Случилось это в деревне Шуклинка, что в семи километрах от Курска. В то время Курск был очищен от немецких оккупантов, но оставался прифронтовым городом. Немецкая авиация постоянно совершала налеты на город. Стояла весна сорок третьего года.
В Шуклинке был детский дом, где находились дети погибших родителей. Много их, осиротевших, голодных, в рваной одежде скиталось по дорогам войны. Ребят забирали и направляли в детские дома.
Вот в этом детском доме и произошло событие, которое оставило в моей памяти неизгладимый след. Старшие воспитанники прибежали к воспитателю Евгении Александровне и рассказали, что только что они видели немецкий самолет, сбитый нашими истребителями, и как из горящего самолета выпал парашютист.
-- Он опускается к нам прямо в сад, -- волнуясь, рассказали ребята. На территории, огороженной высоким забором, чтобы не убегали дети, росли многочисленные яблони. Детдомовцы ухаживали за деревьями и по осени собирали урожай сочных плодов. Яблони цвели и распространяли тот удивительный запах, запах наступившей весны. Некоторые, более смекалистые и храбрые ребята, все же проникали за ограду сада и убегали искать патроны, гранаты и другое имущество, несобранное еще с тех жестоких боев, которые проходили под Курском. Иногда поиски эти заканчивались трагически.
Случилось так, что парашютист приземлился в цветущий яблоневый сад. Возможно, немец хотел приземлиться именно в сад, где его белый парашют был бы не замечен на фоне белых шапок цветущих яблонь.
Старшие ребята стали окружать парашютиста. Евгения Александровна призывала ребят остановиться и вернуться в помещение детдома, но воспитательницу никто не слушал. Младшие ребята высыпали за старшими. Велико было желание ребят поймать немца. Никто не думал об опасности. Евгения Александровна устремилась за ребятами, пытаясь отрезать путь, ведущий к гитлеровцу.
Приземлившись, немец быстро освободился от парашюта, который повис на одной из яблонь. Взяв автомат на изготовку, немец встал за дерево и стал ждать. Вид у него был гражданский и, если бы не автомат, не парашют, гитлеровец мог походить на советского гражданина, на обыкновенного деревенского жителя.
Возможно, он так бы и поступил, если бы ему удалось остаться необнаруженным – закопать парашют и автомат в лесу – и выйти из леса как местный житель.
Между тем, кольцо окружения сужалось. Ребята, перебегая от дерева к дереву, прячась за стволы яблонь, приближались к вражескому лазутчику. Мальчишеский инстинкт заставлял ребят хорониться, но стволы деревьев не смогли бы защитить их от пуль врага: слишком тонкие стволы у яблонь, чтобы за ними мог укрыться человек.
У Евгении Александровны похолодело внутри, сердце забилось так сильно, что, казалось, стук его раздается по всему саду, и что сейчас оно выпадет из груди. Только в эту минуту она ощутила страх и ужас происходящего.
Такой же страх и ужас она испытала в молодости, когда шла Гражданская война. Евгении Александровне в то время было восемнадцать лет. Она с матерью и младшим братом Николаем жила в городе Сызрань. Мать ее, Валентина Николаевна, преподавала и была классной дамой в Первой Самарской гимназии.
Их семья оказалась в центре военных действий между враждующими группами красных и белых.
В старой усадьбе, брошенной каким-то буржуем, в большом просторном доме Ревком организовал детский дом. Большой отряд красных солдат и матросов, руководимых матросом в кожаной куртке и бескозырке с красным околышем – очевидно, комиссаром – привел в дом несколько ребят.
Комиссар назначил Валентину Николаевну заведующей детским домом. Он сказал, что сюда будем приводить сирот, которые остались после гибели наших товарищей. Он просил содержать ребят, а сам отправился за продуктами.
Тем временим небольшая группа анархистов, чем-то возбужденных, проникла в дом, где находились женщины с детьми. Открыв стрельбу из маузеров и револьверов по мебели, посуде и зеркалам, они вывели во двор Евгению Александровну, ее мать и брата.
Со словами: « ...контра, буржуи, кончать их надо ...» , перемешанными с отборным матом, поставили их к стене дома и приготовились стрелять. Дело в том, что анархисты нашли на чердаке дома винтовки и гранаты.
Впервые в жизни Евгения Александровна смотрела в черные зрачки смерти и ее тело содрогнулось от леденящего дыхания ее.
Но случилось так, что вовремя вернулся комиссар с продуктами и самосуд остановил. Страшно выругался, добавив:
-Какое ты право имеешь суд вершить, под трибунал захотел!?
Этим дело и кончилось.
Вот и сейчас, как и двадцать пять лет назад, смерть смотрела на нее через черное дуло автомата.
Евгения Александровна, как когда-то ее мать, закрыла своим телом, сбившихся в кучу малышей и собравшись с силами, подавляя усилием воли страх и чувство опасности за себя и за детей, крикнула, скорее не для того, чтобы враг услышал, ведь он мог и не понять значения слов, а для того, чтобы хоть как-то успокоить ребят и разрядить обстановку:
-Не смей стрелять! Это дети!
«Надо выиграть время,»-думала она, - «может быть, удастся остановить непоправимое.»
Немец и сам видел, что это дети. Он колебался. В его душе проходила отчаянная борьба между двумя людьми. Два человека боролись в нем.
Один говорил, что надо срочно уходить, уложив на землю этих ребят и женщину. Скоро могут появиться взрослые мужчины, а не эти молокососы, которые окружили его и которые, после первой очереди из автомата, не встанут с земли. Тогда он будет свободен, нужно только открыть ворота, перебежать поле, там на холме был виден спасительный лес. Он видел его еще там, в воздухе, когда снижался на парашюте.
Это человек был жестоким, без жалости и сострадания. Таким его подготовили там, в школе диверсантов. Его учили убивать, взрывать, уничтожать.
Другой говорил, подожди, не спеши, ведь перед тобой дети и беззащитная женщина. Если убьешь их, тогда не жди пощады. Что-то удерживало его на нажатия на курок.
Он вспомнил свое детство. В один только миг оно пронеслось перед ним. Семья жила в Раштовке, на Украине. Белая хата, крытая соломой, мать собирает харчи отцу, старшему брату и ему, еще подростку. Они собираются на покос. Утро, туман стелется над рекой. Они идут по пыльной дороге, еще прохладной. Две маленьких сестренки еще спят...
Круглые, русые головенки...
Вот и сейчас из-за женщины выглядывают такие же головенки, настороженные и любопытные.
Став постарше, он пас колхозную скотину, потом копал землю, запрягал лошадей, научился косить. С десяти лет он постиг все тяготы крестьянского труда.
Он вспомнил голод, который пришел в их дом в начале тридцатых. Тогда умерла от голода мать и младшая сестренка. Старший брат подался в город. В тридцать седьмом забрали отца. Вспомнилась ему и первая ночь войны. Она застала его в райцентре, в отделении милиции. Попал он туда по глупому случаю.
Однажды вечером в окно его хаты постучался человек, попросился ночевать. Он отвел путника в сарай на сеновал, постелил ему овчину, принес молока и хлеба. Не прошло и двух дней, как ночью, неожиданно, приехала милиция. Трое крепких ребят в форме прошли прямо в сарай. Человека они забрали, а заодно, прихватили и его. Посадили в машину и увезли в райцентр Томашполь. Два дня оперативники выясняли: кто он такой? Зачем он пустил ночевать незнакомого ему человека? Кем он ему приходится? Напомнили об отце. Что мог он рассказать им девятнадцатилетний юноша? Допрос отложили до понедельника.
А назавтра, была война!
На рассвете тишина была прервана гулом самолетов, а затем разрывами бомб. Бомбежка длилась недолго, после чего на парашютах был сброшен вражеский десант. Немцы освободили его от заключения для того, чтобы снова заключить в эшелон и отправить с сотнями других пленных в Германию.
Далее были лагеря, тяжелые работы на рытье окопов и строительстве укреплений. До сорок второго года он находился в лагерях вместе с военнопленными. Потом попал в школу диверсантов. Выбора не было.
Глубоко в душе у него теплилась надежда, как слабый маленький огонек, который мог погаснуть в любую минуту и лишить его последнего шанса возвращения на родину, а значит, права на жизнь.
И вот теперь ему представился этот последний, единственный шанс – шанс выбора: жить или умереть. Возможно, выскочи откуда-нибудь человек, одетый в форму красноармейца, или мужчина, пытающийся его задержать, он дал бы по ним очередь. Но перед ним была женщина и дети.
Нет, он не будет стрелять. Ведь на нем нет еще крови. Может, это учтут на суде? Что же делать, сдаваться?
Ему казалось – прошла вечность в этом противостоянии характеров. Но это только казалось. Прошло не больше минуты. Диверсант вышел из-за дерева, отбросил автомат в сторону и поднял руки.
Мальчишки, им было не более пятнадцати лет, не испугались вооруженного врага и пленили его.
Думала ли Евгения Александровна, когда, охваченная страхом уничтожения, бежала она вслед за детьми, что именно в этот день она ощутит не один лишь ужас, но и любовь, и веру, и гордость за своих воспитанников.
Ближе к вечеру приехал «черный ворон» и увез диверсанта.
2003 год.