Далеко-далеко

Леонид Пивоваров
         День начался не очень. Поспать вдоволь, правда, удалось – в институте по вторникам сплошные лекции, и ходить на них или нет, Денис решал по настроению. Сегодня как раз настроение было неучебное. Но все остальное пошло вкривь и вкось. Сначала долго не находился левый тапок, и Денис так и не понял, как он мог очутиться в двух метрах от своего вечно правого собрата, а несколько минут не слишком положительных эмоций, да еще спросонья – это вам не хухры-мухры...  На самопально-адидасовских штанах, предназначенных исключительно для домашнего хождения, обнаружилось пятно, сильно смахивающее на масляное. С кухни явственно тянуло гречневой кашей – давней нелюбовью Дениса, но мать была непреклонна и никакие доводы, что хотя бы изредка надо заменять полезную пищу просто вкусной, ею не принимались всерьез. Она боялась гастрита, язвы, авитаминоза и прочих напастей и была уверена, что  все эти болячки только и ждут момента, когда мать потеряет бдительность и перестанет заботиться о здоровье сына-студента, и с аппетитным коварством набросятся на растущий организм.
        Дальше – хуже... Выяснилось, что картошка на исходе и не далее как к завтрашнему вечеру надо пополнить запасы. Носить Денису было не тяжело, но вот идти с хозяйственной сумкой три квартала... А вдруг встретишь кого-нибудь из близживущих симпатюлек и очаровашек?.. И что тогда – прощай, несбывшееся счастье, ты не моя, и я не твой?..
        Однако главный цветочек (или уже ягодка!) был (или была!) впереди – как раз к чаю. Можно сказать – на десерт.  Хорошо хоть, мать понимала обременительность своей просьбы и постаралась сделать смягчающее вступление.
        – Понимаешь, сынок, я уже замучилась воевать с домоуправлением. Такие гады! Телевидение сколько их ни песочит, а им хоть бы что... То деньги лишние требуют, то перерасчет не хотят делать, то за справками бесконечно посылают... А сами только и знают, что на казенных компьютерах свои дурацкие игры гоняют...
        Мать говорила долго-долго, но Денис уже понял – ему предстоит очередное свидание с родной бюрократией. Он перестал слушать – в конце концов,  пространная тирада рано или поздно закончится и начнется деловая часть. А это значит, что он будет знать и название конторы, куда нужно идти, и ее адрес, и содержание справки, которую нужно получить. Нельзя сказать, чтобы он любил это занятие, слово "ненавидел" подошло бы больше,  но с тех пор, когда они с матерью  после ухода отца остались вдвоем, он всегда старался ограждать мать от ситуаций, где ее мог ожидать нервный срыв. Мать выглядела неплохо, и только самые близкие люди знали, что нервы у нее – ни к черту...         
        Денис был хорошим сыном. Несомненно, он пойдет и все сделает. Но как бы отделаться легкой кровью?   Нет, все-таки придется обращаться к Вадиму. У него такие вещи получаются элегантно, и, похоже, он получает удовольствие от каждой такой маленькой победы над ненавистной системой.  Да, не забыть бы, скорей всего, потребуется паспорт – и свой, и матери, но в этом особой проблемы нет – Вадим все-таки единокровный брат, и они друг на друга очень похожи. Тем более на паспортной фотографии – кто там разберет, ху из ху? Подумаешь,  Вадим на четыре года старше... На фото не видно, да и кто смотреть станет? Паспорта в зубы – и давай, Вадюша, вперед, на баррикады, за счастье рядового гражданина и матери его – рядовой гражданки!
       
        – Братишка! – услыхал Вадим в трубке. После выхода фильма "Ширли-мырли" братья других обращений не признавали. И даже жалели, что нет у них третьего брата, а на двоих делить три имени и три национальности никак не получалось. Поочередно называли друг друга то Васей, то Кешей, изредка – Ромой, но щекотливый национальный вопрос не затрагивали. – Братишка, дело есть!
        – На сколько лет?
        Денис понял, что  брат чем-то занят, еще не переключился, иначе бы не стал размениваться на такую заезженную шутку.
        – Это смотря какого адвоката наймешь. В любом случае – сухари с меня.
        Ну почему все остроумие мгновенно исчезает, когда видишь перед собой  лицо, облеченное властью? С братом, с матерью, со знакомыми девушками, даже с некоторыми преподавателями Денис разговаривал в шутливом тоне, абсолютно не напрягаясь, и чувствовал, что подобный тон им всем нравится. А перед казенным столом с восседающим за ним вершителем бумаг и судеб всегда  впадал в какой-то ступор. Перед деканом не тушевался, перед экзаменатором вел себя как обычно, а тут... Видно, существуют какие-то флюиды недоброжелательности, и все чиновники и чиновницы проходят тест  на их наличие. Дотягивают до нормы – берут. Ну, а если нет нормы – извини, иди хоть в дворники, хоть в футболисты, хоть в нобелевские лауреаты, а среди приличных людей тебе не место...
        – Мой адвокат сухарями гонорар не берет. Оставь своему. 
        Из этой, на взгляд Дениса, вполне остроумной реплики он понял, что брат освободился от своей занятости и готов слушать. Он изложил суть дела, будучи почти увереннным в согласии брата, ибо  знал об одном его пунктике – Вадим находил садомазохистское удовольствие от общения с чиновниками.   
        – Ну что ж, как не помочь... Вы же с тетей Лидой мне не чужие. Когда нужно?
        – Да хоть сегодня! Крайний срок – пятница. Получится?
        – Говори адрес и время приема! И не забудь приготовить паспорта и точное название бумажки. Занести сможешь? Отец всегда рад тебя видеть...

        Большая комната представляла собой типичный присутственный кабинет. По длинным сторонам прямоугольного пространства были расставлены длинные столы, на каждом – монитор с уходящими куда-то вниз шнурами, лотки для документов, горы папок с тесемками и без, прозрачные конверты, уголки и море бесхозных бумаг. У каждого стола сидела столоначальница, представленная лицом женского пола широчайшего возрастного диапазона. Были и совсем юные, по виду школьницы, и женщины, что называется, в соку, и те, кто явно перешагнул пенсионный возраст. Были и красавицы, и просто симпатичные, и те, которых на современном сленге принято называть "никакими", а некоторые были, мягко говоря, "на любителя". Надо признать – на очень уж нетребовательного любителя... Все столоначальницы по совместительству были и стулообладательницами – в том смысле, что никто не сидел ни на табуретках, ни на кушетках, ни в креслах, ни на диванах. Единообразие мест сидения было похлеще, нежели в армии. К некоторых столам были приставлены дополнительные стулья, и тут единообразие заканчивалось. Одни стулья были завалены горами папок и скоросшивателей, на других робко примостились посетители, третьи вульгарно пустовали.
        Вадим зашел в комнату, оставив за собой дверь открытой, и сделал вид, что осматривается. Его расчет оказался верен – не прошло и десяти секунд, как он услышал недовольный голос:
        – Мужчина, закройте дверь. – Голос подала дама неопределенного возраста, сидящая у окна в самом дальнем от двери углу. Остальные канцелярские барышни даже ухом не повели, как не вздрагивает от канонады старая артиллерийская лошадь, как не просыпается от паровозных гудков проводник со стажем, как не слышит опытный стоматолог крики своих жертв. 
        "Определенно, день начался удачно" – с удовлетворением подумал Вадим. Если бы подобное замечание он получил от близсидящей чиновницы, то и отвечать ему пришлось бы негромко, что существенно усложнило бы разминку. А так...
        – Женщина... – ответил он громко и сделал небольшую паузу. Вадим уже давно перестал задумываться, почему это довольно таки плебейское обращение считается сносным в транспорте, на рынке, в парке, в очереди... А вот тех, кто без имени-отчества перестает ощущать свою значимость, а люди такого толка обычно пребывают в различных бюрократических инстанциях, подобное обращение выводит из себя.
        Результат получился именно тот, что и ожидался. Часть молодых девиц подняли голову от бумаг и приготовились смотреть и слушать, что же будет дальше.
        – Женщина, – с нажимом произнес он ключевое слово, действующее всегда безотказно, как щелчок бича на цирковую лошадь, как нашатырь на пьяного в стельку –  я не вижу смысла беспрерывно хлопать дверьми, так как температура одинаковая как в коридоре, так и в вашем кабинете, да и сквозняка не наблюдается. Но все же дверь прикрою исключительно из уважения к вашим привычкам. А если к тому же окажется, что вы – Ольга Яковлевна, то я буду рад, что мне не пришлось тревожить ваших очаровательных сотрудниц, дабы кто-то из них организовал наше знакомство.
        – Во-первых, я не Ольга Яковлевна. А во-вторых, вы своей болтовней мешаете всем работать.
        – Так уж и всем!.. Но если вы мне не скажете, где сидит ваша Ольга Яковлевна, тогда я действительно вынужден буду мешать каждой и спрашивать, как ее зовут, пока не обнаружу искомую женщину. Ведь, судя по имени, Ольга Яковлевна принадлежит к прекрасному полу? Или я ошибся?
        Вадим болтал, что придет в голову, не замечая, что почему-то зациклился на вопросе различения полов, а в голове в это время роились мысли:  "Ну и стерва наша Оленька! Не  хочет признаваться – ну прямо радистка Кэт. Но я вам не Мюллер, я ее быстро вычислю. А, скорей всего, ее сами же товарки заложат".
        На этот раз он просчитался. Ни одной из товарок не удалось повторить подвиг Павлика Морозова. Опоздали... Перекрашенная блондинка лет тридцати пяти с невыразительной внешностью, сидящая в том же углу, где и хранительница дверного порядка, но ближе на два стола, соблагоизволила капитулировать и как бы нехотя  произнесла:
        – Ну, я Ольга Яковлевна. Что там у вас?
        Вадим резво закрыл благополучно отыгравшую свою роль  дверь, быстро пошел к столу отозвавшейся, исподтишка присматриваясь к ней, так как на выработку стратегии оставалось всего несколько секунд. Он на своем горьком опыте знал, что неправильно выработанная стратегия чревата неполучением нужной бумаги, материальными убытками, потерей времени или другими формами неуспеха. Впрочем, правильная тоже ничего не гарантирует, ибо есть еще тактика, на которой запросто можно проколоться...
        Он уже решил, что чиновницу будет мысленно называть Болонкой. Во-первых – похожа внешне, а во-вторых – по характеру и по голосу не тянет ни на доброго ньюфауленда, ни на разумного колли, ни на бдительную овчарку. Именно ничтожная и бесполезная, неизменно гавкучая, донельзя самовлюбленная болонка.
        Так и есть! Пока он проходил свой десятиметровый кросс от двери до искомого стола, Болонка уткнулась в бумаги, всем своим видом показывая, кто по-настояшему работает, а кто только и знает, что отвлекать серьезных людей от работы. Ну что же, так даже интересней... Вадим подошел к столу и обнаружил, что свободного стула у стола не было. Что делает в таких случаях обычный посетитель? Правильно – излагает свою просьбу стоя, изогнувшись, как половой перед разгулявшимся купчишкой в дореволюционном трактире. Другими словами, начинает своей униженной позой лить елей на алчную душу восседающего за столом небожителя, постепенно созревая на дачу приношения в виде твердой или мягкой валюты, алкогольно-кондитерской продукции или просто ублажает чиновничье самолюбие смиренно-лебезящим тоном...  Но это обычный... У Вадима тактика в подобных случаях была отработана не хуже, чем номер циркового подкупольного гимнаста, рискующего в случае чего навсегда остаться инвалидом. Вадим нашел глазами свободный стул в самом дальнем от стола Болонки конце кабинета и не спеша принес его, по дороге умышленно зацепив пару столов и негромко, но витиевато извиняясь. В роду его никогда не было провинциальных конферансье, но этот нехитрый прием привлечения внимания к собственной персоне непонятным образом прилепился к его повадкам  и даже время от времени оказывал пользу...
        По крайней мере, одно достоинство у болонистой чиновницы  было бесспорным – выдержка. Ни один мускул не дрогнул на ее скучноватом лице, когда рядом с ее столом с умеренным грохотом опустился стул, а вскоре с неменьшим грохотом на этот стул опустился посетитель. Пусть весь мир рухнет, но ничто не помешает Ее Величеству Ольге Яковлевне быть посвященной и допущенной в Святая Святых – цифры ведомостей и отчетов! Возникают и разрушаются материки и звезды, рождаются и умирают великие гуманисты и жесточайшие диктаторы, с калейдоскопической быстротой меняются поп-звезды и футбольные чемпионы, прогнозы синоптиков и предсказания астрологов, обещания политиков и цены на нефть... вся это суета – ничто по сравнению с невозмутимостью Ихнего Канцелярского Величества.
        Высочайшее мастерство – умение держать паузу. Тут главное – точно выдержать длительность, не передержать, но и не недодержать. Вадим уверенно чувствовал время и полторы минуты отсчитал, не сверяясь со своими наручными часами  – его внутренние работали не хуже. Даже не стоит говорить, что Болонка тоже не меняла ни позы, ни образа занятий, не произносила ни слова – весь многовековый чиновничий олыт  гласил, что посетитель должен созреть, и тогда его  можно запросто взять тепленьким. Что-что, а в этих делах бюрократическое мастерство превращения обывателя в ничтожную кабинетную пыль или, как говорил по несколько иному поводу сам Федор Михайлович Достоевский – в тварь дрожащую,  усваивается очень быстро, и Болонка владела этим мастерством в совершенстве. Только одного она не учла – что прошло уже полторы минуты молчаливого сидения странного посетителя на им же принесенном стуле... И что наступило время основного действия...
        – Ольга Яковлевна! – проникновенным голосом начал Вадим, еще не зная, будет ли это началом диалога или останется монологом. – У вас, случайно, нет с собой кроссвордов?
        – Каких кроссвордов? – не поднимая головы и не поворачиваясь в сторону посетителя, машинально спросила Болонка.
        – Несложных. Можно эротических... а также я люблю на темы искусства или сельскохозяйственные.
        Вадим любил все делать артистично. Действительно, если преследуешь узкоутилитарную  цель, то почему бы при этом еще не получать удовольствие? И даже если не добьешься цели, то эстетическое  удовольствие гарантировано. Лучше, конечно, чтобы окружающие оценили, но, в крайнем случае, можно побаловать лишь себя, любимого. Вроде как перед зеркалом на самой первой репетиции. У него, как у всякого настоящего артиста, были шаблоны и заготовки, но импровизации тоже отводилась заметная роль. Вот и сейчас – кроссворды были проверенной и безотказной фишкой, но сочетание сельскохозяйственного искусства с эротикой пришло в голову только что.  Жаль, что никто не слышал. "Ничего, в следующий раз придумаю не хуже" – мелькнула мысль.
        – Вы сюда пришли за кроссвордами? – высокомерно спросила чиновница, не решаясь затронуть необычные  вкусы этого наглеца. Не хватало еще, чтобы она с каким-то типом говорила об эротике! Да она и с мужем такого себе не позволяет!
        – Нет, что вы! – Все шло строго по плану, и Вадиму даже стало скучно. – Я пришел сюда за справкой... – он коротко описал, какая справка ему нужна. – Но, как вижу, вы не закончили работать над документом, и мне не хотелось бы вас прерывать. Я могу подождать. Минут десять, а то и целых двенадцать. Как раз время, чтобы решить один кроссворд, больше не успею.  Я не учел вашу занятость и поэтому не захватил ничего с собой. Поэтому и спросил.  Так нету?
        Ох, как бы хотелось поставить хама на место – ответить этому наглецу так, чтобы он забыл, как его зовут!  Видите ли, он готов ждать двенадцать минут! Обнаглели окончательно!  Ты у меня неделю будешь бегать, высунув язык! Нет, чтобы как обычный человек придти на следующий день, желательно с коробкой конфет, но можно и без. А если конфеты запасены заранее, то 20 минут на проверку по компьютеру и печатание бумажки вполне хватит. А дальше –  все остальные процедуры, включая подпись начальника. И меньше чем через час получай справку – еще горяченькую... Ничего, я тебя помурыжу по полной программе!
        Ольге Яковлевне так хотелось сказать что-нибудь ехидно-уничтожающее! Но ничего в голову не приходило... Пришлось выдавить из себя стандартное:
        – Ждите. Я не бездельничаю. У меня есть начальство, и оно решает, чем мне заниматься. Закончу начатую работу и займусь вами.
        Она была совершенно спокойна  – справки в любой случае он сегодня не получит. Потребует запрос, сошлется на зависание компьютера, на отсутствие данных в базе, на устный запрет начальства, на письма от вышестоящих организаций... да мало ли способов показать,  кто в лесу хозяин.
        – Что вы сказали? Простите , я не расслышал, – елейным голосом пролепетал Вадим. Его даже передернуло от собственного голоса – елейного масла было в избытке,  но притупить бдительность перед решающим штурмом никогда не помешает, да и контраст всегда хорош и в живописи, и в салате, и в закаливании, и в музыке. А о сценической речи и говорить нечего!..
        – Я работаю и когда закончу, займусь вашими делами.
         Вадим интуитивно почувствовал, что настал момент выстрелить из ружья, бездействующего с самого начала первого акта. Другими словами, действие вступило в решающую фазу, и теперь каждое его слово будет его или приближать, или бесповоротно удалять от намеченной цели – получения никчемной, мало кому нужной, кроме таких же протирательниц штанов и юбок,  как эта Болонка Яковлевна, справки. Но кто не рискует, тот известно чего не пьет... Вадим резко встал, не забыв громыхнуть отдвинутым стулом.  Осмотрелся вокруг. Шум от стула не произвел должного эффекта – мало кто обратил на новый звук внимание. Но не повторять же этот избитый прием дважды, как покойный артист Миронов – не хватало еще арбузной корки и возгласа "Черт побери!" . Он решил скомпенсировать неудавшийся фокус другим средствами – но, кроме добавочной громкости голоса, ничего не придумал. Впрочем, время важнее. Вадим отошел на шаг,. чтобы иметь возможность  говорить погромче. Пару раз глубоко вздохнул, сосредоточился и, тщательно выговаривая каждое слово, приступил к главному.   
        – Я был бы вам очень признателен, если бы, разговаривая со мной или отвечая на мой вопрос, вы поворачивали голову в мою сторону.  У вас прекрасная дикция и я не исключаю, что у вас за плечами – театральный институт,  вам впору быть диктором на радио или телеведущей, но, видимо, у меня что-то со слухом. Мне приходится каждый раз переспрашивать и при этом чувстовать себя неловко, так как я отнимаю ваше драгоценное время и тем самым рискую навлечь на вас гнев вашего начальства. А это неправильно – жалкий проситель, каким в данном случае являюсь я, не вправе отнимать время у такого ценного специалиста, как вы. Вы согласны?
        – С чем? – ошарашенно спросила болонистая дамочка.
        – С тем, что я не вправе.  – Как опытный боксер, Вадим сдела паузу – почувстовал, что можно не тратить силы на следующий удар – противник уже потрясен  и готов упасть сам.
        – Ничего не понимаю. Что вы хотели?
        – Во-первых, я и сейчас хочу.  – Тут одна из пишуших девиц прыснула так громко, что все остальные прекратили кто писать, кто  стучать по клавишам, а кто и беседовать со своими посетителями. Да и сами посетители не возражали – такой цирк и унижение извечного классового врага, мнящего себя неизменным радетелем, не часто увидишь. – Я хочу, – продолжал Вадим, – чтобы вы не брали на себя непосильную задачу и не занимались одновременно двумя делами. – С каждым словом в его голосе прибавлялось металла. Но говорить громче он не стал, да и не было необходимости, ибо в многолюдном кабинете прекратились все звуки, кроме, пожалуй, негромкого шума компьютерных вентиляторов. – У вас и одно не очень-то получается.
        Умение вывести противника из равновесия... – для этого не нужно быть матадором, своими пиками  дразнящего быка или, на худой конец, иметь разряд по боксу. Этим умением владели еще кроманьонцы, когда противоставляли свои самодельные дубины вкусным саблезубым тиграм  (или чем там они питались?). Однако эволюция иногда делает такие немыслимые фортеля – кроманьонцы вырастают в дипломированных специалистов, читающих Борхеса и Маркеса, а смелые тигры вырождаются в  болонок, скрывающих свою трусливость за агрессивностью. Остается лишь неизменный и всегда безотказный метод.
         – Что вы себе позволяете? – Болонка все более напоминала потрясенного серией ударов боксера – он уже не способен трезво оценить обстановку и понять, что проиграл начисто. Вместо этого он суетливо молотит печатками воздух, не соображая, что противник уже давно находится на недосягаемом для его кулаков расстоянии.
        – Я себе позволяю надеяться, что вы четко выполните свой служебный долг, и я через десять минут уйду отсюда с  нужной мне справкой. Я не слишком много себе позволяю?
        Болонка молчала. Она уже поняла, что с этим соперником бороться безнадежно – слишком неравны силы, и каждая попытка удара нарывается на серию настоящих ударов.. Она уже готова была не только выдать этому странному типу справку, но даже проводить до двери, признать свою оплошность, в конце концов сделать немыслимое – извиниться. Но ведь самоуверенный и наглый посетитель  уйдет, а ей придется ой как долго оставаться в обществе ехидных сотрудниц, которые не преминут при каждом удобном случае припомнить ее унижение...  Что делать? 
        – Я же вам сказала – ждите.
        – Господи, какая же вы непонятливая! – Вадим решил больше не церемониться. Ему стало совсем неинтересно – добивать  противника, уже впавшего в полубессознательное состояние, так же неэтично, как  бить лежачего. Но иначе это безобразная сцена никогда не закончится. – Я к вам пришел не за указаниями, как мне поступать. У меня есть родители, друзья, невеста, да и свою голову на плечах имею, и боюсь, что она по интеллекту не  уступает вашей. Когда мне понадобятся ваши указания, я буду вас просить об этом. Именно просить! Вы знаете смысл слова "просить"?   А у вас будет возможность отказать мне в моей просьбе, ибо давать ценные и бесценные указания не входит в ваши служебные обязанности. А вот выдавать справки – как раз входит. И поэтому я вас не прошу, а настаиваю, чтобы вы выполнили свой служебный долг. Но поскольку я столкнулся с вопиющей непонятливостью, а буду задавать вам простейшие вопросы, понятные даже вам.
        Любой мало-мальски уважающий себя школьник знает, что если нагреть металлическую болванку до 350 градусов, то она начнет равномерно светиться красным. Лицо Ольги Яковлевны, при всей придирчивости наблюдателя, отнюдь не напоминало болванку – там присутствовали все необходимые атрибуты – рот, нос глаза, щеки... То ли потому, что форма лица была не  болванкообразной.,  то ли из-за нессоответствия материала, но о равномерности свеченя не могло быть и речи – здесь была представлена вся гамма цветов –  от умеренно-розового до ярко-пунцового, включая всевозможные промежуточные оттенки – румяный, алый, карминовый, пурпуровый, багряный и просто банально-красный. Причем все это играло, цвета калейдоскопически менялись с бешеной быстротой, и, если бы здесь случайно оказался студент художественного училища с мольбертом, красками, кистями и прочими причиндалами будущего Микеланджело, то он рисковал бы свихнуться от немыслимого цветового богатства неожиданно представившейся ему натуры. Но студенты, мечтающие  нарисовать черный пятиугольник и тем самым переплюнуть Малевича, ходят не в инстанции, а в музеи, и потому на эту цветовую симфонию, сопровождаемую вадимовыми пассажами, глазели представители лишь двух категорий – коллеги  и посетители. Зато как глазели!..
        Не переставая говорить,  Вадим продолжал наблюдать за публикой. Триумф, другое слово трудно подобрать! У посетителей загорелись глаза, некоторые с трудом сдерживали улыбки, а то и  приглушенный смех и, понимая, где находятся, шли на разные ухищрения – искали что-то под столом, доставали носовые платки, дабы протереть якобы запотевшие очки, утыкались носом в документы...  Коллеги Болонки, забыв, что многие из них зачастую ведут себя так же, как и она, не могли скрыть радости и удовольствия от необычной сцены. А может, просто сознавали, что на тесной карьерной лестнице с этого дня будет одной конкуренткой меньше... Вадим, продолжая стоять, начал задавать вопросы.
        – С вашего компьютера можно добраться до данных моей семьи, необходимых для выдачи этой справки?
        – Да.
        – Сколько времени это займет?
        – Не знаю.
        – Как понимать "не знаю"? Вы никогда такое не делали?   
        – Делала, но выходило разное время.
        – Какое максимальное?
        – Не помню.
        Вадим понял, что слишком ослабил хватку, надо придавить. Вокруг ихнего стола под разными предлогами скопилось немало народу,  в основном – коллеги Болонки. "Ага, понимаете, что и вас может ждать такое же!" – злорадно подумал он.
        – Ясно, свое рабочее время вы не цените. Вам повезло, что у меня нет дел к вашему начальству, иначе бы обязательно нажаловался на нерациональное использование времени. Но я свое время ценю, и вам придется вспомнить, сколько пришлось ждать в самом медленном случае.
        – Минут пять, зависит от загрузки сети.
        – У вас бланк справки есть?
        – Есть. Электронный. Вношу данные, потом печатаю на принтере.
        – Фамилии, имена и адреса набираете или копируете из базы?
        – Набираю.
        – Глупо, конечно,  но это не ваша вина. То есть вы уже можете набирать мои  и матушкины данные из паспортов и с моих слов, не дожидаясь, пока компьютер выдаст запись и подтвердит правильность набранного? Да?
        – Я так никогда не делала.
        – Я не собираюсь копаться в вашем прошлом. Оставьте его себе. – Окружающие девицы снова прыснули, но Ольга Яковлевна уже ничего не соображала. Вадиму страсть как хотелось отвесить окружающей публике поклон, но он сдержался и, как ни в чем не бывало, продолжил тоном строгого учителя: – Сегодня будете впервые работать рационально. Благодарности мне не надо. Я взяток не беру. Кстати, и не даю.
        "Черт, зачем я о взятках сказал? Ведь Болонка уже была как ручная, а теперь, не дай бог, встрепенется и насторожится, услышав знакомое слово. Или хуже того –  обидится. И начинай все сначала... Вот к чему приводит мой проклятый нарциссизм!"
        – Девочки, зачем вы здесь столпились? Ольга Яковлевна вам обязательно расскажет, как можно все делать правильно и быстро. Дайте нам поработать. – Вадим опустился на стул и повернулся к Болонке. Голос его вновь приобрел прежнюю мягкость, а лицо приняло добрейшее выражение. – Ну что, Ольга Яковлевна, как думаете, справимся?
        Театр одного актера! Плохой и хороший следователь в одном лице! Сейчас перед совершенно сбитой с  толку женщиной сидел самый добрый человек на свете и улыбался. Улыбался ей! И как он точно выразился  – "справимся"! То есть он готов разделить с ней, специалистом третьей категории, всю сложность предстоящей работы. Уж винить самого себя за задержку он точно не станет.
        Ее лицо выражало уже не безразличие  и даже не благодарность. Оно выражало преданность. – "Еще бы, ведь этот кошмар с позорищем перед коллегами закончился. Все-таки молодец этот нагловатый посетитель. Он честно заслужил свою справку".  Болонка уже забыла, кто обрек ее на позор и унижение. В памяти осталось лишь, кто ее от унижения избавил... 
        "А ведь она симпатичная женщина. И добрая... Что делает с людьми проклятая жизнь..." – думал Вадим спустя полчаса, унося  в борсетке заветную справку.

        – Получите, сэр братишка! – Вадим и позой , и голосом, и даже с трудом сдерживаемой  серьезностью напоминал римского триумфатора после взятия очередного города, с той лишь разницей, что грабить город не собирался. Впрочем,  триумфатором он был всего несколько секунд, а потом опять перевоплотился в  свое обычное состояние. С ужимками  провинциального фокусника он  молниеносным движением достал из заблаговременно расстегнутой борсетки драгоценную справку.
        – Ой, Вадик, – за Дениса ответила его мать, –  не знаю даже, как тебя благодарить.
        – Как, как... – хмуро отозвался сыночек. – Накорми его гречневой кашей. Так сказать, пищей богов. Заслужил наш волк – выгрызатель бюрократизма, непочитатель мандатов, катитель любых бумажек... 
        Справка справкой, но кому охота лишний раз признаваться в собственном бессилии... Вот у братца совсем другое дело – пришел, увидел, получил. "И почему у Вадьки так все легко получается?" – эта невеселая мысль продолжала сверлить Денису голову, не давая покоя.
        Как бы прочитав его мысли, единокровный брат улыбнулся и произнес совсем не каноническую фразу:
        – Бог тоже на первых горшках обжигался. А потом наловчился, аж очередь стояла. И ты научишься. Учись, пока я жив.
        Опять  короткие фразы и в конце – избитая хохма! Это могло означать лишь одно – мысли Вадима уже были далеко-далеко... А где именно – разве узнаешь?.. Может быть, там, где люди не воюют с себе подобными. Нигде не воюют – ни в воздухе, ни в парламенте, ни в подворотнях, ни в казенных кабинетах. Где практически невозможно объяснить большинству смысл слова "унижение". Где изначально каждый мог рассчитывать на участие, и не существовало ни одной ценности, ради которой люди вынуждены бы были против своей воли отдавать самое дорогое, что им дано – время, а попросту – кусок драгоценной, потому как единственной,  жизни. Отдавать напрасно, бездарно, пошло...
        Может быть, и есть такое место... далеко, но все же есть!  Далеко-далеко... Только вот как его найти...