Мне сорок два года. Это много или мало? Не знаю. Для кого как. Для меня – половина жизни уже за плечами. Что я имею на сегодня? Ничего! Как та старуха у разбитого корыта. Около двадцати лет я проработал оператором на киностудии и полгода, как не работаю. Стал не нужен. Молодые ребята, операторы нового поколения, напористые и наглые, на своём пути расталкивают локтями таких, как я, и уверенным шагом идут вперёд.
Похоже, у меня начался кризис среднего возраста и, похоже, он затянулся. Каждый раз, когда в квартире раздаётся телефонный звонок, моё сердце замирает: вдруг это звонят мне с предложением от киностудии или какой-либо режиссёр снизошёл до моей персоны. Нет! Опять нет! Это звонят подруги жены или друзья дочери. У меня депрессия. Постепенно, за полгода я перестал бриться. А зачем? Отпустил бороду и усы. Хожу в одном и том же: потёртые джинсы и старенький свитер с дырками на локтях. Мне не зачем надевать рубашки с галстуками и костюмы: всё равно целыми днями сижу дома. Всё в этой жизни мне стало не интересно. По дому ничего не делаю: в магазин не хожу, мусорное ведро не выношу, посуду за собой не мою, даже давно перегоревшую лампочку в коридоре не меняю. Единственное, что я изо дня в день делаю регулярно -- это слушаю одну и ту же музыку Грига, которая до каждой нотки созвучна моему депрессивному настроению. А ещё я каждое утро и каждый вечер выгуливаю нашего семейного любимца спаниеля.
Недалеко от нашего дома расположен старинный городской парк. В этом парке я могу часами бродить со своим спаниелем. Только здесь, в парке, депрессия на время вынимает свои коготки из моей души, тоска не так больно сжимает сердце, и на какое-то время я забываю о проблемах.
Время от времени у меня появляется желание плакать. Кто сказал, что мужчины сильнее женщин? Не правда! Может, мы сильнее физически и менее эмоциональны, чем они, но мы намного слабее их перед неожиданно возникшими жизненными неудачами, в повседневном семейном быту, да и вообще в жизни. Но мы боимся сами себе в этом признаться.
Вот и наступил октябрь. Октябрь наступил не только в природе, но и в моей жизни, в моей душе. А дальше что? Зима. Я не выдержу зиму. Понимаю, что никто мне не поможет справиться с депрессией, кроме меня самого. Надо что-то срочно менять в своей жизни. Но что и как? Моя двоюродная бабушка по отцу -- бывшая актриса. Она блистала в советском кинематографе ещё в сороковых годах прошлого столетия. Сейчас ей девяносто пять лет. После пятидесяти лет съёмок в кино у неё наступило безразличие к этому виду искусства. Однажды, несколько лет назад, она сказала сама себе: «Достаточно! С кино покончено навсегда! Теперь у меня есть живопись. Живопись – моя страсть, моё лекарство, мой воздух». Она рисует абстрактные картины яркими и пёстрыми красками. Да, она отдаёт себе отчёт, что стара, но всё ещё бодра и находится в постоянном движении. Когда я навещал её последний раз, и за чашкой чая справился об её здоровье, она ответила: «Деточка, я живу одним днём. Я принимаю жизнь со всем, что она мне даёт. Часто грущу, вспоминая любимых и ушедших. Всевышнему могу сказать: я жила, любила, родила прекрасного сына, подарившего мне внуков и правнуков; а ещё я была звездой; спасибо тебе за всё, Господи!».
Я брожу со своим псом вдоль берёзовой аллеи парка и думаю о двоюродной бабушке. Из моих глаз выкатывается предательская слеза. Хорошо, что моросит дождик, и редкие прохожие, идущие мне на встречу не могут видеть моих слёз. Удивительно, но с каждой выкатившейся слезой моя душа потихоньку освобождается от груза тяжести, которой придавили меня тоска и депрессия. Здесь, в этом старинном парке, наедине с природой мне не так одиноко. Именно сегодня я обратил внимание на то, что листва на деревьях уже тронута красками осени – жёлтые и красные цвета всевозможных оттенков. Периодически налетают порывы ветра, и тогда с деревьев на меня начинает падать то золотой, то рубиновый дождь из листьев. Появляется непреодолимое желание снять эту красоту на кинокамеру. А листва всё падает и падает. Листья, медленно кружась, опускаются мне под ноги, на тёмный влажный асфальт парковых дорожек.
Я один в этой красоте золотой осени. Мне хорошо! Я почти счастлив! Я ощущаю единение с природой, с её красотой, которая не зависимо от всевозможных событий, происходящих в мире, всегда была, есть и будет. В это самое мгновение, я особенно остро, как будто меня пронзило стрелой, прочувствовал поэзию Пушкина.
Мне хочется прокричать во всё горло: « Как красиво! Спасибо тебе, Господи, за эти минуты счастья, которые ты мне подарил». Я иду по аллее парка, и с каждым шагом в моём сердце продолжают отпечатываться строки великого поэта, которые так и ложатся на душу, как будто не Пушкин сочинил их два века назад, я сам их только что сотворил. Это у меня в душе возникли бессмертные строки об унылой поре, которая очаровывает мои очи, которая приятна мне своей прощальной красой, это я вижу в багрец и золото одетые леса и это я люблю пышное природы увяданье.
Я уже не чувствую, что сегодняшний день и день, когда гений писал эти строки, отделяет около двух веков. Время для меня ушло на задний план, оно просто исчезло. Я нахожусь в едином измерении с теми, кто много веков назад жил до меня, и с теми, кому ещё только предстоит жить после меня и наслаждаться этим очарованьем. Я завидую сейчас сам себе. Я завидую тем, кому ещё только предстоит испытать это чувство прекрасного через года, через века…
В эйфории продолжаю бродить по дорожкам парка, задрав голову вверх. Любуюсь тёмно-серебристым небом, просвечивающемся сквозь крону вековых деревьев и тонких нитей моросящего дождя. С наслаждением слушаю музыку шуршащей опавшей листвы, которую «смело топчу я ногой» и музыку тихой барабанной дроби дождя о крону деревьев. В душе возникают звуки «Адажио» Альбинони, и я начинаю громко «лялякать» эту божественную мелодию. И снова мне кажется, что это я только что сочинил эту самую мелодию.
Я шагаю широким размашистым шагом. Мне становится тяжело дышать от внезапно нахлынувшего чувства вселенской любви к осени, которую я так не любил раньше. Даже начинаю задыхаться от этого чувства – настолько оно огромно.
Внезапно, со всего размаха, цепляясь ногой за корягу, падаю в грязную лужу лицом вниз. Но музыка продолжает звучать в моей душе, не смотря ни на что. Она даже стала звучать ещё громче. Было ощущение, что я не упал в лужу, а наоборот взлетел вверх.
Мокрый насквозь, грязный, но счастливый я вернулся домой с новым чувством в душе и с предчувствием, что должно произойти что-то важное. Снял с себя грязную одежду и запихнул её в уже давно переполненное мусорное ведро. Затем искупался в горяче-обжигающей ванне. Когда я заканчивал сбривать бороду и усы, раздался телефонный звонок. Жена подняла трубку, с кем-то поздоровалась на том конце провода. Затем, кого-то внимательно выслушав, сказала, протягивая мне трубку:
-- Это тебя.
Внутри у меня всё напряглось:
-- Алло, я слушаю.
-- Здравствуйте. Вам звонят с киностудии… (приятный женский голос назвал известную киностудию). Мы запускаем в производство полнометражную картину, пока под рабочим названием «Осенняя рапсодия». Мы знакомы с Вашими предыдущими работами и хотели бы пригласить Вас в качестве оператора. Если Вы не против, ждём Вас завтра в десять утра по адресу…
Дрожащей от волнения рукой, я записал адрес. Я ещё не читал сценарий, я даже не поинтересовался, кто режиссёр, кто будет исполнять главные роли, но я уже точно знал, что буду снимать эту картину, точно знал, как это буду делать, и уверен в том, что обязательно сниму эпизод, который пережил сегодня в парке.
Весь оставшийся вечер я только и думал о предстоящей работе над фильмом. В душе без перерыва звучал второй концерт Рахманинова. Незаметно для самого себя, я вынес мусорное ведро, поменял перегоревшую лампочку в коридоре, а когда на кухне мыл гору грязной посуды, подумал: « Ай да я! Ай да сукин сын! Надо же так гениально перемыл всю посуду...»