Привет из Заполярья!
Здравствуй, Таня!
Привет тебе из Заполярья!
Таня, я получил от тебя еще одно письмо…. Я очень рад ему, но это письмо… точнее грущу о том, что осталось мне получить от тебя еще на одно письмо меньше. Что делать! Такова судьба человека в наше время: «приобретая, что-нибудь обязательно нужно потерять» и порой не менее ценное…. Так хорошо приобретать, но как тяжело терять.
И еще о твоем письме, только теперь не о самом письме, а о его содержимом. Не бойся слов. Слова это не ложь, а сосуд, в котором сконцентрированы не только чувства, но и мысли. Нет, это не призыв к болтливости. Просто весь юмор в том, что, боясь слов, - а мыслит человек именно словами, - можно остаться вообще без мыслей. А призыв: «Вперед, к приматам» тебя, вероятно, не устроит.
Нет, лучше все же больше доверять чувствам и сердцу, только иногда, конечно, прислушиваясь и к разуму, чем безраздельно руководствоваться в своих поступках только разумом и глушить чувства. В последнем случае теряешь слишком много: свою естественность или, как ты ее характеризуешь: «быть собой», а раньше ты считала ее «нравственностью». Естественно, быть человеком, но нравственным, это трудная задача, и один разум никогда с ней не справится – доверяй сердцу и чувствам. Тебе, быть может, не понравится слово «естественный» - я его применяю, как заменитель «поведение человека безо лжи в словах и делах».
Ну, а теперь попытка рассказать о своем житье-бытье. На этот вопрос можно ответить по-разному: «Служба идет по старому», но для тебя эта фраза будет равнозначна другой: «На Венере изменений нет». Что было раньше, ты ведь толком не знаешь. Еще можно полностью описать распорядок дня, это будет поподробней, но о моей службе ты будешь иметь такое же представление, как по реакции С2Н4 + Н2О ; С2Н5ОН о культуре производства в незнакомом цехе. Ведь, как я уже писал, моя жизнь похожа на коктейль: с виду равномерная размеренность и спокойная, но только попробуй на вкус и сразу поймешь, что моя жизнь сейчас неотделима от службы, а, значит, от расписания и уставов (в которых предусмотрено все, с того момента, как призвался, до тех пор, как уйдешь на пенсию). И в то же время жизнь однообразна хотя бы тем, что в собственной голове идут баталии, и если не хватает информации, я создаю ее сам. Я не могу отделить себя от моряков, находящихся вокруг, не могу представить себя без них, без их шуточек, без их веселой злости друг на друга, без всего того круга лиц, с которым видишься ежедневно с подъема до отбоя, безо всяких надежд на то, что ситуация изменится.
А без природы вокруг себя? Могу ли я быть сейчас без Севера, вероятно, нет, где-то на юге я был бы другим. Если природа заставляет смеяться от солнечного осеннего денька и грустить при виде пожелтевших листьев, быть яростным, когда дует «норд» и безразличным в пасмурные дни – существую ли я вне ее?
А без писем? Был бы я таким же? Разве не из-за них порой я не могу уснуть, разве не с ними, как с близкими и друзьями я разговариваю и грущу или веселюсь, не с письмами ли спорю, не им ли завидую. Разве письма не входят в понятие: «житье-бытье»? И, конечно, книги, которые можно достать (ребята даже смеются: мол, не может сидеть спокойно, постоянно читает или пишет)… меня можно представить… конечно, дневник. Без этого друга, которому могу доверить все, что угодно, я не представляю себя, так же, как без подводной лодки.
Вот из этих-то частей и состоит коктейль под названием: Жизнь на службе. Жизнь и служба. Они перемешаны в самих себе и с тысячами других мелочей, не поддающихся учету. Вот так я и живу, если добавить еще сутки в команде, сутки на лодке, то картина будет почти полная. (Предыдущие строки писал, засыпая, сам в них не мог разобраться, между них вписал уже после сна).
Ну, вот пока и все.
Счастливого отпуска и хорошего отдыха.
До свидания! Пиши!
Сашка!
Углы письма оказались подмочены. Сарай, где находился ящичек с письмами, неоднократно топило и заливало с крыши. Письма я перекладывал в разные углы, собираясь передать как-нибудь сестре, уехавшей в Волгоград, но в прошлом году недосмотрел: письма оказались на полу и некоторые попросту пропали. Однако письма моряка уцелели. Есть выражение: рукописи не горят. Оказываются, еще и не тонут. Вместо пропавших слов, которые я не смог восстановить даже по смыслу, стоят точки. Крылатая латинская фраза: sapienti sat, означающая: умному достаточно. Умному достаточно прочесть и между строк этих писем, чтобы понять настроение влюбленного парня, пишущего письма девушке в самых неудобных условиях, даже в полной темноте. Судя по этому письму, на подлодке он был таким единственным.
Здравствуй, Таня!
Привет тебе из Заполярья!
Да, да, Таня, я наконец-то в Мурманске и даже в своей в/ч. Прибыл я сюда за 3 часа до окончания отпуска. Так что будь теперь твердо уверена, что в скором времени я в Саратов не попаду, отсюда так запросто не смоешься, да я надеюсь, ты и не захочешь, чтобы я переступал порог закона. Ну, а по закону, впрочем, чем черт не шутит, может, по закону и попаду. Пока ничего даже и похожего не намекается, так что отсыпайся спокойно – я не смогу потревожить твой сон и, поэтому, буду охранять его. Это – коротенькое вступление. Ну, не совсем, правда, коротенькое, это, по-моему, уже мелочи.
Ну, а теперь о конце моего путешествия. Я чувствую, ты жаждешь узнать дальнейшие мои приключения (без них у меня никак не выходит, отчего бы это?). После того, как я зашел в самолет, я уселся у первого иллюминатора. Я отлично видел тебя и безуспешно пытался выдать свое присутствие. А потом нас потащили, уже с воздуха я бросил последний взгляд на Саратов и… проснулся уже в Москве, когда все выходили. Таким же манером я проспал и дорогу в аэровокзал. Я сел в Быково, а проснулся, когда уже был в центре Москвы у аэровокзала.
Выйдя из автобуса, зашел в аэровокзал, сдал чемодан и встал в очередь за билетом, после чего решил предусмотрительно узнать цену билета. Оказалось, что у меня не хватает на билет ровно 30 копеек (не считая, что билеты на автобус до Внуково и от аэропорта до Мурманска стоят по рублю). Только попрошу без паники…
Ведь в Москве живет мой дядя, и я ему позвонил. Рассказал ему, как дела дома и вкратце намекнул на свое бедственное финансовое состояние. Он назначил мне место свидания, я ему – свои приметы. Мы не виделись уже 5 лет. Потом мы встретились. Поговорили, я взял деньги и побежал в аэровокзал.
И тут слышу, что на этот самолет, на который рассчитывал, я уже опоздал – хоть назад, в Саратов, лети. Но, тем не менее, я встал в очередь и взял билет… на последний самолет (он ушел через 2 часа после намеченного).
Ну, а все остальное – без приключений. В часть приехал на 3 часа раньше срока. А сейчас я на вахте, стою дневальным по КПП – ваши проходные, только вахтерами стоят моряки. А здесь сейчас холодно: +10°С и ветер. Зато светло, хотя уже 3 часа ночи, я пишу без дополнительного освещения.
Да, Таня, а как мне теперь вести с тобой?
Извини за недисциплинированное поведение, если это хоть чуть-чуть тебя обидело.
Кончаю писать уже днем. Сейчас опять на вахту.
Написано зеленой пастой.
Еще не ушло письмо-ответ на твое письмо.
А я уже пишу еще одно, оно, правда, будет очень коротким и за неимением времени и из-за того, что я не хочу сильно распространяться, ведь это иногда все губит.
Во-первых, я прочитал, наконец-то, очерк или статью «Зерно таланта», и ты знаешь, кажется, понял, почему ты посоветовала мне его прочитать. Может быть, я тебя понял и не совсем правильно, но так уж вышло.
Почему-то мне кажется, что ты еще рассчитываешь на то, что я еще не совсем серая личность. Но это так и ничто, вероятно, мне не поможет, ведь не помогают же мертвым припарки. А я в смысле способностей, кажется, уже умер, а, может быть, мне ужасно не хватает знаний.
А теперь об этом хватит, не будем возвращаться к этому вопросу, хотя бы до тех пор, пока я не буду кончать службу (ведь здесь ничто практически сделать пока нельзя, в смысле увеличения или улучшения знаний).
А теперь ответное желание, точнее, совет: я хотел бы, чтобы ты прочитала статью «Тревога» Марии Халдиновой в 29-м номере «Огонька» за этот год. Я ее увидел случайно и поразился – это именно то, что так упорно пыталась мне доказать (хотя я и был почти согласен с тобой, но я хотел сразу перевернуть мир, а в противном случае ничего не делать). Правда, в «Тревоге» говорится лишь о пьянстве, но ты, конечно, меня поймешь! Иначе меня вообще никто или почти никто не поймет.
Вот такие-то дела … сестренка… Таня!
29 июля 1971 г. (после отъезда из Саратова прошло 13 суток).
P.S. Сейчас иду на разговор с матерью, вернее, заказываю этот разговор, а как бы хотелось, чтобы он был с тобой.
Так же – зеленой пастой.
И снова я пишу тебе. Правда, я вчера уже отправил письмо, но, знаешь, у меня такое ощущение, будто я не написал чего-то важного, а чего – вспомнить не могу (или это просто такое ощущение, ведь письмо не заменит разговор наедине, хотя бы и очень подробное письмо). Я все думал, стоит ли писать следующее письмо или нет, но появился чисто формальный повод. После отпуска я сразу сфотографировался и решил одну фотографию послать тебе (надеюсь, ты ее покажешь и Наде – пусть наконец-то поверит, что я уже на службе, я бы послал фото и ей, но у меня пока всего 2 их, а одно я хочу отослать матери), но это просто формальный повод.
А письмо я пишу просто, быть может, не столько для тебя, сколько для самого себя (вероятно, это что-то вроде исповеди перед «старшим» другом или подругой, не знаю только, старшей или ровесницей).
Ты знаешь, Таня, я уже третий день не могу прийти в себя после Саратова, вернее, после саратовских встреч, событий и прощаний. Я все пытаюсь привести в порядок свои впечатления и выяснить, кем же я оказался в Саратове?
Ну, с Надей вроде все ясно, там было все в чисто дружеских отношениях (если не считать того, что я не дал ей спокойно отдохнуть, ведь я и спокойствие – понятия несовместимые). И опять я оказываюсь понятием. Что ж, может быть, и так, быть может, я всего-навсего миф? О, если б это было так, как отлично было бы жить (ну, это уже лирическое отступление)!
А ты знаешь, как меня взбудоражил этот отпуск. Я не только не могу сообразить, что к чему на службе, но и потерялся сам (вероятно, в Саратове вышел из себя и не знаю, как найти дорогу назад). Действую, как автомат или робот, и подчиняюсь только командам – не хватает мыслящего вещества на что-либо самостоятельное.
Все, как во сне. Был сон приятный, интересный и, быть может, немножко трудный, и вдруг он сменился тихим кошмаром, и нет пути к пробуждению. А как бы я хотел проснуться, чтобы все стало ясно, четко и понятно, но чего-то мне не хватает для этого. Чего же? Не знаю! И опять я не могу найти чего-то главного, что я хотел бы написать тебе, и что разъяснило бы мне мое теперешнее состояние.
Ну, ничего, в сентябре, надеюсь, все станет ясно. Скорей бы сентябрь, ведь только он сможет (в основном, для меня) указать дальнейшие наши отношения. А пока буду пытаться увеличивать переписку, чтоб из оставшегося времени выжать максимум возможных споров, делиться мыслями и искать совета, а иногда и простого, нет, не сочувствия, а понимания.
Мне кажется, наиболее полно раскрывает мои желания и чувства вот это стихотворение Леонида Первомайского (конечно, не воспринимай это слишком четко – я не хочу разбивать чужие семьи, и пусть меня простит твой будущий муж).
Что сокрыто в основе
Твоего естества?
Болью ты в моем слове
Или счастьем жива?
Что ты? Рифм поединок,
Пересчет на гроши –
Иль рентгеновский снимок
С полумертвой души.
Ливни, звезд излученье,
Блеск излучин речных,
Или след заблуждений
И ошибок моих?
В чем истоки всесилья,
Чем отмечен твой взлет?
Что дает тебе крылья
И отвагу дает?
Что ты в звук облекаешь,
Что не хочешь облечь?
Чьею волей рождаешь
Ты во мне свою речь?
В быстротечном движенье
Дней, дорог, рубежей
Не живу ни мгновенья
Без тревоги твоей.
Как лекарство от боли,
Как дыханье во сне,
В моей жизненной доле
Все нужнее ты мне.
Я не знаю, как это выразить своими словами. Может быть, это мое новое сожаление вызвано тем, что мне трудно расставаться с тобой, и в предвидении этого, быть может, и не скорого, но верного расставания, мне становится очень грустно, и эта грусть накладывает какой-то новый оттенок на наши отношения, вернее, на мои к тебе отношения. Как ты ко мне относишься, мне еще не ясно, вероятно, как старшая сестра или мать к неразумному дитяти. Надеюсь, ты ответишь на этот вопрос, а то я все мучаюсь в поисках ответа: «Кто есть я».
Передавай привет соседкам по комнате.
Ну, вот, стало ясно. Летом 71-го года моряк на побывке вместо матери посетил девушку, которая уже работала после окончания химико-технологического техникума в Саратове. Мать жила в Волгограде. В Саратов Таня распределилась именно из-за младшего брата, студента политехнического института, которому необходимо было, по ее мнению, помочь. Я действительно в то время и курил и водочку потреблял, чисто в студенческих нормах. Таня вытаскивала меня из прокуренной комнаты общежития на улицу и вела в пельменную, где откармливала на целую неделю. Летом 71-го года я был в стройотряде и о моряке так и не узнал. А вот на свадьбе-то, уже с другим парнем, я был и организовывал свадебный кортеж, состоящий из одного такси, которое пришлось выбивать у диспетчера. Ну, что ж, теперь нам осталось читать «Страдания российского Вертера». Как начитанный человек, автор писем наверняка читал или слышал о таком литературном герое.
В правом верхнем углу надпись: БИИ, НИНС.
Добрый день, а, быть может, вечер или утро, все зависит от того, когда ты начнешь читать письмо. Ведь может быть и такое, что ты не захочешь его читать сразу, а отложишь «на потом». А я пишу вечером (фу, какой вечер? уже 10 минут первого). Я пишу…
А о чем? Писать о погоде и природе не хочется. Нет-нет, ты не подумай, Таня, что они мне перестали нравиться. Просто я не «великосветский человек», чтобы все время скрываться за разговорами о погоде, ведь за ними так легко прятать мысли и чувства…
Нет, так не пойдет. Я чувствую, что пишется что-то не то. Совсем не то, получается какое-то бездумное письмо, в котором так и сквозит тоска и грусть. А ведь, по существу-то, мне и грустить не о чем. Ну, представь, о чем может грустить человек на службе?!? В данный момент я: «Сыт, одет, обут», жизнь идет плавно и размеренно, как раз с таким количеством небольших неожиданностей, которые не дают скучать, но и не вводят в подавленное состояние.
В общем, жизнь у меня идет запрограммированная на строго научной основе. Я бы сказал даже, что жизнь моя – оптимальный вариант для «Homo sapjens». Все в меру: и труда и развлечений, и забот, и отдыха. Даже о «гражданке» вспоминаешь как о чем-то далеком и уже не столь необходимом, я бы сказал, что очень-то туда и не тянет. Да и куда ехать? Разве что только к матери, чтобы еще и еще смотреть на это красивое лицо, лицо самого родного человека, который не забудет меня до конца, хотя, если честно признаться, я был непутевым сыном.
А ехать в Волгоград? Там меня уже никто не ждет, разве что кто из однокашников задаст при встрече стандартный вопрос: «Как жизнь, - прибавив для того, чтобы подчеркнуть старые отношения и не показаться банальным, - старик?». И даже не дослушав слова «нормально», умчится на автобус.
В Саратов – хватит, туда уже ехать опасно, да и немного тяжело. Ехать на край света за феей? Я уже не уверен, что хоть одна из фей мечтает встретить меня. А все остальное есть и тут. Кроме, пожалуй, книг, но «было бы желание, все остальное приложится».
Вот, видишь, я, кажется, внял твоим советам и веду жизнь «добропорядочного среднего моряка» без примесей эмоций и каких-то выдуманных фантазий. Что ж, я, быть может, такой и лучше (для других), ведь с такими «средними» спокойнее. Они не выкинут ничего, не взбудоражат прошлого и не заставят мечтать о будущем, то есть, с ними никаких хлопот. Ведь так оно спокойней, а спокойствие – великая вещь!!!!!!!!!! (десять восклицательных знаков)
А я не хочу быть спокойным, я хочу метаться и искать, пускай, иногда и терять, но ради того, чтобы находить, пусть даже новое, и снова и снова искать. Чего искать? А всего: фею, которой я предан (пусть она и не думает обо мне), родник, который вольет в меня новые силы для поисков, отдав часть силы Родины с ключевой водой; себя, наконец. И пусть эти поиски порой наивны и смешны, и порой, это поиски внутри себя, но искать, искать даже просто цель или беспокойства, лишь бы кровь кипела, а сердце бешено рвалось из груди: вперед, еще немного, пока я смогу биться и пусть оно остановится где-то на пути к цели. Знаешь, Таня, если б я был рыцарем, то на своем гербе я приказал бы выбить такие слова: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» (Каверин «Два капитана»). Если ты внимательно смотрела мой дневник, то там, наверное, видела такое сочетание букв: БИИ, НИНС – это первые буквы девиза.
Так что степенного человека из меня не получается пока. Это, быть может, и есть «инфантильность». Если это так, то я за нее, лучше так жить, чем добропорядочным мещанином. И пусть говорят, что я идиот, что я не знаю, что мне надо. А я знаю, чего я хочу: жизни. Жизни, которая бурлит и клокочет, которая бьет и которую надо побеждать, жизни – которая, как сноровистый конь, пытается выбросить тебя из седла на обочину и которую надо приручить, чтоб она стала верным и горячим другом. Я хочу попасть в водоворот и бороться с ним, наслаждаясь самой борьбой, а не только целью. И самое страшное, чего я боюсь, это борьбы с призраком – есть у боксеров такое выражение: «бой с тенью», когда бой ведут с воображаемым противником, но все же лучше бороться так, чем никак. Я же не бревно в струях медленной реки и не послушный флюгер, а человек, пусть и не совсем разумный. Что ж, что можно исправить – исправим, но не дай бог успокоиться на достигнутом. Это – смерть, смерть меня, как человека настоящего и рождение нового человека, человека – мещанина и себялюбца, равнодушного и безразличного.
О-е-ей! Что это я все о себе да о себе, ведь не такая уж я и интересная персона, чтоб не наскучить тебе такими длиннющими письмами. Немного напишу в ответ на твое письмо. Таня. Так точно ты подобрала стихи Вертинского, что мне стало жутко.
Вообще стихи я люблю, хотя не всегда понимаю их сразу (что делать, я не всегда удовлетворяюсь внешней красивостью и пытаюсь вникнуть в междустрочие), но на этот раз это было слишком трудно, нет, скорее, не трудно, а больно…
Ну, об этом хватит.
И еще: Таня, я не знаю, как мне относиться к тому, что свадьба переносится. Разумом я понимаю, что это должно быть плохо и тяжело для тебя, а внутри, честное слово, рад. Чему? Да тому, что ты еще будешь мне писать, будешь оставаться другом, тому, что у меня еще будет близкий человек, кроме матери. Вообще наша переписка, мне кажется, похожа (с моей стороны) на предсмертные вздохи: и знаешь, что все это кончится и хочется забрать, как можно больше, где-то в глубине надеясь: а вдруг…
Ну, вот и все. Вот и опять получилось длиннющее письмо.
Нет, наверное, это слишком. Я с этих пор, наверное, буду писать такие коротенькие письма, как и ты.
До свидания! (А когда оно будет?)
Жду ответ! Чем больше, тем лучше.
Сашка.
17 августа.
P.S. Вчера был месяц, как я улетел от тебя.
Подобное настроение уже встречалось в письме, где автор говорит о своей способности «плакаться в жилетку». Но здесь высказаны жизненные цели. Явно окружающие неспособны увидеть внутреннюю жизнь моряка, все заняты своей жизнью, более простой, которая видна снаружи: это – работа, отдых, удовольствия и никаких лишних мыслей. Призвание Сашки – жить активной жизнью. Не все гладко высказано только оттого, что написано без исправлений, как в ту минуту думалось. Ведь на одну и ту же внутреннюю мысль можно подобрать несколько фраз и оставить одну, наиболее точно отражающую дух или идею мысли. Но у моряка даже пишущая машинка не всегда была под рукой, не говоря уж о компьютере, которые у нас появятся через четверть века.
Была б такая возможность у Сашки, письма были бы более доходчивы до адресата.
Следующее письмо написано на почтовой бумаге: на первой странице в верхнем левом углу – сквозь спасательный круг с надписью «Мурманск» видно здание морского вокзала со шпилем.
Здравствуй, Таня!
Только что сменился с вахты (уже 11 часов) и сразу же сел писать ответ на твое предотпускное письмо. Отвечаю не сразу. То нет времени, то писать не тянет (но уже тянуть дальше некуда, а то ты получишь это письмо после отпуска, то есть, через месяц).
Сейчас сижу в своей радиорубке, включена электрогрелка (больше похожая на камин), отогреваюсь. Под ухом чуть слышно напевает приемник (работает «Маяк»). Еще чуточку фантазии и можно представить, что сидишь дома у слегка потрескивающей печи, за окном вьюга, у стола хлопочет мать, а ты только что пришел с улицы и отогреваешься, или просто сидишь лицом к печке и читаешь хорошую книгу, и так тебе становится уютно, но, увы…. В рубке, да и во всей лодке, нет домашнего уюта, да и на дом они похожи меньше всего.
Но отогреваюсь я и в самом деле (хотя на улице и сентябрь, а ноги за 4 часа уже мерзнут, вот и отогреваю их). Таня, ты просишь рассказать о моем образе жизни (я бы уточнил: о моем «образе службы»). Жизнь и служба это не одно и то же. Все время, пока я стоял на вахте, я пытался сообразить, а о чем же писать. Трудно писать о том, что примелькалось, то есть, о настоящем – просто невозможно отделить самому главное от второстепенного (со временем, конечно, все встанет на свои места, но тогда все будет в прошедшем периоде). А, знаешь, не мудрствуя лукаво, я напишу тебе о сегодняшней вахте, о тех 8 часах, что я проторчал на корпусе, охраняя п/л (подводную лодку).
Знаешь, это будет настоящий коктейль из пейзажей и мыслей, событий и мелодий, случайностей и прочая и прочая. Точнее, будет, наверное, не коктейль, а винегрет. И еще это будет маленькое подобие всего моего образа жизни – этакого коктейлевинегретного. Ты готова слушать?
Начинаю: в 1900 я сменил напарника. И сразу же, не откладывая в долгий ящик, решил придумать тебе письмо (напрасная затея, ничего не могу продумывать заранее, только больше теряю, и в письмах пишу меньше). Глаза автоматически скользят по GRP? По швартовым, по лодке, по соседним лодкам, по доку и снова по GRP? Они как бы специально выкидывают из поля зрения природу. Зачем? А чтобы меньше отвлекаться, а то если я начну рассматривать залив, сопки, чаек, небо, наконец, я могу проворонить все на свете. Наконец мне надоело это неблагодарное занятие – придумывание писем, и я, сменив место, так, чтобы одновременно видеть и лодку и залив и сопки, забыв про лодку и службу, любовался переливами тонов красок северного заката, вернее, не заката, в обычном представлении, а вечера, так как не было вечерней зари, а были облака. Представь себе только: серое небо с ярко-голубыми, быть может, даже с желто-голубыми просветами, зеленые сопки с желтыми легкими пятнами, но это уже следы не солнца, а осени, серо-голубой волнующийся залив и белые корпуса рыбаков (рыбацких суденышек) и транспортников. А с ПКЗ льется мелодия, вернее, даже не льется, а рвется усиленная мощной аппаратурой: «Элиза-лиза-лизабет!». Парни вылезли на палубу, а кто пошел и на бак – перекур. Нехотя перебрасываемся несколькими словами, так, больше для того, чтобы убить время. Потом они все исчезают – пить чай. Да и мне пора пить.
Вылезаю из лодки, напившись. Стемнело еще больше. Уже все в таком неопределенном освещении, что непонятно: то ли еще это сумерки? А, быть может, уже ночь? Все в таком неопределенном серо-темно-синем цвете, что даже вполне определенные звуки – крики чаек, плеск волн, гудки кораблей – воспринимаются, как нечто волшебное; так и кажется, пробормочи сейчас заклинание и свершится любое – самое невероятное. Но ночь все темнее, таинственность исчезает, уступив место темноте и огням, и еще какой-то музыке, плавно льющейся из иллюминатора. Черное небо, темные сопки, горсти огней, обозначающие корабли, черномраморное море с дорожками этих огней и, что самое странное, все дорожки сбегаются ко мне, и мне очень весело и радостно…. Но мысли вдруг переключаются на службу.
Точнее, на служебные отношения с людьми, с ребятами, на свинство некоторых и удивительную бесхребетность других. Все, что может быть в жизни, в команде увеличивается до громаднейших размеров, до преувеличения, до разочарования. Честное слово, видеть изо дня в день те же хари и физиономии, занятие не из приятных, даже в хорошем начинаешь видеть только недостатки, а к плохому иногда даже и привыкаешь….
Но что это за маленькие кружочки на дорожках от фонарей - они беззвучны и фантастичны. Что это, уже идет дождь? А когда он начался и почему он беззвучен и слаб? А это просто осенний моросящий дождь, но ночью он скорее весел, чем грустен, и я прихожу вновь в хорошее настроение и даже начинаю напевать что-то про любовь. Довольно точное определение: 97% всех песен – про любовь. Но уже 2300 и вылезает из лодки сменщик, заспанный и грустный. А я ползу начинать писать письмо (и писал его целые сутки).
Другие 4 часа я отстоял днем, они прошли в героической борьбе с сонливостью, изредка мне помогал в этом дождь и чайки своими криками, и все же я не уснул.
Ну, вот и все. Надеюсь, ты получишь это письмо в сентябре, а не в октябре.
Здравствуй, Таня!
Ты, вероятно, поражена таким обилием писем, я тоже.
А что делать? Вероятно, я слишком уж нетерпелив или слишком многое хочется сказать. А так разберешься мало-мальски, и, оказывается, сказать все можно одной фразой, но где ее взять? Каждый раз, как я сажусь писать письмо, мне кажется, что я уже нашел эту фразу, вернее, мысль, а начнешь писать, оказывается, не то, совсем не то.
О, небо!!! Помоги бедному юноше и подскажи ответ на этот вопрос. Какой вопрос? А их – целая куча. Кто есть я? Кто есть ты? И кто есть мы? – это самый трудный вопрос. На первый вопрос могут ответить все, кроме меня. На второй вопрос с трудом и неточно могу ответить и я. Почему неточно? Да потому что я всегда недооцениваю людей! Но вкратце, по моему, ты это самая лучшая из всех знакомых мне девчат (хотя, конечно, есть и другие, которые, быть может, и лучше, но я их хуже знаю).
Почему я так решил?
Да потому, что с тобой мне почему-то легко делиться многим, чем я не рискну делиться ни с кем, даже с матерью, ты почему-то удивительно точно меня понимаешь. Ну, а на третий вопрос я никогда не смогу ответить. Это уже вопрос не для моего засушенного ума – кто есть мы с тобой? А, может быть, я сам виноват в том, что переступил границу дозволенного и все испортил, или, быть может, я вообще зря попал в Саратов? Вопросы, вопросы, вопросы.
И ведь на все эти вопросы, вероятно, можно ответить одной фразой, и все станет на свои места (поневоле поверишь в нечто духовное, в бога, например, или в добрых фей и нимф). Ну, ладно, это будет последнее письмо… конечно, до тех пор, когда я получу ответ, да и то, если ты будешь за дальнейшую переписку!
Передавай привет Любе!
И опять…
Услышал сейчас по радио, что СХК (Саратовский химический комбинат) перевыполняет план, и снова захотелось написать тебе. Поздравляю!!! Почему-то мои письма напоминают теплую воду: пью-пью, а напиться не могу. Так и письма после наших разговоров: пишу-пишу, а чего-то главного написать не могу, а, может, это оттого, что как поется:
Нам с тобою расстаться
Лишь минута одна.
Но, чтоб вновь повстречаться,
Может, вечность нужна.
Сейчас сижу после вахты (уже очередной, то есть, 2-й вахты после отпуска) и снова и снова, в который раз, пытаюсь привести в порядок свои мысли и впечатления, но почему-то любая вещь, напоминающая мне Саратов, выбивает из колеи то, что туда все-таки я умудрился вместить. А о Саратове мне напоминает любая вещь, даже не имеющая к этому месту никакого отношения (я не знаю, почему все вещи напоминают мне Саратов, я понять не могу, наверное, потому, что Саратов – самое яркое из того, что у меня было в отпуске).
Стоя на вахте, я увидел самолет, который направлялся на юго-восток (быть может, в Москву, Ленинград или еще куда), но мне почему-то захотелось попасть именно в Саратов, в этот небольшой город, вернее, не небольшой, а неброский город.
Ну, хватит, в общем, ловить руками воду. Попробую поконкретней. Объясни, пожалуйста, если сможешь, чего мне не хватает после отпуска? Почему я вылетел из колеи и не могу никак попасть в нее? Нет, здесь дело не в том, что я отвык или расслабился, внешне пока идет все нормально, но вот внутри во мне осталась какая-то недоговоренная фраза, которую я никак не могу кончить. Она, как долгое прощание. Прощаешься, прощаешься, а расстаться не хватает сил, и лишь когда уже нет времени тянуть, уходишь, чувствуя, что так и не простился, не сказал чего-то самого важного. А вот чего? Понять это не можешь, а все же печально.
Вот так, видно, и мы расстались, но чего мы не договорили, чего? Почему у меня на душе не все в порядке? Может быть, на этот вопрос ты сможешь ответить? Быть может, ты уже знаешь эту невысказанную фразу? Или что-то изменилось в наших отношениях? И как: сблизились ли мы или, наоборот, разошлись после встречи?
Напиши. А если ты ответила на подобные вопросы раньше, извини. Но я нетерпелив, видно, из-за того, что ты мне нужна, как друг, а, может быть, и больше.
Здравствуй, Таня!
Привет тебе из солнечного и праздничного Заполярья!
Таня, я долго и упорно ждал твоего письма (но теперь ты уже знаешь, почему). И вот оно пришло…
Откровенно – это не совсем то письмо, которого я ждал, ведь в нем нет ответа на те письма, в которых я задал кучу вопросов. Но зато в этом письме я нашел ответ, точнее, завершение нашего спора и, надо сказать, довольно точное. Мне даже нечем ответить – молодец!!! Так что будем надеяться, что со временем я увижу свою цель (только надеюсь, этот отрезок времени не будет очень длинным).
И еще я очень ждал любого твоего письма, я уже не мог терпеть почему-то, сейчас у меня такая огромная потребность написать тебе письмо, но я ведь дал обещание не писать до тех пор, пока не получу письмо от тебя. Но, почему-то, это оказалось очень трудно – дождаться ответа и не писать (не знаю даже, что труднее: писать и ждать ответа или вообще не писать).
Ну, да ладно, я все-таки имею письмо от тебя и поэтому буду писать. А писать почему-то очень трудно. Сначала буду писать без эмоциональной нагрузки, так, ни о чем и обо всем сразу. Быть может, и выпишется то, что хочу написать (цель вырисовывается со временем). Расскажу-ка я о своей медленной (а, быть может, и о слишком быстрой) жизни. Сегодня праздник, наш кровный – День Военно-Морского Флота. Правда, на гражданке об этом празднике не знают или узнают только в этот день.
А у нас с утра началось празднование. Сначала – торжественный подъем ВМФ-флага, потом читка приказа. Ну, а потом, шлюпочные соревнования (я, конечно, участвовал в них… зрителем). Солнце, веселье, красота Севера, все – праздничное. А я полез бродить по доку, одновременно следя за соревнованиями. И вдруг, ни с того ни с сего, я подумал: почему же я здесь один (в смысле, нет тебя рядом), вот бы мы поболтали или просто, стоя рядом, молчали бы, слушая море, вдыхая свежий воздух со всеми запахами моря (а он лучше любой парфюмерии). И за нас говорило бы, а, точнее, пело бы море, кричали бы чайки и шептал ветер, развевая флаги расцвечивания и твои волосы….
Эх, эти условности. Если бы не форма, в которую меня нарядило государство, то я не уверен, что после такого отпуска я торчал бы здесь или в других местах, отдаленных от Саратова. Ох, где времена рыцарства, когда любой желающий рыцарь мог пуститься на поиски «чаши Грааля» либо на поиски заколдованной Принцессы. И почему я не Дон Кихот? И где мой верный Санчо Панса? И почему я не заблуждаюсь так счастливо, как они? А, может, я и заблуждаюсь, но не так счастливо, как они.
Опять зашел в тупик, поэтому продолжу разговор о празднике. После гонок (шлюпочных) пошли на обед. О-о-о, сегодня нас накормили исключительно: была свежая картошка, свежий лук и даже свежая капуста и свежие помидоры вместо обычного: сухой картофель, сухой лук, сухая свекла, сухая морковь и томат-паста плюс 3-4 крупы. Так что, мы сегодня покуражились за обедом. А я вспомнил Узбекистан и обилие свежих овощей. О-о-о, сейчас бы их на этот стол. Но это уже несбыточная мечта. Потом смотрели фильм «Герой резерва». Чепуха, конечно, но мы не всегда можем выбирать.
А сейчас я возлежу на койке и пытаюсь изобразить тебе письмо. А оно не вытанцовывается. Я не могу написать что-то очень важное. Вернее, я не могу ухватить то, о чем бы мне хотелось написать именно тебе. Как собака – понимать-то понимаю. А вот словами сказать не могу. Вероятно, лексикон маленький, вернее, недостаточен. У меня есть в лексиконе много слов от слова «ветер» до слова «шкерт» (конец - веревка), но, видно, у меня нет слов или уже нет гражданских слов, четких и ясных (что же, будем искать). А, черт с ним, извини за ругательство, но буду писать напрямик.
Ты знаешь, мне стало тяжело после того, как я побывал в Саратове. Точнее, после того, как я улетел из него после этой праздничной ночи, да-да, именно после праздничной ночи, хотя и был в ней оттенок, вернее, не оттенок, а фон грусти. Все-таки тяжело, когда уходит из жизни что-то хорошее…. Но зато на смену ему пришло новое чувство, новое ощущение чего-то большего, чем дружба, так что, не скрою, мне будет очень тяжело после сентября. Но пусть скорее он наступит. Ведь, наверное, всегда труднее ждать, чем знать, что это было неотвратимо и неизбежно. Почему-то все трудное для меня неотвратимо, а все хорошее быстротечно (конечно, все хорошее, что длинно, становится обычным). Но все равно, как не хочется терять!
Вот так-то, Таня!
Я не знаю, как ты отнесешься к этому письму – скорее, с улыбкой, пусть это будет так, тогда я буду доволен: доставил несколько приятных минут. Ну, а если оно огорчило тебя, то извини – я этого не хотел. А, впрочем, вспомни просто до конца песню:
«Огней так много золотых
на улицах Саратова».
И да будет так, как захочет его величество Случай и ее превосходительство богиня Фортуна.
Напомню слова этой песни, на которые напоминает моряк: «Парней так много холостых, а я люблю женатого». То есть, он продолжает ее любить, несмотря на замужество.
Здравствуй, Таня!
Таня, только что, вернувшись из патруля, я нашел под подушкой твое письмо. Меня немного, правда, насмешили его первые строки. Ты пишешь, что у вас ужасная духотища, а я замерз, продрог, что называется. Я не прочь на время померяться температурой, а ты? Но, конечно, не это главное, не из-за этого я пишу тебе письмо сейчас, когда уже темно и в кубрике горит один лишь темно-зеленый фонарь, от которого мало толку, так что пишу почти на ощупь. Поэтому, я надеюсь, ты извинишь меня за корявый почерк и описки. Я чувствую, что утром у меня будет совсем другое настроение и я могу написать совсем не то. (Из-за этого я пишу даже в дневнике, хотя думал не вырывать из него ни листочка, поэтому ты считай, что читаешь страницы моего дневника, да и писать я буду так, как пишу обычно в своем дневнике).
Таня, ты знаешь, я всегда рад твоим письмам, а после отпуска я вообще жду их с таким нетерпением, как ни от кого другого. И не потому, что я жду от них обязательно чего-то такого, что можно было бы переоценить…. Нет, просто я радуюсь им из-за того, что нахожу в них что-то очень нужное для себя (пусть порой с некоторыми строками я спорю, а что-то вообще категорически отрицаю). И еще это, наверное, из-за того, что мы стали откровенней друг с другом (если у тебя сохранилось хоть одно письмо из тех, которые я написал до отпуска, и сравни с последними, ты поймешь это).
Но сегодняшнее письмо, оно, как удар или неожиданное и неприятное открытие (хотя я мог понять и раньше, что ты не та, которой была, ведь человек измеряется). Но последнему письму я до конца не верю! Почему и чему не верю? Я не верю, что ты предала себя прежнюю.
Добрый день, Таня! Я дописываю письмо уже на другой день, сейчас здесь уже полчетвертого. Хотя и говорят, что 20-летние становятся врагами для 40-летних, то есть, если взять одного человека в возрасте 20, 40 и 60 лет, то это будут враги, но я не верю, не могу, не хочу поверить тому, что ты изменилась настолько, что опошляешь свои прежние идеалы. Само собой разумеется, что ты изменилась и изменилась очень сильно, стала серьезней и трезвей, я бы сказал, прозаичней, но такие фразы, как «божество – ничтожество… как же это так?…» не для тебя. Ты можешь считать свои юношеские идеалы недостижимо фантастическими, порой наивными и вызывающими улыбку своей наивностью, но ничтожными они не будут для тебя никогда. Ведь недаром же ты иногда завидуешь себе прежней (или ты скажешь, что это не так, или ты уже настолько рациональна, что уже и мечты и воспоминания для тебя всего лишь помехи?). А если и в самом деле ты настолько трезва и рациональна, то мне и писать нечего, ведь в таком случае всю мою писанину ты посчитаешь ненужной и никчемной тратой времени.
И снова: доброй ночи, Таня!
Сначала я хотел на этом остановиться, но, как говорится: «хорошая мысля приходит опосля». Сегодня днем, после того, как я кончил писать, прошло еще 2 или 3 часа, и мне в голову пришли еще некоторые доводы против твоих строк, вернее, в сильном их преувеличении. Вот они: ты любишь искусство, не только кино, но и литературу, и живопись, и театр, и музыку. Причем здесь рациональность, трезвость и любовь к прекрасному. Ведь у многих это есть, люди сугубо прозаичные и даже с моральными изъянами любят и ценят искусство! Может быть, ты в этом случае была бы и права, если бы не одно «но». Но я не замечаю того, чтобы у тебя сильно изменился вкус (согласен, быть может, я просто слеп?!?!). а если так, то… человек в любимых произведениях искусства находит свой идеал, он видит в них стремления, совпадающие с его стремлениями, и даже если он не пытается уже достигнуть этих стремлений. Он еще не предал их, он просто считает их недостижимыми для себя, как для простого смертного, и завидует тем, кому они по плечу (не только физически, но и морально и, самое главное, духовно).
Я еще раз говорю, что не хочу верить тому, что ты предала свои идеалы, не буду этому верить. Ведь если это так, то зачем же тогда весь наш разговор на мосту? Чтобы успокоить меня? Этого делать, право, не стоит.
Сашка.
М-да, хотелось бы увидеть то письмо, говорящее, что Таня предала свои идеалы. Что она имела в виду? Но писем этих, видимо, уже нет.
Не знаю!
Что: не знаю? – Это ответ на последнюю фразу в твоем письме: «Легче ли стало?». Но, вероятно, легче, потому что появилась какая-то определенность, хотя бы в том, что я знаю, как ты относишься ко мне.
Что ж, быть может, и скорее всего, наверняка ты права. Ведь у меня не было близких отношений со старшим братом (10 лет разлуки, это что-нибудь да значит). И, вообще, насколько я понял, вернее, насколько разобрался в себе, ты для меня стала вторым близким человеком вместе с матерью. И где была раньше моя бесполезная голова? Ведь за те годы, что мы дружим, я мог бы понять, как ты мне нужна. Ну, что же, что было, то было и, как говорят знающие люди: «прошлого не вернуть». Так что будем жить по старому, вернее, не по старому, а так, как получилось, как говорится: «покорюсь судьбе», хоть она и вымысел религии и т.д. и т. п.
Ты знаешь, Таня, я сегодня чуть было не совершил еще одну глупость (не знаю, какую уже по счету в наших отношениях). Если бы еще через полчаса наш почтальон не принес бы твое письмо, то через 3-4 дня ты получила бы последнее письмо от меня. О, нет, оно не было бы горячим укором или негодованием. Это было бы простое и скучное письмо и даже, быть может, вообще бесстрастное, но последнее. И больше, наверное, я не писал бы тебе (о, небо, прости идиота!). Почему бы я его написал? Да потому, что я, вероятно, вконец испорченный человек, во мне эмоции всегда берут верх над разумом. И еще, вероятно, я слишком быстро перехожу от полной уверенности в себе и других к полной безнадежности, точнее, от самоуверенности к мысли о своей никчемности и ненужности (что делать – это всего-навсего один из множества моих недостатков). Но это все объяснение моей глупости, а поводом ко всему этому послужило то, что после того, как я отправил свое первое письмо, прошло 10 дней, и я решил, что был слишком самонадеян в своих письмах (что, впрочем, так, вероятно, и было) и ты не могла или не хотела ответить на них, поняв все это. А я хотел определенности, даже пусть таким методом. Ведь не скажу же я, что мне было легко подумать о такой вероятности, а лишь я только подумал о ней, то она своей тяжестью закрыла все вокруг. Я даже не мог сообразить, что ты не можешь ответить по тысяче и одной причине, кроме той, что крутилась в моей голове. Прости меня, пожалуйста!
Ты получишь это письмо, вероятно, уже после операции (если, конечно, был «всего-навсего» аппендицит). И поэтому я тебе желаю удачи. И еще я хочу, пусть это светлое современное «приветливое» здание скорее отпустит тебя. Будь удачливей, чем я. Ведь в госпитале я едва увернулся от терапевта, а чем мне это грозило, ты, вероятно, догадываешься. Ведь врачам почему-то не нравится мой мотор и они пытаются отнять ку меня то, к чему я стремился. Они отняли у меня небо, так что я не хочу, чтоб они отнимали еще и море. Поэтому я добился, чтоб меня выгнали из госпиталя досрочно, до медосмотра грамотным и опытным терапевтом, унывающим от безделья. Проверять должен был какой-то заведующий теротделением, который не завален медработой.
Так что пусть у тебя будет только аппендицит. Это, конечно, хуже, чем полное здоровье, но зато менее опасно, чем большинство других болезней, требующих хирургического вмешательства. Так что будь все же здоровой!
Продолжаю писать письмо (написано зеленой пастой). Ну, и дела: с торопливостью перепутал ручки, вернее, цвет пасты.
Таня, первую половину письма я написал залпом, сразу же после того, как прочитал твое. А потом, как закончил мысль, решил немного еще подумать, собраться с мыслями и снова атаковать твои глаза с намерением осуществить попадание в мысли (не знаю, правда, что получится).
Ну, начну, пожалуй, все же с нашего разговора под мостом. Почему опять с него? Да потому что после твоего письма я окончательно убедился в твоей правоте насчет того, что девчата взрослеют быстрее, чем наша половина – как считают, «более сильная». И, скорее всего, это зависит не от обилия впечатлений, не от большего опыта, а, вероятно, от интуиции, которой природа наградила вас, вероятно, для того, чтобы все-таки брали верх (О, небо! За что?) над более физически сильной половиной рода человеческого. Почему я так решил? Да потому, что я прикинул – чего мне не хватает для того, чтобы догнать тебя по развитию ума, точнее, чтобы ты не была взрослей и опытней: впечатлений чувств и переживаний вроде одинаково, знаний, правда, у меня меньше, но не намного (это с моей точки зрения), а ты «старше», взрослей и опытней меня, года на три-четыре. Правда, если честно признаться, я не спешу становиться взрослым и надеюсь сохранить в себе хотя бы малую часть юноши, а, может быть, и мальчика – сохранить эти восприятия мира, восхищенные и чуть-чуть наивные. Я хочу сохранить в себе и юношеское обожание прекрасного и юношескую нетерпимость ко лжи и порокам.
Так что на пляже я зря лез в бутылку, это, скорее всего, из-за твоих слов о семье, я начал корчить из себя мужчину, хотя по возрасту так оно и есть. Ничего, все понимается со временем, ибо время, хотя оно и бессердечно и жестоко и неотвратимо, лучший учитель. Ого, меня опять тянет к «философии». Надеюсь, что я не показался тебе скучным и безынтересным (нет, для меня эти слова вовсе не синонимы).
И снова пишу после 2х-часового перерыва – я остался за дежурного по команде, а это такая волокита, что не дай боже. Примерно такая же паршивая вахта, как начальник смены. Донимают и сверху и снизу.
Ну, ничего, скоро 12 ночи, я сдам обязанности, а пока буду писать.
Снова я не смог дописать вчера (уже вчера) письмо, надеюсь, мне удастся это сегодня. Сигнал «тревоги» выбросил нас из постели, правда, тревога учебная, но, по- моему, негоже так начинать новый день. Таня, ты знаешь, я так долго и упорно пишу тебе письмо, что забросил даже дневник. У меня всегда так: если не смог или не захотел написать письмо в один присест, то я его буду писать долго, и оно будет не маленькое.
Да, кстати, о дневнике. Я снова начал вести дневник, правда, он больше, чем все те, которые я вел на службе; и в том, что я начал вести такой дневник, виновата ты. Почему? Я думаю, если все будет нормально, ты сама узнаешь из него. Пиши. Жду и не могу терпеть.
P.S. И все же я в этом письме чего-то не написал. Почему я так решил, да потому, что чувствую, что письмо получилось не совсем то, какое я хотел написать, так что извини, если что не так. И не обижайся на меня: ты мне очень нужна. Хотя бы как старшая сестра.
Добро! (согласен)
И не будем больше к этому возвращаться.
Я напишу тебе огромное письмо.
«Стихами» попробую даже.
И тогда оно, быть может, само,
Тебе о Заполярье расскажет.
Почему я хочу стихами?
Ведь так чище и четче речь,
И тогда простыми словами
За собой письмо сможет увлечь.
Но я не представляю Север без себя,
Как не пойму я и себя без края этого,
И поэтому здесь будет что-то от меня,
И о себе я напишу чуть-чуть поэтому.
Ты знаешь, Таня, как это бывает,
Когда, сквозь грусть, ты поглядишь вокруг,
И чувствуешь – тебя здесь понимают,
Что Север – это добрый, верный друг.
Я, кажется, пойму тех, кто остался,
Хоть говорят, их деньги привлекают.
Нет, просто не могли с Севером расстаться,
И от себя уйти не смогли.
Нет, я не останусь в этом крае,
Ведь на роду начертано: «бродягой быть».
Зато я очень твердо знаю:
Тебя, суровый Север, не забыть.
Конечно, иной раз было туго,
Но ведь мальчишкой твердил я без печали,
Что станет самым лучшим другом,
Тот, кто был врагом тебе вначале.
Длины здесь, конечно, полярные ночи,
Но приходят на смену полярные дни.
А как прекрасны белые ночи…
А полярных сияний огни!
И море здесь живет, как сказка,
Плывут куда-то, словно мысли, корабли.
Смешон тот, кто идет сюда с опаской,
И жалок тот, кто не понял его любви.
А я, матрос, скажу почетче:
Я море, как девушку, люблю
И, хотя я вовсе и не летчик,
По морю, как на крыльях, я лечу.
Конечно, я служу не на корвете,
И я не слышал трепет парусов,
Но я, как раньше, всматриваюсь в берег,
Как будто меня ждет моя Ассоль.
Но служба не сказка, не поэма,
Она, как цифры – ясна и суха.
Нет, служба, служба вовсе не «богема».
И тяжела порой, что уж таить греха.
И все же я доволен, что служу,
Что мне подвластны моря и океаны.
А когда в последний раз на берег я сойду.
О Севере, о море и о службе грезить стану.
Хоть служба монотонна, как часы,
Я благодарен ей, как строгому учителю.
Она меня швырнула на весы:
«Узнать себя Вы не хотите ли?»
И, как рентгеном, сердце просветив,
В глаза мне режет правду-матку:
«Ты не урод, ты просто некрасив,
И не любуйся ты собой украдкой!»
- Вот образец, - она мне говорит,
Показывая крепкого матроса, -
Он храбр и тверд, как островов гранит,
А над причудами морей смеется.
И, как ножом, уставом отрезает
Все лишнее, что нашла во мне,
Быть тверже она мне помогает
И рассудительней: как крабы на дне!
Вот так учусь на службе – жить.
У моря учусь мечтать,
А Север научит крепко и чисто любить,
Как чайки научат летать.
Так что Север, служба, море и я,
Мы пока неразрывны, как песня,
А, если вдруг, что-то потерять,
Прекрасная песня исчезнет.
А без песни, как без сердца,
Невозможно жить.
А о жизни я скажу вот так:
Что к тому она лишь благоволит,
Кто ей верен и предан. Чудак,
Она тебе волнений не позволит.
Я благодарен жизни, не солгу,
Но в парнике, на грядках…
Нет, так прожить не смогу,
Рыдать, мечтать и верить не хочу украдкой.
И Север мне поможет в этом:
Ведь чувства здесь во сто крат сильней
(Я, кажется, становлюсь чуть-чуть поэтом),
И крепче здесь любишь «землю людей».
Так значит, буду радоваться жизни,
Но не струшу вызвать ее на бой,
Ведь это даст шанс мне лишний
Потягаться с собственной судьбой.
А если придется сдаться смерти
Иль упасть от ударов судьбы,
Я все же сумею, поверь мне,
Вскочить, а там, опять на дыбы.
Вот какой я ужасно «смелый»,
А мне бороться надо ведь с собой,
Чтоб доказать жизни не словом, а делом:
Мол, взять меня можно лишь честной борьбой.
Опять философия прет из меня,
Как вода из дырявой бочки,
И я, свой убогий мир кляня,
Поставлю на размышлениях точку.
Я буду писать тебе о дне,
Что сегодня уже прошел,
Нет, это не песня весне,
Хотя мне и так хорошо.
Невысокое солнце жарило
(По нашим понятиям, конечно),
Я на вахте просто парился,
А чайки метались беспечно.
Природа словно сошла с ума
От ласки скупого солнца.
И к берегу ласкается волна
И искрами от счастья смеется.
И все вокруг, как в сказочном сне:
Все мечтательно плывет куда-то,
Лишь льется мелодия в тишине,
Это в кубрике поют ребята.
Слова взрывают тишину,
Будоражат ленивых бакланов,
Приготовившихся ко сну,
Это старая песня Павла Когана:
«Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза.
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса».
И песню подхватили рядом,
Она перебегает от пирса к причалу,
В этом сне она взорвалась снарядом
И снова в дорогу кого-то позвала.
Я, кажется, был очень длинен
И, конечно, слишком серьезен.
Нет, не мне писать былины.
Поэтому перехожу на прозу.
Да, да, я в самом деле перехожу на прозу, надеюсь, что эти мои «творения» заставили тебя чуть-чуть улыбнуться. Если так, то я сделал то, что хотел; если нет, то извини: не смог. О том, как я сейчас живу, лучше не рассказывать. Почему? Да потому, что после отпуска я как-то больше начал замечать чванство и бессмысленную жестокость так называемых «годков», то есть, тех, кто уходит домой осенью (этой, конечно). Они порой доходят до издевательства, ведь устав не позволяет дать сдачи или просто врубить между рог. Но это лишь досадные мелочи жизни (хотя они порой надолго портят настроение).
А вообще сейчас у меня все отлично, как говорится: служим – не тужим. В общем, у меня все «О кей». Да и природа под стать моему лирическому настроению. Ну, да ладно. Не буду тебя больше отвлекать, ведь на гражданке очень много дел. (Без подписи)
Я долго ждал упоминания об армейских проблемах, таких, как дедовщина. И вот первое, короткое, замечание о чванстве и жестокости «дедов». Тем не менее поэтическое настроение сохраняется у моряка-романтика, несмотря даже на то, что любимая девушка покидает его – все идет к тому. Видимо, при саратовской встрече выяснилось, что свадьба уже назначена на осень. Скорее всего, в сентябре, который упоминается не раз, у Тани должно решиться: подавать или нет заявление на регистрацию брака с другим молодым человеком. В дальнейших письмах все будет ясно. Они, в основном, расположены в хронологическом беспорядке. Вот и сейчас не знаю, куда вставлять попавшиеся письма без даты и намека на время написания. Они были сложены в общую бумагу и, вероятно, относятся к одному периоду службы. По смыслу и настроению некоторые из них должны оказаться в первой части. Одно ясно: писать письма – важное занятие для моряка, он может высказать наболевшее, ему станет легче переносить тяготы службы.
Здравствуй, Таня!
Привет тебе из Заполярья!
Таня, получил вчера от тебя письмо и сразу же сел перепечатывать поэму. Но перепечатать до конца не успел, и поэтому пришлось переписывать от руки. В общем, поэму ты получишь сейчас же или, быть может, позже (я отошлю их вместе, но письмо пойдет «авиа», а остальные - простыми). Ну, ладно, а теперь самая суть письма, т.е. не суть (она у меня просто не выйдет, а что выйдет, понимай сама). Да, еще одно маленькое отступление. Что-то слишком часто в твоих письмах я встречаю такое или примерно такое выражение: «ты не поймешь».
Неужели мой «интеллект» до того не развит, что я не пойму хотя бы 50%? А, точнее, я иногда в обиде на тебя, но больше на себя. Почему? Вероятно, я дал повод тебе так думать. Ну, а теперь немного о себе.
Я, кажется, вновь обрел равновесие. Правда, оно, быть может, только видимое и основано лишь на знании того, что после каждого спуска должен идти подъем, так что не все еще потеряно, и поэтому нечего вешать нос. Все, как ты говоришь, будет хорошо. Будем надеяться и сидеть на чемоданах. Почему сидеть на чемоданах? Да потому, что в неопределенном будущем (где-то до нового года) я должен сменить в/ч, а, быть может, и весь образ жизни. А пока я нахожусь в свободном состоянии. Т.е. я сейчас похож на прохожего в проходном дворе, иду во времени, не обращая почти ни на что внимания.
И все же я хочу чего-то необычного. «Несбывшееся зовет», - как говорил Грин. А я ему верю и иду (тьфу, опять преувеличение, вернее, фразерство – пытаюсь идти) за ним. Эта тоска по несбывшемуся, наверное, никогда не пройдет, т.к. очень трудно уловить это несбывшееся. А я всегда был невезучим, хотя и не обижаюсь на количество приключений, всяких и разных. Хотя ты и можешь возразить: «У серьезных людей ничего незапланированного не бывает», а я и не претендую на серьезность. Быть невезучим да еще и серьезным это слишком грустно – повеситься можно.
Лучше быть доверчивым и верить в прекрасное, а потом платить разочарованием, чем вообще ни во что не верить, а посему:
«Долой серьезность! Да здравствует Необычное Несбывшееся!»
Но так как я не люблю ждать, то ищу по мере возможности, а отсюда и приключения и неожиданности.
Все идет «путем». Правда, порой в этом не хватает попутчика. Кого попало не возьмешь в такую жизнь, а те, кто нравятся, либо отказываются идти, либо идут уже, но не со мной. Но когда-нибудь найду и попутчика и нашим общим девизом, а, впрочем, что заранее загадывать. Там будет видно. Главное, не унывать и не скрипеть от попутного ветра.
Да, еще высылаю тебе несколько своих фотофизиономий. Ты все время обижалась, что я ничего не успел рассказать толком о себе и о отпуске. Так что получай!
И, как говорят фотографы: «Улыбочку, пожалуйста».
Пиши! Жду!
До свидания!
Сашка!
19.10.1971г.
Следующее письмо напечатано на пишущей машинке – с опечатками.
Здравствуй, Таня!
Не удивляйся официальности этой шутки.
Я просто учусь печатать, и заодно решил написать тебе письмо. Прежде всего, я хочу рассказать тебе о том, что я нашел интересного в твоем подарке. Ты знаешь, я несколько удивлен собой. Почему??? Просто я никогда не думал, что могу до такой степени увлечься простым очерком. Ведь он буквально захватил меня на долгое время. Ну, это, само собой, разумеется, иначе я бы не вспомнил о нем. Ты, конечно, догадалась, о чем речь. Конечно, о доме Мамонтовых, то есть, о художниках и о их друзьях. А о других книгах я вообще молчу. Пусть не будет это комплиментом, но я сам вряд ли смог бы так отыскать понравившиеся мне сборники.
Ну, а теперь о другой книге, которую я читаю. Это – Дидро. Пока я прочитал только «Монахиню», и очень увлечен этой повестью, скорее, повествованием. Почти покорен ею. Прочти ее, не пожалей времени, она задевает душу, хотя, быть может, и излишне сентиментальна.
Таня, а как тебе нравятся белые ночи? Я покорен ими, их красотой и романтичностью. Это просто какое-то чудо. Нет ночи, а сам пейзаж плывет в мареве. Сопки, покрытые снегом, утопают в голубой дымке на фоне зари, яркой и по силе и по богатству палитры…. А еще я узнал ощущение свободы после жизни под приказом…
Но об этом потом. До свидания.
Пиши, жду! И да простит меня аллах и ты за такую писанину!!!
Твой друг Сашка!
Мурманск. 14.05.
P.S. Спасибо и за поздравление и за то, что ты не забыла про мой день рождения!
Открытка 1:
Таня, поздравляю с Новым годом!
В темно-синюю ночь
Подними ты бокал с вином,
И встречай Новый Год
С заветной мечтой об одном!
И исполнятся мечты твои,
Словно фея стоит над тобой.
И ждут тебя далекие пути
Везде, где воздух пронизан весной!
Пусть будет стремительной жизнь,
Пусть ветер гудит в волосах,
К мечте своей всегда стремись
И запечатлей мечту в делах!
Пусть радость и счастье всегда
С тобою вместе идут!
И пусть не будешь одна!
В идущем Новом году!
Сашка.
Открытка 2:
Танек!
Поздравляю тебя с твоим праздником!
Говорят, что в этот день вы все становитесь красивей и счастливей. Оставайся же такой навсегда!
Пусть к тебе придет несбывшееся и еще пусть исполняется все, что ты хочешь. Желаю тебе всегда, будь нужной, как Солнце в Заполярье!
Сашка!
Здравствуй, Танья! (Так и написано: Танья)
Привет тебе из града Мурманска!
Таня, произошел небывалый случай в моей практике: я два раза рвал свои послания, пытаюсь написать третье. Понимаешь, все не то. Хотел дать совет, но советчика из меня не получается: все время чувствую, что то, что хорошо для меня, вряд ли будет хорошо для других и, конечно, для тебя. Но один совет я все же хочу дать: «Не вешай носа!» или, как иногда говорят в море: «Держись, паря, все на свете корытом крыто!».
А, больше всего, я сейчас хочу тебе помочь или просто побыть рядом с тобой. У меня, говорят, легкая речь и легкая рука, и я легко смог бы отвлечь тебя от дурных (в смысле, плохих и тяжелых дум), а потом они показались бы ясней и четче, и легче было бы найти правильное решение. Но, увы, я здесь для того, чтобы тебе было спокойней жить (какой идиотский и какой точный каламбур).
А жалеть, тем более, в письмах, можно кого-либо другого, но не тебя. Почему? Да потому, что я не терплю, когда жалеют меня, а ведь ты еще сильней волей, чем я. И еще я завидую твоему отпуску, ведь это будет отпуск для отдыха, а не для забот (конечно, постольку, поскольку ты сможешь уйти из реального мира, но одно наверняка: забот там будет меньше, хотя бы качественно).
Мне хочется помочь хоть словом, а как это сделать, не знаю. Ведь я уже прошел через подобное, быть может, оно и было легче, и знаю, что помочь может только одна, порой, случайная фраза, а все остальное только усиливает усталость, а, порой, и тоску и злость.
Нет, ничего путного не выходит, вероятно, лучше будет переменить тему разговора. Что ж, попробую.
Таня, ты знаешь, меня заинтересовали твои слова: «Быть самим собой». Я их повторил несколько раз: «Самое трудное быть самим собой». А что это значит? Почему сейчас человеку трудно быть самим собой, другими словами, почему сейчас очень трудно найти себя? Не знаю, почему, но раньше этот вопрос меня так не занимал, не удивлял и не волновал. Вероятно, я либо просто отмахивался от него или же считал, что это не для меня – такие рассуждения. А сейчас я попробовал проанализировать, что значит «быть самим собой». Вероятно, в это понятие входят такие составные части:
«Вести наиболее любимый образ жизни» - но это сейчас не для всех доступно, так как существуют такие понятия, как долг, семья, наконец, труд и деньги, и возможности организма.
«Делать так, как хочется, как требует совесть и не лгать ни при каких условиях?!?!» - это трудно, но, при наличии определенной силы воли, вполне достижимо и вероятно.
«Желание быть похожим на свой идеал и его осуществление?» - идеал здесь не обязательно кто-либо другой, но и воображаемый ты сам. Вот это самое легкое и самое трудное (это зависит от человека, точнее, от его идеала). А вообще-то я считаю, что человек всегда остается самим собой, ведь ничто внешнее не может изменить человека, если он не хочет этого, но тогда он просто на самом деле слаб либо… глуп.
Но так думаю я! А как ты?
Что это значит для тебя: «Найти себя»?
Ну, вот пока и все! До свидания!
P.S. Фото у меня всего одно! Извини, что оно помято. Я носил его в комсомольском билете.
P.P.S. И еще, извини за сумбурное письмо (оно, вероятно, бестолковое). Но оно точно почти выражает мое теперешнее состояние. Я либо начинаю приводить содержимое моего чердака в порядок, либо еще более запутываюсь.
Следующее письмо написано на бланке радиограммы.
Приказа НКВМФ 26 – 1944 г.
Радиограмма № 001000
Частота: дружбы
Откуда: Мурманск
Куда: Саратов
Время поступления на средства связи: 22 ч. 10 м.
Дата: 02 число 11 месяц
Здравствуй тчк Таня вск
Привет из Мурманска!
Таня, решил написать тебе внеочередное письмо, в том письме я поделился с тобой не всеми мыслями. Сейчас наверстываю упущенное.
Опять сегодня стою на верхней вахте. Настроение хоть куда, утром было намного хуже. С самого утра у меня все пошло вверх ногами, то есть, с самого утра мне начали высказывать различные неинтересные мысли типа: «Почему, отчего, кто велел начинать и кончать приборку и, в итоге, 1 наряд на работу». Ну, а сейчас я уже оправился от таких высказываний и сижу – сочиняю письмо.
Сижу в радиорубке и слышно, как наверху плещется вода и дует очаровательный ветрище, так, что я вздрагиваю от одной мысли о необходимости выходить наверх. Там мороз и ветер 2 (не путать с ветром в 2 балла, в этом баллов 7-8 ).
Внизу страницы надписи:
Принял: Проснякова
Передал: Бубнов
Время: 22ч. 20м.
Служебные отметки: личное.
Второй бланк.
Радиограмма № 002000
Частота: дружбы
Откуда: Мурманск
Куда: Саратов
Время поступления на средства связи: 22 ч. 20 м.
Дата: 02 число 11 месяц
А все говорят, погоди, это только осень, ну и ну. Но мы не унываем, бывало и хуже, ведь это все-таки Север, а он шутить не любит, так вроде бы. Знаешь, Таня, так хочется проснуться без подъема, и, чтоб целый день не было надо мной старшины, надоедает изрядно. Опять качает потихоньку, а лодка-то привязана. Таня, знаешь, а я и сам не прочь устроиться работать в Сибири или на Дальнем Востоке, ищи со временем место и для себя и для меня.
Передавай привет Нашим!
До свидания!
Жду ответ!
Отличного праздника!
Пусть за вашим столом незримо присутствует веселье и дружба!
Поднимаю бокал за дружбу!
Играет музыка! «Разрешите пригласить на вальс!»
Внизу страницы надписи:
Принял: Проснякова
Передал: Бубнов
Время: 22ч. 30м.
Служебные отметки: личная.
Все кружится и тает в темноте!
Остаются лишь мечты!
Сашка.
На обороте второго листка РИСУНОК: моряк, придерживая шапку и упираясь в поручни, идет по палубе лодки, горизонтально держа туловище. Навстречу ему – струи воздуха, исходящие изо рта, в струях – надпись: фу-фу. Источник ветра изображен в виде округлого лица в профиль с надписью: «Дыхание Севера». Над всем этим надпись: «Это я пытаюсь придти на лодку (свою)».
Итак, здравствуй, Таня!
Привет тебе, как водится, из славного града Мурома!
Таня, получил сегодня твое жизнерадостное письмо и, конечно, обрадовался (а, как же может быть иначе, удивишься ты).
Ну, продолжим свою писанину.
Таня, ты завалила меня столькими вопросами и почти на все я должен дать отрицательный ответ. Во-первых, ты предлагаешь поделить Север и Карелию, но как-то нелогично: мол, Север на двоих, а Карелию тебе одной, так не пойдет. Я о Карелии, честно говоря, мечтаю еще с тех пор, когда мои друзья-туристы (из Волгограда) забросали меня рассказами о прекрасной голубой стране – Карелии.
Ну, а я-то ведь Фома-неверущий, все хочу увидеть своими глазами. А когда я проезжал по Карелии, по пути в Мурманск, я в два часа ночи наблюдал такой пейзаж: темные сопки, висящие, как если бы они научились летать, сверху голубое, нелинялое, как на юге, небо, а понизу – золотисто-серебряный туман, светящийся изнутри, как будто бы солнце тоже замаскировалось. От этой картины мне стало так легко, как будто бы я окунулся в мечты… и после всего этого отдать Карелию полностью… нет, не выйдет.
Но у меня есть такое предложение: давай поделимся всем шариком, вернее, пусть он принадлежит нам обоим на равных правах, ведь сейчас, «слава Нептуну», равноправие, а не матриархат. Это, конечно, лишь до тех пор, пока в твою жизнь не выйдет некто, после которого я буду третьим. А, все-таки, ; планеты – океаны и моря, остальное - острова.
Теперь я отвечу на вопрос, рисую ли я. Отвечаю: пока нет, но уже во всеоружии, и, вероятно, скоро начну; быть может, и тебя одарю своей абстрактно-реалистической мазней. Таня, а ты знаешь, я завидую тебе, ты можешь свободно читать. А у нас и в библиотеку нужно идти в увольнение. А я пока не могу попасть туда, ты хоть выручай меня краткими аннотациями, глядишь, может, и поспорим над чем-нибудь.
Зато старые, а иногда даже и новые, фильмы мы смотрим по три - пять фильмов в неделю, а иногда даже, только в воскресенье пять фильмов, так что если я не на вахте, то смотрю фильм или… чищу картошку, тоже веселое занятие, когда 2 мешка на четверых.
Таня, был сегодня в Мурманске (ходил по поручению матери), и предлагаю сравнить два пейзажа (между ними всего 3 месяца).
Представь себе: новые дома, улицы, упирающиеся в сопки, и между ними яркая северная зелень, и над всем миром яркое, почти незаходящее солнце. Тот же пейзаж, но кругом свежий снег и туман, да и еще сумерки в 4 часа дня…
Такая оглушительная разница, что даже не верится в то, что это – тоже улица того же города. Не удивляйся синей пасте (письмо написано черной пастой, три строки и рисунок - синей), это просто – проба пера, зачем? Сейчас попробую объяснить. (Далее – рисунок: расчерченный синей пастой прямоугольник, в котором можно разглядеть очертания двух силуэтов кораблей, похожих на шлюпки, видимо, это рубки подлодок, к ним тянутся блестящие следы и за ними, как крылья – очертания земли).
Это, если ты поймешь, пейзаж с натуры, только краска наяву чисто синяя, и на кораблях – желтые и красные цвета; эта картина бесподобна, но не в моем рисунке и описании. Но, надеюсь, ты все же поняла, что это – ночь и что на сопках – снег, он еле-еле подсвечивается луной. Да, жаль, что ты не видишь этого сама, но при твоей фантазии ты должна представить эту картину. Знаешь, Таня, представь, что в этом конверте я прислал тебе кусочек Севера, с его романтикой и красотой, прими его в подарок, и не стесняйся, бери, ведь я – богач, у меня Севера вон сколько.
(Рисунок: стоит мужчина в шинели и шапке, коротко подстрижен, вид сзади)
А это я стою на борту и смотрю, а что же я вижу? То, что нарисовал…
Туман, начинающийся с двух метров, кажется, что, кроме меня, нет никого на шарике…. А, быть может, я и не на шарике, а где-то на краю света, быть может, даже на другой планете…. Вы на суше никогда не увидите такой туман, Вам не дано этого, ибо Нептун к Вам не благоволит, к тем, кто не хочет покататься на его спине.
И еще хочу тебе поведать
Я о Севере все том,
Что не прочь он нами пообедать,
Лодками закусить потом.
Север, ты могуч и красив,
Как красива порой усталость,
Но от скуки меня спаси,
Не хочу, чтобы жизнь ей досталась.
И пусть порой его клянут:
Мол, забыт богами этот край.
В красоте твоей хочу утонуть…
Север, ты меня не покидай.
Ну и ну, ну и расписался! Пора закругляться.
Да, Таня, придется тебе, видно, пить из бутылки вино, а не молоко, так как горлышки первых трудно разбить, так что меньше вероятность…
Таня, если сможешь, закажи разговор по телефону, хочется поболтать и послушать тебя. Ну, вот пока и все!
Извини за почерк, пишу стоя и на ладони вместо стола.
До свидания!
Жду ответ!
Сашка!
Вот так. Хотел бы я еще поглядеть на человека, пишущего на ладони. Каким огромным желанием надо обладать, чтобы, стоя на вахте, писать на ладони письмо девушке. Что он сказал про бутылки, мне непонятно, скорее всего, был у них какой-то общий разговор. Разумеется, и стихи – экспромт на вахте. Но ведь не отшлифованный алмаз – это будущий бриллиант. Сколько в этих строчках любви к Северу! Другой уже сто раз проклял бы эту службу с холодами, ветрами, неуютами и придирой-старшиной. Романтик упоминает о неудобствах, как о досадной помехе, и продолжает любить Север и любоваться им. Он знает только одного человека, который его понимает и так же любит Север. С ним он мечтает быть вместе, в Сибири или на Севере, не столь это важно, делится в письмах своей радостью общения с Севером, мыслями и мечтами.
Следующее письмо напечатано на машинке. Я тоже, кстати, когда-то тренировался печатать на пишущей машинке, которую приобрела сестра. Одно время я что-то долго загостился у нее, видимо, на каникулах. Она уже была замужем и жила на квартире в Волгограде. По клавише надо сильно ударить, иначе не пропечатается буква. Если промахнулся неопытной рукой и напечатал не ту букву, испорчена вся страница. Другое дело на компьютере: клавиатуру почти не слышно, если же напечатал не то, тут же можно исправить – никто не догадается. Где Сашка печатал, неясно, возможно, в красном уголке, который был на любой атомной субмарине. В те времена красный уголок был в любом подразделении, не только армейском. Где бы политработники проводили свои политзанятия? Он упомянул в одном письме, что занимается стенной печатью, то есть, выпускал газету. Естественно, заметки печатал на машинке, а заодно и письма на гражданку. В этом письме отсутствует первая страница. Что ж, начнем со второй.
Извини, Таня, за то, что ты получишь такое странное и неаккуратное письмо. Как ты уже, наверное, поняла, я пишу его не в один день.
Время – времечко, где тебя взять?
Что ж, продолжим писать. И все-таки жизнь интересна именно тем, что в ней чередуется и трудное и плохое, вернее, тяжелое, с интересным и веселым, правда, это начинаешь понимать лишь после того, как трудное и тяжелое - позади.
Пример? Пожалуйста!
Хотя бы возьмем последнее увольнение. Я сразу пошел на пляски – больше некуда здесь одному идти. Правда, можно сходить в кино, но кино я могу посмотреть и в части, а вот потанцевать я могу лишь в ДОФе, а я люблю потанцевать, особенно с хорошей партнершей.
Короче, в ДОФе я прекрасно потанцевал, но пошел гулять один, у меня в запасе было два часа. Ну и вот, я нечаянно встретил какую-то девчонку. Она попросила ее проводить, я, конечно, согласился, отчасти оттого, что мне нечего было делать, а отчасти из-за того, что я не могу отказать в такой малости, хотя я сразу понял, что это не мой идеал (и я не ошибся). Так вот, одним из первых вопросов, которые она мне задала, был такой вопрос: «Вы зачем с нами (читай: с мурманскими девчатами) ходите? Для того, чтобы просто провести время или для того, чтобы жениться?».
Представь мое состояние после этого вопроса! Передо мной встала дилемма: либо немедленно идти с этой «подругой» в ЗАГС, либо… исчезнуть. В ЗАГС я, конечно, не пошел, незаметно исчезнуть счел неделикатным, и поэтому ответил на этот поистине дурацкий вопрос не менее глупой и основательно запутанной фразой, что-то типа: «Не знаю, все может быть», и, что самое смешное, она решила, что я хожу с мыслью жениться на первой встречной северянке (хотя, клянусь аллахом, такой вывод было сделать очень трудно), это я понял из ее дальнейшего поведения!!! Ну, а я постарался не разубеждать ее в этом решении, а просто поскорее проводить ее от «греха» подальше. МНЕ просто стало противно от этой глупости, вызванной решением поскорее найти себе мужа, ничем иным я не могу объяснить ее мысли.
Потом мне, конечно, стало смешно, я никогда не думал, что мне могут встретиться такие смешные люди, правда, я пока еще далек от мысли, что все девушки и женщины такие, но понял, что они не редкость в сем мире. Вот так-то, все познается на практике.
А сейчас экспромт:
Север не терпит фальши!
Он, как кислотная смесь –
Покажет, что ты – обманщик,
Если в тебе это есть.
На севере плохо и грустно
Тем, кто живет без друзей,
У кого на душе пусто
Ледяною равниной всей.
Но тебе здесь понравится, верю,
Ведь здесь интересно жить.
И других здесь можно проверить,
И с мечтою здесь надо дружить.
Пора спать, ведь сейчас уже три часа, не пишу «ночи» лишь потому, что ее украло солнце.
Сие послание пишу с огромным опозданием, если считать его ответом. Но, надеюсь, вы меня простите, леди, тем более, что в конце я, быть может, даже объясню, чем вызвано сие молчание.
Ну, а пока хочу поговорить с тобой, Татияна.
Ну, сначала о самом пока важном для меня – о взаимоотношении между мной и окружающими. Быть может, вернее, не может, а наверняка, ты и права – если посмотреть на себя со стороны, то все эти переживания оказываются мелки и себялюбивы, но тогда открывается и другая сторона этого взгляда. Она приносит мне почему-то не только не успокоение, а даже злость и бессилие, и какое-то неверие в себя. Я начинаю ощущать себя ничтожеством, ни на что уже неспособным, окромя как на простейший труд, не приносящий никакого удовлетворения. И все мое честолюбие начинает сопротивляться этой логике, но она есть, и от этого никуда не деться. Но будем считать и это мелочью, хоть и досадной, и двинемся в своем повествовании дальше.
Ты знаешь, Таня, я, кажется, уже стал больше задумываться над тем, а что я такое? И с чем меня есть другим, то есть, как ко мне надо относиться другим. Ну, внешностью я и раньше не мог похвастать, а сейчас тем более, так что этот пункт опустим сразу.
Характер, я не могу дать о нем нелестного отзыва, но другие, вероятно, не считают его золотом. Правда, говорят, первое впечатление неглупого малого я могу создать, но потом, а потом надоедаю почему-то всем, а иногда даже становлюсь врагом. Вот из-за этого у меня не ладятся взаимоотношения с окружающим миром. Ну, хватит заниматься самобичеванием (вероятно, надоело и тебе). Еще, правда, я наблюдаю за собой желание «поплакаться в жилетку», это самое противное для меня. И, вероятно, это и отталкивает других. Итак, я таким предстаю перед другими, т.е. мой портрет с натуры, я как есть, другого пока нет снаружи.
Ну, синьорина, на этом я меняю курс своего рассказа на 180°. А о последних событиях ничего интересного написать нельзя, вернее, можно, но трудно. Сначала меня удивило то, что я стою на штате командира отделения, то есть, я уже «начальник» и у меня есть подчиненные, и даже целых двое. А что с ними делать? Учить – тому, что я и сам толком не знаю? Вот, не было печали…. А, впрочем, даже немного лестно, и сразу растет самонадеянность: вот, мол, каков я; но стой, отрабатывай «полный назад», иначе, чем выше взлетишь, тем труднее падать (вот, черт, не удержался, похвастался).
А теперь наша бригада ждет какую-то проверку, и порядок наводят с утра до поздней ночи. Мы даже и думать уже забыли о свободном времени, часто не удается даже газету почитать, не говоря уж о прочих возможных занятиях. Даже для раздумий и мечтаний время остается лишь тогда, когда стоишь на верхней вахте (да и то, сейчас больше о тепле думаешь). Хотя зима и потеплела до минус 10, но ведь у вас уже настоящая весна, а здесь снег тает лишь на черных корпусах лодок, а на сопках даже не темнеет.
Но, знаешь, Таня, я здесь уже почти 6 месяцев, а до сих пор удивляюсь красоте, яркости и сочности Севера, его природы: сопок, моря, неба и, конечно, удивляюсь северному сиянию. И, вообще, я удивляюсь и восхищаюсь многим (иногда даже кажется, что я хожу с открытым ртом). Действительно, согласись, Таня, по Земле трудно ходить, ничему не удивляясь, это, вероятно, удается лишь людям замкнутым либо таким людям, которым вместо интеллекта вручено чувство всезнайства, граничащего с тупостью осла; но и осел чему-то удивляется, так что грешно обижать бедное животное беспочвенным подозрением.
Ну, представь, что вид одного и того же пейзажа меняется, как настроение у капризной девицы. То пейзаж смеется розовым цветом, то сереет от тоски и грусти, а то вдруг засияет голубизной радости, а то укроется пеленой падающего снега, и все эти изменения вносят облака, набегающие на солнце или открывающие его. А как отличаются утренние сопки от вечерних! А залив тот изменяется на глазах и изменяется лишь цветом, размерами волны и густотой туманной дымки. Негусто изобразительных средств, а каким бывает залив, это трудно даже рассказать, не только написать.
Вахта кончается, и я кончаю писать.
Мурманск 17
21.03.71. Подпись.
На листке обозначено в правом верхнем углу «1», но начинается так:
Солнце и небо,
Море и суша,
Слезы и смех.
Часто бывает, что эти
Печали и радости,
Вместе с тобой
Я встречаю кругом!
Но не бывает
Счастья без горя,
Я не встречал
Любви без разлук;
Пускай же нам
Бывает порой несладко.
Тем лучше нам будет
Когда мы с тобою
Увидим дорогу Мечты!!!
Опять я пишу тебе письмо с громаднейшим опозданием. Покорнейше прошу меня извинить, но, честное слово, я не желал этого. Т.е., я хотел написать раньше, но что поделать: обстоятельства порой сильнее нас. Конечно, странно, что я стал фаталистом, но в мае я действительно был в строгом подчинении у его Величества случая, который в данный момент носил название: подготовка и сдача задачи.
Но теперь, благодаренье аллаху, задача сдана. Ты шутишь, что я приобретаю еще одну специальность, а я, ради шутки, решил перечислить тебе занятия и специальности, которыми овладел хотя бы в начальной стадии.
Внимай же, о подруга:
Я за время прохождения службы был: радистом, маляром, сапожником, грузчиком, портным, «машинистком» да еще слесарем, чертежником, подводником, прачкой, легким водолазом, коком, и потом учеником, пожарником, сторожем, рыбаком, и снова электриком, плотником, уборщиком, гарсоном, то бишь, официантом, и это все не считая, что я выпускал боевые листки.
И, знаешь, я не какой-то разбрасывающийся человек, на флоте все моряки выполняют большинство из этих занятий, а некоторые даже имеют больше специальностей. Да, жизнь у нас сложна и полна неожиданностей, и в прямом, и в переносном смысле. Ну и ничего, как говорится, чем больше неожиданностей, тем больше приключений, а чем больше приключений, тем интересней жизнь.
Ты знаешь, Таня, как будоражит кровь полярный день сейчас? Это прямо какое-то наваждение. Почему? Да потому, что меня сейчас гложет самая разнообразная страсть. Кажется, что если бы не служба, то я побрел бы на край света, без всякой подготовки и без всяких запасов. До того сейчас необычны и даже как-то романтичны фантастические пейзажи, что они навлекают чувство лирической возвышенности и нереальности. Порой даже кажется, что ты (то есть, я) не существуешь, а какая-то выдумка, красивый миф или сказка, но не реальность.
И даже не верится, что вокруг тебя мир обременен заботами, не лирическими и не романтическими, а самыми реальными, даже серо – прозаическими заботами о пропитании и о существовании. Это даже кажется диким и неуместным, как чернильное пятно на прекрасном пейзаже Левитана или на картинах Коровина. И мозг как бы старается избавить мир от его прозаичности, как механически воображение очищает некрасивое и грязное (…)
Жаль, очень жаль, что листок закончился. Было ли продолжение, не знаю. По крайней мере, попрощаться моряк не забывал, хотя в одном письме была подобная незавершенность, сделанная намеренно. Так хочется вписать и свои комментарии, но письма-то не кончаются, а их надо перенести в электронный вид.
Здравствуй, Таня!
Привет тебе из Мурманска!
Таня, я пишу это письмо из-за того, что хочу поделиться с тобой мыслями, правда, они не густы и не оригинальны, но важны (быть может, только для меня) и интересны!
Начну с того, что я недавно перечитал Д. Лондона – «Маленькая хозяйка большого дома». Я читаю ее в который раз, и она все равно мне нравится. Я покорен сильными людьми и их страстной любовью – вернее, тремя разными видами этого чувства. Самоотвергающей любовью Дика, разрушающей любовью Грэхема и странной, но яркой двойной любовью Паолы. А на следующий день смотрел 2-ю серию фильма «Журналист». Тоже любовь и тоже яркая, но какая она исцеляющая и отличная от первых трех – и у меня возник вопрос: так какая же она в действительности? Жаль, но глубокого чувства я пока не испытал.
Да, Таня, самое интересное то, что я, кажется, начинал писать стихи, хотя мне и не 19 лет. Ой, до чего это доведет, не знаю, но до хорошего не доведет, это уж точно.
Ну, вот пока и все, извини за сверхкороткое письмо, но пока нет больше времени, чуть попозже напишу побольше!
До свидания!
Жду ответ, Сашка!
Продолжение: http://proza.ru/2009/04/25/880