В море.
Яркое солнце играло в багрянце и золоте короткого полярного лета. Уверенной рукой неведомого художника плоскими облаками расписано небо. Подводная лодка стоит на рейде, окруженным серпом островов, сереющих залысинами скал. Пригревало и обдавало дуновением легкого бриза. Капитан-лейтенант Хованский, попыхивая беломориной, наблюдал за бакланами. Срываясь в пике, они входили в воду под неугомонный гул собратьев, и обязательно возвращались с добычей.
- Привет! - Из-за крышки рубочного люка появилась рыжая шевелюра старшего лейтейтнанта Кованского.
Не оборачиваясь, Хованский протягивает окурок другу: «Скоро здесь все покроется льдом, на который не поверженное стужей море начнет изрыгать толщи воды. Одержимое от страха быть закованным в кристаллическую решетку, оно будет с яростью бросаться на эти дивные острова целых полгода, отстаивая права на свободу».
- Да ты пиэт.
- Погода класс.
- Да, везет, и снова под воду.....
- Ерунда, трое суток без курева, торпеду выстрелим и на солнышко. Смотри, какая треска! Поднимется? Забьем на пузырь сухаря, что не бросит! – На бреющем полете, у самого борта, шла птица с огромной рыбиной в клюве.
«Швартовой партии наверх, принять баркас с левого борта!» - Есть центральный, - Хованский убрал ногу с педали переговорного устройства. – Рыжий, спасательное снаряжение в отсеке проверь!
- Раскомандовались, товарищ помощник командира. Сам знаю. И бутылку «Варны» гони. Упустил твой баклан рыбку, не по зубам. – Огненная шевелюра со смехом скрылась в ограждении рубки.
Когда последний мешок скрылся в ограждении рубки, кок облегченно вздохнул.
- Докладывай и не пыхти.
- Все по плану Алексей Саныч, ченч удался.
- Шило на форель, лихо, братец!
- В соответствии с уставом приказание начальника выполняется беспрекословно и в срок. Прошу разрешение курить.
- Кури, молодец – удалец! И не красней, как барышня. Есть чем теперь этого штабного хмыря почивать на весь период выполнения задачи. Видите ли, товарищ 1 ранга – вегетарианец и мясо, а тем более в консерванте, не соизволит кушать.
- Так он не из наших?
- Нет, до назначения в главный штаб ВМФ был командиром бригады ракетных катеров.
- У них тоже ни мед. Пока на ходу оправишься по малой нужде, так и кончишь.
Помощник расхохотался и похлопал подчиненного по плечу: «Веселый ты парень, Ильич. Отдыхай, брат. Спасибо. Да и моему другану Кованскому сухача выдели, проспорил вон из-за того баклана». – Одноглазая птица деловито усаживалась на красную полосу аварийного буя.
- Мостик! Поднимается командир и представитель главного штаба.
«Вахтенный офицер, капитан - лейтенант Ховансий», - приложив руку к кокарде пилотки, представился и начал докладывать обстановку, но был прерван неожиданным вопросом проверяющего.
- Что такое ИДА, не еда, а ИДА, вахтенный офицер, как вас там по батюшке? – Хихикнул своей шутке и тот час извинился. Нанесло «свежащком».
Хованского охватила злость, суетливый начальник раздражал с момента прибытия на борт.
- Докладываю, что такое ИДА. Индивидуальный дыхательный аппарат состоит из дыхательного мешка, двух баллонов по бокам и специального вещества. Кислород, вырабатываемый веществом, поступает в баллоны. Выдох делаем в это вещество, которое поглощает углекислый газ и выделяет кислород; кроме того, дополнительная порция кислорода идет из баллонов - всё смешивается в дыхательном мешке и мы дышим этой смесью по замкнутому циклу. Аппарат универсален: в нём можно находиться под водой, в зоне пожара. Вес - 15 кг. Вначале одевается дыхательный мешок, а потом маска. Доклад закончен. Товарищ командир, разрешите обратиться к товарищу капитану первого ранга?
Командир, не отрываясь от окуляров бинокля, безучастно махнул рукой.
- Разрешите представиться помощник командира К-251, Хованский Ефим Яковлевич. В силу прямых обязанностей позволю спросить, а как еда и питье на нашем корабле?
- Не зарывайтесь, капитан-лейтенант. Цените шутку. Остряк, ****ь! Командир, накажи его!
- За что Борис Ильич? - Капитан 2 ранга медленно выпрямился и тихо спросил, не отводя холодного взгляда от бегающих глаз, налитых злостью
На берегу.
Солнце уходящего полярного дня поглотили тучи, окропляющие изморосью спящую жилую зону военно - морской базы. На первом этаже многоквартирного дома Мурманска-150, что по улице "матроса Рябинина", в окне горел свет. За квадратным столом, занимающим половину махонькой кухни, двое: рыжий офицер с седыми усами и увядающая красотой статная женщина.
На столе, заваленном нехитрым консервным закусоном, початая бутылка сухого вина и литровая металлическая шильница; хлеб в крупных ломотьях; прикрытый краюхой, граненый стакан со спиртом, а за ним черная лента на углу с фотографией Хованского Ефима Яковлевича.
Молча выпили. На кухню вошел младший Хованский и принес с собой не только запахи, но и явные признаки, что колготки уже не только мокрые…
- Горе ты мое бессовестное, три года уже, а все равно в штаны по ночам делаешь! – Мать подхватила тезку под мышку и скрылась в ванной комнате.
Слезы сами катились по обожженным щекам в седые усы рыжего офицера застывшего в позе заболевшего пса. С портрета смотрел на капитана – лейтенанта Алексея Кованского, улыбающийся друг. Малыш верещал в струях холодной воды, потому что летом в военном городке, горячей воды не было никогда.
Детство Ефима Хованского прошло в большой шикарной квартире на "Ордынке" в Москве. Все прелести воинской жизни, он испытал только в училище. Фима, привыкший есть с ножа и вилки, оказался в шестернях военной машины и болезненно привыкал к ней, впрочем, как и его антипод с Белой Руси, рыжий и нескладный курсант Кованский. На кой они поперлись в военно-морское училище "Подводного плавания имени Ленинского комсомола" одному Богу известно. Один мог запросто украсить курс ГИТИСА, а другой цирковое училище. Система отторгала, как инородные тела первые два года, но тем самым и намертво скрепила их дружбу. Ребята не расставались никогда. Вместе пришли служить на северный флот. Отказались от перспективных должностей на дизельных подводных лодках, добившись распределение на новостройку, и «пошли по большому кругу», врастая в железо подводного корабля всей душей. Они вместе с атомоходом учились делать первые развороты в море, швартоваться и уходить на глубину, стрелять и выгружать боезопас, выводить атомный реактор и действовать по аварийной тревоге.
Мысли складывались в мозаику калейдоскопа и рассыпались: «Знакомится с Ириной. Обнявшись, в легком подпитии, безмерно счастливые от свободы первого офицерского отпуска брели московским закоулками и увидели в беседке девушку. Она в руках держала книгу Артура Хейли и задумчиво смотрела в глубь двора погруженного в него зелени мимо двух странных парней: жгучего брюнета и огненно рыжего. Лик девушки в белом был задумчив и прекрасен. Остолбенели, а потом бросились на перегонки в цветник. Через минуту, припав на колено, восторженно произнесли в голос, протягивая разноцветные астры: "Вы сошли с иконы, а мы двое из ларца". На что она приветливо улыбнулась и посмотрела на Ефима. Их взгляды встретились".
Вернулась Ира, вытирая руки и лицо вафельным полотенцем, уселась за стол, разлила шило по стопкам, и, сглатывая слезы, забилась в истерике: "Система, гребанная система! Цинизм из уст начальников просто убивает. Особенно чудовищно звучат строки из присяги, как символа чести: "Стойко переносить тяготы и лишения воинской жизни!" - Кто спорит о правомерности тезиса для военных, но при чем здесь семьи. Мы здесь защитники Отечества, ****ь, вымерзнем, как прошлой зимой, а им слугам народа из обкомов"продпойки" по квартирам возят. Сестра так живет в городе Ленина. Да и у нас тоже самое в Мурманске.Постоянно обещают и тут же врут, что вопрос о прописке решается на уровне московских обкомов и горкомов в нашй комуналке! Я писала им всем, всем - вплоть до генерального! Один хер, уже второй год болтаюсь между небом и землей. Скоро и с этой квартиры попрут, два раза к начальнику режима приглашали продлить вре –мен-ный про-пуск! Саша, я отдала любимого человека морю, мужа Отечеству, а меня затрахали то с пропусками, то с продлением регистрации в секретном военном гарнизоне! А знаешь почему? Мичман Кравцов секретчик из штаба флотилии, рассказал мне, что старший на борту написал командующему записку, в которой обвнил старпома и помощника в плохой организации, как у вас там называется?
- Борьбой за живучесть! - В глазах Александра стояли холодные и насмешливые глаза того капраза, когда его после стрельб пересаживали с подводной лодки на торпедолов перед тем, как уйти последний раз экипажу под воду.
- Ирина была пьяна, и начала колотить ладошками по столу: "Ненавижу---У!"
Кованский молчал. Женщина плеснула ему в лицо воды и неожиданно тихо попросила:
- Прошел год, три месяца и девять дней с того рокового дня, я хочу знать всю правду. Прости, Христом Богом прошу, расскажи все!
Капитан - лейтенант тяжело поднялся, развернул стул и, вцепившись в спинку, начал говорить, проговаривая каждое слово. Он говорил тихо без интонаций, наверное, потому что хотел оставить в себе память о неравной борьбе подводников со стихиями: огнем и водой.
- Мы находились на глубине 350 метров. Я сдал вторую смену и пошел в каюту отдыхать. Ефим заступил вахтенным офицером. Примерно через час аварийная тревога. Пожар в седьмом отсеке.
Стали всплывать. До глубины 100 метров лодка имела нормальный ход, но затем сработала аварийная автоматическая защита атомного реактора, который двигал атомоход. Лодка была тяжёлой, и стала резко проваливаться в глубину. Она попросту превратилась без реактора в безжизненную груду металла.
Командир принял решение:"Сжатым воздухом «продуть баласт» , - Всю воду из цистерн, которые для того и служат, чтобы всплывать и погружаться. После этого мы всплыли на поверхность. И в этот же момент весь запас воздуха ушёл в горящие 6 и 7 отсеки, потому что на трубопроводах прогорели прокладки. Это был воздух высокого давления, за счёт которого команда должна была существовать весь поход. На лодке было сотни баллонов по 400 литров воздуха в каждом. Вырвавшийся на волю, он превратил горящий отсек в доменную печь. Стало загораться даже то, что не должно было гореть. Почему это произошло, я думаю причина была в автоматике, которая сработала поздно.
Температура в горящих отсеках превысила тысячу градусов, начал плавиться металл, не осталось никакой надежды проникнуть туда. Инструкция по борьбе за живучесть гласит: "Если в отсеке пожар - помещение нужно герметизировать; если туда попал сжатый воздух - отсек нужно открывать для проветривания", - Но что делать, если одновременно и пожар, и сжатый воздух? Начались короткие электрозамыкания, усиливая последствия пожара!
Девять человек проникли в пятый отсек. И вдруг там, в одном из агрегатов вырвало клапан, и под давлением горячее масло разбрызгивается во все стороны и затем воспламеняется от высокой температуры. Некоторых моряков сильно обожгло, другие загорелись. Лейтенант Серега Кучеров, закрывавший задвижки, оказался в изолированном пространстве и потому не получил ожогов. Он бросился сбивать пламя с товарищей, но вскоре загорелся и сам. Вовремя подоспела подмога из дивизиона по борьбе за живучесть. Через полтора часа борьбы с огнём мы смогли выбраться из отсека, вынести обгоревших товарищей, но к сожалению не всех.
Дело в том, что время нахождения в спасательном снаряжении строго ограничено - 40 минут, столько действует патрон регенерации, вырабатывающий кислород. Работали всего 10 минут, так что воздуха, по моим подсчётам, у нас оставалось ещё на полчаса. Фима и я выводили людей. Так обнаружили за распределительным щитом мичмана Ивана Костина. У него сгорела не только одежда, но даже кожа. По очереди несли на руках. Видимость - не дальше вытянутой руки, концентрация угарного газа примерно 10 предельных доз. Открыто дышать в отсеке нельзя - это практически мгновенная смерть. Костин крупный мужик, пришлось несколько раз останавливаться. Силы покидали напрочь, но он стонал, значит жив. Мы продолжали двигаться к спасению. Я не заметил, как закончился дыхательный патрон. Дальше отключился. Очнулся в центральном, со мной возился доктор. Ефим едва стоял на ногах, но продолжал командовать. Он успел перехватить Костина, с моего плеча и тем самым спас жизнь нам обоим, но был ранен, из под жгута выше колена сочилась кровь. Команда покинуть аварийную лодку уже поступила, и часть экипажа бултыхалась в ледяной воде. Многие умерли сразу от переохлаждения, и ветер носил трупы в оранжевых непотопляемых комбинезонах по взгорбленным валам. Как оказалось потом, плоты не раскрылись. Вот тебе и строительство флота дружно всей страной в едином и нерушимом порыве!
В этот момент лодка становится почти на попа, т.е вертикально, и под углом в 80 градусов начинает тонуть. Буквально в доли секунды я успел ухватиться за трап, который вёл к выходной спасательной камере, а Костин оказался на дне отсека, как в колодце. Пытаюсь выбраться наверх, но на меня с восьмиметровой высоты обрушивается столб воды. Это было страшно. Костин утонул мгновенно. И вдруг поток воды прекратился. Уже в госпитале я узнал: лодка столь стремительно начала погружаться в бездну, потому что не успели закрыть её верхний рубочный люк.
Вода хлынула в выходную камеру, где находились командир и несколько матросов, гигантской воронкой закрутилась через другой, нижний, люк, на подступах к которому я находился. Но так случилось, что когда верхний люк уже находился на метр в воде, кто-то из моряков в ограждении рубки смог захлопнуть люк ногами, прежде чем покинуть лодку. Люк закрылся всего на одну защёлку, но и этого было достаточно. На глубине нескольких десятков метров лодка вдруг начала принимать горизонтальное положение. Нам невероятно повезло – рули атомохода заклинило на всплытие. И благодаря этому лодка стала на ровный киль, продолжая тонуть теперь уже горизонтально.
Когда лодка выровнялась и перестала литься вода, я из последних сил залез по трапу и потерял на некоторое время сознание. Меня подхватили под руки, подняли внутрь выходной камеры. Теперь в этой титановой могиле нас было пятеро, в том числе Ефим, который в совершенстве знал всё оборудование камеры еще с завода.
Первым делом стали закрывать нижний люк, из которого меня вытащили. Но он был неудачно встроен, и находился как бы внутри колодца. Твой муж, капитан - лейтенант Хованский, по этому поводу писал рапорта и ругался с военпредами и главным строителем заказа. Безрезультатно, приоритеты для военного корабля иные.
Вдруг из щелей нашей камеры полилась неизвестно откуда взявшаяся мутная, грязная вода и наполовину залила горловину люка. Я пришел в себя и видел, как Ефим ныряет, чтобы вставлять спецключ и поворачивать закрывающее устройство. Пока он там возился, мы стали замечать, что вода, струящаяся из щелей камеры, начала бурлить, как кипяток в чайнике. Оказалось, она заполняя лодку, гнала к нам сжатый воздух, которому некуда было деваться. Вскоре в нашей камере создалось большое избыточное давление воздуха. В тот момент никто особо не обратил на это внимание, ибо шла борьба за жизнь. Задраить люк не удавалось. Он нырял ещё и ещё. Наконец вынырнул белый как полотно и прохрипел: «Закрыл!»
Снизу стоял грохот. Ефим подполз ко мне и тихо сказал: «Под нами лодка разрушается. Этот звук лопающих переборок, от ада нас отделяет только тоненький люк. Грешен ты оказывается Леха в холостяцкой жизни, но я здесь при чем, у меня любимая жена, сын», - сам улыбается. -
«Лодка, которой мы отдали три года жизни рушиться, и угрожает взять с собой в пучину нас, любивших её, веривших ей». – А он мне, - Прорвемся, ты не переживай. Сделал для спасения Костина все возможное, но видимо ему пора. А нам нет еще, повоюем рыжий со стихией, все будет хорошо!
Командир позвал нас к себе и предложил обсудить вариант способ отсоединения спасательной камеры, в которой находились - сжатым воздухом. Перебрали все возможные и поняли, что кэп прав. На лодке во время учений и тренировок он никогда не применялся. Стали разбираться в схеме и искать клапаны, чтобы сжатым воздухом повернуть отсоединяющее устройство, напоминающее соединение пожарного гидранта.
Камера - двухъярусная. На верхнем ярусе находились командир и мичман Сева Куприяныч . Внизу нас было трое. У всех под руками ИДА, индивидуальный спасательный аппарат. Из-за него и начались у Алексея проблемы с тем самым проверяющим с главного штаба.
Сейчас эти ИДА были нашей палочкой-выручалочкой. На лодке только что утих пожар. Она не была провентилирована. Весь угарный газ и сжатый воздух накачало в нашу камеру, так как она находилась наверху лодки. И тут у меня мелькнула мысль: «Почему не было команды сверху – включиться в аппарат». – Врубались самостоятельно. Поднимаюсь на верхний ярус и вижу, что командир не успел. Куприяныч пытался помочь, но не смог. Его руки были сплошными зажаренными кусками! Подводники задохнулись......
И тут раздался страшный взрыв. Взорвалась резервная аккумуляторная батарея.Н а нее попала вода, и началось активное выделение водорода, который и взорвался.
Этим взрывом оторвало камеру от лодки. Она начала всплывать! С огромной скоростью! Сотни метров мы пролетели за минуты. Фима стал подниматься ко мне. Я уже радостно думал: «Камера всплывёт, нас спасут – не бросят». Кованский замолчал. Ира искусанными в кровь губами прохрипела: «Продолжай, я должна буду рассказать сыну всю правду об отце. Умоляю, ты же его лучший друг!»
Кованский рухнул на стул, схватил трясущимися руками шильницу и сделал несколько судорожных глотков чистого спирта. Раскачиваясь из стороны в строну, захлебываясь слезами и соплями, закричал, как ему казалось. На самом деле, Ира едва услышала в мертвецкой тишине: «Алексей успел высунуться по пояс с нижнего яруса на верхний, как стрелка глубиномера достигла цифры ноль раздался хлопок. Вижу лишь мелькнувшие ноги».
- Дальше!
- Уже в госпитале я понял, что верхний люк в экстремальной ситуации был закрыт всего лишь на защёлку. Давление воды упало, и ничто уже больше не прижимало люк к камере, внутреннее давление сорвало его с защёлки, и Ефима выбросило через люк в воздух. Он подлетел над морской гладью и затем упал с немалой высоты на воду, прямо на дыхательный мешок. Воздуху в дыхательном мешке деваться некуда, в баллон он не пойдет - там пять атмосфер, и поэтому воздух выбило в лёгкие. Твой супруг, Ира, погиб от сильнейшего разрыва легких. Аппарат его погубил! Камера, выпустив сжатый воздух, тут же начинает медленно тонуть. Я успел вынырнуть, а доктор нет. Подобрали уже рыбаки, которые пришли в район по команде SOS .
Кованский замолчал. Женщина тихонько плакала. Серое утро вползало в окно вместе с грохотом по ступеням, спешивших на службу офицеров и мичманов.
Молча выпил, обнял Ирину и тихо произнес: «Я принесу деньги, копил на машину. На однокомнатный кооператив в Ленинграде хватит, или на гатчине. Живые с экипажа все там. Собирайся, буду приезжать к тебе в отпуск, если пустишь". – Улыбнулся. Она подняла глаза полные слез и силой сжала руку, обезображенную шрамами.
Переполненный влагой воздух наполнил легкие. Дождь кончился, но набухшие, свинцовые облака плавно текли по небосводу к заливу, всегда временному убежищу атомоходов.
Капитан - лейтенант Кованский больше не мог выходить на них в море. Списан под чистую. После госпиталей болтался за штатом и ждал перевода на должность командира роты в Тихоокеанское высшее военно-морское училище.
Тучи окончательно прохудились, и посыпал собрат нудного приморского дождика. В голове набатом звучали слова Иры: « Прости ты жив, а его нет! Но есть одно обстоятельство – рапорт старшего на борту, согласно которого Алексей покинул аварийную лодку и оставил вас с командиром в спасательной камере одних. Потом утонул, как многие, потому что не раскрылся плот. Данные факты не позволяют принять положительное решение о вашей прописке в Москве до выяснения всех обстоятельств дела»….
Сзади притормозил «жигуленок».
- Подбросить, кап-лей?
- Спасибо, если можно к штабу флотилии.
- Рискуешь, брат. Извини, амбре.
Кованский достал из кармана лавровый листок, чиркнул спичкой, и когда фиолетовый огонек начал пожирать край темной зелени, растер лист в руках и начал медленно жевать.
Эпилог:
- Товарищ капитан лейтенант, товарищ первого ранга занят, у него совещание! – Из-за стола пытается выбраться толстый мичман.
- Отлично, я по особому поручению. Оттуда! – Офицер поднял большой палец вверх.
В кабинете начальник штаба дивизии, начальник политотдела, представители института, проектирующего погибший атомоход и тот капраз – старший на борту, представитель государственной комиссии.
Все поднимают изумленные взгляды на рыжего капитан-лейтенанта с седыми усами. Офицер рубит строевым шагом по ковровой дорожке, останавливается напротив московского начальника, вскидывая руку к козырьку форменной фуражки. Багровый капитан 1 ранга медленно поднимается и получает плевок в лицо.