Администрация Признера вспомнила, наконец, о национальной безопасности России. Вернее, об одном из главных ее факторов – о духовности. Вспомнили чиновники и о местной интеллигенции.
В органном зале яблоку негде было упасть! В добровольно-принудительном порядке сюда согнали 400 представителей городского культурного фронта. Бедный органный зал! Кого только не приходилось принимать ему все эти годы в своих стенах, кого только не доводилось видеть и слышать! Здесь умничали и сотрясали воздух «левые» и «правые», свои и чужие, казаки и патриоты, местные и заезжие космополиты, общественники всех мастей и калибров, пацифисты, анархисты. Не хватало, разве что «пофигистов» - чиновников из краевой и городской администраций. Главному Залу официозов с бесконечной говорильней впору присваивать звание Академического.
… Пока интеллигенция интеллигентно рассаживалась, по залу плыла скорбная органная музыка. Складывалось впечатление, что всех этих людей, можно сказать, цвет города, пригласили с одной-единственной целью: отпевать в их лице всю местную интеллигенцию с обанкротившейся вконец культурой.
Губернатор Рвачев осчастливил разношерстное представительное собрание приветственным Обращением.
Первым выступил Признер. Докладчик в безнравственности и бездуховности современного общества обвинил всех: и своих, и чужих. Чужих – в большей степени: это ВТО, Евросоюз вместе со всей Европой, проще говоря, вражеский Запад, а также свои вредители, вскормленные антинародным режимом: Горбачев, Ельцин, Чубайс, Гайдар... Все они способствовали тому, чтобы мы так сегодня жили - безнравственно и бездуховно: «сидели на игле», спивались и медленно умирали в наркотическом угаре, болели всеми на свете болезнями. Еще - становились беженцами, бомжами, проститутками… Словом, на страну медленно, но верно, опускаются сумерки бескультурья. Их сгущает американский кинопрокат, неразборчивое отечественное телевидение, всевозможные развлекательные учреждения, современная массовая «литература» и «искусство». Они вносят свою лепту в развращение российского народа. Это и многое другое говорит о плановом и всестороннем отчуждении его от культуры.
Всеми возможными способами и средствами российскому населению навязываются чуждые русскому человеку западные, в большей степени американские, жизненные ценности и образ поведения. Это деньги. Это богатство, комфорт, вседозволенность. Но мы не американцы и никогда не станем ими. У нас свои духовно-нравственные идеалы, своя ментальность, православная вера, язык, богатейшая культура, священная история, жизненные ценности, выработанные многими веками и сотнями поколений людей. Словом, у нас все свое!
Посторонний человек, случайно оказавшийся в зале, подумал бы ненароком, что в городе уже во всю хозяйничают американские оккупационные войска, навязывая чуждый его жителям образ жизни и даже мыслей: насильно заставляют денно и нощно смотреть на телеэкранах и в кинотеатрах американские боевики, напичканные сценами убийств, насилия, разврата, секса и террора. Слушать тяжелый рок, попсу, ходить в игорные заведения и подпольные публичные дома, кутить в барах и ресторанах, давать и брать взятки, разворовывать казну. А также, покупать руководящие должности, чины и званья. Направо и налево торговать дипломами о высшем образовании, оружием и боеприпасами со складов воинских частей, разбазаривать муниципальные земли и сельхозугодья. Кресла чиновников сегодня напоминают торговые лотки по распродаже народного достояния, равно как и народного доверия.
- Это с легкой руки недругов некогда великой и могучей России, - продолжал докладчик, - в стране целенаправленно разрушается семья. Идет массированная пропаганда семейного разврата в средствах массовой информации: особенно электронных. Это ведет к росту числа разводов, неполных семей. Наиболее восприимчивыми к негативным воздействиям, присущим «обществу потребления», оказались дети, подростки, молодежь»…
…Мрачными тонами рисовал российскую действительность последователь «вечно живого» ленинского учения. Его речь была сродни «плача Ярославны». Речь его даже не плакала, она – рыдала. По глубокому убеждению оратора, демократизация общества привела к незащищенности сознания советского человека от целенаправленных идеологических акций, осуществляемых западным миром. « … Две вечных подруги – бездуховность и безнравственность, проникшие во все поры нашего общественного организма – это последствия экономической и идеологической интервенции. Плачевный итог нашествия «массовой культуры» Запада. На пятки чужеродной гибельной культуры наступают - всемирная интеграция, западные инвестиции и еще черт знает что! Проще говоря, исконно русскую, славянскую духовность нагло вытесняет западная бездуховность. А это - душевная пустота, врожденное равнодушие, капиталистический индивидуализм, пассивность и полное безразличие. Сей прискорбный факт негативно влияет на морально-душевное состояние граждан, деморализует их. Народные массы, некогда самые организованные, самые послушные, самые жизнерадостные и веселые во всем мире, без преувеличения, пламенные, горячие сердца, готовые по первому свисту партии перевернуть весь мир, сегодня живут, как сонные мухи. Буквально спят на ходу. И ничем их не проймешь! Хоть конец света объяви! На глазах падает сопротивляемость внешним негативным воздействиям, прогрессирует политическая инфантильность. От бездействия, ставшего нормой жизни, люди жиреют, хиреют, стареют и умирают».
Зал взорвался аплодисментами. То ли потому, что жиреют и хиреют, то ли оттого, что стареют и умирают. То ли от вместе взятого!
Заядлый театрал, всю жизнь проживший в этом далеко не театральном городе, и состарившийся до 90 лет за всемирной театральной энциклопедией в сто томов, под собственные аплодисменты трижды выкрикнул «Браво!» Артисты драматического театра вместе с главным режиссером со всех сторон зашикали на любителя. В ответ театрал фальцетом крикнул «Бис!» Теперь докладчику зааплодировал президиум.
Духовно-нравственный кризис Признер сравнил с внешне незаметной, но тяжелой болезнью, которая все время прогрессирует в народном организме, так же, как прогрессировала бы в человеческом теле так называемая лучевая болезнь, такая же невидимая и мало ощутимая.
В конце выступления глава администрации спустился на грешную землю, признав, что наше общество переживает духовно-нравственный кризис. И связан он с переменами, произошедшими в общественном сознании людей и в государственной политике. Государство лишилось официальной идеологии, общественно-духовных и нравственных идеалов…
Бывший газетчик, на склоне лет поменявший удостоверение члена Союза журналистов на писательский билет, Ефим Примус признался с высокой трибуны, что тезисы его выступления, наброски и записи бледнеют перед речью уважаемого главы. Интересно, что подумал в этот момент он, советник губернатора по вопросам культуры? Скорее всего – ничего. Он привык, что за него думает высокое начальство. Иначе он не был бы Ефимом Примусом!
По старой привычке, бывший редактор краевой официальной газеты «Страшные вести», набивший руку на всякого рода политических и около политических страшилках локального масштаба, не мудрствуя лукаво, решил постращать брата-интеллигента фактами вперемешку с цифрами. Дюжиной никому не нужных творческих Союзов, Фондов, объединений. Без особого энтузиазма и вдохновения в крае сегодня творят 200 художников, 30 композиторов, сотни три артистов, столько же музыкантов. Где-то там, на задворках нынешней жизни со всеми ее перипетиями, творят незнамо для кого 47 профессиональных литераторов из Союза писателей России, (мэтр провинциальной журналистики намеренно умолчал о коллегах по творческому вдохновению из альтернативного – то есть, оппозиционного Союза российских писателей).
История с противостоянием двух кузниц «инженеров человеческих душ» существующих ни шатко, ни валко, под одной крышей в двухэтажном особняке, длится более десяти лет. С самого первого дня раскола одного, некогда большого и всемогущего, Союза. И хотя на творческих весах ни тот, ни другой Союз никто не взвешивал, посредственных писателей – проще говоря, графоманов - в правопреемнике Союза писателей СССР на порядок больше.
Публицист сетовал на то, что в списке произведений, которые сегодня рекомендуются разработчиками методических пособий для изучения в школе, нет ни А.Пушкина, ни Л.Толстого, ни М.Шолохова. Зато есть И.Эренбург, Э.Багрицкий, И.Мандельштам… Дальше - больше. В городском справочнике «Кто есть кто?» журналиствующий публицист не нашел поэтов-современников нашего города Б.Лакабдина, В.Войко, Г.Помойщикова, Х.Широкоротова, П.Охрипова, В.Наливайко, С.Пустобрехова, Н.Абсурдова, В.Бесподобина…
Докладчик так увлекся вопиющей несправедливостью и невежеством составителей данного справочника, что, перечислив ныне здравствующих писателей из вверенного ему Союза, перешел к перечислению упокоившихся собратьев по перу.
- Много их там у вас? - перебил его председатель городской Думы Хрюшин.
- Живых, или мертвых? – не понял докладчик.
- Зачем нам живые?! Покойников!
- Специально не считал, но наш Союз все 50 лет не только жил, но и умирал.
- Значит, на небольшое литературное кладбище наберется. Так, так…
- Давайте не будем слишком увлекаться ни живыми, ни мертвыми, - внес предложение глава города. – Проще почтить память усопших минутой молчания. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы.
Зал прошелестел по – интеллигентски осторожным хихиканьем.
Ефим Примус наморщил лоб, соображая, кто в данном случае волки, а кто овцы?
Покончив со справочниками, в которых писатель-патриот так и не нашел то, что ночи напролет искал с карандашом в руке: знакомые имена, перешел к проблемам современного русского языка, в частности, засорению его иностранщиной. И скучно, и грустно, - вздохнул Примус, видеть и слышать, как безбожно искажается русский язык и в школе, и на телевидении, и на радио. Я уж не говорю о разговорной речи. Разве можно было представить себе, чтобы в советское время по радио или телевидению выступали шепелявые, картавые, заики? А сейчас это стало даже модным.
- Никто не картавит в зале? – шутливым тоном поинтересовался Сюрприз. – Без выкриков. Руку поднимите и все.
- Неужели картавите?! – не поверил он, всматриваясь в открытое, по-казачьи простоватое, лицо пышногрудой женщины с бледным румянцем на сморщенных щеках.
- Боже упаси! – воскликнула дамочка, прикрывая платочком рот. – Сипилявлю.
- Все равно засоряете великий и могучий. Ну, да ладно. С рождения?
- Сто вы, Акакий Акакиевич! Упала с трамвая и выбила зубы.
Зал ахнул.
- Куда же вы так неслись?! – то ли с укором, то ли с сочувствием поинтересовался Сюрприз.
- На партсобрание. Я ведь заводная. Со скольных лет. Вечно спесу.
- Так вы в партии?
- В коммунистической!
Президиум зааплодировал.
- Так вот, - подвел итог шепелявости первый секретарь краевого отделения КПРФ Признер. - Коль уж так случилось, будем сообща бороться за чистоту русского языка. Между прочим, партия Ленина - Зюганова не только выбивает зубы, пусть косвенно, но и вставляет. В общем, без зубов не останетесь. Продолжаем, - обратился он к докладчику.
- Накануне форума состоялась встреча с главой города в Союзе писателей, - с пафосом продолжил Примус. - Мастера слова готовы подставить свое плечо городской администрации, которая сегодня именно русская. Русскими я считаю тех россиян, которые работают и живут ради России. Всем известно, что для России всегда актуальны два вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?». Надеюсь, что эти два вопроса, наконец, будут объединены в один: «Что делать с теми, кто виноват?»
Признер одобрительно кивнул, а президиум вяло зааплодировал.
Председатель «ненадежного» Союза (по мнению властей – сборище космополитов) Бровский издал звук, напоминающий протестное мычание. Его так и подмывало выкрикнуть свое несогласие с главой города, не совсем правильно расставившим акценты. Во-первых, не народ ограждают от отечественной культуры, а ее, многострадальную и вечно обделенную, от народа. Во-вторых, куда вы, трутни в чиновничьих мундирах, в таком случае смотрите?! Клубы, Дома культуры, библиотеки, театры, профессиональные творческие Союзы сегодня пребывают в глубокой заднице. И с каждым годом углубляются все дальше.
Если бы ему предоставили слово, он, не задумываясь, вывалил бы на головы собравшихся все, что накопилось у него на душе за десять лет руководства не нужным ни властям, ни читателям, ни писателям творческим Союзом. Он такое рассказал бы! Но в списках выступающих он не значился и ему, как ему кажется, немало сделавшему как для родного города, так и для самого Союза, ничего не остается, как быть бессрочно, из года в год, беременным тяжелой ношей недосказанности, и что самое страшное – невостребованности. Можно только представить, какой душевный дискомфорт испытывает бесконечно ранимый творческий человек с приличным опытом общественной работы. Изначально неблагодарной в неблагодарном обществе! Как пучит его и раздирает на части вопиющая несправедливость по отношению к вечным рабам изящной словесности, летописцам сегодняшнего, отнюдь некультурного, и уж тем более, нелитературного, времени. Духовность и нравственность – это не абстрактное понятие, не продукт экспорта, это, прежде всего, мы с вами. Если и нужно спасать Россию, то спасать ее должен человек подготовленный, а не временщики, к коим относятся наши политики-стяжатели. Равно как и возрождать духовность. А для этого человек должен меняться. Вместе со временем. Чего не скажешь о нынешней исполнительной, да и законодательной тоже, власти в городе.
Больше всех позабавил культурный зал Мирон Хабалкин, согбенный под тяжестью собственных титулов и званий. Шутка ли?! Доктор наук, профессор, академик, критик, заведующий кафедрой, редактор. Нарочито облечь серьезное в абсурдное и наоборот мог только он – непревзойденный казуист, такой же непревзойденный конъюнктурщик и крючкотворец. Прибавьте: редкий интриган и скандалист. О таких говорят: в огне не горит, в воде не тонет.
Он и сам диву давался, как и откуда берется (считай, выскакивает) у него эта заумь?! Витиеватая и запутанная, от которой, порой, внутри собственного сознания такая подсознательная непроходимость и пустота – мама дорогая! Слушаешь его и думаешь: никакие вспомогательные средства, даже самые изощренные, медицинские или биологические, не помогут любому из нас, чего бы нам это не стоило, так сконструировать и «выдать на гора» речь, облеченную в словесные дебри, переплетенные вдоль и поперек смысловыми выкрутасами. Критик из любой проблемы мог такое выморочить, что ему позавидовал бы кто угодно - даже пациенты психиатрической лечебницы.
Не стало исключением и это его выступление, после которого мозги у засидевшихся интеллигентов раскалились, как электрическая спираль.
Для затравки оратор бросил «леща» главному интеллигенту города Признеру за развенчанный им мифический образ неокапиталистического лика, создаваемого либерально-олигархической пропагандой. Развенчанный столь убедительно и одухотворенно, что у академика Хабалкина, а в его лице и всего здешнего ученого мира, возникла надежда на возвращение утраченной перспективы. Какой? Ну, конечно же, жизнетворящей, помогающей современной личности не оказаться в своего рода «информационной тюрьме» или тенетах эгоцентрического безумия. Неприятие им, Сюрпризом, виртуальных благ так называемого «открытого общества» и его коммуникативно-удушающей паутины говорит о том, что он (Признер) в определенной степени поэт, ибо кто еще, кроме поэта, может так обостренно чувствовать разъятость и фальшь нынешнего мелкобуржуазного псевдосогласия? Признер, бросивший в своей яркой преамбуле взгляд в сторону нынешних попранных, униженных и оскорбленных, еще и драматург, ибо местом действия, как представляется, избрал свою собственную судьбу. И, разумеется, помимо всего, он, Признер, - еще и прозаик новой волны, что в череде невыдуманных сюжетов сталкивает идеи и задумки, выступающие по праву живыми персонажами…
От такой речи вспотел, пуще прежнего, не только зал, но и трибуна.
- Что он сказал? – спросил глава у тучного, сидевшего плечом к плечу, председателя городской думы Хрюшина.
- Если в двух словах: весь мир бардак и все люди – сволочи!
- Все?! – недовольно переспросил Признер.
- Почти, - немного стушевался главный депутат города.
- Смотри мне!
А Хабалкин продолжал, как ему казалось, удивлять интеллектуальными экспромтами и филологическими изысками, искусно вворачивая в контекст своего «исторического» для местной культуры выступления все новые и новые средства публичной выразительности. Весь его облик, мимика, интонация, блеск в глазах, языковая и речевая экспрессия- все работало на созданный им на ходу образ своего в доску. Его речь, впрочем, как и лекции, и многотомные труды, сплошь идеологизирована и невероятно запутана. Для профессионального конъюнктурщика – это крайне важно. Причем, идеологизирована однобоко и бездоказательно. Вскормленный однопартийной системой, Хабалкин остался верен ей до конца. По принципу – каждый кулик свое болото хвалит. Хвалит и беззаветно служит ей. Теперь уже – виртуально. И литература для него, в том числе и современная, по-прежнему остается классовой, партийной и народной. В арсенале многоступенчатых методов и средств непримиримого с нынешней действительностью критика - навешивание ярлыков, неприятие инакомыслия, чрезмерная политизированность, клевета, выдаваемая за литературную критику или литературоведческое исследование. И все это ради одной цели: выжить во что бы то ни стало! Выжить и остаться на плаву. Это его кредо, краеугольный камень его творчества и сверхзадача бытия. Быть на слуху, по мере возможности быть востребованным и значимым. И не дай вам Бог хоть каким-то боком, пусть ненароком, потревожить эти его заповеди, ставшие нормой жизни. На этом не раз обожглись не только местные чиновники, политические деятели и их кланы, но и средства массовой информации. Казалось бы, самые зубастые и доставучие. Хабалкин – сродни пираньи: пока не объест - не отпустит. А если и не объест, то будьте уверены, понадкусывает со всех сторон. Для достижения своей цели критик не гнушается никакими средствами. Об этом давно уже известно всему здешнему миру. Он как гроссмейстер просчитывает все ходы: и свои, и противника. А если и проиграет, что бывает крайне редко, то вскорости все равно изловчится и возьмет реванш.
Выступление больше смахивало на студенческую лекцию-обозрение литературно-творческой и культурной панорамы края, где на самый первый план выставлялись ректор периферийного пединститута Сосновский, классик русской литературы Достоевский и правозащитники с их сепаратистской алхимией.
Говорил об этом Хабалкин потому, что развиваясь в оппозиционной борьбе с американизированным литературно-критическим истеблишментом, наше региональное культуроведение и критика в полной мере разделили его основополагающие черты: правоверчение, догматизированную заумь, пристрастие к ритуальным формулам по поводу свободы слова, наконец, идею тоталитарного права на самоопределение, в свете которой русские писатели и их толкователи выглядят, как постархивная экзотика.
В подтверждение своих слов, критик предлагал почитать, или хотя бы полистать так называемые сочинения литераторов правозащитного толка ( поэтов, прозаиков, публицистов), относящих себя к интеллектуально-альтернативным объединениям и увидевших свет в ученых, юбилейных и специальных молодежных выпусках, таких как «Выстрел на шорох», «Новое наречие», «Именем мя…».
Что касается конкретных имен и названий, Хабалкин и в этот раз не изменил своей давней привычке, ставшей неотъемлемой частью его творчества - склонностью к необузданному сочинительству в купе с таким же необузданным, неуемным воображением и фантазией. Если не критической фантасмагорией и критиканством.
Известный борец с независимым литературным творчеством, с новыми молодежными течениями в местной литературе, равно как и новыми, еще неизвестными широкому читателю именами, вынес этим изданиям свой приговор: «обыденное и фантастическое здесь снивелировано и раздроблено, история перевернута и не поддается оптимизации, вместо типизации и образности – голография, вместо обобщений – панорамирование. А вместо живого смысла – самонадеянный апломб, несущий подлог и подмену.
В нашем крае что тын – то кабак,
В нашем крае что чин – то дурак.
В нашем крае что хил - то чудак,
В нашем крае что глуп – то казак.
Потому нелегко долбакам -
Жить мешают они казакам.
А когда наверху чурбаки,
Виноваты во всем чудаки…
Это из цикла «Да будет свет!» Игоря Ясневского».
Однако, маститый писатель не обозначил другой, не менее важной мысли: что автора этих строк, с так называемым циклом, в природе не существует. Есть прозаик Игорь Ясинский из «жидовского» Союза российских писателей, как окрестил его критик - патриот, прибавивший себе морщин на хронической ксенофобии. То и дело зевающему, полусонному залу, потихоньку дуреющему от тенденциозной, порой, абсурдной, тягомотины, невдомек, где и каким способом добывает Хабалкин подобное чтиво: то ли сам на досуге стихоплетствует (в чем никем и никогда замечен не был), то ли студентов своих подключает..
То же самое можно сказать и о «Станичной идиллии» Анны Рачевой. На самом деле, рифмоплетки Рачевой в реальной жизни – нет. Есть Анна Рочева, которая отродясь не писала ни поэзию, ни прозу. За плечами у нее академия физической культуры. Из-за врожденного дефицита общения, от некоей невостребованности, молодая женщина всесторонних интересов захаживает временами и на кафедру профессора Хабалкина. Старый ловелас то и дело подбивает Рачеву поступить к нему в аспирантуру. И разумеется, успешно защититься. И нужно-то всего каких-то 20-30 тысяч «деревянных»
Чем хотел удивить коллег Хабалкин? Собственной фантазией, или собственной подтасовкой?
Баба подсвинков кормила
И ворчала: «Ох, и жрут!»
На крыльце сидел Суворов
И читал газету «Труд».
Он читал про непорядки
Изнахраченной страны
И про то, как делят взятки
Казаченькины чины.
И изрек тогда Суворов,
Перемолвясь со старушкой:
« Не пора ли нам суровей
Окавказить заварушку …»
Подобные «мелочи» его никогда не интересовали, и уж тем более – не мучили. Главное – вписаться в тему, выстрелить (считай, ошарашить) публику, неискушенную в литературно-художественной и литературоведческой стряпне, на которой одни защищают диссертации и делают в науке себе имя, а другие от нервного расстройства долго исходят горькой слюной и пьют слабительное. Ибо переварить и безболезненно вывести из себя высосанную из пальца галиматью, подобную этой, не в состоянии ни голова, ни все, что ниже …
Критик Мирон Петрович Хабалкин сродни герою сатирического стихотворения В.Маяковского Петра Ивановича Сорокина. Роднят их пороки, равно как и разнят. В отличие от книжного, реальный герой провинциальной литературы - в страсти горяч, как огонь. Не курит, однако, выпивает: на банкетах и пирушках. В силу постоянной занятости, никогда не висит на телефоне (лишняя трата времени). Зато по части сплетен –оба - что братья-близнецы. К очередной сплетне критик «прибавит от себя пуд пикантнейших деталей». Кто с кем спит, кто с кем живет. Для него весь мир – это огромная замочная скважина, влезши в которую, можно без устали смотреть «в чужие дела и постели».
Атаман казачьего войска генерал Гроза переменился в лице: сидел ни белый, как полотно, ни свекольного цвета, ни иссиня- зеленый, а серо- буро-малиновый. Самому ему в этот момент казалось, что его физиономия горит всеми цветами радуги. Сидел с таким видом, будто его только что лишили всех титулов и званий и разжаловали в рядовые. Глава города, невольно бросивший взгляд в его сторону, сам переменился в лице. Хотя совершенно не слышал, о чем только что шла речь.
- Слышь, законодатель, что сказал этот умник? – толкнул он Хрюшина.
- То же самое, только уточнил. « Кругом одни сволочи. Даже казаки».
- Сука! – пробурчал Сюрприз. – напомни мне потом.
- О чем, Акакий Акакиевич?!
- Что он – сука.
Умел критик поддать жару, укусить вовремя в нужное место, а то и в душу смачно плюнуть. Знал, кого и как задеть за живое.
Дабы подперчить окололитературный соус, выдаваемый за новое направление в здешней литературе, критик что называется пришпандырил сюда и четверостишие некоего Николая Молочникова, как яркий, кричащий образчик литературного изыска, пародирования и словесного лома, который сам по себе мог бы сойти за реалистичное изображение, если бы это и подобные ему творения-однодневки оставляли хотя бы крохотный зазор, который бы позволял увидеть перспективу. Но искажение как самоцель делает все эти опыты осколками псевдосалонной эстетики и вкуса. А главное – пленниками плоскостопных толкований нашего прошлого.
Окунулась в бесчинство Москва,
И мой край в ритме спазм веселится.
Дайте новую веру в слова:
Штык – дурило, а пуля – царица.
Какую перспективу имел в виду критик Хабалкин? Может, дальнейшую судьбу давно изживших себя писательских Союзов в том виде, какие они есть и были с начала их создания? Идеологический рупор всемогущей однопартийной системы?
Нарочитая озабоченность критика нынешним состоянием этой самой литературы - ничто иное, как полное бессилие перед новой волной пишущих и сочиняющих, категорически отвергающих мертвые, или давно омертвевшие, средства художественной выразительности времен развитого социализма, искусственно деланные, заштампованные сюжеты и образы, лакированные герои и прочая пропагандистская мишура, далекая от свободы творчества, от свободы писателя.
В конце своей пламенной речи Хабалкин распустить писательские Союзы как крайне бюрократические учреждения, но участники Форума его не поддержали.
Атаман казачьего войска генерал Гроза переменился в лице: сидел ни белый, как полотно, ни свекольного цвета, ни иссиня- зеленый, а серо- буро-малиновый. Самому ему в этот момент казалось, что его физиономия горит всеми цветами радуги. Сидел с таким видом, будто его только что лишили всех титулов и званий и разжаловали в рядовые. Глава города, невольно бросивший взгляд в его сторону, сам переменился в лице. Хотя совершенно не слышал, о чем только что шла речь.
- Слышь, законодатель, что сказал этот умник? – толкнул он Хрюшина.
- То же самое, только уточнил. « Кругом одни сволочи. Даже казаки».
- Сука! – пробурчал Сюрприз. – Напомни мне потом.
- О чем, Акакий Акакиевич?!
- Что он – сука.
В конце своей речи Хабалкин призвал распустить писательские Союзы как полностью обюрократившиеся учреждения, но участники Форума его не поддержали.
После критика-казуиста слово держал летописец казачьей давности Пустоглазов.
Мэтр в очередной раз не преминул напомнить о том, что его книги по-прежнему не выходят. К собственному юбилею в то время не - деноминированных 62 миллиона рублей ему пришлось доставать самому. В настоящий время писатель готовит «Афродиту Таманскую», где выразится «вся его любовь к России, затаенное чувство русское…» Он сам будет собирать деньги на ее издание. Он не пойдет к губернатору, который выбрасывает сотни тысяч на издание книг, не ведая, о чем они. Сегодня если и выходят книги, то только графоманские, ненужные русским людям. О народе и его будущем никто не думает. То же самое происходит и с патриотизмом. Настоящий, народный патриотизм, в загоне, а фальшивый цветет пышным цветом. Кое - кто на словах о России, о ее гибели, о жидах, о татарах и прочем делает себе карьеру, сосет из государства последние средства, не имея ни таланта, ни чувства, ни сострадания к русскому народу.
Пустоглазов открыл страшную тайну: оказывается, все о ком сказал он выше, - безбожники. Писатели, которые призывали в одной из краевых газет тогдашнего губернатора Майдана Очумелко Во имя Отца и Сына и Святого Духа не уходить с поста губернатора, - тоже безбожники. Они кощунствуют, просят губернатора в корыстных целях не оставлять их. Бога всуе упоминают, а в церковь - отродясь не ходили.
- Мы живем в такое трудное время (может, последние времена наступили для русских), - траурным голосом произнес мэтр здешней литературы, что мы не должны заниматься советской демагогией. Мы должны что-то делать.
Писатель, который знает наизусть А.Пушкина, насторожил зал своим предостережением. Несколько последних рядов машинально оглянулись, как будто эти самые «последние времена» уже ждали за дверью. Оратор кашлянул в микрофон довольным, по-стариковски сиплым, голосом: «Хоть чем-то можно сегодня припугнуть обезличенного брата-интеллигента!»
Потом он убеждал интеллигенцию города в том, что не будет Руси без православия. То, о чем вот уже целых пятнадцать лет талдычат на каждом углу, писатель только начинал открывать Америку.
Досталось от полузабытого прозаика и русскому начальству. По его глубокому убеждению, родных руководителей у русского народа сегодня нет. Или почти нет. На местах – где-нибудь- еще чуть-чуть есть. Наши русские руководители, русские по крови, по происхождению, по паспорту, а вот по глазам и ушам – не русские. Это давно переродившиеся люди. Чужие люди. Скорее, живые инородные тела. Сегодня слова о Руси, о русском звучат все чаще, потому что все погибает. Страна может сохраниться, а Русь- погибнет. Когда око провинциальной литературы привело в доказательство сказанного слова идеолога Соединенных Штатов Америки З.Бжезинского о том, что «Русский народ – лишний на этой земле», и что « Хорошая Россия – несуществующая Россия» – зал вздрогнул. Кто-то заскрипел зубами, кто-то нервно задвигал желваками, а кто-то из женщин, то ли певичка, то ли драматическая артистка театрально вскрикнула, также театрально дернулась, и, пробормотав что-то на иврите, затихла. Слишком уж впечатлительную дамочку подхватила арендованная служба спасения и вынесла из зала. Самых слабонервных, то бишь, самых русских, проняла естественная нервно- паралитическая дрожь. Каким-то особым чутьем ощутив ее, Пустоглазов выпил два стакана газировки и, сильно шаркая ногами, удалился со сцены.
Руководитель казачьчего хора Хазарченко долго объяснял, что же на самом деле является духовно-нравственными ценностями русского человека? По всей видимости, маэстро забыл, кто находится в органном зале. Если бы перед ним сидели какие-нибудь гостарбайтеры из Средней Азии, или, положим, из Китая, которым наплевать на эти самые ценности россиян, или отсутствие таковых, тогда другое дело. Многие из присутствующих за свою жизнь столько всякого перечитали- перелопатили, столько выговорили на эту тему, что язык сначала опух, а затем и вовсе одеревенел, превратившись в сплошную патриотическую мозоль. Художественный руководитель пляшуще-спивающих ряженых считает, что наш традиционный фольклор – песни и пляски станичных казаков – являются родной почвой для нравственного воспитания. Очевидно, тот, кто сегодня не знает назубок репертуар казачьего хора, кто понятия не имеет об обычаях и обрядах наших отцов и дедов, кто не спивает на свадьбах песен наших бабушек, тот не может быть высоконравственным, истинно русским, человеком. Патриарх здешнего фольклора уверен, что нам не нужен агрессивный американский рок, потому как он безнравственен. Однако, приезжая на «дикий» Запад, или в ту же Америку, официальная краевая делегация тащит с собой основной состав казачьего хора, являющего собой визитную карточку региона. Не задумываясь о том, а нужна ли американцам с их агрессивным роком этническая старина из балакающей российской глубинки? Конечно, заокеанский рок появился много позже казачьих обрядовых песен, нагоняющих тоску смертельную пополам с печалью, но это не их, американцев, вина. Хотя, кроме рока, у них найдется еще много чего, достойного. Однако, этого Хазарченко не знает и знать не хочет. Иначе, в его проказаченной музыкальной голове все перемешается, перепутается и будет, не приведи Господь, походить на тот же рок, правда, казачий.
Трусоватый, не по-русски осторожный, писатель - общественник из оппозиционного нынешним властям Союза, так и не решился публично озвучить свое несогласие с ярым коммунистом – оратором. Тем не менее, сидящие рядом коллеги из других общественных организаций каким-то образом сумели прочитать ход его мыслей. Главный театральный деятель края, заслуженный артист России Кронский затопал ногами. Опереточная певица из «Народных» Батерфляева сходу, без всякой распевки, взяла самую высокую на свете ноту и взвизгнула. Солист казачьего хора Наплюйшапка засвистел соловьем, в конце трели трижды кашлянув басом. Поэтесса Клубничкина едва успевала вытирать бежавшие ручьем слезы. Как показалось ее соседям по сидячей тусовке - слезы возмущения. И если бы докладчик не закончил свое выступление, бедняжка, наверное, обрыдалась бы. Все оказалось намного проще. После разгромной домашней ссоры, ее благоверный собрал вещи и ушел к другой, денно и нощно колдующей над прозой. Заявив напоследок, что ему стало скучно жить с поэзией. Убитая горем поэтесса доплакивала то, что не успела выплакать накануне вечером. Чтобы не интриговать свидетелей ее гадкого состояния «непоняткой», Клубничкина демонстративно сняла с пальца обручальное кольцо и швырнула его в зал.
Масла в огонь подлил благочинный церквей первого округа города, настоятель храма Рождества Христова, протоиерей Отец Александр. Слуга Господа выказал крайнюю обеспокоенность неблагополучием, сложившимся в сфере семейных отношений. Особенно в семьях интеллигентов. Разрыдавшись, Клубничкина обозвала Отца Александра антихристом и выбежала из зала, проклиная Форум вместе с духовностью и нравственностью.
Художественный руководитель казачьего хора Хазарченко в тысячный раз призывал к скорейшему возвращению к народным истокам с целью преодоления исторического беспамятства. Вспомнил он и о великих творениях классиков русской литературы А.Пушкина, Ф.Тютчева, Ф.Достоевского, М.Шолохова и почему-то местного писателя, автора единственного среди множества своих рассказов и повестей романа «Наш маленький 1у Рим» Пустоглазова. Уж так хотелось ему, пропевшему-проплясавашему со своим хором до самой старости, иметь нашенского великого писателя. С легкой руки казачьего композитора, совершенно несовершенный роман, читаемый с большим трудом и неохотой, стал великим творением. И это неслучайно. Оба они – и писатель, и композитор – не только певцы казачьей давности, но и искусные конъюнктурщики и ярые национал-коммунисты.
Главный антиглобалист Института экономики и управления региональной медакадемии профессор Нелогичный сокрушался по поводу всемирной глобализации, призывал к противостоянию глобализаторам, авторам концепции «золотого миллиарда». Согласно которой три миллиарда населения планеты являются лишними. Президиум Форума поддержал профессора, замахнувшегося на проблему вселенского масштаба.
Чем больше выступающие гнобили с высокой трибуны российскую действительность, тем больше Форум превращался в братский могильник, в котором безжалостно хоронили не только отечественную культуру вместе с ее интеллигенцией, но и российское офицерство, литературу, образование (общее и профессиональное), книгоиздательство, науку, здравоохранение…