ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Меня побудило написать эту повесть впечатление от пребывания в отделении заболеваний головы и шеи одной из онкологических клиник Москвы. Я хотел рассказать читателям о людях, с которыми мне пришлось быть вместе в клинике, об их характерах, об атмосфере, царящей в палатах…
Дорогие друзья, если кому-то мои повествования покажутся неприятными, не читайте их. Найдите что-нибудь повеселее. Договорились?
Глава 1
СЕРГЕЙ
Первого, кого я увидел, когда вошёл в палату 43, был Сергей. Он спал на левом боку, лицом к входу в палату. Вся голова и шея его были упакованы поверх бинтов и перевязочных пакетов в белый сетчатый «чулок», из-под которого торчали какие-то трубки и шланги. Такой же «чулок» надели и мне после операции. Лицо было свободным от «упаковки» и представляло собой зрелище не для слабонервных: всё в синяках, не бритое, со шлангом в носу. Ужас…
Говорить он не мог, так как перенёс операцию на горле. Общался с другими или знаками, или с помощью карандаша и блокнота. Таких операций, как у Сергея, в отделении было большинство. Сергею было тридцать с небольшим лет. Работал он персональным водителем в одной из фирм. Жил с престарелой и больной матерью и племянницей. Племянница и навещала его в больнице. Сначала я подумал, что это жена Сергея – такой трогательной заботой она его окружала. Света, так звали племянницу Сергея, оказалась одинокой. Её мама – сестра Сергея умерла несколько лет назад, а об отце она знала очень мало. Как мне написал в блокноте Сергей, её отец «алкаш». Подробности я не выспрашивал.
Меня поражали терпение и мужество Сергея. Я никогда не слышал от него ни стона, ни жалобы, но чувствовал, что он страдает. Ночью я просыпался и видел, как Серёжа делал сам себе профилактические перевязки. Как промывал, что-то на шее, как продувал с помощью компрессора свои трубки и шланги…
Смотреть на всё это было тяжело. Я ловил себя на мысли, что невольно отвожу взгляд, когда приходилось присутствовать при процедуре перевязок или «приёма пищи» Сергеем. Иначе это и не назовёшь. Мы - нормально кушающие пациенты клиники, ходили в столовую и обедали там или приносили из столовой какую-то часть съедобной еды, добавляли свои, принесённые родными, продукты и ели. Ели нормальным образом: ложками и вилками из тарелок, мисок и чашек. Сергей же и другие больные с аналогичными операциями ели иным, особым способом. Для таких пациентов в столовой был особый котёл с жидкой пищей. Это были бульоны и жидкие каши. Им еще выдавалось по одному сырому яйцу в обед. Принеся всё это в палату, Сергей добавлял в бульон что-то ещё, перемешивал и засасывал эту жидкую пищу в специальный большой шприц, ёмкостью примерно 200-250 грамм. Затем он, отвернувшись к окну, выдавливал из шприца еду в одну из трубок, укрепленную на голове и введённую в пищевод. Таким оригинальным способом Сергей ел и пил.
Через месяц пребывания в клинике меня выписали. За это время почти все пациенты нашей палаты заменились. Поступили новые больные. Из «старожилов» остался только Сергей. Примерно через неделю я приехал к хирургу для снятия швов. Зашёл в палату и увидел Сергея. Он был очень рад моему появлению. Выглядел он лучше. Часть трубок с него сняли. Мы поговорили всё тем же способом: я говорил – он слушал и кивал головой, а когда ему надо было что-то сказать мне – он писал в блокноте, а я читал.
Спустя ещё несколько дней, приехав на последнее снятие швов с моей многострадальной шеи, поднимаясь по лестнице на 4 этаж в наше отделение, я встретил Сергея. Он спускался с вещами на выписку. Теперь Серёжа мог говорить, закрывая на выдохе отверстие, выведенное в нижней части горла. Мы немного поговорили. Сергей рассказал, что на 2 месяца его выписали домой. А потом – очередной этап лечения здесь же.
- Счастливо тебе, Серёга, - сказал я ему.
- Спасибо, - ответил он улыбаясь. Я видел, что он почти счастлив, что уезжает домой.
Так мы и расстались. Наверное, навсегда…
Глава 2
МИХАИЛ
Весельчак, балагур и любитель анекдотов – Михаил. Впрочем, не только анекдотов, но и любитель выпить. Я не припомню и дня или вечера, когда он был трезвый. У Михаила была опухоль на шее, и он ждал результатов анализов. Практически его ничем не лечили. Он был предоставлен самому себе. Ждал и всячески скрашивал это ожидания возлиянием спиртного. Нашлись и «коллеги» по этой страсти из других палат. Так что вечера на нашем «хуторе» были весёлые.
Пили они мастерски, по одному, стоя у подоконника и зажёвывая какой-то закуской. При этом кто-нибудь обязательно дежурил в коридоре, чтобы предупредить неожиданное появление врача или медсестры. Но, как потом выяснилось, вся их конспирация оказалось тщетной.
Михаил – простой рабочий-строитель, лет пятидесяти, имеющий взрослых детей и даже внука. Простой, как я уже сказал, но с претензией на исключительность. Видимо, в своё время был интересен женщинам ввиду весёлого характера. После выпитого они балагурили или играли в карты. И так продолжалось каждый день. При этом интенсивность выпивок и количество выпиваемого спиртного увеличивались. Тех бутылок, которые им кто-то приносил, стало не хватать. Они стали пить поздно ночью. Однажды я проснулся в районе 5 часов утра от шума. Михаил собирался в магазин за очередной партией бутылок. Наверное, так всё у него горело внутри, что дождаться утра не было сил. Его колотило… Он, к своему счастью, нашёл под матрасом недопитую бутылку водки и выпил остатки из горлышка. Потом собрался и ушёл. Я терялся в догадках, как он мог выйти из здания и войти с пакетом с бутылками? Ведь на единственном выходе из здания стояли охранники, которые на ночь, естественно, закрывали входные двери. Значит, эти служители были прикормлены Михаилом – напрашивалось единственное объяснение.
Примерно минут через сорок Михаил, замёрзший (был всё-таки февраль), но счастливый, появился с пакетом, полным бутылок с пивом. Утром, а это был понедельник, он не встал к завтраку. Спал. Но, как я уже говорил, конспирация оказалась с дефектом. Видимо, кто-то кому-то «стукнул» и лечащая врач Михаила появилась неожиданно.
Она долго и настойчиво пыталась его разбудить. Наконец ей это удалось. Оказалось, что Михаилу надо было в понедельник ехать на дополнительное обследование в Онкологический диспансер, и он это знал, но или забыл, или в запое махнул на это рукой. В результате – досрочная выписка за нарушение режима лечения.
И тут Михаил приуныл. Куда делась его бравада? Он стал ходить по инстанциям, вымаливая прощение. Тщетно. Администрация оказалась непреклонной. Единственное, ему пообещали, что через месяц он имеет право вновь обратиться в Онкологический центр и, заново сдав все анализы, лечь в клинику.
Интересно, что его друзья моментально разбежались. А один из них, который лежал в нашей палате и пил вместе с другими, стал его всячески осуждать, обзывая дураком, алкашом и т.п.
Через несколько дней я увидел в коридоре Михаила, который приехал, чтобы отдать деньги кому-то из своих друзей, у которых он назанимал. Был он трезвый и совсем не весёлый, как раньше. Рассказал, что через месяц придётся снова начинать всё сначала…
Глава 3
ОПЕРАЦИЯ
С лечащим врачом мне просто повезло. Но ведь должно же было хоть когда-то повезти. Им оказался молодой, симпатичный и очень приятный в общении человек. Зовут его Олег. Отчество и фамилию я опускаю по известным причинам. С первых же минут нашего общения я проникся к Олегу доверием. И не ошибся.
Меня сразу впечатлил его внешний вид. Одет он был предельно аккуратно. Медицинская светло-зелёная униформа была тщательно выглажена и сидела на нём прекрасно. У нас сразу же возник контакт. Мне понравилось, как тщательно он меня осмотрел. В заключение первого осмотра Олег сказал, что подумает, как меня лучше оперировать.
И я стал ждать. Ждать результатов анализов - соскоба с раны на шее, который у меня взяли на биопсию накануне помещения в клинику. Ждать, в принципе, пришлось не долго – всего неделю. За эту неделю Олег меня ещё два-три раза смотрел. В итоге он мне подробно рассказал, как и что он будет вырезать, а главное – как зашивать. За время ожидания я попривык к обстановке в больнице, немного справился со своими эмоциями и был готов к операции.
Волновался ли я? Конечно, да. Но меня успокаивала НАДЕЖДА - надежда на успешный результат. Да и деваться было не куда. Но об этом потом.
Когда, наконец, в 12 часов дня Олег пригласил меня в операционную, я пошёл почти спокойным.
В операционной хозяйничала врач-анестезиолог. Пока я раздевался, Олег стал облачаться в операционные одежды. Мне предложили забраться на стол и лечь на правый бок, что я и сделал, но без особого удовольствия. Волнение всё-таки овладело мной, что мешало сосредоточиться на командах и советах хирурга. Затем меня долго укладывали, чтобы и мне и хирургам было удобно. В операционную вошла ещё одна молодая женщина-хирург, которая стала ассистировать Олегу.
Операция проходила под местным наркозом. Олег долго пояснял коллеге-ассистенту, как он собирается убирать ненужное и вредное и закрывать всё это лоскутками моей кожи. Иногда они спорили, но Олег всегда одерживал победу. Запомнились мне его слова ассистенту: «Ну, как ты не понимаешь? Ведь ему же надо иметь возможность вертеть головой. Как он будет, например, парковаться на машине, хотел бы я тебя спросить? А если мы сделаем так, как ты предлагаешь, то…». Они замолчали и не стали дальше развивать эту тему. Ассистент согласилась. В конце операции она весело сказала Олегу: «Ну, вам надо соорудить памятник…». Я понял, что она была довольна его «произведением» на моей шее. Не скрою, меня это обрадовало и успокоило.
Я не буду утомлять читателя подробностями моих ощущений. На мой взгляд, я держался вполне прилично, отдав себя полностью в руки Олегу. Самое противное чувство было ощущать, как зашивали лоскуты моей кожи и завязывали узлы на каждом шве, а таких швов Олег наделал на моей шее более двадцати. Иногда он говорил:
- Потерпите немного – а сам шил и шил мои лоскутки.
Операция, как мне сказали, длилась всего 70 минут.
Но всё, даже самое неприятное, когда-то заканчивается. Я встал со стола с забинтованной и упакованной в сетчатый фиксирующий чулок головой и пошёл отмывать руки. Дело в том, что в мои ладони накапала и застыла моя же кровь, которая из операционных разрезов стекала то с одной, то с другой стороны шеи. Олегу в этом смысле было легче, он снял перчатки и всё, а мне пришлось долго отмываться. Грело то, что всё, наконец-то, закончилось, и можно идти в палату.
Коллеги по палате встретили меня радушно. Немного порасспросили и успокоились. Те, кто ждал операции, а таких было большинство, ушли каждый в себя, а Серёга, улыбнувшись, поднял руку, сжатую в кулак, выражая тем самым своё пожелание мне держаться. А я полежал минут пятнадцать, затем встал, взял сигарету и пошёл в курилку перекуривать это дело.
В курилке я застал ту же женщину, которую видел там же накануне своей операции, Увидев меня в упакованном виде, она удивилась.
- Ого! Уже? – сказала она.
- Да уж – ответил я.
Так мы поговорили…
Я заметил, что в этой клинике общение больных друг с другом не бывало многословным и весёлым. Да причин-то для веселья, увы, не находилось. Каждый запирался в своей скорлупе, из которой высовывал только один глаз, чтобы видеть и продолжать молчать.
Через неделю с меня сняли эту фиксирующую повязку. Стало намного легче спать, и вообще жить.
Глава 4
84 СТУПЕНИ
Место для курения было оборудовано на лестничной площадке запасного выхода. Оборудовано – это было громко сказано. Стоял один единственный стул, стояла пепельница – урна. Мимо курильщиков ходили посетители, которые поднимались по лестнице на этажи в палаты к своим родным и близким. А мы – курильщики каждый раз вынуждены были спускаться вниз со своих этажей и потом возвращаться вверх по лестнице. Лифта на этом запасном входе не было.
Моя палата находилась на 4-ом этаже пятиэтажного здания старой постройки. Потолки в больнице были высокие, соответственно лестничные марши насчитывали довольно большое количество ступенек. Вот я и занялся математикой. Подсчитал общее количество ступенек до курилки, которые мне приходилось преодолевать сначала вниз, а потом вверх. Их оказалось восемьдесят четыре, умножил на два и на количество перекуров. Если учесть, что за день выкуривал пачку сигарет, то общая цифра преодолеваемых в день ступеней получилась впечатляющей – свыше трёх тысяч. В первое время ноги от ходьбы по лестнице уставали, а потом такие ежедневные тренировки дали положительные результаты. И к выписке из клиники я уже легко поднимался на свой четвёртый этаж.
На первом этаже располагалось отделение химиотерапии. Каково же было наше удивление, когда мы увидели на площадке пожилого человека, сидящего в инвалидной коляске и с наслаждением курящего. Курил он медленно, не торопясь. Курил подряд две сигареты. Вывозила его на лестницу пожилая женщина, которой кто-нибудь из куривших мужчин обязательно помогал провезти коляску сквозь одну створку дверного проёма первого этажа. Затем она уходила на этаж, а он оставался с нами.
Как оказалось, этот пожилой человек был профессором одного из ВУЗов Москвы, преподавал философию, а женщина – его секретарь. Собеседник он был замечательный, что и не удивительно для людей его профессии и высокого ранга. Мы часто с ним обсуждали те или иные новости, которые я черпал через наушники из приёмника мобильного телефона, а он – из газет и телевидения. Самая актуальная тема в то время была о газовом российско-украинском инциденте. Порой и я закуривал вторую сигарету, чтобы продлить наш разговор.
Так вот и приходилось коротать время пребывания в этом учреждении.
Глава 5
ТЕРПЕНИЕ И ВОЛЯ
Однажды я курил один, сидя на стуле. Скрипнула дверь первого этажа и в курилку спустилась женщина. Она была невысокого роста, худенькая, с большими грустными глазами, взгляд которых она прятала, опуская глаза. Кстати, курящих женщин разного возраста в этом заведении было довольно-таки много. Вообще, женщин, проходящих различное лечение в этой больнице, было больше, чем мужчин. Я, естественно, встал и предложил ей стул, но женщина отказалась. Она закурила. Мы молчали, каждый думая о своём. На следующий день, когда я снова спустился в курилку, и увидел эту же женщину, я уже поздоровался с ней, как со старой знакомой. Импонировала её вежливость и тактичность. Я с удивлением заметил, что эта женщина очень часто выходила курить, причем, не только днём, но и в самое раннее, и самое позднее время суток.
Ночью коридор пустел, но жил своей ночной жизнью. Всегда находились несколько человек, которым не спалось по различным причинам. Кого-то мучили боли после операции, кто-то, как я, например, не мог заснуть от храпа соседей. Вот и сидели в креслах или ходили туда-сюда по коридору эти люди, молча и тихо, каждый со своими мыслями…
Однажды, бессонной ночью, когда я в очередной раз не смог заснуть из-за постоянно храпевшего соседа, я спустился вниз в курилку. Каково же было моё удивление, когда я там увидел её. Мы разговорились. Оказалось, что эта дама принимала сеансы химиотерапии и от этого не могла спать. Как она говорила с улыбкой: «Я бессменная дежурная по этажу».
- А вы, почему не спите? – спросила она. Я объяснил ситуацию. Женщина улыбнулась. И в этой улыбке я заметил грусть. Будто бы она подумала: «Мне бы ваши заботы…». В коротком откровенном разговоре она призналась, что очень плохо переносит процедуры химиотерапии. Почти ничего не может есть и не спит по ночам. Но при этом она улыбалась и всячески старалась показать, что не расположена к жалости с моей стороны по отношению к ней. Я понял её настрой и старался не высказывать того, что ей не хотелось. Так мы иногда встречались в курилке, изредка разговаривая ни о чём.
Когда там оказывались другие, не знакомые люди, мы вежливо и сдержанно кивали друг другу, а потом, покурив, молча, расходились каждый к себе. Я понимал, что женщина не хочет показывать своего состояния кому бы то ни было. Видимо, та единственная откровенность в ночном разговоре её смущала. Незаметно наблюдая за ней, я пытался определить её возраст. Как мне казалось, ей было за пятьдесят, но не более пятидесяти пяти лет. Поражали её выдержка, терпение и сильная воля. Она всегда была аккуратно одета, причёсана, а на лице, когда она чувствовала, что на неё смотрят, всегда была вежливая улыбка. Но её выдавали глаза. В глазах была боль и сильное желание жить. Этого скрыть она, наверное, не могла.
Через несколько дней я заметил, что не вижу в курилке эту даму. Наверное, она выписалась из клиники по окончании процедуры лечения. Мне искренне хотелось пожелать ей выздоровления и долгих лет счастливой жизни.
Глава 6
ЛЮБОВЬ
Эту пару, я приметил с первых дней своего пребывания в больнице. Каждому из них было, на мой взгляд, немногим более тридцати лет. Он перенёс серьёзную операцию на горле и, как Сергей, был весь в трубках. Лежал он в соседней палате и часто вечерами заходил к Сергею. Они подолгу переписывались о чём-то.
Она, видимо, была ему женой. Мне так казалось. Потому что она приходила к нему каждый день и почти целый день находилась с ним: готовила ему еду, помогала всячески, что-то убирала. Иногда я видел её одну, сидящую в коридоре на диване. Это было после обеда, когда все больные в так называемый мёртвый час отдыхали. Отдыхал и этот молодой человек, а его жена сидела на диване и что-то читала.
Уходила она только вечером. Через некоторое время мобильный телефон у него начинал звонить. Интересно было наблюдать их переговоры. Он слушал её и изредка пощёлкивал пальцем по микрофону мобильника то два, то три раза. Наверное, это были их условные сигналы согласия или несогласия в его ответах. Если он что-то хотел ей сказать, то набирал СМСки и с нетерпением ждал ответа. Потом читал со счастливой улыбкой ответное послание. Так продолжалось все дни моего пребывания в клинике.
Я даже не знал его имени. Мы при мимолётных встречах здоровались друг с другом - или жестами, или рукопожатием, когда он приходил к нам в палату. Иногда он спрашивал у меня жестом и мимикой, где Сергей, если того не было в палате. Но это было по вечерам, а днём они с женой были вместе.
Приятно и радостно было смотреть на эту счастливую пару. Даже такое тяжёлое заболевание не накладывало на них никакой грусти и уныния. Они всегда улыбались друг другу и другим людям. Такой счастливой любви можно было позавидовать, что я и делал, но без грусти, а с удовольствием.
Глава 7
НАДЕЖДА
Без надежды вообще нельзя жить, а здесь, в онкологической клинике, тем более. У каждого, пришедшего сюда по своей воле или с помощью близких, есть хоть какая-то (большая или маленькая) надежда: надежда на благополучный исход операции, надежда на выздоровление, надежда на помощь родных, надежда на долгую жизнь Замечательно, если всё это есть. Но бывает и по-другому.
Страшное слово – безнадёжность. Как-то во время перевязки Олег рассказал мне об одном прискорбном случае. Недавно в клинику поступила больная женщина с обширным поражением кожи всей головы. Много лет она болела и не обращалась к врачам. Началось всё с маленькой язвочки на голове, которой она сначала и не предала значения. Дальше – больше. Её охватил страх. Начитавшись всякой медицинской литературы, она испугалась идти в больницу и занялась самолечением. Скорее всего, сначала появилось какое-то улучшение, что давало ей надежду на исцеление, а потом всё хуже и хуже. Она вынуждена была носить парик, чтобы окружающие не видели этих страшных язв на коже головы. И так продолжалось около 10 лет…
Затем, когда начались сильные головные боли, она вынуждена была дать согласие на обращение к онкологу. При обследовании выяснилось, что метастазы уже проникли в головной мозг. Вывод страшный: случай безнадёжный… Но ведь она не была одинокой. Она жила в семье. У неё есть муж, дети. А была ли там любовь?
У каждого из нас, находящихся здесь на лечении есть своя надежда, которая даёт нам силы и терпение. Но только одна надежда без веры в успех лечения, без веры лечащим врачам не может успокоить человека. Больной переживает, сомневается, не спит ночами. И здесь огромную помощь ему могут дать его близкие и родные люди. Их любовь и забота дадут больному надежду на исцеление. Надежда укрепляется верой и любовью. Тогда, и только тогда, возможна дальнейшая жизнь, дальнейшая борьба за жизнь…
Корень всему – любовь человеческая. Без любви и надежда может угаснуть. Любить человека - вообще не просто, а любить больного человека вдвойне труднее, тем паче, если болезнь связана с онкологией. С больным человеком обращаться надо как с хрупким и драгоценным сосудом – осторожно и бережно. И чем нежнее и самоотверженнее эта любовь, тем больше вероятность успеха в лечении. Как же тяжело бывает одиноким больным, у которых нет родных. Ещё тяжелее тому, у кого они есть, но, к сожалению, они его оставили. Мне приходилось видеть таких людей.
Помню взгляд одного мужчины, у которого был рак лёгких. Это было в период моей первой операции. Он вышел во двор больницы на прогулку, отошёл к урне, где обычно собирались курильщики, закурил сигарету, опустил руку и замер в задумчивости. Так и стоял с дымящейся сигаретой в руке. Смотрел он прямо перед собой. Глаза были чуть прищурены, зрачки неподвижны. Про таких говорят: уставился в одну точку. Взгляд был какой-то пустой. Где он был в эти мгновенья? Оставалась ли у него хоть маленькая надежда? Одному Богу было известно…
Сигарета догорала у него между пальцами. Когда он почувствовал её жар, то очнулся от своих дум, бросил окурок и тихо побрёл в больничный корпус. Не дай Бог кому-нибудь из нас оказаться на его месте…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Надежда у меня была! Надежда была всегда со мной! И это очень помогало мне там. Ко мне приезжали дети и друзья. А мой мобильный телефон порой нагревался от звонков докрасна…
Однажды медсестра – молодая девушка, с улыбкой и удивлением спросила меня:
- Это сколько же вы тратите денег на разговоры по мобильнику?
- Много… - ответил я улыбаясь.
Мне было спокойно и хорошо тогда. Удивительно, но и сейчас я с радостью вспоминаю те дни, проведённые в клинике. Я был счастлив чувствовать любовь родных мне людей, их поддержку и заботу. У меня была НАДЕЖДА!
Благодаря моей НАДЕЖДЕ мне удалось вытерпеть всё. Она и сейчас пока ещё не покинула меня…