Солнечный камень

Вячеслав Разуваев
          Фридрих I - отец будущего прусского короля Фридриха Вильгельма I был удостоен чести одним из первых отведать сотворённого во Франции холодно-кипящего вина - сотбушона, которое в Шампани  называли, не иначе как дьявольским. Бутылку, с закованными в ней пробкой с чудо-напитком, торжественно воцарили на столе. Виночерпец каким-то крючком сорвал кандалы, и, прежде чем обступившие успели что-то сообразить, раздался оглушительный выстрел: кусок коры средиземноморского дуба, почувствовав свободу, рванул в предусмотрительно открытое окно и бесследно исчез. Сокамерник только ахнул, испустив в освободившийся проход витиеватое облачко удушливого газа:
- Лихо сработано! Должно быть, тот самый редкий случай. Предыдущий побег дольше готовили. Тогда аккуратно собрали в дорогу всё что можно, включая отходы. А когда ударили холода, железо вдруг  заскрежетало, и чурка с манатками так же неожиданно смылась, не оставив следов – одни  голые стены… Однако, свято место пусто не бывает - не успел сделать глоток чистого воздуха, как тут же втолкнули новенькую. И вот, на тебе…  И побыла-то всего ничего… Интересно, сколько ещё торчать под этими юбками, света белого не видя? Этак можно и до старости прождать… Ну, скоро там выпустят или следующую впихнут? – напружился пленник застеколья.
         На этот раз замена пробки не планировалась, и дольше держать взаперти джинна никто не собирался. Его медленно перевели из утробы бутылки прямо в подставленный кубок монарха. Манипуляции, происходившие на глазах короля со свитой, растормошили дремавшее вино.
         От неожиданно разверзшегося пространства и хлынувших со всех сторон света и воздуха все частички  затворника радостно запрыгали, забегали весёлой гурьбой, засверкали, заиграли в беспорядочной умопомрачительной круговерти очередного, уже третьего по счёту, рождения. 
         Первое было почти четыре года назад и мало чем отличалось от появления на свет сверстников, испокон веков являвшихся миру неотъемлемой частью осенних даров. Согревая, кипела тогда блаженная кровь красавиц-гроздей, рожавших божеств в колыбели. Из теремов изгонялась прохлада, душевное материнское тепло  воскрешало лето, по происхождению прозванное бабьим… 
         Вторым рождением, бойкое вино, оказалось обязанным келарьской сахарной даме по имени Роза из аббатства Овилер, что к востоку от  Парижа, соблазнившей в полумраке винного подвала ещё зелёного бастарда. Слепой ревнивец Периньон сурово наказал  любовников, заточив парочку прямо на месте прелюбодеяния на три года  в зализанное узилище с единственным отверстием, которое в назидание потомкам картинно закупорил  задом  коренастой  глупышки  из дубового отродья. Сахароза – так её ласково звал сожитель по несчастью - искупила вину ценой собственной жизни – отдала своему богу душу, в г;ре сгорев от стыда. Воодушевлённый и одухотворённый, словом, заново рождённый он легко перенёс удушающее заключение.
       Переселенческий кураж быстро прошёл, революционные дёрганья уступили место эволюционным па, движения мало-помалу упорядочились, и начался настоящий бал-капель, браво заправляемый беспредельным вальсом. Центральная часть сияющего круга высоко фонтанировала балеринками:

                Сюда рвались со всех глубинок,
                Полны амбиций прыгуны.
                Прекрасным был их поединок-       
                Борцы взлетали до луны…
               
                Безумству хлопали великие окраины,            
                Вкушая жизни смысл со стороны.
                Пустые пузаны подолгу жили праведно,
                Пристроившись у масляной стены…

      Поток струившейся мелодии увлекал, раскручивал и опускал на незримую поверхность нетленные останки хлебнувших неба пузырей. Озвучиваемая кубком музыка - тихая, природная, напоминающая то шум водопада, то потрескивание костра в тиши осеннего дождя, то движение пресной воды на перекатах или  шёпот предрассветных волн понемногу утопала в ветреном оркестре самородных инструментов из камыша, листвы деревьев да высохшей давно травы, слаженная игра которых изредка срывала порхатые аплодисменты зачарованных пичужек… 
     Венценосец наклонился, чтобы лучше рассмотреть и внимательно послушать представление. Тысячи жизней в мгновение ока возникали и исчезали. Казалось, этому не будет конца. Вдруг монарх почувствовал себя участником этого действа: лицо явно попало под атаку невидимых выскочек. Первые тактильные ощущения молниеносно подтвердило обоняние – мельчайшие частички, распыляясь в воздушном глотке, усиливали благоухание букета из тончайших оттенков запахов луговых цветов, обрамлённых нежной короной подсолнуха. Всё было с детства знакомым, когда-то виденным, слышанным, потроганным,  понюханным… Но это ВСЁ  было цельным, рядом и всё сразу – зрелище, звук, аромат… 
       Держа в руке расплав полуденного солнца, очарованный отец-король слушал, смотрел, вдыхал - вбирал его силу, словно только что народился на свет, и думал, будто прожил вечность: «Красота гармонии – вот та истина, о которой говорили древние! Не может быть красоты обособленной, оторванной от бытия. Она его самый первый - основной признак. Нет красоты – нет гармонии – нет жизни!»
       Нахлынувшие чувства и природное любопытство создали благоприятную обстановку для интима, и знатоку безумно захотелось  пригубить….
       Уста облекла маслянистая плёнка солнечного семени, и они в усладе под самое нёбо впустили активные остатки извержения. Первые же капли фривольно щекочущего таинства жизни, переведённого на монарший язык, взбудоражили его конец и возбудили чувство утончённой сладости, в упоении воедино слившееся с ощущением изысканной свежести на покатых краях и незабвенной пикантной горчинки в задней, прикорневой части. Медленно, с причмокиванием пережёвывая  любовную влагу шершавым органом, ценитель переживал за каждую нежную кислинку шелковистого экстракта солнца, страдавшую от колюче-нервных пузырьков. Переживание плавно переходило в наслаждение соблазнительным, идеально-женственным сочетанием подчёркнутой округлости и изящества форм во всём объёме фантастически гармоничной и исключительно содержательной структуры с ярко выраженной  индивидуальностью, пробуждавшей неуёмную жажду любить, творить и жить. Амурный эликсир разжигал аппетит к лилейной пище – сырам разного рода, горячей белой рыбе, куриной грудке в сметанном соусе, варёным ракам, креветкам,  моллюскам, омарам…   
       Глоток – и теперь уже из нутра в нос взмыл тёплый вихрь аромата, напитанного неповторимыми запахами цветущей южной флоры. Время замерло в поствкусовом  восторге...
       Возбуждённый пузыринками демон проворно проникал во все уголки организма - до мозга костей. Его искромётная энергия непрерывно умножала страсть: глоток следовал за глотком, и в этом дьявольском ритме сдавались цитадель за цитаделью, пока не покорился и интеллект. «Ещё, ещё!» - просило королевское тело, конвульсивно стискивая опорожнённый сосуд…    
       Минутная слабость пролетела незаметно для окружения. Романтические искорки просветлили затуманенный чертякой разум и зажгли желание совершить нечто выдающееся для только что так возвышенно покорившего коронованную особу Совершенства…
       Мозг усиленно выполнял свои функции: «Сделать что-либо лучше, вероятно, просто невозможно. Но можно создать условия для лучшего восприятия короля напитков подконтрольными мне органами чувств, чтобы я в полной мере получал удовольствие от открытия бесчисленных его достоинств. Нужен чистый воздух и хорошо освещённая зала с невысокой температурой… Свечи не годятся… Он соскучился по Светилу и лучше раскроет тайны своей гармонии в его атмосфере… Да, остаётся только решить, как сделать солнечными потолок и стены (?!)».
      Пытливой натуре помазанника божьего всю жизнь не давал покоя янтарь. Он, как и  древние греки верил,  что это окаменевшие лучи солнца, и весь остаток жизни посвятил созданию янтарной комнаты, каждое панно которой аллегорично отражало бы тот или иной орган человеческих чувств - слух, вкус, зрение, обоняние, осязание. Он почти достиг поставленной цели. Оставалось сделать совсем немного. Но отпущенного судьбой времени не хватило…
      У наследника были другие интересы, и панели с  мозаикой из немецкого камня* он рассматривал не более как никчемный хлам, от которого надо быстрее избавиться. Случай  представился в 1716 году, во время визита Петра Первого, которому, кажется, понравились панно, и неблагодарный сын обменял отцовскую мечту – Восьмое Чудо Света - на пятьдесят пять высокорослых русских гренадёров, дав ещё и яхту в придачу. 

*Немецкий камень – одно из названий янтаря.