Один день из жизни Василия Потапова

Анна-Виктория
               
               
Слабый ищет для себя смысла, целей, задач. Сильный их создает.               
                Ф.Ницше

Василий проснулся от какого-то внутреннего толчка. С усилием открыв глаза, посмотрел на часы напротив кровати. Без четверти одиннадцать.…В голове гудело и стучало, в горле пересохло так, что язык прилип к небу и был словно ватный. Сев на кровати, Василий обхватил голову руками и посидел так некоторое время, покачиваясь. Потом, шаркая босыми ногами по грязному холодному полу, поплелся на кухню, попить.
В коридоре было сумрачно, и Василий обо что-то запнулся. Из-под ног с криком шарахнулся рыжий худой кот.
- Ах, ты, черт! – выругался Василий. – Ты еще здесь?! – удивленно спросил он кота, как будто тот мог ему ответить.
- Хоть ты хозяина не оставил… - Василий всхлипнул от жалости к самому себе, громко высморкался в подол заношенной майки.
- Все, все ушли, - пожаловался он то ли коту, то ли кому-то еще невидимому. – У-у-у их! – погрозил кулаком и вспомнил жену: - Галька-стерва ушла…
На кухне грудой лежала грязная, неделю немытая посуда. Холодная печь – Василий забыл, когда  в последний раз топил ее – одиноко белела, истосковавшись по огню. Алюминиевое ведро, в котором так хотелось найти столь желанную свежую воду, оказалось пустым. Немного воды Василий нашел в чайнике. С жадностью сделал несколько глотков, поперхнулся и закашлялся. Потом включил чайник в розетку. Заглянув в холодильник, обнаружил там пачку китайской лапши и полупустую банку майонеза. Есть не хотелось, и Василий закрыл холодильник. Из чайника плеснул в жестяную кружку. Заварки не нашел и стал пить так, торопливо, обжигаясь кипятком.
- Чо, брат-Кирюха, - обращаясь к пришедшему на кухню коту, спросил Василий, - жрать хочешь? А нечего…
Он беспомощно развел руками и повторил:
- Нечего жрать-то, нечего…
Кот тоскливо заглянул в воспаленные глаза хозяина и, словно понимая его слова, мяукнув, ушел.
Василий стал размышлять вслух, вновь вспомнил жену.
- Одного оставила… Думает, испугала… А мне еще и лучше, - он усмехнулся, - пилы не стало. Стружку снимать некому. Не жизнь, а санаторий… Похмелиться бы только!…

- Ухожу я от тебя, Вася, - спокойно сообщила Галина в тот вечер, неделю назад.
Она стояла на крыльце, держа в руках небольшую сумку. Василий, как всегда навеселе, возвращался домой. Для него слова жены стали неожиданностью. Она и раньше часто грозилась, ругая его за пьянку. Но, поостыв, неизменно забывала про свои угрозы, все оставалось по-прежнему. До следующего скандала. Однако сейчас она не ругалась, в ее глазах Василий увидел что-то новое. Их спокойное выражение даже испугало его. И голос Галины прозвучал как-то непривычно-уверенно, почти равнодушно, будто она говорила не о себе. А ведь раньше свои угрозы она выкрикивала истерично, срываясь на слезы, привлекая внимание соседей.
- Ухожу, - повторила Галина и объяснила, видя его недоумение,- надоело мне.… Устала. Не хочу ничего, кроме, покоя. Жизнь уж прошла… Дети выросли, - она как-то обреченно вздохнула, провела рукой по лицу, убирая выбившуюся из под шали прядь волос.
- Хотя, конечно, им еще помогать и помогать… Студенты… - Галина печально усмехнулась. – Но от тебя помощи никакой… Только в могилу меня сводишь раньше времени. Не могу.… Не могу больше бороться с твоей пьянкой. Живи, как хочешь, как тебе совесть велит. – Она махнула рукой.
Василий стоял молча, опустив голову. В груди упругой волной вырастала обида. Нет, не на жену – в сущности, он понимал, что Галина права. Обидно было за себя, за свою неудавшуюся жизнь.
Василий Потапов был младшим в семье. Старшие братья уж вылетели из родительского гнезда, а он едва заканчивал школу. Мать жалела его, считая, что он слаб здоровьем, оберегала от всяких трудностей, баловала. Пить он начал еще до армии, в деревне пили многие: кто-то от скуки, кто-то «за компанию». Мать ворчала, но так, для порядка, и сама же заботливо подносила чарку – похмелиться.
После армии женился. Роман с Галиной случился быстро и как-то незапланированно, во всяком случае, со стороны Василия. Впрочем, он никогда ничего не планировал, привык плыть по течению: так было спокойнее и комфортнее. Мать обрадовалась – уж теперь-то сын остепенится.
И в самом деле, казалось, Василий взялся за ум. Галина – красивая и веселая—оказалась хозяйкой хоть куда. В поселке ее уважали: не то, что другие бабы, зря языком чесать не любила. И Василия тоже поначалу уважали – все-таки при власти, участковый.
Однако не удержался он на этом месте. Что-то непонятное и ему самому как будто влекло его, звало куда-то. В детстве он часто убегал на реку. Стоя над захватывающей дух крутизной высокого берега, смотрел в даль и мечтал. Но его мечты всегда были какими-то неконкретными, словно он хотел мечтать, но не знал, о чем. С легкостью облаков они сменяли друг друга и уплывали, не оставив после себя ничего, кроме щемящей тоски и некоторой тревоги. Странное чувство всегда томило Василия изнутри, не давало ему покоя ни днем, ни ночью. И чем бы он ни занимался, ему все время казалось, что занят он не своим делом. Любое занятие представлялось ему бестолковым, незначительным, недостойным его способностей. А способности были.
- Мальчик способный, - говорили матери учителя, - но не без лени и … все время витает где-то…
 Василия злило, что никто из окружающих не понимает его. Он искал в жизни смысла и цели, но, не находя их, озлоблялся все больше, отгораживался от всех стеной. И лишь выпив, чувствовал себя человеком.

Из милиции Василий ушел в леспромхоз, но не выдержал тяжелой работы вальщика леса – подвела спина. Мать, наверное, была права – физически он оказался слаб. И так пошло-поехало: нигде он не задерживался больше месяца. «Здоровье слабое», - оправдывал себя.
А потом леспромхоз развалился, поселок стал пустеть, работы не стало вовсе. И на упреки жены у Василия появилась новая отговорка: «Рад бы работать, да работы нет!». Галина только устало махала рукой, понимая истинную причину безработности мужа.
-  Ты - не безработный! Ты - беззаботный! – часто повторяла она.
Подрастали два сына. Борясь с вечным безденежьем, Галина решила развести скот.
- И себе кусок на столе будет, и копейка, какая-никакая, если в райцентре на рынке мясо продать,- рассудила она
Василий вначале загорелся идеей жены, но вскоре и к этому делу потерял интерес.
- Хлопот больше, чем проку, - жаловался он. – Да и на рынке стоять мне не с руки: все ж таки бывший участковый, меня же каждая собака знает.… А тут торгашом заделался! Первый встречный норовит на смех поднять!…
-- Да где уж?! – возражала жена. – Кто помнит-то твою «участковость»?— возмущенно спрашивала Галина мужа и сама же отвечала : -- Никто! … Конечно, гордости-то у нас через верх. Рынок ему, видите ли, не по нраву! Да, поди, не краденое, свое, горбом заработанное продаешь! Моим горбом, правда…
От упреков жены Василий впадал в тоску и, чтобы забыться, напивался. Постепенно стал пить не потому что было тоскливо, а потому что не пить уже не мог. Теперь каждый день им овладевало одно неотступное желание, затмевающее собой все другие потребности –  выпить. И Василий не противился ему, следовал своему неизменному принципу – плыл по течению.
Вот и сейчас ему просто как воздух было необходимо похмелиться.  Он поплелся в комнату, прикидывая, что можно продать из вещей, которые не успела забрать жена.
Галина ушла к вдовой сестре-одиночке. Ушла налегке, взяв только самое необходимое.
- Дом пока оставляю на тебя, - заметила она, уходя. – Знаю, что растащишь, но унести все сразу не могу.… Потом с ребятишками заберем. Смотри у меня! Если чего не досчитаюсь, не сдобровать тебе, - пригрозила она и попросила уже по-доброму: -- Вась, ну, ты хоть о мальчишках подумай, а?! Ведь и так живем – еле-еле концы сводим…
- Что ж? Все планируешь вывезти или оставишь чего? – язвительно поинтересовался он в ответ на слова жены.— Вывози… вывози, наживайся, а я уж как-нибудь…
Распродавать нажитое женой добро он начал давно. Галина поначалу и не заметила. Но однажды обнаружила пропажу своей любимой хрустальной вазы, подумала – дети разбили. Стала допрашивать сыновей.
- Не брал я, не брал! – едва ли не ревел младший Андрюшка, жалко моргая большими карими глазами и шмыгая веснушчатым курносым носом.
А старший Димка с упрямым спокойствием, глядя матери в глаза, повторял:
- Мама мы не разбивали и вообще не трогали вазу, не трогали…
- Не трогали?! – возмущалась Галина, размахивая руками. – Как же не трогали? Что же ваза сама растворилась?
- Не сама… - уклончиво отвечал старший сын и отводил взгляд.
- Не сама? – Галина с недоумением смотрела на сына. – Что ты хочешь этим сказать? – раздраженно допытывалась она, начиная понимать, что сын, зная что-то, не хочет или не может открыть ей правду.
Мальчик упорно молчал.
И тут в комнату вошел Василий.
- Не приставай к детям! – бросил он жене.
- Молчи хоть ты! – отмахнулась Галина. – И без тебя разберусь!
- Раз говорю, значит слушай! – прикрикнул Василий. – Я взял вазу, - признался он.
-- Ты? – Галина, никак не ожидая такого поворота, смотрела на него растерянно и не знала, что сказать.
- Ты? – опять переспросила она удивленно.
- Да я… Имею право!
Он не хотел ничего объяснять – в глубине души ему было стыдно, и поэтому он отвечал односложно.
С тех пор и повелось: как только ему нужны были деньги на выпивку, а Галина не давала, он продавал что-нибудь в райцентре, до которого добирался пешком. Жена, конечно, скандалила. Но ее крики словно бы и не трогали Василия, он обычно отмалчивался или просто уходил из дома. Первоначальные угрызения совести исчезли, он придумал оправдание: делает это назло Галине, из-за которой – к такому заключению он пришел — не удалась его жизнь. Она – Галина – во всем виновата! Вот пусть помучается!

Сегодня Василий еще не успел ничего найти подходящего для продажи, как вдруг в дверь настойчиво постучали.
- Привет, алчущим! – на пороге стоял Федька-бомж, грязный, небритый мужичонка в рваной безухой ушанке, надетой набекрень.
Его так прозвали за то, что он и вправду был бездомным, появившись в поселке невесть откуда. На расспросы отвечал с неизменной усмешкой:
- Я – гражданин мира. Мое мировоззрение не позволяет мне загнивать на одном месте! Дом, скарб – все это принижает душу человека.… Низводит ее до банальности. А я ищу высокого, я свободен, я сам себе хозяин!
Летом он ночевал прямо на улице, а зимой привечали местные алкаши. Узнав про нечаянное холостячество Василия, Федька сразу набился в друзья. Василий не противился: с Федькой было веселее, опять же и выпивку тот умел добывать. Вот и сейчас он выудил из-за пазухи нестандартной формы бутыль с мутноватой жидкостью.
- Ну, ты как,? – подмигнул он Василию. – Желаешь?
- Спрашиваешь! – возмутился тот и поторопил : - Давай, давай проходи… Нечего на пороге студиться.
Федька не заставил себя уговаривать и быстро  прошмыгнул в комнату. Через час бутыль была пуста.
- Эх! Хороша была заправочка! – с сожалением протянул Федька. Потом, икнув, спросил: - А ты, что же, так и сидишь один?
- Один, - кивнул Василий и добавил: - А ну их, баб… Шуму много, а толку мало…
- Оно, конечно, - согласился гость. – Только со жратвой при бабе лучше, - заметил он и с сожалением оглядел полупустой стол, на котором стояли два стакана, опорожненная бутыль, валялся старый сухарь для занюхивания.
- Дак, я своей так и сказал, - Василий повысил голос, словно перед ним сидел не Федька-бомж, а Галина, - так и сказал, - повторил он и стукнул для верности кулаком по столу, - если кормить меня не будешь, я те такое устрою! Мало не покажется!
- Да че ты устроишь? – с сомнением поморщился Федька.— Устроит он… Она, поди, другого уж себе нашла… Их сестра хитрая… Баба, она знаешь как к жизни приспособлена?! Да и не обязана она тебя кормить-то, потому как вы с ней разбежались… - Федор развел руками.
- Не-не-а! – Василий покачал головой. – Мы пока что не развелись… оф-официально… и я же.. я же насквозь больной… С детства… - Он неожиданно для самого себя пустил слезу и всхлипнул.— А поэтому она не имеет права меня бросить! Не имеет!…
- Ну, если инвалид… - с сомнением выдавил Федька и предложил: - А чего же ты не напишешь куда следует, что, мол, так и так, кинула больного мужа, в куске хлеба отказывает?
- А, - Василий уже равнодушно махнул рукой, – не люблю я писать… Я и сам ей устрою. Вот пошли, прям щас, посмотришь… Свидетелем моим будешь.
- Ну, пошли! – охотно согласился Федор, мысленно прикидывая, чего реальнее ожидать от  Галины – денег на выпивку или только скандала.

Скандалить Федору не хотелось, но желание выпить пересилило. И через минуту они с Василием нетвердо шагали в сторону дома Галиной сестры Валентины.
Весенняя распутица хозяйничала на улицах поселка. Дорога – сплошное месиво из глинистой грязи и хозяйственного мусора – смачно хлюпала под ногами. Несмотря на воскресный день, на улицах было почти безлюдно. Редкие прохожие шли, покачиваясь, пряча от студеного весеннего ветра опухшие красные лица, глядя перед собой бессмысленным, туповатым взглядом.

Дом Валентины притулился на самой окраине, словно добровольный изгнанник из однообразно стройного ряда щитовых двухквартирок. Домишко был небольшой, но по-деревенски добротный и ухоженный, всеобщее запустение обошло его стороной. Окрашенный ярко-желтой краской палисадник непривычно светился на общем грязном фоне поселка. Летом в нем весело пестрели разные цветы, и даже сейчас, в ненастном начале весны аккуратно топорщилась семейка ухоженных кустов сирени, нетерпеливо ожидая тепла.
- Ну, вот и пришли, - пробормотал Василий и махнул рукой в сторону дома.
- Ишь ты, как устроилась! – присвистнул  Федька. – Кулачка прям…
- Да, не-е… Это сестры ее, - объяснил Василий.
-- А один черт! – Федька несогласно мотнул головой. – Раз тут проживает, значит, и она – кулачка. – Категорично заключил он и погрозил пальцем в сторону дома.
Потом решительно распахнул калитку и, шагнув во двор, прокричал:
- Эй, хозяйка, а ну, принимай гостей!
Василий зашел следом за Федькой. Он понимал, что вряд ли их встретят, как желанных гостей, его первоначальный воинственный пыл улетучился без остатка, но и отступить Василий тоже не решался, боясь потерять доверие своего товарища
На Федькин крик отозвалась лишь рыжая лохматая дворняга, дремавшая возле будки. Она резко подскочила и с лаем бросилась под ноги неожиданному визитеру.
- Но-но, ты, двортерьер!… - Федька остановился на полпути к крыльцу и с опаской уставился на собаку.—Что, хозяев-то нет, что ли? – спросил он ее.
Дворняга продолжала лаять, настойчиво, до хрипоты, то и дело бросаясь под ноги Федьке.
- Ишь, в хозяек, видно, пошла, - предположил мужик.
- А ну ее, пошли отсюда, - потянул Василий Федьку за рукав изношенной фуфайки.
Все это время он нерешительно топтался у калитки. С одной стороны, он всерьез побаивался смелой дворняги, а с другой – не мог оставить Федора одного.
- Э, нет! Нас вот так лаем-то не возьмешь! – упорствовал тот, и, схватив подвернувшийся под руку камень, швырнул его в дворнягу.
Камень больно ударил собаку по лапе. Она взвизгнула и, жалобно заскулив, отскочила к будке.
 Тут вдруг появилась хозяйка дома. Валентина возвращалась из магазина и еще издали заметила кого-то в своем дворе.
- Ах, ты, паразит! – накинулась она на Федьку. – Ирод окаянный! Ишь, чего вытворяет! А ну, вон отсюда!
Она изо всех сил огрела бомжа хозяйственной сумкой, в которой болталась пластиковая бутылка масла «Олейна».
- И ты тут, родственничек! Давно не виделись! – заметила Валентина Василия.—Докатился! С кем дружбу водишь?! – укорила она.
Федька в мгновение ока очутился за калиткой и, отряхивая шапку, по которой пришелся удар, стал возмущаться:
- Ты чо?!… Чо дерешься-то? Не имеешь права руку поднимать на человека! Я – лицо юридическое!
- Ах, не имею! – Еще больше разозлилась Валентина. – Не имею?! Всякая шваль будет ко мне во двор шастать, собаку мою травить, а я, значит, не смей руку на него поднять?! Вот я сейчас-то морду твою юридическую так отделаю!…
От негодования полное лицо Валентины раскраснелось. Схватив валявшуюся у крыльца лопату для снега, она двинулась на Федьку всей мощью своей высокой и не по-женски сильной фигуры. Маленький, щуплый Федька, осознав серьезность грозившей ему опасности, не стал испытывать судьбу и стремглав бросился вдоль по улице.
- Ну, а ты чего стоишь? – Валентина вновь переключилась на Василия.— И не думай, в дом не позову, - строго, но уже беззлобно предупредила она.
- Валь, ну, Валь… Ты войди в мое положение, - затянул Василий привычным речитативом.— Друг ко мне зашел, а у меня – шаром покати… Ну, не по-людски же, Валь…
- И слышать тебя не желаю! Уходи по добру, не доводи до греха! - отмахнулась от него Валентина.
- А Галька где? — с надеждой спросил Василий.
- Жену вспомнил! И не надейся… Галина тоже не подаст! Хватит! Натерпелась от тебя! И-и…. Да как не стыдно-то тебе: здоровенный детина, а побираешься, ровно немощный или малый. И дружбу с кем завел!… - Валентина презрительно сплюнула и махнула рукой.

Василий опустил голову, но уходить не спешил. В глубине души он надеялся, что гнев Валентины поостынет, и она – быстрее бы избавиться от назойливого зятя – сунет ему рублей двадцать. В мыслях Василий уже держал в руках вожделенную бутылку самопала. Он не то что представлял, а видел словно бы наяву, как ставит ее на стол, срывает пробку, и с волнительным нетерпением наблюдает, как мутная холодная жидкость, булькая, льется в граненый стакан. Воображаемая картина была столь живой, что у Василия пересохли губы, и он то и дело облизывал их.
- Нечего, нечего тут ошиваться,- вернул его к действительности окрик Валентины, которая была сегодня непреклонна.— Топай, давай, топай!
- А где Галина? – все еще не теряя надежды, вновь переспросил Василий.
- Нет ее … В город уехала… И не жди, даже если б и была, не вышла б к тебе…
С этими словами Валентина поднялась на крыльцо и, скрипнув тяжелой дверью, скрылась в доме.

Оставшись ни с чем, Василий еще некоторое время постоял, переминаясь с ноги на ногу, а потом пошел вдоль по улице. Он шел в никуда, без цели. А мысли вертелись все вокруг одного – выпивки. Он гнал их, пытался подумать о чем-нибудь другом. Но, как назойливые мухи, они упрямо возвращали его на прежний круг.
Василий и сам не заметил, как очутился на вокзале. «Галина должна вечерним вернуться»,-- тут же сообразил он. Когда Красноярский поезд, устало поскрипывая, остановился и выпустил скудную порцию пассажиров, Василий уже с готовностью стоял на грязном перроне и еще издали пытался взглядом отыскать Галину. Она вышла едва ли не последней. Не ожидая, что ее встречают,шла медленно, опустив голову, отведя в сторону свободную руку, а в другой удерживая большую тяжелую сумку.
- Галь, – тихо позвал Василий.
- О! Встречаешь, значит? – Галина удивленно посмотрела на него и сразу поняла причину встречи. – А я, вот, к ребятишкам ездила, - объяснила она и улыбнулась одними губами, а глаза остались грустными и устало-печальными.
- Галь, - Василий попытался взять у нее сумку, но Галина не дала.
- Сама я… нам все равно не по пути…
- Дак, я помогу! Не спешу я… - засуетился Василий.
- Нет, спасибо, - упорствовала Галина. – А ты чего здесь? – спросила равнодушно-холодно.
- Вот… тебя встречаю…
- Ну, так уж и меня? – Галина с сомнением усмехнулась.
- Правда, - Василий клятвенно прижал руку к груди.
- Значит, надо что-то, - заключила Галина.— Ну, давай, не томи… Спешу я. Да и поздно уже, темнеет… по нашей грязи только в темень и идти, - поторопила она.
- Галь, я … ну, ты понимаешь… я пока на мели… Временно… Временно…Дай, я отдам… -- нескладно заговорил Василий, преданно заглядывая жене в глаза.
- Да знаю я твою отдачу, - возразила Галина. – С чего ты отдашь-то?
Но, возражая, она все же достала потертый кошелек и протянула Василию сложенную пополам сотню. Тот  сразу почти выхватил ее и, выкрикивая обещания вернуть все, «как с куста», пустился бежать. Галина постояла, глядя ему вслед, потом перекинула сумку в другую руку и медленно пошла к концу перрона.

В этот вечер у Василия был праздник. Как всегда, заправлял всем Федька-бомж. Галинина сотня в его руках волшебным образом превратилась в два литра спирта-самопала, буханку черного хлеба, ломоть залежалого желтоватого сала, щедро политого кетчупом, и две пачки аппетитно дымящейся китайской лапши.
Уронив отяжелевшую голову на стол, Василий медленно уплывал куда-то. Отдаваясь на волю этому приятному состоянию, он с удовлетворением успел отметить, что назойливые мысли-мухи, наконец, покинули его голову. В ней теперь не было ничего, кроме этой гудящей, равнодушной ко всему пустоты. Василия ничто не тревожило…

      
Иллюстрация автора.