– Как же так?
– А что мне было делать? Ты пойми, она же сама. Сама!... Я ведь не железный. Я не могу вот так просто смотреть, как она вокруг меня суетится, как взмахивает своими дивными ресницами-крылышками, как стучит каблучками, приплясывая, как окутывает пряным облачком запахов и влажно дышит у самого уха. И кружит-кружит, преданно заглядывая в самое сердце.
– А ты?
– Что я? Я хотел ей сразу сказать... Но уж больно хороша была, чертовка! Вся такая воздушно-переливистая, ласковая, пленительная… Просто загляденье, ты же понимаешь. Ну, и как я мог ей правду сказать, если она сама в руки просится, смотрит глазками доверчивыми, ресничками похлопывает обольстительно и ждет… Что мне оставалось? Отшвырнуть в сторону? Не смеши!
– И что?
– Что-что! Я попытался, но слова пропали куда-то, попрятались, как назло. Только дурацкая улыбка и осталась. А она делает вид, что не замечает, все сужает круги, сияя радостью, все воркует божественным голоском: «Да-да». Я даже растерялся немного, и с перепугу ляпнул: «Смотри, пожалеешь». Конечно, тут же обругал себя последними словами и язык прикусил, но...
– А она?
– Она смеется-заливается, видит, что сопротивление мое насквозь фальшиво, чувствует каким-то своим чутьем, что я уже сдался и радуется.
– Ну, и?
– Вот тогда и прикрыл я дверцу осторожно. Она-то, наивная, даже не заметила, как внутри оказалась. Клетка-то на совесть сделана. Это тебе не массовка какая – сам мастерил. Ни прутьев, ни крыши сразу не увидать. А она порхает и порхает, счастьем светится вся и ликует. Но и мне, понятное дело, радостно от такой божественной красоты, сердце так и заходится от восторга, да и глаз ласкает опять же. Сам подумай, как можно такую красотищу от себя отпускать. К тому же она полагала, дурочка, что заманила меня в сети, и так искренне упивалась победой... Но я-то правду знал.
– Так и не заметила ничего?
– Как не заметить, заметила. Вот только поздно было. Думаешь, чего она теперь такая... Об прутья и побилась!
– Сама?
– Сама, конечно! Ты меня за кого принимаешь? Я не садист, чтоб вот так со всего размаха и об решетку... Нет, я так не могу! Я – только по согласию. Это она сама кидалась, как скаженная, рвала на себе волосы, билась в истерике, кричала дурным голосом... И куда только исключительность неземная подевалась? Я тебе правду скажу – как все это увидел, сам в шоке был.
– Почему же не выпустил?
– Кто? Я! Господь с тобой! Она ж не изнутри, она снаружи билась. Как только поняла, бедняга, что на воле оказалась, так и начала назад ломиться. Прям озверела! Я ведь хотел по-хорошему, чтоб не заметила и порхала себе дальше, куда глаза глядят. Какое там! Измочалила себя до невозможности, места живого не осталось. Да что я говорю, ты и сам видел.
– Но почему?
– Как почему? Она же увидала, что на ее месте теперь другая порхает. Тоже красоты волшебной: вся такая искристая, солнечная, цветущая... Вот и взбесилась.
– Ты меня не путай.
– Да ты сам у нее спроси! У истерички этой, какого рожна ей надо было так себя калечить. А я ее даже пальцем не тронул. Ни-ни! Как можно такое великолепие портить. Я красоту уважаю, можно сказать боготворю.
– Не волнуйся, спрошу, как разговаривать сможет, а пока так и запишем: «Она сама хотела».
(Фото: "Harizma" Саша Пархоменко)