Забавно, но многие домовые похожи на свои дома также, как собаки бывают похожи на своих хозяев. Мой домовой очень напоминает маленькую квартирку, в которой ведет свое нехитрое хозяйство. Он такой же уютный, аккуратный и правильный, и глаза его пронзительно голубеют, точно так же, как южные окна моей «хрущевки» весенним погожим утром.
Живет он в кладовке, задернутой обычной шторкой. Дверь сняли еще прежние хозяева, не помещалась она в коридоре. Но домовой и не любит дверей, ему нравится за всем наблюдать, и он частенько выглядывает из-за шторки, интересуясь, не нужна ли его помощь.
Летом в кладовке висят шубы и зимние пальто. Большая забота! Домовой гоняет моль, не доверяя новомодным средствам, проветривает вещи, следит, не скучают ли, и, иногда, даже засыпает среди шуб, устав от хлопот. В кладовке полно всякого хлама: старые вещи и бумаги, открытки прошлых лет, оловянные солдатики из забытого детства, акварельные краски и кисточки, юношеские тетради, которые до сих пор не поднимается рука выбросить.
Здесь можно найти все: и елочные игрушки, и старинные бытовые приборы, и даже нетронутое постельное белье, припасенное еще моей бабушкой, лет двадцать пять назад мне «в приданое». Иногда кажется, что если все вынуть из кладовки и перенести в комнаты, то нам негде будет жить. И все эти старые ненужные нужные вещи домовой старательно хранит и оберегает.
Он дразнит собаку, изображая шаги за шторкой, иногда ссорится с кошкой, если она залазит к нему в кладовку без приглашения, но в целом он тихий и деликатный.
Живет здесь домовой уже почти полвека, с тех самых пор, когда строили эти «хрущевки». А я – гораздо меньше, но все же здесь прошла моя юность, я повзрослела, и теперь здесь живет моя семья. Но к милому давнему обитателю нашей квартирки мы относимся с уважением и должным почтением. Точнее сказать, с теплой любовью.
В поздний час, когда вечерние хлопоты закончены и ночь накрывает город своим сине-звездным плащом, а моя семья уже спит, домовой приглашает меня попить с ним чаю. Мы располагаемся на кухне, которая только крохотному домовому кажется просторной, достаем красивые чашки, лимон, и, конечно, мед. Какой чай без меда! Одноразовых пакетиков он не выносит, и я завариваю божественный напиток в большом чайнике по всем правилам.
Мы долго сидим напротив друг друга, прихлебывая горячий чай и сладко молчим. Как хорошо помолчать, зная, что тебя понимают!
Наконец он заводит разговор:
-Сегодня в старых открытках я нашел фотографию какого-то парня. Я его здесь никогда не видел.
-Мы недолго встречались.
-А чего расстались?
-Тебе это надо?
Домовой вздыхает, делает глоток из чашки с розами и поднимает на меня свои голубые глаза. Я понимаю, что он хочет рассказать свою историю любви.
-Вот вы, городские, ничего не знаете, и ничего-то толком не умеете. Когда-то давно, даже по моим меркам давно, а по вашим человечьим и вовсе стародавно, жил я в деревне под названием Кривощеково. Знаю-знаю, вам, людям, оно кажется забавным, а мне-то нисколько. Так вот, хозяйства там было невпроворот: и овцы, и корова с телятами, и лошадь, и гуси, и куры, конечно. И за всем уследи. Справлялся я, правда, немного помоложе был.
Семья там жила хорошая, вот навроде вашей, веселая, работящая. Только детки у них были.
Домовой посмотрел на меня укоризненно. Я виновато вздохнула.
-Э-эх! Нынче жизнь-то бешеная, вот вам и не до деток. А тогда, говорю я, и хозяйство большое, и огород, и за всем успевали.
Вот как-то делаю ночной обход, и вроде все спокойно, только на душе кошки чего-то скребут. Захожу в курятник, а там – ба! Гнезда разорены, куры всхлопочены, места живого нет – и никого. Думаю, как же Полкан–то прозевал, вон спит как сладко и ухом не ведет. На другую ночь решил подсмотреть, кто это был. Недолго ждал, слышу: снова в курятнике переполох, а пес ни сном, ни духом, будто нет ничего.
Я – в курятник. А там лиса кур гоняет, и странная какая-то эта лиса: ни курицу не задавит, ни яйца не крадет, переполошит их, гнезда разорит – и вон. Я – за ней, да только смотрю, не лиса это. Как выскочила из курятника, так и обернулась: волосы рыжие, глаза зеленые…..
Он остановился:
-Во, как у тебя глаза. Только у тебя добрые, а у нее…,как ветер в лесу листьями шумит.
Он замолчал, задумался.
-А дальше что?
-Дальше ей, ишь ты! А дальше понял я, кто это был, кто суету наводил. Поляница это.
-А кто такая поляница?
-Ну-у, я смотрю вы тут в городе совсем безграмотные стали со своим компьютером да интернетом. Поляница – это вроде как лешего подруга али сестра. Любит она людей заманивать ягодами отборными, грибами, цветами яркими. Потом голову мутит, чтоб дорогу забыли, блудили. Леший – тот криками пугает птичьими, тропы в петлю сводит, деревья валит, чтоб не проехать. Или вы на джипах ваших везде нынче проезжаете?
-Не-е, не везде.
-То-то же. Так что, опасные они, эти поляницы. Но к людям редко наведываются, все больше делами лесными занимаются. Вот я и удивился, чего это она в деревню ходит. Не ровен час, детей испортит. Куры уж нестись со страху перестали, петух голос потерял. Надо, думаю, отвадить.
Две ночи ее не было. А на третью слышу: крадется лисий хвост. Полкан спит, она его заговором одурманила. Только в курятник она не пошла, а шасть – в конюшню. Там лаской обернулась и кобыле на загривок прыгнула. Лошадь бьется, чешется, а ласка давай ей гриву драть. Тут уж я вспылил, уж больно кобыла была хорошая, послушная да ласковая.
Обернулся я черным котом, и когтями в ласку вцепился. А она, не будь дура, в сизую голубку обернулась – и под стреху. Я – в ястребка, метнулся и прижал голубку клювом да когтями. Деваться некуда.
-Зачем, говорю, повадилась хозяйство портить? Отвечай!
Долго она отмалчивалась, да потом призналась: - Хозяину твоему отомстить хотела. Недобрый он человек.
-Что ж в нем недоброго –то?
-Муравейники в лесу разоряет, весь лес стонет. А он яйцами муравьиными цыплят кормит да кур. Злой он!
-Да не злой, а глупый. Ему сосед присоветовал, вот он и ходит, да радуется, что птица жиреет. Что ж ты его грибами, ягодами не заманила. Показала бы дюжину белых, он бы про все забыл, грибник больно страстный.
-Не стоит он грибов моих! Скоро лес без муравьев погибнет!
-Ничего, придумаем что-нибудь. Найдем способ кур от муравьев отвадить, и хозяину ни к чему станет муравейники разорять.
Она мне и говорит:
-А ты ничего, ловкий! Вон как меня поймал. Приходи ко мне в лес, с совой познакомлю. Она на дожде гадает, по старой птичьей скорлупе судьбу предсказывает.
-Как же я в лес –то? Я ж домовой.
-Велика беда! Обернись кукушкой да прилетай. Ждать буду!
Так и зачастил я в лес. Хозяйство, стыдно сказать, забросил. Сколько ж мы с поляницей исходили, сколько перевидали, не счесть. А уж сколько перецеловались! А глаза у нее были…… Дурман!
Вопрос повертелся у меня на языке и выскочил неожиданно, горошинкой.
-А с муравейниками-то что? Отвадил хозяина?
-Да это просто было! Едкого пепла стал я добавлять в муравьиные яйца, что хозяин из леса приносил. Куры их есть-то перестали. С тех пор вся деревня в лес ходила только за грибами, ягодами да иван-чаем душистым.
Домовой замолчал. Видно, смутное что-то вспомнилось, нехорошее. Глаза голубые потемнели, как в грозу. И мед уж не ест.
-Сгинула она, та поляница. Как люди мост строить стали да ели вековечные рубить, так она под топор и бросилась. Муравейники жалела, а тут…… Э-эх! А я в город перебрался.
Мы помолчали. Бывает такое молчание – горькое. Хорошо молчится, когда тебя понимают.
-Э-эх!
Он вздохнул и я подлила ему душистого чая.