебя от смерти? Ты мне намекнула о нём малость в Херсоне, и как испугалась дальше рассказывать. Ходили слухи, что привезли парня на машине скорой помощи, как и тебя, но с кукурузных плантаций, где музыканты убирали «королеву полей». Но когда парнюга сбежал, подлечив тебя, та глупая, влюблённая в мальца, докторша бросилась его искать, дабы вернуть в больницу, и, как говорили, нигде не нашла - будто его и в природе не существовало. Парень тот тебе не оставил никаких координат, вроде адреса?
- Знаете, меня и эта красивая врачиха пытала на ту же тему. Но, увы! Я ничего не могла ей тогда сказать, а уж сейчас-то тем более. Был это реальный человек, или спущенный мне с небес - скорее последнее, потому что простой парень не смог бы лишить меня тогда памяти.
- «Вот бы он тебе «плохую» память вычеркал и о матери», - подумала Юлия Петровна, но вслух сказала другое: - Тебя всегда охраняют какие-то добрые силы - я уже это заметила. Хоть я и давила на тебя в последние годы, но ты бы не выбралась из материнского дома без их помощи.
- Вот это вы, мама, в корень сморите. Конечно, я бы и из Чернянки не выбралась бы, если бы не помощники мои. А может, погибла бы. Потому что когда решилась уехать, первый же шоферюга предложил мне за то, что подвезёт, расплатиться собой. Вы уж простите меня, малышки, но это я к тому говорю, чтобы вы на попутные машины зря не садились.
- Ох, нахалюга! - воскликнула Лариса. - А кирпичом он не хотел?
- Да, дорогая Атаманша, позднее я за камень и схватилась. Но хорошо, что тот негодяй «огорошил» меня прежде, чем я села в кабину, а то бы мне не вырваться может. Такие гады, как я слышала, из кабины уже мёртвых вышвыривают, порядком поиздевавшись  - это я гораздо позднее узнала.
- Да, Реля, ты бы попала в переплёт, если бы села. Много девушек, которые не умеют думать головой вот так попадаются, а потом их убивают, и либо в воду, либо в землю прячут. И кто же тебя спас тогда? Не музыкант ли Аркадий?
- Не он, но кто-то из их команды. Другой шофер, сказав мне волшебное слово, довёз почти до вербовочного пункта. А по дороге указал на моего обидчика, который не то поломался, не то зазевался, но в кого-то врезался, и отчитывался за своё ротозейство милиции.
- Да, Реля, это тебе какие-то святые помогают. А денежек он тебе не дал? На что, всё-таки, ты жила в Симферополе, пока не получила небольшие подъёмные? - добивалась откровения мать.
- Дал, мама. Можете успокоиться. Но мои покровители Рельку грошиками не балуют, хотя в Севастополе, куда мы ездили весной, на экскурсии, со мной произошло что-то загадочное. Мне принесли в кафе, где группа наша питалась, книгу. Положили прямо на мой столик.
- Книга, наверное, о твоём гении Пушкине? - вспомнила Юлия Петровна, что ей говорил Люцифер: - «Вот нахал с чем вздумал подобраться к дикой моей…»
- Да! А вы откуда знаете? - удивилась Реля.
- Ну, мать-то у тебя тоже может хоть раз в два года быть ясновидящей, - засмеялась Юлия Петровна. - И подписана эта книга была как бы вроде тебе от Павла? Да? Она у тебя, случаем, не в чемодане?
- Нет. Её у меня зачитали в общежитии. А всё остальное было, как вы говорите. Я, конечно, ломала голову, кто мог так красиво разыграть, но пришла к выводу, что Павел, с того света, заботится обо мне. Потому что в тот же день, выйдя из главной достопримечательности русской славы - Панорамы, где мы будто бы побывали в старых битвах, мы с подругой пошли побродить возле Панорамы, да собирались съездить на севастопольскую «толкучку», как вещевой рынок, в Севастополе, обзывают. Но у Жени были деньги, а у меня нет. Так что я настроилась ещё побродить по легендарному городу, но подругу пыталась заставить ехать с другими на ярмарку, как вдруг, когда мы, немного споря с ней, шли по косогорью книга эта так внезапно попавшая ко мне, выскальзывает у меня из руки, и летит в кювет…
- Вот это да! Чуть у тебя её не забрали, когда ты её ещё не успела прочитать?! - воскликнула Лариса. – И с твоей ногой по косогорам нельзя лазить.
- Да, было бы жалко, ещё ж и не читанная, - вторила Валя. Сестры, раскрыв свои бутончики-рты слушали Релину исповедь.
- Конечно, и у меня сердце забилось. Но подруга мужественно спустилась в овраг, где нашла и книгу, ещё и пакет с деньгами, который тут же навязала мне, и пришлось мне с ней ехать на ярмарку.
- А много ли было денег? - заинтересовалась мать.
- Вообще-то хватило бы мне на полмесяца хорошо питаться. Видите, я все деньги перевожу на еду. Но на те деньги, прилетевшие с небес, мне был куплен плащик - по настоянию Жени, конечно - который сводит всех с ума в нашем общежитии, потому я и не рискнула его оставить там, а привезла домой. Так что готовьтесь посмотреть, какое чудо мне было послано с небес. Я сама до сих пор не верю, когда его надеваю.
- Везёт тебе, Реля. Сумела из дому без рубля денег уехать, и не попалась злым людям на твоей трудной дороге, - сказала, чуть завидуя, Лариса. - Мне вот никто рублей с небес не сыплет, только копейки, которые в пыли нахожу.
- Не грусти. Быть может мама, напуганная моим уходом из дома, не станет вас с Валей так вышвыривать. Я потому так подробно и рассказала, что может грозить девушке на большой дороге - то ли добрый человек попадётся, то ли с плохими намерениями.
- Да, Реля, твой рассказ заставляет задуматься, но твоих сестёр так просто из дома не выставишь. Они, две разбойницы такие, обберут мать до нитки, только тогда уедут, с полными карманами денег.
- Мама, надеюсь, вы шутите. Не заставляйте меня думать ещё раз о вас плохо. Уж не мечтаете ли вы, что и Валя с Ларисой должны, как и я, без копейки денег уезжать из дома? И в честь чего! Чтоб вы бесконечно высылали деньги вашей бездонной, как вселенная, Верочке?
- Какие шутки с нашей мамой! - обиженно отозвалась Валя. - Петровна всех по себе судит. А если мы и обберём вас с Лариской, то это будет мщение за Калерию, чтоб вы помнили, что нельзя дочерей гнать из дому голых и босых.
- Ладно вам, нападать на мать! Вот мы и дома. Вспомните о колбасе, и других продуктах, что мы привезли, и готовьте ужин. И нечего старое вспоминать - от этого настроение портится. А дабы вас задобрить, я вам лимонаду привезла пару бутылок. А нам с гостьей и вина выставлю - выпьем за её благополучный приезд домой, потому что и на этом пути её подстерегали злые силы, но умница наша держала оборону. Теперь я вижу, что она умеет обходить колдобины, - говорила мать, и взялась за замок, на  двери, чтобы открыть его.
- Ну, вы заносите вещи, - Реля поставила чемодан. - А я пойду, со своим деревцами поздороваюсь. Поглажу их стволики - они меня заждались, я думаю. Красавцы мои! - Она устремилась к своим подопечным, а они будто затрепетали, услышав её голос. Юлия Петровна удивилась: - «Как живые! Чувствуют, кто их сажал».
- Релечка, а кто же нам плащик покажет? - крикнула Валя.
- Торопыжки вы! Приду и всё покажу. Время терпит. Да и вам я приобрела, но уже на симферопольской ярмарке, небольшие подарки, которые надеюсь, вам понравятся.
- Ура! - завопили сестрёнки, внося в дом её чемодан и сумки.

А Реля ходила между деревьями, любуясь на них:
- Скучали по мне? Скучали! Вижу, что ждали меня. И немного просите водички, что ж вызываю вам дождь сегодня же к вечеру или ночью. Милые тучки! Прилетайте быстрей, и полейте тёплой водой моих друзей.
Калерия не догадывалась, что Юлия Петровна, едва войдёт с младшими дочерьми в дом, сделает им замечание:
- Что вы разорались, как сумасшедшие, или у вас тряпья мало, что вы каждой малости радуетесь? Да не вздумайте лезть в Релин чемодан, пока она сама не придёт и всё, о чём сказала, вам не покажет. Неприлично без хозяйки, совать носы  в её вещи.
- Не волнуйтесь, мы зараз лучше ужин приготовим, Реля же, наверное, и не ела, после поезда.
- Насчёт этого можете не волноваться - мы с ней хорошо пообедали в Херсоне. Но ужин, разумеется, готовьте, чтобы было все в норме.
Атаманши поспешили на кухню, где принялись готовить еду. А мать - в свою комнату, где переоделась в халатик, обула домашние тапочки, и потопала во всём этом в туалет, который находился во дворе.
- Что, мама, спешите облегчиться? - мягко спросила её Реля, которая ещё расхаживала среди своих деревьев, гладила ветки, и те тянулись к ней навстречу, будто радуясь, что девичьи руки, которые их посадили, не забыли о них, и прикасаются к ним, как к чуду.
- Да, а ты не хочешь ли тоже сходить туда? Или тебе, после городских туалетов, которые в домах расположены, наши не по душе? Вера почти всегда брезгует туда ходить, когда приезжает, хотя девчонки там моют каждую неделю, как и полы в хате.
- Не сравнивайте меня, пожалуйста, с балованной Верой. Я обязательно загляну к старому другу, как только налюбуюсь на свои деревца. Не ожидала, что они так вытянутся за год нашей разлуки. Всегда удивляюсь, как быстро меняются дети и природа.
- Разумеется, но за теми и другими нужен уход.
- Вот именно, мама. Я вам об этом и говорила много сегодня. Однако поспешите в туалет, не то может случиться непредвиденное, - пошутила она. - У нас, на стройке, один дедушка бегает туда, когда приспичит, и радуется, если благополучно обходится.
- Не такая твоя мать уж и старая, дабы с ней такое приключилось, - рассмеялась Юлия Петровна, прячась в красивом строении, за чистотой которого строго следили Атаманши, что матери очень нравилось.
- «Да, Реля - необыкновенная девушка, - думала, удобно устроясь, Юлия Петровна. - Жаль, что я этого раньше не замечала, всё думала о Вере, о её красоте и дальнейшей жизни. И как бы мне это не отрыгнулось равнодушием красавицы. Всё больше и больше замечаю, что Вера и не думает обо мне, как я о ней. Черства и равнодушна моя красавица, как и предсказывала мне прежде, с обидой, Реля. Неужели сбудутся её горькие для меня предсказания? В таком случае мне надо срочно возвращать себе эту «Солнечную Ящерицу», этот звонкий «Колокольчик», расположения которой добивался Люфер, но ничего не вышло у зловредного старикашки. Неужели и я не верну дочь? Тогда мне будет очень плохо».


                Г л а в а   13.

После Релиных откровений Атаманши прямо влюбились в свою диковатую сестрицу. Они буквально в глаза Реле заглядывали, ловили каждое слово. Мать удивлялась: - «Получается, что Верины платья ничегошеньки не стоят против Релиного обаяния, да небольших подарков, которые она привезла из Симферополя - свежие юбочки и кофточки модные малявкам дороже многочисленных Вериных даров. А Дикарка изменилась, вырвавшись из дома, такая самостоятельная девица стала, какой не была Вера, приехав в первые каникулы домой. Студентка моя всё клянчила и выпрашивала, хотя я ей высылала денег в первый год прямо тысячами. И так из месяца в месяц, ещё на праздники, которые в институте, наверное, бывают каждую неделю. А нет праздника, так его придумывают. И на все эти праздники и карнавалы тянутся деньги с матери. Наверное, Вера не просто так делала - ей хотелось, дабы Реля возненавидела мать? Так бы и случилось, наверное, если бы мне Люфер не открыл глаза на собственную его и мою дочь. Зачем он это делает? Хочет посеять раздор между мной и Верой? Ишь, как он от имени дочери переворачивался. Не хочет называть её Верой, подавай ему Геру. Поздно, милый мой! Бывший, разумеется, милый. Теперь вот близок локоть, да не укусишь. Вера никогда не согласится вернуться к прежнему имени, хоть ты лопни. И врал он, конечно, всё про родную кровушку. Вот не сумел её на свой чертячий путь повернуть, потому и хочет загрязнить в глазах матери. Но была и правда в словах Люфера - если вспомнить, как рано начала Вера любить деньги, и добывать их любыми способами - обирая парней, обирая мать. Наверно, хотела и до отчима добраться. Тогда Олег и загулял по-чёрному - как же он пил в Находке! И всё это, как теперь поняла Юлия Петровна оттого, что приёмная доченька повертела перед носом его своей развитой фигуркой. Но муж не смог так оскорбить свою жёнушку - видно он ещё любил её, хоть и изменял, и к изменам толкнула его не Реля своим болтливым языком, как раньше думала Юлия Петровна, а именно Вера. Отец взбесился от приставаний падчерицы, и искал женщин своего возраста, дабы Вера отстала от него? Вот жаль, не спросила у Люфера, отчего так яростно изменял мне в Находке Олег?» - подумала Юлия Петровна и стала гнать от себя гадкие мысли, тем более, что подходила уже к дому, на третий день после приезда Рели - шла с работы. Но, открыв калитку, не удержалась и высказала самое тайное, считая, что её на родном подворье никто не услышит:
- Что сейчас можно выяснить? - сказала она сама себе. - Жизнь и сама выведет всех на чистую воду. Жаль лишь разочаровываться в тех, кого беззаветно любила, в ущерб другим детям, а отдачи от этого никакой, кроме разочарований.
- С кем это вы говорите, мама? - спросила младшая Атаманша, выскочив из дома. - Что-то о любви, но я не расслышала.
- Вам бы только подслушивать, - рассердилась Юлия Петровна, заходя в дом и моя руки под рукомойником, затем прошла на кухню. - Я у вас, как под давлением живу! Другие дети так мать не терзают.
Она достала муку, молоко, творог, который принесла с собой, чтоб приготовить ужин.
- Ну, извините, если ворвалась в ваши мысли. – Сказала досадливо Лариса, которая зашла за матерью в кухню. - А что это вы делаете? Никак коржики печь собрались?
- Да вот, и ты испортила мне весь сюрприз! Хотела я вам сырников испечь со сметаной, но ты же теперь расскажешь всё сёстрам.
- А вот и нет, если вы не хотите. Ужин у нас будет классный! Да и завтрак утром следующего дня. Так что мы поедем в Каховку, на плотину, не голодными.
- Как это поедете в Каховку, не спросив у матери?
- Так и спросим - вечером же!
- Вот это новость - дочери собираются куда-то ехать, а мать ещё не знает, - Юлия Петровна даже месить перестала.
- Так и мы только договорились с Релею, - огорчилась, что раньше проговорилась младшая Атаманша. - Вы, смотрите, не вздумайте Релю ругать, а то она не приедет к нам больше. Сегодня только рассказывала нам, что у неё есть знакомые в Евпатории, и они звали её туда отпуск провести у моря, которое Реля так любит. Но она соскучилась по нам с Валюхою, и по деревцам своим - а так её ничто здесь и не держит.
- Будет врать-то! Что же сестра ваша по матери не соскучилась?
- По тому, как вы её провели, то никакая бы дурочка не скучала, а Реля наша далеко не глупая. Ну ладно. Я побежала - это я в туалет спешу. Смотрите, не разругайтесь с нами вечером из-за пустяков.
- Ладно. Не буду! - Юлия Петровна с горечью подумала, что и для Атаманш она не авторитет. И когда малявка ушла, она продолжала мысли вслух. - Да. Теперь мне ругаться с Релей никак не с руки. Она-то хорошему учит своих сестёр. Поехать в экскурсию на плотину - это их давнишняя мечта. Пусть едут - это не по магазинам ходить и материны деньги тратить. Тем более, Калерия, видно, повезёт сестричек на  свои. Впрочем, если и попросят, я дам. У меня ещё остались деньги, которые мне вручил чертяка Люфер.  Не пожалел, дабы я хорошо встретила свою, нелюбимую когда-то, Релию. Теперь вот хотела бы полюбить, но скверно получается - всегда на пути становится старое и как бы тормозит.
- Чи е хто дома? - вдруг послышался от калитки голос почтальонши, который Юлия Петровна давно знала. Сколько она ей приносила писем в контору, сколько телеграмм от Веры - не счесть. И вдруг, когда не ждали, пришла домой.
- Есть. Сейчас выйду, - хозяйка быстро помыла и вытерла руки. И вышла: - Что принесла, Аннушка? Письмо или телеграмму?
- Та телеграмму од вашои старшэнькой. Иде до дому.
- Да что ты? Вот неожиданность! Хотела моя студентка свои каникулы побыть у моря, под Одессой, у знакомых, - сказала Юлия Петровна, подойдя и беря телеграмму.
- Та мабудь же надоило морэ, захотилось до нашего каналу в якому, кроме дитлашни, никто бильше не купаеться.
- Ошибаешься, Анна, моя средняя ходит с сёстрами на канал.
- Яка ж вона у вас красыва, як та нэгритянка - я таку чорну бачила у Одесси ж, колы туды издыла - титка там у мэнэ жывэ.
- Да, Реля самая смуглая из всех моих дочерей. Вон Атаманши побольше её купаются, а всё равно не такие чёрные, как она.
- А цэ од рождения - чи дитя чорнэ, чи билэ родится. Но бувають чорни дюже нэ красыви, а ваша донэчка так прямо принцесса. В Чернянци часто жинки спорять - котра из ваших дочерей красившэ - старша, чи Рэля ваша. Одна, можно сказаты била, но крашена, друга як нэгра.
- И какая же из них выходит красивей?
- Так чаще всёго на Рэлю и показують, бо вона до людэй мягша.
- А Вера разве надменная? Со всеми здоровается.
- Можэ и со всеми. Алэ нема у нэи того добра, чого идэ од Рэли.
- Селянок не поймёшь. В глаза они мне льстят, а за глаза говорят совсем другое. Ну, поглядим, что мне студентка телеграфирует. Да, едет домой. Что ж, захотелось ей, как видно, с сестрой-нэгрой повстречаться. Цэ добрэ. Недаром мне захотелось сегодня сырников испечь - напеку побольше, чтобы и Вере досталось. И ты, Аннушка, зайди, когда обратно пойдёшь, я и тебя угощу творожниками.
- Ой, спасибочки, я сама сёгодни варэникы варила.
- Тогда колбаски не хочешь ли? Я, когда ездила встречать Релю, привезла её много и довольно свежей.
- Од ковбаски нэ откажусь, щэй покупной. Алэ я вам принэсу свою домашю - ваших дочок порадуетэ, бо свэкровка моя чудно ии выдилуе.
- Вот и прекрасно. А сейчас я тебе достану покупную из погреба.
- Нэ надо зараз. Я ще письма буду разносить, то вона испортится, як буду идты обратно, то загляну.
- Ладно, Аннушка, я тебе приготовлю к твоему приходу.

Почтальон ушла, а Юлия Петровна, идя к дому, рассуждала:
- «И чего это Вере вздумалось приехать тогда, когда Реля гостит, с которой она и раньше не уживалась? Видно захотелось студентке щегольнуть своими нарядами перед «Чернавкой». Вот, мол, ты работаешь, а я нет, но одеваюсь я лучше тебя. Но если Вера увидит плащик сестры, то, пожалуй, изойдёт завистью - как бы Калерии внушить, дабы не показывала его студентке. Конечно, Вера не станет выпрашивать ношенный уже плащ, но стребует с матери себе на такой же. Но я попробую, и один раз не уступлю её капризам. Правда, надо запастись нервами, но что делать? Надо же когда-то начинать ей отказывать, а то она родительницу в гроб сведёт своими непомерными запросами. Но как? А пошлю я завтра ей навстречу Релю, или Валю с Лариской. И настропалю - особенно если Атаманши согласятся ехать - чтобы они приструнили сестру.  Реля, разумеется, откажется ехать, если она наблюдала над головой Веры «черноту», как она выражается. Не помчится наша  Дикая, хотя бы из-за того, что они с детства с Верой не выносили друг друга. Да, плохо я делала, что вызвала такой антагонизм - вот, учёных слов от своих грамотеек нахваталась. Ну, если Релия не поедет в Херсон - она едва отошла от своего приезда домой - видно сильно задел её племянник Люфера - такого парня упустила - это, наверное, её ещё волнует, то уж Атаманши, которые мнят себя почти взрослыми, согласятся наверняка. Ещё бы! Прокатятся в свой любимый Херсон, там и погуляют по нему, и мороженого наедятся, и в «Кафе» зайдут покушать.  Ведь не зря же они так восхищались, что Калерия с матерью, ожидая автобус, зашли в то «Кафе», куда мать их водила как-то, когда ездили в Херсон за покупками. Так что эти две мои «гулёны» не заблудятся и в большом городе. А встреча с Верой им будет в радость, только бы не перевели всё опять на тряпки. Ведь если им студентка пообещает вновь что-нибудь из своего старенького. Но тут, кажется, я ошибаюсь - Атаманши, быстро износив то, что подбросила им Вера в прошлом году - поняли, что лучше иметь меньше, но свежее, из нового материала пошитое, чем много, но быстро рвущегося. Вот на этой струночке я сыграю у своих Атаманш, дабы они приструнили явно зарвавшуюся сестру».
Подумав так, Юлия Петровна прошла в дом, где стала выпекать на маленькой, электрической плиточке, сырники, дабы порадовать дочерей, когда они все соберутся у материнского стола. Сама порадовалась, что догадалась взять двухнедельный отпуск, к приезду Рели. Получается, что в этот отпуск судьба свела всех дочерей, всех Юлия Петровна побалует своей стряпнёй - чего мать давно не делала для всех – только для любимой дочери.  И вот эта неразумная любовь обернулась у Веры в сплошное «дай», и нахальное взимание с матери денег. Возможно, сейчас хоть Вера рассмотрит, что не одна она у матери, а есть и ещё дочери, которым тоже что-то требуется - хотя бы по минимуму.
Вечером, когда все собрались за материнским столом, Юлия Петровна объявила о приезде студентки и попросила кого-то из дочерей встретить её в Херсоне: Релю, если она уже немного отдохнула от своего путешествия. А если нет, то не согласятся ли Атаманши прогуляться?
Естественно вначале все замерли от услышанного. Но дальше мать ждала весёлого повизгивания от Атаманш - ещё бы! Во-первых, приезжает их прошлогодняя «благодетельница». А во-вторых, для девчонок поехать куда-нибудь - это большое развлечение. Да и все сельские дети любят куда-то ездить, тем более в Херсон или Каховку, в Берислав.
Но Юлия Петровна не дождалась восторгов. Лишь Лариса спросила:
- А что? Вера телеграмму прислала?
- Да. Вот она, - мать протянула её дочерям.
Первой взяла её Валя. Прочитала молча.
- Чего же Вера не сообщила, в каком часу приедет?
- Ну, мы же знаем когда одесский поезд приезжает, - возразила на это мать, и сама взяла телеграмму. – Правда,  нет времени и вагона.
- Так что ж, если Реля поедет, или мы с Лариской так нам бегать и искать её от первого вагона до последнего? К тому, из Одессы идет не один поезд - можно и на других доехать. Так нам все поезда встречать?
- Да, - вставила Реля, - к тому же, если они будут около первых вагонов вертеться, Вера с какими-нибудь парнями, выйдет из средних, или последних, и уедет себе спокойно ещё куда-нибудь - ведь не обязательно она сразу домой поедет - потому так нечётко телеграфировала. Мол, ждите, а приеду я после дождичка в четверг. И, судя по телеграмме, она совсем не хочет, чтобы её встречали.
- Выходит, я зря тебя встречала? Ведь ты и вовсе письмо прислала, тоже без всяких указаний. А я поехала, и встретила. – «Ага! Как её за сердце забрало. Видно тоже не желала, дабы мать её встречала».
- Да, мама, встретили. Но вы ночевали в Херсоне, а девчонкам, да и мне тоже, в случае нужды, негде там голову приткнуть, разве только на вокзале, но Вера наша не стоит таких жертв.
- Да что ты! Неужто я бы позволила дочерям ночевать на вокзале, где одни бандиты, да ворьё ошивается? Домой бы приехали. Но ты права. Раз Вера не сообщила точней, когда приедет, то не надо встречать. Зря студентка деньги на телеграмму истратила - ну ни в чём не знает меры.
- А зачем ей знать? - возразила Валя. - Если бы это были ею денежки заработанные, собственным горбом, то не выслала бы нелепейшей телеграммы, как после большой пьянки.
- Точно! - поддержала сестру Лариса. - Девушка была сильно пьяна. А потому, мы не только не поедем её встречать, но и проведём не только завтрашний день, но послезавтра в Каховке, куда нас Реля везёт на большую экскурсию.
- Интересно! - возразила мать. - А где вы там ночевать будете?
- Как раз у Рели, на этот случай, три подруги живут в Каховке.
- Это правда? - удивилась Юлия Петровна.
- Да, мама. И я заранее с ними списалась, и они готовы нас приютить. Так что, встретитесь вы с Верой без помех, обговорите ваши с ней проблемы - а их будет много.  Я думаю, что не зря ваша красавица вздумала нагрянуть к матери с проверкой. А не тратите ли вы грошики на других ваших дочерей? Это ей будет как кость в горле!
- Ладно, пусть приезжает. Возможно, я смогу «урезать» несколько её аппетит. Давно хочу дать ей понять, что не одна она у меня.
- Но это у вас вряд ли получится, мама! - возразила Лара, совсем по-взрослому. - Но попытаться надо. Чем Бес не шутит, пока Бог спит.
- Калерия! - строго спросила мать. - Уж не ты ли научила сестёр разбираться в «чёрной силе и светлой», - намекая дочери на их недавний разговор, когда они прогуливались по Херсону.
- А чего их учить? - Реля нахмурилась. - Вы разве не знаете малявок, какие они умные? Атаманши и сами прекрасно во всём разбираются - на то им и головы даны.
- Ладно, дочери, поезжайте себе в Каховку. А я уж тут останусь, дабы Веру образумить. Уж и не знаю, с чем она на сей раз пожалует?


                Г л а в а   14.

Вера, по счастью, приехала на следующий день, в десять часов, когда Калерия и Атаманши наверное уже доезжали до Каховки или даже бродили по ней. Юлия Петровна, возможно, волновалась бы, если бы её любимица не приехала в первый же день, после телеграммы. Чтобы она не говорила, в адрес ненасытной доченьки, другим своим дочерям, как бы не готовила себя противостоять и противиться нажиму студентки, но сердце ещё помнило, что Вера - самая любимая доченька у неё, и может, по желанию, вить из матери верёвки.
Потому, возможно, и потянуло её сердце пойти встречать первый же автобус, к первой остановке у школы. И уже почти дошла, но быстрая машина её опередила - автобус прибыл даже раньше, чем обычно. Вышли на этой остановке человек шесть пассажиров - Вера в том числе - и автобус двинулся дальше, конечная остановка у него в центре села. Там же отдыхал и обедал водитель. Юлии Петровне показалось, что в окне отъехавшего автобуса ей сильно махал рукой какой-то молодой человек, и даже пытался остановить автобус, сойти с него. Но этого не видела встречающая родительница, всё внимание её было поглощено Верой.
- Ну, красавица моя, - наконец-то обняла мать студентку, которая казалась ей сильно уставшей, даже не накрашенной, не навитой. - Что ты так внезапно приехала? Вот удивила вчера телеграммой. Но в ней ни номера поезда, ни вагона, потому девчонки отказались даже встречать тебя.
- Не очень-то и нужно, чтобы меня малявки встречали, - сказала устало Вера. - Это я еду со свадьбы своей подруги, так что, по пьяни, телеграмму отбивала - ничего не помню, что там написала.
- И лицо не подкрасила - я тебя едва узнала. Такой я тебя впервые вижу за многие годы. Даже девочкой ты красилась, а теперь вдруг не захотела. Давай мне твой чемодан - я помогу нести.
- Что не накрасилась, мама, себя кляну, - говорила Вера, с готовностью отдавая родительнице довольно изящный, но тяжёлый чемодан - не помня, что мать прошедшей весной чуть не умерла – Юлия Петровна поспешила жалобно написать дочери об этом. Но, видимо, Вера не помнила о бедах никого, даже матери, она продолжала о своём: - Я хорошего поклонника упустила из-за рожицы своей. Но он, кретин такой, всех в автобусе о Рельке расспрашивал - по-моему, этот «ходок за три моря» - так мы в Одессе определяем тех, кто за границу плавает, к Чернавке нашей едет. Но если бы я была «в форме», как в институте нашем смеются, то этот морячок ехал бы не к смуглянке, а влюбился бы в меня.
- Морячок? Ты сказала, что этот человек моряк? Это такой рослый, красивый, в годах уже, парень? Не он ли махал мне из автобуса?
- Может быть. Люди его направили на центральную площадь - оттуда он «скорише зоотехничку найдэ», - засмеялась Вера. – Хорошо, что те, с кем ехали мы,  не знают, что я ваша дочь.
- Вот же народ у нас - не знает, где зоотехник живёт, но если самим что-то требуется - то живо найдут. Но ты, почему не призналась, что едешь к той  женщине, которую моряк разыскивает?
- Ну, вот ещё, мама. Он меня и не спрашивал – наверное, я ему не понравилась. А спросил бы, я бы тоже направила подальше, чтобы шлялся подольше по селу. А когда придёт, мы Релии такого напоём про него, что она и знать его не захочет. По-моему, он пьяный, мама.
- Да что ты! А впрочем, это не удивительно: этот моряк приехал из Симферополя в Херсон вместе с Релей, три дня назад, на похороны матери. Вот, похоже, и запил с горя. Так что, его и осуждать нельзя.
Но старшая дочь не слушала мать - ей было важно другое:
- Так вот где он с Релькой познакомился! В поезде! Ну, лиха наша Чернавка! Парней подбивает прямо с лёту, - Вера не замечала догнавшего их «пьяного» моряка и шедшего сзади.
Артём, который, действительно, узнал из окна автобуса старую, и, как теперь выяснилось, не чужую знакомую своего «гнусного дядилы», которого он не выносил, попросил водителя выпустить его из автобуса раньше и теперь тихо шёл сзади Веры и Юлии Петровны. Он с большим трудом, выпросил у «Остапа» адрес его бывшей любовницы, с одной лишь мыслью, повидать ещё раз Релю, которая его поразила в самое сердце. Никогда, за свой немалый возраст Христа, он не встречал такой девушки. Но дядя был другого мнения о Калерии - она ему, вроде, не понравилась при первом взгляде, хотя, если судить по бывшей, сильно постаревшей его любовнице, то Реля была копия матери. Артём догадывался, почему не жалует смуглянку его не очень обожаемый дядя, но слушал его ворчание:
- Та чи ты такых дивчат нэ бачив? - гудел на него старый, который живя в Украине, и сменив каким-то образом себе имя и фамилию - дядька говорил, что это было сделано для конспирации, ещё во время войны, и, возможно, с тех пор говорил иногда по-украински, но, временами, и по-русски, если, разумеется, нужно было для дела.
Погудел старюган, но адрес давней любовницы дал. - Поезжай-ка, Артём, ежели тебе хочется, в Чернянку, там Юлия Петровна – дабы только так её называл! Она - женщина уважаемая! Работает Юля, кажется, зоотехником, не то ветеринаром, и каждый покажет домишко моей бывшей, пламенной «коханки». Сейчас-то она не такая, какой была раньше, но дочь её цыганистая вполне возможно перехватила темперамент матери, так что я «разумею» почему ты туда стремишься: Реля эта, хоть и отнеслась ко мне враждебно, тебе может доставить большую радость. Но старшей дочери Юлии - которая тоже едет сейчас к матери - не трогай - она сестра тебе, как вы и установили с Релей. Вот ведь змея – едва увидела нас вместе, сразу всё поняла.
Артём лишь улыбнулся на гнев дядьки - они с маленькой, так полюбившейся ему «цыганочкой» установили это ещё в поездке, а не увидев съехавшихся внезапно бывших любовников.
Однако, вспоминая, Артём отстал от впередиидущих женщин и пропустил часть разговора, а когда опомнился, то «усёк», как говорили, иногда, на его корабле, лишь вот это признание Юлии Петровны:
- Да, Вера, он и предложение ей делал. И сейчас верно ищет, дабы повторить его. Но не вовремя он приехал - укатила его пассия с девчонками в Каховку, на два дня - так что вряд ли они увидятся.
- Релька уехала в Каховку? Это хорошо. Вот моряк зарыдает! Как я поняла, по его невнятным объяснениям, он едет только на один день и вечером же должен вернуться на одесский поезд. Но не верю я, мама, чтобы он ей делал предложение. Этого не может быть! - Вера даже покраснела от гнева, чего с ней редко случалось.
- А вот и было! - отозвался Артём сзади. - Догнал я вас. Здравствуйте, Юлия Петровна. Привет вам от дяди! Это Остапович мне адрес ваш дал. А это, значит, ваша старшая дочь, как я понял, а мне кузина? – Совсем забыл моряк, что ему говорил дядька. Или, наоборот, сказал открыться – моряк не помнил. Потому продолжал: -   Да, почти такая, как Реля мне о ней скупо говорила – мрачная девица! Не знал я, что придётся с ней познакомиться. Но надо! Здравия желаю, сестрёнка! Я ваш нечаянный братец Артём. И хоть вы хотели меня загнать в другой конец села, я увидел вашу маму и сразу узнал, хоть и «пьяный», как вы изволили определить. Но теперь, Юлия Петровна, отдайте моряку чемодан. Чего это вы надрываетесь? Неужели ваша рослая и здоровая дочь не могла его сама донести? Остапович мне говорил, что вы весной чуть не умерли от сердечного приступа!
Юлия Петровна, с удовольствием, отдала отрывавший ей руку чемодан - она, действительно, уже еле дышала. Ей было лестно, что моряк заметил её муки: - «Прекрасный племянник у Люфера, совсем не такой, как его дядька - болотный бирюк. Тот, сроду, в молодости, не помогал мне носить сумки, а уж чемоданы и подавно».
- Мама, он издевается над нами? Почему называет меня «кузиной»? И если я ему сестра, то почему бы и Рельке ею не стать? И как моряк мог делать предложения руки и сердца своей сестре?
- Слава Богу, Калерия мне не сестра по крови - потому я могу любить её, сколько сил станет. Но она не любит меня, - признался с горечью Артём. - Я её звал в Одессу, жила бы она там как прекрасная Мадонна, но эта девушка отвергла моряка, хотя и призналась, что могла бы быть счастлива со мной. Но это она правильно делала, потому дядя разъяснил мне, что подлавливал светлую девушку и меня тоже! На женитьбе нашей хотел выдвинуться старый хрыч! Не вышло!
Вере, разумеется, был непонятен этот «пьяный бред», как она потом высказалась матери, но Юлия Петровна прекрасно понимала сбивчивую речь Артёма - он негодовал на дядю.  Сердился, что Люфер имел свои интерес в женитьбе племянника с Релей. И что эта женитьба оказалась вследствие пронзительности или ясновидения Калерии невозможной.
- Чего же вы тогда приехали? - с жалостью спросила Юлия Петровна, сама не понимая кого она жалеет - моряка? Или бывшего любовника? Потому, что помнила слова Люфера о том, что если не поженятся Артём с Релей, то его прижмут тёмные силы. Да и ей с Верой будет не очень уютно жить на земле, если её бывшему любовнику, а Вериному отцу, не дадут уже так показывать свою тёмную сущность, отберут его силу.
- Я знаю, что не могу жениться на вашей дочери, потому что Реля ждёт того, кто ей судьбою предназначен. Видите, я не пьян и всё понимаю. Но сердцу не прикажешь - хочется ещё раз посмотреть на неё.
- Вы разве не слышали, идя сзади, что Рельки нет дома? - огрызнулась Вера, которую моряк и заинтересовал, и вызывал гнев: - «Хамило какой! Мог бы уже понять, что Рельку не выношу!»
- Я знаю, почему моя кузина сердится. Потому что я не влюбился в неё, не зная ещё, что она мне родня. Но, девушка! Тот, кто уже любит, хотя и безответно, не видит других красоток, хоть ему глаза промой. Тем более, что Реля поразила меня своей простотой, а это у немногих девушек сейчас найдёшь. И хотя я и понимаю, что она никогда не примет меня, но преклоняюсь перед её чистотой и душевной красотой. Жаль, конечно, что она уехала надолго: у меня времени мало, потому как умерла не только моя мать, но и капитан Богу душу отдал, едва дойдя до дому. Вот я и желал взглянуть на Релю и обратно - пора к работе приступать - корабль наш уже починили почти, надо принимать. Артёмку, кажется, назначили капитаном, потому что он был прекрасным помощником - по существу, я вел наш корабль в порт. Капитан заболел ещё на борту, по дороге домой - тяжко ему было - прободение язвы, что ли?  А на берегу, уже в больнице, выяснилось, что рак у него. От него он и скончался – хорошо, что дома, а не на корабле.
- Как вы можете дамам такие гадости рассказывать? - почти взвизгнула Вера, сверкая глазами на новоявленного кузена.  Она чувствовала себя неважно, и разговор о смерти её беспокоил.
- Это не гадости, Вера, - заступилась за моряка Юлия Петровна, - это несчастная судьба людская. Капитану Артёма ещё повезло, что был у него хороший помощник, и что умер он дома, а не на чужом берегу.  Или в море, что ещё хуже – была бы травма всему экипажу. – Она удивлялась на себя – говорила, почти как Реля – вникая в человеческое горе. - «С кем поведёшься, от того и наберёшься.  День Дикая в Херсоне научил меня понимать людские страдания».
- Ладно, кажется я не права, - может быть, впервые в жизни покаялась Вера. - Но как же вы пьяным на корабль явитесь?
- Пьяным? Нет. Больше ни капли в рот и доеду до судна, как стёклышко. Это хорошо, что Рели нет, потому, что, увидев меня выпившим, она бы презирала Артёма. Я дам вам денег для неё, может, приедет она в Одессу, чтобы провести моряка? Ведь у неё отпуск только начался?
- Да, - отозвалась Юлия Петровна, - но не поедет она, как я думаю. Если в поезде она не согласилась выйти за вас замуж, то в Одессу вряд ли поедет, хотя, разумеется, с городом познакомиться хочет.
- А вы ей скажите, что я не настаиваю на женитьбе. Мне только б увидеть её ещё раз. Возможно, я уйду в плаванье и не вернусь? Много кораблей не возвращаются к порту приписки - поглощает их океан. Калерия об этом знает, и пожалеет меня - я думаю, что она приедет.
- Хорошо, - вдруг согласилась Вера. - Давайте деньги, мы ей предадим. А вы, может быть, вернётесь на остановку автобуса? Он, через час, будет ехать обратно. Только верните мне мой чемодан - я уж сама - лошадь, по вашим словам - его донесу до дома.
- Что ты, Вера? - испугалась Юлия Петровна. - Артём тебе, действительно, брат, так пусть идёт с нами в дом, я его покормлю и отправлю другим рейсом автобуса.
- Почему же вы такого богатого брата от меня прятали? Возможно, будь мы раньше знакомы, он привозил бы мне из-за границы подарки?
- Верно, - согласился Артём. - Это если бы я не знал твой гадкий характер. Но теперь я его знаю, и подарков не жди. Калерия же, если она приедет ко мне в Одессу, провести меня - только провести! - будет от меня получать вещички, даже если она опять откажет мне.
- Вот это любовь! - зло отозвалась Вера. - Но мы пришли. Вы можете войти, умыться, поесть - видите, я не такая уж и злая – даже можете оставить деньги для своей возлюбленной, но потом, уезжайте!  Уезжайте, прошу вас, потому что вы мне не понравились, как и я вам.
Они подошли к крыльцу и остановились, ожидая пока  Юлия Петровна откроет  замок.
- Понял! Умоюсь! Поем, если накормите, - говорил Артём, проходя в дом. – Но, прежде всего, вот деньги. - Он вынул из сумки пачку денег и положил аккуратно на подоконник: - Здесь тысяча рублей. Хватит Реле доехать до Одессы и ещё на обратную дорогу, она вернётся дней через пять, если не захочет осмотреть одесские достопримечательности. Это умывальник? Люблю их, в деревне, - Артём стал умываться.
- Сейчас я вам полотенце принесу, - сказала Юлия Петровна, уходя в другую комнату, где взяла два полотенца - гостю и Вере. Ей хотелось, если откровенно, чтобы её старшая дочь подружилась с кузеном, так внезапно нашедшимся. Это пустяки, что Артём, по пьяному делу, отказался от дружбы с Верой - ведь живут в одном городе, чего им не завести родственные связи - дочке, действительно, шли бы заграничные, красивые вещи - вот как плащик у Рели. Разумеется, и Калерии Артём бы высылал, но это если он выпросит у Юлии Петровны адрес Дикарки.  А она адрес дикой девчонки не даст, чтобы на неё подарки не сыпались заграничные.
- Какой сервис! - восхитился Артём, получив свежее полотенце.
- Я рада вам услужить - вы мне нравитесь, - призналась мать.
- Вот если бы я так нравился вашей Релюшке.
- Ей редко кто нравится, - сказала Вера, в свою очередь, подставляя руки под рукомойник. - Её поэтому и звали везде Дикаркой, куда мы приезжали, а ездили мы много.  То Дикаркой обзывали, то Дикой Барой - был такой фильм про колдунью.
- Реля и впрямь колдунья - сразу взяла в плен моряка, хотя, как говорит мой дядя, девушек на своём пути я повидал немало.
- Конечно, - Вера тоже взяла полотенце из рук матери: - Все моряки гордюки. Особенно те, кто плавает за границу. Жён себе ищете особенных - вроде нашей Рельки - но не всегда такие дурёхи выходят за моряков. И на сестрицу особенно не рассчитывайте.
- Знаю, она мне и сама об этом не раз сказала за очень короткое время, что мы с ней ехали в поезде.
- Узнаю сестричку. Она мимо богатого парня пройдёт, а выберет - оторви да выбрось - с которым потом будет рыдать всю жизнь.
- Хватит вам спорить, дети мои, прошу к столу, - Юлия Петровна, при желании, работала как скатерть-самобранка.
- Ой, спасибо вам, - откликнулся Артём, - но дайте, пожалуйста, сначала мне воды напиться, да побольше - два часа мечтаю о воде.
- Вот это выдержка, кузен! – казалось, восхитилась братом Вера, - но скажите мне, пожалуйста, с какой стороны вы мне родня? Я, право, очень заинтересовалась вашим смелым подходом к нам, и даже тем, что мама не возражала, что вы наш родня, но не хотела на улице объясняться, а то бы живо возле нас толпа любопытных организовалась. Вы же знаете, наверное, какие в селах жители? Им всё надо знать!
- Ну, по поводу нашего родства, это вам, наверное, родительница лучше разъяснит, но сначала - воды! Дайте мне ведро, я сам сбегаю к колодцу, чтобы свежей набрать, только укажите курс.
- Нет! - возразила Юлия Петровна. - В Чернянке мало таких колодцев, где вода вкусная, да и далеко они. Но у меня в погребе ведро, кажется, стоит. Реля вчера и принесла, как чувствовала, что её поклонник явится. Сейчас я принесу, и захвачу кое-что из вкуснятины, что мы с Релей и прикупили в Херсоне, когда с вами расстались.
- Ой, я же тоже кое-что захватил из консервов, - не дал хозяйке выйти за порог матрос. И вынул из портфеля две большие банки икры - чёрной и красной. Ещё достал хорошего посола кету, килограмма на два, на взгляд Юлии Петровны: - Я думаю, что Релюшка и её семейка, это любит? - улыбнулся обеим женщинам. - Кстати, скоро ли чаровница домой вернётся?
- Наверное, завтра, - отозвалась Юлия Петровна, не отрывая своих глаз от подарков - даже дядька Артёма её никогда таким не угощал: - «Но где тому жадине было, в голодные годы, достать такую благодать?» - сразу оправдала она своего бывшего любовника. - Ну, я пошла в погреб, принесу ведро, и, пожалуй, хватит нам тут деликатесов?
- Разумеется, ничего не надо, кроме воды, - отозвался Артём, и вместе с Юлией Петровной, вышел в коридорчик: - Вы разрешите мне самому ведро с водой принести? А то неудобно - в погреб же спускаться, да подниматься надо, а ведро, я полагаю, не лёгкое.
- Пожалуйста. Вот ключ от погреба. – Восхищению Юлии Петровны не было предела: «Вот зять бы был! Со всех сторон прекрасный человек! Глупая Релия ещё не раз заплачет о нём».
- Закрываете? - удивился Артём, беря ключ. - Воруют?
- Ещё как! Тут глаз да глаз нужен. Реля жила со мной - так вроде охраняла всё, а уехала - сразу осенью у меня кур поворовали. Это молодёжь, наверное, работать не хочет, а попировать, вечером, желают, потому и грабят в основном тех, у кого в доме мужчин нет.
- Вот, недаром, раньше руки за воровство рубили, - жёстко отозвался моряк и пошёл к погребу: - Вы мною руководите, потому что я ещё чуток пьян, как бы не свалился в ваше подземелье.
Но ключик в маленький замок вставил чётко и заглянул в погреб:
- Так, пошёл спускаться, а вы постойте на страховке.
Юлия Петровна была удивлена, как чётко и быстро всё проделал моряк и не разу не покачнулся, не задел ничего. Дойдя до ведра и найдя возле него кружку, зачерпнул и выпил почти полную кружку на одном дыхании. Затем взял ведро и кружку, стал поднимать всё это наверх.
Когда он вышел, и занёс ведро в сени, поставил на скамью, Юлия Петровна сказала:
- Ну, идите в кухню, садитесь за стол, кушайте, и объясните Вере, с какой стороны вы ей родня, а я ещё сейчас зелени и помидор немного сорву, чтобы свежий салат сделать, - хотела оставить она брата с сестрой наедине, без неё они могут найти общий язык.
- Извольте, Юлия Петровна, объяснить вашей старшей с какой стороны я ей роднёй прихожусь. Это ваша забота, уж простите за дерзкий стиль. Но если вы так боитесь открыть своей любимой доне кто её папаша, тогда я не стану больше заводить на эту тему разговоров. – Артём вышел вслед за хозяйкой и шёл за ней в сторону огорода.
- Ладно. – Юлия Петровна остановилась. - Уговорила я Релю скрыть всё от Веры, когда мы ехали из Херсона, да видно правды не спрячешь, раз уж ты, Артём, пожаловал.
- А Реля тоже не знала? И не догадывалась? – удивился, притворно, Артём. Он знал, что Реля разоблачала мать с детства. Но что скажет на это Юлия Петровна?
- Ну, Реля - сложный человек. Она чуть ли не из воздуха, воды и ветра сведения себе добывает. Ещё в детстве, бывало, - а мы тогда в литовских лесах жили - вдруг выдала, что «Гера - дочь Люцифера». Но мне ваш дядя представился Люфером. Откуда она полное имя его знала?
- О ком это вы говорите? - вдруг послышался от крыльца гневный, и капризный голос Веры. - Зачем вы, мама, вспоминаете моё детское и нелюбимое мною имя? Идите в дом. Я уже заждалась вас, есть хочу.
Юлия Петровна сжалась и виновато посмотрела на Артёма:
- Ой, она наш разговор услышала. Хоть из дома теперь уходи! Мне нельзя открыть ей кто её отец на самом деле! - прошептала она.
- Понял! Всё понял! - бодро ответил ей моряк. - Вы хотели пойти за зеленью - идите. А я с Верой сейчас пообедаю и попытаюсь ей рассказать, про её происхождение. Не бойтесь за меня. Если Релюшка сумела выжить, находясь между двух тёмных сил, уж простите за правду, то я эти силы попытаюсь усмирить. Может, не получится, а намекнуть Вере надо, что она собой представляет.
Юлия Петровна молча, согласилась, да одной из тёмных сил была она. Было обидно, но куда денешься? Минут двадцать ходила между грядок - давно сорвала, что ей хотелось - но не решалась войти в дом. Ей мерещилось, что едва она войдёт - крыша обвалится - столько энергии сейчас воевало в её доме. Но Артёма ей, видимо, послали светлые силы, светлые удалили Релю с Атаманшами из дома к приезду Веры. В этот прекрасный для всех, кроме Веры, день она должна была узнать, какой тёмной энергией обладает её отец, и почувствовать, что он передал ей в наследство! Примет Вера это наследство или оттолкнёт его? А может, уже наделил её своей тёмной силой Люфер?  Разумеется, наделил, чёрт и не мог иначе. Не потому ли он был так насмешлив в Херсоне с Юлией Петровной? Но сам боялся Рели и Артёма? И если Реля в ту ночь, перед их приездом с Артёмом, его пересилила, то не пересилит ли Артём днём Веру?
Юлия Петровна сильно желала, чтобы характер дочери немного исправился, и боялась - нельзя ломать человека - какой уж уродилась - такой пусть и живёт - это ничего, что многие люди от Веры шарахаются. Найдётся когда-нибудь человек с такой же червоточинкой, как и у любимой дочери - и будут жить дружно. Или драться начнут как она с Олегом?
- Мама! - раздался опять голос от крыльца Веры: - Сколько же вы прятаться от нас будете? Артём не может долго у нас находится. Пора на автобус ему. Деньги он Рельке оставил, если их «Величество пожелает поехать в Одессу», адрес тоже, так чего ему зря у нас ошиваться?
- Что ты так заторопилась? Я проведу нашего родственника. Потому, что неудобно так обходиться с родными, - говорила Юлия Петровна издалека, медленно приближаясь к Вере.
- Вы считаете, что он нам с вами родня? А я не считаю его нашим по крови. Да, он похож чем-то на меня, но это только внешне.
- Верно, Вера. Внутренне Артём - совершенно другой человек.
- Так вот, знайте, что я ему ни на минуту не поверила. Бред какой-то несёт этот пьяница. Впрочем, после нашего разговора, он отрезвел. И получается, что я на него воздействовала, а не он на меня, - смеялась как-то неприятно Вера, чем даже мать поразила.
- Ладно, Верочка! Сейчас я проведу моряка. Но ты хоть договорилась с ним, что будешь, по-родственному, справляться о нём в их ведомстве?
- Это ещё зачем? Он мне не обещает ничего из вещей привозить, и я не стану о нём заботиться. Он не желает моей опёки.
- Ну, Артём не обещает, ты бы могла с другими моряками познакомиться, появляясь там, где они есть.
- Не нужны мне эти чистоплюи, мама, если они такие как «братик».
Юлия Петровна была огорчена - она вошла в дом: - Что, Артём, собираетесь?
- Да, вот, переоделся только немного. Спасибо вам за обед. Вкусно всё в деревне, всё свежее. Ну, Релечке привет. Пусть попытается приехать в Одессу. Адрес, где она сможет остановиться, я оставил. Но не в гостинице, а у моей тёти, и, у этой святой женщины Релюшка узнает, как меня найти - тётя все координаты мои укажет. Потребуется, то и телеграмму мне, на корабль, отправят, если я уже буду в море.
- Боюсь, Артёмушка, что она не приедет.
- Не захочет ехать, пусть купит себе что-нибудь. А я ей хорошие вещи привозить буду, если жив останусь - чует моё сердце беду. Дважды, за этот нечаянный отпуск, с чёрными силами встречался. Впрочем, Реля, кажется, все эти силы пересилила своей чистотой, но посмотрим!
- Вы сильный человек, Артём, вы выдержите.
- Если бы с Релей - то разумеется. Но она сразу от меня отказалась, не знаю, как я без неё справлюсь. Поглядим. Если Релюшка вас, Юлия Петровна, хоть немного выправит, то света будет больше, - сказал загадочно Артём, чем испугал хозяйку дома.
Юлия Петровна быстро оглянулась - не слышит ли их Вера? Но старшая то ли ушла в маленький домик и там засела от гнева на Артёма, потому что когда моряк выразил желание сходить по малой нужде, туалет был ею занят, и вышла Вера оттуда, не торопясь:
- Спасибо, сестричка, а то я уже хотел к соседям дрейфовать. – Артём зашёл в туалет и через минуту вышел оттуда, потому что услышал Верины слова и не хотел оставить их без ответа.
- Ещё и острит! – Буквально прошипела Вера, отходя от  домика. - Надеюсь, что в последний раз? Больше не увидимся? Потому, что Одесса - большой городище и нечего в нём натыкаться друг на друга, - Вера уже немного отошла от неприятного разговора и готова была шпиговать моряка: - «Вот дуралей, так полюбил Чернавку нашу, что всем о ней готов рассказывать».
- Вот это верно! – Поддержал, идя за ней, Артём. - Желаю тебе не натыкаться на меня, потому ежели я останусь жив, после знакомства с тобой, да ещё раз повстречаемся,- шторм большой будет! - вроде пошутил моряк, но Юлия Петровна даже издалека видела, что это не шутка. Вере и Артёму встречаться, действительно, нельзя. Потому он и на Реле не должен жениться.
Провожая моряка к автобусу, она внушала ему эту мысль и, кажется, у неё получилось.
Артём, прощаясь, сказал:- Вы правы. Вместе нам не быть, тогда не надо лишних слёз. Но я чувствую, что, как только приеду, мы сразу выйдем в море, так что мы и не свидимся. Но я хочу, чтоб Реля посмотрела Одессу, побродила по ней с экскурсиями: сейчас такие уже давно по моему любимому городу организовываются. Тётя моя и работает в таком бюро.
- Ой, боюсь, я, Артём, что если она походит по Одессе, то захочет в ней остаться. А если останется, то не миновать вам, встречаться, а если вы не утерпите, и поженитесь, то это будет победа Люфера и не мне вам говорить, что это означает для дальнейшей вашей жизни.
- Верно, Юлия Петровна. Я совсем с ума сошёл. Но вы меня убедили. Наверно Реле нельзя сейчас приезжать в Одессу, остановите её, по моей просьбе. Скажите, что я раскаялся, едва привёл ум в ясность.
- Это я сделаю. Но как мне поступить с деньгами, которые вы оставили? Отдать ей? Тогда она точно поедет в Одессу.
- Вы плохо знаете свою дочь. Она не поедет, особенно если услышит, что я раскаялся. Но деньги ей отдайте. Что её - то её! Вы много раз её обижали, отбирая у неё её законное, заработанное Релей, не вздумайте поступить также сейчас. Если попробуете отобрать мои грошики у неё, я такие разряды гнева спущу на ваши с Верой головы, что вряд ли это вас обрадует.
- Ну вот! – огорчилась Юлия Петровна, что не сможет попользоваться деньгами. - А говорите, что в вас живут светлые силы в отличие от вашего «дядилы». Выходит, что вы - два сапога - пара?
- Нет! Мы с дядькой не пара. Но, как говорят, когда имеешь дело с Чёртом, надо действовать его методами. Я прижал дядилу, как вошь к ногтю, так неужели пожалею вас, особенно, если вы обидите Релюшку? Которая, кстати сказать, из головы у меня не выходит – все думы о ней.
- О чём мы с вами говорим в последние минуты нашего свидания? - воскликнула облегчённо Юлия Петровна, увидев с удовлетворением, что подъезжает автобус. - Сейчас вы поедете, Артём. Да не волнуйтесь за свои деньги. Разумеется, я их отдам Калерии, а не Вере, как вы подумали. Ну, прощайте, билет возьмёте у водителя - он сам продаёт, когда едет из Чернянки. Простите, если что не так у меня получилось.
- И вы меня простите, - произнёс Артём, поднимаясь на ступеньку и оглядываясь. - Передавайте вашей Черноглазке привет, скажите, что весьма жалел, не застав её. Пусть она сфотографируется, и фото вышлет моряку, на адрес тёти - мне это будет большая радость.
- Вот это я вам обещаю. Реля доставит вам радость. Она обожает, если кому-то хорошо от её поступков. Ну, прощайте, Артём, езжайте к своему морю. Но если захотите ещё раз проведать меня с дочерьми, то милости просим! - это уже Юлия Петровна говорила больше для сельчан, провожающих, как она сама, чтобы не болтали потом по селу, что «зоотехничка» плохо провела своего гостя.
И, кажется, Артём понял хитрость местной «Лисицы»: он покивал согласно головой, улыбаясь: - Конечно. Если меня море отпустит: оно не любит, когда ему изменяют. А я почти предал его, ради Релюшки.
- Ну, заходтэ вжэ до автобуса, бо мы з графику выбьемося, - заметил, что они лишнее говорят водитель, и когда Артём поднялся, сразу закрыл дверь и тронулся.
Юлия Петровна с тоской сделала несколько шагов за автобусом: - «Будь я на месте Рели, ни в жизнь бы не упустила такого парня. Ну и что, что у него дядька - дьявол? Сам-то Артём чист как стёклышко, и не собирается снимать узоры с родственника, наоборот, того, как сам моряк сказал «прижал к ногтю». Хорошо это или худо для нас с Верой? Потому что мы жили с ней прекрасно, только под покровительством Люфера. А ну как он снимет с нас свою волосатую руку? Будет ли везти, как прежде, Верочке в жизни? Мне-то этот «Остап» дал пожить ещё много лет на земле. А как с Верой обойдётся? Так ли будет шиковать его дочка? Ну да чему быть, того не миновать».
И Юлия Петровна вместе с провожающими, зашагала назад к дому.
- Кого цэ вы, Юлия Петровна, проводжали? – Обратилась к ней одна из сплетниц села - Чи нэ жэниха своеи дочэри? Тилькы старшои, чи срэднёи - я нэ зрозумила. Чие имя вин называв?
- Жениха же, - ответила мать, чувствуя, что ей не соврать. - И, как это не странно, не старшей дочери, которая живёт в Одессе, как и этот моряк, а Рели которая от него отказалась ещё раньше, а сегодня и, вовсе, уехала с младшими сёстрами в Каховку, будто чувствовала, что он нагрянет.
- Одказалась? А вин усёж приихав? От жэ хлопци! Як улюбятся, то им море по колено. А цэй моряк красывый, и вжэ жених що трэба, бож, я бачила, що цэ не простый матрос, а можэ капитан?  Я бы нэ говорыла такэ, колы б хлопэць був лабуряка, який за Релэю, кажись, бигав, у десятому класси - тому вона одказала, бо лодырь, алэ ж цэй...
- Угадала, Оксана, но моя вредина Реля и от хорошего моряка отвертелась - будто такие женихи на дороге валяются. Ну, я пришла. До свидания! Мы с тобой ещё как-нибудь обсудим наших детей, - насмешливо сказала Юлия Петровна. - Но ты про своих «доней» не забывай, Оксана. Создаётся впечатление, что только у меня девушки вырастают, о которых можно поговорить, а твои детки малоинтересные, и сказать о них нечего, а, между тем, одна из дочерей тебе уже ребёнка принесла, без мужа. И у сына где-то на стороне есть дитя, о котором ты предпочитаешь помалкивать. А вот Релия моя многих женщин в Чернянке интересует. Да и о студентке Вере не против вы свои языки почесать.  Так не пора ли, как говорится, на себя оборотиться? - сказала она почти словами басни Крылова, отчего пришла в восторг: – «Научилась говорить красиво!»
Ошарашив Оксану, Юлия Петровна прошла в калитку: - «Теперь надолго оставят меня деревенские кумушки. А то моду взяли! Будто кроме меня, и моих детей, нет в Чернянке тем для разговоров. Пусть поищут среди себя: уж столько трагедий происходит в селе, что мои поступки - вроде того, что я Релю выставила из дома в одном платьишке, и совсем без «копейки» денег - это один из гнуснейших грехов на данный момент. Да моя Дикая и не в роскошных платьях, а продолжает головы крутить - да ещё каким парням! Их «доням» такие, как Артём, во сне не сняться, не то, что наяву встречаются, да ещё влюбляются»...


                Г л а в а   15.

Вера встретила мать испытующим взглядом:- Ну что? Отвязались от надоеды?
- Ты кого имеешь в виду? Оксану или моряка? Потому что мне сейчас соседка наша мозги полоскала - всё выведывала насчёт Артёма.
- И что вы ей сказали?
- Что моряк получил от Рельки отставку.
- А не могли вы сказать, что от меня? Было бы правдоподобней – я учусь в Одессе, и за мной оттуда примчался этот дуралей.
- Зачем так делать, Вера? Деревню не обманешь. Живо разведают о том, что ехал Артём не к тебе, а к Реле. Да и он, при посадке в автобус, этого не скрывал - так что к чему наговаривать лишнего?
- Ладно уж! Чёрт с ним, с морячком-дурачком. Не иначе как, напившись, он Рельку усмотрел - не на трезвые же глаза?
- Ну, на трезвые или пьяные, а влюбился моряк сильно - готов на Дикой нашей жениться хоть сейчас. Да и разве только он? Если вспомнить трезвенника Павла, который тоже внезапно влюбился в нашу Чернавку, как ты Релю тогда называла, а ведь ей тогда не было и тринадцати лет. И тот взрослый парень готов был её ждать, учить собирался, - с болью, неожиданно для себя, припомнила Юлия Петровна: - «Вот ведь какая красивая судьба предстояла Реле, и всё нарушила смерть».
- Да Бог его прибрал к себе! - удовлетворенно вспомнила Вера. - Не позволил учить Пашке нашу «умницу»», как Рельку многие называют.
- Ты радуешься, что Павел был убит? - осторожно спросила мать.
- Ну, а если бы он остался жить, неужели мне было бы радостно и весело смотреть, как он выводит Чернавку в люди? - ответом на ответ спросила студентка.
- Но ты же учишься, Вера, так почему Реля не может учиться?
- Не могу вам точно ответить, мама, но я бы не хотела, чтобы, в нашей семье, было две девки с высшим образованием.
- Но вы же разъехались, и, по-видимому, в дальнейшем, жить станете в разных городах. Так почему бы, Реле не выучиться, в институте или техникуме?
- Пусть учится, - равнодушно пожала плечами Вера, - но на свои, заработанные деньги - и чтобы ей никто не помогал.
- Учиться на свои - это значит вечером. И потом не в каждый институт попадёшь, а только в те, куда на дневные недобор,  а это не презентабельные институты. Да и мало их, вечерних-то.
- А вы хотите Рельку в хороший ВУЗ устроить, как меня устроил мой бывший любовник? Где учатся лишь одни блатные? Где отметки ставят за подарки, которые могут принести родители?
- Но я же не ношу твоим преподавателям подарки!
- Мама, я сама - лучший подарок любому преподавателю в брюках. А гордячка наша так не сможет. Она же у нас чистюля. Так пусть идёт на вечерний, где ей придётся трудиться как тягловой лошади, но сохранять девичью честь, за которую она так держится.
- Но Реля не захочет учиться в вечернем ВУЗе, где знания дают совсем не те, что на дневном.
- Потому что даже преподаватели понимают, что загнанные лошади, это не те свободные табуны, что пасутся на вольных лугах. Свободная лошадь может участвовать в скачках, а загнанная - никогда! Потому дают, в вечерних ВУЗах, упрощённый материал, и выходят оттуда средние работники, которые никуда не годятся.
- Да, Вера, вот потому Калерия и не пойдёт учиться в вечерний. Она хочет полноценного обучения, потому что, действительно, умная - это не зря про неё люди говорят.
- Умная? Вы уж простите меня, мама, но была бы она умная, разве отказалась бы от моего кузена? Вот уж, никогда не прощу вам, мамочка, что прятали от меня отца и Артёма. Если бы вы раньше нас познакомили, я бы сумела втереться к моряку в доверие, ещё до его поступления в Мореходку - ведь тогда я совсем девочкой была. Помнится, он приезжал в Залиманское, когда мы там жили? И познакомившись сначала со мной, так бы не отвергал Верочку.
- Так ты из-за Артёма или из-за отца своего волнуешься?
- Ну, отец-то мне и не нужен вовсе, раз он меня знать не хотел. Однако, мама, что это мне морячок молол про тёмные и светлые силы? Я, разумеется, атеистка, и не верю ни во что такое, но Артём то ли спьяну, то ли от убеждения, но уверенно так брякнул, что мой родной отец - самый настоящий Чёрт, только подделывается под человека. Смех, да и только! Я сказала ему, что такое уже описал Гоголь в его бессмертных творениях, которые так обожает его Релечка.
- А он что?
- Он мне ответил, что Черти есть среди людей. И те, на которых они воздействуют, обладают тёмной силой, а те, которых не могут перебороть, остаются светлыми. А примером «Светлостей»! привёл себя и Рельку. И как вы на это смотрите, мама? Не правда ли смешно? Ха-ха!..
- Это очень грустно, Вера, - Юлия Петровна внезапно заплакала,- вот не хотела я тебе говорить, что твой отец, действительно, подозрительный человек. Ведь представился он мне, в молодости, Люцифером, а я, по недоразвитости, - книг-то я мало тогда читала - не поняла,  кто ко мне подбирается в образе человека.
- Мама, ну вы меня смешите! Люцифером? Да, когда-то давали глупые имена - называли детей  всякими глупыми именами.
- Вот скажи ты это при Реле - она бы тебя обсмеяла, потому знает, что такие имена давали только после революции, и то в тридцатые или сороковые годы, но никак не в возрасте твоего отца. К тому же имя Люцифер - принадлежит Чёрту, и многие об этом знали ещё, когда я была молодая – например, твой приёмный отец – не то, что я, глупая.
- Ну и что, мама? Ну, назвался насмешник Люцифером, а вы приняли это имя - и какая беда?
- А та беда, что когда я тобой забеременела, то этот гад отказался на мне жениться, и сказал, что детей по белу свету не считано у него.
- Ну, негодяй, что поделаешь? Не вы, мама, первая, такая женщина на свете. Потом-то вам повезло с моим приёмным отцом - ведь жили с ним хорошо до поры, до времени. Пока и этому вожжа под одно место попала, - засмеялась Вера. – Но, наверное, он был светлым человеком?
- Олег светлый - это уж точно! Это я немало виновата, что он гулять когда-то начал, да и «догулялся» до заключения в тюрьму. – « И из-за тебя, дочка, тоже!»
- Ой, мама, я думала, что вы никогда не признаетесь в этом. Но, всё-таки, растолкуйте мне о тёмных людях и светлых. Неужели, правда?
- Да, Вера, что-то в толкованиях Артёма есть. И если взять твою судьбу и Релину - то получается, что тебе помогают тёмные силы, а ей светлые. Если вспомнить, то ты, от злости, что она отбила от тебя сначала Павла в Маяке, а затем Славу в Качкаровке, вырывала сестре волосы, ломала посаженные Дикой деревья...
- Стоп! Стоп! Стоп! Вы не туда, мама, поехали. Раз уж мы начали говорить о «Её Светлости» - нашей Дикой, то давайте сначала вспомним, как она лихо забыла своего «обожаемого» Павла. Который, как вы, верно, припомнили учить её хотел после школы, на свои заработанные кровно деньги.  Но Релька забыла его уже через два-три месяца - переехав в Качкаровку, отбила у меня следующего парня, причём, после болезни, когда и она чуть не умерла.
- Я, разумеется, довольно слабо разбираюсь в тёмноте и свете, но Реле, когда она заболела, кто-то сильно помог забыть о Павле – даже на несколько лет. Так что, когда она выписалась из больницы, то жить стала как бы с белого листа - это мне недавно сама Реля объяснила.
- Кто же ей так помог? Уж не тот ли музыкант, который лежал в то время в больнице? Я его сама не видела, но девушки из восьмых-десятых классов, которые ходили проведывать родственников в больницу, а заодно к Рельке заглядывали, говорили, что там просто «Ангел» лежал в инфекционном отделении. Но через три дня Ангел этот упорхнул, чем свёл с ума врача, которая кинулась искать его по всем, окрестным, полям Качкаровки – где музыканты убирали кукурузу. Эта дурёха влюбилась в семнадцатилетнего мальчишку, - злорадно засмеялась Вера.
- Не смейся над любовью, Вера. Та женщина и впрямь сошла с ума. Как я слышала, даже в психушке лежала, и вся жизнь у неё порушилась.
- А не будет влюбляться в молоденьких, когда по ней сохли более зрелые мужчины. Так получается, что Ангел эту развратницу наказал, а Рельку спас от смерти, да ещё и память удалил у нашей «Светлой»? Да так, что она, вернувшись в школу, не отстала ни по одному предмету, ещё и красивого парня у девчат, влюблённых в него, увела.
- Да, Реля, пропустив почти четверть занятий, ничуть не отстала, чему даже учителя удивлялись, - подтвердила Юлия Петровна, ответив лишь на первую часть заявления Веры.
- Вот дуры мы с Галиной Ефимовной, что порвали письмо, из которого Релька могла бы узнать, вернувшись из больницы, что её любимый погиб. Тогда бы она опять впала в прострацию - как и врачиха, которая, говорят, до сих пор в себя не придёт. А то она начала жить, как ни в чём не бывало, и сразу отбила от всех девчат школы новенького, да так отбила, что тот болван уже ни на кого не смотрел, кроме неё, - Вера никак не могла простить сестре свою обиду.
- Так вы всё-таки порвали письмо? Правду мне сплетницы поведали?
- Но они-то откуда о письме знают?
- Не только это, но и то, что ты встречалась с директором школы и много напортила в той семье. Ты хоть знаешь, что у директрисы родился больной ребёнок, потому что Галина - жена его волновалась насчёт ветрености своего благоверного?
- Так ей и надо! Пусть не рвёт чужие письма, пусть не вредит!
- Вы разве не вместе порвали сестры твоей письмо?
- Ну, вместе. Но та дура была старше меня, к тому же учительница.
- Ох, Вера! Грех этот и на тебе лежит. И тебе он тоже может откликнуться, - пригорюнилась Юлия Петровна.
- Не смешите меня, мама. Сколько вы Рельке зла творили - этого, наверное, и не счесть!
- Правда, твоя! Но и мне судьба ещё отомстит, что я письма, приходящие Реле от отца её рвала, а деньги, которые он ей прислал, дабы она к нему поехала после школы, отослала тебе, а не ей отдала.
- И правильно! Мне они нужнее были.
- Ничего не правильно. Деньги эти ещё тяжёлым бременем лягут на мою, да и на твою жизнь, и то, что я Релю буквально выгнала из дома.
- Ну, вы ещё заплачьте, мамочка, - Вера ехидно захохотала.
- Не смейся! Тебе, быть может, тоже ещё её тайные слёзы отольются неведомыми бедами.
- Ну, вы, как Релька - даже предсказывать стали! - посерьёзнела, и усмирилась Вера. - А поскольку, её предсказывания для меня почти, можно сказать, всегда сбываются, то я лучше отдыхать пойду.
- Иди, доченька! Но, подумай, о чём мы говорили.
- А чего думать! Я уж мечтала, что эту тысячу, которую мой «кузен»! - насмешливо выделила она, - оставил для Рельки, вы мне отдадите. Ведь дура наша, всё равно, не пойдёт за него замуж. Я слышала, в прошлом году, она, даже в Чернянке, уже многим отказала, и среди них был лейтенант, который, как мне шепнула его сестра, которая ехала со мной сегодня в автобусе,- очень и до сих пор влюблён в Чернавку. Причём она сильно хотела поговорить с красоткой нашей, и спросить, за что Дикая эта выдра обидела её брата? И настроена сестрица решительно, и даже по-боевому, особенно «допёк» её Артём - новый женишок Рельки, - сдаётся мне, что девка эта деревенская и отлупить может нашу «отказницу» - местных это раздражает.
Юлия Петровна испугалась - если выйдет такой разговор у Рели с сестрой лейтенанта, то её, материны, тайные маневры, выйдут наружу. А если ещё средняя узнает, что это мать развернула от неё «жениха», то не миновать скандала и дома. Но Реля, кажется, всё это уже знает?  Вроде даже простила мать за зло. Говорили или нет о том с Релей в Херсоне?
И всё же родительница строго заметила старшей дочери:
- Ты, смотри, Реле не передай, что лейтенант её до сих пор обожает. Это я попросила лейтенанта уехать, и не смущать нашу девушку, потому что Дикой надо было плохо-бедно, но окончить школу. Я опасалась, дабы он не дождался окончания Релей экзаменов и не увёз с собой.
- Ну и увёз бы в какую-нибудь дикую часть, посреди степи - пускай бы наша умница помучилась там, особенно, если бы сразу родила.
- Ошибаешься, Вера. Саша этот - лейтенант служит уже в красивом Львове, с богатой историей, а Рельку всегда притягивали города, сёла с загадками, которые ей хочется отгадать.
- Откуда вы знаете про богатую натуру нашей «Чистейшей»?
- Ох, Вера, Вера! Да она своей «богатой», как ты говоришь, натурой, как магнитом, парней притягивает. – Мать не стала напоминать, что это Вера ей приказывала, не давать выходить замуж сестре за завидных женихов.
- Ну, да-да! Потому Релькин Бог отвёл от неё Павла и Славу, как не достойных «Высочайшей»?
- Это, для нашей девушки уже пройденный этап. Уверена, что даже в Симферополе, когда она работает на своём ужасном растворном узле, где пыль и грязь у неё на спецодежде, и больше никаких украшений, - Калерия привлекает к себе взоры парней, потому что, как признался мне, через силу, твой отец, - Юлия Петровна сказала и испугалась. Ещё не знала, как Вера относится к напоминанию об её непутёвом отце.
- Это Люцифер вам что-то про Рельку сказал? Но он откуда знает?
- Вера, твой отец тот, за кого себя и выдаёт. И все, на кого он накладывает свою руку - хотя бы посредством помощи - становятся как бы с червоточинкой. Вот он к Реле руки свои и тянул, когда она ушла из дома - уж так он пытался затянуть её в свой грязный омут.
- А что, мама? Выходит, мы с вами как раз в этом омуте купаемся?
- Да, но нам деваться некуда: под пятой мы у этого чёрта. А Реля с необыкновенной силой отбивается от него и от людей, которых он подсылает к ней, обещая хорошую жизнь.
- Получается, он ей Артёма и подослал, чтобы морячок вынул дворовую, дохлую Жучку из колодца - помните, мама, в детстве, мы читали такой нудный рассказ - куда она, эта глупая псина попала. Но выходит, что и Артём такой же тёмненький, как и мы?
- Нет, Вера, Артём - светлый, и Релюня наша такая же, и если бы Люфер затянул их и поженил, как он может, то перешли бы они на нашу сторону - перестали бы сопротивляться, и нам зажилось бы от этого хорошо - так мне твой родной батяня сказал.
- Ну, хитрец мой отец! Ему, значит, как можно больше надо «светлых» людей перекрасить в чёрные тона? Но с Артёмом и Дикой, как я поняла, у него ничего не получается?  И нам от этого с вами станет не сладко. Но если так, то я тысячу у «Светлой» заберу, тем утешусь.
- Нет, Вера! На эти деньги не рассчитывай. Решительно более я не стану грешить в отношении Рели - потому что весной меня предупредили во сне, что всё, что мы делали против Дикой, обернётся нам с тобой большими бедами. Да и папаня твой, родной, недавно напомнил.
- Ну, мама, вы меня пугаете. Однако я попробую, всё же, по-хорошему, отнять у красотки нашей, то, что считаю своим, потому  Артём мой кузен, а не её - вот на это я и буду бить. Она же не знает, что он такой же «светлый», как и она, и больше к ней подходит по родне, чем мы.
- Ты напрасно считаешь Релю глупой, Вера. Она намного развитее, чем мы с тобой. Или ты предполагаешь, что если девушка, не скандаля, уехала из дома, то дура? Попробуй, задень её сейчас, когда Дикарка глотнула свободы. Она и раньше была с непонятными нами тайнами. Умела предугадывать, и умеет уходить от тёмных сил, пусть через боль. Я предполагаю, что Артём ей очень нравится, но она отталкивает его, предвидя угрозу со стороны твоего отца.
- Ой, мама, вы мне так мозги запутали, что я сейчас предпочитаю отдохнуть немного. А Релию нашу я всё же проверю на ум, и вы увидите, что умного в ней мало, если Дикая, без боя, ушла из дома. И если вы мне «подарили», без моего на то согласия, Дьявола-отца, уж я продолжу его деяния, но деньги «осколочек солнца» мне передаст из рук в руки, на ваших глазах, чтоб вы сами видели мои способности! – протянула старшая, зевая, показывая, что разговор ей скучен.
- Ладно, Вера, не буду тебя отговаривать, но ты проиграешь.
- Что ж! Согласна, даже проиграть, лишь бы пощекотать Светлейшей её чуткие нервы,- Вера улыбнулась матери лукаво и ушла отдыхать.

Но Юлии Петровне не спалось, хоть она выпила из бутылки, которую достала из «тайника», почти половину. Какой сон! Если она чувствовала, что старшие дочери сцепятся, как бывало прежде, но Реля теперь не уйдёт из дома, чтобы где-то рыдать, а возьмёт тысячу, оставленную ей моряком и уедет в Одессу. Расстаться с «умницей» матери теперь не хотелось. Встретив среднюю в Херсоне, и проведя с ней почти день в ходьбе по городу и разговорах - пообедали в кафе, так приятно беседуя - Юлия Петровна вдруг поняла, что её дикая дочь совсем не такой зверёныш, как она раньше себе разумела. Вот когда мать поняла, за что Калерию любили и привечали чужие, совершенно не похожие между собой, люди. Дикарка умела так красиво и таинственно говорить, что мать пожалела прошлые годы, прошедшие без контакта с ведуньей. Покупала бы она Реле то же, что и Вере - конечно при этом старшая сильно проигрывала бы сестре, но разве её модница и в красивых платьях не сдавала позиции серенькой, на их взгляд, Дикарке? Одевала бы она старших дочерей пусть не одинаково, но хотя бы чуть справедливее, то не выросла бы Вера эгоисткой - как её и предупреждала когда-то Реля в спорах - а сама Дикарка не отдалилась бы так от матери. Поговорить-то они в Херсоне поговорили, но как только средняя увидела своих выкормышей-Атаманш, всё вернулось на круги свои – мать всячески пыталась вернуться к доверительным разговорам, не получала желаемое.  Реля так соскучилась по своим сестрёнкам - да и Атаманши по ней - что первые три дня, сёстры с раннего утра, до позднего вечера носились по Чернянке, а вчера вон что удумали - укатили в Каховку, на два дня. Как чувствовала эта дочь степей, морей, сопок, а теперь и городов - потому, что мать предполагала, что Дикая полюбила и Симферополь, но в нём не задержится, имея возможность поездить по городам, пока она не родила своего сына: - «Вот ведь колдунья - сама себе нагадала и ведь родит»!
Но теперь будто Реле кто нашептал, ещё до того как пришла телеграмма, что внезапно приедет неприятная ей старшая мучительница, и она не спешила увидеться с Верой, а убегала. Но разве сбежишь от этой встречи, тем более, что вмешался в судьбу обеих сестёр опять парень: - «И какай умница, - подумала удивлённо Юлия Петровна. - Вот не представляла я, что у гадкого моего бывшего любовника, могут быть такие совершенные племянники. Даже Реля влюбилась в него, чтобы она не говорила, но почему-то отказывается от своего счастья. А я была бы рада, если бы моя Дикая вышла замуж за Артёма - вот уж жила бы хорошо. И растила своего желанного сына у моря – может, мой внук тоже моряком бы стал? Реля, с её непонятным характером, может вырастить и моряка, и лётчика, и даже правителя - но это если она захочет, чтобы её сын стал бюрократом. Политика, как мне кажется, она не пожелает, дурочка такая. Как была для меня загадкой, так и осталась, хоть и поговорила с родительницей вроде открыто в Херсоне и частично открыла, что у неё на душе. Затем захлопнулась как морская устрица и попробуй, открой её, посмотри, что за ценность там скрывается?»


                Г л а в а   16.

Поэтому мать с Верой с нетерпением ждали возвращение средней с Атаманшами, на следующий день.  Старшая дочь горела желанием «отобрать» у своей вечной соперницы деньги, оставленные Артёмом, и ещё раз попыталась уговорить Юлию Петровну стать ей союзницей:
- Мама, ну что вам стоит не говорить, что моряк оставил Чернавке такую громадную сумму, а отдать её мне?
- И не проси. Реля чутьём всё узнает, потому я вовсе не хочу из-за денег вновь с ней ругаться. Раньше так делала, а теперь не могу. Поражает она меня своим ясновидением.
- Откуда она узнает? Ей могут сказать, что Артём приезжал, а то, что он делал и говорил, в нашей хатёнке, кто слышал? И вот не узнала же эта колдунья, что вы мне, прошлой весной, переслали деньги, которые ей выделил её батяня, на проезд к нему?
- А ты откуда это знаешь? - удивилась родительница. – Я, будто, не сообщала тебе происхождение тех денег.
- Ой, мама, я сразу догадалась, когда девчонки мне написали, да вы тоже, что Чернавка уехала из дома без копейки «грошей» от вас.
- Смотри, не оскорби Релю опять «Чернавкой», если пытаешься завладеть деньгами, предназначенными ей.
- Разумеется, мамочка, я же не дура. И полагаю, что у меня снова получится. У меня всегда с деньгами получается - у кого не спрошу, все мне дают, иногда без отдачи, но, разумеется, это не девушки, - гордо, как заслугу, выделила.
- Я поняла, что это парни дают без отдачи, но Реля же не парень. Да ещё она осуждает, твою жадность к деньгам - с детства ещё, насколько я помню, ругала тебя, что ты, в Находке, парням карманы облегчала. - Вдруг вспомнились чётко стихи Дикарки, что мать даже испугалась. Стихи эти, обрисованные гадкими рисунками кто-то подбросил ей в карман, когда Реля лежала в больнице с покалеченной ногой. Так что не Дикая подбросила, и почерк был не её. Но слова, точно те, что часто, в сердцах, говорила Калерия:
                Вере весело с теми, кто угощает.
                А за спиной говорят о ней гадость.
                Мать старшенькой всё разрешает.
                Проделки любимой ей в радость.

                Ведь сама когда-то так же жила,
                Богачам головы ловко кружила.
                Вот Вера во всём и следует ей,
                Тоже трясёт кошельки у парней.

- «Радовались, - подумала Юлия Петровна, - а много нагадили тем себе. Могла же Вера вырасти как Реля – такой же чистой. Может, и ей встретился бы Павел, а затем Артём? Парни, от которых кружится голова, хотя один погиб, а второй уехал от Рели в море и не вспомнит о ней».
- Ну, вы, мама, - вернула её к действительности Вера, - так скажете, будто парни не сами мне отдавали, а я по дырявым у них шарила. Кстати, я зря похвасталась, что у меня всё получается с деньгами. Ведь я заехала сейчас в Донбасс, где наш батяня - видите, называю вашего Олега ещё отцом - ловко устроился, и зарабатывает хорошо...
- Так это я догадываюсь по алиментам, - прервала дочь Юлия Петровна, - большая часть которых идёт тебе, хотя, как ты давно знаешь, Олег  - не родной отец тебе, а приёмный.
- Как давно, мамочка? - схитрила Вера, проверяя память матери.
Юлия Петровна помнила, что Вера, будучи Герой, пыталась затянуть отчима в свой омут, чтобы «прикрыть, что она не девушка», как говорила, во снах, Дикая, отчитывая дурака отца. Но Вере тогда было всего тринадцать лет, /а по метрике и вовсе одиннадцать/, а Олега могли посадить в тюрьму - вот о чём переживала Реля в своих вещих, надо признать, снах. Но не напоминать же старшей, что её рановато, по всем человеческим меркам толкал поганый Люфер к отчиму. Стыдно, даже теперь, что падчерица лезла к Олегу, видя как мать «пирует» - опять вспомнилось Релькино словцо - с другими мужчинами. Что хотела дочь тогда добиться? Денег от отчима больше или посадить Олега в тюрьму – да оставить мать с четырьмя детьми? Жили бы в нищете, Вера первая почувствовала её - мать бы ей приставаний к отчиму не простила.
Но проскочил тот фокус у Верочки безболезненно, так нечего помнить о том. Поэтому мать начала не с Толстухи, а с Находки, где Вера была уже постарше и могла, по материному разумению, /а по релиному презрению, и постоянным уколам сестре/, «грести», как Дикая и обозначала сей промысел, с парней денежки. Но Вера и с отчима не чуралась иногда спросить. Получала отпор, и жаловалась матери какой папка скупой - на любовниц денег не жалеет, а дочери трясётся дать.
Будто не помнила, что Олег ей вовсе не отец.
-« Ну не помнила и ладно», - лениво подумала Юлия Петровна, - «от этого и станем плясать». И она сказала любимице: - Кажется, в Находке я тебе рассказала, что Олег - лишь дал тебе свою фамилию.  Узнав об этом, ты, четырнадцатилетняя девушка, попыталась сделать отчима своим любовником, чтобы и с него грести деньги, как с бедных парнишек-строителей.
- А вы-то откуда это знаете? - поразилась Вера. - Я, кажется, не рассказывала вам, как отчим пытался меня «приласкать»?
- Ну, это ты не обманывай! – сказала она как можно ласковей своей студентке. - Мне твой родной батяня, Люцифер, поведал, кто кого развращал в Находке. Ты, к отчиму лезла, а не он к тебе.
- Но он откуда знает? Уж не встречался ли он с вашим Олегом, который мог «по своему» рассказать ему всю эту дрянь? – старшая занервничала – даже ей было неприятно выслушивать про свои былые дела. Творила она всё то по глупости, за которые приходится краснеть теперь.
- Нет, Вера, - отозвалась мягче мать, не желая вступать с дочерью в конфликт. - Ты разве не поняла ещё, каков твой родной батяня? Он, действительно, не человек, а неизвестно кто. Когда мы с ним знакомились, он представился мне Люцифером, а сокращённо «позволил» называть его Люфером - да так его все в том селе и звали, потому что он говорил, что у них в Эстонии много, мол, Люферов. И я так звала, ещё и гордилась, что очень развитый человек мне попался. Ведь и замуж за него мечтала выйти, да не получилось...
- Неужели этот идиот не захотел? Ведь вы красивая были, судя по вашей внешности даже теперь, - льстила Вера.
- Красивая, да видно не счастливая, - пожаловалась родительница, но не надолго. - Так я закончу, о чём хотела сказать тебе? Итак, про поганого чухонца - сам Люфер таким звался. Но где он так хорошо выучился русскому языку, не представляю.  Как начнёт врать - заслушаешься. Вот он и навешал мне лапши на уши.
- Постойте, мама. Мне тоже Артём показался прибалтийским парнем и говор у него, хотя он и вырос на Украине, как говорит, но тоже не украинский. Не значит ли это, что и моряк в своего дядьку – говорит, как краснобай. Удивляюсь я, что он Рельку не уговорил.
- Нет, Вера. Артём и твой отец от одного роду-племени, но очень разные. Мне даже показалось, что Люфер, которого, впрочем, моряк назвал на вокзале Остапом Опанасьевичем, с большой насмешкой. Ну вот, как мне показалось, что Артём не обожает своего дядьку.
- А чего его обожать, чёрта такого!  Не знала я, что вы «подарите» мне такого батяню. Это ещё хуже, чем приёмный отец. Тот хотя бы не врал на меня, а родной, выходит, готов дочь дёгтем мазать? Но как вы с ним столкнулись? На вокзале? Вы встречали Рельку, а его Чёртово Величество ждало Артёма?
- Ты не поверишь, Вера, но его «Чёртово Величество», как ты правильно определила, позвонил мне, накануне их приезда - я-то не знала, что Реля этим поездом едет - и пригласил меня в Херсон.
- А раньше он вам звонил? Откуда он узнал, что Артём и наша Дикарка едут одним поездом?
- Никогда раньше он мне не звонил - иначе бы я требовала у него денег, на твоё содержание - уж содрала бы с Чертяки. Хотя он такой, что где сядешь на него, там и слезешь - шагу не подвезёт, жаден, не в Артёма.  А откуда батяня твой всё знает, сама удивляюсь. Вот будто он с нами жил в Находке, что даже про твои, и мои, и Олега шалости всё знает.
- А сейчас он не хочет помогать студентке? - прервала мать Вера дабы не углублять воспоминаний, которые были ей неприятны.  Она, действительно, вешалась на отчима, когда узнала, что он ей не родной. А тот быстро дал ей понять, что ему гораздо приятней другие, взрослые женщины, а не приёмная дочь, которую он пеленал в младенчестве, потому его не тянет на глупую девчонку, а надо женщины посильней.
- Я ему тоже на это намекала. Но батя твой сказал, что помогает тебе, посылая таких мужчин, каких и ты желаешь.
- Сильно он помогал?! - обиделась Вера. - Если самых желанных - это Павла и Славу - которые только Рельку обожали, он от меня отворачивал. А мне, по лености, «подкинул» женатого директора школы – вот уж «любовник» – радости мне от него было мало.
-«Однако, который тебе помог в институт поступить, - подумала насмешливо Юлия Петровна. - А ты ему «помогла» семью его расстроить - внесла туда болезнь и ссоры».
Но всего этого нельзя говорить Вере, иначе она и матери устроит «сладкую жизнь». И потому продолжила рассуждения, стараясь как можно мягче объяснить дочери, что с ними случилось:
- Но, Вера, возможно, твой, родной, в то время болел, потому что жаловался он на долгое лежание в постели, из-за ранений, что ли? Хотя, как я полагаю, такие, как Люфер, от фронта бегали.  А с другой стороны, если ты помнишь, он, во время войны, присылал нам посылки.
- Присылать посылки, если я разбираюсь в жизни, это не значит воевать. От войны они бегают от  боёв тоже, не с руки им воевать, а уж от детей и подавно. Но мне и воин наш, Днепренко, отказался помогать, пока я учусь. Вот проехалась только в Ворошиловград я зря.
- Ты разве к Олегу ездила? - поразилась Юлия Петровна.
- А я разве вам не об этом полчаса толкую? Посетила я приёмного отца, ещё не зная, что свой отыскался - да только и он мне отказался помогать. Ещё и намекнул, что Релька не приехала к нему, по его, «прозорливым», подозрениям, потому, что вы, мама, не отдавали ей писем от него, ни телеграмм, и даже денег, которые он Чернавке слал.
- Разумеется - эти деньги я выслала тебе, теперь жалею об этом. Ты, наверное, истратила их на какую-нибудь ерунду, а Дикой мы сильно навредили, что она к отцу не поехала, ногу вон покалечила.
- Конечно. Он, сейчас, - презрела последние слова матери Вера, - таким важным стал - его на шахтах уважают и Рельку бы он, разумеется, учил, а не заставил работать. Потому я рада, что в этом я ей, в очередной раз, крылья подрезала, певунье нашей, без слуха.
- Не радуйся, Вера! Чтобы мы не сделали против неё плохого, как сказал Люфер, на нас же и оборачивается.
- Да что вы! А он-то куда сморит, разиня такой?
- Против Рели и Артёма - светлых сил, как он мне разъяснил, даже Люфер ничего не может сделать. Вот если бы они поженились, тогда попали бы под его влияние, но, как видишь, этого не произошло.
- Да что вы! Тогда я пожертвую тысячей Артёма, чтобы Релька поехала в Одессу - может у них там чего-то свяжется.
- Уже поздно. Люфер или Остап, как мне сказал его племянник, похоронив сестру свою, вновь заболел. А когда он болеет, силы у него, как я поняла, исчезают и он не может творить зло.
- Да? Родной мой папаня опять симулирует? Благодарю, что вы это разъяснили мне. Теперь я буду сражаться за деньги, которые предназначены Релии, как тигр. Кстати, меня в институте прозвали Тигрицей, что для меня очень важно и Релька вроде меня так обзывала – так проявлю свой нрав. Может, и отвоюю деньги у сестрицы? Тогда, возможно, и папаня мой родной на ноги поднимется - сказала с иронией, - и найдёт силы помогать Гере. Видите, я ему помогаю и умасливаю, только, чтобы он мне не вредил.
- Не знаю, Вера, не знаю!! Но я бы тебе не советовала льститься на деньги Рели, потому что светлая-то она у нас светлая, но если её разозлить, то и палка один раз в жизни может выстрелить или ударить.
- Ох-ох-ох! Как будто наша Релечка мало меня била?  Да в самое, как говорят, сердце. Эта маленькая, смуглая девочка так может шлёпнуть своей стальной ручкой, что голова загудит, даже если она всего лишь мысленно пожелала что-то, не применяя физической силы.
- Я тоже это замечала за Релей. Так что лучше ты не буди спящую собаку - как в народе говорят. Люфер «предупредил», что каждая слеза нашей Дикарки нам градом отзовётся. А град, Верочка, опасен: может и голову проломить, и глаза повыбить, и опухолью в теле засесть.
- Люфер? Вот вспомнила кстати. Мама, но Чернавка знала, как моего отца зовут, ещё когда мы жили в Литве. Откуда нашему «солнечному лучу» это было известно?
- Кажется, всё приснилось Реле во сне. Но я не советую, Вера, раздувать этот вопрос. Сделай вид, когда приедет Реля, что ты ничего про Люфера не знаешь. Иначе она не только не отдаст тебе деньги, но пошлёт тебя к нему. И про то, что ты ездила к её отцу не говори. Потому, признаюсь, что про Олеговы деньги, не отданные Калерии, она знает, я проговорилась. Но, кажется, она и сама догадывалась. Так что не вызывай у неё гнева, прошу тебя.
- Что вы! А я думала, что это у меня главный козырь - её отец-жадина, не помог родной дочке.
- Не вздумай приплести Олегу жадность – Реля тебя вмиг разоблачит. Но требовать от тебя ничего не буду. Скажешь – расхлёбывай потом кашу, которую ты заваришь - одна.
- Ну вот, мамочка, и вы меня готовы предать! А вон и наши путешественницы идут от автобуса. Я думаю, что они довольно устали, шатаясь по Каховке, и Чернавке не захочется ехать в Одессу. Пусть отдохнёт немного, а то с поезда на автобус, а с автобуса на поезд. На это я и буду упирать, чтобы выпросить у неё деньги.
- Ты меня прости, конечно, доченька, но чтобы избавиться от тебя, Дикая и на край света убежит. Тем более что, как я поняла, Реле вдруг понравились города, она ещё помнит Дальний Восток, а с тысячей в кармане, она и туда может поехать в свой отпуск.
- Ну, если она у меня деньги отберёт, то пусть бы туда и помчалась. Представляю, как она эту несчастную тысчонку истратит, по дороге, на еду, а обратно ей возвращаться будет не на что. Правильно, мама, отдадим ей деньги и пусть катит себе в Находку - она ведь туда в снах летает, как мне Атаманши проговорились. Так пусть залетит на самом деле. И пропадёт наша девочка! Лютая матросня изнасилуют её и задушат, чтобы не жаловалась на них в милицию.
- А что? В Одессе такое бывает? - испугалась Юлия Петровна.
- Разумеется, мама. Я знаю, что говорю. А Находка и вовсе находится на краю земли. Там, я слышала, тянут девок на корабль, чтобы насиловать всем экипажем. А потом, когда те умрут, выкинут несчастных, подальше в море, где они и идут камнем на дно, да ещё рыбы ими полакомятся, вроде акул - так что судьба незавидная у таких любителей путешествовать, как наша Чернавка.
- Вера, как ты можешь так говорить! Неужели желаешь Реле зла?
- А вы, мама, будто к ней подобрели? Чего же тогда, когда Калерия  окончила школу, как с личной врагиней, с ней распрощались?
- Если бы я знала, Вера, если бы ведала, как мне все мои издевательства над Дикой нашей откликнутся, то никогда бы так не сделала. Я это почувствовала, когда чуть не умерла во сне весной. Да я тебе писала об том кошмаре.
- Умереть во сне - это самое лучшее, мама. – Бездушно сказала Вера, будто похороны матери не лишили бы её тех денег, которые она тянет с родительницы.
Юлия Петровна вздохнула тяжко: - Ну не скажи! Папаня твой меня в Ад хотел утащить.
- Вот негодяй! Да он нам только зло делает!
- Похоже, что за то, что когда мы с тобой хорошо жили, отделяясь от семьи, ели с тобой, потихонечку, хорошие, вкусные продукты.  Всё то нам, Вера, болезнями закончится. Так что, если бы я умерла весной во сне, но тихо, и попала бы не Ад, а в Рай - тогда, пожалуй, согласна. Но твой отец показал мне, куда я попаду, да так, что я испугалась такой коварной смерти - до сих пор мне жутко. – «А тебе не жутко, доченька, если бы лишилась ты моей помощи?»
- Ой, мама, какая ерунда этот сон. Плюньте и забудьте. – Вера не умела читать мысли.
- Не могу. Тем более, что Люфер «отпустил» мне почти тридцать с лишним лет жизни, но предупредил, что жить я стану всё хуже и хуже.
- А вы и поверили этому негодяю? Вот уж, мама, если бы я до него добралась, всю рожу ему бы исцарапала - не посмотрела бы, что он дал мне жизнь.          - Ты его видела, наверное, Вера. Люфер мог прикинуться красивым парнем, вроде своего племянника, и крутиться возле тебя, как жених.
- Ну, это уж сказки, мама. Возможно, скажете, что и имел он меня, как женщину? – Возмутилась Вера слегка, потому что, выпив вина, она не всегда помнила своих партнёров по этому делу.
- Он намекал на это. И в доказательство сказал, что ты холодная и счастья парням доставляешь, поэтому, мало, - испугавшись, подтвердила мать. Её напугал не гнев Веры, а то, что могло случиться. А ну как ещё родила бы она от своего отца? Если бы тот пожелал, сделал бы это.
- Ну, негодяй, ну негодяй этот Люфер!  Со всех сторон грязью облил свою дочь. А скажите, мама, одну меня он вот так не захотел воспитывать? Или у него ещё дети есть? - истерично вопрошала Вера, не помня, что мать уже не раз это говорила.
- Ещё в молодости он мне открыто сказал, что у него детей по всему свету много разбросано, но он никого не воспитывает. Давай прекратим разговор, потому, что на подходе твои сёстры от Олега - Реля, пожалуй, догадается, промолчит, презирая нас, по своему характеру. А малышки могут не понять, про кого мы говорим, зато потом от вопросов их дурно станет.
- Разумеется, и объяснять я им ничего не собираюсь. Но Дикарка, как я предполагаю, знает много о вашем Люфере. Чтобы ему в Аду, на самой большой сковороде жариться! И могла рассказать о нём Атаманшам. А уж эти, если узнают, по всему селу разнесут. Представляю, разговоры, которые возникнут у местных кумушек...
- Нет, Вера! Реля не скажет ничего девчонкам - могу поручиться. Жалеет она их.
- Ну, посмотрим какова ваша «умница». Если так, то отдам ей тысячу, даже не прекословя. Пусть едет от меня подальше, чтобы я могла опомниться от ваших ужасных, мама, рассказов и повестей. Бр-р-р!


                Г л а в а  17.

- О! Вера приехала! - кинулись к старшей сестре Атаманши, радостно, но Реля только посмотрела на сестру большими, огорчёнными глазами. Она, как видела Юлия Петровна, вовсе не восхитилась приездом студентки.
- Что же ты, Калерия, не поцелуешь сестру? - укорила она. - Ты, только, погляди, как к Вере младшие сестрёнки прилипли.
- Значит, они её любят, - грустно покачала головой Реля. -  Но я хорошо помню как она меня, вместе с вами, травила, житья мне от Веры не было. Поэтому целовать её, и здороваться с ней мне не хочется - пусть ей здоровья желают Валя с Ларисой - Вера им старые одежонки в прошлом году не пожалела - вот они и радуются «благодетельнице». А я пойду в комнатку девчонок, где, предполагаю, теперь буду располагаться, потому, что ту комнату, которую вы выделили мне, займёт она?
- Ну, уж нет! - вдруг оторвалась от Атаманш старшая сестра, услышав  разговор матери и Рели. - Нет, дорогая сестра, если ты уже заняла ту комнату, я у тебя, её отнимать не буду. Пересплю с малявками несколько дней в их большой комнате, думаю, что красотки наши на меня не обидятся? Как? - потрепала она сестёр по волосам.- Пустите меня к себе, на несколько дней, дорогие мои хозяюшки? Потому, что у меня живо в памяти, как вы прошлым летом хозяйничали по дому! – льстила она «Атаманшам», чтобы не говорить с проницательной Калерией.
- Что это с тобой, «дорогая сестра»? - повторила с Вериной интонацией Реля. - Всегда, с боем, отрывала у меня самое лучшее: отрезы на платья, кофточки...  Сапожки сначала занашивала, а затем мама покупала тебе новые, а старьё, с дырками, спихивали Чернавке, чтобы она за водой на Днепр ходила и всегда была с мокрыми ногами, и вдруг такое самопожертвование?.. Но я хорошо помню, что если ты уступала мне, по малости, то только потому, чтобы позже выманить, но уже гораздо большее, чем получала от тебя я. На этот раз, что тебя так смутило, о чём я ещё не знаю, что ты сразу такая «добрая» стала, что у меня, от удивления, ресницы выросли?!
- Ой, - засмеялась Лариса, - Реля вспомнила свою старую шуточку, которую говорила часто, когда мы её чем-то удивляли. – «Ресницы выросли» - мне это так нравилось.
- Подожди, Лялька, - строго остановила её старшая Атаманша. – Не переводи всё на шутки. Мне бы хотелось узнать, что ответит Реле Вера. Я тоже помню, что Вера «добрела» к Реле только когда хотела выманить что-нибудь.
- Ну вот! - развела шутливо руками Юлия Петровна: - Только сейчас обнимались-целовались, и вот уже для старшей сестры «прокурорами» стали? Ведите Веру в свою комнату. Реля пусть в свою идёт. А я, пожалуй, сейчас всем ужин быстро приготовлю.
- Подождите, мама, не разводите нас по комнатам, - отозвалась и Вера, которая вначале делала вид, что оторопела от слов Валентины.- Я же сначала должна забрать свои вещи из маленькой комнаты. Поэтому пойду с Релей, и мы, наедине, всё выясним.
- Вот видишь! Ты, как я угадала, заняла комнату, надеясь выкурить меня оттуда, как пчёл выкуривают, лишь только вернусь. Но что-то изменилось в твоих планах. Рассказывай, Вера, что тебя так смутило, за два дня, пока нас не было?
- Вот пойдём в нашу общую комнату и поговорим. Кстати, она вместит нас обоих, и мы, тихо и мирно, проживём несколько дней рядом. А через недельку я уеду, если ты поможешь мне.
- А куда ты собираешься ехать, Вера? - жалобно спросила Лариса. Она помнила, что старшая  ещё должна была им привезти старые платья на раскрой и желала получить всё от сестёр.
- Да никуда она не уедет, Дюймовочка, не волнуйся - успокоила сестру Реля. - Потому что с Верой в отдельную комнату я пойду только на несколько минут. А на то, чтобы жить с ней, хотя и несколько дней, не согласна.
- Что? Боишься заразиться? – засмеялась, игриво, старшая. – Пусть тебя это не волнует - я не стану до тебя дотрагиваться, не то чтобы целоваться - как это я делала только что с сестрёнками.
- Да, меня смутили ваши поцелуи, да ещё в губы - ведь ты недавно перенесла какое-то неприятное заболевание, или думала, что заразилась - по крайней мере, прошлой осенью, ты ходила к врачу, который сделал тебе выговор за пошлые твои связи с малознакомыми мужиками?
Вера с матерью изумлённо поглядели друг на друга: ведь говорили они об этом прошлым летом, когда были одни. А потом студентка прислала зашифрованную телеграмму, о том, что у неё всё обошлось. Откуда Дикая могла всё это узнать?
- Во сне приснилось, - объяснила всем Реля свои подозрения.
- Фи, какие гадкие тебе снятся сны! - протянула студентка, значительно глядя на родительницу.
- Да, Реля, ты уж совсем напрасно доверяешь своим снам, - поддержала старшую мать, вздыхая облегчённо:- «Вот хорошо, что сказала о снах - теперь можно вывернуться». - То тебе снился сынок, которого ты родишь от незнакомого парня, и потому ты всем женихам отказываешь - направо и налево. Но вдруг ты не встретишь этого парня, и ребёнка не родишь? Вот об этом ты подумай, а не сестру тирань из-за глупых снов, которыми не только себе жизнь ломаешь, но и готова нас подозревать в любой гадости, которая тебе в голову взбредёт.
- Как, мама? Нашей «провидице» приснилось, что она и ребёнка родит? - громко рассмеялась Вера и обратилась к младшим сёстрам:- Ну, девочки, поздравляю вас - скоро тётушками станете.
- А что? И станем! Мы Реле верим - у неё сны исполняются, - ответила громко Валя, которая не присоединилась к общему веселью.
- Да, мама, все мои сны исполняются. И вы почему-то не спорили, когда я сказала что вместе с вами «видела» ваш сон, весной, где вас чуть не утащили в Ад. Сказать всем кто так страстно хотел вам «угодить»? Пусть все ваши дети узнают - в том числе любимица ваша – вот Вера будет рада, что нашёлся её родной...
- Что ты! Что ты, Реля! - испугалась Юлия Петровна.- Нельзя так - направо и налево - рассказывать твои сны, а то они могут мгновенно исполниться, в самом худшем варианте. Я же хочу, дабы тот страшный сон воплотился в жизнь только второй своей частью. Не делай матери зла, не рассказывай его всем, особенно сестрёнкам!
Все были поражены просьбой матери. Малышки испугались, что родная их может умереть, и прильнули к Юлии Петровне - она была им нужна, чтобы не остаться одним. Правда Реля их не оставила бы, и отец, вроде, тоже приехал бы, или забрал их к себе, но они, кажется, привыкли жить с матерью, и хотя бывало, что ругались, но не хотели такой потери. Пусть мать ругается с ними, дерётся, но живёт!
Вера тоже не желала бы, чтобы «мамочка», от которой она получает почти всё, что ни попросит, ушла внезапно из жизни. Однако она знала уже от Юлии Петровны, что этого не случится. Проклятый Люфер таки дал матери ещё пожить, почти тридцать, или более?. лет: - «Хороший подарок - мама ещё замучается ждать смерти, особенно если заболеет. Но эта мерзкая Чернавка почти всё знает. Как лихо она ввернула про мои страдания прошлой осенью? Расспросить разве её о будущем моём? Было бы интересно узнать, но дерзкая не «желает» идти со мной в маленькую комнату. Тогда попытаюсь здесь, по горячему, её растормошить. Но чем её задеть можно, чтобы она немного разжалась?»
- Хорошо, ты не можешь открыть нам мамин секрет, но вот я ничего не боюсь, хотя ты меня и подозреваешь в мерзопакостном заболевании.  Скажи мне, как ты видишь мою судьбу? Я тебе поверю.
- Если только ты мне подтвердишь, что я угадала в отношении твоих приключений прошлым летом. Тем более, что они окончились для расшалившейся студентки совсем не худо. Но тебе пришлось пережить жуткий стыд, если ты можешь ещё краснеть от своих поступков.
- Успокойся, могу. И я, действительно, пережила кое-что в прошлом году. Но это же может случиться и с тобой, когда ты станешь старше - уверяю тебя, - сквозь зубы проговорила студентка.
- Действительно может, при условии, что я стану также вести себя, как ты, - не осталась в долгу Калерия. - Но, Ваше Темнейшее Величество, прекрасно знает, что мы - разные люди.
- В самом деле. Ты вот умеешь угадывать человеческие судьбы, но мне это не дано, - капризно протянула слова старшая. - Тогда открой мне хотя бы моё будущее, сделай такую милость.
Калерия, при этих словах, действительно, удивилась: - «Ресницы мои, у вас есть шанс стать длиннее! Не упускайте возможностей».  За все годы, когда они жили рядом, Вера ни разу не о чём не просила её. И о чём можно просить девочку, потом девушку, которую они с матерью угнетали? Но приказывать, командовать старшая пыталась, правда натыкалась на довольно сильное сопротивление. Нередко Реля уходила даже из дома, на несколько часов - шла к подружкам, в библиотеку, или к любимым учителям - где «отходила», по её мнению, от «хамства» матери или Веры.
Побыв без рабыни несколько часов, обе «дамы» смирялись, на недельку-вторую не пытались её унижать. Такие дни «отдыха от барынь» девочка считала счастливыми для себя. Книги, и добрые люди как бы давали ей свободу, без которой она не мыслила своей жизни.
Но вот Вера сама унижается - чтобы это значило? Реля предчувствовала, как она уже и высказалась, что Вера что-то хочет у неё выпросить. Уж не плащ ли её любимый, который побывал с ними в Каховке, и, даже, был использован, потому что городок встретил их «капелью с Небес», как выразилась красиво младшая Атаманша, залезая под плащ к средней сестре. Калерия вздохнула - нежелательно, с усталости, разговаривать с Верой - но решила выяснить, что от неё надо размалёванной красавице? Вряд ли плащ, потому что таких, наверное, и в Одессе полно. Вполне вероятно, что Вера желает, чтобы и Реля «помогала» ей, потому что в Каховке Реле приснился сон, что старшая требует от неё денег: - «Ведь ты же работаешь, а я учусь - так помоги сестре». Всё это с подленькой усмешкой, которая и сейчас заиграла на вялых губах студентки. Калерия решила сбить эту змеиную ухмылку:
- Только чуть-чуть я тебе могу «погадать».  Твоё тёмное будущее я «вижу» не более, чем на пять лет.
- Давай-давай! Пять лет - это много. Может завтра мне кирпич на голову упадёт и не станет Веры, - улыбка сбежала с лица старшей и она, вдруг прикинувшись несчастной, посмотрела на Атаманш.
- Как ты себя жалеешь, бедная ты наша! Но тебе «кирпич» не грозит. Это я на каждый гвоздь натыкаюсь, а у Вашего Тёмного Величества впереди только небольшая болезнь просматривается. Но никак не от «кирпича», а от Ваших похождений, и Вашего поведения.
- Ой, Боже! Реля, чому ты называешь Веру «Тёмным Величеством»? - жалобно спросила Валя и пригорюнилась, даже села на лавку во дворе.
- Я тоже хочу знать, - поддержала её, присаживаясь Лариса. – Мне дюже интересно, потому что так Веру называла и наша соседка-травница, до которои вси ходят ликуваться. Ой-ой, ну, конечно же, лечиться, не смотрите на меня так, как будто я забыла родной язык. Хотя, - развивала дальше свои мысли младшая Атаманша, - Вера ей ничего плохого не сделала, а лишь один раз не поздоровалась, да ещё гоняла козла бабкиного с нашего огорода.
- Нет, девчонки, вы тут не рассаживайтесь, - рассердилась вдруг на дочерей Юлия Петровна. - Я, как и обещала, займусь сейчас приготовлением пищи, а вы топайте в любую из комнат, и говорите там себе, сколько хотите.
- А это идея! - вдруг всколыхнулась Вера. - Не будем мешать маме заниматься кухней - она не часто нас балует своим приготовлениями. Пошли, пошли, девчонки! Посекретничаем от мамы,  как мы ещё не секретничали.  Вот мы разъехались с Релей молча, но оказывается наша сестрёнка весьма занятная особа, чего я раньше не подозревала.
Такими хвалебными словами Вера решила завоевать Калерию. Получив столь лестную характеристику, сестра теперь полностью в её распоряжении, и «выжать» из бывшей бунтарки тысячу рублей, которые оставил для Дикой моряк, студентке не будет стоить большого труда.


                Г л а в а   18.

-«А чего? - рассуждала Вера, пока они размещались в большой, но не очень хорошо обставленной комнате: - «Из-за тебя, студентка моя, не могу даже малявкам простого материала купить», - писала ей мать, на что Вера привезла Атаманшам свои такие старые вещи, самые негожие и тем на время всё успокоилось: - «А сейчас я гордую нашу ограблю. Дикая ничего не возьмёт взамен и не поймёт, что её охмурили».
Но вдруг её глаза, совершенно неожиданно для Веры, стали осматривать комнату, где жили Атаманши, и она испытала некоторую неловкость, вспомнив, как мать ей выговаривала, наедине прошлым летом:
- Не могу даже мебель приобрести для Атаманш, потому что ты много из меня денег вытягиваешь. Стыдно людей в дом наш приглашать.
Но Вере жалобы матери были, как пустой звук - малявки ещё глупы и зачем им мебель, кроме постелей, стола и нескольких стульев? Вот вырастут, станут работать - всё сами купят. Но сейчас студентка испытала некоторую неловкость, но не надолго:
- «И чего я мучаюсь? Всё само собой утрясётся! Лучше я, при активной поддержке моих глупеньких сестрёнок - потому что чувствую, что они за меня заступятся, - обведу Чернавку вокруг её «чуткого», носа, и тысчонка, на которую она могла бы ещё приодеться или съездить куда-нибудь, будет моя.  А уж я её положу на сберкнижку, деньжата мне пригодятся, когда пойду работать. Мама мне помогать тогда прекратит, сама говорила. А у меня будут денежки на вещички красивые, потому что получать, как нас пугают в деканате, будем вначале мало. Но я и там не растеряюсь - мужики везде есть охочие на девушек красивых и доступных.  Не все же такие как наша Дикарка – мне же это довольно на руку - Верочка в любых обстоятельствах не пропадёт, она везде хитренькой Тигрицей-Зайчиком, как Релия меня обзывает, обернётся, и при деньгах будет».
- Давай, Реля, гадай Вере, - прервала её приятные мысли Лариса.
- Да не забудь нам рассказать, почему ты назвала сестрёнку «Тёмной», - напомнила Валентина, убирая быстро комнату, в которой она с Ларисой, спеша уехать в Каховку, разбросали свои платьишки и кофтёнки, которые у них, за неимением шкафа, были развешены по стенам, и лежали на стульях:- Уж, не за то ли что Вера наша загребущая?
- Ничего себе! - возмутилась дерзости старшая. – «Загребущая» у вас сестра, да? А кто вам прошлым летом все свои платья отдал?
- Старые платья, я думаю? - отозвалась насмешливо Реля. - А себе, дорогой-любимой, сшила новые.  Почти тот же фокус, какой вы с мамой проделывали надо мной много лет.
- Что же ты не спорила, не ругалась?.. Дралась бы, наконец!
- Спасибо за «добрый» совет. Но я не «спорила, не ругалась», потому что это было бы безрезультатно. А уж драться за вещи - это ниже моего понимания. И сейчас не хотела бы об этом говорить, но приходится, потому что всё, что я имею тебе сказать...
- «Имею тебе сказать», - засмеялась, делая весёлым лицо, Вера.- Да ты хоть знаешь, что так говорят в Одессе? Это язык одесский, потому, что там много евреев.
- Очень хорошо. Оказывается, я знаю одесский говор? Хотелось бы мне заехать в Одессу, и побыть там несколько дней, походить по ней, пристраиваясь к экскурсиям. Ведь в Одессе водят людей по городу, знающие хорошо историю тех мест люди?
- Вот всезнайка! - удивилась деланно Вера. - Откуда ты знаешь об экскурсиях? Неужели в Симферополе этим занимаются?
- В Симферополе нет - но этой зимой мы ездили в Севастополь, где я узнала, что это такое. Впрочем, именно «на экскурсию» нас возил Павел из Красного Маяка в «Асканию-Новую».
- Это ты учителя называешь Павлом? – «возмутилась» старшая.
- Он ещё не был учителем, а оканчивал институт. Верно, он был в Маяке, на преддипломной практике, и преподавал у нас в классе, да и у старшеклассников тоже, - возразила Реля. - Но ты прекрасно знаешь, что для меня он не только был практикантом или учителем. Он мне был как брат родной, как отец, как носитель всего прекрасного, что есть и было на свете.
- Правильно, - поддержала старшая Атаманша Релю. - А ещё Павлуха был для нашей Дикарки первой любовью, и он любил Калерию - так в Маяке все говорили.
- Будет врать-то! Четырнадцатилетняя девчонка и будущий учитель - вот парочку-то подобрали! И где он сейчас, это «Павел»?
Реля побледнела: - Ты же прекрасно знаешь, будущая гидрометеоролог, что Павла на свете уже нет! Не ты ли рвала письмо, которое прислала мне Вера Игнатьевна, чтобы я приехала к ней куда-то не то в Полтавскую область, не то ещё в какую-то? Рвала вместе с моей любимой учительницей!
- Да откуда ты всё это знаешь?
- Не будем уточнять!
- Ну, если тебя это успокоит, то твоя «любимая» училка поплатилась уже за свой грех - у неё родился больной ребёнок.
- Не радуйся! Посмотрим ещё, какой у тебя родится?.. Если Галина Ефимовна пострадала так - а она, я уверена, не хотела мне зла – так ты точно хотела - и твоя «расплата» будет большей.
- Это ты мне уже гадаешь? - подняла брови Вера и тайком посмотрела на Атаманш - будут или не станут заступаться за неё эти предательницы? С них станется перебежать на сторону Дикой - они только и ждут, чтобы вставить сестре нож в спину.
- Да!  Давай с этого места и начнём.
- Значит я, в течение пяти лет, рожу ребёнка? Это ты видишь?
- Нет, в эти годы ты не родишь ребёнка. Это не твой стиль, Вера. Ты ещё долго будешь «гулять», опустошая карманы парней. Но где-то, к годам тридцати, или чуть пораньше, всё переменится – наоборот, парни начнут «опустошать» твои карманы. У тебя, к тому времени много станет неправедно припасённых денег.
- Ты меня огорчаешь, милая. Говорила, что видишь всего-то на пять лет вперёд, и вдруг размахнулась на все десять. Доживу ли я до тридцати лет?
- Доживёшь. Такие, как ты и мама, живут долго. Они ничего хорошего не делают на земле, кроме зла, но видно и зло требуется, чтобы люди учились на ваших пошлых поступках, да чурались таких людей.
- Как это понять? Как пожелания долгой жизни, или зависть?
- Чему тут завидовать? Эгоисты не украшают землю: они не сажают деревьев, не строят дома, у них не вырастают хорошие дети.
- Ну, ты даёшь! Если я плохая, как ты думаешь, то твои Атаманши, я полагаю, не плохие растут? - Вера с притворной жалостью посмотрела на сестрёнок: - Вот и вас наша умница критикует.
- Да, Валя с Ларисой ещё не утратили хороших качества, которые я им прививала, но боюсь, что вы с мамой их сильно «испортите», теперь, когда я уехала, и некому им преподать урок не стяжательства.
- Да чем плохо, что я у тебя, растяпы, отбирала всё лучшее? Зато ты выросла добродетельной: сажаешь деревья, строишь дома, мальчика, возможно, родишь не такого как я, - громко сказала Вера.
На её голос в комнату заглянула Юлия Петровна:
- Девчонки, я думала, что вы тихо станете гадать про своё будущее, но вы такой шум подняли. Идите лучше кушать. Я думаю, что вы от голода так бушуете, - посмеялась она, хотя ей было совсем не весело, потому, что она слышала весь разговор дочерей: - «Никогда, наверное, не помирятся Вера с Релей. Права Дикая, они - очень разные, очень неподходящие не похожие девушки выросли.  И в этом виновата я сама: сколько раз меня предупреждали люди - самые разные - что старших я растила неправильно: одну безмерно баловала, вторую безмерно унижала, и вот результат. И как теперь дело поправить - не знаю».
Атаманши сразу вскочили со стульев: им надоел «заумный» спор сестёр – они его не понимали.
- И, правда, мама, я исты хочу, бо илы мы ще у Каховци. Чи е дома вода, щоб умытыся з дороги, - сказала Валя, устремляясь в кухню.
- Говори по-русски, сестрёнка, а то наши старшие что о тебе подумают? - заметила младшая Атаманша, выходя вслед за ней.

А Вера схватила Калерию за руку: - Куда?! Пока ты не расскажешь, что мне предстоит в первые пять ближайших лет, не уйдёшь, даже если сильно кушать хочешь. А то критиковала меня, «увидела» что случится через десять лет, а того, что хотела, не открыла.
- И ты полагаешь, что вот так, схватив гадалку за руку можно, по принуждению, заставить её открыть тебе её видения? - посмеялась Реля, освобождая руку и протягивая её к Вере: - За это, дорогая наша, надо ручку позолотить. Положи сюда то, что ты желаешь у меня отнять сейчас, как отнимала в прошлые годы. Я ведь чувствую, что ты просто не стала бы напрашиваться на спор.
- Ладно, - рассердилась студентка и прошла в маленькую комнату, откуда вынесла пачку денег и бумажку, на которой Реля прочла адрес.
- Что это за деньги? И что за адрес? Какая-то женщина из Одессы мне прислала это? В связи с чем? – У «гадалки» вздрогнуло сердце – деньги эти не простые, они дадут ей возможности уехать от старшей сестры, которая уже ей надоела своим вроде как хорошим к ней отношением.
- Денежки это, которые я, ты угадала, хотела у тебя оттяпать.
- Как ты выражаешься, Вера! Это нехорошее слово, блатное.
- Ну да! Ты же у нас сильно начитанная! Однако не перебивай меня, потому, что я могу эти деньги забрать обратно.
- Каким образом? Ты же сама сказала, что они - мои!  И потом, ты ими «позолотила» мою руку, но знать свою судьбу уже не желаешь. Да и мне гадать не очень хочется. Но кто их мне передал?
- Красивый моряк, звать его Артём, и поскольку он мне кузен, а не тебе, потому я и хотела прикарманить эту тысячу.
- Да моряк, с которым я познакомилась в поезде, похоже, тебе родня - это мы с Артёмом, ещё до приезда в Херсон заподозрили. Но почему же, в таком случае, он привёз эти деньги мне?
- Вот и я удивляюсь - почему не кузине? Но он, по-видимому, влюбился в тебя - вот и хочет увидеть тебя в Одессе.
- Так это его одесский адрес? А почему женская фамилия?
- Это тётка Артёма с другой стороны, наверное, отца. И проживает в Одессе одна, ещё и трудится в экскурсионном бюро - вот морячок и дал тебе её адрес, с приглашением приехать. Но куда ты попрёшься, прости за грубость, если ты только что вернулась уставшая, надеюсь, после Каховки?
- Это уж не твоя забота, Вера. Чтобы не быть с тобой рядом, потому что я тяжело переношу твоё присутствие, я предпочту уехать, тем более, в Одессу, которую давно хочу посмотреть.  И вдруг мне судьба преподносит такой подарок! Ты думаешь, что я откажусь от него?
- Но ты же не любишь Артёма, как я поняла из его путанных речей. И если поедешь, придётся тебе выходить за него замуж.
- А почему ты думаешь, что я не полюбила Артёма? – Дерзко ответила Реля, дразня сестру. - И вышла бы замуж за такого прекрасного человека...
- Как вышла бы? Ведь он же племянник моего... Ну, ты сама ведаешь кого... Ведь ты же у нас колдунья! И всячески отталкиваешься от тёмных сил.
- Не колдунья, а ведунья - если я «ведаю» как ты правильно сказала. Однако вернёмся к Артёму. Ты никак не можешь равнять его с...ты сама знаешь кем. Они такие же разные люди, как и мы с тобой. Но, успокойся, я не выйду за Артёма. Не буду открывать тебе причину, достаточно того, что мы с ним знаем о ней.
- Да и я знаю. Ты нагадала себе другого парня, да? Ну и дура!
- Если ты считаешь меня дурой, чего же тогда спрашиваешь о твоей судьбе? Что может сказать дура такой хитрющей женщине, как ты.
- Ладно уж, извини меня. Хоть я и «женщина», по твоим понятиям, но везде меня величают ещё девушкой.
- А за границей, даже родивших женщин, если она не замужем, называют «девушками». Так что я тоже не права, не сердись, пожалуй.
- Я думала, что спасу тебя от поездки к моряку, утаивая от Дикой гадалки эти деньги, но мама мне не разрешила это делать.
- Наконец-то она взялась тебя воспитывать! Я довольна, хотя думаю, что поздно. Но возможно я бы добровольно отказалась от тысячи, если бы была уверена, что ты передашь эти деньги Артёму назад. Или, на худой конец, его тёте, но ты же ведь не сделаешь этого? Верно?
- Что я дура? Моряк в деньгах купается, да и к «кузине» неважно отнёсся - будто я не девушка вовсе. Он ехал со мной в автобусе, однако «не заметил» меня - только расспрашивал у всех, где живёт в Чернянке красивая девушка, с вишнёвыми глазищами - дочь зоотехника.
- «Не заметил»? Какое горе! Но, возможно, он, в самом деле, влюблён в меня? И раз уж ехал в Чернянку, то и мысли его были обо мне?
- Наверное. Я в его голове не копалась.
- А жаль! Он очень интересный человек. Мы с ним почти всю дорогу проговорили. Он меня тоже отметил - видишь, хочет ещё встретиться. Но чувствую, что я его в Одессе уже не застану, так хоть с родственницей его похожу по городу. Решено! Я завтра же еду в Одессу.
- Напрасно ты рассчитываешь сразу уехать, достань сначала билет.
- Да-да, теперь я знаю, как летом трудно уехать к морю. Но всё равно, поеду за билетом в Херсон и возьму на ближайший поезд. И тебе спасибо за деньги - хоть одно благородное дело сделала.
- Ну, нет! Это я тебе «позолотила» руку, а ты открывай мою беду.
- Ты точно хочешь, чтобы я тебе всё сказала?
- Да! Я недавно гадала у цыганки, а теперь хочу проверить, попадёшь ли ты с ней в струю. Ой, прости, это тоже, наверное, не то слово?
- Не знаю, что тебе сказала цыганка - они ведь и соврут, за деньги - но я тебя не обрадую. Вот тут у тебя, сестричка, много гнусного скопилось, потому что ты много вреда людям делала - Реля показала чуть выше ложбинки, между грудями, у Веры. – И эта гнусность не даёт тебе дышать.
- Верно. У меня именно здесь чего-то давит, болит по ночам.
- Это все твои грехи скопились. Скажи спасибо, что отдала тысячу мне. Может, осенью врачи тебе помогут, а эти деньги, отданные честно, чуть-чуть отведут от тебя беду, как ты правильно заметила.
- Цыганка мне тоже сказала, что болезнь меня ждёт, - у Веры появились слёзы в уголках глаз. - Коварная болезнь - подчеркнула она.
- Сочувствую тебе, так как я отлежала прошлой осенью с травмой, и знаю, как плохо относятся, в больницах, к безденежным больным, за людей не считают. Но у тебя много денег на сберегательной книжке собранных, сама знаешь, каким путём - отдай их все врачам и медсёстрам, чтобы хорошо с тобой обращались - не так, как со мной.
- Ну, ты даёшь! Откуда у меня деньги? Ты предполагаешь, что я от жадности, хотела заныкать у тебя тысячу? Вот ты возьмёшь её, чтобы Одессу посмотреть, а я бы истратила её на лекарства.
- Вера, мне врать нельзя! У тебя есть деньги и не надо мне лапшу на уши вешать. Так что, прости, жалость к тебе у меня не возникла, ты выкрутишься с твоей хитростью и даже закончишь институт. Но, если опять так будешь вести себя, как до болезни, то она вновь прицепится к тебе, и с большей силой, чем сейчас.
- Ну, спасибо, сестра, ты меня обрадовала, конечно. – Насмешливо, не веря, процедила сквозь зубы старшая. - Но пошли кушать, а то у меня живот свело от твоих гаданий. Вот мамулька удивится, что я тебе деньги отдала.
- Почему удивится? Ты же сама сказала, что первый раз в нашей с тобой жизни, родительница не разрешила тебе их зажилить?
- Фу! Ты, книжница, тоже по-блатному умеешь шпрехать?  Помнишь ещё немецкий язык? - говорила старшая, открывая дверь в кухню.- Ну, мама, тысячу я отдала и Дикая наша, с радости, завтра уже собирается за билетом в Одессу. Но уедет ли – это большой вопрос!


                Г л а в а   19.

- Я тоже хочу в Одессу, - сказала Валентина, едва проглотив кусок. - Релечка, возьми и мне билет. Грошей много теперь у тебя, не то что в Каховке, где ты нам отказывала в лишнем мороженом.
- Правильно заметила, - отозвалась Реля, поражённая неожиданным, и немного дерзким предложением, - что «лишним» мороженым. Иначе вы, мои дорогие, хрипели бы сейчас как лошадки, которым натянули удила. И ещё неизвестно, смогли бы сейчас так живо командовать вашей бывшей нянькой, или стонали от болей в горле?
- А я что? Я тоже хочу в Одессу! - вскрикнула младшая Атаманша, будто не поняв о чём говорила Реля, чем ещё больше огорчила сестру: - «Только начни делать добро, как эти истинные Атаманши требуют ещё больше - ненасытные растут, почище, чем наша студентка. Мне надо отучить их от наглости - иначе они мне на шею сядут, хорошо помня, что я раньше жила ради них, и ради них же терпела издевательства мамы и Веры. Теперь, когда я свозила их в Каховку, должна как-то укротить их. Эти «требовалки» уже почти девушки - по крайней мере так себя преподносят, и пора им «уразуметь», что у меня есть своя жизнь, куда они не могут ворваться запросто, чтобы «руководить» бывшей няней. Атаманши видят, что теперь я взрослая, и получила свободу и не собираюсь ею жертвовать даже ради них. Всё, решено! Я еду одна!»
Но легко так думать, а на словах высказать затруднительно:
- Нельзя, девочки, - огорчилась Калерия. - Я поеду к незнакомой женщине, по приглашению Артёма – капитана дальнего плавания - с которым познакомилась в поезде.
- Ты тильки познаёмылась, а вжэ поидэшь? - открыла широко прекрасные, как бутоны, губки Лариса. Глаза её, похожие на большие сливы, тоже изумлённо расширились.
Релю всегда поражало, что у троих родных сестёр - Веру она решительно не причисляла к их «цыганскому племени» - губы были полные, но разных рисунков. Реля догадывалась, как догадываются все привлекательные девушки, что её губы тоже притягивают парней, но считала, что у Вали они еще красивее, чем у неё, а у маленькой «Атаманши»  губки - просто прелесть.

Заглядевшись на кукольное личико своей малышки-«поскрёбыша» девушка вспомнила, что мать даже не хотела кормить её при рождении:
- Родилась в голодный год - пусть умрёт! - приговорила дитя.
И если бы не Реля, Лариска бы умерла, но средняя уже знала, как выхаживать детей - недаром, к тому времени Вера уже звала её Чернавкой, но соседи говорили, что она - хорошая нянька - с чем соглашались даже родители. И эта «хорошая нянька», к моменту рождения Лары, уже больше года «выхаживала» Валю. И хотя она сильно устала с одной малышкой, после желания матери, чтобы четвертая их сестрёнка умерла, яростно возразила:
- Не много ли смертей в нашей семье?  Вы уже «убили» младенчика, который у вас родился, перед рождением любимой Геры, потому я буду выхаживать всех детей, которым вы «захотите дать жизнь». Потому что прежде, чем рожать, надо, как мне кажется, думать. Бог не потому дал этому дитю жизнь, чтобы вы могли вот так подло ею распоряжаться.
- Какая умная! - изумилась мать. - Тогда и ухаживай за этой малявкой, а в школу и в этом году не пойдёшь, тем более, что живём мы на хуторе и мне страшно оставаться одной с двумя малышками, ведь не в России или в Украине живём, а в Литве - с враждебными к «захватчикам», как они думают, людьми.
Калерия убежала тогда в лес и плакала, и не пошла в школу, куда рвалась её душа. Но она уже умела уже читать к тому времени, но не имела книг. А Герочка, которую в Литве, да и много позже ещё так называла мать, не давала ей своих учебников не то, чтобы почитать, но и посмотреть: - «Вот ещё, будешь портить мои книги, а мне их ещё отдавать, иначе не выдадут мне учебников на следующий год. Ведь с учебниками и тетрадями трудно после войны, если ты, живя в лесу, что-то знаешь об этом!» - издевалась старшая над Релей. Вот тогда-то средняя поняла, что, отказавшись от школы, она спасает жизнь сестрёнке. Возможно, мать подросшую Валю не  тронула бы, но Ларису уморила бы точно. Или отравила.
И какую же девочку спасла Реля!  Ляльку, как стали называть младшую Атаманшу в Украине, она считала самой красивой из них, троих - жаль лишь, что малышка была мала ростом, но это уже вина родительницы, что не захотела кормить «поскрёбышку» грудью. Но может малышка ещё вырастет, но губы её долго будут поражать людей своей формой раскрывающегося цветка. Жаль, лишь, что эти прелестные «бутончики», могли произносить каверзные слова не только матери или Вере, что было почти всегда справедливо, но и в Релину сторону, которая вырастила их с Валей - и обоих, не однажды, спасала от смертей, как в прямом, так и в переносном смысле.

Но сейчас Лариса своими детскими претензиями к бывшей няне дала пищу для злословия старшей сестре. Вера уже жалела, что так просто отдала тысячу сестре и подбоченилась руками:
- Да, я тоже удивляюсь, что Дикая наша, с бухты-барахты, как люди говорят, желает прокатиться в незнакомый ей город, к совершенно незнакомым людям, неизвестно для каких целей.
- Во-первых, для каких целей тебе прекрасно известно - исключительно, чтобы посмотреть чудо, которое я, как в песне, «вижу во сне». Во-вторых - и это ты хорошо знаешь, - Реля поднялась на носки ног, как балерина, чтобы громко «прошептать» это на ухо старшей, - я поеду не к «не знакомым» мне людям, а почти к «родным», потому что Артём отнёсся ко мне, как брат. Очень жалею, что он тебя за «родню» не принял, хотя ты ему, по крови, ближе, чем я.
- А я «жалею», - тихо прошептала Вера, склоняясь к средней сестре, - что ты Артёму «не родня», а было бы хорошо, если бы ею была - тогда бы он полюбил меня, а не твоё смуглое личико.
- В таком случае, - Реля снизила голос до шепота, - нам необходимо было родиться в обратном порядке, и все твои привилегии я бы делила между всеми сёстрами, не обманывая никого. Тогда, возможно, - добавила она чуть громче, - у нас семья была бы совершенно другая.
- О чём это вы спорите, девочки! - всполошилась мать, расслышав последние слова Калерии: - Садитесь за стол, помыв, разумеется, руки, а то какой пример вы подаёте младшим сестрёнкам, ссорясь. Они уж устали вас слушать, прибежали ко мне.
- Мы не ссоримся, мама, это у нас простой обмен мнениями, - посмеялась Вера, проходя в коридор, к умывальнику. - Уговорите Дикарку положить куда-нибудь грязные деньги и тоже руки помыть. А то она с деньгами за стол сядет – так обрадовалась им.
- Меня не надо уговаривать, - возразила Реля, и, вернувшись назад в комнату, где висела её «модная», как определи Атаманши, сумка, аккуратно сложила тысячу в «бумажник», который ей подарила Женя ещё в день рождения. Туда же положила и бумажку с адресом, который постаралась запомнить - на тот случай, если Вера у неё этот адрес украдёт - мало ли ей сестра с матерью гадостей делали. Делали гадости мать с Верой и вслед за ними ещё пристраивались не очень порядочные люди. Калерия живо вспомнила о несчастной, родившей потом больного ребёнка, Галине Ефимовне, своей любимой, на тот момент, учительнице. Реля любила и желала, женщине всего хорошего, а капризная учительница, как узнала девушка, три года спустя, запросто порвала её письмо. Уничтожила, вместо того, чтобы отдать адресату, не вскрывая.  Их плохие действия видела, принёсшая письмо почтальонка Раиса, ровесница Рели. Раиса не желающая учиться далее, после седьмого класса, но очень любящая развратную («свободную» как говорила сама гулёна) жизнь. И вот уже Рая, через несколько месяцев, пытается отнять у Калерии парня, только за то, что, по мнению разгульной девицы, Дикая не достойна была, чтобы её кто-то любил. А она, «давалка всем, кто не попросит» - так называли Раю её бывшие одноклассницы – она достойна была хорошего парня?  Вклинилась между Славой и Релей, развела их, а сама что получила? Лишь пощёчину, и, вероятно, не очень приятные слова, от Славы. И, спустя годы,  бывшая разносчица писем не смогла повторить те слова, хотя говорила она с Релей долго, когда, случайно, встретились на танцах, в Качкаровке. Реля ввернула распущенной девушке - от чего Раиса и не отпиралась - к каким неприятным последствиям может её привести неразумное поведение. Потому, что ясно видела - у Раисы не будет детей - о чём та, впоследствии,  пожалеет – это наказание ей за все гадости, сотворённые в молодые годы, людям.
Но даже сейчас Реле было больно вспоминать, что к ней не попало «непонятное» письмо от Веры Игнатьевны, которое, по предположению Раисы:- «Не выходило из стен школы. Я его отдала в руки твоей классной руководительницы, а она, при мне, вызвала твою сестру Веру, вот и думай, кто твоё письмо уничтожил, если оно к тебе не попало. Но и я, каюсь, получила на твоё имя два письма от Славы - он не знал, что вы уехали из Качкаровки, и писал тебе письма в стихах, да только их я тоже разорвала от злости, что это не мне письма».
И за эти письма болела душа у Рели. С гневом думала о Раисе:
-«Развела меня с моей первой любовью, как я тогда думала, с тем, чтобы меня обидеть, но сама себя не меньше наказала. Потому в прошлом году она «подлезла» ко мне, как возмутилась моя бывшая одноклассница, «растолкав всех локтями» с тем, чтоб рассказать, что письма, предназначенные только мне, бессовестно читают и уничтожают люди, мне враждебные и ненавидящие меня?  Я допускаю, что стихи Славы жгли, а, может, травили душу Раисы, не добившейся своего. Но как могла преподавательница уничтожить письмо своей коллеги - даже если бы эта беременная женщина не знала Веры Игнатьевны в лицо и не ведала о прекрасной душе бывшей дворянки, как это могла сделать Галина Ефимовна, которой я восхищалась, потому что она довольно легко носила ребёнка. Совсем не так, как ждала Валю и Ларису наша мать с недовольством, с упрёками отцу.  Как могла прекрасная, на мой взгляд, мать уничтожить крик израненной души другой женщины, потерявшей единственного сына? И почему Галина Ефимовна рвала в присутствии Веры? Зачем ей нужен свидетель? И не потому ли Вера стала встречаться с директором школы, чтоб «отомстить» якобы за меня Галине Ефимовне? Наша премудрая лиса могла это сделать, относя своё поведение на мой счёт, чтобы и вина лежала на мне. Не потому ли Вера сказала, что моя обидчица «отомщена», родив больного ребёнка. Наша красотка ещё не ведает, что и её «гулянки» несут и её ребёнку зло. Но почему дети расплачиваются за родителей? Правда, Вера, прежде чем родить должна, как роком, или судьбой ей предназначено, сильно переболеть. И хватит тебе, Калерия, даже думать об этих женщинах, а то навлечёшь их гнев на себя, который уже сыграл много раз в жизни злую шутку. Много раз, подумать страшно, я ходила по краю обрыва, из-за гадюк, к которым относилась мать. Разве не  матушка, год назад прятала от меня метрику, чтобы я не смогла получить паспорт да выбраться из дома, разве не испортила она мне тем самым аттестат, так как моя память – наверное, после болезни, когда я чуть не умерла, едва осознав, что Павла уже нет на земле – наверное, тогда я забыла где родилась. Да и Павел, когда приехал на октябрьские праздники, поразил моё воображение, что мы с ним встречались на этой земле не раз, но в других жизнях, даже в других веках. Он поразил тем, что узнал это через сны, которые вызвал у него врач, но я давно знала, через свои детские сны – дед Пушкин помог мне их увидеть – спасибо ему.  Но Павел, кажется, уже тогда знал о своей погибели. Но я-то предугадала его смерть ещё раньше! Где уж мне, пережив подобные встряски, было запомнить, что я родилась в Торопце? Я почему-то выбрала себе название получше - Великие Луки, про которые часто вспоминала мама в своих рассказах, тем самым внушая моей, надо признаться, не совсем земной голове, потому что я часто «витала» в облаках, невзирая даже на то, что мама, исподтишка, этим «пользовалась».  Но, видимо, есть силы на земле или в поднебесной империи, имеющие власть над тёмными силами, которые руководят мамой. А командует нашей родительницей не кто иной как верин отец - недаром я почувствовала холод, идущий от него, как раньше ощущала холод от матери и Веры. Не он ли, этот Люфер - как называет его мама, а Артём, на вокзале, назвал вполне украинским именем, кажется Остапом? Так не Люфер ли управлял мамиными поступками, заставляя её то мою метрику о рождении прятать, то уничтожать письма от отца, «заныкать», как сказала Лариса в Каховке, даже деньги, которые отец прислал мне в помощь, когда я полуголодная сдавала экзамены. Разумеется, я не поехала бы к отцу, но деньги его меня поддержали бы. Впрочем, что я? Тогда бы мне не встретились  «посланцы» от моих  иноплане-тян, не забывающих о девочке, которой как начали помогать в младенчестве. Так до сих пор не дают в могилу свалиться. И помогали гораздо лучше отца родного. Так что я не променяю их ни на какие деньги от папани. Может, это они отдали деньги, обязывающие меня ехать к отцу, который раньше сам издевался над «любимой», как он всех уверял дочерью, и давал изощрённо издеваться маме с Верой. Если так, тогда я ни разу не упрекну маму за то, что она деньги мои Вере отдала, но втайне я когда-то хотела, чтобы они подавились тем, что они у меня крали!  И, как мне кажется, уже начали «давиться». Получается, что я «спасаю» Веру-Геру от лишних болей, не отдав ей деньги Артёма. Артём! Я, кажется, не застану его в Одессе - что-то мне приснилось в Каховке, что пароход их же отчалил от берега - но зато хоть познакомлюсь с его тётей и похожу по чудо городу. Но хватит мне думать! Хватит! Головушка может лопнуть от этих мыслей - то приятных, то беспокойных»
Но как не думать? Реля, столько пережившая в своей жизни, даже если они жили в медвежьем углу – как, например, в Литве - не могла не думать, как бы себе не приказывала. Уйдя от одних мыслей, она сразу приходила к другим:- «Свято место пусто не бывает!»  Если она прогоняла от себя мысли об отце или деньгах его, которые у неё украли, то тут же возникали мысли о матери и Вере. Но и о них Реля не хотела думать, хотя старшая сестра польстила ей, что считает презираемую её когда-то «Чернавку» «провидицей», если даже за гаданием к ней обратилась. А Реля, раз уж ей из всей семьи удаётся видеть будущее во снах и немного наяву, благодаря мышлению, не  скрыла от, также не любимой ею студентки, что «подлейшую сестрицу» ждёт – может, перестанет обманывать студентов, преподавателей, и прочих мужчин, которые попались в Верины сети? Но, на пути у «больной» стоят ещё больницы - и бедные, которых Вера тоже обманет, доктора. Последних Реле почему-то не было жалко – наверное, потому, что они уже насолили ей, «безденежной», когда она, лёжа в больнице, просила их «сшить» сухожилья, а они отмахивались и не сделали того, что им Гиппократ завещал: - «Не навреди больному!» Навредили - оставили Релю хромать на неопределённое время, но она уже через боль старается ходить прямо. Даже Вера не заметила её редкой хромоты - а уж она-то дала бы понять об уродливости сестры. Или саму её прижимают боли так, что «рыжая тварь», как звал Веру отец, боится напомнить Реле об её травме? Впрочем, Вера уже не рыжая – наверное, раза три уже перекрасилась?
 
Вспомнив о травмах, девушка вновь огорчилась. Что же получается? Рвут одно её письмо, и она, почти при смерти, попадает в инфекционную больницу, где её спасает юноша, который потом, похоже, испарился, потому что выпрыгнул из окна и был таков. А когда его пыталась найти влюблённая в него врачиха, похожая на Анну Каренину - да и поведением похожа в эту бездумную женщину, то нигде не нашла и тихо помешалась из-за пропажи юноши.
Почтальон Раиса рвёт письма от Славы, и Реля также тяжело заболела тем летом, когда они уехали из Качкаровки. Тогда у неё с силой сжало голову, что она не могла три дня оторвать головы от подушки. А так как кроме неё некому было даже приготовить пищу, то Юлия Петровна привела ей врача в Меловом, где они поселились. Врач, осмотрев внимательно «больную» посоветовал немедленно положить её в больницу, на обследование. А то потеряете, мол, свою дочь, она больна, чем не на шутку, чем напугал родительницу. Реля поняла врача и мать так, что он боялся смерти молодой девицы - его бы судили, в те времена, когда считалось, что каждый человек «ценен», для Советского Союза, мать же, лишилась бы домработницы.
И, наверное, родительница выполнила бы предписание врача, потому что собралась в контору, чтобы вызвать медицинскую перевозку, если бы Калерия не остановила её:
- Не надо! Умру, так умру – значит, Бог хочет меня к себе взять, если в один год насылает на меня две такие болезни. Осенью не умерла, так он, по-видимому, хочет летом меня забрать. Не вызывайте машину, я никуда не поеду!  - Ей, в самом деле, хотелось умереть, потеряв Славу.
- Да кто тебя будет спрашивать? Поедешь, раз заболела. А о Боге твоём даже слышать не хочу! Нет его! – Юлия Петровна была раздражена, что останется без помощницы в новом селе.
- Стойте, мама! - Реля задержала мать уже у порога. - Бог есть, и он дал мне понять, что я могу встать и ходить.
- Можешь встать? Да я сама видела, как ты вставала, и падала у кровати, будто у тебя ноги ватные. А то бы я за врачом пошла, если бы не была уверена, что у тебя что-то серьёзное. Да и врач подтвердил. Чего бы он стал тревожиться о тебе, дурной, напрасно?!
- Мама, голова моя только что прошла! Вот я поднимаюсь с постели, вот встаю, правда ещё есть маленькое головокружение, но я пойду по комнате. Видите? Бог есть, и он меня спас. Сегодня же я пойду на Днепр, чтобы помыться его освежающими водами.
- Иди, иди! Может и утонешь? Похороним тебя - всё мне мороки не будет ездить к тебе в больницу. А то выдумала – заболеть летом, когда в деревне полно работы.
     - Мой Бог спас меня от больницы, а вас от лицемерных визитов, - Реля улыбнулась через боль.
     - У, гадина! Так ты притворялась? Теперь, даже если ты умирать станешь - за врачом  не пойду.
     - Успокойтесь, мама, я не притворялась, голова и сейчас болит. И за врачом для меня вам больше ходить не придётся. Кажется, я поняла, как самой лечить мои болячки.

     И она вылечила себя – пошла на речку и, невзирая на боль в голове, заплыла на середину, на самое быстрое течение: - «Если ты не пройдёшь, - мысленно обратилась к боли, - я утону, не смогу справиться с течением». И боль начала отступать. Не сразу, но когда Реля вернулась на берег и растянулась на песке, голова её прояснилась, стала лёгкой – будто не было в ней жуткой тяжести, из-за которой не хотелось жить. Девушка развеселилась и больше не думала о смерти.
 
     Калерия вздохнула, вспоминая этот случай - ничего она не поняла. Вот рвёт очередные письма, предназначенные ей уже мать, и травма не сразу, но догнала её в Симферополе. Получается, что рвут письма, прерывается какая-то связь, которая могла бы существовать между нею и теми людьми, которые принимают участие в её судьбе. Возможно, что получи Реля письма отца, она бы поехала к нему, и возможно, что тот человек, которого она ищет, находится в Ворошиловграде? Но этого не может быть! Уж это Реля предчувствовала без всяких снов - её возможный муж и отец видимого ею во сне сына живёт в Симферополе - а то, что они ещё не встретились, возможно, рано. Но судьба подкинула ей денег, чтобы она, до рождения сына, сумела узнать много любопытного, увидеть красивые города - не только Одессу. На тысячу рублей она объедет половину Крыма, а потому не должна брать с собой сестрёнок: вполне возможно, она этот её первый отпуск проведёт в путешествиях, и не заедет в Чернянку, возвращаясь в Симферополь. А Атаманши останутся со стонущей да вздыхающей Верой.  Уж она, перед «малявками» не будет так ломаться, как перед презираемой «Чернавкой», пытаясь обмануть её и присвоить, подаренные Артёмом,  деньги.
Девушка вскинула голову: быть может, сейчас, отвоевав у жаднюги студентки тысячу, предназначенную не Вере, она прервёт гнусную цепь злодеяний против неё, которая тянется с самого дня рождения Рели, и если она сделала сегодня первый шаг, то, как укрепить его?
     -«Впрочем, я «первый» шаг сделала в прошлом году, когда ушла из дома мамы, тем самым лишив её возможности как бы то не было вредить нелюбимой дочери. И лишившись такой возможности, мама заболела – это как подсказка мне, что родная наша - вампирша и питается соками тех, кто не сопротивляется её злой воле. Но я, как мне кажется, довольно сильно сопротивлялась и своим добром оставила жить на земле Валюшу с Лялькой, за что они, может, поблагодарят меня, если мама им расскажет об этом. А, может, станут дерзить, если у них появится рвачество, как у мамы с Верой. Девчонки могут такими стать - есть предпосылки, что меня поразило бы настолько, что я бы перестала приезжать сюда, даже в отпуск. А как их сделать другими, живя в стороне от них?  Но и здесь живя, не могла бы я их удержать от плохих поступков - характеры Атаманш почти сложились и не зря их, ещё до Чернянки, прозвали так.  Все прозвища на Украине дают пронзительные и чёткие, которые, как будто определяют всю жизнь людей. Вот лишь Вере, кроме её отчима, никто не давал прозвищ, потому, что она какая-то скользкая, вялая.  Её, попросту, не за что ухватить, несмотря на то, что мамина «красавица» мечтала стать артисткой. Но видно ничего такого артистического, кроме хитрости, да накладных ресниц у неё нет. Хотела бы я знать, какой Веру увидел Артём? Наверное, со стёртым гримом от пота и, разумеется, без красок и пудры на лице. Ведь ехать в поезде, а затем в автобусе со всеми этими «украшениями» довольно неудобно. Но что это я думаю о Вере? Меньше всего я должна волноваться о мучителях моих. Пусть их жизнь наказывает за злодеяния, а не я. Разумеется, жалко, что мама чуть было не умерла весной, и её терзал рыжеволосый чёрт, но почему она такой неразборчивой была в молодости, что разная дрянь к ней прилипала? Но как рассказывает мама, что уж она «не подпускала» к себе «всякую шушеру». Но видно была - наказана этим мужчиной за «гордость», как полагает мама, а я думаю за плохие дела, которые она совершала не только по отношению меня, или Вали с Ларисой, пока они были маленькие. Вот ей всё это отлилось почти смертью весной. Ох, как мама испугалась! Поехала меня встречать, чего бы никогда не сделала, не будь этого сна. А может её на  «подвиг» подвинул  Люфер? Какой мерзкий мужик, что во сне, что наяву! Вера, я предвижу, на него будет походить в среднем возрасте. Вот бы краса мамы сейчас смогла увидеть своего батю - три дня бы отплёвывалась».


            Продолжение   >>>  http://proza.ru/2009/04/12/680

                Риолетта Карпекина