Иллюстрация: А. С. Пушкин и В. И. Даль в образе свв. Косьмы и Дамиана на иконе XIX века
Разносторонне одаренный уроженец города Луганска Владимир Иванович Даль, обессмертивший наш край своим литературным именем «Казак Луганский», был также близким другом еще одного выдающегося человека своего времени, поэта Александра Сергеевича Пушкина. И дружба этих двух замечательных людей продолжалась до самой смерти последнего.
Так случилось, что поводом для их знакомства стала именно литературная деятельность, которой однажды увлекся военный хирург и офтальмолог Даль.
Первая книга врача Владимира Даля, написанная под псевдонимом Казак Луганский, "Русские сказки. Пяток первый", вышла в 1832 году. Книга сделала Далю имя в российских литературных кругах, и ректор Дерптского университета даже решил пригласить своего бывшего студента, доктора медицины Даля на кафедру русской словесности. При этом книга была принята в качестве диссертации на соискание ученой степени доктора филологии.
Но, увы! Начальнику Третьего отделения Собственной его императорского величества канцелярии – главного органа политического сыска и следствия Российской империи графу Александру Бенкендорфу «вовремя» донесли о том, что цензоры просмотрели противоправительственный пафос сказки о царе Додоне, Золотом Кошеле. Сообщалось, что книга «…напечатана самым простым слогом, вполне приспособленным для низших классов, для купцов, для солдат и прислуги. В ней содержатся насмешки над правительством, жалобы на горестное положение солдата и пр.».
Бенкендорф докладывает царю Николаю Первому, и в один прекрасный день Далю даже не дают закончить обход в госпитале, где он работал, арестовывают и привозят к чиновнику третьего Отделения Мордвинову. Тот без всяких предисловий обрушивает на доктора площадную брань, тыча ему в лицо его книжку, и отправляет в тюрьму.
Выручил Даля поэт Василий Жуковский, бывший тогда наставником сына Николая Первого, будущего освободителя крестьян императора Александра Второго. Жуковский описал наследнику престола все происшедшее в анекдотическом свете, обрисовал Даля, как человека примерной скромности и больших способностей, упомянул о двух орденах и медали, полученных на войне. Наследник престола пошел к отцу и смог убедить того, что власти в этой ситуации выглядят нелепо. И Николай приказал освободить Даля.
Таким образом, для Даля все закончилось более-менее благополучно, если не считать того, что книжка была отклонена в качестве диссертации самим министром просвещения, как неблагонадежная. Ее даже изъяли из продажи. Но один из немногих оставшихся экземпляров Даль решил подарить А. С. Пушкину. Жуковский давно обещал их познакомить, и книжка стала прекрасным предлогом. И вот, в один прекрасный день Даль, не дожидаясь Жуковского, взял свою книгу и пошел сам - без всяких рекомендаций! - представляться первому поэту российского Парнаса Александру Пушкину.
Даль так писал об этом: «Я взял свою новую книгу и пошел сам представиться поэту. Поводом для знакомства были «Русские сказки. Пяток первый Казака Луганского». Пушкин в то время снимал квартиру на углу Гороховой и Большой Морской. Я поднялся на третий этаж, слуга принял у меня шинель в прихожей, пошел докладывать. Я, волнуясь, шел по комнатам, пустым и сумрачным – вечерело. Взяв мою книгу, Пушкин открывал ее и читал сначала, с конца, где придется, и, смеясь, приговаривал «Очень хорошо».
Пушкин, сам писавший бесподобные сказки, очень обрадовался такому подарку и в ответ подарил Владимиру Ивановичу рукописный вариант своей новой сказки "О попе и работнике его Балде" со знаменательным автографом: "Твоя от твоих. Сказочнику Казаку Луганскому - сказочник Александр Пушкин".
Так имя нашего края, отраженное в литературном имени нашего земляка встало рядом с именем гения российской литературы.
Это был дружеский обмен запрещенными трудами, ибо пушкинская сказка при жизни автора света не увидела. Лишь после смерти поэта В. А. Жуковский подготовил ее к печати, но ему пришлось переименовать попа в купца Остолопа.
Пушкин стал расспрашивать Даля, над чем тот сейчас работает, тот рассказал ему все о своей многолетней страсти к собирательству слов, которых уже собрал тысяч двадцать.
Так сделайте словарь! - воскликнул Пушкин и стал горячо убеждать Даля. - Позарез нужен словарь живого разговорного языка! Да вы уже сделали треть словаря! Не бросать же теперь ваши запасы!
Пушкин поддержал идею Владимира Ивановича составить "Словарь живого великорусского языка", а о собранных Далем пословицах и поговорках отозвался восторженно: "Что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото!" Пушкин вдруг замолчал, затем продолжил: «Ваше собрание не простая затея, не увлечение. Это совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать – у Вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки перед изумленными современниками и потомками!»
Так по инициативе Владимира Даля началось его знакомство с Пушкиным, позднее переросшее в искреннюю дружбу, длившуюся до самой смерти поэта.
В 1833 году В.И. Даль переводится в Оренбург чиновником особых поручений при военном губернаторе В.А. Перовском. А вскоре, 8 сентября 1833 года, туда же приехал и Александр Пушкин, чтобы по живым следам собрать материалы для задуманной им "Истории Пугачева", которую цензура заставила переименовать в «Историю пугачёвского бунта».
Пушкин быстро собрал уникальные материалы о пугачевском восстании, доверительно поговорив со многими участниками и свидетелями событий. Но сделать это ему удалось только с помощью Владимира Даля. Жители края, репрессированные за поддержку Пугачева, опасались каждого неизвестного им человека. К тому же большинство из них были старообрядцами, и Александра Сергеевича они первоначально за длинные ногти на руках приняли за антихриста. А Даль уже успел завоевать большое доверие местного населения. Он и помог другу наладить доверительные отношения с жителями, и Пушкин узнал от них много такого, чего ни в каких архивах не найдешь.
Вместе с Далем поэт объездил все важнейшие места пугачевских событий, вернулся домой и быстро написал "Историю Пугачева". Признательный за помощь, он в 1835 году выслал в Оренбург три подарочных экземпляра книги: губернатору Перовскому, Далю и капитану Артюхову, который организовал поэту отличную охоту, потешал охотничьими байками, угощал домашним пивом и парил в своей бане, считавшейся лучшей в городе.
В 1836 году губернатор Перовский был возведен в сенаторы и перебрался в столицу. С собой он взял и Даля, определив его, как "надежного человека", к своему брату Льву Перовскому - министру внутренних дел, у которого Владимир Иванович занял пост начальника министерской канцелярии, то есть стал правой рукой министра.
Пушкин радостно приветствовал возвращение друга, многократно навещал его, интересовался лингвистическими находками Даля. Александру Сергеевичу очень понравилось услышанное от Даля, ранее неизвестное ему слово "выползина" - шкурка, которую после зимы сбрасывают ужи и змеи, выползая из нее. Зайдя как-то к Далю в новом сюртуке, Пушкин весело пошутил: "Что, хороша выползина? Ну, из этой выползины я теперь не скоро выползу. Я в ней такое напишу!" - пообещал поэт. Не снял он этот сюртук и в день дуэли с Дантесом. Чтобы не причинять раненому поэту лишних страданий, пришлось "выползину" с него спарывать.
Родные поэта не пригласили Даля к умирающему Пушкину. Он сам узнал об этом несчастье на другой день и тут же приехал. Застал погибающего друга в окружении знатных врачей. Кроме домашнего доктора Ивана Спасского поэта осматривал придворный лейб-медик Николай Арендт и еще три доктора медицины. И все они совершили страшную медицинскую ошибку, если не сказать преступление. Они отняли у больного главное - надежду на выздоровление. Не зря говорится, что умирающий и за соломинку хватается, что надежда умирает последней. А Арендт сказал поэту в лицо: "Рана ваша очень опасна, и к выздоровлению вашему я не имею надежды".
Добил Александра Сергеевича император Николай I. Получив от Арендта заключение о неминуемой смерти Пушкина, он буквально подтолкнул его к могиле, прислав зловещую записку: "Любезный Александр Сергеевич, если нам не суждено видеться на этом свете, прими мой последний совет - старайся умереть христианином". Пушкин сник и велел позвать священника.
Даль старался исправить профессиональную ошибку медицинских светил, мобилизовать жизненные силы друга, вернуть ему надежду на выздоровление. Пушкин радостно приветствовал друга и, взяв его за руку, умоляюще спросил: "Скажи мне правду, скоро ли я умру?" И Даль ответил профессионально верно: "Мы за тебя надеемся, право, надеемся, не отчаивайся и ты". Пушкин благодарно пожал ему руку и сказал облегченно: "Ну, спасибо". Он заметно оживился и даже попросил морошки, а Наталья Николаевна радостно воскликнула: "Он будет жив! Вот увидите, он будет жив, он не умрет!"
С появлением Даля у постели больного поэта в его семье воскресла надежда на благополучный исход. Но, видимо, было уже поздно: великосветские лекари в первый же день ранения так основательно подорвали душевные и физические силы поэта, что Даль уже ничего не мог сделать.
Он не отходил от умирающего друга до последнего его вздоха. Все другие врачи под разными предлогами вышли из комнаты, оставив поэта умирать на руках друга.
К сожалению, некоторые пушкинисты до сих пор не считают Даля другом Пушкина, полагают его просто знакомым поэта, каковых у того было немало. Но такая оценка противоречит событиям скорбных дней Александра Сергеевича.
Если бы Даль был лишь "простым знакомым" поэта, остается непонятным, почему он оказался его самым доверенным врачом?
Почему именно Владимир Даль, а не домашний доктор Пушкиных Иван Спасский, закрыл глаза усопшему гению русской литературы?
Почему некролог о смерти поэта составил не придворный лейб-медик Николай Арендт, приглашенный к умирающему Пушкину, и не домашний врач Спасский, а Даль?
Почему умирающий Александр Сергеевич передал свой золотой перстень-талисман с изумрудом не кому-либо из родных, а Далю со словами: "Даль, возьми на память"? А когда Владимир Иванович отрицательно покачал головой, Пушкин настойчиво повторил: "Бери, друг, мне уж больше не писать". Впоследствии по поводу этого пушкинского подарка Даль писал поэту В.Одоевскому: "Как гляну на этот перстень, хочется приняться за что-либо порядочное".
И, наконец, почему пушкинский сюртук-выползину, пронзенный пулей убийцы, супруга поэта Наталья Николаевна передала именно Далю?
А вот как выглядит протокол вскрытия тела А.С. Пушкина, написанный В.И.Далем.
"Пуля пробила общие покровы живота в двух дюймах от верхней передней оконечности подвздошной кости правой стороны, потом шла, скользя по окружности большого таза, сверху вниз, и, встретив сопротивление в крестцовой кости, разбила ее и засела где-нибудь поблизости". Дантес выстрелил на расстоянии 11 шагов крупнокалиберной свинцовой пулей. Пуля проскочила между тонкими и слепой кишкой "в одном только месте, величиной с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей".
Существует мнение, что по меркам современной Пушкину медицины, его ранение не было смертельным. Иначе говоря, царские придворные доктора, прежде всего Николай Федорович Арендт, были присланы государем для того, чтобы просто-напросто "залечить" поэта. А Владимира Даля, видимо не доверяя другим врачам, позвал сам Александр Сергеевич.
Владимир Иванович составил медицинскую записку о последних часах Пушкина, закончив ее горестно: "Жизнь угасла".
За беззаветную преданность Даль и унаследовал от Пушкина его перстень с изумрудом. Владимир Иванович пытался вернуть его вдове, но Наталья Николаевна запротестовала: "Нет, Владимир Иванович, пусть это будет вам на память. И еще я хочу вам подарить пробитый пулей сюртук Александра Сергеевича".
Эти реликвии Даль хранил всю свою жизнь. Теперь они хранятся в Пушкинском музее Санкт-Петербурга.