…Это было тогда,
Но как будто сейчас,
Вижу все наяву,
Но уже в сотый раз…*
…надрывались колонки аудиосистемы в машине. Песня о войне, про войну, о тех, кого погубила война в Афгане… Никому не нужная, покалечившая множество жизней, судеб… А сколько не вернулось с нее?
Но речь не об этой войне, а о другой – Великой Отечественной, и если точнее – о последствии этой войны в далёкой от Города Республике Карелия, затронувшем наши дни…
- Михалыч, а что это за звуки такие?
- Где? – Михалыч пытался вслушаться, но ничего, кроме шума листвы, волн и треска поленьев в костре, он не слышал.
- Там. – и Саня показал в сторону болота у дороги ведущей к карьерам на горе.
- Да бульканье это – газы выходят, вот тина и булькает. – Михалыч взял запалённую головешку из костра и закурил.
- Да нет же, не бульканье это. Что-то вроде свиста какого-то, но только очень тихого, словно кто-то мелодию выводит.
- Кто – медведь что-ли решил нас повеселить своей игре на дудке или куропатка под соловья подделаться решила?
- Да нет же – послушай.
Они прислушались, стараясь изо всех сил. Свист действительно был и напоминал то стон, жалобный и тихий, то бессмысленное вождение смычком по струнам виолончели.
- Ребята, да будет вам, как пацаны словно. Ничего удивительного в этом нет. Вы в курсе, как местные эту гору именуют? – встрял в их разговор Алексеич.
- Не-а. – тут же откликнулся встревоженный Саня. Оно и понятно – он после техникума попал в партию в Карелию, и это поле было у него всего лишь вторым.
- Стонущая Гора или Гора, которая стонет – так переводится название с местного наречия. Оно берёт своё начало ещё со времён Великой Отечественной. Тогда государству необходимо было сырье для замены одного сырья на другое. Как раз эта гора более или менее подходила для подобных целей и, по прогнозам, нужного сырья было неплохое количество для столь небольшой горы. Вот тогда и начали отрабатывать те карьеры на ней. Каторжнический труд был, потому политзеков и гнали, посулив реабилитацию и даже северные деньги за ударный труд. Большинству удавалось, конечно же, обрести свободу – на погосте, - из-за болезней, подхваченных в бараках в избытке, голода и физических нагрузок. Всё было хорошо, пока не погибло под завалом сразу двенадцать человек, среди которых оказался и начальник из вольных – ведущий инженер из партии. Никто так и не мог сказать, даже после детально проведённого следствия, на которое приезжали даже из Комитета Города, - был ли несанкционированный взрыв, вызвавший обвал, или вначале был обвал, а потом – взрыв. Тогда старатели да бичи со взрывчаткой работали.… В конце концов, тел так и не нашли. Партию вывели, в отчётах сделали отметку о нецелесообразности дальнейшего проведения работ. А карьеры так и оставили. Так после этого случая местные даже не особо и рвутся сюда, хотя ягоды и грибов здесь немало было. Геологи приезжали сюда, но уже с другими задачами и то – достаточно редко. При этом все отмечали такую особенность, как вот эти звуки, а иногда даже, если верить людям, видели даже багряно-красные точки по паре на число усопших под отвалами на самом карьере, дороге и даже на болоте…
- Вроде тех? – и Саня указал в темноту пальцем, где и было болото.
Все разом посмотрели в ту сторону.
- Вроде тех… - произнёс на выдохе Алексеич и взял рядом лежащий карабин. – Кто был здесь, отмечали, что души умерших, да и сама Гора, изживают геологов. Вроде как они мало того, что причинили боль Земле, так и разбудили Дух Горы, за что он должен забрать ещё одну жизнь… Но это всё легенды, хотя, - леший их знает, может и правду говорят люди… Ладно, ребята, хлебните спирту немного и ложитесь спать. Ночью подежурю. Назавтра план таков - нарубить дров поболее, отоспаться и вечером распределим график ночных дежурств. Вопросы есть?
- Ну, Алексеич, ну ты и сказочник – пробасил Михалыч. Вначале пугаешь, а потом говорить о дежурствах. Нет бы, сразу определить их, а тут…
- Михалыч, ты мужик или как? – Алексеич зыркнул на него так, как те угольки из темноты. – Если как, то отправляйся к себе в деревню коз пасти, да лапти вязать. Не для того ты здесь, чтобы гузнище марать, да сопли выводить.
- Да ладно, будет вам. – не выдержал Саня. – Вы поубивайте ещё друг друга, да и меня заодно – для ровного счёта.
- Типун тебе на язык! – гаркнул Алексеич. – А ну марш по спальникам, босота нечёсаная!
Ребята лишь пожали плечами и двинулись в палатку.
Алексеич не боялся всего этого, но кто знает… Он свято верил в то, что «…кому суждено утонуть, тот не сгорит…». За долгие годы полевых работ он попадал и в лапы медведей, и под обвалы, но ничего смертельного не происходило. И чтобы от баек и присказок погибать – о таком он инее слышал даже. Да, коллеги-полевики, бывавшие в этих краях, рассказывали, что да как с ними здесь было, но значения всему этому не придавал. В полях были и такие, кто спиртом не брезговал, потому и не доверял – спьяну и чага на берёзе мордой казалась, и кап – телом, свернувшись в основании ствола, выглядел. А молодым легче всего голову байками вскружить, потому, дабы успокоить, и назначил ночные бдения… Хотя и если есть в этом доля правды, то с обычным карабином супротив нечисти не пойдёшь…
- Эй, лежебоки, завтрак поспел, а вы всё дрыхните! Подъём! – и Алексеич, передёрнув затвор карабина, пальнул в воздух. Давайте живей через ручей к столу завтракать!
В палатке зазвучали расстёгивающиеся молнии спальников, шорох и тихое невнятное бормотание Михалыча.
- Алексеич, леший тебя задери, сколько с тобой в поля мотаюсь, всё никак не привыкну к твоим шуткам. Хватит боекомплект попусту растрачивать.
- А ты бы работал так же, как и ворчишь. Голова да руки на месте, а лени на десяток студентов наберётся. И насчёт патронов не переживай – чай не на охоте.
Ребята выползли из палатки, помятые, с опухшими лицами и мешками под глазами. Саня полночи допекал Михалыча расспросами про эту гору, геологические байки и про то, насколько часто, эти байки, оказываются верными. Михалыч, отличаясь своей природной молчаливостью, всё-таки поведал Сане некоторые поучительные истории. Но умолчал, как его, Михалыча, прабабка была то ли ведуньей, то ли колдуньей и когда умирала, по хате летела утварь кухонная, мётла, совки, стены ходили ходуном, двери с косяком вынесло… Его, Михалыча, настолько это задело и напугало, что он долгое время молчал, да по углам хоронился. Бабка его, в травах толк знавшая, долго с недугом внука боролась, да так и не победила его. Тогда свезли мальца к старцу – волхву карельскому, - недюжую силу имевшему. Тот долго шептался с бабкой, пока малец в сенях сидел. Лишь на рассвете старик мальца позвал и в глаза ему посмотрел. После подошёл к малому Михалычу и что-то шепнул ему что-то на ухо. Малец встрепенулся, удивлённо захлопал глазами и спросил «Зачем?». «Не знаю – ответил старик как-то тепло, по-доброму. – Подрастёшь, тогда и узнаешь. Сам. А теперь ступай с миром и помни заветы старших». И лишь тогда Михалыч заговорил вновь, и повелось так, что не забывал об этом случае…
Всё это было каким-то личным, о котором даже Алексеич не знал. А Саня – Саня начитан, умён, но слишком молод, чтобы проходить через весь этот страх, о котором вряд ли пишут в книжках. Ведь такие знания опасны, не зря же предки передавали заветы свои устно, «из уст в уста», дабы чужой, посторонний не проведал. Но прабабка так и не смогла передать свои знания ни дочери, ни внучке, ни какой-либо другой ученице. И не из-за того, что не хотела – не могла, потому что это тяжкий крест, а то, может, и грех – равняться со Создателем, проникая в тайны Души, Мира, заглядывая в невиданное. Потому и умирала, долго и тяжело, рикошетом задев малого Михалыча. С тем и жил, ожидая расплаты за этот рикошет…
- Ты чего такой хмурной, Михалыч? – Алексеич пытался разглядеть перемену в глазах своего подчинённого. – Напугал тебя вчера, что ли? Да нет, вроде бы – легенду эту со мной впервые услыхал достаточно давно. Иль ты, Санёк, допёк его расспросами?
- Алексеич, малого не трогай. Он не причём тут. – Михалыч обдумывал каждое невысказанное слово прежде, чем произнести его. – Доделывать всё надо и убираться поскорей восвояси. Смерть рядом гуляет – нутром чую.
Алексеич призадумался – Михалыч не раз и не два спасал его, словно на смерть нюх заточен был. Но только тогда смертельная опасность грозила только ему, Алексеичу. А в чём же дело сейчас?
- Слушай, Михалыч. Я всё спросить тебя хотел…- издалека начал Алексеич.
- Так спрашивай – коль охотка есть.
- А правду говорят, что твоя бабка колдуньей была?
- Не колдуньей, а травницей. Это разница как между ведущим инженером и старателем. Только вот к чему ты, Алексеич, вопрос этот задал?
- Да так, подумал, что ты колдуешь немного, вот и чуешь беду лихую. Помнишь, как раньше?
- Помню. Только то всё не то, что сейчас. Тут тайгу слушать надо, как бабка учила. Да вспомни, Алексеич, сколько случаев было про звуки, сколько – про огоньки, и где они чаще появлялись. На болоте – один или два раза из нескольких десятков случаев. И то – по чистой случайности народ спасался.
- Ерунда. Спаслись же. Или ты действительно струсил? Саньке, молодому, и то простительно было бы, но вон как держится… - Алексеич глянул на Саню и увидел голубовато-серое, словно полностью обескровленное, лицо. – Сань, ты чего?
- Там… - еле выдавил тот, глядя куда-то за спину Алексеича.
Алексеич проследил за взглядом Саньки:
- Ну и чего, что туман с болота надвигается. Эка невидаль.
- Алексеич, ты это зря. Подумай сам, - встрянул в защиту Сани Михалыч. – При таком порывистом ветре, в полдень, плотный туман двигается медленно, словно вор, да и то – навстречу ветру. Ты, полевик, часто такое на своём веку видал? Я, лично, - никогда, хоть и вырос в деревне и по Карелии помотался не менее твоего.
Алексеич призадумался. Он сам чувствовал какую-то слежку, что-ли. Охотником он был одним из лучших, знал – когда за ним зверь наблюдает. Тогда и чувство опасности было. А ночью он испытал такое, словно за ним наблюдали люди, да не простые…
А туман всё наступал, медленно приближаясь к ним… Михалыч взял горящую головешку и очертил вокруг стола круг, но не замкнул его.
- Алексеич, передай это моей матери. Лично. – и Михалыч протянул ему берестяной конверт, завёрнутый в тряпицу. Затем вышел за линию и, замкнув её, ушёл в туман.
- Михалыч, ты куда? Постой!.. – но Алексеича удержал за руку Саня.
- Не надо. Ему не помочь уже. Либо он, либо его…
- Ты чего такое несёшь, Саня? Отпусти, Христом Богом прошу…
- Бога всуе не упоминай. – Саня посмотрел Алексеичу в глаза, словно в душу. – Он сейчас с Михалычем. А за круг не выходи – это своеобразная защита от нечистых. Так, по крайней мере, в книгах пишут. Тем более, что очищающим огнём проведён круг. Даже от змей круг из пепла оберегает – наукой доказано…
- Да что мне твои змеи да наука?..
…Из тумана донеслось чавканье, стон и, вдруг – режущая слух тишина, в которой слышен был бы комариный писк, но их, комаров, как и других насекомых, не было, несмотря даже на утихший ветер.
Алексеич вскочил с места и, схватив карабин, помчался за Михалычем, а следом – и Санька с горящей головешкой. Над болотом тумана уже практически не было и оно казалось абсолютно спокойным. Лишь на дороге, у самой топи, Алексеич на мелком песке увидел свежие следы от ботинок Михалыча и на месте, где они обрывались – серебряные крест, иконка и амулет, с которыми Михалыч не расставался даже в бане…
…Из местных газет того времени: « …после гибели одного из сотрудников отряда геологоразведочной партии №… у Стонущей Горы, ставший тринадцатым со времён первых геологоразведочных работ с отработкой карьеров, все аномальные проявления в виде стона, свиста и огней, о которых свидетельствуют рассказы очевидцев, прекратились. Результаты специалистов – уфологов, приехавших из нашей Столицы с высокоточным протестированным ранее оборудованием, показали, что данное место классифицируется как нормальное, что в свою очередь опровергает результаты ранее проведённых исследований. Что же, будем надеяться на разгадку этой тайны не только философами и религиозными деятелями, но и учёными…».
*примечание: песня «Мой лейтенант» в исполнении А. Газалиева на слова А. Драта