Ну, пожил я в миндальных своих садах… светлых и чистых… Знаю, что и ошибки были и много странного было в моем характере и укладе, но были миндальные сады, каждую весну цвели, давали радость.
И. Шмелев.
Солнце мертвых.
Пожухлая трава, высокая, темно – рыжая, примятая. Серое дерево покосившихся сараев, бревна дома серо – черные, остатки снега. Яблони тянутся к небу голыми ветками, столбы местами подгнили, и забор с правой стороны упал внутрь сада – серый забор.
Идем через мост, бетонное кольцо над родником завалилось к оврагу. Темные доски под ногами лежат на толстых бетонных трубах – серых от времени. Все вокруг серое… рыжее, грязных оттенков. За мостиком дорога в центр села. Вспоминаю васильки на обочине, приторный аромат цветущих старых лип, заросли сирени на холме, знойный полдень и туман пахнет омутом на закате.
Дорога в центр села… Мальчик Саша бежит, спотыкаясь, старается сестру обогнать.
- Тетя Таня приехала!
Меркнет небесный отблеск в зеленоватых глазах, тусклее… меньше… Дорога в центр села… Саня быстрым шагом идет на свидание.
Меньше… Тусклее… Молодой человек Александр грустно бредет за выросшей сестрой и ее мужем по дороге в центр села, там машину оставили. Заветная детская мечта – на машине в деревню приехать. Сбылась…
Это же я!.. Я бежал, спотыкался, торопился. Как билось сердце… Я бреду вслед за ними. Я хотел жить только здесь. Это главным казалось. Рыжая трава вокруг, серое дерево изб, сараев, бесконечных кривых заборов, остатки снега, голые ветки в небо. Я спокоен, я бреду за ними вслед. Я не представляю себя в сорок лет – все уже было… Остается доживать, это плохо, когда доживать… Только материальное остается – тлен, ради тлена живут? Мне не нужно… не нужно материального.
Вижу в ваших глазах оловянное солнце, солнце мертвых… Никогда не вспыхнет оно, живое…
Солнце живых.
Дивеево. Канавка Пресвятой Богородицы. Солнце нагрело плитку на дорожке, но в тени она до судорог леденит ноги. Босые ноги. Апрель.
- Богородице, Дево, радуйся… - пальцы зажимают следующую бусинку четок. Березы без листьев, высокие, вороньи гнезда чернеют. Каркают, служившие пророку, солнышко их пригревает. Людей мало, кустики крыжовника рядком с внешней стороны. Монашки разбрасывают навоз на будущие грядки.
Источник в Цыгановке, на речке остатки льда. Наши вчерашние спутницы наливают воду в бутылки. От Мурома вместе ехали, мы по навигатору впереди, они следом, тоже на один день.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, вот уж кого не ожидали вновь встретить.
Две девушки лет по тридцать, москвички. Одеты скромно, глаза добрые. У настоящих верующих есть что-то такое в лице – не передать, некая чистота, одухотворенность.
Пустые купальни. Быстро раздеваюсь – холодно. Когда идешь вниз по ступеням, главное не остановиться, по колено, по пояс вода. Крещусь и резко приседаю. Перехватывает дыхание, судорожно ловлю губами воздух. С волос течет по лицу, на грудь. Ледяная вода – святая.
На улице солнце и ветра совсем нет. Небо светло – голубое, огромное, со всех сторон. Троицкий Собор, огоньки лампад перед образами, над ракой. Мощи Святого за оградкой, небольшая очередь.
- Саш, где икона Николая Чудотворца? – Вася держит в руках несколько свечей. Непривычно его видеть в церкви, моего банно – шашлычного друга, «человека неверующего» по его собственным словам.
Земной поклон.
- Батюшка Серафим, помолись Господу обо мне грешном… - целую стекло над головой Святого.
Выходим. С верхних ступенек храма видны поля за селом, заросли березок молодых, вдаль до самого горизонта. Солнце. Солнце играет на куполах, блестит в небе над колокольней. В душе разливается парным молоком – робко, совсем чуть-чуть. Это солнце… я буду жить.