Она видела не мало: и очень талантливых музыкантов с плохим прошлым, которые завораживали ее безумным блеском в глазах и бредовыми жуткими историями; проколотых и истатуированных с ног до головы парней, в компании бывших веселыми и отжигными, а на деле оказывавшихся депрессивными меланхоликами; чокнутых субкультурщиков... Не видела она одного: в ответ на ее чувства, чтобы ее так же сильно любили. Наверно, кто-то и любил ее тихо, забивая слезы водкой, уткнувшись в подушку и переживая каждую встречу. Возможно, кто-то стоял у лавочки, как это нынче принято, и смотрел как она смеется, откидывая рваную блондинистую челку с огромных зеленых глаз. Но она этого не знала, не замечала (или не хотела замечать?), курила сигарету за сигаретой, бесконечно, ежедневно падая в своих же собственных глазах.
Сначала она была обычной девушкой, не привязанной ни к каким компаниям - только работа, вечером - дом, по выходным - родители.
Затем, что-то пошло не так. Никто не знает, что произошло в ее маленькой, глупой, блондинистой голове, какие выключатели неожиданно щелкнули не в ту сторону. Неожиданно для себя она стала дегустировать этот мир по полной. Ее мозг включался рваными эпизодами, обнаруживая ее бредущей по стеночке домой поздней ночью, с туфлями на шпильке в руках, с бессмысленным остановившимся взглядом.
Она надиралась до зеленых чертей в барах и клубах, пока ей не стало одиноко.
Да и , в сущности, ей всегда было и будет невыносимо одиноко.
Ночи, проведенные на лестнице, горькие слова и не менее горькие поступки окружающих, все это вгоняет в тоску.
Она никогда не поймет, что это - быть с кем-то любимым и, самое главное, любящим. И только изза того, что она слишком хорошо осознает ситуацию, из-за того, что она еще не потеряла в себе человека, ей нереально больно...
***
От сигарет горчит в горле, но она все равно продолжэает курить. Дым выходит из ее носа, а в кармане поет включенный плеер мобильника. Она прикуривает одну сигарету от другой, пялясь в зарешеченное окошко на зимнюю ночь. По щекам бегут черные от туши слезы, оставляя паутину похожих на трещины полосок. Она ждала ответа через неделю, но ее огорчили куда как раньше задуманного ей же. Ей даже некому рассказать про ночь, проведенную на той же лестнице, про заплеванные банки из-под энергетиков и пустые пивные бутылки с окурками, про разговоры - болезненные и заумные, про то, как грела чужие но близкие такие руки...
Она сидит и смотрит вокруг, переводя взгляд с жутковато-фиолетового еще пока январского, тоскливого неба на черные пятна на кремовой стене - следы потушенных ее сигарет. У нее опухшие, покрасневшие и от этого немного желтоватые глаза, потерянный и удивленный болезненным происходящим взгляд, а внутри зрачков - боль. Черная, концентрированная боль плывет мутным маревом в ее больных глазах. Когда она с утра расчесывала свои короткие, рвано-косые волосы, она не знала, что ближе к ночи будет сидеть на грязной лестнице между этажами и тянуть себя ухоженными пальчиками за прядки, то ли умоляя себя проснуться, то ли надеясь забить, заглушить душевную боль болью физической.
Ее губ, впитавшие в себя и сохранившие остатки ярко красной помады, пожеванные и облезшие, шепчут вдогонку музыке свои неритмичные слова.
- Как же холодно и больно. Где же лето, что со мной...
Внутри ее изящных ребер, под небольшой грудью, между прокуренными легкими больше нет теплой гулкой пустоты. Больше нет глупого куска мяса. Там словно бы маленькие ледяные осколки, ранящие все вокруг.
Позже дома, она лежит в постели, забивая горечь в душе книжной суетой, и, вдруг прервавшись, замирает, уставившись в голубую стену. Она больше ничего не хочет. Не хочет отчаянно, закусив губу, отдаваться другу, который колет ее пирсингом в плечо на продавленной кровати; не хочет пить до зеленых соплей, не хочет ходить в клубы и не хочет...жить.
Утро занимается за окном, а она все лежит с книгой на груди и смотрит в стену.
Ровно 43 секунды до будильника.
(с) Лекси Оттесен и Юн Оттесен-Джанк (in common pain)