Не знаю, как долго я просидела там, но мне казалось, что целую вечность. Подвал казался сухим, и пахло там свежей хвоей, возможно, там хранили что-то такое…
Когда дверь в мою темницу распахнулась, у меня на языке вертелось пара язвительных высказываний. Но сказать я ничего не успела. Капитан со своим карикатурным дружком выкинули меня на улицу, словно приблудившегося котенка.
Небо медленно светлело. Неминуемо приближался рассвет. Я осмотрелась. Не далеко, у тротуара стояла моя карета, та самая, в которой меня увезли с главной площади. Я побрела к ней. В общем-то, ни на что особо не надеясь. Моя одежда была в ужасном состоянии, меха совсем не грели. И страх поселился в моей душе. Куда мне деваться? Как я могу маменьке показаться с такими новостями?
Меж тем, я подошла к карете, и открыла дверцу. Внутри спал Павлуша, крепко обнимая плетеную корзину.
- Паша, - позвала я, касаясь плеча возницы.
Мужчина встрепенулся и тут же проснулся. Паша был достаточно крупным, и на удивление проворным.
- Барышня! – воскликнул он почти радостно.
Я невольно улыбнулась его реакции.
- Поедем домой, Павлуша, - произнесла я, усаживаясь в экипаж.
- Анна Петровна, там, в корзине кое-какая еда… - буркнул он, и уселся на козлы.
Карета тронулась. К еде не притронулась, есть мне не хотелось.
Что все это значит? Кто все эти люди? Почему они продержали меня у себя и отпустили? Что стало с папенькой и Николаем? Почему они были на площади? Спас ли их Антон?
Все эти мысли кружились в моей голове, не давая покоя, пока я не задремала.
Павлуша, неожиданно резко осадил коней. Я ударилась головой спросонья о дверку экипажа, когда услышала голоса.
Я выглянула в окно. До дома оставалась не менее пары верст. Уже были видны белые очертания колон на склоне. Но нашу карету окружили люди в царской форме. Цвет их обмундирования указывал на принадлежность не известную мне прежде. Люди в такой форме расстреляли восстание не площади!
Один из гостей, офицер, подошел к карете и распахнул дверцу.
- Анна Петровна Боткина? – спросил он.
Я быстро кивнула, с опаской на него взглянув. Я не представляла, чего от него ожидать.
- Вам придется последовать с нами, сударыня, - только и сказал он, подавая мне руку.
- А в чем дело, офицер? – я проигнорировала его галантный жест.
- Моя фамилия Кропоткин, Анна Петровна. Необходимо, что бы вы проследовали с нами.
Я не могла, открыто противиться войскам царя, поэтому все же покинула свой экипаж. Единственное, о чем я мечтала, это быстрее добраться до дома. Но судьба распоряжалась иначе.
Меня усадили на лошадь, и обратно, в Город, я возвращалась уже верхом. Место, к которому меня подвезли, заставило меня испуганно оглянуться на Кропоткина. Это была контора дознавателей, с прилегающими к ней камерами для преступников. Одним словом – тюрьма.
Офицер не заметил моего взгляда, или сделал вид? Он помог мне спустится с лошади, и повел к зданию. Потом через какой-то коридор, вниз по лестнице, и снова коридор…
Через два поворота я окончательно перестала ориентироваться. Казалось, Кропоткин этого и ждал. Неожиданно он остановился, и отпер дверь.
- Сюда, Анна Петровна, - сказал он, и втолкнул меня в темное, сырое помещение.
- Но… - когда я оглянулась, дверь за мной тщательно запиралась. Сквозь зарешеченное оконце я увидела сосредоточенное лицо Кропоткина.
Меня посадили в камеру, как какую-то преступницу!
- Что происходит?! Почему вы запираете меня?! – приникнув к двери, спросила я.
- Завтра за вами придут. Отдыхайте.
Он развернулся и ушел.
Тишина и сумрак обступили меня. Мне стало страшно. Сырой, затхлый воздух помещения пробирал до костей. Я поежилась и обхватила себя руками. Слезы покатились по лицу. Я всхлипнула, и услышала, как где-то в углу пискнула мышка. Так же тихо и жалобно, как я.
Не буду описывать эту ночь. Ведь эта оказалась самая жуткая ночь в моей прежней жизни. Как оказалось, помимо мышей, там были еще и пауки, камера продувалась всеми ветрами, а стены источали сырость. Ужас, сковавший меня, заставил забиться в дальний угол камеры, как какую-то нищенку, и просидеть там безмолвно, и без движения почти до рассвета. Только моя муфта и накидка спасали меня от воспаления легких или обморожения.
Когда первые лучи солнечного морозного утра проникли в мою камеру, входная дверь распахнулась, и вошел Кропоткин.
Я тяжело поднялась на затекшие ноги, не позволяя офицеру помогать мне.
- Александр Сергеевич желает принять вас, - произнес Кропоткин, широким жестом приглашая меня в темный узкий коридор.
Я сдержанно кивнула, и направилась за Кропоткиным. Хотя все мое негодование было готов обрушиться на голову того самого Александра Сергеевича.
Кропоткин вывел меня в наиболее освещенную часть этого проклятого здания, и моему ужасу не было предела, когда я увидела, что весь подол моего платья пропитан грязью и водой. Мех на муфте и накидке скатался, и потерял всю свою прелесть. Если мне придется вернуться в камеру, я наверняка, замерзну там…
Наконец, передо мной распахнули входную дверь. И я оказалась в светлом, и главное, теплом помещении. В центре стоял стол, за ним сидел человек. Его грузная фигура, с тяжелым вздохом поднялась со стула, и тот облегченно скрипнул. Мундир, едва сдерживаемый золотыми пуговицами, казалось, вот-вот треснет. Мужчина, если этого толстяка так можно было назвать, изъял из жировых складок своего необъятного тела носовой платок, и обтер свой взмокший лоб. Его редкие темные волосы, едва прикрывали лысину. А толстое, с тройным подбородком лицо, приобрело лиловый оттенок.
- Наконец-то, - начал он, указывая мне на стул, - вы Анна Петровна, решили наградить меня своим обществом!
Я села на стул и тут же пожалела об этом, пропустив мимо ушей его колкую реплику. Нестерпимый, жуткий запах пота заставил меня молчать. И каждый раз, когда Александр Сергеевич делал движение, новая волна зловония накатывала на меня. Помимо всего прочего, в комнате оказалось невыносимо душно.
Инстинктивно, я прикрыло лицо рукой, но это не помогло. Господи, помоги мне! Я вспомнила о причине моего пребывания здесь, и уже ничто не смогло остановить меня. Резко, насколько это возможно, я поднялась со стула. Александр Сергеевич и Кропоткин удивленно на меня уставились.
- Для начала, - сказала я, про себя отмечая, что стоя запах, почти терпим, - мне очень хотелось бы знать, уважаемый Александр Сергеевич, по какому праву вы держите меня в тюрьме, как какую-то преступницу?! Разве я совершила преступление?
- Сядьте, барышня, - небрежно кинул толстяк, - и дождитесь вопроса. Только я здесь задаю вопросы.
В его голосе послышалась угроза, которую, как он думал, я не могла проигнорировать.
Стул снова жалобно скрипнул, когда Александр Сергеевич сел.
- Вы ответите за такое отношение ко мне, - холодно отозвалась я, всем видом своим, оказывая пренебрежение.
Толстяк усмехнулся.
- Если что, моя фамилия Белов, - не скрывая насмешки, произнес он.
- Не думаю, что таким непосильным трудом было бы узнать фамилию человека, подобного вам, - ответила я, сдерживая себя невероятным усилием, и высокомерно улыбнувшись, села.
Лицо Белова приобрело еще более не естественный оттенок.
- Что вы хотите сказать этим, барышня?
- Кажется, только вы здесь имеете право голоса? Вот и спрашивайте.
На этот раз его лицо побелело.
- Право, не встречал таких дерзких молодых особ прежде, - натянуто усмехнулся он, и разложил перед собой бумаги, - Итак, Анна Петровна Боткина, - начал он, - задержали мы вас по одной простой причине, нам очень хотелось бы знать, где ваш батюшка, Петр Николаевич?
Я уже поняла, что папенька ввязался в какое-то очень не хорошее дело. И в последние дни именно моя фамилия становится причиной всех моих бед.
- Я не знаю. Я не видела его давно, - спокойно ответила я.
Я искренне верила, что если я скажу все, что знаю (а я, в принципе, не знала ничего такого, что могло бы сказаться на моем папеньке и Николае, честно признаться, я не знала ничего), возможно, они отпустят меня, как те двое?
- А когда вы видели его в последний раз?
- Несколько дней назад.
- Точнее, Анна Петровна.
- Шестнадцатого декабря сего года.
- И где же?
- На главной городской площади.
Белов довольно прищелкнул пальцами, Кропоткин заулыбался.
- Могу я узнать, что происходит?
- А что было потом? Где вы были все это время?
- Я не знаю… какие-то двое держали меня в своем подвале, и все спрашивали, спрашивали…
- Что спрашивали?
- То же, что и вы.
- Искали Боткина?
Я промолчала.
- Обратно ее, Вань, - обратился Белов к Кропоткину, - Пусть знает свое место! Покушаться на власть императора! Это немыслимо!
Эти его слова напугали меня. Я вдруг все поняла. Папенька всегда был добр к нашим слугам. Он говорил, что единая власть монарха – это пережиток. Он утверждал, что знал, как должна развиваться Россия. И эти его таинственные друзья! И сборище на площади, и пушки, из которых стреляли по людям, и войска!
Отец всегда подспудно намекал на то, что он борец за справедливость, а я не слушала, не видела, не знала…не хотела знать.
Я похолодела, при виде двери моей камеры. Я знала, еще одной ночи я в ней не переживу.
Я с силой оттолкнула от себя Кропоткина и кинулась бежать по петляющим коридорам. Но мой побег был обречен. Не зная карты этого помещения, я очень быстро заблудилась и угодила в комнату, полную людей в форме. Они выпивали, (это в такую-то рань!) громко смеялись, приговаривались о чем-то. Когда я ворвалась в комнату, резко воцарилась тишина. Все удивленно меня разглядывали, так неделикатно нарушившую их веселье. И среди десятков пар глаз, я узнала одну. Ледяную пару, небесно-голубых глаз. Улыбка голубоглазого капитана сползла с лица, и ей на смену, казалось, пришел испуг. Впрочем, он быстро собой овладел, и двинулся мне на встречу.
- Кажется, барышня решила разбавить нашу компанию?! – громко сказал, приближаясь.
Я попятилась, совершенно не готовая к встречи с ним. Что я могла ожидать от него?
Не привлекая внимания своих собутыльников, капитан оттеснил меня обратно во мрак коридора.
- Какого черта вы делаете здесь, Анна? – спросил он.
Я недоуменно уставилась на капитана. Царапина на его щеке еще не зажила, а волосы не были такими уж длинными, доходили едва до скул.
- Я здесь исключительно по вашей вине! Вы, мерзавец! – прошипела я в тишине.
- Тихо, тихо, - усмехнулся капитан, и мне захотелось снова расцарапать его лицо, чтобы эта наглая улыбка сбежала с губ, - Вас держат здесь? Задержали?
- Да, черт возьми! А что, по-вашему, я могу бегать по коридорам тюрьмы ради развлечения?! – с этими словами, я собралась, было бежать, но капитан обхватил меня за руку.
- Эй, Кропоткин! Ты кое-кого потерял! – крикнул он.
Вот тогда-то мой гнев достиг своего апогея. Я развернулась, и с силой ударила мужчину по лицу.
- Отпусти меня, ты подлец! Отпусти немедленно! Сын собаки! Подлый проходимец! Ты позоришь мундир!
- Угомонись, ласточка, - почти нежно произнес он, и с легкостью пресек все мои попытки вырваться.
Из моих уст сыпались неимоверные ругательства, которые я слышала разве что от Павлуши, и то, только тогда, когда думал, что один. Моя воинственность переросла в истерику, и когда силы иссякли, я обмякла и заплакала.
Кропоткин подошел ко мне.
- Я хочу домой… - по – детски сообщила я, и лишилась чувств.