КОГДА-ТО МЫ БЫЛИ ЛЮДЬМИ
Моя жена была универсальным донором. Иначе говоря, кровь у нее была нулевой группы с отрицательным резус фактором. Для мужика такая кровь – это лишний козырь по жизни. Для женщины – это катастрофа. У меня была вторая группа – A и положительный резус. Когда она носила первого, проблем уже было выше крыши, но все обошлось. Со второй беременностью все было намного сложнее. Хотя мы и не делали абортов (это, пожалуй, единственное обстоятельство, которое я могу выложить в качестве козыря своей мужской состоятельности) ситуация приобрела масштабы катастрофы. Мы с женой, отнюдь, не были религиозными фанатиками, но сделать аборт, на чем настаивала ее мамаша, не решились. Вы, может быть, удивитесь, но нам такой вариант был абсолютно чужд. Сегодня, когда я смотрю на своего младшего сына и, особенно на его сына – моего внука, я понимаю, что мы были правы в своем упрямстве, но тогда ее мамаша считала меня убийцей своей дочери, и имела-таки на это основание. Стояло лето 1979 года. До общесоюзной катастрофы оставалось 12 лет. Но грядущий ****ец в воздухе уже витал, и мало кто в нем сомневался. В то лето в Белоруссии от засухи выгорели все яровые. По зову партии десятки тысяч горожан рубили вдоль дорог березовые ветки на корм скоту, отлично понимая всю бессмысленность этого занятия. Меня, несмотря на мои личные проблемы, тоже загнали на неделю, косить крапиву в Налибокскую пущу. Общественные интересы, безусловно, ставились выше личных. Что мне оставалось делать? Оставалось только, ради личного самосохранения поменять приоритеты местами. Тогда я работал в лесничествах Ушачского района и халтурил, как только мог. То, что я там натворил в 1979 году можно смело ставить в один ряд с заготовкой крапивы. Но ездить туда, все-таки, было необходимо, хотя это и не имело никакого общественнополезного смысла. Жена все лето лежала “на сохранение” в различных медицинских учреждениях, а я, чтобы быть поближе к ней, выкручивался, как только мог. В понедельник, после полудня, попрощавшись с женой, я выходил на витебское шоссе и там, на “заправке” договаривался с водителем какого-нибудь попутного транспортного средства. Билет до Ушачей стоил тогда 6,5 рублей; меня на попутке довозили за трояк. В пятницу, после полудня, я возвращался домой на тех же условиях и еще успевал посетить жену в больнице. Таким образом, я, помимо времени, экономил еще и деньги на литр сорокаградусного антидепрессанта, в котором я тогда остро нуждался. В середине августа жена родила нам сына, но проблемы наши, как вы понимаете, не исчезли, а, в известной мере, только усугубились, и страда моя продолжалась. Был конец сентября, время около Воздвиженья, пятница, вторая половина дня, я возвращался домой. Я вышел на шоссе у Сорочино. В руках у меня был черный портфель с тряпками, а в кармане – кусок мела. Мелом на портфеле я, как обычно, написал: МИНСК и поставил портфель на обочину. Ждать пришлось недолго. Со стороны Полоцка шел порожняком ЗИЛ 130 с прицепом, он-то меня и подобрал. До Лепеля мы ехали без приключений, ведя неторопливую беседу о том, о сем. За Лепелем у прицепа сломалась ступица левого заднего колеса, колесо стало болтаться, скрести по асфальту и, едва мы миновали Плещеницы, загорелось, заволакивая шоссе вонючим дымом. Дальнейшее движение стало невозможным и Валерий – так звали моего шофера – съехал на обочину. Время шло к вечеру. День был ясен, воздух сух, но уже заметно похолодал. Дорога в этом месте шла строго на юг, а солнце – был, напомню, конец сентября – заходило строго на западе. Через дорогу, словно шпалы, протянулись длинные тени. Красота была неописуемая, но надо было что-то делать. Ты подожди, - сказал мне Валера, - счас что-нибудь остановим – поедешь дальше.
-А ты, как?
-Не знаю.
Со стороны Полоцка на Минск шел КАМАЗ. Валерий замахал руками. КАМАЗ, обогнув нас, остановился на обочине. Вылез парень, нам ровесник. Внешность имел семитскую, говорил с характерными интонациями, представился – Борис. Тогда в Белоруссии семитская внешность никого не удивляла, уезжали на родину предков очень немногие из них. Удивляла профессия семита. Среди шоферов представители их национальности попадались редко.
-Что у вас? – спросил семит.
Дальнейший разговор носил профессиональный характер, и я его опускаю до следующего момента.
-Ну, допустим, позвоню я твоему завгару. - Говорил Борис. – Но ты же понимаешь: пятница, вечер, если я его и найду, кого он к тебе отправит до понедельника. Ты, что собираешься здесь три дня припухать?
У Бориса была характерная черта, когда он обдумывал что-то, то становился похож на Виктора Ильченко – актера знаменитого сатирического дуэта.
Сходство на этом заканчивалось, потому что он умел принимать правильные и по-семитски рациональные решения. Дальнейшее это подтвердило.
-Здесь в Плещеницах есть автобусный парк. В Логойске, в райцентре его, вроде, нет, а здесь есть. Заговорил он. – Ты снимай колесо, а я туда смотаюсь. У ЛАЗов колеса твои, может пацаны помогут.
Я, уже считаясь, как бы, одним из участников события, без спроса влез в КАМАЗ, и мы, развернувшись, погнали в Плещеницы, искать автопарк. Автопарк был абсолютно пуст. Рабочий день закончился. Ни администрации, ни технического обслуживающего персонала, на который мы рассчитывали, в наличие уже не было. В наличие был только контролер КПП, который сообщил нам, что, пока не вернутся водители с вечерних рейсов, разделить с нами беседу может только он один. Борис опять стал мыслить, а я, по какому-то наитию, пойдя искать укромное место с целью “отлить” внезапно обнаружил посреди высыхающей у забора лужи большое колесо.
-Боря, - взволнованно позвал я, - глянь сюда.
Боря подошел, глянул и, подумав, сказал, что это почти то, что мы ищем, только нам нужно левое колесо, а это правое.
-Какая, на хрен, разница? – непрофессионально поинтересовался я.
-У них футорки разные. – Ответил мне он.
И здесь я узнал, что у тяжелых автомобилей колеса прикручиваются разными болтами – футорками: правые колеса – правыми, а левые – левыми. Разница заключается в направление резьбы: у одних она – правая, у других – левая.
-Ладно, - принял решение Борис, - ловить нам здесь больше нечего. Пошли уговаривать деда.
Деда-контролера, однако, уговаривать не пришлось.
-Забирайце, хлопцы, - разрешил он, - я адказваю за тое, што за заборам, а, што перад им да мяне не тычыцца.
Сегодня, когда мне за шестьдесят, и я, как этот дед дежурю на таком же КПП – сутки через трое – я вспоминаю его, моего коллегу, и желаю ему “землю пухом”, потому что мужчины не живут так долго. Через десять минут мы были на шоссе. Валера возился с колесом; нужных футорок у него, как и следовало ожидать, не было. Ободренный пользой, которую сумел оказать ребятам, я почувствовал себя, как бы участником ремонта и до того обнаглел, что стал участвовать в процессе на равных.
Я предложил снять с правых колес несколько футорок и прикрутить ими добытое нами колесо. Борис выслушал мое предложение с интересом, но сказал, что это крайний случай.
-Попробуем попросить вот у этих. – Сказал он.
По шоссе, со стороны Минска, к нам приближались, шедшие цугом, два ЗИЛа с прицепами. Борис замахал руками и ЗИЛы, скрежеща и поднимая клубы пыли остановились на обочине. Тормозили долго, потому что везли груз арматурного железа. Из кабин вылезли два парня в пропотелых майках и, вы не поверите, но после того, что им рассказал Борис, один из них сказал: “Ну, вам везет, пацаны, если бы вы вчера у меня их попросили, я бы вам ничем не помог, а сегодня, когда мы загружались, я у местных ханыг на металлобазе по-дешевке накупил две варежки футорок. Выбирайте.” И он из под сиденья своего ЗИЛа достал две рукавицы-спецовки, набитые этими самыми футорками. Потом эти четверо парней минут за 20, вкалывая дружно и слаженно, привинтили к ступице обод с запаской и, собранное таким образом колесо, приделали на нужное место. Никаких разговоров про деньги. Те, что шли на Витебск, извинились, что не могут больше задерживаться.
-Нам до Витебска еще ночь пилить с этим железом. – Оправдывались они. – А ты Валера, как будешь ехать, то останавливайся километров через 10-15, футорки будут раскручиваться, а ты их поджимай. Они сели в кабины своих раздолбанных ЗИЛов, врубили свет, потому что уже стемнело и с ревом, тронувшись с места, постепенно растворились в осенней темноте. Борис за час довез меня до Логойского тракта, сам пошел по кольцевой в сторону автозавода, а я еще через полчаса уже был дома и обнимал жену. Прошло 30 лет. Борис, конечно же, уехал в Израиль и сегодня, гоняя по дорогам исторической родины – на пенсию в Израиле мужики выходят почти в 70 лет – он среди библейских пустынь Святой земли вспоминает ли этот момент удивительного и простого примера человеческой взаимовыручки, и помнят ли его остальные участники? Такое нужно помнить. Я, во всяком случае, помню. Никогда не забуду. Сегодня, наблюдая примеры скотства, воцарившегося на наших дорогах, я думаю: “А точно ли все было так, как я это сейчас описываю, не подводит ли меня моя память?” Да нет! Все именно так и было. До деталей. И меня охватывает чувство оптимизма. Ведь, если так было, то так когда-нибудь будет опять. Существует закон природы, одинаковый для всех живых существ, когда-либо населявших Землю: любой вид, род, класс, тип живых существ не теряет приобретенных, в процессе эволюции, положительных качеств. При возникновение неблагоприятных условий окружающей среды они могут временно затухнуть, деформироваться, но, как только условия изменяться в лучшую сторону, приобретенные положительные качества, вновь возвращаются, причем, в самом лучшем виде. Вот, например, ихтиозавры мезозоя. Когда условия их существования на Земле существенно ухудшились, вследствие сокращения акватории мирового океана, эти хищные гады, хватавшие своими зубастыми челюстями всех и вся, вынуждены были вылезть на сушу. Но, как только, океан вновь вернулся в свои берега, они возвратились в родную стихию, но уже в виде веселых, добродушных и умных дельфинов. Вряд ли наше поколение, при жизни, сумеет вернуть себе, утраченные, в процессе социальных потрясений, положительные качества, но наши внуки – несомненно, превзойдут их. Ведь и мы когда-то, всего лишь 30 лет назад, были людьми.