Снег. Тяжелый, липкий уже, влагой весенней напоенный. Вязнут в нем, обрастая рыхлой коркой, ноги. Двадцать, тридцать шагов – сердце из груди выскочить готово. До стоянки еще километра четыре, срезать бы путь по лощине. Через бурелом – вдвое ближе, хоть и страшно подумать, - как преодолеть это хаотическое нагромождение поваленных бурей деревьев.
Усталость побеждает логику – тащусь к завалу, хоть глянуть...
Рев медвежий. Густой, плотный – осязаемо ощутимой волной грузно опрокидывает в снег. Метрах в десяти, откуда взялась только, – мохнатая бурая глыба. Башка, склоненная низко, копной мотается в стороны, из пасти черной, раззявленной, с клыков – слюна. Тишина – на миг, и снова – рев. Странный он – не нападения, не боли – непонятный… Медленно, плавно карабин к плечу плывет. И плавает прорезь прицела, за мотающейся, пляшущей головой – нельзя стрелять, бесполезно… Ждать, когда встанет на дыбы – откроет под выстрел грудь, пасть ли раззявит в реве грозном, перед тем, как кинуться.
- Нет, все так же мотается башка, изрыгает пасть рев громовой.
- Почему, почему не встает? – и, все ясным становится сразу, и страшнее... - Меж ног передних, расставленных – маленький меховой комочек пищит жалобно. Медвежонок. С рукавичку, может – чуть больше, сосунок.
Тянется, останавливается время. Медленно опускается вниз ствол карабина. Шарит, щупает опору нога, - шаг назад. Еще, еще, еще – медленно. Она – замерев на миг, смолкла. Внимательно и удивленно смотрят на меня черные пуговки глаз ее. Так же медленно, молча, назад сдала. Шаг, еще шаг.
Мы смотрим друг на друга – понимаем ли? – хотелось бы понимать.