Может я что-то неправильно делаю?
Впервые вообще кому-то про это говорю. И не потому, что нет на свете ни мамы моей, ни бабушки, ни прабабушки, которая до ста двух лет прожила. Просто уже я такая взрослая, что могу и поделиться с кем-то. Тем более, что я про это думаю постоянно. И, возможно, кому-то из вас поможет. Поможет понять мысли человека, который живет пока что рядом с Вами и сильно от Вас зависит. Я про Вашего ребенка.
Наша семья корнями произрастает из Алтайского края. Село Сростки и другое какое-то, соседнее с этими Сростками, село. Название не знаю, а спросить уже не у кого…
Все – и прабабушка, и бабушка, да и мама моя – женщины крутого русского характера. Думаю, я первая, кто от них в этом смысле хоть чуть-чуть, слава Богу, отличается. Отличается по-хорошему. Я сама в себе воспитываю постепенно чувство мягкости, даже нежности к своим детям.
Раннего совсем детства и взаимоотношений я не очень-то помню. А вот, когда я выросла до тех лет, что можно и нужно было помогать по дому, работать на огороде, ходить в магазин, я почувствовала, что меня мои родные не то, чтобы не любят, но относятся ко мне как-то совсем не так, чем к другим девчонкам и даже мальчишкам, моим сверстникам их родители.
Не скажу, чтобы я была какая-то сверхпослушная и работящая, но меня гоняли, как сидорову козу. А подбадривали такими в нашей семье обычными словами, от которых я вжимала голову в плечи, плакала и еще больше старалась.
- Ты, чего, воды не наносила, здоровая уже оглобля, а ленивая какая! – и я на эти слова мамы хватала коромысло и два ведра и бежала за водой к вокзалу. Это недалеко – километра полтора. Притом к дому дорога - вгору.
- Как не стыдно, родители целый день работают, а ты все с уроками сидишь три часа, басстыжая, убралась бы дома! – бабулька подзадорила.
Носки да полотенца стирала на стиральной доске по три часа, пока они не становились кристально белыми, а мои косточки на пальцах стирались в кровь. Огорода напололась так в детстве, что сейчас и петрушку садить на своем участке не хочется. Полы некрашеные дощатые металлической щеткой терла до появления белого нового слоя. Теперь ламинат в доме мыть – даже смешно, разве это работа?
Нас не гладили часто по головке, у нас никто не «сюсюкался», чем даже гордились, сравнивая с отношениями в других семьях.
Мне было так обидно, когда пришедшая в гости мамина подруга привела свою дочь, мою ровесницу по имени Ирэна, и с порога представила: « Смотрите, какая у меня красавица растет!» Боже, мне никто никогда не говорил, что я красавица. Но, если уж эта страшненькая Ирэна – красавица, то и у меня надежда есть! Я и сама видела – ни шикарной шевелюры, ни больших распахнутых глаз с длинными ресницами, про губы мои иначе, чем «губошлеп» не говорили, нос- картошкой, а профиль- вообще, не смотрите и не фотографируйте, пожалуйста… Ого, нога скоро до отцовской дорастет, ростом с версту. В автобусе, если вижу высокую женщину, становлюсь рядом, чтоб не выглядеть слишком здоровой! На физкультуре, слава Богу, вторая за Валькой. Но про нее - «модель», а я –колонча. Я и сама в себе эти комплексы подогревала. Вот идем по асфальтированной дороге после сильного летнего дождя в сторону леса с одноклассницами-двойняшками, по ягоды. Они совсем не казались симпатичными ни мне, ни другим. Ну, хорошо одевались. Их отец был портным, платья у них всегда новые и какие-то кукольно красивые. Сняли обувь, босиком шлепаем. Начинают ржать надо мной- мало того, что мой тридцать восьмой размер на три номера впереди их, золушкиного, так еще у меня и пятки широкие какие, и пальцы кривые! Ну, нет бы им по морде дать – я сама над собой, подпевая им, хохочу, чтобы потом придти домой и нарыдаться. И вот, пока не доросла я до такого возраста, когда всё по-барабану, и мнение у меня свое не сформировалось на то, какая я, босоножки с открытым носом и пяткой я не купила ни разу, что такое каблук не знала лет до двадцати пяти. Без начеса, чтоб хоть чуть-чуть волос добавить, из дома не выходила. По молодости, химическая завивка сильно спасала.
А имени своего «редкого» как я стеснялась, и как обожаю теперь! А тогда прижималась к забору, проходя мимо рядов новобранцев у ворот воинской части. «Наташа, эй, Наташка!»- кричали казахи, узбеки, грузины. Имя мое, такое красивое, стало для смуглой части мужского населения каким-то нарицательным уже. Что Клава, что Наташа! Абы что!
Когда кто-то говорил родителям: «Хорошо Вам, у Вас вон какая помощница растет!», в ответ или скептически улыбались или же прямо говорили, какой, мол, еще толк от нее. Я не затаила обиды, я тогда, конечно, возмущалась сама себе и плакала иногда. Но во мне закладывался такой же довольно суровый характер.
Однажды я пошла в магазин коротким путем - через железную дорогу, луг и озеро. Я всегда что-то пела, сто раз останавливалась, присаживалась в траву, искала какую-то букашку или цветочек. Пришла в магазин – кошелька нет. А он такой красный, яркий. Все облазила, все кусты, траву и шпалы по одной перебрала. Вернулась домой, плачусь бабушке. А она мне: «Врешь! Пойдем искать вместе, по той дороге никто не ходит!» А врать у нас в доме нельзя было. Просто это было невозможным. Пошли. И нашли сразу! Бабушка сама его увидела в траве. Она мне и сказала всего лишь: «Прости меня, внучка!». Даже по голове не погладила, отчего я рыдала дня три еще. С тех пор она никогда не сомневалась в истине любого моего утверждения.
А еще в нашей семье никто никогда не ругался матом. Помню, отец брякнул когда-то «бляха –муха!», так мама его отбривала в бане час целый, мы слышали. А он - простой рабочий с завода. Каково ему белой вороной быть было в таком коллективе!
Я не понимала, но мне, вообще-то, нравилось, что бабки мои не сидели никогда на лавочке и не сплетничали с соседками. С ними все здоровались как-то подчеркнуто вежливо, но даже не задавали вопросов типа «Как здоровье?» или «Не почернели ли у Вас от тумана помидоры?» Когда у кого-то на нашей улице была в нужда или надо было очень закрыто поделиться проблемой в семье, однако, все почему-то, шли именно к нам. Знали, что и не разболтаем, и уж точно, поможем. Последнее с себя отдадим.
Когда мама занимала большой пост и имела такого же размера возможности, я не помню, чтобы кто-то ее отблагодарил хоть конфетами за ее помощь в получении хорошей работы, квартиры и тому подобного. Никогда наше материальное и социальное положение в сторону роста за счет благодарностей или приношений не менялось.
Я могла бы и работу хорошую иметь при матери, и в институт поступить проблем не было. Мне, вообще, в тайне от нее позвонили и сказали приехать просто расписаться в документах – меня берут. Но это было абсолютно неприемлемо – я же тоже такая упертая и независимая уже была! И я долбилась четыре года туда, куда из сельской школы дорога в то время была практически закрыта. Поступила с четвертого раза. Но, зато, сама! Не поверите, мои родители даже не знали, где этот инъяз находится. Ну, где-то в районе площади Победы. И все! В течение пяти лет учебы один и тот же ответ на один и тот же вопрос: «Как там учеба?» и «Нормально!».
Я совсем сейчас не в обиде ни на кого. Я знаю, что любили меня мои родные так, что отдали бы свои органы и всю свою жизнь в случае необходимости. Но почему-то выразить этого не могли, их никто, видно, не научил этому в свое время.
В нашем доме всегда главенствовали только основные цвета: красный, черный и белый. Они так и остались моими любимыми.
Но, не ставя перед с собой никакой четко очерченной задачи подмешать чуть-чуть краски из радужного спектра, я незаметно, шаг за шагом стала вносить и в свою и в мамину жизнь другие цвета.
Три последних года жизни, когда она почти не выходила из больницы, мы с ней откровенничали так, как и представить раньше было нельзя. И она меня гладила по голове, и каждый раз, когда я входила в палату, говорила, что сегодня я выгляжу просто обалденно. И, чего даже предположить я не могла раньше, дала мне добро на очередной развод с мужем, посоветовав пожить так, как хочется мне, не подстраиваясь под чужое мнение и под чужую жизнь.
Из всей семьи только я одна знала, что маме жить оставалось максимум два года. Я братье и отца почаще к ней засылала, они и так навещали ее .Но они не знали, что это уже конец, скоро ее не будет. Я не говорила им о диагнозе и прогнозах профессора, потому что боялась, она прочтет в их глазах то, что я так надежно скрывала в своих. Прожила мама три года, и сильно переменилась. Она стала нежной и мягкой, она так боролась за жизнь. Думаю, теперь, когда ей было пятьдесят шесть, она тоже ждалакаких-то перемен. Ей уже хотелось пожить для нас, детей, внуков, а не хлопотать за чужих, которые после получения помощи, едут делиться своей радостью к собственным мамам.
Что стало со мной? Я вдруг поняла, что я красивая, стройная, высокая молодая женщина. У меня не просто какие-то большие глаза, а я –женщина восточного типа, во мне есть искорка и изюминка. Я радовалась своему невыспанному виду, благодаря зеркало за правильное отражение истины. Толстела- считала себя аппетитной, меня радовала пышная грудь. Худела – чувствовала себя стройной ланью. Выше мужа иногда - класс! Так пикантней даже!
Когда у меня родился сын, иначе, чем Сашуля я его не называла. Не спускала с рук, всюду брала с собой, не бросала на выходные дедушкам-бабушкам, чтобы самой расслабиться. Со вторым сыном мы и до сих пор постонно буськаемся и ласкаемся. Даже иногда уже раздражать начинает, когда он, конь здоровый уже, хватает меня, как девчонку: «Мамусик, давай потанцуем!»- радость какая-то у него сегодня, видите ли! Мои дети, вообще, ведут себя со мной иногда, как с подружкой. «Мама, садись-ка, быстренько помоги сочинение написать. Только не сильно старайся, а то Галина Эдуардовна «выкупит»!» Нет у них никакой степенности и важности в отношениях с родительницей. Но мне это больше нравится, чем не нравится. Когда палку перегибают, я, конечно, рявкаю и борюсь за свои права. Но росли они у меня в абсолютно комплиментарной обстановке. Я с рождения не уставала говорить, что они красавцы и умнички, что они очень все правильно понимают, и добрые, и щедрые. И они такими становились. Я их мнение по важным семейным вопросам спрашивала, они мне давали свои детские советы. И почему мало заказов втолковывали, и ругали, за то, что кого-то уволила, и сколько я заработала знали и знают всегда, и зачем я купила что-то. Хочет сын волосы длинные носить – имеет полное право. Объясняю, что голова при этом должна быть безупречно чистой, иду к директору школы отвоевывать право на свободу и независимость, если она не наносит вреда другим. А учатся они отлично и хорошо, при чем же здесь форма школьная и прическа! Девочек боготворят, дарят подарки одноклассницам, даю последние иногда деньги на розу или на поход в кафе.
Цыплят по осени, конечно, считают, но, наверное, по очень глубокой осени. Я вот думаю, почему так часто в жизни бывает, что как раз стакан подают в старости не близкие, а совсем даже посторонние чужие люди, чаще всего соседи. Работая в недвижимости сейчас, я вижу это на каждом шагу.
И когда мне кто-то в ответ на наше усыновление говорит: «Вот, хорошо, будет кому стакан воды подать!», я возмущаюсь всем своим нутром: «Да мы же их не для этого взяли!»
Наверное, когда я увидела своих будущих детей, я вспомнила себя раскосую и губошлепую нескладушку. Я подумала, именно эти дети, затравленный и перепуганный какой-то мальчик, девочка так похожая на меня своим скуластым лицом и узенькими припухшими глазками, должны стать самыми красивыми и самыми счастливыми. И мы им поможем! Мои сыновья взялись за воспитание, пожалуй, с большим энтузиазмом, чем мы сами. Это теперь совсем другие дети – и рявкать на нас уже начинают по - детски, и Ленка с куклами стала играть в дочки-матери, а вместе с братиком - в семью, и перед зеркалом в новом наряде крутит попой, приговаривая «какая я кьясавица, мама!»
Да и Света прогресс какой сделала за этих три месяца ! Сказки малышам, к которым почти не прикасалась, рассказывает. «Зайчиками» их, «лапочками» зовет, гладит и обнимает. Только недавно я плакалась, что она нас никак не называет, а тяжело ей от этого самой в первую очередь. А позавчера вечером пришла, и с порога:«Здравствуй, мама!» Здорово! Оттаивает котенок-подросток уже! Вместе пошутили по этому поводу, хлопнули ладошками друг друга: «Yes! Прорвалось!»
И вот думаю я, какой результат получился у моих родителей? Думаю, неплохой. Я переборола свои комплексы, самоутвердилась сама, да и, вроде, не самый плохой человек из меня получился. На меня можно рассчитывать в старости.
А к чему приведет в итоге моя демократия с собственными детьми? Может посуровее надо? Вдруг, бесхребетными и слабовольными вырастут? Посмотрю на них лет через пятьдесят! Интересно же, что получилось!