Двенадцать лет назад мне впервые довелось взять в руки книгу "Верую..." замечательного детского писателя Леонида Пантелеева, написанную им в стол и опубликованную уже после смерти автора. Это удивительно честная, беспощадная к себе, своим поступкам, мыслям и чувствам, исповедь человека, прошедшего нелегкий духовный и жизненный путь.
Один из, казалось бы, незначительных эпизодов этой книги поразил мое воображение. Пантелеев рассказывал, как в период ШКИДы он со товарищами издевался над одним из новичков за то, что тот, несмотря на сильное давление окружающих, не расставался со своим нательным крестиком. В конце концов шкидовцы, под предводительством Пантелеева, устроили парню темную, избили, крестик с него сорвали и довольно быстро в беспризорной нищей суете ШКИДы об этом позабыли.
Прошло время. Пантелеев давно вернулся в лоно Церкви. Однажды он встретил на улице товарища, чья вера когда-то была им поругана, товарищ этот стал секретарем райкома партии. Они долго гуляли по Питеру, вспоминая детство. Когда проходили мимо Преображенского, как я помню, собора, Пантелеев остановился, снял шапку и, помолившись, перекрестился. Товарищ его невесело усмехнулся. Они вспомнили старую историю со срыванием крестика, и секретарь райкома сказал, что именно тогда утратил свою веру и, как ни хотел вернуться к ней впоследствии, так и не сумел. Стыд и боль за свой давний поступок писатель пронес до конца жизни.
Для меня эта история имела продолжение. Не знаю, как в других городах, но в Питере в то время не было принято молиться, проходя мимо храма, во всяком случае открыто. Однако, прочитав "Верую...", я почувствовала, насколько важно для меня самой не бояться исповедать свою веру в языческой среде, я почувствовала естественность и необходимость молитвы в тот момент, когда ты хотя бы второпях, исподволь, но сталкиваешься с Богом, забываешь о суете и возвращаешься к главному. И вот тут оказалось, что мне слабО. СлабО остановиться и совершить крестное знамение не в храме и не в семье, среди своих, а прямо на улице. То есть в конечном итоге я останавливалась , молилась напротив храма, слагала знамение, но чего мне это стоило. Всегда казалось, что если начнется гонение, то ты уж точно не струсишь, не откажешься, и, может быть, так бы оно и было. Но тут, когда никто тебя ни о чем не спрашивал, кроме собственной совести, оказывалось невыносимым просто тормознуть в толпе, привлекая к себе внимание. Чувствуя себя на периферии улицы, вдруг выскочить в центр. Самая элементарная трусость, которую можно и объяснить психологически, и даже оправдать. Но в глубине души ты знаешь, что это такое в самом деле. Это прошло потом, спустя какое-то время, а затем стали появляться другие христиане, которые не стеснялись исповедать свою веру на людях, теперь я далеко не одиночка. Но стыд за собственную трусость ноет в душе.