Гук любила Чека и компот из сухофруктов,
никогда не слышала звонки телефона
и неделями не выходила из дома.
Ни разу не трогала помадой губы
и не смотрела в потолок во время любви.
Наблюдала за искажениями родного лица,
оглядываясь или снизу, как получится.
А ночью молча разговаривала со спящим Чеком.
Утром он помнил всё – до буквы.
Родители сперва говорили – приглядись к нормальным парням,
позже завели песню с мотивом – когда вы уже поженитесь.
Своим Чек сказал бы – отъебитесь, но Гуковым терпеливо объяснял,
что, мол, ненависть к госучреждениям у обоих - целая фобия.
Однако после института сменил мартенсы на мокасины
и стал учиться карабкаться по перекладинам карьерной лестницы.
Дурацкий яппи, – смеялась Гук.
Какие деньги, – удивлялась позже. –
Книги в библиотеке дают бесплатно, а в магазинах
можно класть глазированные сырки в карманы, яблоки прятать в капюшонах.
Гук тянула носом, но не узнавала –
Чек пах не революционным, а корпоративным духом.
Больше не насвистывал «Умри, капитализм»
Трёх топоров Бакунина, только гимн компании.
Гук задыхалась от избытка вещей, алела висками в припадках аллергии,
но Чек больше не мог засыпать в пустых стенах.
Гук сбежала из дома, чего не делала с четырнадцати.
Конечно же, забыла телефон и тёплые носки
и адрес решила наизусть не запоминать.
Шаталась по городу и его вокзалам.
Наверное, мигала глазами о помощи –
раз уж Бомж пригласил её в теплотрассу.
Там они лежали рядом и курили дуэтом.
Бомж – папиросу, а Гук – веточку, понарошку.
Новый знакомый оказался поэтом,
читал стихи, пропитанные сивухой и смазкой неподмытых женщин.
Рефреном их было, что
шекспировские страсти -
гадость.
Утром Гук была поражена, что её не съели,
и от удивления осталась жить с Бомжом.
Наконец-то завела собак – целую свору, все окрестные – были её.
Они приносили Гук с помоек скальпированных кукол и фантики от конфет,
а после – как она прочитала им Джека Лондона вслух – выброшенные книги.
Молотили хвостами, в холод обкладывали ее тело и грели.
Вечером приходил Бомж, кормил Гук – как птенца – рот в рот
и между строк несвежих газет писал посвящённые ей стихи.
Гук хотела помыться,
но в городской бассейн её больше не пускали.
Она стала похожа на своего Бомжа –
волосами и пятками. И была очень красивая.
Часто предлагала Бомжу поджечь свалки,
выкурить жителей из города – для их же блага.
Велела ему не сдавать пустые бутылки,
а приносить ей – смешивать коктейль Молотова.
Был ещё план затягивать детей к ним под землю –
чтобы воспитать их хорошими ребятами.
Бомж в ответ на это гладил Гук по голове
и дарил бусы из черешневых косточек.
Гук сердилась и кричала, что он напоминает ей Чека,
а это очень-очень скверно и может плохо кончиться.
Тогда Бомж бросил свой вокзально-бутылочный бизнес.
Оставался с Гук целыми сутками, даже на поэзию не отвлекаясь.
Дворняги приносили им кости,
но Гук была веганом, а Бомж не ел из солидарности.
Гук умерла первая – её было очень мало.
Бомж позже – от нежности,
увидев, какая она
стала умиротворенная.