Байки старого учителя.
Долговязый и нескладный, добродушный, как все большие или высокие люди, чувствующие своё несколько необычное положение, Семен был в классе объектом подшучиваний, но не насмешек, приставаний, но не злых, подкалываний, но не обидных.
Обычно в этом изощрялся Сережа Нагон, конечно же, его прозвище было - наган, маленький, юркий, быстрый. Они всегда ходили вместе, а на моих уроках физической культуры не было большего развлечения для класса, когда Сережа подшучивал над нескладностью и неловкостью друга при исполнении каких-либо упражнений, непременно помогая ему при этом. Класс беззлобно смеялся, шутил Сергей, надо признаться, всегда остроумно, а Семен ворчливо бубнил, предлагая насмешнику самому выполнить это, что тот исполнял с легкостью.
Я всегда впускал ребят в зал до звонка, чтобы они немного порезвились, "выпустили пар", по их выражению. Кто-то хватал баскетбольный мяч, кто-то скакалки, гантели, кто-то обручи,- в моду тогда вошло вращение их на талии - "хула-хуп" - это особенно увлекало девочек, всё, что находилось в зале шло в ход. Я наблюдал за ребятами и отмечал, кто как двигается, за их координацией, ловкостью, точностью, чтобы потом в уроке уделять внимание индивидуальному устранению отмеченных недостатков, о чем им, конечно же, не говорил.
У меня с ребятами была договоренность: по звонку быстро строиться для начала урока, уложив все спортивые снаряды на место. До сих пор удивляюсь как им удавалось это сделать так быстро. Последним, конечно, занимал своё место Семен. Он стоял первым, и когда бежал мимо Сергея на свой правый фланг, то неизменно слышал от него что-нибудь вроде:
-Сёма! Уже урок кончается, а ты только строишься!
Семен, делая вид, что сердито огрызается, бубнил что-то в ответ. Жестом руки я их успокаивал и начинал урок.
Я видел, что ему трудно управляться со своими длинными конечностями, хотя он всегда очень старался. Однажды он подошел ко мне после урока и попросил дать ему упражнения для развития силы. -Чего? - поинтересовался я. - Всего! Вы же видите, что я отстаю от ребят!
-Я то вижу. Хорошо, что ты это увидел и понял. Ты прежде всего отстаешь от себя. Ты слышал такое слово - "Акселерация?" Семен усмехнулся моему, как ему показалось, неверию в его образованность.
- Так я и есть акселерат!
- Правильно! Ты молодец, что решил преодолеть это физиологическое явление /я решил с ним разговаривать по-взрослому/, я тебе всё сделаю, только извини, сейчас мне некогда больше говорить, перемена маленькая, а мне надо успеть еще выставить оценки и поменять журнал. Беги переодеваться, а то опоздаешь на следующий урок. Какой сейчас у тебя, кстати?
- Математика! - выкрикнул он с ужасом, убегая в раздевалку, хотя в голосе слышался смех. Надеюсь он успел вскочить в класс раньше прихода "математички" /Обычно так ребята называют "учителя математики"/. Исключение составляют те, кого они уважают и зовут по имени, иногда снисходя до отчества, но это надо заслужить. Достаточно было кому-то опоздать на несколько секунд, как она, прежде чем разрешить ему пройти на своё место, несколько минут, держа у дверей, рассказывала о пагубности опозданий, начиная с урока и до событий мирового масштаба. А потом, как бы спохватившись, что время урока идет, иезуитски - выражение ребят - заключала:
-Ну, раз ты уже здесь, пожалуйста, к доске. Поделись с нами знаниями в алгебре или геометрии /в зависимости какой урок был по расписанию/ И продолжала вынимать душу при помощи математики. Но свой предмет она знала хорошо и дети её терпели, хотя чуть боялись.
Назавтра я дежурил в вестибюле школы, встречая ребят, наблюдая за порядом, сменой обуви уличной на школьную, перемещением потоков старшеклассников и малышей от гардероба в классы, едва успевая отвечать на приветствия старших, раскланиваться с родителями малышей, сопровождающих своих чад и помогающих им раздеться.
Появился Семен в сопровождении верного Сергея. Оба выбрали место на скамье, поменяли обувь, повесили мешки с уличной на вешалку. Подошли поздороваться. Семен несколько раз прошел мимо меня, лавируя между ребятами, делая вид, что кого-то ищет или ждет. Я видел, что ему хочется спросить о своей просьбе, но он боится, что я посчитаю его обращение за напоминание об обещанном, о чем я забыл, и ему станет неловко за меня.
-Ах ты, негодяй! -улыбнулся я, отвернувшись. Подождал пока он уныло стал подниматься по лестнице на второй этаж и окликнул его.
-Семен! У тебя сколько сегодня уроков?
-Шесть!
-И у меня шесть. Зайди после уроков ко мне. Поговорим. -И не удержался, чтобы шутливо не укорить:
-А ты ведь подумал, что я забыл?
-Да, Вы забудете, - расплылся он в улыбке,- Ну я побегу!
-Беги.
- Он повернулся, в два прыжка преодолел оставшиеся ступеньки и скрылся в коридоре. -Какая у этого пацана приятная, смущенно-хитроватая улыбка, отметил я.
После уроков я отдал ему стопку напечатанных листков с упражнениями и методическими указаниями к ним. Я над ними трудился весь вечер, но делал это "с чувством глубокага удавлетворения", как любил говорить "Наш дорогой Леонид Ильич". Вот это я действительно забыл, но "Вы забудете!" Семена мгновенно перенесло меня в лес, в палаточный лагерь КМЛ - Комсомольско-Молодежный лагерь 226 /моей/ школы Фрунзенского района Ленинграда,- был такой город на месте нынешнего Санкт-Петербурга. Этот лагерь располагался в Сосновской области, на территории совхоза "Гражданский", на полях которого десант школьников в составе 40 учеников и 2-х учителей в течение 30 дней проявляли чудеса трудового героизма на ниве сельского хозяйства. Это действо называлось "5-я трудовая четверть!" /Филологи! Расшифруйте, я не берусь/ и было выдумкой очередного реформатора от образования, который сам не доучился, а посему решал как и чему учить. Может я заблуждаюсь, но в это время года уже все было посеяно,- здесь мы помочь не могли, еще ничего не взошло,- и здесь нам даже полоть было нечего. Тем более ничего не выросло,- и убирать было нечего. Извините! Было чего! Были поля, на которых ничего нельзя было делать из-за обилия валунов, камней, которые "пёрли" из земли, как мне объяснил бригадир Дядя Гоша, под влиянием центробежной силы Земли, которые в несметных количествах убирали каждый год, но они появлялись снова и снова. Осмотрев предложенный фронт работ, я заявил дяде Гоше, что отвечаю "за жизнь и здоровье вверенных мне детей" - под такой формулировкой в приказе Исполкома Райсовета я ежегодно расписывался перед Общественной комиссией, милостиво разрешавшей директору школы послать меня Начальником КМЛ /что это такое я уже пояснял/ А посему, дорогой дядя Гоша, мои хрупкие девочки, которым предстоит в будущем стать мамами, мои тонкие, юные мальчики, среди которых я не обнаружил ни одного Геракла, а акселератов в избытке, даже не увидят этих камней, не то, что подойдут к ним, с целью удалить их для свободного прохождения сельхозтехники. Дядя Гоша заскучал. Мне стало жаль старика и мы порешили, что он в помощь дает телегу плюс одну лошадиную силу с телегой, а я вызываю добровольцев из пацанов, с условием: к одному камню подходить отрядом не менее четырех единиц. В качестве начальника КМЛ я создал условия максимально приближенные к зоне отдыха. Чего стоит только 5-разовое питание, но готовить надо было самим. Бригада самодеятельных поваров менялась ежедневно, чтобы все вкусили прелесть приготовления пищи для своих товарищей на очаге, сложенном из кирпичей, привезенных из города. Очаг топился дровами, их собирали в лесу. В распорядке дня был важный пункт: "Час дров!" неукоснительно всеми соблюдавшийся после "Тихого часа" протяженностью 2 часа, после сытного обеда. /Ах, как спится в хвойном лесу городским детям/ Но, "Час дров" - это святое! Дров надо было очень много. Для приготовления пищи, для ежевечерних посиделок вокруг костра, для ночных дежурных - ребята настояли на том, что они должны нести охрану лагеря /как я не люблю это слово, хорошее дело так не назовут, а у нас было хорошее/ ночью и я уступил, дав им возможность самим - у нас было "самоуправление" /под моим присмотром/ распределять вахты по два человека по два часа. Дежурные всю ночь поддерживали огонь.
Лесничество, на территории которого мы находились, разрешило нам в неограниченном количестве собирать сушняк, обламывать нижние сучья у сосен, достигавшие, порой, внушительных размеров, но ни в коем случае ничего не рубить и не пилить! Все на поиски разбредались по лесу. Сигнал на окончание работы подавался ударами в металлический колесный диск, притащенный ребятами из совхозной мастерской.
Когда все уже сложили свою добычу в специально отведенном месте, через кусты с трудом продрался Сережа, неся на плече огромный сук, тонкий конец которого волочился по земле. Войдя на территорию лагеря, увидев, что на него обратили внимание, он небрежно сбросил его с плеча и стал отряхиваться от приставшего к рубашке лесного сора. За ним на поляну вышел Семен, неся тоненький прутик, изображая крайнюю степень изнеможения. Он рухнул рядом с грудой сушняка, закатил глаза и простонал:
-Где я!? Люди! Воды!
Было понятно, что этот сук они притащили вдвоем, судя по его размерам с трудом, а этот спектакль договорились исполнить перед самым своим появлением на публике. Но! Ребята включились в игру. Быстро притащили два ведра воды из ручья и, приводя его в чувство, облили с ног до головы. Шутники на подобную реакцию не расчитывали, я тоже. Под Ленинградом вечера прохладные, тем более, что наши палатки стояли в 150 м. от чудесного озера и от воды тянуло свежестью, поэтому я послал Семена переодеться в сухое.Но забава, затеянная друзьями, не закончилась, а как-то продолжилась сама собой. Когда ребята, помывшись после работы стали подходить к "кухне" за полдником, с богатым выбором: кружка молока, какао, оставшееся от завтрака, кисель - от обеда и кусок хлеба со сгущенкой, пряник, печенье, то я Семена, направлявшегося за своей порцией, перехватил по дороге, бережно усадил на пень со словами: - Сиди, пожалуйста, я сейчас,- подошел к раздатчикам, вежливо попросил у ожидающих разрешения получить без очереди:- Для Семена! - Для Семена! О! - прошелестело по поляне. Девочки расступились и сделали книксен, мальчики расступились с реверансом, разметая воображаемыми шляпами щепки и иголки на земле. Большую кружку молока и кусок черного хлеба, политого сгущенным молоком /в то время большим дефицитом в городе/ мне поставили на поднос, который я, ступая на носочках, отнес Семену. Он величествено принял поднесенное и кивком головы отпустил меня. Я смог заняться текущими делами, а ребята, что называется, "задолбали" его. Краем глаза, составляя отчеты, меню, подписывая наряды на работу с активом КМЛ, я видел, что с него гоняли комаров, поднимали ему руку, видя, что он хочет почесаться, держали ему гитару - он учился играть - дергали струны, чтобы он не утруждался и, в конце концов, так допекли его, что он, когда все собирались перед ужином на вечернее купание, набрал в кострище золы, рухнул на колени и, посыпая пеплом голову, обращаясь ко мне и ребятам возопил... -Простите, я больше не буду!
Я положил ему руку на голову, вспоминая как производится отпущение грехов, не вспомнил, да и некогда было,- повара кричали, что ужин перестоится,- просто спросил:
- Простим? - ребята были великодушны. Семен вскочил на ноги. Я продолжил:
- Кто первый добежит до озера.. -все замерли,- Тот первым войдет в воду - закончил я.
- И всё? - деланно огорчился Кирилл, Кирюша, мой лучший игрок в сборной школы по ручному мячу, справедливый до, не знаю даже чего. На 25 летие школы он, капитан милиции, сотрудник ОБХСС - отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности, выспросив меня о моей жизни, скупо рассказал о себе. Он был в штатском. На мой вопрос - нравится ли ему его работа, сказал с горечью, что я помню до сих пор.
- Я хочу уходить в адвокаты или юрист-консульты.
- ???
- Вы знаете, сейчас бывают дела, когда какой-нибудь бабульке /так и сказал/ по закону надо срок давать, а по совести ползарплаты своей отдать было бы справедливей.
А тогда Кирюша проканючил: - И всё?
Я был милостив: - Хорошо! И два ужина!
- Ура! - взвыл он на весь лес и кинулся к озеру. Конечно, он был первым, хотя и не был обжорой, а потом, второе мог получить каждый. Слава Богу!
После окончания трудовой "пятой четверти" у меня был отпуск. Затем новый учебный год. Последний у класса Семена. Получилось так, что я с мальчишками работал меньше. Моя коллега, маленькая упитанная женщина, упросила меня работать с группой девочек,- класс делился на две подгруппы по полу,- поскольку ей не под силу было страховать и помогать девочкам, переросшим её по всем статьям, при работе на гимнастических снарядах, а своих мальчишек я научил всем приемам взаимопомощи и страховки. Ей, назовём её Татьяна Л., оставалось только наблюдать, покрикивая, чтобы показать своё участие в нашем уроке. Педагогическая этика не позволяет мне сказать больше, но и этого достаточно. Мальчики могли обходиться без неё, работая с групповодами, назначаемыми мною из числа наиболее подготовленных, которым я полностью доверял. Я, конечно, держал их в поле зрения и при необходимости вмешивался, но таких случаев было мало. А девочек надо было "подсадить" на снаряд - верхнюю жердь разновысоких брусьев - помочь выполнить все движения наверху, обеспечить правильный и надежный соскок, порою ловя их на руки.
В сборные команды школы по видам спорта Семен не входил и общения с ним было немного. Меня радовало, что он менялся внешне: выпрямился, развернулись плечи, заметно окреп. Я эти изменения относил на взросление, возмужание возрастное, хотелось думать, что те, мои листки сыграли какую-то роль.
Как-то незаметно подошел выпуск. Торжественный последний звонок. Весёлый "капустник," устраиваемый выпускниками,- бесподобно красивыми девушками и юношами, перед получением аттестатов. Как я помню, ни один из многих и многих таких торжественных актов не мог пройти по намеченному плану,- девочки начинали плакать в середине поздравлений, приготовленных ими нам, учителям. Учительницы тоже. Юноши напускали на себя притворную серьезность и хмурились, чтобы не последовать примеру одноклассниц.
Коллега, сидящая рядом, наклонилась ко мне, промокая слёзы:
- Вот делаю 25 выпуск, а никак не могу привыкнуть!
А как же можно привыкнуть к тому, что человечек, пришедший к тебе в 7, а то и в 6 лет, приходящий в школу ежедневно 10,9,8 лет, а к тебе на уроки два раза в неделю, иногда еще 2 раза на спортивную секцию, превратившийся на твоих глазах во взрослого человека, которого ты учил, образовывал, направлял, воспитывал, /да, и воспитывал/ завтра уже не придёт. Наши дети уходят в другую жизнь. Сначала они забегают к любимым учителям поделиться своими радостями, рассказать куда поступили, как идет учеба в ВУЗах, потом жизнь затягивает и не все могут появиться на вечерах встречи раз в пять лет.
А сейчас аттестаты вручены, учителя с большими охапками цветов, окружены своими "любимчиками". Разговоры, разговоры. Делятся своими планами, о которых нам известно давно из доверительных рассказов.
Семен мне рассказал, что его мама, профессор Ленинградского Университета, усиленно зовет его к себе, обещая помощь, но он,- Семен оглянулся,- не слышит ли кто-то наш разговор,- не верит, что возьмут, даже не взирая на уважаемого профессора. Он знал несколько примеров, подтверждающих его сомнения. Подошли другие ребята и разговор изменил русло. Мы распрощались.
Прошло несколько лет!
Кончился учебный день и я, оглядев зал - все ли в порядке, собирался уходить, когда распахнулась дверь и вошел молодой мужчина. Выше меня на голову,- а я не маленький,- широкий в плечах, с молодцеватой осанкой, но, главное, со знакомой стеснительной улыбкой.
- Семен!? -сразу узнал я.
- Семен - подтвердил он, делая несмелое движение рукой, как бы желая протянуть её, но помня, что руку подает старший, слегка замялся. Я пожал ему руку, "железную" по ощущению. Мы присели прямо в зале. Семен осведомился о моем здоровье, о работе, о новых ребятах, не допекают ли меня, как они в свое время. Я отчитался по полной программе.
Наступил мой черёд.
-А как ты? Где? Чем занимаешься? Я слышал ты поступил в Политех?
-Нет, - он засмеялся,- я служу в армии.
Только тут я обратил внимание на его одежду: темно-зеленая рубашка из добротного материала с напуском на брюки такого же материала и цвета. Темнокоричневые ботинки на толстой подошве с высокой шнуровкой.
-Это в каких же войсках, я такой формы не видел?
-А я служу в Израильской Армии,- спокойно и с достоинством ответил Семен.
У меня отвисла челюсть /Слава Богу в переносном смысле/
-А как же ...? Он поймал мою мысль и продолжил:
-Университет? Мне помнится, что Вы на выпускном вечере советовали не тратить время даже на попытку.
-Не забыл?
-Да, тут забудешь! - И он заразительно засмеялся. Я тоже.
-Семен, ты о чём?
-А Вы о чём?
-Я первый спросил. У нас начинался чисто еврейский разговор.
-Ну, ладно, раз так. Я так часто вспоминал тот прутик, на учениях, в пустыне, бегом волоча на себе... что не скажу, даже Вам. Военная тайна.
-Сёма! - захотелось назвать его именно так,- а ведь я вспомнил то же самое. Ну, а по порядку?
-По порядку?! Мамины коллеги по работе, знавшие меня,- они приходили к нам домой на различные семейные торжества, я бывал у мамы на кафедре,- сказали ей, чтобы мы не валяли дурака. Открыли глаза на то, что происходит в стране и, особенно, в Ленинграде, колыбели революции. Об этом разговоре я узнал много позднее, а тогда мама, придя домой, посадила меня рядом на диван, дотянулась до моей головы,- мама у меня маленькая, было видно, что ему приятно говорить о ней,- и гладя как маленького по волосам, полувопросительно жалобно спросила,- Сёмушка,- она до сих пор зовет меня так, как отец. Семен прервал рассказ, поднял глаза к потолку, закрыл их и пошевелил губами. Я понял, что он на иврите помянул его.
-Мама продолжила: может мы пойдем в инженеры? В Политехническом друзья обещали дать гарантию. Университет не для тебя. Мама заплакала и я стал её успокаивать. Пойдём!
-Я поступил в Политех, вот откуда до Вас дошли сведения об этом. Да, было. Хорошо закончил 1 курс, а в середине второго, как только мне исполнилось 18 лет, я собрал все необходимые документы и отправился в "Сохнут", чтоб меня отправили в Израиль. Здесь,- он коротким жестом указал вниз - вперед,- я уже дышать не мог. Мама со мной тогда не смогла поехать:-"середина года, мои студенты, бабушка старенькая, долг преподавательский!" Её даже с работы из-за меня не выгнали. Забыли, наверное?
В Израиле я сразу стал узнавать как пойти в Армию. Служу хорошо, отпуск получил на 10 дней, использовал для поездки на Родину. 4 дня решил посвятить родным здесь, навестить друзей, вот Вас захотел повидать и себя показать,- Семен оглядел зал. За последнее время шефы сварили 12 подвесных перекладин для подтягивания.
- А мы, помнится, ждали очередь на подтягивания, теряли время, а сейчас сразу 12 человек могут подойти.
-Можно? - Он встал, подошел к перекладине и лихо, с шиком подтянулся несколько раз.
-А помните, как я извивался всем телом, подтягиваясь с помощью Сережки 2-3 раза? Ребята ржали.
-Нет, Семен! Не помню. Не было этого. Я вижу какой ты сейчас. Вижу, у тебя проблем с физическим развитием нет?
-Спасибо Вам! Я с тех Ваших листочков время не терял. Понял, что нельзя оставаться таким размазней. К Вашим упражнениям отнесся очень серьезно, вдобавок пошел в платную секцию карате, их много тогда расплодилось при ЖЭКах, продолжил в институте Политехе, здесь, "накачался", так что в Армии Обороны Израиля я был не последним. Да и высокая цель, понимание задач, поставленных перед каждым солдатом Армии Обороны не позволяет расслабляться.
Семен стал прощаться. Я смотрел на могучего парня, наследника воинов Маккавеев, а видел внутренним зрением того долговязого, нескладного увальня, каким он был несколько лет назад, и радовался переменам, происшедшим в его духовном и физическом развитии. Пожелал ему успехов во всём.
Он обещал зайти перед отъездом. Заходил. Мне передали, что он искал меня, а я в тот день был вызван с уроков в Исполком Райсовета для утверждения начальником очередного КМЛ на текущий год. Бессмысленное и длинное мероприятие.
Семен торопился и ждать не смог.