Австралия глазами русского,
АВСТРАЛИЯ ГЛАЗАМИ РУССКОГО,
ИЛИ
ПОЧЕМУ ВЕРБЛЮДЫ ТАМ НЕ ПЛЮЮТСЯ
Действовать, создавать, сражаться с обстоятельствами, побеждать или даже временно быть побежденным — вот в чем вся смысл жизни человека. Эмиль Золя
СБОРЫ
Прожив 20 лет в эмиграции решил я, что в достаточной степени познал Америку и пора ехать дальше по странам и континентам.. Для начала, решил побывать в Австралии, исполнить детскую мечту. Захотелось своими глазами наконец-то увидеть людей, которые ходят вниз головой, во всём противоположны, свободны и счастливы. В моём детском представлении это был райский остров вечнозелёного лета, жить на котором легко и просто. Авось, найду там себе тёпленькое местечко на берегу океана и перейду на кокосы и бананы. Намеревался объехать зелёный континент верхом на верблюде. Звание « russian cowboy» я получил в Америке, когда проехал её поперёк от океана до океана на лошади с телегой. Теперь же, надеялся получить для коллекции лавры «русского антипода» . к
В день отлета из Нью-Йорка в Мельбурн зашел я попрощаться с моими русскими приятелями, владельцами заправочной станции Сеней и Сашей. Узнав о моем намерении пересечь Зеленый континент на дромадерах, Сеня написал в полевом журнале: «Толику в день отъезда в далекую Австралию. Верблюды очень уважают русскую душу, не подведи нашего брата». Воодушевлённый их благославлением я двинулся в путь
Крутя педали велосипеда по Флориде пару месяцев назад, в городишке Мельбурн я был встречен его властями с особым гостеприимством. Поэтому и решил начать путешествие по Австралии также с Мельбурна, но теперь уж столицы штата Виктория. Туда и должен был доставить меня самолет компании «Юнайтед»
Вначале нужно было долететь до западного побережья США, откуда отправлялись самолеты в Японию, Китай и Австралию. Предполагалось, что по дороге из Нью Йорка самолет сделает посадку в Сан Франциско, но из-за погодных условий приземлились мы в Лос Анжелесе. Транзитных пассажиров, летевших в Австралию и Новую Зеландию, поселили в гостиницу «Краун Плаза». Каждому застрявшему на сутки в Лос Анжелесе, в утешение, компания «Юнайтед» выписала чек на 400 долларов. Я очень даже не возражал на эти деньги провести сутки в шикарной гостинице с заранее оплаченным завтраком, обедом и ужином.
От нечего делать я большую часть времени провел в ресторане, питаясь впрок, ведь в Австралии меня кормить так не будут. В ресторане был устроен шведский стол, состоявший из супов, вторых блюд, салатов и сладкого. На поднос можно накладывать сколько угодно еды, правда, в обеденном зале курить запрещали и чтобы выкурить трубку за чашкой кофе, приходилось выбираться в вестибюль. Курящих действительно было немного, и чувствовал я себя последним курительным могиканином. И это в стране, где изобрели курение, которое дало миру больше удовольствия, чем китайский порох! Нет, не брошу курить назло всем этим филистерам и ратователям за правильный образ жизни, считающим, что они лучше меня знают, как жить. Я всегда следовал лозунгу: «Курить не брошу, но пить я буду».
Потягивая трубку, думал я о том, что в Австралии у меня нет ни друзей, ни знакомых, но и врагов также еще нет, что утешительно. Нет даже планов, с чего начинать путешествие и где его заканчивать. Только видел себя неспешно едущим и гордо восседающим на горбатом верблюде. Кататься на них мне пока не приходилось, да и живьём – то видел их в зоопарке, да в цирке. Но незнание этого верховодного искусства меня не страшило – ведь на лошади верхом умел сидеть я крепко. Конечно, знал, что существуют одногорбые, называемые дромадерами, а также двугорбые — бактрианы. Я быть в курсе, что в 60 х годах прошлого века дромадеров завезли в Австралию, чтобы использовать их при строительстве железнодорожных и телеграфных линий, а также для географических экспедиций через континент.
После того, как на смену верблюдам появились железные дороги и автомобили, эти горбатые корабли пустыни были списаны за ненадобностью. Используют их для развлечения туристов, но большинство одичало, и по пустыням континента бродит около 30 000 неприкаянных верблюдов. Вот я и собирался поймать парочку таких «неприкаянцев» и начать маршрут по дорогам Зеленого континента. В общем, как всегда, понадеялся на авось.
НА БОРТУ
К вечеру я вернулся в аэропорт и пристроился в конец очереди пассажиров, вылетавших в Новую Зеландию и Австралию. Обычно я захожу в салон последним в надежде найти несколько пустых кресел в ряд, чтобы устроить поперек них удобную постельку. Но самолет оказался забитым до предела, и пришлось мне втиснуться между двумя продавцами компьютеров, Джефом и Блэром, летевших домой с какой-то конференции. Ну, прямо-таки Бог мне их послал. Мне позарез нужен был ноутбук, портативный компьютер, чтобы в экспедиции начать писать книгу об Австралии. А Джеф как раз собирался обновлять свое оборудование. Работал он на крупную компанию, для которой ничего не стоило спонсировать компьютером русского путешественника. Джеф обещал поговорить с президентом и считал, что у того возражений не будет.
А у меня голова кружится, поскольку сбывается мечта о стране, где начнется у меня новая жизнь. Начало то какое великолепное — уже первый австралиец оказался столь любезным и щедрым. Правда, несколько насторожило его послание в моем полевом журнале: «Дорогой Анатолий, если ты такой необычный, то кто же мы такие? Подчас я считаю, что все мы ординарны. Желаю лучших времен». Тон пожелания был сдержанным, и клокотала в нем еще какая то невысказанная мысль. Тем не менее, Джеф обещал связаться со мной в Мельбурне.
По нынешним временам, сколько бы ни длился полет, авиакомпании запрещают курить на борту самолета, и в сортире установили датчики с грозным предупреждением, что попытки их сломать или заклеить лентой могут привести к штрафу в 2000 долларов. Ну что ж — Господь терпел и нам велел. Но бесит меня, что некурящее большинство решило, что мы, курильщики, можем и потерпеть несколько часов без никотина. Но терпеть то пришлось пятнадцать часов полета до посадки в Окленде, столице Новой Зеландии (только позже я узнал, что столицей является Веллингтон).
Большинство пассажиров оказались школьниками и студентами колледжей. Они возвращались на родину после каникул в Европе и Америке. У этих антиподов все наоборот, и летние каникулы приходятся на декабрь и январь.
У меня вошло в традицию показывать полевой журнал командам самолетов, на которых я летаю, с просьбой в нем расписаться. И на сей раз я получил пожелания от команды рейса 841. Стюардесса Кэрол МакЛаклин записала: «Счастья тебе, Анатолий, в приключениях. Наша планета богом благословенна. Тебе повезло жить так, чтобы видеть ее великолепие».
Стиль пожелания первого офицера Джона Дника был более деловым: «Мы приближаемся к Таити в южной части Тихого океана, и будем пролетать над островом Рана Тонга, севернее тропика Рака. Летим на высоте 35000 футов, скорость 487 узлов, скорость на земле 540 миль в час. При взлете скорость была 210 миль в час. Наш вес при взлете был 874 000 фунтов. Новая Зеландия прекрасна, всего тебе доброго».
Под крыльями простиралось бесконечное пространство Тихого океана, сливавшегося на горизонте с голубым небом. Во времена капитана Кука плавание от Англии до Австралии занимало полгода, а сейчас можно довольно быстро долететь на самолёте.. Я бы, конечно же, выбрал транспорт помедленнее, но на круизном корабле пока доедешь – состаришься, да и с высоты полёта мир выглядит не менее прекрасно. Мы летели навстречу земному вращению, пересекая параллели и меридианы. Таким образом потеряли целый день — вылетели 24, а прилетали 26 января.
Самолет планировал над зелеными горами и архипелагом необитаемых островов Новой Зеландии, а я прилип к окну и впитывал эту экзотику. Сердце радостно прыгало, а мозга сама с собой разговаривала: неужто мне привелось увидеть страну, о которой читал я в детстве?. Наверное, впервые я прочел о ней в описании путешествий Джеймса Кука, а потом в «Детях капитана Гранта» Жуля Верна. Страна эта оставалась загадочной, и я надеялся обязательно побывать там после экспедиции по Австралии.
Самолет приземлился в Окленде. Город этот оказался значительно гостеприимнее, чем Лос Анжелес или Нью Йорк — в аэропорту оказался зал для курильщиков. Я наконец то смог затянуться трубкой, набитой табаком «Кэвендиш». Моим соседом оказался парень лет 35, куривший сигару. Звали его Питером, и летел он к невесте в Аделаиду. Он встретился с ней в маленьком городке на западе Канады, где работал корреспондентом местной газеты. Питер мгновенно влюбился в загорелую австралийку, жившую на другой стороне планеты. Любовь его особенно буйно расцвела после того, как Питер узнал, что ее папа поставляет в Канаду сотни тысяч тонн мороженой говядины.
Отец прелестницы пригласил Питера в Австралию погостить и сравнить ее с Канадой. Ему совсем не хотелось, чтобы дочь отправлялась жить в далекую и холодную Канаду. Насколько я уразумел, Питер и сам подумывал после женитьбы покончить с интересной, но нищей жизнью газетчика и заняться перепродажей скота.
Полет от Окленда до Мельбурна длился всего три часа, и я не успел помучиться никотиновым голоданием. Летели мы над неслыханным по романтическому звучанию Тасманским морем, разделяющим Новую Зеландию и Австралию. Капитан Кук первым описал Новую Зеландию, где местные жители маори изрядно попортили ему нервы. Они не хотели общаться с пришельцами и принимать убогие их подарки, состоявшие из бисера, зеркал и ножей.
Австралийские аборигены оказались благожелательнее к белым пришельцам, хотя были столь шокированы видом зашедших в залив парусников, что не могли поверить в реальность их существования. А мореходы удивлялись, что рыбачившие аборигены просто не обращали внимания на их суда, считая их призрачными видениями, приплывшими из другого, нереального мира. Ведь и наш мозг не может воспринять существование потустороннего мира — привидения толкутся между нами, а мы их в упор не видим.
МЕЛЬБУРН
Служительница таможни, увидев перо на моей шляпе, заявила, что ввоз на Зеленый континент иностранных перьев воспрещен, при этом она попросила следовать в зал для досмотра багажа. Таможенники потребовали мою декларацию, а потом решили покопаться в багаже, состоявшем из сумки и рюкзака. Когда один из них с видом победителя выудил из сумки кольцо копченой польской колбасы, покрытой плесенью, я, можно сказать, схватился за голову. Ведь совсем забыл, что купил ее перед отъездом в польском колбасном магазине Бруклина. В дороге кормили и поили многократно, и, естественно, забыл я вовсе об этой заначке.
Таможенник протянул мне в резиновой перчатке эту вонючую и замшелую колбасу, уличавшую меня в попытке нелегального ввоза продуктов питания. Коснувшись колбасы, я с возмущением бросил ее на белый кафельный пол, как бы заявляя, что никакого отношения к этой бацилле не имею. Правда, отпираться было бесполезно, и единственной моей защитой было состояние этого польского продукта, лежавшего на полу, словно свернувшаяся кольцом змея, издающая непотребный запах. Мои оппоненты, вероятно, понимали, что вряд ли я собирался ею питаться в Австралии, но гнусная улика была налицо. Как известно, любой хороший, да и плохой поступок должен быть наказан, ну и решили они меня наказать штрафом в 110 долларов. Если же я не согласен платить, то назначался срок слушания дела, когда я могу перед судьей указать резоны своей невиновности. Я знал, что в США судьи, как правило, становятся на сторону государства, поскольку сами являются частью бюрократической системы. Вряд ли они в этой стране лучше или хуже американских коллег. Скрипя оставшимися зубами, заплатил штраф и наконец то оказался на земле моей мечты, без пера и любимой колбасы. Лиха беда – начало!
По дороге на центральный вокзал города, с удивлением отметил отсутствие автомобилей на шоссе, хотя для меня этот вторник 26 января был обычным днем. Шофер разъяснил, что в этот день вся Австралия празднует годовщину высадки арестантского десанта Первого Британского флота под командованием генерал-губернатора Артура Филлипа в 1788 году.
Британия к тому времени потеряла колонию в Северной Америке и решила осваивать континент, который был открыт в 1770 году капитаном Куком. Правительство постановило не казнить преступников, а отсылать их сюда, чтобы тяжким трудом зарабатывали они свободу. Кроме преступников с первым флотом прибыли лоялисты, т. е. колонисты, которые во время войны за независимость США оставались верными Британской Короне. Тогда они потеряли собственность, будучи выброшенными из ставших независимыми Соединенных Штатов. Вот и решило британское правительство вознаградить их землей за тридевять земель, расположенной относительно Британии внизу и под земным шаром (Down and under — так иногда называют свою страну австралийцы.). На берег тогда высадилось 548 мужчин и 188 женщин. Большинство были английского и шотландского происхождения, а а также немцы, скандинавы, черные и белые американцы и удивительно много евреев. Высадились они на практически необитаемую землю, поскольку коренного населения, аборигенов, на этом континенте было тогда не более миллиона. Да и сами аборигены прибыли сюда всего за несколько десятков тысяч лет до белых иммигрантов. А теперь вот и я ступал по этой земле.
Сдав багаж в камеру хранения автовокзала, отправился осматривать и обнюхивать абсолютно незнакомую страну и людей, ее заселявших. Правда, было это нелегко и даже опасно, поскольку не привык я к левостороннему движению и, переходя улицы, высматривал опасность слева, когда нужно было смотреть направо. Автомобилисты возмущенно жали на клаксоны (слово то какое красивое) или показывали мне средний палец — этот международный жест презрения недавно освоили и наши русские водители, так что постепенно входим и мы в мировое сообщество.
Я решил объехать центр города трамваем, похожим на своих собратьев в Петербурге. Разница была в том, что здесь проезд был бесплатным. Записанный на магнитофон голос экскурсовода с британским акцентом давал информацию по поводу архитектуры и истории зданий, находившихся рядом с остановками. Вначале я думал, что комментарии дает водитель трамвая, но вскорости убедился, что это либо тюрбаноносцы сикхи, либо миниатюрные китае вьетнамо таиландцы, работавшие водителями трамваев,которые не могли говорить с типично британским акцентом.
Выйдя из трамвая на остановке Фландерс стрит, я оказался в толпе разодетых горожан, праздновавших День Австралии. Невооруженным глазом было видно, что большинство толпы составляли иммигранты сотен национальностей, которые покинули свою родину в надежде поиметь в этой стране побольше денег. Естественно, большинство их были из стран Азии и Африки, где население размножилось до такой степени, что начали они друг друга изничтожать. Тутси убивают хуту, красные кхмеры — белых, вьетнамские коммунисты — антикоммунистов, ну а на Балканах сербы до сих пор разбираются с боснийцами и албанцами. Большинство воителей устали от войн и горят желанием эмигрировать в благополучную Европу, либо пересечь океан и оказаться в Америке либо Австралии.
Принудительным путем в США были завезены лишь черные узники из Африки, и теперь их потомки требуют компенсацию за моральный ущерб. В США неграм, теперь носящим новое звание афроамериканцы, следует благодарить бога за счастье оказаться подальше от Черного континента. Обитатели современной Африки, раздираемой войнами, голодом и венерическими болезнями с завистью смотрят на чернокожих граждан США и любыми путями пытаются сами туда перебраться.
В отличие от американских негров, потомки принудительно ввезенных в Австралию белых гордятся своим прошлым и тщательно разыскивают в своем генеалогическом древе убийцу, либо завалящего вора или шулера. За полувековой период существования Австралии в качестве каторги народов сюда завезли порядка 80 000 преступников. Их потомки создали эту страну тяжким трудом, в муках и страданиях. О них поэтесса Мэри Гилмор написала следующие строки в переводе А. Сергеева:
Я — прародитель
Ботани Бей,
Ломит в костях
На склоне дней.
Я в старину
Вздымал целину,
Чтоб вы имели
Свою страну.
Я — каторжанин
Собрат беды,
Смотрите — всюду
Мои следы.
Леса я валил
И пути торил,
Под бешеным солнцем
Колодцы рыл.
Скалы дробил,
Кандалами звеня,
Нация встала из за меня!
Под ласковым солнцем
Ботани Бей
Косточки греет
На склоне дней
Старый старый
Ворчун, нелюдим...
Позор тому,
Кто гнушается им!
Мельбурн был основан всего 160 лет назад выходцами с острова Тасмания и так шустро развивался, что в 1956 году получил право принимать у себя гостей Всемирной спортивной Олимпиады. Его соперник, город Сидней, только к 2000 году добился права называться Олимпийским городом.
Столица штата чудесно спланирована, с широкими улицами и проспектами, не обезличенными, как в Нью Йорке, лишь номерами, а названными в честь героев и жертв освоения континента. А протекающая через город река названа замечательно — Ярра. Этакая яростная Ярра!
По случаю праздника на главной улице была развернута ярмарка, со стендов продавались жрачка и сувениры, мало чем отличавшиеся от подобных в США и тоже в большинстве сделанные в Китае. Даже единственное гениальное изобретение коренных австралийцев — бумеранг, теперь производится в пластиковом исполнении также китайцами. Правда, мне кажется, что изобретатель бумеранга был закоренелым пессимистом и лентяем, который считал, что в большинстве случаев бумеранг если зверя или птицу не поразит то хоть вернется в руки метателя. Не нужно будет ему куда-то бежать в кустарник и подбирать это кривое оружие коренных мазил.
Я продирался через толпу, поглощавшую сахарную вату, гамбургеры, хот-доги и прочие изобретения американской цивилизации. Набережная реки Ярры была застроена комплексами магазинов и казино, столики кафе выставлены на улицу, и обладатели австралийских долларов наслаждались терпкой горечью кофе экспрессо и холодной сладостью мороженого. Услышав русскую речь, я подошел к столику, за которым сидели три пары иммигрантов из местечек Белоруссии и Украины. Как и большинство иммигрантов из бывшего СССР, они недурно здесь устроились, поскольку на родине приобрели столь нужные для Австралии профессии инженеров и компьютерщиков.
Я уже в США успел отметить, что еврейская эмиграция 1980 х, 90 х годов была преимущественно московской и ленинградской, много евреев также выехало из столиц республик. В конце XX и начале XXI века стронулись с мест и местечковые евреи, которых, наконец, «достал» всеобщий развал.
Я попытался разговорить этих кофепийц на предмет присоединиться к моему путешествию по Австралии, но они настолько были заняты обустройством, что ничего не знали ни о верблюдах, ни о дорогах этого континента. Вероятно, звучал я для них каким то пришельцем из другого и чуждого мира.
Приближался вечер, и нужно было искать ночное пристанище. Полицейский посоветовал переночевать в дешевой студенческой гостинице, где с меня взяли 24 доллара, это было по божески, если еще учесть, что предоставили отдельный номер. Соседями оказались путешествовавшие по миру скандинавские студенты, которые водку не пили и не курили. Они принадлежали другому миру и другому времени, и не было у нас ничего общего, кроме крыши над головой..
Поутру я зашел в соседнюю ночлежку для бездомных, где кроме пристанища предоставляли трехразовую кормежку и брали за все про все 10 долларов в сутки. Услышав мою историю и узнав, что не было у меня в этой стране никакого дохода, работники ночлежки обещали поселить меня на пару недель и бесплатно. Занеся вещи в номер, отправился я познавать город.
На следующее утро я зашел в полицейское управление Мельбурна, чтобы передать его представителям послание и нашивки полиции американского Мельбурна в штате Флорида. Я посетил его в предыдущей поездке на велосипеде из Нью Йорка во Флориду. Но никого в этой бюрократической системе не интересовало, что их братья по оружию в США хотели сказать соратникам в Австралии. Мне с трудом удалось узнать от них телефон и адрес конной полиции Мельбурна.
Район города южнее реки Ярра интенсивно застраивается многоэтажными зданиями для офисов и жилья, прокладывается новая магистраль, город строится и дыбится. Этот строительный бум я наблюдал в дальнейшем в Сиднее и Брисбене. Он был связан с интенсивной иммиграцией из стран Азии. Посреди этих новых строений и затерялись конюшни городской полиции. Начальником подразделения был сержант Вильямс, встретивший меня с осторожностью, поскольку не знал, что я от него хочу. А мне всего лишь были нужны номера телефонов местных владельцев ферм, где разводили лошадей тяжеловозов или верблюдов. Пока он обзванивал фермеров, его помощница по имени Анита вызвала меня в каптерку, где предложила стакан воды из холодильника. Избалованный гостеприимством американских полицейских, принимавших меня с чаем кофе, а то и пивом, я с кислой физиономией хлебал пустую водичку.
Из праздного любопытства я спросил, отчего они так тщательно скрывают свое местонахождение. Барышня объяснила, что конная полиция опасается, что террористы вздумают поджечь конюшню с 30 лошадьми. Дело в том, что конная полиция часто используется для усмирения и регулирования демонстраций и праздневств. Не нашел сержант нужных мне телефонов любителей верблюдов, да, похоже, не очень то искал. Может, решил, что я лазутчик - террорист?
Я решил приучаться к предстоящим суровым условиям путешествия по континенту и не пользоваться общественным транспортом. Полчаса потребовалось, чтобы дойти до ботанического сада, где наконец то увидел деревья и кустарники, о которых только читал в книгах об Австралии. В ошалении бродил я по аллеям сада, пытаясь воспринять экзотику этого континента. На ветвях незнакомых деревьев делали выкрутасы попугаи и всевозможные какаду, а деревья по мощи и объему ствола и кроны во много раз превосходили знакомые мне дубы либо секвойи. Среди зарослей мангров и бамбука радостно бушевала абсолютно незнакомая флора, не говоря уж о фауне, и я жадно впитывал в себя звуки , запахи и красоту природы. Вот он – райский сад!
Эти британские империалисты в середине прошлого века взяли за правило основывать в колониях ботанические и зоологические сады, примыкавшие к губернаторским резиденциям, построенным в пышно изощренном или изощренно пышном викторианском стиле, расцветшем в годы правления королевы Виктории (1837—1901). Центр Мельбурна планировался и строился в XIX веке, и его широкие проспекты напомнили мне П. Одно время в королеву был влюблён наш правитель Александр Второй, да и она отвечала взаимностью.Но, как обычно, женили царя на немецкой принцессе, родившую Александра Третьего и вскоре умершую. Царь наш влюбился в Нарышкину(Опять запретная любовь!), которая родила ему двух внебрачных детей.Царь венчался с ней тайно и отправил семью во Францию, сам же вскоре был убит. Мельбурн, как и Питербург, также сохранил свою классику, несмотря на мощный напор модернистской архитектуры.
Продолжая параллели, хочу добавить, что в XIX веке Британская империя достигла пика своего могущества, как и Российская империя. В годы правления королевы Виктории происходило интенсивное познание и освоение Австралии. Снаряжались географические экспедиции, за которыми следовали поселенцы с овцами и прочей скотиной. Жизнь первопроходцев была героической и часто трагической.
Молодая страна нуждалась в героях, а, как известно, лучше всего создавать легенды, когда герои мертвы. Центральная улица Мельбурна украшена памятником Роберту Берку и Вильяму Вилсу, впервые пересекшим континент с юга на север и погибшим от истощения на обратном пути. На высоком пьедестале высечен в граните глава экспедиции, бородатый Берк, поддерживающий мощной дланью изнемогающего младшего партнера Вилса. Естественно, смотрит герой за горизонт, в будущее, он предназначен служить примером для грядущих поколений австралийцев.
Меня заинтересовала история этой экспедиции тем, что для ее осуществления правительство штата Виктория специально закупило в Индии 24 верблюда. Роберт Берк абсолютно не был готов для роли руководителя, хотя и прослужил многие годы офицером, а позднее полицейским. Натурой он был поэтической и влюбленный в оперную певицу Джулию Мэтьюс. Для покорения ее сердца необходим был подвиг, и судьба ему такую возможность подкинула.
Берку удалось пересечь континент и достичь северного побережья Австралии. Обратный же путь превратился в серию неудач и неправильных решений руководителя экспедиции. Он истощился прежде всего морально, а потом уж физически.
Берк с партнерами Вилсом и Кингом вернулись через четыре месяца на базу и нашли там небольшой запас продуктов и записку, что группа поддержки покинула базу всего за девять часов до их возвращения. Участники экспедиции не знали, как выживать в полупустыне, не умели рыбачить и охотиться. Аборигены для них были дикарями, готовыми в любую минуту напасть и отобрать остатки продовольствия. Когда однажды они приблизились к Берку с намерением предложить ему пищу, он выхватил саблю и бросился в наступление. Этот горемыка распустил свою команду на подножные корма, на которых, кстати, питалось и выживало коренное население.
Берк и его помощник Вилс умереть от истощения, обороняясь от помощи местного населения. Третий участник экспедиции, Кинг, не сдаваться, а выжить, и присоединился к племени аборигенов, которое его и выходило. Когда через несколько месяцев в тот район пришла спасательная экспедиция, она нашла останки Берка и Вилса, погибших от истощения духа и тела, Кинг же при виде белых сотоварищей скоренько оклемался и рассказал журналистам историю трагедии морального разложения Берка. Через несколько лет правительство штата Виктория решило воздвигнуть монумент героям эпопеи. Живой Кинг, который продолжал пьянствовать и менять женщин, не годился для роли героя, хотя он был единственным из трех, который того заслуживал. Кинга решили не только лишить памятника, но даже и доброго имени, если скажет что то непотребное о бывших соратниках. На пьедестале ему места не нашлось, но, несомненно, был он значительно более героичен, чем его начальники, решившие помереть в одночасье.
Фальшивым героям установлены памятники не только в этой стране или у нас в России, но и во всех странах мира..
Южнее реки Ярра построен новый культурный центр с картинной галереей и театрами. Венчает его ажурная телебашня, имитирующая Эйфелеву в Париже. Центр иску замечателен использованием воды как декорации архитектурного ансамбля. Фасад здания состоит из двухслойных стеклянных блоков, между которыми течет вода, которая оживляет структуру, подвешивает ее в пространстве.
За водяной стеной раскинулись залы современного искусства белых и черных художников Австралии. Искусство белых модернистов мне было понятно — их картины отражали деятельность корки либо подкорки с гипофизом их воспаленного мозга.
С аборигенным искусством было сложнее, поскольку кураторы галереи хотели вычленить оригинальность их взгляда на окружающий мир. Художники аборигены не имели права на эксперименты и должны были сохранять традиционный подход в отображении окружающего мира. Они рисовали на коре либо камнях, причем их микрокосм был чрезвычайно , хотя и оригинален. Конечно же, интеллект аборигенов был и остается весьма ограничен, но для художественного таланта он может быть помехой.
Поэтому пару десятков лет назад правительственные чиновники решили стимулировать творческий потенциал аборигенов и принялись скупать все, что аборигены ухитрились изобразить на бумаге, холсте либо навалять в глине. Почти все поделки объявлялись шедеврами и только не стали художниками. Но поскольку в большинстве своем аборигены ленивы, то и остались они бедными Теперь музеи Австралии, а также других стран, ломятся от этих самобытных шедевров, смысл либо бессмыслицу которых пытаются расшифровать назначенные для этого искусствоведы.
Восхитил меня обычай аборигенов, при котором мужчина распоряжается своей женой как ему заблагорассудится. Он может одалживать ее другим мужчинам, обменивать на других женщин или на интересующие его вещи, но при этом он не отказывается от своих прав на жену. Ну а если мужчина хочет привлечь женщину, которая не отвечает ему взаимностью, он идет в уединенное место и рисует ее и себя совершающими половой акт. Считается, в ту же самую ночь женщина придет на стоянку мужчины; но чтобы и дальше сохранить ее привязанность, мужчина должен время от времени дотрагиваться до своего рисунка.
ОЗАНАМ
До выяснения перспектив экспедиции по Австралии я поселился в ночлежке для бездомных, принадлежавшей католическому благотворительному обществу Святого Винсента. Основано оно было в 1835 году в Париже Фредериком Озанамом, благородным идеалистом, верившим в необходимость дать каждому человеку кусок хлеба и крышу над головой. Деятельность общества посвящена призрению и уходу за бездомными. Отделения его открыты в 125 странах и финансируются этим благотворительным фондом, а также государством.
При ночлежке построили часовню, куда можно было явиться в любое время для молитвы, но я ни разу не видел там молящихся. Большинство персонала не были католиками, да и бездомные были протестантского вероисповедания. За все время пребывания там я не видел священника, который пытался бы направить тамошних грешников на путь истинный. Единственным признаком того, что ночлежка принадлежала религиозному обществу, была трансляция по утрам записи молитвы, но никто при этом не удосуживался даже перекреститься или встать. Чтобы не быть белой вороной, я тоже решил не молиться перед трапезой.В чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Кормили нас три раза в день, и разрешалось брать неограниченное число добавок. Поздно вечером к чаю или кофе выдавали еще сладкое, а также фрукты. Я никогда в жизни не питался столь обильно и разнообразно.
Постояльцев было около пятидесяти мужиков, причем в самом цветущем возрасте от 30 до 50 лет. В Австралии месячное пособие по безработице или по инвалидности составляет порядка 700 долларов. Из этой суммы у постояльцев удерживалось ежесуточно 10 долларов, остальные деньги они тратили на табак и выпивку. Цены на сигареты здесь в несколько раз превосходят американские, поэтому большинство курильщиков покупают табак и делают самокрутки. Этому искусству мне пришлось обучиться после того, как соседи украли у меня трубочный табак, привезенный из США.
После завтрака курильщики вываливали на веранду с чашками кофе и следовал ритуал сворачивания сигарет. Обычно моим соседом оказывался Кевин Вайтхэд, мужик моих лет с благородной седой головой и аристократическими манерами. Я так и не понял, по какой специальности он раньше работал, но последние десять лет он жил на пенсию по инвалидности.
При нем всегда был мобильный телефон, по которому, по идее, он мог звонить или получать звонки, но за все время моего там нахождения я так и не услышал ни одного звонка Кевину. Сам же он звонил по обычному телефону-автомату.
Такие телефоны были у многих постояльцев, и так же они ими не пользовались. Вероятно, они были предназначены показать окружающим значительность и занятость телефоновладельца, поднять его социальный статус. Подобных отелефоненных мальчиков я встречал на центральных улицах Питера. Они шли и разговаривали, разговаривали и разговаривали. Мне бы очень сгодилась подобная телефонная штучка при путешествии по Австралии. Я даже написал заявки с просьбой о спонсорстве в пару телекоммуникационных компаний, но получил он них «отлуп». Обращался я также в другие компании, но результат был аналогичным. Еще по опыту путешествия на лошади с телегой по дорогам США я с грустью убедился, что не умею себя продавать, как бы ни хотел это сделать, оказывается, это великое искусство – знать себе цену и не продешевить на рынке возможностей.
Постояльцы Кевин и его друг Джо успели в молодости повоевать во Вьетнаме в составе австралийского экспедиционного корпуса и с удовольствием вспоминали те времена. Каждый раз, когда на крышу соседнего госпиталя приземлялся вертолет, они вскакивали и приветственно ему махали. Оказывается, эта привычка у них сохранилась со времен Вьетнама — ведь прилет вертолета на базу означал возможность получения свежей почты и продуктов. Кроме того, запах вертолетного топлива был для солдат еще и возбуждающим наркотиком.
Меня поселили в комнате на двоих, хотя большинство постояльцев жили в отдельных комнатах. Можно было уходить и возвращаться в ночлежку, когда вздумается, но большинство жильцов никуда не ходило. Они днями колбасились по внутреннему дворику либо смотрели телевизор. Бесплатными были пять каналов телевидения, по содержанию американские, причем многие передачи и транслировались из США. Вся эта хренотень типа «Розанны», «Монтела», «Рики Лейк», «Джерри Спрингера» и пр. лилась с экранов ежедневно, правда, местные суррогаты были еще более непотребны и скучны.
На экранах происходила также борьба английского и американского телевидения за влияние на ментальность австралийцев, но английские фильмы или программы были хуже и скучнее американских.
Австралийцы унаследовали от английских колонизаторов игру в крикет, более вялой и нединамичной игры я и не знаю. Но австралийцы часами могут смотреть, как мужики, вооруженные подобием скалок, отбивают брошенные им мячи, а потом куда-то неуклюже бегут запутываясь в широких наколенниках.!!11!
Казалось бы, не может быть более скучной игры, но есть она, и называется крокет. Мужики там вооружены деревянными молотками и бьют по шарам, загоняя их в проволочные ворота.!!!
Национальной игрой здесь считается ручно ножной футбол, что то среднее между регби и американским футболом. Во время матчей вся Австралия прилипает к экранам телевизоров. Я тоже попытался следить за этой игрой, но вскоре отлип, поскольку не люблю смотреть чужие игры и предпочитаю сам играть.
В последние годы я обнаружил, что обладаю еще способностью строить фразы и помещать их в последовательности, необходимой для написания книг. Так неожиданно для себя сделался писателем. Как тот самый чукча из анекдота: чукча не читатель, чукча писатель.
Встретил я среди постояльцев себе подобного писателя, и звали его Дэвид. Было ему лет 27 и приехал он в Мельбурн из Сиднея. Строительная фирма, где Дэвид работал плотником, обанкротилась и не заплатила ему жалованье, вот и оказался он без денег и жилья. В ночлежке решил пожить пару месяцев и написать книжку о своих приключениях в Австралии и Англии. В Англию переехали его родители, но Дэвиду не захотелось жить с ними в маленькой и перенаселенной стране.
Парень писал свои воспоминания каждый день и даже показал мне рукопись. Я обратил внимание, что орфографию и грамматику английского языка он знает хуже моего . Это его не смущало, поскольку Дэвид собирался продиктовать текст рукописи на компьютер, который должен был исправить все ошибки и выдать откорректированный конечный вариант. Я слышал о существовании подобных программ, но сомневался, что безграмотный человек может сделаться писателем посредством модерновой технологии. Дэвид продолжал писать, но и я не отставал, и тоже надеялся, что кто нибудь поправит мой английский язык.
Очень нравилось общаться и с Питером. Ему было лет 25. Высокий, крепко сложенный, поглаживающий пышные усы, предназначенные скрыть отсутствие зубов, которые ему пообещали восстановить через три месяца, и за счет государства. Он поглаживал усы после редких утешительных фраз, которые произносил, выслушивая соседей, жалующихся на жизнь. К нему все тянулись, поскольку Питер умел слушать и знал, как помочь людям.
Я вначале никак не мог понять, как такой крепкий парень может быть на пенсии. Питер рассказал, что всю жизнь страдает эпилепсией и вынужден ежедневно принимать кучу таблеток, предотвращающих припадки, но тормозящих его реакции. Питер жил здесь уже три месяца в ожидании отдельной квартиры, предоставляемой государством подобным инвалидам. Я так и не понял, почему Питер не мог трудиться разнорабочим на стройке либо дворником, но подобных ему инвалидов здесь было большинство.
Давним постояльцем убежища был также Марк, антипод Питера. Марк, средних лет, жилистый, был похож на управляемую изнутри каким то чертиком марионетку. Он не мог ни сидеть, ни стоять спокойно, всегда спешил, сам не зная куда. Остроконечная бороденка с усиками и запавшие черные глазищи придавали ему мефистофельский облик. Дни он посвящал жратве и поискам курева. Когда ему не удавалось стрельнуть сигарету у курильщиков, он собирал по двору чинарики- окурки и мастерил из них самокрутки. Марк панически боялся быть вышвырнутым из этого царства халявы и безделья. Когда же его предупредили, что через неделю ему нужно будет освободить комнату, Марк принялся носиться по коридорам ночлежки и кричать, что его хотят сжить со света. Он довел себя до исступления и принялся пинать мусорные корзины в углах, что наделало много шума, но не укротило его ярость. В конце концов он со всей силы пнул железобетонную колонну и завизжал от боли и бессилия загнанного в угол зверя. Немедля приехала «скорая помощь» и увезла его в больницу, чтобы поставить гипс на переломанную ступню.
Вернулся Марк из больницы через несколько часов на костылях и с видом победителя — доктора на два месяцев выписали ему справку об инвалидности. Теперь ему даже не нужно было стоять в очереди на раздачу — пищу ему подавали в комнату, ну а за добавкой он и сам ковылял. Марку нравилось быть неполноценным, он напомнил мне себя в детские годы, когда во время болезни мама ухаживала за мной и переставала ругать за непослушание.
Парочка ребят лет по 18 держалась вместе, они были хроническими наркоманами. Днями эти длинноволосые существа дремали в креслах перед телевизором, отрываясь от экрана только для приема и эвакуации пищи, а также для собирания окурков. Дважды в месяц, по четвергам, они получали от государства чек на 320 долларов. К вечеру они успевали купить марихуану, которую курили, запершись у себя в комнате. Выйдя наружу, они преображались в общительных идиотов, которые пытались со мной разговаривать, но было непонятно, что они хотели сказать. Веселье длилось пару дней, пока у них были деньги на наркотики, а потом опять погружались они в сомнамбулическое состояние. Жалко и страшно было смотреть на этих зомби, оживавших только по принятии очередной порции смертельного яда.
А лысенький и пухленький от обильной пищи Феликс осторожненько носил свой животик по коридорам ночлежки, тихонько затаивался в кресле перед телевизором и онанировал на красивых барышень, ведущих программы, на улицу он никогда не выходил. Но раз в неделю он решал быть героем и, расстегнув ширинку, выходил в гостиную, чтобы показать постояльцам свое единственное, налитое кровью и болтающееся между ног «сокровище». Однажды он сидел рядом со мной в телевизионной комнате и смотрел передачу о предстоящем открытии океанариума в Сиднее. Вдруг я услышал его рыдание и спросил, что его расстроило, оказалось, что Феликсу стало жалко папу, умершего пару лет назад. Он плакал о том, что папе никогда не удастся увидеть этот новый океанариум. Сомневаюсь, что и Феликс воочию увидит его когда-либо.
РУССКИЕ
В воскресенье я решил посетить русскую церковь в районе Колингвуд, недалеко от центра города. Пешком от ночлежки этот путь занял у меня полчаса. По дороге я остановился минут на пять — любовался грандиозным зданием Королевской Выставки, состоявшейся здесь в XIX веке. Австралийцы гордятся тем, что Мельбурн второй после нашего Петербурга город, где сохранилась нетронутой архитектура века королевы Виктории. Его широкие проспекты и построенные в классическом стиле здания хранят элегантность и мощный энергетический заряд Британской империи.
Православная церковь Святой Марии зажата между новостройками, и мне долго пришлось ее искать, поскольку новые жители района не знают о ее существовании. Русские давно уже покинули эту престижную часть города, переселившись в пригороды Мельбурна, но продолжают посещать церковь по воскресеньям.
Служба уже началась, и я пристроился сзади, чтобы постоять рядом с православными и погрузиться в их молитвенное поле, сделаться лучше и чище. Вел службу отец Николай, которому лет сорок, но борода делала его солидным и мудрым. Я подумал при этом, что пора и мне бороду завести, а то выгляжу убийцей с грустным взглядом. Последние годы я брею бороду и голову, чтобы скрыть обилие седины, но бес в ребро продолжает толкать.
Дольше пяти минут службы в православной церкви я не выдерживаю, не могу првыкнуть к этим унылым стояниям в ожидании слияния с Всевышним. При этом расплавленный свечной воск обжигает пальцы, гудит от напряжения голова, сводит ноги судорогой, болят поясница с животом и тянет на двор. С богом я люблю общаться сидя, а лучше лежа, в состоянии медитации. А православных их религиозное начальство помучиться заставляет, стоицизм их превращается в мазохизм.
С отцом Николаем я встретился после службы, во дворе церкви. Он рассказал, что закончил духовную семинарию в Нью Йорке, но практику проходил в Петербурге. Там познакомился с женой, которая училась в Лесотехнической академии. Жене, матушке Александре, около тридцати, она напоминает маленькую, серенькую мышку при представительном и громогласном батюшке. Подобную «мышку» держит при себе мой приятель и поэт Костя Кузьминский, который годами лежит на лежбище, а Эмма обслуживает его насущности. Она боготворит своего Костюшку и ненавидит всех, кто совращает его с пути истинного, а он пишет эротические стихи, компенсируя этим сексуальную несовместимость. Грех, конечно же, об этом думать, посещая православную церковь.
Отец Николай пригласил меня в свою машину, чтобы ехать в район новостроек на освящение строившейся уже десять лет церкви, где в тот день собралось большинство православных иммигрантов. При въезде на церковный двор у ворот пристроились три бородатых мужика, собиравших с прихожан деньги на оплату устроенного церковным советом званого обеда. Бородатых привратников звали былинно: Трофим, Степан и Федор. Мужики явно успели хорошо принять и мне бутылку пива протянули, ну, а я ведь никогда не отказываюсь. Речь их была степенной, тягучей, плавной, словно явились они сюда из прошлых столетий. На самом же деле их родители явились сюда из китайского города Харбина, где со времен Гражданской войны существовала мощная русская община. Сосстояла она из бывших работников Китайско-Восточной железной дороги и семей воинов Белой гвардии.
Во время Культурной революции Великий кормчий Мао решил разогнать нежелательных иностранцев. Часть невольных эмигрантов вернулись в Россию еще раньше (самый известный из них Вертинский), но большинство переехало в Америку, либо в Австралию. Они до сих пор гордятся тем, что в 1961 году русская девушка Таня Верстак завоевала титул Мисс Австралии, а потом и Мисс Вселенной.
Эти китайские русские сохранили за долгие годы эмиграции не испорченные советской пошлятиной русский язык и веру. Община собрала деньги на постройку новой церкви, и каждые выходные Трофим, Степан и Федор наряду с другими добровольцами приходят сюда, чтобы возводить новый храм. Естественно, трудятся они безвозмездно, с именем Божьим на устах и пивом в желудке.
Местное телевидение отсняло обряд освящения храма, после чего народ вывалил на лужайку. Там на древесных угольях жарились шашлыки в китайском стиле и гамбургеры в американском. Моему русскому глазу было бы привычнее видеть водку на столах, но пили только красное вино и пиво, чем и я , за неимением лучшего.
На следующий день меня пригласили выступить по русскому каналу местной радиостанции, вещавшей на множестве языков, соответствовавших разнообразию национальностей недавних иммигрантов в эту страну.
Вел программу Вольдемар Адамсон, который в 15 лет был принудительно вывезен немецкими оккупантами со Смоленщины в Германию. После войны ему удалось избежать репатриации в Россию, и несколько лет Володя жил в лагерях для беженцев, пока не получил разрешения иммиграционной службы Австралии на принудительные работы в этой стране. То есть он дал согласие два года работать там, куда его пошлют. Вместо двух лет Вольдемар отбарабанил на шахтах лет 30, а сейчас пребывал на пенсии, занимаясь общественной деятельностью и помощью вновь прибывшим иммигрантам. Особенно он возмущался тем, что новые иммигранты сразу же по прибытии получают государственное пособие и отказываются в дальнейшем работать.
С такой семьей я встретился на следующий день, будучи приглашен в дом Вадима и Ирины Апенянских. Приехали они в Австралию всего несколько лет назад, но успели купить дом в районе Бокс Хил и родить дитя, на которое получают дополнительное пособие. Вадим работал в Москве портным, а здесь, не найдя работы по специальности, получал, как и жена, пособие по безработице. По выходным он подрабатывал шофером у родственника, владевшего магазином по продаже подержанных автомобилей.
Вадим пригласил меня, чтобы объяснить глупость моей идеи путешествия по Австралии без знания ее флоры и фауны. Он рассказал, что большинство змей и пауков здесь ядовиты. Травы и кустарники тоже представляют опасность для неопытного путешественника, а под деревьями лучше не сидеть, поскольку с них неожиданно падают ветви, гробящие неосторожного путника. Он сам уже несколько лет планировал экспедицию для поисков рассыпного золота и даже приобрел для этого миноискатель.
Конечно же, этот прибор был бы чрезвычайно полезен в середине прошлого века, когда в юго восточной части Австралии началась золотая лихорадка, которая последовала за подобной лихорадкой в США. Первооткрывателем золота в этой стране был старатель, приехавший с золотых приисков Калифорнии. В 1871 на одной из выработок штата Виктория добыли самородок весом в 286 килограмм. Старатели до сих пор копаются на заброшенных приисках, но золото с поверхности давно собрали, и только несколько крупных компаний продолжают добывать его из недр земли. Я отнюдь не горел желанием добычи золото, ведь оно, как известно, не приносит счастья.
Будучи гостем Вадима, я не мог интенсивно возражать Чему?, тем более что жил он здесь давно. Но я был уверен, что городские жители знают об окружающей их природе только из книг или телевизионных передач. Сами то они видят животных лишь в зоопарках, а растения в ботанических садах. Я успел изрядно попутешествовать по пустыням и горам Памира и Сибири, пересек на лошади США и не думал, что знаю о природе меньше, чем портной Вадим. Но тот на полном серьезе собирал информацию об Австралии и намеревался, как только сын подрастет, отправиться в путешествие. Боюсь, не пустит его жена.
С русскими еврейского происхождения я встретился позже на рынке имени королевы Виктории, где они продавали одежду, обувь и электронику. Как я и предполагал, они оказались выходцами из местечек Украины и Белоруссии. До недавних пор жили там они хорошо и не помышляли об эмиграции, но даже их достал всеобщий бардак и развал экономики. Оказывается, евреи тоже плачут, если не сделались они олигархами. Ретроспективно глядючи, не такие уж были коммунисты дураки, если смогли более 70 лет сохранять стабильность и веру в Светлое будущее граждан Советского Союза.
Я познакомился со старым коммунистическим гвардейцем в гостинице «Ибис», где остановился посол России в Австралии, его превосходительство Рашит Луфтулович Хабидулин. Он приехал из столицы Австралии, Канберры, чтобы вручить эмигрантам — ветеранам войны ордена и медали, которые были у них отобраны при выезде из СССР. Я заранее приехал в гостиницу, чтобы встретить кортеж посла в сопровождении полиции и охраны, но вместо этого к подъезду подрулил обычный «кадиллак» с маленьким флажком России на капоте. Из него вышел посол с супругой, но охраны почему то не было. Он прошел в вестибюль и, отправив жену в номер, поздоровался со мной запросто, предложив сесть в кресло. Было ему где то за пятьдесят, а внешность типично татарская — круглая голова с узкими глазами, насаженная на коренастое туловище с солидным брюшком. Выглядел Рашит типичным секретарем райкома или обкома партии, которого выдвинули на дипломатическую работу то ли с повышением, то ли с понижением. Посол внимательно выслушал мою просьбу найти спонсоров для экспедиции и предложил обращаться за помощью к компаниям австралийским. Я не очень то и рассчитывал на финансовую поддержку и только надеялся получить от него флаг России, который предполагал пронести вокруг Австралии. Флага у него в посольстве запасного не было, зарплату уже три месяца как не платили, где уж там даже до моральной поддержки, если самим невмоготу. Ушел я от посла несолоно хлебавши и с горечью за нашу Расею.
АВСТРИЯ — АВСТРАЛИЯ
Задолго до того, как этот континент привлек внимание капитана Кука, многие европейские географы и мореплаватели были уверены, что для равновесия земли необходимо существование южного континента, который они называли Терра Австралия. Однако в 1606 году испанский мореплаватель Де Кирос, открыв острова Новые Гебриды, посчитал их принадлежащими к этому гипотетическому континенту и назвал его иначе: Австрия Святого Духа, в честь испанского короля Филиппа III, который был одновременно и принцем Австрии. В 1610 году в Помплоне он опубликовал кн которая вскоре была переведена на английский и французский языки, причем переводчики решили, что он сделал ошибку, и перевели название как. Правда, не исключено, что они посчитали неприличным называть новый континент в честь вражеской Австрии.
В 1626 году в Амстердаме была опубликована новая карта земли, сделанная на основе данных испанских и голландских мореходов. Тогда еще неизвестный писатель Джонатан Свифт приобрел книгу, где напечатана была эта карта, и решил послать своего героя, Гулливера, путешествовать в эти неведомые края. Согласно описаниям Свифта, Гулливер нашел страну Лиллипутию там, где сейчас находятся острова Святого Петра и Святого Франциска, к югу от побережья Австралии.
Рядом, на полуострове Линвин, Гулливер обнаружил страну Гуингмов, которой управляли умные лошади, а под началом у них были недоразвитые люди племени яху. Только в наше время это словечко поумнело, после того как им назвали компьютерную программу. Так что Джонатан Свифт предсказал не только существование у планеты Венера спутников, но также появление компьютерной поисковой системыкомпьютерн
!!!В отличие от Гулливера, капитан Джеймс Кук не шлендрал по свету, а состоял на королевской службе. Его отправили в южное полушарие для астрономических наблюдений за Венерой, проходившей через солнечную корону. В отличие от Свифта, он и тогда не подозревал о наличии у этой планеты спутников, а год то был уже 1769. Правда, главной целью его экспедиции была не Венера, а необходимость упредить Францию в поисках неведомого континента, в чем Кук и преуспел.!!!
На борту парусника «Эндевор», построенного для перевозки угля, у Джеймса Кука была хорошая компания в лице молодого ботаника миллионера Джозефа Банкса, которого сопровождали несколько слуг и две борзые собаки. Перед отплытием Банкс написал приятелю: «Любой дурак может отправиться в Италию. Я предпочитаю путешествовать вокруг земли». Ну, в этом я с ним солидарен, но путешествую без слуг и собак. Ему было всего 25 лет, а понаоткрывал Банкс столько новых растений, насекомых и животных, что ученым потребовалась сотня лет для их классификации. Банкс заслуженно был избран президентом Королевского географического общества.
После астрономических наблюдений экспедиция Кука отправилась исследовать берега теперешней Новой Зеландии, жители которой, маори, оказались столь воинственны и враждебны к пришельцам, что Банкс записал в дневнике: «Можно было предположить, что живут они, питаясь рыбой, собаками и мясом врагов». Исследовав эти острова, экспедиция приблизилась к южному побережью нынешней Австралии, которая поразила исследователей отсутствием зеленых лесов и многоводных рек. Банкс прошелся на ее счет: «Ландшафт страны напомнил мне спину тощей коровы, покрытую длинной шерстью, но торчащие ребра которой ее лишены из за потертостей». Синтаксис его дневников довольно неуклюж и правописание подводит. Не было у него и компьютера со встроенной грамматической программой, которым я пользуюсь при написании этой книги.
После плавания вдоль берегов Таити, где аборигены дружески их приветствовали, да вокруг Новой Зеландии, где их встречали тучами стрел и копий, путешественники были удивлены реакцией местных туземцев. Корабль пришельцев был столь огромен и непривычен для их восприятия, что они предпочитали ловить рыбу, не обращая на него внимания, словно тот находился в другом геометрическом измерении. Появление белых пришельцев было выше их понимания, и они предпочли их игнорировать. Похоже, аборигены до сих пор не поняли, что с ними произошло, когда 30 апреля 1770 года экспедиция Кука высадилась на австралийское побережье и положила начало завоевания его европейцами.
Правда, только через 18 лет Британское Адмиралтейство решило отправить свой Первый флот для освоения Зеленого континента. Флот прибыл в Ботаническую бухту, названную Джеймсом Куком так из за множества образцов растений, собранных там ботаниками Банксом и Соландером. Банкс был восхищен разнообразием растительности, но отнюдь не плодородием земли, что и отметил в дневнике: «Из всех районов Новой Голландии это побережье наименее гостеприимное, но потерпевшие здесь кораблекрушение люди, возможно, выживут, питаясь плодами земли и океана». Тем более удивительно, что именно это побережье рекомендовал для заселения колонистами этот будущий президент Географического общества .
Капитан Артур Филлип, который возглавлял флотилию, состоявшую из 11 кораблей, вскоре понял, что эта бухта совсем не подходит для высадки и основания колонии. Земля была песчаной, пресной воды мало, и бухта не прикрывала корабли от штормового северного ветра. Оставив флот на рейде, капитан Филлип отправился с морскими пехотинцами исследовать залив Порт Джексон, который был несколькими милями севернее Ботанической бухты. Вскоре он вернулся с хорошей новостью — залив Порт Джексон был идеальным для якорной стоянки, берег там покрыт лесом и пресной воды достаточно.
Британский флот прибыл в Австралию, опередив всего на несколько дней французские корабли «Буссоль» и «Астролябия» под командованием знаменитого исследователя Жана Франсуа Лаперуза. Того самого, о котором песня о проливе между Сахалином и японским островом Хоккайдо. А вот если бы французы первыми высадились на континент, то история Австралии была бы несколько другой. Французам ничего не оставалось, как нанести визиты вежливости капитанам британских кораблей и отправиться восвояси. Эта экспедиция Лаперуза была его последней, поскольку оба корабля вскоре потерпели крушение и затонули в районе Новых Гебрид.
Основание колонии Новый Южный Уэллс в Австралии диктовалось прежде всего стратегическими соображениями противодействия Франции в ее экспансии на Дальнем Востоке и образования форпоста собственного влияния с вытеснением противников из этого района океана. Однако немаловажной причиной была разгрузка перенаселенных тюрем и отправка преступников далеко за океан, где они могли бы после освобождения осваивать неведомый континент. Австралии была предназначена роль британской Сибири, но ее климат был значительно более приемлем для переселенцев. Опыт отделения от Британии 13 колоний в Северной Америке и образования там независимого государства — США был учтен.
Корабли доставили в Австралию 836 зэков (источники приводят разное количество первопоселенцев). Большинство состояло из мелких воров и мошенников, но с флотом прибыли также лоялисты, которые во время американской революции воевали на стороне Британии, потеряв имущество после поражения ее от янки. Только сейчас королевское правительство решило их отблагодарить, отдав незанятые еще белыми колонистами земли в Австралии. Как и в Северной Америке, Британию не волновало, что этот континент к тому времени заселяли почти миллион аборигенов, предки которых переселились сюда более 20 000 лет назад.
Колониальная администрация с первых дней заняла позицию защиты и поддержки аборигенов от преследования их белыми поселенцами. Кстати, и в Америке индейцы пользовались защитой британской администрации от преследования первопоселенцев. Другое дело, что защита эта была малоэффективной и, несмотря на запреты из Лондона, колонисты продвигались на запад, захватывая земли индейцев. Неудивительно, что во время войны за независимость США большинство индейцев воевали на стороне британской армии, что вызвало к ним еще большую ненависть новых американцев. Столетиями индейцы расплачиваются за верность Британии.
Ко времени высадки Первого флота австралийские аборигены жили на уровне каменного века, не имея даже племенной структуры. Социальной единицей была семья, а земля принадлежала всем и никому. Оттого-то и не сопротивлялись они захвату своих территорий колонистами.
Если остров Манахаттен, где позднее был построен город Нью Йорк, был приобретен у индейцев за 25 долларов, то окрестности бухты Порт Филлип, будущего Мельбурна, были приобретены за 200 фунтов стерлингов. В 1835 году Джон Батман, овцевод и торговец из соседней Тасмании, подписал на эту сумму с аборигенами договор о приобретении у них 700 000 акров земли. Как и его коллеги в США, Джон расплатился с аборигенами дешевыми ожерельями из богемского стекла, увеличительными стеклами, томагавками, ножницами, ножами, одеялами и мукой. Хотя британское правительство не признало сделку законной, Джон Батман и его последователи продолжали заселять эту территорию, назвав поселение Мельбурном, в честь тогдашнего британского премьер-министра. В 1847 году поселению был присвоен статус города, а в 1851 Мельбурн был провозглашен столицей нового штата Виктория.
Бурный рост города начался вскоре после объявления его столицей и был обусловлен открытием залежей золота в окрестностях. Десятки тысяч золотоискателей из соседних штатов, Европы и Америки копали золото на шахтах Баларата и других районов штата Виктория и сдавали его посредникам в Мельбурне, так что город рос не на дрожжах, а на золоте. Городские власти могли позволить себе планировку широких бульваров, парков и улиц, вдоль которых строились великолепные здания эпохи королевы Виктории. Для англичан она является аналогом нашей Екатерины Великой. Я хожу по этим улицам и паркам, отогреваюсь после холодного Нью Йорка и размышляю, ну какого черта Петр Великий основал Петербург на гнилых болотах Чухляндии. Сделал бы столицу в благодатном Крыму, теперь бы шиш мы хохлам оттуда показывали. А еще — зачем было ему вместо нормальной двери лишь окно в Европу прорубать, ведь через него до сих пор лазать неудобно.
СНОВА ЮЖНЫЙ КРЕСТ
Всего месяц тому назад сидел я на берегу океана в городке Ки Вест, на самой южной оконечности США во Флориде, и мечтал увидеть созвездие Южного Креста. Теперь выхожу из ворот, перехожу дорогу и оказываюсь в парке, названном в честь принца Альберта. Хочется размять кости и сделать пробежку босиком — надо приучать себя к полевым условиям. Честно признаться, не люблю я себя ломать и пробежки делать, предпочитаю на лавочке посидеть и трубкой попыхать. Вообще, к здоровью своему отношусь преступно несерьезно, цитируя рекламу советского периода: «Если хочешь сил моральных и физических сберечь, пейте соков натуральных — укрепляет грудь и плеч». Пью пиво, но регулярно устраиваю себе разгрузочные голодовки.
Соседний парк этот засажен неизвестными мне деревьями и кустарниками, а в ветвях чирикают и порхают неведомые птицы. До сих пор не могу привыкнуть, что солнце здесь движется, как и у нас, с востока на запад, но по северному небосклону и в полдень стоит в северном зените. Кроны местных эвкалиптов почти не дают тени, а по их ветвям скачут не воробьи, а волнистые попугаи, какаду и зимородки, называемые здесь кукабаррами. Невидимые цикады трещат беспрестанно, создавая звуковой фон, к которому вскоре привыкаешь, не замечаешь его неизбежности и назойливости. Он становится частью австралийской жизни, так же как и назойливые мухи, которые должны быть помещены на герб Австралии наряду с кенгуру и эму.
Вечерами сажусь на лужайке в позе лотоса и обозреваю небеса, меняющие цвета с каждой секундой, словно невидимый художник рисует гигантской кистью божественную акварель. Западный горизонт меняет цвет с желтого на красноватый и алый, а лучи солнца пронизывают перистые облака, превращая небо в подобие купола готического собора. Я всегда чувствую себя ближе к Богу здесь, под открытым небом, а не в церкви. Не верю я, что всемогущий Бог только и занят нашими повседневными заботами. Я согласен с Плутархом, сказавшим, что Бог — это надежда смельчака и извинение для труса. Бог и Дьявол существуют не вне, а внутри нас.
Особенно поражает меня ночное небо с непривычными созвездиями, которые не видны в северном полушарии. Названия их тоже мне незнакомы, поскольку даны не древними греками, а французскими и английскими астрономами. Ну и уж совсем ошарашивает отсутствие на небосклоне Большой и Малой Медведиц с путеводной Полярной звездой. В путешествии по этой стране путеводным для меня будет Южный Крест, к которому стремился я всю жизнь. Пять основных звезд этого созвездия украшают правую часть флага Австралии, а в левом верхнем углу флага до сих пор остался Юнион Джек, часть флага Британии, символизирующий прошлое, да и настоящее этой страны.
Америка и Австралия обязаны Британии своим существованием, но исторические корни у них разные. Американские пилигримы высадились в 1620 году на побережье Массачузета, прибыв туда по собственной воле и желанию обрести религиозную свободу. Большинство выгруженных на побережье Австралии первопоселенцев были заключенными, рабами Системы. Американская культура была взращена на идеализме, индивидуализме и пуританской рабочей этике, в то время как австралийская культура развивалась под тщательным управлением из Лондона, который определял, сколько свободы необходимо дать потомкам заключенных. Учтя опыт самостийного освобождения американских колонистов, Британия в 1901 м году добровольно согласилась предоставить Австралии независимость. Федеральное правительство страны взяло за образец американскую двухпалатную законодательную структуру, с Палатой представителей и Сенатом, но правительства штатов сохранили британскую систему правления.
Формально, британская королева Елизавета II является главой страны и назначает генерал-губернатора, не обладающего властью, но символизирующего связь Австралии с метрополией. в стране ведутся жаркие дебаты о будущем устройстве страны, сохранять ли ей существующую систему правления или перейти к республиканскому правлению, при котором роль королевы будет выполнять выбранный народом президент страны. Для такого изменения конституции необходимо, чтобы две трети населения страны высказались на референдуме за отмену монархического правления, что маловероятно даже притом, что каждый четвертый житель Австралии — иммигрант. Когда я ездил вокруг центра Мельбурна на трамвае, то поражался, что все водители были явно не европейского происхождения — китайцы, индусы, сикхи или вьетнамцы. Позднее мне объяснили, что в штате Виктория иммигрантам дают преимущество при устройстве на муниципальные должности.
ВЕРБЛЮДЫ
Всего в километре от ночлежки располагался в старинных павильонах рынок имени королевы Виктории. Туда я и направился, чтобы купить малосольных огурцов. В нашей ночлежечной столовой кормили три раза в день, а в девять часов вечера предлагали к чаю пирожные или фрукты, а вот малосольных огурцов меню не предусматривало. Поразительное дело, но австралийцы практически не знают о существовании горчицы и хрена. Правда, они создали специю вегемайт (vegemite), о которой не знают ни американцы, ни европейцы; она приготавливается из экстракта дрожжей на мясном бульоне. Наверное, это главное изобретение жителей этой страны после бумеранга. Я немножко позанимался историей этого оружия и нашел, что подобные бумеранги существовали в древнем Египте и даже у варварских племен Европы, но не получили распространения из-за непредсказуемости своей траектории. Вероятно, и аборигены использовали бумеранг не для поражения цели, а для вспугивания птиц, которых они потом пытались убить копьями. Лук со стрелами тоже изобрели не они, не говоря уж о колесе, бумаге и порохе.
Рынок имени королевы Виктории знаменит обилием и дешевизной продуктов, которыми в основном торгуют греки, вьетнамцы, китайцы и сербы. Наши русские иммигранты специализируются на продаже обуви, одежды и электроники. Познакомился я с семью мужиками и барышней — все они эмигрировали сюда из местечек Украины и Белоруссии. Торговля всегда была основным занятием евреев, и здесь они также преуспевали в продаже джинсов и кожаных изделий из Турции. Во мне генетически заложена ненависть к торговле собой или вещами, поэтому общение оказалось коротким, а малосольные огурцы я нашел в другом павильоне.
Выйдя на залитую горячим январским солнцем площадь, я ошалел, увидев там сидящих на коленях верблюдов. Рядом с ними, притулившись к фонарному столбу, стоял мужчина лет пятидесяти, в шляпе и ковбойских сапогах — свой человек. Я с благоговением приблизился к нему и представился. Кевин Хэндли оказался не хухры мухры, а президентом Австралийского общества любителей гонок на верблюдах, устраиваемых ежегодно в штате Виктория. Это общество было под патронажем его величества Саида, шейха Арабских Эмиратов. В городке Пиктон, южнее Сиднея, обществу принадлежала ферма с 18 верблюдами, которые использовались для гонок. Оказывается, шейхи покупают австралийских верблюдов, которые здоровее и резвее арабских.
По воскресеньям и средам Кэвин привозил на рынок двух верблюдов, чтобы катать на них детей и взрослых. С персоны брал он три доллара, а на верблюжье седло помещалось два человека, так что за пять минут катания Кевин зарабатывал 12 австралийских долларов, которые в полтора раза дешевле американских.
Верблюды сидели на коленях и с презрением обозревали толпу и меня в том числе. Загрузив очередную партию наездников, Кевин повел корабл пустыни вокруг базарной площади, а я шел рядом и выслушивал его инструкции по ухаживанию за дромадерами. Этих одногорбых верблюдов завезли сюда в 1860 х годах из Индии для работ по прокладке телеграфной и железнодорожной линий, а также для перевозки овечьей шерсти с ферм на портовые склады. Автомобильный транспорт заместил этих одногорбых трудяг и сделал их никому не нужными, и сейчас по пустыням Австралии бродят около тридцати тысяч диких, неприкаянных верблюдов. Кевин был готов продать мне двух верблюдов по 1000 долларов за каждого, причем сказал, что надо покупать не менее двух, так как в одиночестве они жить не могут, да еще нужны мне будут седла по 800 долларов каждое.
В течение двух часов я учился у Кевина верблюжьим командам, а по закрытии рынка мы загрузили дромадеров на автомобильный прицеп, и Кевин довез меня до ночлежки. Я проверил почту и еще раз убедился, что ни одна из компаний, которые я просил о спонсорстве экспедиции, не удосужилась даже ответить мне письмом. Мельбурнский этап пребывания в Австралии нужно было завершать.
СИДНЕЙ
Сидение мое в Мельбурне тянулось до тех пор, пока не понял, что никто из любителей экзотики не заинтересуется финансированием экспедиции. Тем не менее, я решил не сдаваться, лететь в Сидней и попробовать заинтересовать моими планами тамошние фирмы и организации. Добираться до Сиднея нужно было в любом случае, так как в его пригороде была ферма, где я должен был купить верблюдов и начать свое путешествие.
У меня еще не истек срок обратного билета для возвращения в Нью Йорк, а лететь я мог туда с остановкой в Сиднее. Прощание с бездомными сотоварищами было кратким, да и не завел я здесь товарищей. Жили здесь несчастные люди, но большинство их несчастными себя не чувствовали, ведь человек ко всему привыкает. Да я и сам начал привыкать жить на всем готовом и не заботиться о хлебе насущном. Паразитизм заразителен и смертелен своей комфортностью.
Автобус доставил меня в аэропорт, где когда то я был оштрафован на 110 долларов за нелегальный провоз колбасы. Ко входу в зал для посадки подруливали такси и частные машины, из них выходили люди, с кем то прощались, кого то приветствовали. А до меня никому не было дела, никто меня не встречал и не провожал, и это тоже была плата за свободу. Полет от Мельбурна до Сиднея длился не дольше, чем от Питера до Москвы, вскоре оказался я в Сиднее, столице штата Новый Южный Уэлс.
Я еще в Мельбурне покопался в телефонном справочнике и нашел адрес ночлежки в центральной части города, называемой Вуулуумуулуу (Wooloomooloo) и переводимой с аборигенного языка как «Много много воды».
Естественно, я ошалел от восхищения этим экзотическим названием. Марк Твен посетил эти края в 1895 году и также посчитал, что Вуулуумуулуу наиболее интересное название из всех, которые ему встретились в этой стране. Он даже написал поэму абсурда «Знойный день в Австралии», воспользовавшись названиями городов, звучавшими необычно для его англоязычного уха. Для моего российского слуха они были не менее экзотичны. Я переведу лишь один куплет поэмы Марка Твена:
И Муривилумба с завистью пела
О красоте гирляндной Вуулуумуулуу
А мухи Баларата с несчастным Вулонгонгом
Стремились в сад попасть Ямбуруу
Другие австралийские названия не менее экзотичны: Муррунди, Вага Вага, Куумеруу, Янкалилла, Якаамурунди, Уухипара, Капунда, Конгоронг, Миллувурти, Бунум, Мундура, Тивамути, Тоовуумба, Бомбола, Бендиго, Кутамундра, Кондопаринга, Паравирра, Муурууруу, Буулируу, Кавакава и так далее.
Водитель автобуса высадил меня на углу улицы, примитивно названной в честь губернатора Берка, и забросив рюкзак за спину, я отправился в тупик Тальбота. В конце его пристроилось трехэтажное, грязно-серое бетонное строение ночлежки, которая, как и в Мельбурне, была под патронажем общества имени Святого Винсента. Найти ее было несложно, поскольку было время обеда, и по направлению к ней тянулись согбенные фигуры постояльцев. Ближе к входу они сидели на тротуарах, опираясь спиной о стены и посасывая дешевое винцо или пиво. В вестибюле за конторкой сидели надсмотрщики, перед которыми на телевизионных экранах была видна территория ночлежки внутри и снаружи здания. Меня встретили они гостеприимно и согласились предоставить стол и кров бесплатно и по крайней мере на неделю. Условия проживания были аналогичными ночлежке в Мельбурне.
Пьяные постояльцы должны регистрироваться в специально отведенных местах.
Завтрак в 7.15, обед в 12.30, ужин в 5.00.
Постояльцы обязаны приходить в ночлежку ежедневно.
Постояльцы должны быть прилично одеты.
Курить в помещении запрещено.
Неприличное поведение строго запрещено.
Запрещено распитие алкогольных напитков.
Администрация не несет ответственности за украденные или поврежденные вещи.
Оставленный без присмотра багаж выбрасывается через месяц хранения.
Конечно же, гостиница эта не была «Вальдорф Асторией», но и цены были соответствующие — день проживания, как и в Мельбурне, стоил всего 10 долларов, а поскольку у меня не было никакого дохода, то денег с меня не брали. Постояльцы размещались на ночь в четырех залах на 50 спальных мест каждый, а в дневное время должны были болтаться на улице, приходя только на раздачу пищи и ночевку. Личные вещи можно было отдавать на хранение, что я и сделал перед тем, как отправиться на прогулку по Сиднею.
Первый губернатор Австралии капитан Артур Филлип назвал это поселение в честь министра колоний Великобритании лорда Сиднея. Я порылся в словарях, чтобы найти происхождение имени Сидней. Оказалось, что оно имеет свое начало от Святого Дионисия (Saint Denis), а Дионисий, или Дионис, был древнегреческим богом вина и веселья. Так что Сидней — город веселья. Я вышел на улицу, где мои коллеги по ночлежке тихо развлекались, кучками распивая вино или портвейн, предложили и мне, да мне не до того было. Известно, что главной достопримечательностью Сиднея считается здание оперы, куда я и направился через Гайд парк. Будучи в Лондоне, я неоднократно посещал тамошний Гайд парк, от которого и пошло название местного парка. Тот парк знаменит своей площадкой для ораторов, где те могут высказать все, что думают о правительствах и Вселенной, но чаще всего он пустынен и погружен во всегдашний лондонский смог и промозглость.
А нынешний парк представлял собой аллею из высоченных эвкалиптовых деревьев, в ветвях которых буйствовали красками попугаи и всякие прочие какаду. Каждое дерево было обернуто электрическими гирляндами, загоравшимися в сумерках разноцветными огнями, а смыкавшиеся вверху кроны деревьев создавали впечатление арки готического собора.
Ботанический сад обрамляет бухту, в которой в 1788 году высадился десант Первого флота во главе с капитаном Артуром Филлипом. У него на руках была инструкция Адмиралтейства, согласно которой он должен был относиться к аборигенам как к благородным дикарям и свободным гражданам Британии. Пересланные из Лондона белые заключенные были этих прав лишены, и статус их был ниже, чем у черных дикарей. Находясь на дне социальной лестницы, зэки считали, что, по крайней мере, аборигены были ниже их по развитию и статусу. Когда вскоре после основания колонии произошла первая стычка зэков с аборигенами племени яруба, губернатор посчитал виновными заключенных и приговорил каждого к 150 плетям.
Артур Филлип подружился с аборигеном по имени Бенелонг и построил для него дом на мысу, где сейчас находится оперный театр. По истечении губернаторского срока Филлип прихватил с собой Бенелонга и привез его в Лондон к королевскому двору, где тот был принят как почетный гость. Однако аборигены, как наши якуты или чукчи, легко становятся алкоголиками, и Бенелонг не был исключением. Вернулся он в Австралию спившимся бомжем, потерявшим связь с соплеменниками и не принявшим культуры белокожих колонизаторов.
Я шел по улице Маклайна, названной в честь губернатора, который оставил о себе память многочисленными зданиями, построенными в 1810 — 1821 г. в стиле короля Джорджа. Его жена Елизавета привезла с собой из Англии архитектурный альбом с иллюстрациями наиболее знаменитых зданий Европы. Губернатор нашел среди заключенных архитектора, который и построил большинство зданий Сиднея той поры. Я прошел по дорожке ботанического сада к мысу, названному в честь жены губернатора, которая любила сидеть здесь в кресле и любоваться на океан. У бедняжки Елизаветы была какая то серьезная женская болезнь типа воспаления придатков, и мучалась она от нее здесь немилосердно.
Вдоль полукруглого побережья залива Фарм Ков я приблизился к мысу, за которым открылся вид на здание оперы. Это знаменитое белое здание в форме ракушки или парусника было построено по проекту датского архитектора Йорна Атсона. Его футуристический дизайн как бы олицетворяет молодую страну Австралию, плывущую в блестящее будущее, однако столь необычный архитектурный стиль вызвал массу критики и зависти коллег. Атсона обвинили в растрате средств на постройку, бюджет был превышен во много раз, и, в конце концов, архитектор вынужден был отказаться от завершения постройки и даже не явился на открытие оперы в 1972 году. Тем не менее здание оперы сделалось украшением и символом не только Сиднея, но и всей Австралии.
Расфранченная публика съезжалась к началу спектакля, хотелось бы и мне побывать внутри здания, но без билетов туда не пускали. Пришлось вместо спектакля удовлетвориться кружкой пива при баре оперы, а потом выйти на балюстраду, чтобы полюбоваться катерами и парусниками, бороздившими голубые воды лагуны. Этот город напомнил мне Венецию, но в гигантском масштабе и расположенную на обратной стороне полушария.
Я влюбился в Сидней сразу же и навеки.
ПРАЗДНИК
Оставив вещи в камере хранения, отправился на поиски более подходящего пристанища. Улица Берка привела меня на площадь Тэйлора, рядом с которой был приют для бездомных имени Эдварда Игера. Устроен он был в помещении англиканской церкви, которая давно была закрыта из за отсутствия прихожан. Окрестности церкви уже давно облюбовали гомосексуалисты и лесбиянки, которые не очень часто навещали религиозные храмы, предпочитая им храмы любви и разврата. Договариваясь о постое, узнал я о предстоящем на следующий день празднике Марди Гра, Толстом Вторнике, что то типа нашей масленицы. Его праздновали с давних времен во Франции, а потом эта традиция перекочевала с эмигрантами в Канаду и США. Особенно славится этим праздником Новый Орлеан, который с давних пор заселили потомки французов, изгнанных англичанами из Канады. Но если там это всегородской карнавал, празднуемый людьми без различия сексуальной ориентации, то в Сиднее сделали его праздником гомосексуалистов и лесбиянок, как в Нью Йорке с давних пор они празднуют 31 октября Хэллоуин (Halloween Day).
За много часов до начала праздничного шествия окрестности Гайд парка были заставлены открытыми платформами и прицепами, декорированными цветами, воздушными шарами, флагами и транспарантами разнообразных гомосексуальных групп и организаций. На парад приехали гомосексуалисты Мельбурна, Брисбена, Аделаиды, а также с острова Тасмания. На отдельных платформах или рядом с ними кучковались трансвеститы обоего пола и разнообразного возраста, а вдоль тротуаров улиц, на которых должен был проходить парад, выстроились сотни тысяч зевак, балконы домов также чернели от любопытных. Уж на что я не люблю быть в толпе, но тоже соблазнился бесплатным и экзотическим зрелищем, устроившись для лучшего обзора на мусорном контейнере, в то время как дети гирляндами обвешали ветки деревьев.
Парад открывала рокочущая мотоциклами колонна педерастов в черных кожаных одеждах и таких же ковбойских сапогах, демонстрируя сверхмужественность и силу гомосексуального движения. Глядя на них, я наконец то понял, почему я никогда не любил смотреть фильмы о Супермене — он выглядел как супергей, и вероятно, его образ был придуман подобными гомосексуалистами. За колонной мотоциклистов маршировали лесбиянки, отдельно шли родители, гордые тем, что их чада сделались гомиками. Демонстранты несли плакаты типа: «Мы горды быть гомосексуалистами», «Да здравствует свободная любовь». «Изберем геев в парламент». «Гомосексуалисты всех стран — объединяйтесь».
Поразительно, что большинство зевак не возмущалось этой демонстрацией воинствующих извращенцев. Правда, на противоположной стороне улицы я узрел группку пожилых людей с плакатом: «Боже, прости Сиднею за все сейчас происходящее». Я то сам не великий моралист и признаю за каждым право быть тем, кем ему быть хочется. В каждом из нас присутствует мужское и женское начало, а дисбаланс гормонов может превратить мужчину в женщину и наоборот. Окружающая среда также играет роль, поэтому неудивительно, что в тюрьмах и лагерях процветает гомосексуализм — при отсутствии женщин мужики трахают друг друга. Британские зэки, приплывшие сюда на перегруженных судах, тоже были человеки и удовлетворяли похоть, кто как мог. Традиции гомосексуализма сохранялись и на золотых приисках не только Австралии, но и далекой Калифорнии. Не удивительно, что самая мощная община геев США обосновалась в Сан Франциско, который наряду с Сакраменто был когда-то центром сбора золотоискателей. Знаменитый гомосексуалист и писатель прошлого века, Оскар Уайльд, когда путешествовал с лекциями по США, нашел там теплый прием.
После обозрения демонстрации отправился я в новое пристанище, где мне предоставили отдельную комнату и четырехразовое питание. Постояльцев было человек тридцать, в большинстве пьяненькие мужчины лет под тридцать, и несколько молодых лесбиянок дебильной внешности, хронически спавших под влиянием наркотиков. Администрация ночлежки решила также отметить этот праздник и устроить бесплатную раздачу жареных сосисок и гамбургеров фланирующим мимо церкви гомосексуалистам. Руководство заготовило ворох гвоздик, декорированных наклейками со словами: «Иисус все равно любит вас», которые постояльцы раздавали погрязшим в грехах прохожим. С моей точки зрения, лозунг был слишком общим и даже несколько бессмысленным, а проходившие мимо геи и лесбиянки видимо жалели бездомных так же, как те жалели за содомский грех.
Я решил прогуляться по улице Бурке и зайти в бар, где кучковались геи с лесбиянками. Гудеж был там изрядный, и приходилось протискиваться между сексуально озабоченных и онанировавших друг на друга тел. запах пота смешивался с дымом марихуаны и камфорным запахом кокаина. Они и на меня обратили внимание и принялись похлопывать по плечу и поглаживать причинные места, так что пришлось ретироваться и продолжать пить пиво наедине, в комфорте номера ночлежки, но под децибелы музыки, до утра сотрясавшие стекла моего уютного гнездышка.
Я пришел к завтраку невыспавшимся и смурным, единственным утешением была возможность накладывать на тарелку сколько угодно жареного бекона с яичницей и пить неограниченное количество бурдового кофе. Устроившись на лавочке перед ночлежкой, я раскочегарил трубку и продолжал разглядывать фланировавших по тротуару геев. Эксгибиционизм был основной их чертой, и кожаные брюки плотно обтягивали ляжки и выпуклости половых органов. Это желание выставить свое тело напоказ претило каким то моим моральным устоям, возможно, я стеснялся собственного тела и страдал комплексом неполноценности.
Чтобы очиститься от содомского греха, решил я пойти на утреннюю молитву в соседнюю пресвитерианскую церковь. Служба уже началась, когда я прокрался на цыпочках и присел на кресло последнего ряда. На пюпитре передо мной лежали библия и сборник религиозных гимнов, причем тексты были напечатаны латинскими буквами, а также иероглифами. Осмотревшись вокруг, я с удивлением обнаружил, что в этой китайской аудитории я единственный белый. Читавший проповедь на английском языке священник тоже был китайцем. Устав от нравоучений, звучавших с амвона, я принялся читать висевшие на стенах таблички с перечислением имен людей, которые основали и строили эту церковь 80 лет назад. Естественно, там были только англосаксонские фамилии и ни одного китайца. Вероятно, потомки этих людей давно покинули этот район города, и теперь он наполнялся новыми иммигрантами из Вьетнама и Китая. У них не было ничего общего с историей этой страны, однако христианская религия позволяла им продолжить традицию моления в этом храме. У меня голова закручинилась от будущей перспективы, когда все храмы Австралии будут заполнены подобным приходом.
ПАРЛАМЕНТ
Остаток дня решил я посвятить официальным визитам в мэрию и парламент штата Новый Южный Уэллс, столицей которого и является Сидней. Проходя аллеями парка, я обратил внимание на две странные фигуры, сидевшие тесно рядышком на скамейке. Средневозрастные мужички одеты были в белые холщовые рубашки и такие же портки, а еще у них были одинаковые, свисающие с губ усы, как на портрете великого хохлацкого кобзаря Тараса Григорьевича Шевченко. Эти близнецы обсуждали что то животрепещущее и так оживленно жестикулировали, что я решил к ним присоединиться и потрепаться. Живет и Слободан оказались сербами и обсуждали они не более не менее, как будущее цивилизации. Узнав о моем русском происхождении, они решили поделиться со мной планами о создании Великой Сербии.
По их теории, славянская цивилизация древнее китайской и египетской, а ее правопреемниками являются сербы. Их страна призвана историей объединить всех славян в великое государство, которое должно занимать территорию современных европейских государств. Они уверяли меня, что даже великий Нострадамус предсказал миру такое будущее, ну а по поводу настоящего они сообщили, что госсекретарь США переспала с президентом России и заключила с ним сговор против Сербии. Вот уж этому то я не мог поверить — неужто эта прелестница не могла найти себе сексуа
На прощание я попросил пророков сделать запись в моем дневнике. Смешивая английский язык с сербским, Слободан нацарапал: «Цепи света обернутся вокруг земли и охватят ее в свои объятия». Будучи юным, я писал подобные высокопарные и бессмысленные фразы и стихи, но с тех пор этим не занимаюсь, а Слободан, вероятно, останется всегда юношей. В советские времена была песня с подходящей к этому строкой: «Не расстанусь с комсомолом — буду вечно молодым».
Не прошел я и двухсот метров, как на углу улицы Елизаветы встретил еще одного безумца тоже с усами и бородой, а сзади болталась коса, как у Чингиз хана с китайской иллюстрации. Бомж окружил себя мешками с пустыми бутылками и банками, растрепанными книжками и газетами, а также кусками пиццы и пирожками с мясом. В правой руке у него была литровая бутылка с денатуратом, а в левой — банка с кока колой, в которойразводил спирт. Он сообщил, что был когда то генералом австралийской армии, а будучи теперь на пенсии, задался целью уничтожить в этой стране всех русских. Глядя на меня подозрительно, генерал сообщил, что раньше служил в армии ГДР и сбежал оттуда в Западную Германию.
С тех пор российское и немецкое КГБ охотятся за ним по всему миру и пока не знают, что живет он в Австралии — самой лучшей в мире стране. Я согласился с ним, что Австралия действительно великолепна, но решил не открывать Чингиз хану собственного происхождения и подумал, что денатурат его доконает раньше любого КГБ.
Через дорогу от этого бомжа громоздилось светло красное здание городской мэрии, построенное в викторианском стиле прошлого века, с башенкой и курантами. Я заранее передал в секретариат мэра информацию о моей экспедиции, а теперь меня вызвали сюда, чтобы вручить следующее послание:
ПОСЛАНИЕ ЛОРД МЭРА СИДНЕЯ АНАТОЛИЮ ШИМАНСКОМУ
Как Лорд мэр Сиднея, я приветствую Вас в нашем Городе Олимпийских игр во время вашего тура по Австралии с экспедицией «Из России с Любовью и Миром».
Много людей приезжают в Австралию, чтобы реализовать свою мечту. Это может быть мечта о свободе, взаимотерпимости и равенстве. Либо мечта о больших возможностях, чистом воздухе, обилии солнца и приключениях.
Мне чрезвычайно приятно, что Вы выбрали Австралию как часть Вашей мечты. Хотя между Австралией и Россией много очевидных различий, есть и много общего. Наша относительно большая географическая изоляция и экстремальные климатические условия развили у наших народов способность к выживанию и желание к познанию нового, которых не встретишь у большинства других народов. Этот дух приключений привел Вас из Санкт Петербурга в Северную Америку и теперь в Сидней.
Сидней один из наиболее гостеприимных городов мира, и я надеюсь, что здесь Вы найдете гостеприимство и сердечность, характерные для сиднейцев. Уверен, что здесь Вы найдете много новых друзей и обогатите Ваш жизненный опыт.
От имени жителей города желаю Вам наилучшего в экспедиции и надеюсь видеть Вас здесь после возвращения.
После мэрии я отправился в парламент, который был от нее на расстоянии выстрела, если стрелять из пушки времен основания этого города. Правда, местные пушки никогда в неприятеля не стреляли, и только раз во время Второй мировой войны японцы обстреляли побережье Австралии с палубы подводной лодки. На подходе к решетке шедшей вдоль фасада парламента я увидел установленные на тротуаре туристские палатки, а к решетке прикреплен был плакат с лозунгом: «Мы голодаем для того, чтобы добиться справедливости, сегодня 13 й день голодовки». Поскольку я сам 25 лет практикуюсь в голодовках, то посчитал интересным общение с этими голодальщиками. Сидели они перед палатками на складных стульях, выглядели изможденными и раздавали прохожим листовки Ассоциации австралийских докторов, получивших образование за морем (ААДПОЗ) со следующим содержанием: «Публичная апелляция к нашим парламентариям, церковным и гражданским лидерам, заинтересованным гражданам за помощью в прекращении дискриминации по отношению к членам ААДПОЗ, которые хотят работать в стране, выбранной ими новой родиной, их любимой, многокультурной Австралии.
Дайте членам ААДПОЗ справедливое начало для их профессиональной деятельности в этой стране справедливости. Позвольте им работать на периферии, где люди ждут появления доктора по 15 лет из за «нехватки в стране докторов». Позвольте им работать на благо здоровья аборигенов, иммигрантов или молодежи. Дайте им работать!
Сиднейская Семерка: доктор Асад Разахи, доктор Януш Милчинский, доктор Хосеин Арьян, доктор Роберт Манга, доктор Х. Мостагами, доктор Эрик Бокильон и доктор Ириги Ягутифам не будут есть до тех пор, пока не восторжествует справедливость».
Семь мучеников за справедливость были не в самой лучшей форме, и я решил их поддержать, рассказав о своих регулярных голодовках по 40 дней. При жизненном кредо: «Курить не брошу, но пить я буду», загнулся бы я давно, если бы не эти очистительные голодовки. Выслушали меня доктора с профессиональным интересом, но сказали, что в их случае голодовка — это страдание, а не очистительное лечение, с чем я не мог не согласиться. Что же касается причины их голодовки, то аналогичные препоны для докторов иммигрантов существуют и в США, где Американская медицинская ассоциация придумала для них чрезвычайно трудный тест на профессиональную пригодность. Я знаю много докторов из России, которые после нескольких безуспешных попыток его пройти утешились работой на такси или переучились на программистов.
Из нашего разговора выяснилось, что пять лет назад члены ААДПОЗ предприняли аналогичную голодовку, но она не изменила позиции Австралийской медицинской ассоциации, да и эта вряд ли что изменит сейчас. Тем не менее, я восхитился мужеством этой Семерки и подписался под петицией в их поддержку.
Пройдя внутрь парламента, я попросил в секретариате подписать мой экспедиционный журнал. Там, естественно, знали о голодальщиках, но сказали, что время для протеста те выбрали неудачное, поскольку спикер парламента был где то в Европе, а его президент, госпожа Виржиния Чэдвик, была занята подготовкой к сессии. Ошибкой докторов было также то, что они не смогли привлечь к себе внимание прессы и телевидения. У меня была аналогичная ситуация, и все попытки получить поддержку экспедиции от спонсоров заканчивались впустую.Но голодать в знак протеста я не собирался, а даже наоборот, хорошо подкрепился и двинулся дальше, руководствуясь авось, небось, да как-нибудь.
БАРАКИ
Страсть к собирательству значков и нашивок заставила меня переться под полуденным солнцем в район Сиднея, называемый Пэдингтон, где находились бараки австралийской армии. Посаженные вдоль тротуара деревья тени не давали, но мне было полезно потренироваться в выживаемости под этим антиподным светилом. На проходной меня встретили два парня, которые служили в подразделении типа нашей вневедомственной охраны. Платили им значительно меньше, чем солдатам, и таким образом армия экономила на собственной охране. После их звонка, ко мне из штабного барака вышел сержант Леонард и представился ответственным за связи с общественностью. Он не удивился моей просьбе и подарил армейскую кокарду, сняв ее с собственной шляпы. На ней изображено восходящее солнце, а в центре была королевская корона, эта символика означала, что австралийская армия всегда готова защищать британскую корону.
На плацу раздались звуки военного оркестра, готовившегося к очередному параду в честь дня основания австралийской армии. Сержант рассказал, что этим днем считается 25 апреля 1915 года, когда из Австралии и Новой Зеландии на фронт прибыл армейский корпус, названный по аббревиатуре АНЗАК. Под руководством британских офицеров он высадился на турецком побережье в районе Галиполи. Десант был произведен в плохое время и в плохом месте, поскольку на побережье ждала его хорошо вооруженная и тренированная немецкими офицерами турецкая армия. Под шквальным огнем артиллерии австралийские и новозеландские солдаты закапывались в траншеи, пытаясь отстреливаться. К январю 1916 года корпус потерял 8000 человек из-за ран, болезней и переохлаждения, но, прежде всего, из за некомпетентности британского командования. Единственно успешной была эвакуация корпуса в Европу, где еще три года он сражался, потеряв в процентном отношении солдат больше, чем армии других стран. Австралийские солдаты проявили героизм и бесстрашие во всех удачных и неудачных битвах, но считают самый неудачный день 25 апреля днем основания своей армии.
Со времен Первой мировой войны австралийцы отказались от руководства своей армией британскими генералами и создали собственный офицерский корпус. По мере развала Британской Империи возрастала роль США в защите Австралии от врагов, и прежде всего от Японии. Во время Второй мировой войны на австралийских базах проходили тренировку около миллиона американских солдат, а их командующий, генерал Макартур, руководил военными операциями из своего штаба в Брисбене. Роль Британии в защите Австралии свелась к нулю после того, как вместе с Новой Зеландией она присоединилась к США во вновь сформированных военных пактах СЕАТО и АНЗЮС.
Сержант Леонард сообщил, что в армии сейчас служит порядка 30 000 солдат. По поводу столь малочисленной армии даже есть шутка, что Тасмания может легко оккупировать Австралию. Зачем ей это делать? Потому что там живут тасманьяки.
Получив от сержанта еще и нашивки, я решил в тот же день навестить конную полицию штата в районе Редферн. Там меня ждал страдавший от ожирения сержант Берт Томлин, пожаловавшийся на то, что разнесло его так после того, как полтора года назад он бросил курить. Мне это известно, ведь я и сам, как Марк Твен, пытался бросить курить неоднократно, пока не уразумел, что для меня это вредно. Я придумал теорию, что если бы бросил курить, то от стрессов заболел бы раком матки либо другого важного органа моего обезникотиненного тела.
Конная полиция содержала здесь 30 лошадей, на которых патрулировала улицы Сиднея. Следуя при приеме на работу политике равных возможностей полов, полиция принимает теперь на службу равное количество мужчин и женщин. И в конной полиции также служило патрульными 15 женщин. Мне пришлось их наблюдать при недавней демонстрации гомосексуалистов и убедиться в глупости набора женщин на такую опасную и тяжелую работу управления и контроля толпы. Один из мальчишек хулиганов огрел лошадь пивной бутылкой, и та понеслась через кустарник, а всадница едва удержалась в седле. В США пропоненты тотальной эмансипации требуют, чтобы больше женщин брали на службу пилотами сверхзвуковых истребителей. Возможно, эти нежные существа выдержат сверхнагрузки пилотирования таких самолетов, но я не уверен, что после этого они смогут рожать нормальных детей, если вообще смогут рожать.
Мой хозяин, сержант Томлин, продемонстрировал круг для упражнений лошадей, что то типа карусели, куда загонялось десять лошадей, и она крутилась, заставляя из вначале идти пешком. Скорость постепенно увеличивалась, и они бежали рысцой или галопировали. Такого сооружения я не видывал даже на модерных конюшнях американской полиции. Я рассказал ему о чрезвычайно прохладной встрече с конными полицейскими Мельбурна. Сержант посмеялся, вспомнив шутку, что жителей штата Виктория здесь называют недоразвитыми мексиканцами, поскольку этот штат находится южнее штата Новый Южный Уэллс, как Мексика располагается южнее Соединенных Штатов.
Томлин не только подарил мне шеврон своего полицейского управления, но и сделал ксерокопии страниц моей книги об Америке, которую я надеялся издать в Австралии. Просил заходить еще и встретиться с остальными полицейскими, которые в день моего посещения отсутствовали, будучи на параде в каком то городишке, отмечавшем столетие своего основания. Я обещал еще раз зайти к ним, но так и не сподобился, з
ИММИГРАНТЫ
В первый же день прилета в Сидней я нашел в справочнике телефоны русских организаций и обзвонил их в надежде найти где либо пристанище. Никто меня пристроить не мог или не хотел, и только Люба Примет, журналистка местной русскоязычной газеты «Горизонт», согласилась приютить. После устройства в ночлежке необходимость в пристанище отпала, но я все таки решил навестить Любу. Жила она в Кабрамате, пригороде Сиднея, называемом еще Маленьким Сайгоном из за обилия там вьетнамских иммигрантов.
Пригородная электричка с двухэтажными салонами, как у лондонских автобусов, и мягкими креслами удивила меня комфортабельностью и обилием свободных мест в вагонах. Наверное, давки и очереди — это наше, русское изобретение, на которое надо бы взять патент, либо импотент. Нам помучиться все хочется, пострадать за милую душу, помазохинить. Здесь даже выгнанные коммунистами из родной страны вьетнамцы не ходят толпами, как они привыкли в родной стране. Правда, я не могу отличить вьетнамцев от китайцев, таиландцев или камбоджийцев, а их здесь тоже навалом. Они, как правило, общаются только между собой, а культура и религия их мне совершенно непонятны. Не думаю, что привезли они с собой массу культуры, которая обогатит Австралию, но кухня у них определенно другая, чем у белых австралийцев.
Электричка шла до Кабраматы более часа из за того, что пришлось объезжать ремонтируемый участок дороги, но зато мне удалось увидеть футуристический комплекс олимпийской деревни. Он до сиз пор привлекает толпы туристов, которые вряд ли попадут на олимпийские игры, да и я на них не попаду, и не только потому, что денег нет, а не люблю я наблюдать чужие игры. Игры должны быть моими.
Люба арендовала дом у старушки польки дешево, поскольку район Кабраматы считался непрестижным, поэтому и цены были соответствующие, всего 300 долларов в месяц. Дому было лет 45, примерно столько же было Любе, и прошедшие годы поизносили их. Люба всю свою жизнь была офицерской женой, помоталась по гарнизонам России и ближнего зарубежья предостаточно. Будучи коммунисткой и патриоткой, она регулярно тискала статьи в армейскую газету, а когда СССР ввел «ограниченный контингент войск» в Афганистан, написала письмо в военкомат с просьбой послать ее туда санитаркой или журналисткой. Мужу полковнику это стоило несколько бутылок водки и банок частика в томате, чтобы распить с военкомом и отозвать заявление жены.
А потом пришла пора войны в Чечне, куда послали батальон ее мужа, и сгинул он там, без вести пропал. Воинское начальство отказалось заплатить денежную компенсацию за убитого, не говоря уж о пенсии вдове и детям. Ей ничего не оставалось делать, как открыть в родном городе Красноярске собственное туристическое агентство, которое процветало до краха финансовой системы России. Люба сказала, что в Австралию она приехала, чтобы найти и наказать должников, но я предположил, что Люба сама бежала сюда от кредиторов, прихватив с собой внука. Да это для меня было несущественно, поскольку хозяйкой была она гостеприимной, и к вину подала жареных куропаток, которых я пробовал первый раз в жизни, да еще на противоположной стороне земного шара.
После ужина мы вышли на веранду допить винцо и полюбоваться на незнакомые созвездия. Люба поделилась со мной надеждой остаться с внуком в этой стране, а позже пригласить из Сибири дочь. Здесь личная жизнь у нее складывается плохо, русские мужики плохо устроены, австралийцы же деньги жалеют, и приходится работать на кондитерской фабрике, чтобы оплачивать дом и учебу внука в частной школе. Андрей уже говорит по русски с акцентом, по маме не тоскует и в Сибири жить не хочет, поскольку родина его и ныне, и присно, и во веки веков — Австралия.
Утро оказалось для нас разоренным, когда обнаружилось, что кто то разорил птичник и утащил трех курочек с петушком. Следы кровавых перышек привели меня к подвалу дома и исчезли перед лазом в него. Люба в слезах бегала по двору и кричала, что проклятые, узкоглазые вьетнамцы сперли ее любимых курочек. Мое же подозрение было на лису либо опоссума, которых великое множество в этих краях. Вспомнилось, что когда я жил в Лондоне, в саду моих хозяев красная лиса устроила свою нору, где выращивала лисят. Может, местная лиса также утащила Любиных курочек на потребу своего потомства.
Я с удовольствием подрядился покосить травяные заросли на заднем дворе, которые не брала ни одна газонокосилка. В сарае я нашел старинную косу, чему подивился изрядно, поскольку австралийцы давно уже отказались от употребления этого инструмента. Бруском я направлял лезвие косы, и звук этот напомнил мне детство, когда заготавливал сено нашей корове. Раззуделось плечо, размахнулась рука, и я прошел первый прогон, укладывая травяной валок. Мышцы с радостью вспомнили, как это делать, и разогрелись в привычной работе. Ну какая нелегкая занесла меня на этот континент, ведь мог остаться в деревне и всю жизнь косить в удовольствие! Да, неисповедимы пути Господни.
Я вернулся в Сидней, так как возможное счастье семейной жизни с Любой не могло компенсировать моего желания отправиться в путешествие по континенту. На выходные решил я посетить заседание русского клуба в приморском районе Сиднея под названием Бонди. Придя на набережную, я обнаружил знакомые до зубной боли «Макдональдсы», «Кентукки Фрайед ґикены», «Пицца ’аты» и прочие фаст фуды. Пища и язык сделались столь интернациональными, что стыдно переводить всю эту белиберду на наш российский язык.
Я радостно прыгнул в соленые воды Тихого океана и поднырнул под накатившую волну. Шли эти волны с далекого востока, от тех берегов океана, где я когда то купался. Катили они от берегов любимой Америки, где оставил любимую лошадь Ванечку. А вокруг шныряли и шастали кровожадные акулы, страстно желавшие откусить нежные органы моего тела.
И вспомнился мне фильм «Челюсти» с кровавой пеной океана, и рванулся я к берегу саженками, суча ручонками и ножонками. А по пляжу дефилировали японцы и японки, таиландцы и таиландки, также непальцы с непалками, бросали их они. С каждым годом Австралия становится все более цветной и многоликой, радужной, может быть, а хорошо это или плохо, не ведаю я еще.
На тротуаре набережной стоял мужичонка с собственным портретом в руках, где было написано, что Давид Патч баллотируется в ихнюю Думу от лейбористской партии. Представлял он эксклюзивный округ Воклюз, где миллионеры мучаются от переденежья, аж жалко их. Патч хотел быть их представителем в лейбористской, чрезвычайно рабочей партии Австралии.
В этом я не мог ему помочь, поскольку правом голоса в этой стране не обладал, да и не голосовал бы я за него. Пожелав ему всех благ, направил я стопы в российское консульство, что было недалече от океана. Располагалось оно в довольно престижном районе Вуланхара. Я был несколько удивлен отсутствием очереди на прием к консулу, которая столь характерна для российского консульства в Нью-Йорке. Похоже, австралийцы не стремятся толпами навестить нашу родину. Мне нужно было продлить паспорт, но консул Виктор Родианов объяснил, что должен я это делать в Нью-Йорке, где паспорт был выдан. Заодно он пожаловался, что ему уже три месяца не платят зарплату, и пожалел я его тоже, хотя мне то зарплату уже не платят пять лет.
Невдалеке от консульства я зашел в книжную лавку «Русский Мир», где Андрей Власов продавал книги, газеты, журналы и видеокассеты с русскими фильмами. Удивительно, но бизнес процветал, поскольку последние годы Сидней заселяется новой волной эмигрантов из России. Продуктовый магазин «София» завален ностальгическими пельменями, беляшами, красно черными икрами и салатами оливье. Культурную потребность эмигранты удовлетворяли, собираясь раз в неделю в Русском клубе. Там они слушали музыкантов и певцов, поэтов и прочих знаменитостей из России. Я несколько ошалел, когда ведущий представил меня как знаменитого русского путешественника и писателя, видимо, перепутав меня с кем то. Но я решил не разочаровывать аудиторию и побыть в знаменитостях хотя бы пятнадцать минут моего выступления. Поздравив всех с Международным женским днем, я рассказал о своем путешествии по Америке на лошади с телегой, чем развлек их изрядно.
А потом был концерт бывших когда то знаменитыми пианистки и певицы. По окончании концерта публика повалила гуртом в буфет, где разливали дешевое красное вино и выдавали по порции жареной курицы. Задержавшись на олимпийских высотах успеха, я опоздал к раздаче, и не досталось мне ни вина, ни курицы. Удовлетворился я только беседой с Александром Андрюшенко, работавшим менеджером в телефонной компании «Астрон». Был он в России когда то доктором, но здесь не прошел профессиональный тест и решил переквалифицироваться в телефонисты, и счастлив в новой роли. Услышав от меня о голодовке бывших докторов, он пожалел их, поскольку бьются они лбами в кирпичную стену бюрократии, и не пробить им ее никогда. На всякий случай спросил я его о возможности спонсирования моей экспедиции, уже заранее зная, что получу очередной отлуп. Пожелав ему сделаться президентом компании, пошел я дальше своей кривой дорожкой.
ПИКТОН
Каждый четвертый житель этой страны рожден за границей, и вновь прибывшие не знают, да и не хотят знать героической истории ее освоения выходцами с Британских островов. Существует множество политиков новой волны, желающих отмены формального правления страной королевы Елизаветы II. Хотят они изменить и существующий флаг, на котором изображено созвездие Южного Креста и семиконечная звезда, символизирующая семь штатов и провинций страны. Над звездой расположен Юнион Джек, флаг Британии. Мне попалось стихотворение, автор которого ратует за сохранение существующего флага. Привожу его в собственном подстрочнике:
На нашем флаге звезды,
Сияющие в ночи голубых южных небес.
И маленький флаг в углу,
Как часть нашего наследия.
Это англичане, шотландцы, ирландцы,
Кто был сослан на край земли.
Бродяги, мошенники, деляги и мечтатели,
Давшие начало Австралии.
А вы, кричащие о его смене,
Не понимаете, что это флаг
Нашей законности и языка.
А не флаг нашей далекой страны.
Многие могут рассказать,
ґто когда Европа была погружена в ночь,
Этот маленький флаг в углу
Был символом борьбы и света.
Он вовсе не означает нашей
Приверженности старой имперской мечте.
У нас есть звезды, указывающие,
Куда нам идти,
И старый флаг страны, откуда мы пришли.
Я вовсе не уверен, что удастся этот флаг долго сохранять в неизменном виде. Ведь в той будущей Австралии будут жить другие люди с другими морально историческими ценностями, нежели те, которые так дороги традиционалистам, верящим в унаследованное от матери родины Британии. Я неоднократно встречался с лоялистами по дороге через эту чудесную страну.И что?
За две недели пребывания в Сиднее мне так и не удалось найти спонсоров экспедиции. Ничего не оставалось, как воспользоваться для покупки верблюдов кредитной картой «Виза», по которой я мог взять у банка в долг не более 5 000 долларов.
Ферма, где содержали нужных мне верблюдов, находилась в шестидесяти километрах южнее Сиднея, в городишке Пиктон. Управляющий фермой, Кевин Хэндли, жил около Мельбурна и наезжал сюда изредка, так что переговоры с ним велись по телефону.
Пора пришла собираться на ферму и уж там решать все проблемы. Правда, к Сиднею я уже привык, знал его ночлежки и обитателей. Если бы решил я остаться бомжем, то достиг бы многого, в этом тоже необходим профессиональный подход. Любителей бездомных я встретил вагон и маленькую тележку. Часто они пытались изобразить, что отнюдь не принадлежат к этому классу. Я уже писал, что любимой их обманкой был спутниковый телефон на поясе. Более примитивные носили, не снимая, строительные каски. Восхищался также я бездомными, носившими на поясе связку ключей от несуществующего дома. Старый прием повысить свой статус — это масса авторучек в нагрудном кармане рубашки или костюма. 7
Моим соседом в ночлежке был «музыкант». Он постоянно носил засаленный желтый пиджак, а через плечо висела у него шестиструнная гитара. Он расставался с ней только отходя ко сну, но я никогда не видел, чтобы взял он хоть один аккорд. Несомненно, статус музыканта поднимал его как в собственных, так и в чужих глазах.
В этой же ночлежке жил «художник», владелец этюдника, с которым он ежедневно выходил на улицу и устанавливал его в тенечке напротив дерева. На этюднике у него была установлена акварель с изображением какого то парка. Этот художник часами стоял за этюдником и карандашом подправлял акварель. Прохожие с уважением смотрели на его творческие муки и заводили с ним разговоры о живописи.
На подобных «творческих бомжей» насмотрелся я в Нью Йорке и Питере. Годами сидят они на шеях жен и матерей, творя свои «шедевры». Называют они себя поэтами или писателями, но даже если и создают они шедевр, то зубам больно от этого чтива.
Решил я таки вырваться из этого халявного идиотизма и отправиться на ферму в окрестностях Сиднея. Она принадлежала членам ассоциации гонок на верблюдах., а за животными на ферме присматривала барышня по имени Трэйси. Я по телефону договорился, что она меня встретит, когда приеду на вокзал. Нужно было посмотреть на предназначенных дл верблюдов. Приехав на электричке в Пиктон, я не нашел на вокзале встречающих. С трудом дозвонившись до Трэйси, я узнал, что ей некогда мною заниматься, и я сам должен искать пристанища в деревне.
Полицейский посоветовал мне пройти до бара с гордым названием «Джордж IV», при котором была гостиница. Бар и гостиница занимали построенное в середине XIX века одноэтажное здание постоялого двора. Возведено оно было из мощных плит красного песчаника и крыто рифленым железом. Внутренний двор замощен был такими же плитами и обсажен пальмами и бамбуком, создававшими благостную прохладную тень. Во внутренний двор выходили двери всего десяти номеров гостиницы, а душ и туалет были общими. Построена гостиница в 1839 году «для офицеров и джентльменов», а в ее подвале содержали арестантов, когда их гнали на строительство дороги из Сиднея на юг, в сторону Мельбурна.
За стойкой бара громоздился хозяин, Джеф Шерер. Регулярное употребление пива округлило его лицо и фигуру, которая стала напоминать бочку пива. Похоже, лысел он всю жизнь, но так и не достиг в этом совершенства, и остатки волос печально свисали с его висков и затылка. Джеф с удивлением и недоверием выслушал, почему я появился в здешних краях. Он знал о существовании верблюжьей фермы поблизости от своего заведения, но не ожидал, что какой то русский мужик приедет сюда, чтобы начать свое путешествие по Австралии на верблюдах. Тем не менее Джеф согласился меня приютить на неделю, пока я освоюсь с верблюдами и начну свое странствие.
Он выделил мне номер в гостинице и не взял денег за проживание. Меня поселили в комнату без окон 6 на 3 метра, где стояли две кровати со знакомыми по России до боли в спине еще проволочными сетками. На журнальном столике вместо Библии,как принято,например, в американских гостиницах, стоит плошка со спиралью из спрессованного репеллента, которая поджигалась вечером, чтобы выкурить из комнаты комаров. На пороге, под дверью, лежали продолговатые подушечки, предназначенные для того, чтобы сохранять в комнате тепло, а также не пускать внутрь змей и прочую живность. Питаться я должен был за собственный кошт, но это меня не очень заботило, поскольку я приучил себя как питаться впрок, так и голодать столько, сколько мне необходимо.
Утром в гостиницу заехала на своей машине работница верблюжьей фермы Трэйси. Была она небольшого росточка, тонкой кости и не желала смотреть в глаза. Чувствовалось, как она прямо-таки звенит неприязнью ко мне. Тем не менее она отвезла меня к загону, где паслись 18 верблюдов. Трэйси показала семилетнюю самку по кличке Ред (Красная) и кастрированного пятилетнего самца Джейка (Ивана или Якова). Они должны были перейти в мою собственность после выплаты денег владельцам фермы.
С почтением и осторожностью приблизился я к этим горбатым созданиям, с презрением смотревшим на возникшее здесь двуногое существо с другого материка. Трэйси выдавила из себя, что я могу с ними общаться, но у нее не было ни времени, ни желания показать, как это делать. Вернулся в гостиницу я весьма озадаченным и сразу же настучал Кевину в Мельбурн, рассказав о нежелании Трэйси меня чему нибудь обучать.
Я не хотел покупать верблюдов без элементарнейших знаний о том, как себя с ними вести. Повезло мне вечером, когда среди посетителей бара я узрел бородатого парня с приветливой улыбкой в компании стройной блондинки. Звали его Питером, и приехал он в Пиктон, чтобы купить на ферме двух верблюдов, которых он собирался объездить для гонок, устраиваемых ежегодно в штате Квинсленд. В северной части штата у него была ферма по разведению гоночных верблюдов. Узнав о моих планах путешествия с верблюдами по Австралии, Питер согласился показать мне, как обращаться с ними.
Утром мы отправились с ним на ферму, где Трэйси показала ему двух гоночных верблюдов, предназначенных для продажи. Питер приступил к работе с ними, обучая верблюдов командам для усаживания на колени и вставания — основным при обхождении с этими упрямыми животными.
Я поймал Джейка, одного из моих будущих верблюдов, и принялся обучать его тому же. Ред где то затерялась в стаде, и я не мог ее выловить. Трэйси к тому времени уехала с фермы, не желая мне ни в чем помочь. Эта мелкая змеюшка кипела злобной ревностью ко мне, собравшемуся забрать из ее подчинения верблюдов.
Питеру тоже было недосуг со мной вожжаться, и, погрузив верблюдов на грузовик, он отбыл к себе на ферму где то на севере штата Новый Южный Уэлс. Я узнал, что он заплатил за каждого верблюда 800 долларов, с меня же хозяева фермы хотели слупить по 1200. Предлагаемые мне верблюды оказались тихоходами, негодными для гонок. По сути говоря, они были выбракованными животными, поэтому мне не хотелось выплачивать за них несусветную цену. Питер успел сказать, что мои верблюды были пойманы в пустыне Южной Австралии и проданы нынешним владельцам не дороже 150 долларов за горб.
Вооруженный столь важной информацией, я позвонил Кэвину в Мельбурн и сказал, что было бы неприлично с его стороны требовать за столь н скотин 1200 долларов. Кевин дал мне телефон хозяина фермы в Сиднее, коим оказался ливанец Шариф Казал. Естественно же, Шариф заявил, что у Питера большие заслуги перед фирмой, оттого и проданы верблюды за низкую цену. Принимая во внимание отсутствие у меня спонсоров, он согласился продать верблюдов по 1000 долларов. Седла со сбруей мне должен был послать Кевин, и заломил он за них по 800 долларов. Выбора у меня не было.
Восхитила меня легкость получения из США денег по кредитной карте. В банке у меня запросили паспорт, мой идентификационный номер в США и почтовый адрес. Через полчаса американский банк перевел на счет банка в Сиднее 2000 американских долларов, что составило около 3000 долларов австралийских.
Когда то я был аспирантом престижного Колумбийского университета, который и явился моим гарантом в получении кредитной карты «Виза». Я уже давно не аспирант и с трудом оплачиваю владение этой кредитной картой, тем не менее кредит был выдан.
Трэйси приехала в гостиницу, чтобы получить 2 000 долларов за верблюдов, предоставив мне право их поймать, перевести в отдельный загон и два дня с ними знакомиться, после чего я должен был отправиться в дорогу.
Я попросил ее еще раз показать принадлежащих мне по документу верблюдов, но у нее не нашлось для этого времени. Срочно перевел на счет Кевина в Мельбурне деньги за седла и сбрую. Проблема состояла в том, что я не знал, кого ими седлать.
Я попросил владельца гостиницы Джефа отвезти седла и сбрую на ферму, сгрузил их в сарае, а потом стал в раздумье, чеша затылок — а которые же мои верблюды? Там паслось полторы дюжины незнакомых и презирающих меня горбоносителей без бирок с именами. Я знал кастрата Джейка с отметиной на ухе, но красная красавица Ред затерялась среди себе подобных. Если еще учесть, что я частичный дальтоник, задача отличить рыжую верблюдицу от темно рыжей или красноватой была непростой.
Я умудрился набросить уздечку на понравившуюся мне верблюдицу, а также на Джейка, после чего принялся приучать их к тому, что я их хозяин и доминантный самец. Удивительно, они на меня не плевались и, худо бедно, слушались моих команд. Только через день я встретил девушку, работавшую когда то с этим стадом, которая показала мне настоящую Ред. До этого я приручал не ту верблюдицу.
ОТЕЛЬ «ДЖОРДЖ IV»
Гостиница «Джордж IV» стояла на перекрестке дорог, и каждый день появлялись в ней новые постояльцы. Посетители же бара были все те же, и вскоре я со многими познакомился. Хозяин был всегда на месте, поскольку жил на чердаке гостиницы, куда забирался по стремянке, установленной в его конторке. Я не представляю, как ему удавалось взбираться наверх в целости и сохранности, ведь он насасывался пивом c полудня до полуночи. Жена Джефа умерла пару лет назад, и был он мужиком на выданье, присматривая себе кандидатку в невесты. Но недосуг ему было этим заниматься, поскольку, кроме бара и гостиницы, он владел еще пивоварней и фермой, где паслось тридцать голов скота.
Пивоваром у Джефа работал Дэйв Эдни, варивший на немецком оборудовании пиво под названием «Шерред», а еще был он издателем газеты «Еженедельный вестник бара Джордж IV». В одном из номеров он напечатал свой репортаж об экстраординарном, по его мнению, событии, произошедшем здесь. Назывался репортаж «Знаменательное решение». Привожу его перевод:
«Невероятное свершилось на прошлой неделе, когда хозяин бара мистер Джеф Шерер принял беспрецедентное решение купить НОВЫЙ, да, НОВЫЙ компрессор для холодильника. Удивительное решение противоречило всем принципам мистера Шерера, обычно покупавшего «использованное, но в хорошем состоянии оборудование» на аукционах. Местный механик по холодильникам Майк Вильямс, который в основном и несет ответственность за принятие этого решения, рассказал: «Я чуть в штаны от удивления не наложил, когда мистер Шерер сказал мне установить НОВЫЙ компрессор».
Через несколько часов после этого решения мистер Вильямс связался с национальной прессой и рассказал о монументальном поступке мистера Шерера. Главные телевизионные и радиоканалы отменили намеченные передачи, чтобы рассказать и показать установку компрессора. CNN будет через спутники передавать репортаж в США, Канаду, Британию, другие страны Европы и прочих континентов. Мистер Шерер также сможет посмотреть репортаж, будучи на отдыхе в Таиланде (в чем мы сомневаемся, поскольку никогда границ Австралии он не покидал и не собирался это делать в ближайшем будущем).
Премьер министр Ховард уже послал мистеру Шереру поздравительную телеграмму, в которой упомянул, что компрессор облегчит его жизнь. Ожидаются также телеграммы от королевы Елизаветы II, премьер министра Великобритании, президентов США и России. Говорят, премьер министр Ховард предложил механику Вильямсу почетный эскорт, когда тот отправится в Вулунгонг за компрессором. Вероятно, дорога от Вулунгонга до Пиктона будет перекрыта, чтобы дать возможность танкам почетного эскорта сопровождать мистера Вильямса с компрессором. Воздушное прикрытие будут осуществлять вертолеты «Блакхок» и самолеты FA 18.
Похоже, не все радуются по поводу этого события. Анонимный источник сообщил, что в пивоварне говорят: «На хрена сдался этот холодильный компрессор. У нас в подвале под баром пиво скисает от жарищи». Слова справедливые, но автору не удалось найти мистера Шерера, чтобы тот прокомментировал слухи».
Дэйв Эдни, автор этого шедевра местной журналистики, рассказал мне, что юмореска была первой и, возможно, последней в его жизни. Мистер Шерер не оставляет ему свободного времени для литературного творчества, говоря, что пивовар должен варить пиво, а не издеваться над мелкими слабостями хозяина.
А дел у хозяина было невпроворот. Почти каждый вечер залы гостиницы заняты под банкеты и собрания всевозможных обществ и клубов любителей чего то. Мне было интересно послушать годичный отчет президента клуба любителей альпака и узнать, что в Австралии их поголовье достигло 22 тысяч. Столь экзотическими животными увлечены здесь главным образом женщины, мужья которых зарабатывают на жизнь более прозаическим способом — отсиживая задницы в офисах или физическим трудом.
Я получил приглашение от президентши клуба Меган Аткинсон навестить ферму, где она содержала 30? альпака. Вечером муж Меган, Скот, заехал за мной в гостиницу и отвез на свою ферму в окрестностях Пиктона. Скот Аткинсон был шотландского происхождения и жил в Австралии 15 лет, работая экскаваторщиком на стройках. Он даже и не мыслил когда либо вернуться жить в промозглую Шотландию. Здесь у него был дом на берегу реки и пять гектаров собственной земли, на которой жена разводила альпака в свое удовольствие.
Мне приходилось в США бывать на фермах по разведению лам и поражаться глупости этих американских верблюдов, но альпака я еще не видывал. Животные нарисовались, как только мы выбрались из машины и подошли к изгороди. Выглядели альпака овцами на длинных ногах и поводили настороженными ушами, ожидая порции овса с ячменем и кукурузой. У Скота с Меган не было детей, и он был счастлив, что Меган нашла себе занятие после изнурительного и многочасового преподавания в школе истории и географии.
После общения с альпака он отвел меня к соседям, чтобы познакомить с русским парнем Женей. Соседями оказались «последователи двенадцати колен Израилевых». Это было поселение людей, решивших жить столь же примитивно, как древние израильтяне. Сектанты зарабатывали деньги на всевозможных подсобных работах, а вечерами работали в приусадебном саду и огороде. По ночам же неустанно производили детей, поскольку не отвлекались на смотрение телевизора или чтение книг.
Русский парень Женя приехал в Сидней из Питера лет назад, и проучившись несколько лет в колледже, решил присоединиться к секте. Здесь все было просто, как мычание теленка — живи и размножайся. Мне не удалось выяснить какую то идеологическую подоплеку секты, поскольку пора было уходить — в девять часов гасился свет, и Женя отбывал с нареченной в постель.
На следующий день меня пригласили на заседание литературного кружка в одном из залов гостиницы. Собралось около пятнадцати пенсионеров и пенсионерок, читавших друг дружке свои шедевры. Они также интересовались историей местных краев, и мне хотелось с ними об этом поговорить. Председательствовал вышедший на пенсию краснодеревщик Джим. Он прочел написанную белым стихом поэму о солдатах объединенной героической армии Австралии и Новой Зеландии (АНЗАК), юбилей которой приближался.
Вскоре мне наскучила их компания, где, кроме кофе, ничего не пили, и я отправился в бар. Там кучковались завсегдатаи, приходившие в бар ежевечерне, как на работу. Я давно с ними подружился и даже распил пару кружек пива. Ребята они были молодые, лет по 20 — 25, и работали здесь же в городишке механиками или строительными рабочими. Предводитель их, Джеф, был великолепным рисовальщиком. Он изобразил в моем дневнике нашу компанию со мной во главе стола. Но честно признаться, мне скучно было с ними, поскольку, кроме баб и выпивки, они ни о чем другом не говорили, а у меня на все это денег не было.
По выходным гостиница была особенно многолюдна, и я был занят разговорами и пьянством с разнообразными представителями австралийского общества. Как то к обеду ресторан заполнила толпа автомобилистов, приехавших на одинаковых машинах. Оказались они членами клуба владельцев автомобилей «Воксхол», и путешествовали по Австралии, изучая ее прошлое. Мистер Сеймур, член клуба под номером 75 130, подарил мне клубный значок и написал мне в дневник: «Мы выпили с верблюжатником, после того как обменялись значками. Он абсолютно ничего не знает о «Воксхолах», но нам то известно, что это прекрасный британский автомобиль с особой формой капота. Доброго пути».
На следующий день в баре я встретил двух молодых женщин, только что вернувшихся из путешествия автостопом по Южной Америке. Клер и Кити выглядели типичными лесбиянками и сделали несколько интригующую запись в моем дневнике, на испано английском языке: «Хола! Амур! Это была прекрасная возможность встретить Вас! Желаем всего наилучшего в этой волшебной стране Оз. Пусть в этой стране у Ваших верблюдов не сдует ветром горбы и не попадет слишком много песка в интимные места». Впервые я прочел здесь, что Австралию называют еще страной Оз.
На самом деле книга «Волшебная страна Оз» была написана в 1904 году американским писателем Франком Баумом. В книге волшебник страны Оз был воздухоплавателем из цирка США, а принцессой этой страны была Дороти Гейл, девочка из штата Канзас. В Волшебной стране Оз не знали болезни, нищеты и смерти, но с тех пор как Джуди Гарлэнд сыграла роль Дороти Гейл, эту страну можно видеть только в кино. Реальность этой волшебной страны была убита фантазией кино. Я собирался идти из Изумрудного города антиподов — Сиднея, по Желтой кирпичной дороге, чтобы встретить Королей зверей, Тотошек, Железных дровосеков, Страшил и других обитателей этой волшебной страны.
Шэйн Брэйкс, приятель Клер и Кити, оказался профессиональным кинооператором и парашютистом из Мельбурна, подрабатывавшим съемками парашютистов любителей в свободном падении. Я всегда завидовал людям, имевшим возможность зарабатывать на жизнь таким образом. «В парении найдешь ты счастие свое», — сказал какой то поэт, или я это сейчас придумал. В дневник Шэйн записал абсурдный стишок:
«Приди и сядь со мною рядом»,
Сказал я сам себе.
И хотя в этом не было смысла,
Я держал собственную руку,
В знак веры в себя и надежды.
И вместе сидели мы на заборе.
Спасибо Шэйну за этот стих. Мне так часто приходится жить в одиночку, что отвык я сидеть с кем то на заборе, и некому верить, так что стишок этот явно пришелся в жилу.
Гостиница «Джордж IV» была также на перекрестке политических течений Австралии. Этому я был свидетель, когда оказался в зале собраний активистов партии «Одна нация». За несколько часов до приезда главы партии Полины Хэнсон, фронтон здания и зал заседания были украшены голубыми воздушными шарами и серпантином. От хозяйки альпачной фермы Меган я уже слышал, что Полина фашистка. Но я не очень верю суждениям вечно либеральной интеллигенции, которая еще со времен Французской революции отравлена химерическими идеями всеобщего Братства, Равенства и Свободы. Я давно убедился, что демократия существует на потребу толпы, а реальной властью обладают всего то около пяти тысяч человек, которые и определяют судьбы мира.
Насколько я понял, прочтя врученную мне листовку с портретом Полины ’энсон, декорированной австралийским флагом, она выступает за ограничение иммиграции и за сохранение страны белой. Опасность же видит в потопном наплыве сюда иммигрантов из стран Азии: китайцев, индийцев, вьетнамцев, таиландцев и прочих камбоджийцев.
Подобный процесс происходит не только здесь, но и в европейских странах. В последние годы китайцы неудержимым потоком ринулись на Дальний Восток и в центр России. Скоро ее будут называть Китазией.
Либералы говорят о современном мире как системе сообщающихся сосудов, но поток идет в одном направлении. Белых вышвырнули из Индии, потом пришел черед Северной Африки, ну а теперь Южно Африканская республика чернеет на глазах. Наверное, процесс этот необратимый, но называть женщину фашисткой за то, что она хочет видеть свою страну белой, а не коричневой — профанация самой идеи свободы и демократии.??
Полина Хэнсон приехала на встречу с избирателями на лимузине и в сопровождении полиции. Ей было под сорок, одета в черный брючный костюм и туфли на шпильках. Пройдя к столу, она принялась подписывать плакаты с собственным предвыборным портретом. Их продавали в соседней комнате по 10 долларов, а потом нужно было отстоять очередь на подпись. У меня фондов на политическую кампанию выделено не было, так что попросил ее расписаться вместо плаката в моем путевом дневнике. Полина хмыкнула удивленно, однако исторический след свой оставила. Я не привык общаться с политиками и не могу судить, лучшим или худшим их представителем она является. Наверное, все они одним мирром мазаны.
НАКОНЕЦ ТО НАЧАЛО
И вот стоят передо мной красавцы верблюды, пока еще с английскими именами, Ред и Джейк. Ред, хотя и верблюдица, но выше и массивнее Джейка, и характер у нее норовистый. С трудом удалось мне одеть на нее уздечку и оседлать.
По телевидению я как то смотрел фильм о воинственной принцессе, которая походя расправлялась с принцами и непринцами. Звали ее Зина и была она такой бешеной, вероятно, от своей лесбийской натуры. Вот и решил я свою верблюдицу тоже назвать Зиной. Не знаю, обиделась ли она за такое сравнение, по крайней мере, вида не показала. Джейка назвал я, ничтоже сумняшеся, Ваней, в память мерина Вани, с которым пересек я США от Атлантического до Тихого океана. Ваня был булок (bullock – так называют здесь кастрированных верблюдов) и вида не казал, что недоволен русской кличкой.
Седла были двухместными и сварены из трубочной стали с прокладкой из кожи и поролона. Седла и кожаная сбруя к ним были в пользовании неоднократно и поизносились изрядно. Мои прежние попытки на ферме управлять верблюдами с помощью вожжей провалились. Кевин обманул меня при продаже, заверив, что на них можно ехать и управлять с седла. Животные были приучены следовать за ведущим их человеком, но абсолютно отвергли мои попытки ехать на них верхом.
Материально техническая база моей экспедиции тоже желала бы лучшего. В магазине Армии Спасения купил я б/у (бывшие в употреблении) армейские ботинки, да еще армейское одеяло, которым пользовались во времена Второй мировой войны, на нем сохранилось клеймо «U. S. Army».
Не было у меня ни палатки, ни спального мешка, правда, в скобяной лавке купил топорик и котелок. Вместо вьючных мешков служили мне рюкзак и нейлоновая сумка, поистершаяся в перелетах в Россию и обратно. Плащом и свитером я также не успел обзавестись, а кроме ботинок были у меня только сандалии, второй год просившие ремонта. Запас продовольствия состоял из буханки хлеба, чая, соли и кофе. Я знал из предыдущего опыта, что главное начать, а уж потом все образуется.
Подведя верблюдов к гостинице «Джордж IV», я зашел попрощаться с ее хозяином Джефом. Он выбрался с трудом из за стойки бара и с удивлением уставился на моих верблюдов, потом спросил: «Ты действительно решил отправиться вокруг Австралии без денег, страховки и опыта обращения с верблюдами? Ты действительно считаешь, что пройдешь по дорогам, и тебя не собьет грузовик, не покусают змеи и ядовитые пауки? Ты действительно ничего не имеешь, кроме желания идти? Ну так ты сумасшедший, жаль, что полиция не знает о твоей авантюре».
Я постарался не услышать эти достаточно справедливые слова и поблагодарил Джефа за гостеприимство и пожелал ему найти подходящую спутницу в катастрофически наступавшей старости. Разница между нами была в том, что он обеспечил себя настоящим, потеряв будущее, а у меня ничего, кроме будущего, не было. Расстались мы без рукопожатия.
Я решил отправиться в дорогу воскресным днем 21 марта, веря в очко, счастливый номер 21 в карточной игре. В опере «Пиковая дама» бедный Герман тоже надеется выиграть с помощью магического набора карт и шепчет: «тройка, семерка, туз».
Существенным было и то, что в воскресенье движение грузовиков по дорогам было минимальное. Я довольно скоро уразумел, что верблюды боятся шума автомобилей сзади, но терпимо относятся к ним, если могут видеть их приближение. Австралийцы до сих пор сохранили унаследованное от Англии левостороннее движение, поэтому шел я напротив движения, по правой стороне бровки.
Вел я Зину, которая была привычнее к дорогам, за ней следовал на коротком поводке Ваня. Сердце сжималось каждый раз, когда обгоняли нас либо перли навстречу мощно грохочущие трейлеры. Водители их были столь же непривычны к верблюдам на дороге, как и верблюды к этим дорожным монстрам.
Уже через километр дороги я понял, что далеко мы так не пройдем. Привязав верблюдов к ограждению дороги, я сел рядом и раскурил трубку — пусть стоят, дрожат и привыкают к шуму и смраду машин. Авось уразумеют верблюды, что вот так дальше и будет, а спешить нам некуда.
ґерез полчаса отдыха отправились мы дальше на север, не зная, где будем ночевать. Я вспомнил, что вскорости должен проходить колонию «12 ти колен Израилевых», которую посещал я на днях. Сектанты должны были помнить о примитивной жизни древних еврейских бедуинов, путешествовавших на верблюдах. Я завернул туда и, привязав Зину с Ваней к дереву, разыскал руководителя секты. Звали его по древнему, как и Иисуса ’риста, Иешуа. Он попросил меня посидеть в тени смоковницы, не предложив даже чаю. Вернулся через полчаса с сообщением, что сектанты не могут меня принять на ночлег. Оказывается, в мой предыдущий визит они почувствовали, что я не принял всерьез их секту. Да я и сам знал, что пришелся не ко двору — такие идиоты могут быть восприняты только себе подобными. Ведь в секты идут затем, чтобы чувствовать себя защищенными группой и не думать за себя. Отвязав напоенных и отдохнувших верблюдов, я отправился к более гостеприимным пристанищам.
Мартовская жара австралийской осени пощады не давала. Мои армейские ботинки, хорошо кем то поношенные до меня, превратились в «испанские сапоги» — любимый пыточный инструмент инквизиции. Кроме того что они немилосердно жали стопы, их грубые швы принялись натирать мои изнеженные пятки. Пришлось разуться до носков и в них идти по расплавленному асфальту обочины. Верблюдам было легче, поскольку их подошвы толще моих и не столь чувствительны. В Мельбурне, а потом в Сиднее готовил я себя к дороге, ежедневно разгуливая босиком по тротуарам.
С наступлением вечера идти стало полегче, а пить хотелось немилосердно. Не догадался я приобрести флягу для воды и наказан был соответствующе. Верблюдам то что — могут жить без воды неделями, а человек потеть должен, чтобы выжить. 89 я дорога шла круто вверх и не было вдоль нее ни заправок, ни жилых домов.
Наконец-то слева от обочины заметил я ворота со странным названием фермы: «Хребет» (позднее я узнал, что в течение дня поднимался на перевал с одноименным названием). Дорога на ферму оказалась перегорожена мостиком из уложенных поперек стальных швеллеров, предназначенных заградить проход скоту. Но рядом были другие ворота, через которые мы и прошли на круто спускавшуюся дорогу. Внизу были видны постройки фермы и загоны, где пасся скот.
Я увидел, как от фермы в моем направлении двинулся грузовичок — хозяева увидели нежданных гостей. Водителем был мужик в шортах и типично австралийских ботинках с ушками, торчащими спереди и сзади. Австралийцы также поголовно носят шляпы, так как боятся рака кожи.
Я успел до подъезда хозяина привязать верблюдов к дереву и приветствовал его извинительно вопросительной улыбкой. Из опыта путешествия по дорогам Америки я знал, что фермер не может отказать в помощи человеку с лошадью, ну, а велика ли разница между лошадью и верблюдом?
Оказалась она невелика, и Бэрри Парк проводил меня на огороженное пастбище, где позволил нам остаться там до утра. Я оторвал его от дойки, но Бэрри пообещал подъехать позже с женой и пообщаться. Я разгрузил и разнуздал Зину с Ваней и сам разнуздался, сняв джинсы и окунув босые ноженьки в пруд. Угодья Бэрри представляли собой серию искусственных прудов, орошавших пастбища его молочного стада.
Глотку першило от жажды, но я не решился пить воду из пруда, зная об опасности, таящейся в непроточной воде — в стоячем омуте черти водятся. Ляжки и промежность, натертые и пропотевшие в плотных джинсах, горели и пылали, словно натертые скипидаром. Я бросился в воду и принялся натираться илом, помня о пользе грязелечения.
Закончив дойку, приехали Бэрри с женой Кэй и привезли в подарок канистру с водой, армейскую флягу для воды и рулон пластика. Ошеломило меня, что привезли они как раз то, в чем я чрезвычайно нуждался. Еще решили они мне подарить вьючную брезентовую сумку. Оказалось, что Кэй шила такие сумки на продажу и решила подарить одну из них русскому путешественнику.
Упавши на колени, пил я из канистры захлебываясь и благодарил благодетелей за щедрость гостеприимства. Расписавшись в журнале, они отправились по делам, а я достал буханку хлеба и заедал им конфеты типа наших соевых батончиков, и запивал вкуснейшей водой из фляги. Вскоре закрапал дождь, а мне и это оказалось не страшно — был у меня теперь кусок полиэтилена, которым и накрылся. Мне было сытно и уютно, и даже комары были милосердны, да и не помню их посещения, поскольку провалился в сон отдохновенный. Лихое было у меня начало, и знал я, что начинать всегда интереснее
БИБЛИОТЕКА
Ребятишки мои, Ваня и Зина, видимо, подустали за время вчерашнего подъема в горы и не стремились побить рекорд скорости по пересеченной местности. По дороге к городу Кэмден я был вынужден лидером поставить Ваню, поскольку Зина отказывалась за мной следовать и норовила присесть на обочине дороги.
В городе я решил вести их по тротуару, чем привлек внимание обитателей окрестных домов. Женщина в тренировочном костюме и кроссовках вышла на веранду и призывно помахала, мол, пора тебе и отдохнуть, путник. Дело было к полудню, и я не возражал против чашки кофе с печенюшками.
Умудрившись уложить верблюдов на лужайке перед домом, я представился Фей Карранто, приехавшей домой с работы, чтобы накормить детей полдником. Она срочно отдала им приказ сварганить мне кофе, а потом изъявила желание покататься на верблюдах. Я не очень был уверен, что уставшие верблюды примут ее обширное тело с огромным желанием, но сподобился посадить Фэй на Зину и провезти эту бесстрашную итальянку вокруг лужайки перед домом. К тому времени вокруг нас собрались соседи, возжелавшие тоже прокатиться на верблюде. Они предлагали мне за это деньги, и отказывался я недолго.
Узнав, что у меня нет палатки, Фэй вручила мне свою, которой уже давно не пользовалась. Она была несколько громоздка и рассчитана на четверых, но верблюды мои несли вес всего то двух сумок, а верблюд может нести груз в 300 килограммов.
Однако и с таким ничтожным грузом мои компаньоны справлялись с трудом, и, пройдя всего 15 километров, я вынужден был искать место для отдыха и ночевки. Увидев пастбище с ограждением, я поднялся по крутому склону к небольшому домишке с подслеповатыми, замызганными окошками. Охраняли его аж четыре собаки, в лютой ярости взявшиеся нас облаивать. На шум вышли хозяева и, приструнив собак, приблизились к нашему каравану. А верблюды сразу же опустились на колени, словно моля дать им роздых и покой. Вилли с Барбарой были в районе 50?, одинаково маленькие и грустные. Вилли болел зубами, не до меня ему было, да еще оторвал я их от просмотра матча по крикету между Индией и Англией. Он позволил мне разбить палатку во дворе своего дома и пустить верблюдов пастись на ближайшее пастбище с сочной травой..
Установив палатку и убрав туда барахло, зашел я в дом хозяев. Правда, дом принадлежал владельцу фермы, на которого Вилли работал поденщиком. Внутри пахло псиной и плесенью, в углу гостиной мерцал экран неумолчного телевизора с фигурками играющих человечков. Нашел я в доме и библиотеку, состоявшую из многолетнего собрания телефонных справочников, которые использовались также в качестве подставок для горячих кастрюль и сковородок. Вилли закончил четыре класса деревенской школы, но так и не научился читать или писать на своем английском языке.
Барбара поджарила на ужин свиные отбивные и подала их с зеленым горошком. Я впервые был за столом австралийцев и отметил, что не читали они обеденной молитвы и свечек не зажигали. В дальнейшем я убедился, что в чем нельзя уличить жителей этой страны, так в излишней набожности.
В палатке спалось прекрасно, но уже в шесть утра я встрепенулся, чтобы пораньше отправиться в дорогу. В густой траве мне не доставило проблем найти следы верблюдов, ведущие на клевера около пруда. При моем виде они стали удаляться в противоположном направлении, и быстрее, чем я приближался. Когда через полчаса мне таки удалось заарканить Зину и предложить ей следовать за мной, она решительно отказалась от столь джентльменского предложения.
Я тянул ее за веревку, привязанную к цепи, которая обжимала ее нос при натяжке, однако это не могло ее заставить двигаться в нужном направлении. При этом знал, что Ваня последует за ней, если удастся сдвинуть Зину. Злость и бессилие лишили меня соображения, вот я и принялся колотить Зину тростью, но результатов это не дало.Гринписников на меня не было! Не зря верблюдов в упрямстве сравнивают с ишаками или мулами. Я переключился в своих попытках на Ваню, но он последовал примеру Зины, залег мертво, стабильно. Наверное, я плакал в бессилии, но в конце концов уселся рядом на кочке и раскурил трубку, чтобы успокоиться. Через полчаса я опять потянул Зину, и она, словно устыдясь своего упрямства, пошла за мной. Ваня последовал за нами, верблюды не могли обретаться друг без дружки.
Придя на двор фермы, я позвонил верблюжатнику Кевину в Мельбурн и спросил, отчего мои горбатые ребятки не хотели следовать за хозяином. Он спросил, а каким было пастбище. Я рассказал, что пастбище было великолепным — со смесью люцерны и клевера. «Ну, а ты, если бы был верблюдом, хотел бы его покинуть?» — спросил он. И добавил: «Я послал тебе трость не для того, чтобы их колотить, а чтобы управлять». И устыдился я, ребята.
Вилли уже уехал на работу и Барбара молча напоила меня кофе с оладьями, и отправились мы дальше на север вдоль 89 й дороги. Теперь я уже имел флягу с водой и даже купил бутылку пива в следующей деревушке.
Сидя в тени эвкалипта, я наслаждался жизнью, вот только не мешало бы еще пиво закусить бутербродом или, как здесь говорят, сэндвичем. Мое спокойствие нарушил блондин скандинавской внешности, викинг лет сорока, приехавший на джипе и возжелавший сфотографировать меня с верблюдами. Занятно, что снимал он камерой «Зенит» и считал, что его оптика превосходит японскую и немецкую. Естественно же, я порадовался за качество отечественной аппаратуры, но не сказал Нилу, что оптическая технология была вывезена нами после войны из побежденной Германии. Мы и ракетчиков немецких тогда вывезли, которые существенно помогли нашим ученым при запуске первого спутника. Помню себя сидящим на крыше сарая и наблюдающим спутниковую траекторию. Как горд я был за свою страну! Как горько мне за нее сейчас!
Нил предложил навестить по дороге на север дом, где жил с родителями. Пройдя метров 200, я оказался на лужайке перед домом, на веранде которого сидели благообразные старички, потягивавшие настоящий, заваренный в кофеварке кофе. В Австралии мне редко приходилось пить такой кофе — большинство народа, как и у нас, пьет растворимую кофеподобную бурду.
Привязав верблюдов к забору, я поднялся на веранду и пожал руку даме лет 60. Она сжала мою ручонку словно тисками. Я аж ошалел от такого рукопожатия и не замедлил спросить, откуда у нее такая мощь. Грета рассказала, что приехала в эту страну из Дании тридцать лет тому назад. Она до сих пор трудилась водительницей грузовика и могла запросто сменить его покрышки весом в пятьдесят кило.
Хозяйка нарезала мой любимый сыр рокфор, его редко подавали к столу не только здесь, но и в США. Но когда еще и маслины были предложены, то можно было не сомневаться, что родилась и выросла она в Европе. Изыски не типичны для австралийцев.
Ее муж Йенс был немногословен и предоставлял Грете меня развлекать. В нем тоже чувствовалось европейское воспитание, хотя бы в том, что читал он журнал «Нашенэл географик», где была статья о Гренландии. Когда то в молодости ему пришлось строить там дома для туземцев. Гренландия до сих пор является колонией Дании, и этих самоедов там всего около 90 тысяч. Так вот, они хотят отделиться и зажить независимо от Дании. Только кто же их тогда будет кормить?
Нил съездил в поселок, который был на моем пути, и договорился с управляющим ярмаркой, что тот меня встретит. Через 15 км дороги я свернул в открытые ворота и прежде всего привязал верблюдов к изгороди, а вскоре подъехал и управляющий, который открыл помещение кухни и столовой, а также включил электричество и горячую воду для душа.
В каждом уважающем себя поселке или городке существуют такие комплексы, включающие конюшню, стадион или арену для родео с трибунами, офис и другие подсобные помещения. Здесь устраиваются конные состязания, парады, фестивали и ярмарки. Я спросил, зачем возле кафе была навалена куча колотых дров. Оказалось, что они остались от предыдущих соревнований фермеров на скорость колки дров.
ВИНДЗОР
В поселок Пенрис я пришел поздно, с изнемогающими от усталости верблюдами, и приметил там замечательное пастбище возле двухэтажного строения с верандой.. Хозяин его, маленький и коренастенький потомок преступников-колонистов, сидел рядом с домом перед шашлычницей, и поджаривал на решетке шматы маринованной свинины. Запах разносился по окрестностям умопомрачительный, и слюни у меня потекли веревками. Жена его, в майке без лифчика, с отвисшей грудью, поливала из шланга клумбы с цветами и даже не повернулась на мое приветствие. Мясожорец не прекращал поглощать пищу и при разговоре со мной, жир капал с его подбородка на полочку его сального брюха. (У нас шутят о толстяках – все, что выше колен у мужика – это грудь.) Мужик заявил, что верблюды могут напугать его внуков и отказался пустить нас на свое пастбище, посоветовав поговорить с соседом.
Сосед мясоеда с любопытством и улыбкой наблюдал за нашим разговором и не удивился, когда я завернул в ворота его фермы. Я попросился у него на ночлег, но вмешалась жена, которая была явно против моего вторжения. Это было ясно из интонации — разговаривали они на неизвестном языке. Я, попросил хозяйку о пристанище, и не ради меня, а ради уставших животных. Наконец я ее уломал, женщина даже приготовила мне кофе и подала к нему печенье, а сама отправилась на работу.
Ее муж был строителем, и они недавно купили этот дом с участком буша (бушем здесь называют землю, где вместе с травой растут деревья и кустарники). Приехали они в эти края с острова Мальта, образования никакого — крестьяне. Ну, а здесь пришлось вкалывать на всяких работах. Роздыха они не знали и в отпуск никогда не ездили. Слава богу, их сын получил хорошо оплачиваемую профессию водопроводчика и купил собственный дом.
Устроив верблюдов пастись, я разбил палатку в буше и развел костерок. Это был мой первый костер на этом континенте, и я даже не знал названия деревьев, которые пошли мне на дрова. Еще в Мельбурне пугали меня тем, что закусают меня в буше ядовитые пауки и змеи, растерзают дикие собаки динго и крокодилы. Но пока был я живой и относительно здоровый, вот только немели и зябли пальцы на руках. Надо бы поголодать недельки три, и все пройдет. Трещал костер, звезды тоже разгорелись, а вокруг звенела звездами таинственная ночь познаваемого мною континента. И я был счастлив, хотя и неизлечимо одинок, но это был мой выбор и одиночество было моим преимуществом на этом этапе познания себя и мира..
Я понемногу обучился вьючению верблюдов, поэтому утром отправился в дорогу около семи часов. Вел я их за собой по узкой тропе, ведущей к воротам на главную дорогу. Вдруг сзади раздался резкий крик потревоженной птицы. Верблюды испугались ее и рванули вперед, на меня. Я оказался сбитым в колдобину дороги, а они бежали по мне. Встал я с трудом, похоже, треснули грудные позвонки. Сильно ныло колено и голеностопный сустав, слезились забитые грязью и песком глаза.
Все таки я мог видеть, как верблюды летят через открытые ворота фермы на дорогу, по которой ехали редкие машины. Хромая и хватаясь за грудь, я побежал за своей скотиной, а выбежав на дорогу, стал махать проезжающим автомобилистам, чтобы с их помощью преследовать верблюдов. Вероятно, казался я им безумцем, и желающих остановиться не находилось. На счастье попалась полицейская машина, и сержант понял, что дело серьезное, ведь верблюды могли изувечить и себя, и проезжих. Мы бросились в погоню, но я попросил не включать сирену — это могло напугать верблюдов еще больше. ґерез километр преследования я увидел их мирно пасшимися на зеленом склоне холма. Полицейские подождали, пока я привяжу этих шалунов, и отправились по своим делам, не оштрафовав нас за нарушение правил дорожного движения.
Ковылял я вдоль дороги с трудом, солнце палило немилосердно, и в городе Виндзор я устроился в тени, чтобы отдохнуть и утолить жажду бутылкой пива. Разложив карту, я увидел, что должен делать выбор — либо двигаться на восток, чтобы держаться ближе к побережью, либо продолжать идти на север, уклоняясь в горы. Восточный маршрут грозил мне пересечением рек на паромах, и я боялся, что верблюды будут там оказаться неуправляемы — покалечат и себя, и людей вокруг.
Решив двигаться северным маршрутом, я сложил карту, угостил верблюдов хлебом с солью и двинулся, оставляя солнце за спиной. Уже через пару сотен метров дороги оказались мы на узком деревянном мосту через реку Хокбари. Верблюды впервые оказались на переправе через широкую реку и заартачились. Дойдя до середины, они решили повернуть назад и потащили меня за собой. Мне удалось посадить верблюдов посреди проезжей части, перекрыв движение в обоих направлениях. Удивленные и разозленные водители принялись гудеть, чем еще больше напугали верблюдов. Ничего не оставалось делать, как ждать, пока верблюдам надоест этот шум и они последуют за мной. Произошло это минут через десять, и мы с трудом преодолели оставшиеся пятнадцать метров деревянного настила моста. Пот с меня катил отовсюду.
Вскоре подъехала полицейская машина, и сержант приказал остановиться и привязать верблюдов. Он получил только что жалобы от нескольких автомобилистов о перекрытии моста. Водители также жаловались, что двигался я против движения, т.е. по правой стороне дороги. Я напомнил полицейскому, что до сих пор существует правило, что лошади и верблюды имеют преимущество на дорогах, и автомобилисты должны им уступать. Правда, я извинился, что заранее не пришел в полицию и не попросил эскорт для прохода через мост. Когда я ехал на телеге по дорогам США, то часто пользовался таким эскортом на мостах и дорогах с плотным движением. Что же касалось ходьбы против движения транспорта, то у меня не было иного выхода — верблюды шарахались, если машины их обгоняли, будучи на близком расстоянии. Я и так старался идти как можно дальше от проезжей части. Полицейские согласились с резоном преимущества верблюдов перед автомобилистами и отпустили меня с миром.
Не успел пройти и трех километров мимо полей, на которых выращивали дерн для газонов, как вляпался в новое приключение. Я завернул на поле, где образовалась большая лужа от поливных машин, там я вознамерился попоить моих переволновавшихся партнеров. Они с удовольствием опробовали мутно-зеленую воду, а потом произошло неожиданное — Зина повалилась на бок и принялась кататься со стороны на сторону, наслаждаясь прохладой и избавляясь от зуда под седлом. Навьюченные на нее вещи быстро пропитались водой и коричневой грязью.
Только после того как она насладилась грязью верблюдицуи вывести на сухое место, сам покрытый коростой. Я смеялся и плакал одновременно, но выход нашел соответствующий — привязал ее к столбу и принялся обливать из шланга. Заодно помыл седло с навьюченной одежонкой, да и сам помылся.
В деревне Хокбари я заехал на ферму, где разводили бабочек, но у хозяйки места для верблюдов не оказалось. Она мне посоветовала попросить приюта у Криса Вела, хозяина исторической фермы. В широкополой шляпе, джинсах и высоких ботинках, выглядел он гордым хозяином своей собственности. Крис был когда то крупной шишкой в фирме IBM, но всегда тяготился подневольной, хотя и хорошо оплачиваемой работой. Когда же узнал о продаже этой фермы, то заложил все, включая дом родителей, купил ее в долг и продолжает выплачивать деньги банку.
А на ферме чего только нет! Сюда свезены старинные здания школы, почты, полиции, кузницы и стригальни. Представлены были здесь старинная, но действующая конюшня, скотный сарай, птичник и овчарня. Лошади тяжеловозы возили туристов вокруг фермы на телеге, но имелась еще огромная карета, переоборудованная под ресторан, в котором можно было пообедать, пока лошади тянули его по окрестным дорогам. Крис заявил, что это единственный в мире ресторан на лошадиной тяге.
Ежедневно сюда приезжали туристы и группы школьников, чтобы посмотреть, как в прошлом веке хозяйствовали фермеры Австралии. У Криса было в штате пять человек, да и он сам трудился на ферме по 12 часов и был счастлив. Конечно же, его лошади были напуганы моими верблюдами, но их убрали в дальний загон, я даже попросил разрешения остаться еще на одну ночь, чтобы привести в порядок подмоченный груз и закупить продукты. Ведь дальше к северу уже не будет городов и магазинов, да и воду питьевую не всегда можно будет найти. Крис согласился и разрешил мне спать в помещении школы, где были электричество и душ.
На следующее утро я отправился на попутке в Виндзор, чтобы купить палатку, канистру для воды и москитную сетку. На центральной площади города зашел в ресторанчик, где заказал типичное блюдо австралийцев, унаследованное ими от англичан: жареную рыбу с картошкой. Получив заказ, я вышел на улицу, куда были выставлены столики. На пластмассовых подносиках стояли специи и баллончики, в которых в США обычно содержится жидкое сливочное масло под давлением. Я не прочел, что написано на моем баллончике, и найдя, что картофель несколько суховат, спрыснул его содержимым баллончика. Непотребный, одуряющий запах повис над моим блюдом, и только тогда я понял, что на столах наряду со специями стояли пульверизаторы с химикатами, чтобы отгонять комаров и прочих насекомых. Смеялся я очень тихо, чтобы не привлекать внимание соседей. Дурачина — он и в Австралии дуралей.
По дороге в магазин я зашел на местную радиостанцию, где мне позволили выступить с обращением к водителям: я просил их ехать помедленнее, когда они встретят меня с верблюдами на дороге. Ведущий передачу обратился также к жителям окрестностей с просьбой оказывать мне помощь в устройстве на ночлег.
Я купил за 99 долларов сделанную в США палатку «Колеман» со складным каркасом, накомарник и складную канистру для воды, которая занимала мало места. В супермаркете накупил я сухих супов, чая и растворимого кофе. чтобы потешить себя изредка, купил я еще и конфет типа подушечек. х’лебные припасы я надеялся пополнять по дороге, заходя в магазины и прося черствый хлеб для себя и верблюдов. Теперь я был почти полностью экипирован. Вот только на спальный мешок денег не хватило, но погода была теплой, и я решил, что посплю пока под армейским одеялом.
Отправившись вечером в магазин за бутылкой пива, я обратил внимание на хромого старика, загружавшего багажник своего драндулета ящиками с пивом. Лысина проглядывала через дыры его шляпы, а рубашка седьмой свежести выбивалась у него из замызганных штанов с оттопыренными коленями. Рядом с ним стояла расхристанная бабешка лет тридцати, в хорошем поддатии. Старик радостно ко мне приблизился и назвался Барри Томпсоном, верблюжатником, много лет тому назад перевозившим на верблюдах шерсть с ферм на приемные пункты. Увидев мой караван на дороге, он решил пригласить меня к себе на ферму и помочь мне с упряжью и объездкой верблюдов. Я давно уже мечтал о таком человеке, который мог бы помочь мне практически в обращении с моими партнерами. Он пообещал встретить меня по дороге и препроводить до места. Распив бутылку пива за знакомство, мы расстались друзьями.
Утром Крис презентовал мне старинную ложку и эмалированную кружку, коих до этого у меня не было вообще. Это еще раз показывает, насколько я был чудак на букву м, когда начинал экспедицию.
Дорога до поселка Коло оказалась смертоубийственной: узкой, с крутыми поворотами, не дававшими возможности водителям видеть, что какой то чудак идет не по той стороне, да еще с верблюдами. Барри верблюжатник приехал к полудню на своей таратайке, чтобы помочь мне в прохождении этого участка, да толку от этого было мало. Он не мог ехать по противоположной стороне дороги, да к тому же у его машины не работали тормоза и ему приходилось тормозить ее с помощью трансмиссии. В общем, до боли зубовной напоминал он мне наших деревенских чудаков водителей.
В поселке Коло Ривер мой новый друг решил мне помочь в поисках ночевки, но местные жители неохотно с ним разговаривали, и я предложил Барри отправиться домой, поскольку понял, что у меня одного это лучше получится. На берегу реки увидел я просторный дом с верандой на три стороны и решил проситься туда на ночлег. Хозяева были заняты работами в соседнем сарае, где у них была устроена гончарня. Здоровенный мужик запросто перетаскивал огромные баллоны с пропаном, а сухонькая женщина помещала глиняные изделия в печь для обжига. Они не сразу услышали мое приветствие, но признав во мне того самого путешественника, которого уже видели по дороге, согласились приютить меня на ночь. Верблюдов поместили пастись в густой траве, окружавшей трансформаторную будку, вокруг которой был высокий забор, а мне они разрешили разбить палатку на лужайке перед домом.
Вальтер Гринхальг днями работал на плантации, где выращивали на продажу зеленый дерн для лужаек, а вечерами помогал жене в обжиге гончарных изделий. Джун была совладелицей магазина в соседнем городе, где продавала, кроме сувениров, вазы, тарелки, цветочные горшки и прочие безделушки собственноручного изготовления, пользовавшиеся успехом у покупателей. В оформлении изделий она сочетала английские художественные мотивы времен королевы Виктории с мотивами культуры аборигенов и украшала глиняную посуду фигурками кенгуру, мишек коала и других австралийских животных и птиц.
Вся мебель в доме была сделана руками Валли (так, вместо скучного имени Вальтер, его называли друзья) из эвкалиптового дерева. Особенно я был восхищен кухонным столом, сколоченным из мощных, отполированных до зеркального блеска плах из этого дерева. Меня за него и усадили, подав к столу толстенные куски жареной говядины с обилием овощей на гарнир, и как всегда ни тебе вина, ни пива. Фактически, за все время пребывания в стране я впервые был приглашен к званому обеду. Я уже успел убедиться, что австралийцы с гораздо большим подозрением относятся к незнакомцам, чем американцы, и редко приглашают к себе в дом.
К званому ужину подошла и Клариса, их дочь, жившая рядом в построенном специально для нее доме. В этом году она заканчивала последний курс факультета английского языка в университете Сиднея. Родители гордились тем, что по окончании университета ее пригласили преподавать язык школьникам в Англии — дочь колонистов будет преподавать английский язык потомкам колонизаторов. Живя в этом поселке, она могла через Интернет общаться со всем миром. Воспользовался компьютером и я, чтобы еще раз убедиться в отсутствии новостей для меня.
После ужина Валли провел электричество непосредственно мне в палатку, так что я мог там заполнять дневник и наслаждаться чтением самого читаемого в мире американского журнала Reader’s Digest «Пища для чтения», издаваемого на многих языках мира. Вилли посоветовал не двигаться дальше по опасному участку дороги, а обойти его проселком, вдоль реки Коло, что будет в два раза длиннее, но во много раз безопаснее.
Напитавшись сочной травой, верблюды резво следовали за мной, на сей раз Ваня нес груз, а Зина шла перед ним, я же влек их за собой, бессильно матеря свою неспособность объездить хотя бы одного из них, чтобы двигаться, как положено бедуину, верхом. Бендовая? жизнь у пешего бедуина. А по сторонам дороги красовались конюшни с пастбищами для лошадей любимой здесь породы тробрэд, известной своей резвостью и неприхотливостью. Как и в США, любители лошадей предпочитают ее породе арабской. Арабские скакуны красивы, но слабаки по сравнению с верховыми лошадьми пород, выведенных в Англии и США. При виде моих чудовищ лошади обалдевали от страха и неслись, сломя голову и не обращая внимания на препятствия, а их хозяева, вероятно, костерили меня почем свет, правда, не все лошади себя так вели, да и не все хозяева.
А дорога петляла вдоль мелководной реки с самой чистейшей в Австралии, как мне сказали в поселке, водой, изливавшейся с гор заповедного парка Волеми. Вдоль нее запрещено строительство промышленных предприятий, но жилье возводят в непотребных количествах. Эти новые дома резали мне глаз, как прыщи на теле земли. В основном это дома построены недавними иммигрантами азиатского происхождения, нуворишами из Сиднея.
Иммигранты, как и лошади, вероятно впервые видели верблюдов, выходили на веранду с многочисленными узкоглазыми потомками и шизели от горбатости. Правительственная политика открытых границ для иммигрантов приводит к перенаселенности даже этих удаленных от больших городов мест. Было занятно поговорить с одним из иммигрантов, узнать, что его жена русская, но я не загорелся желанием ее увидеть, хотя он и предложил навестить их дом. Я не большой сторонник эмиграции из России, у нас большая страна, которую надо обустраивать для лучшей жизни, а не бежать за рубеж на чужую халяву.Кто бы говорил!
Туристам разрешалось плавать по реке на надутых автомобильных камерах, которые они составляют в плоты. Я встретил две группы эко туристов под водительством местных гидов, Брэта и Марка, которые учили их, как путешествовать по родной земле и не загаживать ее.
Вскоре после того как мы стали выбираться из речной долины по крутой, гористой дороге, я с удивлением обнаружил, что верблюды начали уставать раньше меня, особенно Зинуля, которая и груз то никакой не несла. Она использовала любую возможность, чтобы усесться посреди дороги, игнорируя мои потуги двигаться к жилищу. У меня не было другого выбора, как приземлиться рядом, раскурить трубку и ждать, когда к верблюдам придет второе дыхание. Поразительно, как эти некурящие создания могут задыхаться на столь низких высотах, а мне хоть бы хны. Вероятно, будучи всю жизнь курильщиком, я увеличил возможности своих легких до суперменских. Давно уже я понял, что любое плохо никогда не бывает полностью плохо, а любое хорошо не всегда хорошо; в каждом плохом есть хорошее и в каждом хорошем есть плохое. Вот таким образом я оправдываю свое курение и пьянство.
Выбравшись на хайвэй, я вспомнил совет моего нового приятеля Барри Томпсона: остановиться на ночлег у Чарли Джонса, шофера на пенсии и бывшего верблюжатника. Жил Чарли возле дороги в доме развалюхе, окруженном сараями и конюшнями. Много лет тому назад была у него прекрасная ферма, где он выращивал лошадей и скот до тех пор, пока его жена не была поражена болезнью, лишившей ее памяти и движения. Вот уж одиннадцать лет лежит она в палате инвалидного дома, и каждую неделю навещает ее Чарли с неизменным букетом цветов бессмертников. И нет у него будущего, поскольку живет он прошлой любовью.
В своей запущенной, тараканистой и склизской от грязи кухне он поджарил нам размороженные свиные отбивные, а на гарнир дал такой же горошек. Сидели мы бобылями и вспоминали прекрасное прошлое: и любови наши, и лошадей, и верблюдов. Где то в середине сороковых годов возил он тяжести на верблюдах, и знал о них значительно больше, чем я сейчас.
Утром я вывел своих красавцев на его обозрение, и раскритиковал он их в пух и прах. Оказалось, что бабки передних ног Зины были воспалены, поэтому и шла она в гору, от боли страдая и останавливаясь отдыхать.Кабы раньше знать! Вероятно, по этой причине решили ее хозяева не объезжать для гонок, но у меня не было возможности вернуть ее хозяевам — выбора не было. Не жизнь, а сплошной ва банк.
КРОКОДИЛ ДАНДИ
Я попрощался с Чарли и пожелал ему поскорее переехать в дом сына, семья которого сможет за ним ухаживать. Через несколько километров мы подошли к заправке, служившей одновременно кафе и магазином, где давали напрокат фильмы. Там я встретил Меган и ее маму Анну, приехавших за покупками и для обмена кассет. Они влюбились в моих верблюдов и сожалели, что не могут с ними сфотографироваться. Я заверил их, что сегодня далеко по дороге не уйду, и найти меня просто. Через пару часов они привезли с собой фотоаппарат и корзинку с провизией. Там были и жареная курица, и сыр, и фрукты, и горячий кофе в термосе. Мы устроили великолепный завтрак на обочине, и я влюбился в маму с дочкой, но обе оказались замужними. Вот так опять миновало меня семейное счастье, так что остаюсь при верблюдах.
Верблюжатник Барри Томпсон ждал меня на перекрестке шоссе и грунтовой дороги, где он нарисовал и повесил для ориентира стрелку на куске картона, а рядом на дереве висела также покрашенная в белое автопокрышка. Он предложил мне сократить путь до его дома не грунтовой дорогой, а высоковольтной линией, вдоль которой шла тропа для ремонтников. Вокруг был буш, и уже через полчаса пути тропу пересекло стадо серых кенгуру. Они неторопливо прыгали по своим делам, но задержались на минутку, чтобы обозреть меня внимательно. Я зашелся в восторге, видя впервые диких кенгуру, сидевших на своих мощных хвостах, и с детенышами в сумках. Вечерело, и стая попугаев шумно устраивалась на дереве, переругиваясь с местными сороками и кукабарами. Вскоре и любопытная лиса вышла на дорогу, помахала мне рыжим хвостом и отправилась охотиться за кроликами. Пахло сухой травой, полынью и мятой, а еще примешивался запах листвы эвкалиптовых деревьев, любимой пищи мишек коала, которые влезали на деревья после наступления темноты.
Но первозданность земли была нарушена гудящими проводами электропередачи, а тропу вдоль нее покрывали колдобины и промоины. Ноги скользили после недавнего дождя, трудно идти было не только мне, но и долгоногим верблюдам. Они то жители пустынь и привыкли к песку и каменьям, а здесь буераки.
Барри открыл ветхие ворота и проводил меня к странному сооружению из трухлявых досок и ржавой жести, отдаленно напоминавшему дом. Оно с двух сторон было подперто слегами, а рядом установлены были две алюминиевые цистерны для сбора дождевой воды. Внизу был гараж, а на второй этаж вела крутая, изрядно обветшавшая лестница со щелястыми ступеньками. Жилье Барри состояло из кухни и комнатушки, где на полу лежал засаленный матрац без признаков белья; так как укрывался Барри спальником. Окна были затянуты прохудившейся пластиковой пленкой, а кое где закрыты кусками оргстекла. Ветер вольно гулял по дому, и комары с мухами имели возможность как влетать, так и вылетать оттуда.
Я разбил палатку рядом с домом и пошел помочь Барри приготовить ужин. Воду он нацедил из цистерны, а мне поручил нарубить дров и разжечь чугунку. Мясо хранил он в морозильнике, работавшем на керосине; естественно, здесь не было ни электричества, ни телефона. Работавший на аккамуляторе радиоприемник издавал невнятные звуки. Но иногда прорывалась информация о заседании парламента или о ценах на бирже нам с Барри чрезвычайно важно было знать.
Купленное позавчера пиво Барри выпил, но на кухонных полках оказалась масса початых бутылок с разнообразными алкогольными смесями: виски, бренди, ликер, ром, портвейн, вино и прочее. Его предыдущая любовница работала в домах богатеев и натащила этого добра уйму.
Для начала мы открыли бутылку шампанского и выпили за знакомство, остальные напитки шли без разбора, поскольку трудно было читать этикетки при мерцании свечи, да нам вскоре сделалось все равно. Закуской служили мои запасы сыра и разогретая на сковородке смесь сосисок и макарон в томатном соусе (гадость, доложу вам, изрядная, но хороший наполнитель).
Барри недавно исполнилось 67, и начал он свою карьеру в 15 лет, будучи штате Квинсленд погонщиком верблюдов на ферме. В те времена на них перевозили тюки с шерстью, причем на каждого грузили два тюка по бокам и один сверху. Вес каждого был порядка 250 килограммов, так что на отдыхе их не разгружали, а верблюды спали на коленях с тюками, опиравшимися о землю.
Он перепробовал массу занятий: был гуртовщиком, стригалем овец, охотником на кроликов и кенгуру, ловцом крокодилов и ремонтником изгородей. Отсидел и в тюрьме, я думаю, за кражу скота, но он выдал мне более невинную версию об ошибке в различении клейма своей и чужой скотины. Барри утверждал, что прообразом героя в фильме «Крокодил Данди» был он, но сценарист не заплатил ему денег, и Барри собирался устраивать тяжбу. Меня его столь запоздалые намерения несколько удивили, ведь фильм вышел на экраны лет двадцать назад.
А еще он похвастался, что местная журналистка решила создать новый сценарий и обещала, что после постановки фильма он получит не менее миллиона долларов. (Я позвонил журналистке на следующий день и узнал, что она уже год как переехала в Тасманию, родила ребенка и забыла о сценарии.) Я не стал Барри огорчать этим сообщением, а также и тем, что настоящим прообразом Крокодила Данди был Родни Ансел, прославившийся книгой «Борьба за выживание», в которой описал свою жизнь на необитаемом острове, где он питался только мясом кенгуру. Его история подвигнула известного австралийского актера и режиссера Поля Хогана создать фильм о босоногом философе, Тарзане и Рембо в одном лице — Крокодиле Данди, в котором Хоган и сыграл главную роль. В 1986 году фильм вышел на мировой экран, и с тех пор Австралия наконец то приобрела национального героя и символ Данди Хогана. Многие молодые австралийцы имитируют его одежду и манеры, что же касается самого актера, то, как и его герой Данди, он женился на актрисе, Линде Козловской, которая в фильме играла роль Сюзан. Успели они даже и детей настругать.
Не столь благополучной оказалась судьба реального Данди — Родни Ансела. Он не получил ни копейки от сотен миллионов долларов, которые принес прокат этого фильма. В 1992 году его судили за воровство скота и нападение на соседа. Очень вероятно, что он приторговывал наркотиками в своей Северной Территории. В августе 1999 года сорокачетырехлетний Родни был убит в перестрелке с полицией.
Мой Данди — Барри Томпсон получал пенсию 770 долларов в месяц и подрабатывал уроками верховой езды детям, продажей дров и ловлей кроликов в силки. Недавно у него родился четвертый внук, но Барри не смог его увидеть, поскольку умудрился подраться с зятем, с которым в баре обмывал новорожденного. Барри не очень по нему скучал, поскольку в запасе у него всегда были женщины. За последние пять лет он сменил шесть любовниц, которые были моложе его лет на 20 — 30. (Я видел одну из них, когда встретил его около ликеро водочного магазина. Линде действительно было под 30, лыка не вязала, тем более, лыка в здешних местах не найдешь.) Наше сидение происходило под транслировавшийся из Сиднея концерт Ансамбля Советской Армии. Особенно хорошо исполняли они песню «Калинка, калинка, калинка моя. В саду ягода малинка, малинка моя». Но прогорела свеча, и разошлись мы по будуарам, без песен.
Утром принялись объезжать моих верблюдов, и зрелище это было презанимательное. Я их запряг и, оставив Ваню привязанным, сел на Зину, которую вел на поводке Барри. Он спотыкался о корни деревьев и колдобины дороги не только из за негнущейся ноги, но и из за нашей вчерашней пьянки. Отведя Зину метров на сто, он отпустил ее и позволил мне свободно ею управлять. Естественно, побежала она сразу же обратно к своему партнеру Ване. Я пытался ею управлять, натягивая вожжами цепь, которая облегала ее чувствительный нос. В ответ Зина мстительно пробегала между деревьев или под их ветвями, чтобы сковырнуть меня с седла. Когда же мне удавалось ее посадить на колени, Зина переваливалась на левый бок, стремясь переломать мои ноги о луку седла, да еще при этом лягнуть. Мне пришлось проявить изрядную сноровку, чтобы избежать смертоубийства.
Оставив Зину привязанной, мы с Барри отправились далеко в буш с Ваней. Уставший Барри кувыркнулся несколько раз на кочках, пока довел верблюда к границе своих владений. Как только он его отпустил, Ваня ринулся назад к подружке, и все мои попытки повернуть его или придержать оказались бесполезными. В конце концов Барри предложил расседлать верблюдов и заявил, что их, горбатых, только мясокомбинат исправит. А пока я отправил верблюдов на пастбище, а мы вскарабкались по лестнице на кухню, где ждали нас недопитые давече разнообразные алкоголи. Оказывается, и в Австралии, утро вечера мудренее.
Отчаявшись приструнить верблюдов, я попросил Барри провезти меня на таратайке дальше по дороге, чтобы оценить сложности предстоящего маршрута. Но ехать было страшноватенько, тормоза то у его машины не работали. Нам удалось заменить башмаки тормозов, сняв замену с еще более древней машины (во дворе толпилось пять ржавеющих развалюх).
Эта замена не очень облегчила жизнь, поскольку в цилиндрах отсутствовала тормозная жидкость. Я предложил проехать на ближайший карьер, экскаваторщик которого пару дней назад остановил меня на дороге и предложил ночлег. Барри со скрипом согласился, упомянув, что водительские права у него давно просрочены, и полиция не останавливает его из за того, что штраф с него не получить. Его несколько раз в году сажали в каталажку, а там было еще комфортнее, чем дома, — трехразовое питание, телевизор и горячий душ. Барри пожаловался, что по нынешним временам тюрьмы Австралии забиты иммигрантами из Азии и Африки, так что нет места коренным австралийцам. Полицейские это уразумели и больше его не останавливают, но за отсутствие тормозов могут впаять срок, а его ждет любимая алкоголичка.
Через пять километров выбитой грузовиками дороги мы подъехали к песчаному карьеру, возле которого стоял домишко, а через дорогу — гараж. Из дома вышла женщина и на мой вопрос, где мистер Грант, презрительно указала на гараж. Из его тени вышел с бутылкой пива бородатый Грант. Поля его шляпы были поникшими, как и он сам. Похоже, он не был рад нашему приезду и кидал яростные взгляды в сторону Барри, который благоразумно остался сидеть в машине. Естественно, у Гранта не нашлось тормозной жидкости для нас (были у него старые счеты с Барри, возможно, и тормозную жидкость вместе пили). Мистера Гранта жена выгнала за пьянство из дому неделю назад, и спал он в гибриде палатки со спальным мешком, называемом в Австралии свагом (swag).
Получив отлуп, отправились мы к владельцам земли, на которой жил Барри. Два года назад он поселился на ферме, принадлежавшей секте адвентистов Седьмого Дня. Они водворили его с условием, что будет Барри ремонтировать им заборы, ухаживать за скотом и отлавливать кроликов. Барри уже через месяц занятие это показалось скучным, и он решил, что можно и на пенсию прожить. Сектанты грозились выселить его с помощью полиции, но и у них были свои проблемы. Безбожник Барри рассказал, что они не курят и не пьют, а дни проводят в молитвах, но не у всех в порядке с документами. Тем более, он сам видел, как адвентистская молодежь курит марихуану и пьет пиво.
Поселок сектантов находился всего в километре от дома Барри, если двигаться по грунтовой дороге. Они спрятались в лесу, чтобы переждать конец света, который они планировали на 1999 год, а теперь перенесли на 2012. Вокруг молитвенного дома стояли добротные постройки, где подведено электричество, есть горячий душ и даже городской телефон, от которых я отвык, живя у Барри. Сектанты были выходцами из Румынии, которые плохо говорили по английски. Я застал в столовой Гивило Золека, Хелима Хая, Мелона Вимасора и Слободана Геха. У них тоже не нашлось для нас тормозной жидкости, но они растормозились, чтобы прочесть нам лекцию о грехе. Естественно, имели они в виду в основном Барри, поскольку мои грехи не были им ведомы.
Основная идея сектантов состояла в том, что спасутся в грядущем Апокалипсисе только принадлежащие к их секте, а остальных поглотит Геена Огненная. Ну, а уж Барри будет жариться на самых скворчащих сковородках. Послушав их унылые речи, посмотрев на унылые морды этих затравленных будущим румын, я решил, что если действительно наступит конец света, то уж лучше уйти в иной мир со всеми грешниками, чем оставаться жить на земле с этими мамалыжниками.
Вернулись к себе ни с чем, да еще сектанты пригрозили, что вскоре пришлют полицию выкуривать Барри из дому. Но Барри не кручинился — он отсосал трубочкой тормозную жидкость из машины, стоявшей здесь уже, наверное, лет десять. Правда, к тому времени обнаружили мы, что и масла осталось с гулькин орган, но в запасе у Барри были две банки слитого из старых машин масла.
Барри достал из морозильника две тушки кроликов и бросил их размораживаться на горячую крышу сарая. С огорода он принес две тыквы и поручил мне делать из них кашу, а сам принес из курятника пять яиц, послуживших цементирующим элементом для рагу из двух зловредных кроликов. К обеду оставалось у нас лишь французское вино десятилетней выдержки, кое мы и оприходовали, хотя лучше бы пива покрепче.
Барри особо не расстраивался по поводу ближайшего выкидона с этой сектантской фермы. Он уже договорился с приятелем, который обещал ему выделить для жилья пять гектаров леса, где он мог построить дом и охотиться на кенгуру и кроликов. Проблема состояла в том, что не на чем было перевозить пять любимых лошадей, на которых он не ездил уже несколько лет, но бросить на растерзание сектантам с их Апокалипсом не мог. Он предложил мне взять с собой пару, но у меня и с верблюдами проблем хватало. Мы так и не смогли выехать на предварительный осмотр предстоящего мне маршрута, поскольку сдох и аккумулятор машины Барри. Легли мы рано, только посреди ночи меня разбудило кукареканье петуха. Я вылез из палатки на шум и увидел причину его переполоха — светила полная луна.
СВЯТОШИ
Барри проводил меня до перекрестка и отправился на своем драндулете за пенсией в Виндзор. Он обещал вернуться, чтобы проводить меня дальше вдоль дороги, но я сомневался, что ему это удастся. Наверняка, будут его там ждать Кристина, Сюзанна или Сэнди, накупят они пива на его пенсию и загуляют на недельку, ну а там — как получится. Я скрестил пальцы в надежде, что успеет он купить керосина для холодильника и какой нибудь еды до того, как деньги кончатся.
А День дураков, 1 апреля, и прошел по дурацки. Утро порадовало меня хорошей погодой, но после обеда зарядил дождь, и не было ему конца. Идя впереди, я высматривал осколки разбитых бутылок на дороге и отфутболивал их с нашего пути, но на сей раз из за дождя не доглядел. Спиной услышал, как Зина трясет передней ногой, а когда оглянулся, узрел осколок пивной бутылки, торчащий из ее кожистого копыта. Она в панике махала им, стараясь избавиться от занозы, а кровь обильно брызгала мне в лицо и на одежду. Моя попытка выдернуть стекло из копыта оказалась безуспешной — Зина не позволила до него дотронуться, и я едва избежал удара копытом в лоб. В конце концов нам удалось сбить с ноги осколок, но без этой затычки кровь начала хлестать еще пуще. Единственное, что мне удалось придумать, так это посадить ее на колени в надежде, что давление крови упадет и кровь свернется быстрее. Это действительно помогло, и через полчаса мы продолжили путь.
Холмы по сторонам дороги были покрыты вуалью дождя, намокли мои верблюды, ну, а о самом и говорить нечего — с полей шляпы вода струилась на плечи и далее вниз, вниз к пяткам. Хлюпало в ботинках, и фонтанчики воды выхлестывали через шнуровку. У меня не было ни плаща, ни накидки, и согреться мог только в движении.
Сосед Барри, Питер Дэй, обещал позвонить в православный монастырь, который должен был стоять возле дороги километров в двадцати от моей ночевки. Узнав о монастыре, я обрадовался, вспомнив гостеприимство монахов францисканцев в штате Айдахо. Я жил у них несколько дней, когда путешествовал по США на лошади. Надеялся, что и местные монахи окажутся не менее гостеприимны, тем более что я тоже причислял себя к православным.
Смеркалось, когда наконец то показались ворота монастыря Святого Шенуды. Монастырь еще продолжали достраивать, и дорога к нему была разворочена бульдозерами и грейдерами. Закончено было только здание гостиницы с примыкающей к ней столовой, а также одноэтажная деревянная часовня. Сам я не мог заранее предупредить обитателей о своем приходе, поэтому со смущением нажал кнопку звонка. Через несколько минут дверь открыл щупленький, смуглый монашек в черной рясе и скуфейке. Он с испугом уставился на меня и стоящих рядом верблюдов. Я объяснил свои обстоятельства и попросился переночевать.
Монах плохо понимал по-английски, никто о моем приезде ему не звонил, поэтому он предложил подождать на улице, а сам опять спрятался за дверью часовни. Минут через пять пришел парень в цивильной одежде и сообщил, что получил разрешение настоятеля монастыря накормить меня и оставить на ночевку. Я присмотрел уже для верблюдов очень хорошее пастбище рядом с часовней. Но служка передал, что настоятель категорически запретил пасти там верблюдов. Под неумолчным и неустанным дождем я распряг и разгрузил Зину с Ваней и отвел их в поле, сопровождаемый все тем же служителем, следившим за тем, чтобы я крепко привязал верблюдов к деревьям.
В столовой изобильствовала еда, оставшаяся от трапезы. Еще длился пост, поэтому угощение было нерыбным и безмясным, и состояло, в основном, из каши, фруктов и овощей. А мне так хотелось скоромного! Пришел в столовую и настоятель монастыря, тот самый щуплый монашек, спрятавшийся от меня в часовне. По английски он изъяснялся плохо, поскольку совсем недавно приехал в Австралию из Египта, где совершал службу Господу в коптском монастыре.
Монастырь, в котором я находился, был основан в 1993 году выходцами из Египта и Судана. Я уже слышал о преследованиях коптов христиан мусульманами в тех странах. В Африке особенно заметна линия раскола мира между этими двумя религиями и культурами. То, что там происходит, только еще цветочки, ягодки созреют, когда развяжется бойня между христианскими и мусульманскими странами.
Я не верю в Конец Света, грядущий Апокалипсис, но перенаселение планеты несомненно приведет к катастрофе не только природной, но и культурной. Боюсь, что в будущем человечество будет вспоминать белую христианскую цивилизацию, как ушедшую на дно Атлантиду.
Монастырь Святого Шенуды в Египте, называемый еще Белым монастырем, практически обезлюдел, и новый монастырь в Австралии принял эстафету памяти архимандрита Шенуды. Я впервые слышал это имя, так как был он святым только для коптов, религия которых старше католической и нашей, русской, православной.
Монах Миха рассказал мне о чудесах, которые творил Святой Шенуда, живший в конце четвертого века от Рождества Христова. Будучи отшельником, он, как позднее Святой Антоний, подвергался искушениям Сатаны. Как то раз явился к нему дьявол в личине ангела, который хотел сбить его с пути истинного. Вот и говорит Сатана: «Привет тебе, Святой Шенуда! Господь послал меня к тебе с предложением покинуть монастырь и отправиться в мир, чтобы там жить обычной жизнью и учить людей вере в Бога». Не растерялся святой и говорит: «Если послан ты Богом, расставь руки в форме распятия, на котором Христос отошел к своему Отцу». Испарился дьявол, поскольку не мог он слышать даже упоминания имени распятого Христа. Ну и хитрюга был этот Шенуда — так надуть самого дьявола, предлагавшего ему богатую и сытную жизнь. Отстоял он свое право быть нищим и голодным.Современные психиатры говорят: когда мы говорим с богом-это молитва, а когда он с нами – шизофрения.
Шенуда так и не покинул монастыря, но продолжал служить людям молитвами. А они несли ему подарки и деньги в знак признательности за его чудеса целительные. Самому Шенуде деньги не были нужны, и он раздавал их нуждающимся. Как то несколько прохиндеев узнали о его щедрости и решили нажиться на ней. Они пришли к святому в слезах и попросили денег на похороны родственника. Получив требуемое, они в радости пришли к мнимому покойнику домой, чтобы вручить ему долю. Смотрят, а тот действительно преставился — наказал его Шенуда за святотатство. Рассказывая мне эту историю, Миха светился почтением к своему предшественнику, а я высказал удивление столь жестокому уроку нравственности, преподанному людям. Монах поспешил меня заверить, что потом то мужика прохиндея святой с божьей помощью оживил.
А потом мы перешли к более земным делам. Миха объяснил мне, что пастись на его поле верблюдам нельзя оттого, что оно засеяно культурной травой всего два года назад и дерновина еще не укрепилась. В утешение попросил служителя принести поднос с остатками вчерашнего плова и предложил накормить им верблюдов. Я несколько удивился, услышав такое предложение от бывшего ветеринара. Ведь должен он знать, что животные не переносят специй, используемых в плове. Естественно, мои ребятки от плова отказались, хотя были зверски голодны. Я отдал им остатки черствого хлеба, который мне подарили в булочной по дороге.
В здешних местах говорят, что если на Пасху нет дождя, то что то неладно с природой. И на сей раз за день до праздника небо обрушивало тонны воды на квадратный метр монастырских угодий, столь негостеприимных для моих верблюдов.
Приход утра ничего в погоде не изменил, только видимость сделалась получше. Мне нельзя было выходить на дорогу, и не только из за дождя, но из за интенсивного автомобильного движения на дорогах, типичного для праздничных дней. Монах Миха утром со мной не общался, а послал своего помощника по хозчасти с «пахучим» именем Анис. Он всего семь лет как приехал из Судана и успел открыть свое дело по ремонту заборов. Выбрали его соотечественники церковным старостой, и Анис чрезвычайно гордился этим общественным статусом. Я объяснил ему свои затруднения и попросил разрешения остаться в монастыре еще на ночь, чтобы переждать ливень и опасное движение на дорогах. Я даже предпочитал держать верблюдов голодными и привязанными, чем выходить с ними на дорогу. Сам я готов был разбить палатку возле монастыря и в ней пережидать непогоду.
Анис был неумолим, как несчастная судьба, сказав, что скоро в монастырь должна прибыть группа бойскаутов, а также другие гости, и я помешаю им своим присутствием. Я хотел ему напомнить о том, что с давних пор монастыри служили убежищем для странников, но потом передумал, поскольку не знал устава коптских монастырей. Похоже, он был другим, поскольку вновь прибывающие посетители со мной не здоровались и любопытства к моим верблюдам не проявляли. Они целенаправленно шли в церковь на утреннюю службу. Все они были темнокожими выходцами из Судана. А может, в Судане или Египте монастыри не принимают странников?
ЛЕСОРУБЫ
Седлал и загружал я верблюдов под неиссякаемым дождем. Верблюдов тоже не тянуло в дорогу, и они не хотели садиться коленями на мокрый грунт для загрузки. Наконец то я двинулся к воротам. Зина несла груз, покрытый плотным синим пластиком, у Вани был выходной день от груза. Никто со мной не попрощался, не махнул рукой, было им некогда — молились. Не успели мы выйти на дорогу, как порыв ветра вырвал край пластика, укрывавшего груз, и он заполоскался, захлопал над Зининым ухом. Она испугалась шума и принялась лягаться и подпрыгивать на месте, стараясь сбросить сумки. Через минуту поклажа была разбросана вдоль обочины, и только избавившись от груза, Зина успокоилась. Мне пришлось искать столб, чтобы привязать к нему верблюдов, а потом уж подбирать с дороги вещички и грузить их на Ваню — Зина не давалась. А дождь хлестал по нам плетями.
Нужно было как можно быстрее сворачивать с дороги, потому что движение становилось интенсивнее, а дождь затруднял видимость и для меня, и для автомобилистов. Наконец, справа я узрел прекрасное огороженное пастбище на склоне горы, к которой притулился дом с верандой. Привязав верблюдов к забору, я пошел в гору в надежде найти там хозяев пастбища.
Дом с верандой оказался пустым, и пришлось карабкаться выше по склону, скользя по глинистому полотну дороги. На верхушке холма нашел я несколько вагончиков для жилья, мастерские и контору лесопилки. Около конторы сгрудилось несколько машин, а их владельцы сидели на веранде за длинным столом и сосали из маленьких бутылок знакомое уже мне пиво «Виктория Битер». Мое появление из дождевой вуали вызвало некоторое удивление. Я удовлетворил их любопытство рассказом о своем путешествии с верблюдами.
Самый старший лесоруб был моего возраста, но выше, мощнее и явно увереннее в себе. Звали его Джоном Стоксом, был он здесь хозяином всего лесопромышленного комплекса. Он решил пристроить верблюдов на время праздничных выходных на пастбище внизу, вблизи дома младшего сына Джона.
Мы на машине отправились вниз к верблюдам, чтобы хозяева смогли их сфотографировать. Верблюды в этих краях большая редкость, много их паслось западнее, в пустыне, но в гористой местности они не появлялись. Я завел их на пастбище и, сгрузив вещи около дома, отправил пастись. Бедняги так изголодались на монастырском постном плове, что вприпрыжку бросились по склону к заветной травушке. Надолго запомнится мне то монастырское гостеприимство.
Вскоре подъехал младший Джон с подругой и детьми. Вначале он предложил мне разбить палатку под навесом. Я сходил туда и обнаружил сотни устроенных на земле гнезд смертельно ядовитого паука Австралии. Получив такую весть, Джон удивленно хмыкнул и предложил устраиваться на веранде, поскольку в доме места не было. Там жила подруга Джона с 3 летними сыновьями близнецами Бредли и Бренаном.
Звали ее Ангела, и родила она сыновей без мужа, так что алиментов не получала. Джон был разведен со своей женой и каждые выходные ездил к ней в знакомый мне Пиктон, чтобы забрать к себе в гости малолетних дочек Кай и Зой.
В тот предпасхальный вечер приехали к Джону отметить праздник приятели Пол Рид и Тэг Хэг. Пол был холостяком, работал на лесоповале и тяжким, опасным трудом зарабатывал 2400 долларов в месяц, которые проигрывал на скачках или в казино. Денег хватало ему только на пиво и курево.
Старший его приятель Тэг, рыжебородый и веселый ирландец, тоже не был семьянином. В возрасте 50 лет руководство компании, в которой он работал, заставило Тэга уйти на пенсию, выплатив компенсацию в 30 000 долларов. Деньги эти он благополучно спустил на выпивку и наркоту. Работать на лесопилку его не брали, поскольку он всегда был поддатым, и жил Тэг на пособие по безработице. Они привезли с собой пиво и марихуану, которую Пол выращивал на участке около своего дома. Пол и Тэг предложили мне то и другое, а я почему то не отказался. Жадность почти сгубила фраера.
Для начала Джон младший решил показать мне принадлежавшие его семье земли, и мы вчетвером отправились на его вездеходе по дорогам через пять тысяч гектаров леса и вырубок. Поскольку лес был свой, то и рубили его хозяева так, чтобы не порушить почву, а на вырубках сажали молодые деревья. Дороги к вырубкам были не лучше наших где нибудь под Подпорожьем, но вездеход легко с ними справлялся.
Вокруг простирались холмы с песчаниковыми скалами, покрытыми эвкалиптовым лесом, любимым прибежищем коал, которых в дневное время трудно было увидеть. Склоны многих холмов были оголены сплошной вырубкой и корчевкой. На этих участках вырыты пруды, уже заполненные до краев дождевой водой. К каждому из участков вела хорошо укатанная дорога. Джон младший рассказал, что эти участки предназначены для поселка из 50 домов, которые будут построены в ближайшие годы. Застройщики уже приступили к проводке коммуникаций, так что через пять лет эта дикая местность превратится в пригород Сиднея, а Джон сделается миллионером.
Я спросил у спутников о том, какова дорога дальше на север, и они меня заверили, что ближайшие 20 километров для меня непроходимы. Дорога в горах сузится еще больше, повороты будут еще круче и непредсказуемей, обочины исчезнут. С одной стороны будет тянуться крутая гранитная стена, а с другой обрыв.
Идти этой дорогой с верблюдами было бы элементарным самоубийством. Существует, правда, обходная дорога, которой пользуются лесорубы, но она в шесть раз длиннее, и там нет никаких поселений. Потеряться там — как два пальца...
Вернувшись домой, мои собутыльники предложили мне еще одну самокрутку марихуаны, и я опять не отказался. А вскоре поплыл или полетел я, как Одиссей, в страны неведомые. Я сидел в кресле среди собутыльников, но уже не мог принимать участия в их разговорах, будучи как бы в другом измерении и глядя на себя со стороны. Ступор был частичным, поскольку я смог добраться до палатки и изолироваться там, затаиться. Мне, старому дураку, было стыдно за то, что показал этим лесорубам слабину. Правда, они утешили, что имеют значительно большую практику использования этого наркотика, поскольку курят марихуану каждодневно. Но лесорубы могли себе это позволить, поскольку имели место, где спать, и деньги на еду.
У меня же на руках были беззащитные верблюды, которые постоянно нуждались в моем внимании. Меня часто так вот заносит неизвестно куда и зачем. Экспериментатор гребаный.
Как испорченную пластинку, проигрывал я мысль: ну что же мне делать дальше, по какой дороге идти. Несомненно, я запросто потеряюсь на 120 километрах лесных дорог. Нет у меня с собой и достаточного количества продуктов, а оружие — только туристский топорик. А по главной дороге не пройду я и пяти километров — собьют проходящие машины нас всех троих. Я решил позвонить утром в полицию и попросить там совета. Дурь долго меня не отпускала, как я ни пытался ее выбить из себя различными методами йогического дыхания. В конце концов решил плыть по течению, вспомнив частушку:
По реке топор плывет из деревни Зуева,
Ну и пусть себе плывет, железяка х...а.
Проснулся с осознанием греха и попросил у хозяев извинения за вечернюю непотребность. Позвонил в местную полицию и спросил, могут ли они обеспечить мне эскорт по дороге на север. Полиция в США часто оказывала мне подобную помощь, но здешний сержант посоветовал нанять тяжелый грузовик и пустить его за собой с мигалками. Хорош совет, но это могло мне стоить, особенно на праздники, порядка 400 долларов.
С утра Джон занялся обучением своих маленьких дочек езде на мотоцикле, правда, на детском, но с настоящим двигателем. Они еще и говорить то не умели, но через час уже лихо въезжали вверх по крутому склону горы. Джон как то не очень обращал внимание на свою любовницу, на ее детей, да и на меня. Правда, приняв бутылочку пива, он смягчился и сказал, что я могу остаться жить на веранде еще один день. Погрузив дочек в вездеход, он сказал, что будет дома после обеда, и исчез в дожде. Больше я его никогда не видывал.
Терзаемый неопределенностью своего положения, я решил пройти до конторы лесопилки. По случаю праздника в вагончиках для жилья никого не было. Обычно же работали здесь 15 человек, рубивших эвкалиптовые деревья по 12 часов в день. Работа была трудной и опасной, только на днях придавило бревном Патрика, второго сына Джона.
Да вот и сам старший Джон едет с массой продуктов и выпивки, закупленных женой Мэри и дочкой Кимберли. Оказалось, что при конторке было еще жилое помещение, где Джон с дочкой и женой останавливался на выходные.
Джон пригласил меня на пасхальный обед, и пока мы его ожидали, сидя на веранде и попивая пиво, я рассказал ему о своих проблемах. Привыкший принимать важные решения ежедневно, Джон недолго думал, чтобы сказать: «Анатолий, ну что ты мучаешься. Возьму я завтра у родственника трейлер для перевозки лошадей, заведем в него твоих верблюдов и переброшу тебя на 30 километров севернее, а там уж опять сможешь идти по бровке шоссе».
А потом Джон пожаловался, что из сына Джона ничего путного не получилось. Связался с непутевыми Полом и Тэгом и курит с ними травку, и в результате его ничто не интересует. Вот и жена ушла от него недавно, а новую подружку Анжи он ни во что не ставит, да она и есть ничто. Старший Джон не осуждал младшего за употребление пива, поскольку на лесопилке никто не пил воду, а только пиво. Ящиками «Виктории Биттер» была заставлена бытовка.
Недавно Джону шунтировали сердце, и он бросил курить, но пиво пил, как и прежде, да и не соблюдал никакой диеты. Я посоветовал ему поголодать с неделю, чтобы немного очистить организм, но Джон решительно заявил: «Да я лучше не проживу лишний год, но от жратвы вкусной не откажусь».
Готовя обед, Мэри не забывала прикладываться к коктейлю с крепчайшим бурбоном, так что к вечеру она могла говорить с трудом. За нее бубенчиком звенела тринадцатилетняя Кимберли, которая жаловалась мне, что отец не хочет, чтобы после окончания школы она училась в колледже. Джон считает, что излишнее образование разрушает мораль детей. В отместку Кимберли решила после школы закончить полицейскую академию, чтобы, став полицейским, получить возможность арестовывать отца за пьяное вождение. Правда, поддатым Джон ездил только по территории своих пяти тысяч гектаров леса, полиции туда ход был возбранен. Вот и мечтала Кимберли арестовать его в качестве дочки, да еще и полицейской.
Спать меня оставили в комнате Пола, сына Джона. Видимо, он и будет после смерти Джона хозяином и управляющим лесопилки. Что же касается Джона младшего, то соскочить ему с марихуаны почти невозможно, тем более что растет она здесь прекрасно, и не надо ехать в город за очередной порцией. Я же после вчерашнего одурения и потери контроля над собой зарекся когда либо в будущем ее курить. Дай то бог, а то зарекалась свинья ….
ДОРОЖНАЯ ЭКОЛОГИЯ
Мы заехали за коневозкой к свояку Джона и прицепив ее к джипу, отправились за верблюдами. За два дня жирования на чудесном пастбище отдохнули они великолепно и готовы были в путь. Не ожидали, конечно, они от меня подлянки с засовыванием их в тесную, рассчитанную на двух лошадей коневозку. Но я заманил верблюдов туда шматами белого хлеба с солью (черняшки антиподы не знают). В течение недели по утрам я угощал их кусочками булки или хлеба, и, в конце концов, хлеб стал лакомством, без которого верблюды не могли обойтись. Вот и попались на дурной привычке.
Джон вез нас по горной дороге, и даже в кабине у меня замирало сердце от крутых поворотов, подъемов и спусков. Конечно же, никоим образом не прошел бы я этот путь в 30 километров без больших потерь. Зина догадалась в коневозке опуститься на колени, и ее не мотало, не било об стенки, как глупого Ваню. Ну дык — раз Ваня, то и дурак.
Кончалась Пасха, и апрельский дождь утром прекратился, выполнив положенную ему функцию смывания зимних грехов. Но я забыл, что в Австралии все наоборот, и здесь он смывал летние грехи. Я с удивлением отметил, что праздник этот хотя и считался национальным, но никто его особо не отмечал. Не слышно было звона колоколов, и не тянулись люди в церкви.
Ну разве что радовались празднику Воскресения Христа суданцы в коптском монастыре, из которого меня выгнали давечве под дождь. Но: не судите суданцев, но и сами суданцами не будьте.
Сгрузил нас Джон в пяти километрах южнее поселка Булга. Естественно, я предложил ему деньги за перевозку, а он, конечно же, не взял. Этот капиталист и чревоугодец по церквям не ходил, поста не соблюдал, он был просто добрым человеком. Джон пожелал мне доброго пути и пригласил заезжать еще раз, когда окажусь на континенте.
Верблюды вырвались из душетрясной кабинки ошалелыми и с удивлением оглядывались на то сооружение, что их качало и било более часа. После такого потрясения я решил пройти с ними не больше десяти километров и стать на ночлег пораньше. В центре города Булга я зашел в магазин за бутылкой пива. Распить его решил в соседнем кафе. Из за прилавка меня приветствовала по русски хозяйка, Радонка. Ей легко было догадаться, что я русский, поскольку с левого бока Зины свисал зеленый пластиковый плакат, на котором белыми буквами было написано по английски: «Из России с Любовью и Миром». С этим плакатом ехал я на лошади по дорогам Америки, и на нем еще остались подписи людей, которых я там встретил.
Радонка оказалась сербкой и наконец то встретила близкого ей по духу русского человека, у которого могла найти сочувствие по поводу захвата НАТО территории Сербии. Я тоже был возмущен беспардонностью и наглостью этих борцов за свободу и демократию, самочинно решающих, кто прав, а кто виноват в змеином клубке ненависти жителей бывшей Югославии. Пускай бы разбирались между собой, как племена тутси с хуту в стране Бурунди.
Радонка обняла меня, русского, и сказала, что русские всегда помогали православным братьям сербам и сейчас помогут. Вот в этом я сомневаюсь, ведь Россию так обескровили морально и физически, что нет у нее сил даже на жест, а не то что на помощь сербам. Соберется она с силами после того, как перебьют друг друга временщики корыстные, и придет к власти новое поколение людей, не знавших рабства.
Попрощался я с сестрой-славянкой сердечно. Пройдя километров семь, увидел бензозаправку с примыкавшим к ней прекрасным пастбищем, огороженным высоким забором, который мои верблюды не могли переступить. Пользуясь своим ростом, они могли запросто преодолевать полутораметровые заборы. Когда же забор был еще выше, но без колючей проволоки по верху, они наваливались на него коленями и опускали до земли. В плане ускользания с выгонов они были высокими мастерами.
Хозяин заправки, задумчиво пасмурный ливанец, ничем не интересовался, кроме счета в игре между футболистами Сиднея и Аделаиды. Он без особого энтузиазма разрешил мне переночевать на ферме. Под стать ливанцу была его жена, флегматичная скандинавка или ирландка. Она не торопясь заправляла бензином автомобили, приготовляла сэндвичи или дремала у экрана телевизора. Мое появление не изменило рутины жизни этой парочки, они даже не захотели погладить моих красавцев и угостить их кусочком хлеба. Ливанцам не было интересно жить, и как правило, такие люди долго не живут.
Я развесил одежду сушиться на сквозняке под крышей сарая и развел костерок, чтобы заварить кофе и послушать треск горящих поленьев. Наверное, я пироман, поскольку костер для меня не только очаг для приготовления пищи, но и жертвенник, на котором сжигаю я прошлое и заряжаюсь энергией для будущего. Костер охраняет меня от злых духов, затаившихся в буераках души, и одаривает теплом на ночь.
Я благополучно переспал в палатке, укрывшись согретыми на костре армейским одеялом и пледом. Хорошо бы, конечно, еще и спальник иметь, но не все же сразу. Дорога поднималась на горное плато, и с каждым днем становилось холоднее, да и зима приближалась — было начало апреля.
На кухне щедрый любитель футбола наполнил мою флягу питьевой водой, привозимой сюда в цистернах. Я попросил его или жену написать что нибудь в моем дневнике, но, похоже, были они неграмотными, так что у меня не осталось на память их имен.
Дождь, отдохнувший за вчера, сегодня припустил с полной силой. Особенно невыносим он был на вершине холма. Я решил отдохнуть от него, укрывшись под навесом автобусной остановки. Верблюдов привязал к забору рядом, им то никакой дождь не страшен. Моя же одежонка была на рыбьем меху, даже плащика захудалого не оказалось, только шляпа прикрывает мою хрупкую натуру.
Я надеялся переждать дождь минут десять, но наяривал он все хлеще, и для согреву решил разжечь костерок. Дров в окрестностях не оказалось, и я собрал пластиковые бутылки, выброшенные из окон проезжими автомобилистами. Я всегда презирал этих ублюдков, у которых не хватало терпения или совести, чтобы выбросить мусор в положенном месте. Теперь же был я им благодарен и только презирал тех, кто накидал стеклянных бутылок — они не горели.
Очистив территорию от пластмассы, я принялся за автомобильные покрышки, которые горели еще жарче. Чувствовал я себя очистителем и охранником окружающей среды на этом участке планеты и был горд своей миссией в этом антиподном мире. Только боялся, что дорожная полиция вмешается и оштрафует за разведение костра в неположенном виде. Поэтому удивился, когда мимо прошла полицейская машина и не остановилась рядом с остановкой, а затаилась за холмом метрах в пятидесяти, чтобы радаром ловить превышателей скорости. Ну не приказали мужикам меня прищучивать, они и не стали трогать. Тоже люди, видят, каково приходится человеку с верблюдами на открытой ветрам вершине.
И через час, и через полтора дождь не прекращался, и тогда подумалось, что вершинка эта и является губкой, захватывающей и высасывающей дождь из проходящих туч. Если это так, то нужно отсюда бежать незамедлительно.
Спускаясь с холма, увидел стоящую на обочине машину. Ее водительница призывно махала мне изнутри. Она спросила, не хочу ли я чего нибудь горяченького поесть и попить. Да какой разговор, конечно же! Костерный жар давно был смыт дождем, который ручейками стекал с полей шляпы на иззябшее тельце мое. Сердобольная женщина вскоре вернулась с горячим кофе, пирогами с мясом и яблоками. Я в благодарности поцеловал ее дающую руку, но так и не узнал имени — в памяти она осталась просто австралийкой.
Оказывается, действительно глупо было полтора часа пережидать дождь на вершине холма, отсасывающего тучи на предмет воды. Ближе к подножью холма дождя не было и даже солнышко иногда подмигивало. Но пора искать пристанище для просушки и согрева.
В городе Джери Плэйн мне посоветовали остановиться на территории конного клуба. Там оказалось прекрасное пастбище для верблюдов, но не нашлось дров для костра. В любом месте для ночлега я прежде всего начинаю разведывать окрестности. Метрах в пятидесяти от ворот клуба стоял заброшенный дом, на лужайке которого была табличка: FOR SALE (на продажу). Иногда ленивые продавцы вместо этого объявления пользуются более коротким: 4 SALE, поскольку FOR и 4 (четыре) звучат одинаково.
В доме оказалась открытой задняя дверь, и я смог проникнуть туда, внутреннее чувство требовало это сделать и не ошиблось. Хотя дом был покинут жильцами, ни вода, ни газ не были в нем отключены. Не спрашивая разрешения, решил я принять горячий душ и высушить одежду над конфорками плиты. Я надеялся, что никто из соседей не вызовет полицию, чтобы арестовать меня за вторжение на частную территорию. Правда, электричество было отключено, и свет лампочки не мог меня выдать. Пользовался я своим мини фонариком, дающим великолепное освещение при минимальном весе и объеме. Этот «Минимаглайт» считаю самым полезным изобретением американского гения.
Я развесил одежду и обувь сушиться, потом приволок набор сухих супов и в котелке смешал куриный, грибной и ветчинный супы. Долив воды, вскипятил содержимое, и животворный аромат пищи с консервантами заполнил нежилое пространство дома. Я сел на пол, отломал краюху хлеба и подставил под ложку супа, чтобы не потерять и капли этого божественного кулеша. Наверное, на людях не позволил бы я себе подставлять краюху хлеба под ложку, но здесь я был сам по себе, и некому было меня судить за плохие манеры. Себя же мы судим не очень строго.
ОБЪЕЗДЧИКИ
С утра распогодилось, и я зашагал, сухой и мытый, по дорогам открываемого континента. Люди здесь были такие же, каких я встречал в других странах Европы и Америки, ну, может, посуровее, жестче, а вот природа совсем была незнакомой. Особенно поражали попугаи, поминутно устраивавшие гвалт и преследовавшие наш караван вдоль дороги. Мне не давало покоя мысль их поймать, эти какаду стоят в Питере сотни долларов, а здесь летают бесплатно, как воробьи.
Дорога проходила среди невысоких холмов Разделяющего хребта, к востоку от которого простиралось побережье Южного Тихого океана, а на западе пылали пустыни. Я решил держаться золотой середины, идя вдоль гор.
На холмах были разбиты виноградники, и среди них показалось здание винозавода со странным названием «Наконечник стрелы» (Arrowhead). Я не преминул туда заехать и снять пробу c вина. Вина то напробовался за смешную цену, но с собой решил не брать. От хозяев услышал грустную историю, как в предыдущем году на винзаводе случился пожар, принесший убытку на 12 миллионов долларов. Я, конечно же, пожалел погорельцев, но подумал, себе в утешение, а вот у меня не будет таких огромных убытков.
Генеральным направлением был город Маселбрук, где я предполагал найти жокеев, которые смогли бы объездить моих верблюдов. Шел я к городу проселком, машин почти не встречалось, и дорогу неоднократно перепрыгивали стаи кенгуру, лихо управляя движениями с помощью хвоста. Они нас не боялись и, наверно, хотели посмотреть на невиданных для этих мест верблюдов.
Я уже стал привыкать к попугаям и кенгуру, а вот существо со странным названием ехидна видел я в первый раз. Похожий на ежика зверек просеменил через дорогу и попытался успеть выкопать нору до моего приближения. Я перевернул его на спину тростью и обнаружил между длинными иголками клювик, похожий на утиный. Он пытался спрятать его между ног и свернуться.
Много лет назад я учил в аспирантуре анатомию животных и теперь вспомнил, что этот уникальный зверек, хотя и является млекопитающим, но почему то откладывает яйца, а не вынашивает эмбриона в утробе. Было в этом существе, в его попытке спрятаться, подобно ежику, в клубке из иголок что то трогательное. Я извинился за беспокойство и вернул его в натуральное положение, чтобы улепетывал он подобру поздорову, пока я добрый и сентиментальный.
Дорога была настолько ровной, а погода настолько прохладной, что я не заметил, как прошел за день 30 километров. Естественно, верблюды притомились, да и я не железный. На перекрестке высился просторный дом, а рядом обширное пастбище с зеленой травой. На лай собак вышел на веранду дома мужчина в шляпе, которому я приветственно помахал. Увидев верблюдов, он повернулся назад и кликнул наружу семейство. Я представился и попросился на ночевку, напирая на то, что сам то я и в палатке переночую, а вот верблюдам лучшего пастбища не найти. Было заметно, как в хозяине борются желание мне помочь и столь же сильное желание от меня избавиться. Позднее уразумел я причину этого. В конце концов он согласился устроить меня на ночь и даже обещал провести электрический свет в палатку.
Тед работал управляющим винодельческой фермой «Роземонт», производившей красные и белые вина, а также шампанское и портвейн. Он показал мне образцы и даже подарил бутылку красного вина. Невооруженным взглядом было видно, что дом этот тронут порчей. Старший сын Теда, Скот, был метрового росточка с короткими, пухлыми ручками и ножками. Голова по сравнению с телом была огромной, и глаза смотрели бессмысленно, да еще и слезились. Сестра его Хейди была нормального роста для своих двенадцати лет, но за все время не сказала ни одного слова, предпочитая смотреть телевизор. У жены Кэрол была мужская фигура с широкими плечами и узкими бедрами. Мужским было и ее лицо с ранними старческими морщинами. У нее явно было какое то хромосомное нарушение, возможно, лишняя Х хромосома. Я когда то писал диссертацию по генетике , и в одном источнике по хромосомным аномалиям мне встречалась фотография подобной женщины.
Кэрол тоже не сказала мне и пары фраз, и пока я был у них в доме, копошилась на кухне. Вышла она, только чтобы подать мне чашку кофе. Предложила также поджарить кусок мяса, но я поспешно отказался, боясь, что здесь мне кусок в горло не полезет.
Более грязного и запущенного дома я еще не видывал: потолок и стены затянуты какой то паутиной и покрыты сажей. На полу валялись куски хлеба, огрызки яблок и шкурки бананов. Полки были заставлены фарфоровыми лебедями, слониками и пастушками, покрытыми многолетней пылью и копотью. Чтобы пройти в ванную, мне пришлось перешагивать через груды грязного белья в гостиной и коридоре. Стены ванной покрыты темно коричневой плесенью, унитаз и рукомойник, похоже, никогда не чистились. Спустив воду в унитазе, нужно было ждать минут десять, пока бачок опять наполнится.
Когда я вернулся в гостиную, Тед продолжал названивать в компанию, производившую оборудование для игры в крикет. Похоже, он давно смирился с развалом в доме и сам был частью развала. Я попросил его позвонить людям, которые могут мне помочь в объездке верблюдов, и Тед связался с Брайаном Боллардом, обещавшим встретиться со мной утром. Брайан также обещал посодействовать устройству на постой в Маселбруке.
Перед отходом ко сну мне хотелось почитать, но в доме не нашлось ни одной книжки, если не считать кипы журналов по разведению кур. Оказалось, Кэрол в прошлом году на местной сельскохозяйственной выставке завоевала со своими несушками леггорнами приз красоты.
Утром приехал Саймон Чемберлен, журналист местной газеты «Хроникал», и вдоволь наснимал моих красавцев. Он обещал подъехать еще и вечером, чтобы поговорить со мной приватно. При нашем разговоре хозяева дома спрятались внутри, не желая общаться с журналистом и даже не вышли попрощаться со мной и дромадерами.
Уже по дороге в город меня остановил Брайан Боллард, ехавший с женой и тещей в Сидней на конные соревнования. Оказался он мужиком мощного телосложения и доброго характера, и ладошка моя потерялась в его рукопожатии. Такие мужики любят и знают, как руководить другими, а женщины отдаются им в истоме и кончают, еще не начав.
Брайан успел договориться с комитетом директоров городской ярмарки, и мне разрешили оставаться там с верблюдами столько, сколько было нужно. После обеда туда должны были подъехать его сын Лук с приятелями, чтобы помочь мне в объездке верблюдов.
Брайан попросил стороной обойти примыкавшие к арене конюшни, чтобы не пугать лошадей. Вещи я занес в конторку, где можно было вечером читать и заполнять дневник. Верблюдов пришлось пустить на покрытую песком арену и держать там до вечера. Только после того, как беговые лошади были помещены в конюшню, я смог отправить Зину и Ваню на пастбище.
Вскоре подъехали Лук, Брет и Трент, парни лет по девятнадцать, которые на родео объезжали лошадей и быков, но с верблюдами никогда дела не имели. Им самим было в интерес поработать со столь странными зверями. Я показал им, как усаживать и поднимать верблюдов, а остальное они знали лучше меня. Арена (ее можно назвать и корралем) была окружена высоким деревянным забором, на который я и забрался, чтобы наблюдать процесс объездки.
Эти ребята видимо не знали о дискуссиях между дрессировщиками по поводу гуманных и антигуманных методов тренировки животных, не слышали они и о Дурове, Бугримовой, братьях Запашных и других. Они не знали метода кнута и пряника, признавая только кнут, хлыст и палку. Начали с Зины. Брет сел на нее, а Трент, пробежавшись впереди с поводком, отпустил ее. Брет попытался управлять ею с помощью цепи, перекинутой поперек носа, и привязанной к ней уздечки. Зина уже знала, что хотят от нее, еще с тех пор, когда я пробовал ее тренировать. Здесь у нее не было возможности прижать Брета к дереву, и она решила растереть его об забор. Брету были знакомы подобные приколы, и он успел вспрыгнуть на забор до того, как она на него завалилась. При этом он обрушил на Зину залп ударов хлыстом.
Забравшись опять на ее спину, он погнал ее кругами по арене. Зина села на песок и попыталась завалиться на бок, чтобы подмять Брета под себя. Шустрый Брет успел соскочить и обрушить на нее очередную серию ударов. Потом он опять забрался в седло и погнал Зину по кругу, а она опять попыталась прижать его к забору. Когда ей это не удалось, Зина села на колени плотно к забору и решила больше не подниматься. Брет обломал об нее в щепки две палки и размочалил пластиковый хлыст, но она встала только после того, как он отошел на приличное расстояние. Больше она его к себе не подпускала, шарахаясь каждый раз в противоположном направлении.
Я смотрел на это жуткое избиение со слезами и надеждой, что Зина все таки сделает то, что от нее требуют. Нет, она решила погибнуть, но сделать по своему. Не зря она получила от меня имя воинственной и упертой принцессы.
А вообще то имя это греческого происхождения и пишется по латыни Xena, а произносится как Ксения, так и Зина. Ксения же переводится с древнегреческого как гостеприимная. Такой и была моя барышня Зина, когда последний раз навещал я Питер два месяца назад. Но не сиделось мне на месте, и сорвался я в Америку, чтобы оттуда организовать экспедицию по Австралии.
Брет с Трентом списали Зину как безнадежную для объездки и переключились на Ваню. У него не было в запасе тех приемов борьбы с мучителями, которыми обладала Зина. Он бегал кругами по арене, но не хотел поворачивать туда, куда требовалось. Нужно было вместо цепи вставить ему в нос кольцо, подобное тому, которое вставляется быку. Раньше в носу у Вани было проделано отверстие, куда вставлялась деревянная распорка, давно потерявшаяся. Вместо нее мы вставили пластиковую трубочку, связав ее леской в форме кольца и уже к нему прицепили вожжи. Я сел на Ваню, подобрал вожжи и поехал по дороге, поворачивая его туда, куда было нужно. Наконец то был он объезжен.
Я готов был отдать ребятам все в знак благодарности за эту помощь, но от денег они отказались. Естественно, я позвонил в редакцию газеты и попросил Саймона вставить в его статью о моей экспедиции имена этих молодых людей, бескорыстно пришедших на помощь страннику. К вечеру Саймон явился в гости и привез в подарок куртку и, главное, спальный мешок. Теперь то что — мы куда угодно пойдем, горы перевернем, спальник имея. И тепло мне стало на душе, когда тело обогрелось.
На следующий день и у верблюдов был праздник: я сходил в соседнюю булочную и попросил для Зины и Вани оставшийся черствый хлеб. Мне вручили шесть буханок белого хлеба. Половину я отдал верблюдам, а из остальных буханок насушил сухарей. В торговом центре города я был принят как знаменитость, поскольку газета «Хроникал» вышла с моим цветным портретом на первой странице в обществе Зины и Вани,.
В табачном магазине с меня даже не взяли денег за пачку трубочного табака, а стоил он немало: 17 долларов. Продавец газет порадовал, сообщив, что распродал газеты раньше обычного из за моего портрета на первой странице.
На следующий день на территории ипподрома должна была состояться ярмарка, и я обнаглел до того, что решил обратиться к организаторам с предложением устроить для детей катание на верблюдах. Организаторы согласились, но я должен был заплатить вперед 10 долларов страховки, а также отчислить ипподрому 10% от заработанных денег.
Еще только светало, когда первые продавцы приехали на ярмарку, чтобы занять лучшие места и разложить товар. Сказать, что было там выставлено для продажи что то оригинальное, не могу. Там выставили детские игрушки, настенные и настольные часы в рамках из красного дерева, коряг, рогов оленей и кристаллов полевого шпата. Книжный развал содержал также отдел марок и открыток. Конечно же, продавались старая и новая одежда, обувь и различные кожаные изделия. Меня всегда при виде барахла с души воротит, ну зачем люди все это покупают? Неужто мужику одних штанов не достаточно?
Я украсил Зину и Ваню поверх седел полосатыми индийскими покрывалами, присланными когда-то Кевином вместе со сбруей. Было видно, что Зина не даст мне возможности кого то на себе возить. После вчерашних издевательств ковбоев настроена была она довольно агрессивно. Но обломанный Ваня готов был исполнять работу за двоих, только горестно ревел. Я просил взрослых самих усаживать чада в седла и ехать вместе с ними, чтобы в случае ЧП меня не обвинили в нанесении вреда ребенку.
Большинство местных взрослых и детей привыкли ездить верхом на лошадях. Тем не менее, они ахали от восторга, когда верблюд вставал и они оказывались значительно выше, чем на спине лошади. Я свершал с седоками два круга, предоставляя возможность сфотографироваться с семейством. Народ отнюдь не валил валом на верблюжье катание, поскольку заранее не дали объявление в газете. Все таки я сподобился заработать к концу дня 120 долларов. Было бы 130, но два клиента, покатавшись, пообещали принести деньги позже, так они и исчезли в тумане голубом.
Это был первый и последний мой значимый заработок в Австралии, и я его отметил, купив в ликероводочном магазине двухлитровую упаковку красного вина. Цены на эти упаковки здесь странные: четырехлитровые упаковки стоят столько же или ненамного дороже двухлитровых. Наверное, есть в этом какой то смысл, но я его не уловил.
Меня пригласил на семейный ужин Брайан Боллард, благодетель, помогавший с устройством на ипподроме и объездкой верблюдов. Он вернулся из Сиднея и решил со мной пообщаться на своей территории. Дом его громоздился на холме с видом на ипподром, так что Брайан мог наблюдать все, что там происходило, не отрываясь от обеденного стола.
А выпил я вина загодя, зная, что за обедом австралийцы не пьют. Так оно и оказалось — его жена подала на стол только одну бутылку красного вина, а мне и нормально уже было, даже хорошо. Я уже принял. Лин приготовила панированные шницели с овощами, которые мы и запивали красным вином. Ну прямо таки скукотища алкогольная — а где же кайф, господа? Утешало только то, что была у меня оставлена в палатке початая упаковка вина.
Что восхищает меня в австралийцах, так это чувство собственного достоинства. Брайан закончил всего семь классов, писал и читал с трудом, но был он хозяином своей семьи и жизни. Когда я впервые его встретил, мне показалось, что он по крайней мере хозяин крупной фирмы или важный городской чиновник. Оказалось, что работает он всего-то экскаваторщиком на угольном разрезе. Работа тяжелая, но хорошо оплачиваемая, дающая возможность в свободное время заниматься любимым делом. На свои кровные заработки купил он небольшую ферму, где содержит 20 лошадей иноходцев. Тренирует он их для гонок вместе с сыном, но тот еще увлекся объездкой быков на родео. Лук после школы поступил на курсы механиков по дизельным двигателям, а после окончания их тоже устроился работать на шахте. Болларды не стремятся вырваться в высший свет, выше носа прыгнуть. Этих австралийцев вполне устраивает их уровень жизни и окружение, в котором они живут.
Когда мы пили кофе с пирожными, Брайан позвонил своему приятелю Дэвиду Берчу и попросил принять меня на ферме. Это было чрезвычайно удобно, поскольку ферма находилась на моем пути к северу, и всего в 15 километрах. Я попрощался с хозяевами и пешком добрался до палатки, где меня ждало что то красное в картонной упаковке.
СКОТНИК
Угодья Дэвида Берча находились несколько в стороне от маршрута, но мне очень хотелось побывать на молочной ферме и сравнить ее с подобными фермами в США. При выходе из Маселбрука пришлось пересечь оживленную магистраль, здесь мне помог полицейский, перекрывший движение. И правильно сделал, поскольку Зина ступила на крышку канализационного люка, которая перевернулась. Испуганная Зина поперла в панике вперед, на меня, я едва успел увернуться. За этими ребятками — глаз да глаз.
Выйдя за пределы города, я посадил верблюдов на придорожный газон и забрался на Ванин круп, в седло. Он жалобно, как то по овечьи, заблеял и даже изобразил, что хочет меня укусить. Получив по сусалам, остепенился и покорно повез меня туда, куда хотелось не ему, а мне. Отныне он возведен в ранг кавалерийского верблюда и будет идти впереди, а вредная Зинка будет плестись сзади с навьюченным грузом. Справедливость будет торжествовать и бушевать в нашей экспедиции.Мужик я в конце концов,или где?
Дорога шла параллельно Новоанглийскому хайвэю (New England Highway), и справа была видна угольная шахта, где работал мой друг Брайан. Я помахал с дороги шахтерам, трудившимся на благо своей страны, не знавшей ни революций, ни войн; ни Лениных, ни С талиных. Брайан точно о всяких Троцких не слыхивал, а лошадей знал хорошо.
Дом фермера Дэвида оказался рядом с дорогой. Я позвонил, но дома никого не оказалось. Хозяева ушли не на фронт, а на дойку. Я оставил верблюдов привязанными к забору и отправился к сараю, где скопились коровы, ожидавшие дойки. Внутри орудовали Дэвид с младшим братом Джеймсом. Я представился и мне разрешили посмотреть, откуда текут молочные реки Австралии.
Вымя каждой коровы они спрыскивали теплой водой, а потом раствором йода. За два часа они выдаивали 120 коров. Могли и больше, но решили, что это число оптимальное. Естественно, работа на ферме была чрезвычайно интенсивной, но нанять работника накладно. Минимальная почасовая оплата дояра — 14 долларов, но хозяева должны платить также его страховку, делать взносы в пенсионный фонд и т. д., так что наемный работник обходится фермеру порядка 30 долларов в час.
Я дождался конца дойки и познакомился с братьями. Дэвиду исполнилось 45, а Джеймс был лет на 10 его моложе. Оба в прекрасном состоянии духа, с ясными, думающими глазами, словно заняты были не дойкой коров, а расщеплением ядерных структур материи. Их молочная ферма занимала территорию в 270 гектар, где паслось 350 голов скота, включая 120 дойных коров. В среднем корова дает 30 литров в день, но молоко они продают молочному заводу по трем разным ценам. Государство определило фермерам Австралии систему квот, согласно которой 15% молока они сдают по 50 центов за литр, 65% по 40 центов, а оставшиеся 20% по 20 центов.
В этой системе квот черт ногу сломит, поскольку фермеры должны еще производить лишние 10% молока, на случай его нехватки в других районах страны. Продают они его всего по 15 центов за литр. Таким образом, одна корова в день дает молока почти на 12 долларов, а все стадо в месяц дает хозяевам доход более 40 тысяч долларов. Я бы не отказался от таких денег, но не умею доить с такой скоростью, как Дэвид и Джеймс.
Я вернулся с Дэвидом к верблюдам, и тот помог п их в обширный двор со множеством тракторов, сеялок, веялок и прочей механизации, которой хватило бы на хороший совхоз. Пока мы разгружали верблюдов, на дворе собралось множество детворы и соседей Дэвида. Я покатал на Ване всех желающих. Мать Дэвида, которой было давно за 70, проехалась на верблюде и была в восторге, поскольку это произошло впервые в ее жизни. В таком возрасте редко что происходит впервые, кроме болезней.
Отправив верблюдов на зеленый луг, Дэвид предложил проехать на грузовичке по своим угодьям. Они были разделены на пастбища и поля, где братья Берчи (Березкины, если переводить с английского на нашенский) сеяли клевер, люцерну и другие травы, шедшие на фураж. Берчи при посеве трав не переворачивали землю, а использовали безотвальную вспашку, экономя при этом на горючем. Я, будучи студентом университета, слыхивал о попытках внедрения этого Мальцевского метода вспашки на полях нашей необъятной родины. Но и сейчас наши хлеборобы робют по старинке, если вообще работают.
Земли здесь благодатные: ферма стоит на пяти метрах плодородной аллювиальной почвы, но дождей иногда не бывает по два года и дольше. Приходится бурить скважины, чтобы использовать для полива грунтовые воды. Но главной гордостью Дэвида было стадо мясного скота итальянского происхождения, называемого «Пьедемонт». Он решил разводить этот скот у себя на ферме десять лет назад, для чего выписал из Голландии пять замороженных эмбрионов этой породы, заплатив за каждого полторы тысячи долларов. С помощью местного ветеринара он оплодотворил этими эмбрионами стельных коров, заменяя их эмбрионы имплантантами. Таким образом он внедрил новую породу скота в Австралии.
Пьедемонты значительно массивнее популярного в этих краях скота голштинской породы, мышцы их более . Владельцы родео платят по три тысячи долларов за таких быков, используемых ковбоями для езды на них верхом — занятия весьма костоломного. Сын Дэвида Ник увлекся этим спортом с детства и стал заниматься им настолько профессионально, что перебрался в Техас, где возник этот вид родео. Неделю назад Дэвид узнал из телефонного звонка, что Ник с тремя переломанными ребрами отлеживается в студенческой гостинице.
Объездка быков занятие не для слабонервных, но даже профессионалы из-за частых травм долго этим заниматься не могут. Дэвид надеялся, что блудный ковбой Ник скоро вернется на ферму. Недавно Дэвиду исполнилось 45 лет, и более 30 из них он проработал на ферме. Теперь ему хотелось уйти на пенсию и заняться чем то полегче, типа строительства домов. Я сомневаюсь, что сделает он это скоро, — Дэвид любит свою работу, и она приносит ему счастье.
Вернувшись с полей, мы приняли душ, после чего жена Дэвида Джанел пригласила нас к столу. Она со свекровью, матерью Дэвида, приготовили утку с яблоками под клюквенным соусом. Вина почему-то к ужину не подали, но желающие могли достать банку пива из холодильника. Я почему-то постеснялся это сделать.
За столом обсуждалась острая проблема закрытия скотобойни в соседнем городе Абердин. Новые хозяева и недели не дали рабочим для поиска работы, просто вручили каждому последний чек с выходным пособием и попросили больше на работу не приходить. Желающие могли переехать в штат Квинсленд, где строился новый мясокомбинат.
Новые американские хозяева комбината в Абердине уже скупили другие мелкие мясокомбинаты, пустили их с молотка и построили один большой комплекс, монополизировав таким образом цены на говядину. Дэвид обсуждал с семьей создание кооператива по возрождению мясокомбината в Абердине. Кооператив должен состоять из бывших рабочих и соседних фермеров — производителей говядины. Он пытался как то бороться против наступающего американского экономического империализма. А вот наш народ счастлив отдаться акулам капитализма.
Проснувшись пораньше, я потихоньку выбрался из спальни и отправился на задний двор проверить поведение верблюдов. К ужасу и стыду своему обнаружил, что они преодолели проволочный забор и всю ночь паслись на овсах Дэвида. Пришлось раскручивать колючую проволоку со столбов, чтобы вызволить их из запутанной проволоки и вернуть во двор для запряжки. Туда и явился Дэвид, который встал раньше меня и, закончив дойку, пришел помочь со сборами. Я пожаловался на жесткость седла, и он незамедлительно принес поролоновую диванную подушку, которую и принайтовил поверх. Был он мастером на все руки: ветеринаром, агрономом, дояром, механиком, шофером, трактористом, электриком, плотником, водопроводчиком, и т.д. Увидев, что ботинки мои прохудились, Дэвид подарил мне свои сапоги, в которых двадцать лет назад женихался с Джанел. Оказались они впору, могу теперь и я женихаться.
СОБАКИ АВСТРАЛИИ
С мягкой подушкой под мягким местом мне очень даже комфортно было гарцевать на Ване. Зина следовала за ним не всегда охотно, поскольку любила пощипать травку или ветки деревьев вдоль дороги.
В этой части штата устроено поразительно много конеферм, разводящих лошадей породы тробред. Они используются на скачках, и я часто останавливался на подобных фермах в США. Тогда я путешествовал с лошадью, и проблем ее общения с себе подобными не возникало. Сейчас двигаюсь с верблюдами, которых лошади на дух не переносят. Наше приближение к ферме всегда вызывает панику в загоне, и лошади несутся прочь, не разбирая дороги и не обращая внимания на заборы из колючей проволоки.
В городе Скон я подъехал к мэрии и попросил разрешения остановиться на территории городского конного клуба. Председатель клуба Денис Квин проводил меня на территорию и предложил обойти конюшни клуба стороной. Он уверял, что даже запах верблюдов приводит лошадей в бешенство, это он, конечно, загнул. Во-первых, не все лошади пугаются верблюдов, чаще всего они поражены необычным видом этих животных, но вскоре привыкают к ним. Верблюды не агрессивные, они не лягаются, не кусаются и не плюются зазря. Во-вторых, лошади не реагируют на запах верблюдов, если не видят их воочию.
Денис оставил меня устраиваться на месте, а сам поехал домой, чтобы привезти жену и внуков, возжелавших проехаться верхом на верблюде. Рядом с местом моей ночевки ребята играли в футбол, и в перерыве подошли со мной поговорить. Эти деревенские парнишки для общения несомненно приятнее городских. Они не вешают в уши и ноздри колец, не употребляют наркотиков и не курят. Занятия спортом, ежедневная тренировка лошадей не оставляют им времени на городские глупости. Для них предпочтительнее быть ковбоями, чем панками, либо готами.
Мне не пришлось долго голодать, поскольку жена Дэниса привезла бутерброды. Позже приехала с ужином прелестная Патриция, директорша местного отделения «Бюро по охране и развитию сельскохозяйственных угодий». Задачей бюро является помощь фермерам по внедрению новых технологий, а также арбитраж по поводу принадлежности спорных участков.
Благородная Патриция привезла также карту троп, которыми перегоняли скот между штатами Новый Южный Уэллс и Квинсленд. Вместо путешествия вдоль Новоанглийского хайвэя можно было двигаться этими тропами. Я однажды попробовал это сделать на коротком участке и был разочарован. Оказалось, что ими не пользуются десятки лет, поскольку скот сейчас не перегоняют, а перевозят на грузовиках. Тропы заросли так, что их трудно отличить от девственного буша, и на них легко потеряться. Я попрощался с Патрицией и поблагодарил за ужин и карты, разжег костерок и сел перед ним в медитативной позе. Было покойно не думать о женских прелестях, сосредоточиться на бесконечности Вселенной.
Рутина дня начинается с того, что, выскочив из палатки, я прежде всего пакую спальные принадлежности в мешок из толстого пластика с молнией, после чего развешиваю палатку на просушку. Чем холоднее снаружи, тем мокрее палатка изнутри, так как мои влажные выдохи конденсируются на ее стенках. Вот если бы здесь была барышня, то барахтались бы мы с ней, плавали во влажной нежности.
Постепенно я втягиваюсь в дорогу, и даже ботинки перестают натирать пятки, да и не удивительно, ведь часть пути я еду верхом. Но здесь обнаружилось внезапное препятствие: каждый раз, когда перед нами возникают паутинные нити поперек дороги, а натянуты они на уровне головы, Ваня шарахается от них. Мне приходится их обходить или разрывать плеткой, подаренной конюшим в Маселбруке. Я ею практически не пользуюсь, так как убедился, что скорость верблюда изменить невозможно, она ниже скорости лошади. Верблюды не спешат, горбатиться также не любят.
Винген оказался деревушкой, где даже не имелось бензозаправки. Существовала здесь когда-то гостиница, но давно закрылась за отсутствием постояльцев. Ведь при нынешней автомобилизации можно за несколько часов доехать от Брисбена до Сиднея, да и самолеты летают регулярно. Остался от гостиницы только бар, который арендует старый и немощный Питер Милс; скрюченный артритом. Питер когда-то работал стригалем на овечьих фермах, и организм его сильно поизносился. Он позволил мне разбить палатку в саду за домом, там же пристроили пастись верблюдов.
К вечеру гостей в баре прибавилось, но я не присоединился к их компании, поскольку не могу понять, о чем можно часами говорить за стойкой. И ведь собираются они ежевечерне в той же компании, и пиво все то же заказывают, уж лучше телевизор смотреть. Правда, во всех барах теперь установлены игральные автоматы, и клиенты часами проводят время, играя на них. Питер указал мне на женщину лет сорока, приходящую сюда регулярно и просаживающую зарплату. Работала она санитаркой в больнице, так что миллионершей не была, но хотела внезапно разбогатеть. Перед ней стоял стакан пива, пепельница, наполненная окурками, а глаза были устремлены на табло игрального автомата. Мир вокруг для нее не существовал, а была мечта внезапно сорвать куш и начать другую жизнь.
Утром Питер пригласил меня на кухню, где сам приготовил на завтрак бифштексы. Я несколько удивился столь обильному завтраку — неужто Питер так завтракает ежедневно, или специально для меня старался? Известно, что австралийцы главные производители и потребители мяса на этой стороне планеты. Спрашивать я его не стал, поскольку вкусно было, да и впрок поел.
Предстоял долгий путь до города Мурурунди (Murrurundi), где меня обещали устроить в парке возле конского клуба. На гербовой печати города изображена тонкорунная овца, поскольку он является главным городом графства, где основным занятием фермеров является разведение овец.
К северу лежали земли, не подходящие для земледелия, но прекрасные для овцеводства. Если на фермах западнее гор на каждых семи акрах паслась одна овца, то здесь семь овец пасется на одном акре.
В Мурурунди я зашел в библиотеку, чтобы проверить электронную почту, и был приятно удивлен, познакомившись с библиотекаршей из Одессы. В том прекрасном, ныне хохляцком городе она преподавала английский язык, а потом по переписке вышла замуж за австралийца и оказалась в этой деревне. Местные жители знали английский язык не хуже ее, так что пришлось переквалифицироваться в библиотекари. За последние три года она впервые увидела здесь русского человека, так что чуть меня не расцеловала. Новостей для меня компьютер не доставил, да и ни к чему они, я сам был новостью для многих. Вот только беспокоят немеющие пальцы на руках, симптом, типичный для какого-нибудь тромбофлебита, но тот на ногах бывает. Я хотел в дороге поголодать, чтобы почистить тело, но никак не получается — каждый день встречаю новых людей, желающих меня угостить, ну как здесь откажешься.
Рядом с конюшней находился выгон, где мне позволили пасти верблюдов, но трава там была старая и колкая. Мои горбята нашли пропитание в виде веток ивы, я слышал, что верблюды любят иву за ее глистогонный эффект. А еще кормятся они, когда нет ничего лучше, корой эвкалиптов.
На следующий день в Мурурунди должны были состояться соревнования пастушеских собак в искусстве управления стадом овец. Одна собака может управлять стадом в пятьсот голов. Она перегоняет их из загона в загон, ведет на водопой и охраняет ягнят от нападения лисиц и собак динго. Без этих собак фермеры не смогли бы пасти многотысячные отары овец, дающих высококачественную мериносную шерсть.
За мериносных овец Австралия должна быть благодарна Джону Макартуру, жадному, изобретательному и агрессивному поручику корпуса морской пехоты. Кроме основной службы он находил время торговать спиртным и заниматься овцеводством. Уже в 1801 м году он отвез в Англию образцы австралийской шерсти, получившей неплохую оценку тамошних экспертов. Он коренным образом улучшил ее качество, привезя в 1805 м из Англии шесть мериносов. В дальнейшем они скрещивались с овцами, привезенными из Испании, Франции, Германии и Южной Африки. У Макартура была мечта сделать Австралию важнейшим производителем овец в мире, похоже, она сделалась реальностью.
Его противником был Вильям Блай, бывший капитан корабля «Баунти», команда которого восстала и отправила его плавать на небольшой спасательной шлюпке. Капитану удалось спастись и вернуться в Лондон, где он был назначен губернатором колонии в Австралии. Характер его не улучшился, а кругозор не расширился. Он постоянно ставил палки в колеса деятельности подчиненного ему офицера Джона Макартура. По поводу разведения овец он написал Макартуру гневное письмо: «И какая нам польза от ваших овец? Или Ваша милость желает иметь столь великие стада овец, каких человек не видывал? Ни в коем случае, сэр!» Но овцы продолжали размножаться.
Этот горе-капитан в конце концов допек Джона Макартура, и тот, как офицер морского корпуса, арестовал губернатора Австралии. Злоязычный Вильям Блай опять достукался и был вынужден уйти в отставку. Макартур подвергся преследованиям колониальной администрации, был судим и отправлен в Англию. Вернувшись в Австралию, Джон сделался богатейшим овцеводом страны, который не мог уже обойтись без помощи собак при разведении овец..
Пастушеские собаки породы келпи были выведены путем скрещивания староанглийской овчарки, шотландской овчарки колли, дикой собаки динго и рыжего бобтэйла. Они приспособлены к разнообразным климатическим условиям Австралии, неутомимы в зарослях буша. У них стоячие уши, окрас варьирует от черного до шоколадного, а рост около полуметра. В настоящее время в овцеводческих хозяйствах трудятся около ста тысяч собак этой породы. Они являются необходимой составляющей австралийской экономики.
В тот вечер съехались в город около пятидесяти владельцев келпи, чтобы показать их в деле и завоевать не такой уж и большой приз в 10 тысяч долларов. Каждая собака должна перевести стадо из трех овец с одного поля на другое, потом прогнать их через мостик и загнать в овчарню. Хозяин может командовать собакой посредством свиста или жестами, оставаясь на месте.
Я беседовал с хозяевами собак при света костра, и каждый из них рассказал массу историй о своих любимцах. О том, как важно, чтобы собака не переключала внимание на других животных. Ведь пастушескую собаку, погнавшуюся преследовать лошадь, можно сразу списывать со счета, она не годится для пастьбы. Цена хорошей собаки достигает пяти тысяч долларов. Я не остался смотреть эти соревнования, потому что участники опасались, что их собаки могут отвлечься на непривычных верблюдов, и тогда пиши пропало их многолетним тренировкам.
Решил двигаться до города Вилов Три (ивовое дерево), где надеялся постоять подольше и дать роздых верблюдам. Была поздняя осень, и апельсиновые деревья вдоль дороги ломились от плодов. Я сорвал несколько и нашел их вполне съедобными, хотя уборкой их фермеры займутся только через месяц. Нужно было как можно раньше стать на ночлег, так как предыдущим вечером верблюды не могли насытиться ивовыми веточками. Не хотелось мне, чтобы в ивовом городе они обдирали эти деревья.
Наконец то слева я узрел апельсиновый сад с еще не скошенной травой, а в глубине сада роскошный белый одноэтажный дом с остроконечной черепичной крышей. Такие дома редкость в этих краях. Оставив верблюдов привязанными к забору, я отворил калитку и прошел к главному входу, где было запарковано восемь автомобилей дорогих марок. Здесь, похоже, обитали небедные люди. На звонок отреагировала хозяйка, пожилая женщина в белом старомодном платье и курьезной шляпке стиля арт деко. Она попросила пройти на застекленную веранду, где за длинным столом распивали чаи семь женщин ее возраста. Оказалось, это было собрание женского клуба англиканской церкви.
Я объяснил им свои обстоятельства и спросил об устройстве на ночь верблюдов. Ответила за всех хозяйка, сообщив, что в этот вечер все они должны принимать участие в благотворительном вечере и не могут уделить мне должного внимания. Что же касается ее самой, то не может она оставить верблюдов в саду из-за того, что они могут съесть коллекцию ее роз. Вот здесь я должен был с ней согласиться: мои верблюды любили розы. Пришлось продолжить путь.
Пройдя еще пять километров, я увидел неказистый домишко на перекрестке дорог. Только что узнал из радиопередачи, что в древности такой перекресток назывался курьей ножкой. А уж потом, в наши времена, произошло замещение по недоразумению, и художники стали изображать избушки, стоящими буквально на куриных ножках
Пастбище при доме было то что надо, а при моем приближении на крыльцо вышла пожилая женщина со слезящимися больными глазами. За ее спиной высился мужичек, но ясно было, что хозяйкой здесь была она. Внимательно меня выслушав, она дала разрешение остаться и приказала сыну помочь с разгрузкой верблюдов и устройством их на ночлег.
Я разбил палатку, после чего хозяйка пригласила меня выпить чашку кофе с бисквитами. За время скитаний и встреч с сотнями и тысячами человек, мне кажется, я научился по дороге разговаривать с людьми. Они более открыты со странником, которого после беседы они больше никогда не встретят.
Берил Кимптон поведала, что уже много лет как развелась с мужем и одна воспитывала сына Кевина в надежде, что после женитьбы его воспитанием займется жена. Но недолго длилась его семейная жизнь, и через семь лет вернулся Кевин в дом. После развода он по суду получил право видеть сына по выходным. И на эти выходные в их доме гостил его семилетний сын Крис, который с энтузиазмом помогал мне разбивать палатку.
Кевин работал шофером, не пил, не курил и был немногословным. Эх, такого бы мужа русской женщине. А вообще то говоря, был он умственно недоразвитым. Кевин во всем слушался матери, а если хотел что то сказать, то с трудом подбирал слова и просил мать помочь закончить фразу. Когда я попросил его найти какую нибудь книгу, чтобы почитать перед сном, он в затруднении погладил лысеющую макушку, а потом радостно и гордо заявил: «А в нашем доме книг не читают».
ГЛУБИНКА
Хозяйка сварила на завтрак овсяную кашу, а не подала что то подобное овсяным хлопьям, называемым здесь сириалс. Пища в цивилизованных странах становится унифицированной, и в супермаркете Лондона практически тот же набор продуктов, что в Ванкувере, Нью-Йорке или Сиднее. В этих странах смотрят одни и те же фильмы, читают те же книги и носят ту же одежду. До недавних пор держался король Бутана, но и он отменил в своей стране запрет на смотрение телевизоров и ношение джинсов. Последняя крепость уважения традиций пала.
Я поблагодарил хозяйку и решил сделать мощный бросок в30 километров до города Верис Крик, где мне обещали пастбище и даже зерно моим ребятам. Я также надеялся дать им дневной роздых. В городе Киринди увидел скобяной магазин и зашел, чтобы присмотреть путы для верблюдов. Продавший мне седла Кевин прислал тогда веревочные путы, натиравшие ноги верблюдам. В магазине оказалась пара пут, сделанных из кожи. Как раз то, что нужно, только цена уж дюже кусачая — аж 28 долларов. Я уж и так и сяк обхаживал хозяина, а он ни в какую не соглашался. Тогда я вывел его на улицу и показал моих красавцев, нуждавшихся в стреножении (нуждался то, конечно, я, а не они). При виде дромадеров у хозяина блеснула идея: «Ладно, уступлю я их за десять долларов, но ты должен позировать с верблюдами перед моим магазином». Ну, а меня хлебом не корми, а дай попозировать. Так на позировании сэкономил я 18 долларов и получил пару прелестных пут. (Но до сих пор не знаю происхождение слова «путана».)
Долгонек и жарок был путь до Киринди. Ваня категорически отказался меня везти. Когда я пытался управлять им на дороге, Ваня, несмотря на боль, причиняемую натянутыми вожжами, пер в сторону с обочины. Он старался скинуть меня с седла, протискиваясь меж деревьев либо под низко склонившимися ветками. А еще любо ему было забраться в высокий ежевичник и постараться меня там скинуть. В конце концов я сдавался и слезал с него, и тогда Ваня довольный шел за мной без груза, хвостом коротким помахивая.
Температура поднялась выше 30 градусов по Цельсию (в отличие от Америки с ее Фаренгейтом, здесь принята эта температурная шкала), и вскоре я опустошил свою флягу с водой. Благо по дороге оказался заброшенный дом с садом, где росли мандарины, и я набрал их впрок. В таких заброшенных местах я всегда был начеку, помня об ядовитых змеях. Но либо они были здесь изведены, либо боялись меня больше, чем я их.
Верис Крик был крупным железнодорожным узлом, где два раза в день останавливались пассажирские поезда на Сидней. Я зашел в мэрию и получил там добро на устройство ночлега в парке за переездом железной дороги. Смотритель парка Дон Томас проводил меня туда и отпер офис. Там была устроена кухня, а в шкафу полно банок кофе и чая, которые я мог заваривать и пить до изнеможения. Дон привез из дому ящик пива с бутербродами и обещал утром доставить завтрак. Не забыл он и о верблюдах — для них предназначены были два куба прессованного сена и мешок зерна.
Не успел я расположиться на ужин, как явился разъяренный владелец рысистой лошади, который не мог попасть на беговую дорожку из-за того, что мои верблюды паслись рядом. Лошадь была так напугана, что не хотела выходить из коневозки. Я расползся в извинениях и поспешил убрать Зину и Ваню с дороги. В ходе разговора обнаружилось, что мы с Роном родились в один и тот же день, 4 сентября, и в тот же год. Это настолько нас породнило, что Рон после тренировки лошади вернулся ко мне в офис с пивом, и мы провели вечер в мужской компании. Хотя и не очень я верю в астрологию, но будучи оба Девами по зодиаку, похоже, были мы одинаковыми занудами и любили порядок в собственной голове и окружающем мире.
Я решил отдохнуть денек в этом славном городке и заодно подзаработать деньжат. Утром явился с верблюдами в центральный сквер города и, уложив их в тенечке, устроился рядом заполнять дневник и читать книгу о путешествиях по Австралии.
Городишко казался полумертвым, поскольку в провинциальной Австралии воскресенье — церковный день, и все магазины закрыты. На главной улице прохожих не видно, только собаки прогуливали за собой хозяев. В скверике несколько пацанов слонялись по дорожкам и обрадовались нашему появлению. Они пытались уговорить меня покатать их бесплатно, однако удалось отговориться, что я не могу их катать без присутствия родителей. Мальчишки не особенно то настаивали, усевшись рядом и наблюдая за тем, как я заполняю свой журнал. Они даже записали в нем свои имена: Джош Сандерс, Майкл Фурнер и Кори Ламб. Судя по написанному тексту, были они в школе двоечниками и хулиганами. Пацаны пытались выцыганить у меня табаку на самокрутку, но уж это я решительно пресек. Похоже, были они неприкаянными оттого, что и родители такие же. Как правило, воспитывают таких охламонов одинокие матери, сами не знающие, что они делают. Мальчишки с завистью смотрели на пассажиров поезда, отправлявшегося в Сидней. Джош горестно пробормотал: «Там то и вся жизнь, а у нас в поселке ничего не происходит». Ему хотелось посмотреть и на сказочную Россию, где по улицам ходят медведи и верблюды оплевывают прохожих.
За день сидения я заработал 10 долларов и получил проблему ремонта седла. Дело в том, что пасшийся на лужайке сквера Ваня ненароком подошел под арку с названием сквера и зацепился дугой седла за поперечный швеллер арки. Испугавшись, он рванул вперед и согнул железную луку седла. Конечно же, досталось и самой арке, но я не побежал заявлять о случившемся властям. Надеюсь, что это незначительное повреждение городской собственности администрация не заметит.
На следующее утро, загрузив верблюдов, я отправился в северную часть городка, чтобы разыскать Марти Хосфилда, сварщика и мастера на все руки. Нашел я его на строительстве дома, который Марти подрядился сдать под ключ через месяц. Марти еще не было и 30 годков, но выглядел он солидным, ответственным мужиком. Черная, курчавая борода была как у Карабаса Барабаса, широкополая шляпа еле держалась на его буйных кудрях, и выглядел Марти как цыганский барон. Он мощными руками распрямил согнувшиеся луку и дугу седла, а потом заварил их намертво.
Марти также поставил заклепки на мою вьючную сумку. Узнав, что мой котелок согнулся и потек, Марти съездил домой и привез свой компактный жестяной котелочек. Такие в прошлом веке носили с собой свагеры, сезонные рабочие.
Кличка «свагер» происходит от английского слова swag, комбинации спального мешка и палатки, которую носили за спиной в виде шинельной скатки. Особенно много свагеров было на дорогах во время Великой депрессии 1930 х годов (она в Австралии была не менее депрессивна, чем в США и Европе). О них сложено много песен и баллад, самая известная, «Вальсирующая Матильда», сочинена Банджо Патерсоном. Имя этого поэта знает любой австралиец, это их Пушкин и Лермонтов. Я неоднократно встречал австралийцев, цитировавших его стихи, мы ведь тоже, кроме Пушкина, мало кого из поэтов знаем.
Не успел я отъехать и 100 метров от дома, который строил Марти, как Ваня опять решил от меня избавиться и понес меня в заросли кустарника, потом к забору из колючей проволоки, в буераки и траншеи около железной дороги.На сей раз я решил не слезать с него и настоять на своем. Через полчаса Ваня смирился, сдался, позволил ехать на нем туда, куда мне было нужно. А нужно мне было ехать в поселок Курабубула (Curabubula — это название даже Марк Твен упомянул в списке курьезных австралийских слов), где надеялся найти прибежище в отеле «Дэвис».
Хозяином отеля и бара с одноименным названием был Сэм Маршал по кличке Блу. Blue переводится как голубой, но я сомневаюсь, что он когда либо действительно был «голубым». Блу всю жизнь проработал стригалем овец, и только выйдя на пенсию, решил заняться гостинично ресторанным бизнесом. Я попросился у него на ночлег, но Блу предложил подождать до приезда жены, без которой ничего не решал. Кстати, это типично для австралийских семей. Женщины там обладают значительно большим авторитетом, чем в европейских и даже американских семьях.
Я разгрузил верблюдов в тени огромного эвкалипта и отвел их на задний двор с клочками зеленой травы вдоль забора. Джил приехала через час и не только разрешила нам остаться, но и отвела мне гостиничный номер бесплатно.
В загоне, куда я привел верблюдов на ночевку, паслась также лошадь хозяев, которая не только не испугалась, но, похоже, обрадовалась новым соседям. Обнюхавшись, они втроем отправились в дальний конец пастбища по своим животным делам.
Джил привела меня на второй этаж гостиницы, построенной еще в прошлом веке и мало в чем с тех пор изменившейся. В номере стояли две кровати и тумбочка с платяным шкафом. Не было в нем ни обогревателя, ни кондиционера. Но не было также и библии, обязательной в американских маленьких гостиницах. Сортир и душ находились в конце коридора. Современным выглядел только электрический плафон на потолке, но выключатель возле двери, настольная лампа отсутствовала. Подумалось, что предкам современных австралийцев жилось по нынешним стандартам отнюдь не комфортабельно, но они об этом не знали и радовались тому, что было. А в России большинство гостиниц подобны этой, и люди радуются, если удается в них устроиться.
После того как я устроился, хозяева пригласили меня к ужину в столовую на первом этаже. Был я единственным постояльцем, и Джил постаралась меня ублажить пирогом с мясом, огромным кексом и неограниченным количеством кофе. А в это время ее внуки рисовали в моем журнале лошадей и верблюдов, одногорбых и двугорбых. Было здесь тепло и уютно.
В ДУРКАХ
Утром я нашел верблюдов пасшимися рядом с лошадью, и когда их уводил, она тоскливо ржала, ржала, ржала. Успел оседлать Зину и Ваню, когда к гостинице подъехала машина с двумя мужиками средних лет. Тот, кто помоложе, назвался Кеном Ховли и оказался братом того Питера, который приезжал в Пиктон за верблюдами и обучал меня основам обращения с ними. Вторым был Рон Дебутер, тоже любитель верблюдов, приехавший посмотреть на безумца, идущего с верблюдами от Сиднея до Брисбена. Они узнали о моем существовании от Дона, моего благодетеля из Верис Крик, который им позвонил и попросил сюда приехать.
Кен с Роном содержали своих верблюдов на ферме Питера в окрестностях города Тэмворс. Они пригласили меня приехать туда и пожить некоторое время, чтобы поучиться обращению с верблюдами. Я с радостью ухватился за эту возможность и обещал там быть через пару дней.
Дон показал мне проселочную дорогу, ведущую в деревню Дурки, в которой я предполагал провести следующую ночь. Проехав по ней с километр, я понял, что сглупил с этим проселком, но не в моих правилах возвращаться назад. Дорога состояла из буераков и колдобин, заполненных водой, оставшейся от грозы на прошлой неделе. Верблюды не любят ходить по воде, а здесь они то и дело соскальзывали в глубокие лужи по глинистым колеям. На возвышениях дорога раздваивалась, и неизвестно было, по какой же нам двигаться.
Хотя Дон и нарисовал мне хорошую и подробную карту, выбравшись из девственного буша, я оказался на распутье (на «курьей ножке»), и не у кого было спросить направление. Наконец, я увидел на поле фермера, тащившего за трактором распрыскиватель и поливавшего свои угодья какой то химией. Я покричал ему с дороги, но фермер был занят работой и не слышал моих призывов сквозь шум трактора. Пришлось до него добираться через поле, поросшее сорняком типа молочая. Оказалось, что фермер как раз и занимался его уничтожением посредством ядовитой химии. Еще более распространенным сорняком является в этих местах ежевика; уж чем только ее ни поливают, а она прет и прет. Это наш, европейский подарочек благословенной Австралии, этакий растительный кролик.
Фермер показал мне направление, противоположное тому, по которому я собирался ехать. (Я неоднократно убеждался, что мои инстинкты чаще подводят меня, чем выводят на правильную дорогу.) Он также сообщил, что далее по дороге живет русская женщина Ольга, которая пять лет как приехала сюда, выйдя замуж за местного фермера. Хотелось бы с ней увидеться, и я попросил фермера позвонить ей и сказать, что я предполагаю остановиться в Дурках.
В этом поселке был только магазин в сочетании с заправочной станцией. Его хозяйка оказалась членом поссовета (town council) и не возражала против моей ночевки на стадионе. Она знала русскую женщину Ольгу и позвонила ей домой, чтобы сообщить о моем прибытии. Ольги дома не оказалось, и трубку подняла ее мама, которая не совсем поняла, о чем идет английская речь. Тогда я попросил передать мне трубку и поразил маму иммигрантки русской речью — она давненько ее не слышала. Мы условились, что она с Ольгой приедет навестить меня на стадион.
Верблюдам на стадионе понравилось, мне тоже. В моем распоряжении была веранда, где мог читать и писать, да и спать в случае дождя. Контора парка была закрыта, но вскоре пришла женщина, открывшая ее для вечернего заседания поссовета. Не успел я разгрузиться, как подъехали утренние визитеры верблюжатники Кен и Рон. Они привезли пластиковую носовую распорку для Вани, которую и вставили взамен кольца. Мы договорились, что завтра я побуду в гостях у Кена, а потом неделю поживу в доме Рона, который был на больничном и мог уделить мне больше времени, чем Кен.
После их отъезда пришла пора принимать русских визитеров. В гости пожаловали мама и дочь Ольги: Галина и Лина. Я несколько удивился, что Ольга сама не явилась, но они объяснили, что у нее чрезвычайно застенчивый характер. А мне хорошо, легко было общаться с внучкой и бабушкой.
Галине стукнуло 72 годочка, но не чувствовался в движениях ее мысли и тела этот почтенный возраст. Она легко смеялась и рассказывала о прошлой жизни в России. Отец Галины был крупной фигурой в геологическом мире, и сама Галина поездила изрядно по России. В командировках по странам Африки она находила золото, алмазы и нефть, составляла секретные отчеты для Москвы. Наступивший развал страны привел к разрухе в мозгах и геологического начальства, оно продало секреты всевозможным фондам типа Сороса, а полевая геология прекратила свое существование, наряду с геологами.
А потом ее дочь Ольга познакомилась с гостившим в Питере фермером и уехала к нему в Австралию. Пока с ней жила внучка Лина, все было приемлемо, но Ольга затребовала ее к себе, и лишилась смысла жизнь Галины в Питере. Она заверила меня, что совсем не скучает по Санкт Петербургу, к которому так и не смогла привыкнуть. Скучает немножко по Ленинграду, городу ее детства и юности. А в поселке со столь унизительным для русского уха звучанием, Дурки, уж наверное жить не хуже, чем в наших Горелове, Неелове, Неурожайке тож.
Галина ходит на курсы английского языка при поселковой школе, много читает и смотрит телевизор. А еще существует ежедневный ритуал приготовления обеда и встречи Лины из школы. Она подружилась с австралийским зятем, и тот в ней души не чает. Зять считает, что только Галина и объединяет семью.
Лина в этой деревенской глуши вначале чувствовала себя залетной птицей. Да такой она и была — элегантная девочка из столичного, шпалерного Петербурга. Но школьные занятия вскоре сгладили тоску по друзьям в той жизни. Она и здесь отличница, не забыла русский язык, а здесь еще и французский изучает (иностранные языки в австралийских школах факультативны, то есть хочешь — учи, а хочешь — как хочешь). Лина нарисовала мой портрет в дневнике, и я убедился, что она прекрасная рисовальщица. Думаю, что не задержится она здесь, и по окончании школы отправится учиться в Сидней. Такие девушки в деревнях не живут.
Мы распивали чаи и кофеи с печеньем в помещении офиса, куда нас пригласила женщина, приехавшая его прибрать. Она сказала, что местный клуб пенсионеров очарован Галиной и ее энергией. Совсем недавно она организовала поездку на концерт в соседний город Тэмворс. Галина написала в моем дневнике: «Мир настолько тесен, земля такой небольшой шарик, и так необычны и интересны встречи. Сегодня мы встретили Анатолия, а месяц назад в наш город приезжал немецкий камерный оркестр, и в нем играли двое русских — один из Петербурга».
Мы бы еще долго сидели, но вдруг в офис фурией влетела Ольга и принялась кричать, что вот уже час, как ждет Галину и Лину в машине. Голос ее визжал, морщинистое, картофельное личико покрылось палевыми пятнами, она почти плакала. Мои смущенные гости пытались оправдываться, говорили, что они регулярно выглядывали на улицу, чтобы ее встретить, но Ольга ничего не слышала и не видела — она кипела в истерике. Я до сих пор не понимаю, почему она не захотела сразу прийти в офис и забрать своих подопечных. Мне также неясно, почему не захотела она пригласить меня к себе на чашку чая, ведь не каждый день приезжают русские в деревню Дурки.
Вечер был наполнен событиями и все было интересно мне в этом деревне, ведь она представляла собой экзотическую Австралию. В 19 часов началось заседание поселкового совета, состоявшего из 11 мужчин и женщин от 30 до 70 лет. Они пригласили также участвовать в заседании пятерых школьников, чтобы те привыкали к управлению поселком и высказывали свои предложения. Обсуждались многообразные проблемы. Непомерно затянулось сооружение спортивной площадки, а все из за того, что нанятые по контракту рабочие уложили бетон прямо на землю, не сняв слой почвы и не утрамбовав грунт. Придется все переделывать. Уже не первый год подумывали в поселковом совете о строительстве сарая для экспозиции старинной кареты, которую реставрировали, а выставить не могут. Помещение нужно также для экспозиции спортивных трофеев, которые подарила поселку вдова неоднократного чемпиона Австралии по гольфу прошлых лет.
У поселкового совета на балансе было 12 тысяч долларов, и они обсуждали, на что прежде всего их потратить. Я слушал их и думал: ну вы, буржуи, с жиру беситесь. Все у вас есть, отдали бы эти 12 тысяч на ремонт детсадика в Адмиралтейском районе. Правда, не уверен я, что эти деньги не оказались бы в кармане какого нибудь прохиндея новорусского. Ладно, деревенщина, оставьте ваши деньги при себе, у Санкт Петербурга своя гордость.
Вечер в Дурках выдался замечательным.
ВЕРБЛЮЖАТНИКИ
На клеверах мои ребятки подобрели, и Ванечка вначале шел как шелковый, да и Зина паинькой себя вела. Я отправился в Тэмворс боковой дорогой, где транспорт был редким. Вскоре встретился с женщиной, бегущей трусцой. Такого я не мог упустить и посигналил ей, прося притормозить. Мне она казалась любопытной оттого, что не видывал я раньше в здешних краях бегунов и бегуний. Этот вид спорта характерен для жителей больших городов, но отнюдь не для деревень типа Дурки.
Сам то я отношусь к бегу трусцой отрицательно и считаю это нарушением естественного образа жизни человека. Наши предки в охоте на мамонтов отнюдь не бегали километрами, а поручали это собакам. Ну, могли рвануть от мамонта спринтерскую дистанцию, да и то позднее сообразили приручить для охоты лошадей. Уж тем более не бегали они за-ради какого то мазохистского удовольствия преодоления марафонских дистанций. Пропонент их и основатель Нью-йоркского ежегодного марафона помер от разрыва сердца, либо от рака во цвете лет. Вот тебе и бег трусцой ради здоровья.
Понятное дело, не высказал я ей свое мнение, и даже наоборот — похвалил, повосхищался. А бегунья обрадовалась, раскраснелась и взаимно меня похвалила за оригинальность передвижения. Я поинтересовался, чем же она занимается в свободное от бега время. Оказалось, она с мужем разводит оленей-маралов ради их пантов. Я уже бывал на подобных фермах в США, поэтомупочему? и не напросился в гости, да и запах ее пота не вызывал у меня должной реакции.
Через пару километров Ваня опять задурил и принялся шарахаться от всего, напоминавшего живое. Это мог быть трактор в поле, скирда соломы, склад бочек с горючим и т.д. В конце концов я был вынужден отказаться от езды верхом и поплелся впереди, а Ваня победоносно выступал сзади. Его работой теперь было вести за собой Зину, которая и несла весь груз. Тунеядцем, одним словом, оказался Ваня, забыл, чему его палкой учили!
К дому Кена я добрался к трем часам пополудни, но меня там никто не ждал, и ворота были на запоре. Я определенно знал, что Кен пригласил меня в гости на этот день, однако произошла осечка. Хотелось пить и есть, но дом стоял в районе новой застройки, и магазин был далече. Наконец я решил позвонить соседям Кена и попросить напиться. Дверь мне открыла молодая женщина с младенцем на руках. Она обрадовалась моему приходу, поскольку давно уже с веранды наблюдала за верблюдами. Ей хотелось на них посмотреть поближе, но стеснялась незнакомого дядьки из России. Я уже давно преодолел природную стеснительность и могу свободно завести знакомство с любым человеком. Так и здесь, мы с ней быстро познакомились, и Клэр пригласила меня выпить кофе, к которому подала бутерброды с колбасой и сыром. Она сообщила, что вот уже два года, как переехала в этот дом, но даже не знает имен соседей. Ну, это типично не только для Австралии, но и для США — соседи боятся или не умеют общаться друг с другом, и годами живут бок о бок только кивая, даже не здороваясь.
Клэр позвонила на телевидение и рассказала о моем приезде. Редактор новостей обещал прислать команду. Наконец то приехала жена Кена Лорейн. Она забыла о моем приезде и была занята, встречая сына из школы. Кена еще не было дома, но можно было разгрузить верблюдов и пустить их на поле, где уже паслось семь верблюдов Кена. Во дворе у него стояли две телеги, приспособленные для упряжки верблюдов. Кен ежегодно отвозил верблюдов в пустынные районы западного Квинсленда и оттуда совершал поездки на телеге, запряженной двумя или четырьмя верблюдами. Он работал машинистом на электровозе и был доволен заработками, но его неизменно тянуло на природу, в буш.
Приехал он одновременно с командой телевизионщиков. Я попросил, чтобы сняли меня в компании с Кеном и его женой, и вечером в программе новостей они впервые смотрели на себя по телевидению. После ужина подъехал хозяин моей следующей стоянки, Рон Дебутер, и объяснил, как добраться до его дома — всего то 15 километров пути.
Зина с Ваней подружились с верблюдами Кена и неохотно с ними расставались. Мне пришлось потратить полчаса, чтобы подцепить за уздечку вначале Зину, а потом Ваню. Они каждый раз попадаются на кусочки белого хлеба, к которым я их приучил с самого начала экспедиции. Но на сей раз даже эта уловка не сработала, поскольку не хотелось им покидать теплую горбатую компанию. Пришлось сходить в сарай за охапкой сена и бросить невдалеке от ворот. Когда все стадо пришло к этой кормушке, удалось мне выловить и своих неслухов.
Рон приехал утром и обещал следить за моим продвижением по дороге к его дому. Первые пять километров я сподобился ехать верхом на Ване, пока не почувствовал глухой звук, словно что то металлическое бьет по хребту верблюда. Только тогда пришло мне на ум, что седло, на котором сижу, ударяет Ваню по хребту. Вероятно, сместилась кожаная подушка подседельника, и тяжеленная стальная рама седла обрушивалась при каждом шаге на Ванину спину. Я срочно слез с седла и перепряг верблюда, подняв раму над горбом, и решил больше на него не садиться. Подъехавший Рон одобрил мое решение, у него с верблюдами тоже случались подобные неприятности.
Деревянный дом Рона стоял на вершине холма, с видом на зеленые поля и синие горы Континентального хребта. Рон сам построил этот дом от фундамента до конька крыши. Окружают это бунгало два гектара земли, на которых Рон устроил загон для единственной лошади. Двух верблюдов он держит рядом, на ферме Питера Товли, брата Кена.
Мы поместили верблюдов в загон с лошадью, которая соскучилась по компании и рада была даже компании верблюдов. Рон несколько месяцев назад сломал ногу в лодыжке и не мог ездить верхом. Работать он мог только два дня в неделю, так что имел время помочь мне с ремонтом упряжи и седел.
Семья Рона приехала в Австралию из Бельгии после войны, и он родился на этой земле. Мать была медсестрой, отец бухгалтером, но Рон не захотел заканчивать школу, а в 15 лет пошел работать на лошадиную ферму. После этого сменил массу профессий, пока не переехал в Тэмворс и не устроился на работу шофером трейлеров. К этому времени три его дочери получили профессию медсестер, а сын выучился на санбрата. Все устроены и обзавелись семьями.
С женой Рон развелся 10 лет назад, когда обнаружил, что в его отсутствие она переспала с хозяином мясного магазина. С тех пор она давно уж рассталась с тем мясником и пыталась через детей уговорить Рона сойтись вновь, но Рон неумолим, и даже фотографии ее нет в доме. Другой жены себе он не завел, разочаровавшись в женщинах и переключивши любовь на верблюдов. Правда, в больнице, где он проходит курс физиотерапии, положил Рон глаз на медсестру, делающую ему электрофорез. Она моложе его лет на 25, но Рону кажется, что между ними возникла какая то метафизическая связь. Ему не хочется форсировать события и навязывать сестричке свою любовь — пусть сама решает.
Несмотря на суровую внешность шоферюги, у Рона были тонкая душа и нежное сердце. Он не мог повредить ничего живого. Выйдя на веранду, увидел я огромного паука в центре мощной сплетенной им сети, ну и справился у Рона, почему он его не смахнет веником, чтобы освободить проход. Рон сказал, что не может рушить паучий дом, паук и его предки здесь жили до того, как Рон появился, и будут жить после того, как Рон уйдет с этой земли. Каждый вечер на стекла окон его кухни с наружной стороны прибывали на ужин три пурпурные древесные лягушки. Я таких тварюшек видывал только в террариуме зоопарка, и стоят они в Питере бешеные деньги. Рон с осторожностью открывал и закрывал окна, чтобы не повредить эту красоту. Вероятно, они знали его отношение к себе и не боялись владельца дома. Сидели припечатанными к стеклу и уплетали летящих на свет насекомых. Два серых геккона жили у него на кухне и неустанно охотились за мухами на потолке и стенах, а два других специализируются по насекомым снаружи.
Недалече от крыльца устроил он птичью кормушку и не забывал каждое утро наполнять ее смесью семян конопли, подсолнуха и пшеницы. Взяв бинокль, он из кухни, чтобы не потревожить, любовался пестрой птичьей кутерьмой возле кормушки. Я тоже понаблюдал за их собранием и глаз было не оторвать от разнообразия красок и характеров попугаев, австралийских сорок, синиц и крикливых кукабар.
Поскольку Рон находился на больничном, мы могли спокойно сидеть на веранде и рассуждать о тайнах мироздания и нашей роли в нем. Он считал, что мы пришли на эту землю, чтобы ее улучшить и украсить, поэтому очень нежно должны относиться ко всему живому вокруг нас. Наверное, так оно и есть, по крайней мере, другого объяснения я тоже не могу придумать.
Лет пять назад, когда он еще жил в городе, приятель принес Рону в подарок лисенка. Рон выкормил щенка молоком, и превратился лисенок в роскошную рыжую лису, привязанную к нему, как собака. Правда, она не только питалась собачьей едой, но и регулярно ходила на охоту, где общалась с дикими сородичами. Однажды Рон нашел на краю двора ее нору с пятью лисятами. Особенно его поразило то, что Рыжка решила перенести своих деток на кухню и доверяла ему их охранять, когда вечером уходила со двора на охоту. Собаки Рона признавали ее дикий авторитет и никогда Рыжку не трогали.
После того как Рон построил этот загородный дом, он не мог оставить Рыжку в старом и перевез ее сюда. Казалось бы, здесь, в деревне, где вокруг просторы и полно дичи, Рыжка должна бы чувствовать себя вольготно, но получилось иначе. Всего в километре от его дома находится птицефабрика, рассчитанная на 200 тысяч кур. Главными недругами ее владельцев являются рыжие лисицы, которые стремятся попасть внутрь и поживиться теплой курятиной. Попав в птичник и преследуя одну курицу, лисица может навести панику на тысячи кур, которые сами себя убивают, спасаясь, сломя голову, от опасности. Хозяева ненавидят лис, разбрасывают вокруг птицекомплекса отраву и ставят ловушки. Вскоре после переезда сюда Рыжка пошла на охоту и не вернулась. Рон полагает, что она либо была отравлена, либо попала в ловушку.
Он написал о своей рыжей подружке рассказ, который назвал «Отверженная». Я спросил его, отчего у рассказа такое пессимистическое название, и Рон поведал мне, что рыжие лисы были завезены в Австралию для развития здесь традиционной английской охоты на лис. Колонисты надеялись, что лисы будут охотиться еще и на кроликов. Естественно, как и другие иммигранты, лисы размножились, но вместо охоты на кроликов они принялись уничтожать кур и диких птиц Австралии. Они также нападают на только что рожденных ягнят. Рыжих лис фермеры ненавидят и преследуют всеми возможными способами. Рыжка была обречена в том смысле, что она не была готова избежать всех ловушек, предназначенных для ее убийства, которые расставили для нее люди.
Каждый праздник Рон поднимает на флагштоке перед домом флаг Австралии, а также флаг Эврики. На флаге изображен белый крест и пять звезд созвездия Южного Креста на голубом фоне. Этот флаг развевался в декабре 1854 года над головами шахтеров поселка Эврика, восставших против навязанных британским правительством налогов. Колониальные власти были напуганы донельзя, вспомнив аналогичное восстание против налогов в Америке, когда колонисты выбросили за борт кипы чая, подлежавшего налогообложению. «Бостонское чаепитие» произошло тоже в декабре, но 1773 года, и с него началась война за независимость США. Правительство австралийской колонии решило подавить восстание в корне, и войска приступом взяли восставший золотой прииск, убив при этом 30 шахтеров, а 13 отправив в тюрьму.
Восстание это получило широкий резонанс и поддержку по всей стране. Жители Австралии поняли, что тирания существует, и они должны защищать от нее свое право на свободу. Если же не защищать свою свободу, то правительство возьмет ее у народа и само будет решать, что хорошо, а что плохо. Благодаря широкой поддержке общественности 13 заключенных шахтеров были оправданы, а флаг Эврики стал символом народной свободы.
Рон считал себя наследником тех шахтеров и сам не признавал никакого насилия или вмешательства в свою жизнь. Я восхитился его привычкой вывешивать перед домом этот флаг свободы и заодно спросил, знает ли он происхождение слова «эврика». Нет, он не слышал этой фразы, произнесенной сидевшим в ванне Архимедом, который открыл закон вытеснения жидкости (я и сам забыл его название). В школе Рон был двоечником и не перенял от родителей ничего европейского. Даже благородную, видимо, дворянскую свою фамилию De Boitier он произносил не по французски: Де Буатье, а по австралийски — Дебутер. Не привила ему мама своего знания иностранных языков и музыки. С собой из Европы она привезла массу ценной мебели, а теперь предложила сыну взять часть ее в свой дом, но Рон отказался. Его вполне устраивает мебель самодельная или купленная на распродаже.
Будучи типичным австралийцем, Рон обожает рассказы классика местной литературы Генри Лоусона, посвященные жизни золотоискателей. Особенно любит он перечитывать рассказ «Заряженный пес» о трех старателях и собаке. Я решил его привести здесь в пересказе Люциана Воляновского. Итак цитирую: «В поисках золотого песка старатели использовали взрывчатку. Им приходилось бороться не только со скалами, но и с водой, которая заливала их рабочие места. Заряды они приготовляли самым примитивным способом: кусок плотного полотна смачивали в растопленном бараньем сале и шили из него длинный и узкий мешочек, который наполняли взрывчаткой, прикрепляли фитиль и все это забрасывали в заранее пробуренное в скале отверстие. После взрыва оставалась яма, из которой выгребали все обломки и сверлили снова.
Соседняя речка изобиловала разнообразной рыбой. После дня тяжелой работы трое старателей мечтали о вкусном ужине из жареной рыбы. Но вода в реке спала, и в мутном иле ничего не было видно. Тогда им пришло в голову, что для ловли рыбы отлично пригодится взрывчатка.
Они изготовили заряд с длинным фитилем, глубоко уходящим в массу взрывчатки, собираясь притопить заряд, а фитиль прикрепить к поплавку на поверхности воды.
И вот на сцене появляется пес, который был их большим другом. Лоусон описывает, что пес всегда был весел, ему казалось, что жизнь, весь мир, его двуногие друзья и он сам — это сплошная игра. Он обожал приносить поводок и весь хлам, который выбрасывали из лагеря, аккуратно притаскивал назад. С огромным интересом он наблюдал, как старатели готовят заряд, даже пытался им помогать.
Готовить ужин выпало как раз тому из старателей, который делал заряд. Двое остальных, согласно обычаю буша, уселись спинами к костру. Тем временем пес нашел приготовленный заряд и принес его жарившему баранину хозяину. По несчастью, конец фитиля попал в костер и, как пристало хорошему фитилю, сразу же занялся. Лоусон пишет, что прежде чем среагировал мозг перепуганного старателя, его ноги уже бежали. Двое остальных последовали его примеру и, что самое худшее, верный пес помчался за хозяевами. Те двое, которые оказались как бы на периферии событий, были отличными бегунами на короткие дистанции. Зато изготовитель заряда был немного тяжеловат. Пес с шипящим фитилем прыгал вокруг него и вертел хвостом от радости, что наконец можно поиграть с хозяином. Пронзительные вопли старателей, пытавшихся отогнать верного пса, не помогали. Наконец один из них набрался храбрости, догнал собаку, схватил ее за хвост, отчаянным усилием вырвал из пасти заряд и отбросил далеко назад.
Но верный пес ловко вывернулся, помчался со всех ног к заряду, ухватил его зубами и, осыпаемый страшными проклятиями, понесся с находкой вслед за своими друзьями. Один из них добежал до одинокого дерева и с проворством молодого медведя вскарабкался на четыре метра. Очень аккуратно, словно это был котенок, пес положил свою ношу под дерево и закружил возле него. ’отя дерево было молодое и довольно хлипкое, испуганный старатель пытался залезть повыше, но его попытки кончились тем, что верхушка обломилась, он рухнул на землю и тут же помчался во весь дух. Пес не мешкая подхватил заряд и припустил за любимым хозяином. Тогда тот с отчаяния прыгнул в ранее выкопанную трехметровую яму и приземлился благополучно, так как в ней был толстый слой грязи.
Пес мгновение смотрел на него сверху, как бы прикидывая, каков будет эффект, когда он бросит в яму свою ношу. Насмерть перепуганный старатель вопил: «Катись, катись, да проваливай ты отсюда!..» Тогда пес погнался за другим, который из последних сил добежал до дороги, промчался несколько сот метров и ввалился в кабак, крошечный домишко, где старатели пропивали свои заработки. Влетев туда, он захлопнул дверь и, задыхаясь, прохрипел: «Моя собака! Моя собака! У нее в зубах подожженный заряд!»
Увидев закрытую дверь, верный пес обошел вокруг кабака, вошел в заднюю дверь, о существовании которой отлично знал, и с искрящимся зарядом предстал перед публикой, довольный тем, что разыскал своего хозяина. Посетители молниеносно повыскакивали за дверь, а пес огорчился, так как был бы рад поиграть со всеми. Старатели заперлись в конюшне, а пес с зарядом в зубах отправился дальше, но когда он намеревался заглянуть в кухню, откуда ни возьмись, появилась злобная рыжая дворняга. Пес старателей уже был знаком с ее зубами и, держа в зубах свою ношу, попытался ретироваться, но дворняга нагнала его посреди двора, и началась схватка, во время которой пес уронил заряд и со всех ног умчался в буш. Рыжая дворняга с интересом обнюхала сало, которым был обмазан заряд, обнюхала второй раз и собиралась повторить в третий, как вдруг...
Заряд был отличного качества: динамит доставали в самом Сиднее, да и сделан он был с большим умением. Перепуганные парни увидели, как кухня заплясала на фундаменте. Когда развеялся дым и опала пыль, перед взорами старателей оказался забор с разметанными там и сям жалкими остатками рыжей дворняги.
Верный пес тем временем уже вертелся в лагере трех золотоискателей, довольный тем, что наконец случилось хоть что то интересное и он наигрался всласть. Один из старателей привязал пса на веревку и вновь занялся ужином, а второй отправился вытаскивать промокшего товарища из глубокой ямы». Вот такая веселенькая история произошла с местными старателями, прозванными с тех пор рыбаками ударниками.
Я у Рона гость, и он не позволяет мне не только готовить, но даже мыть посуду. Он решил отремонтировать верблюжьи седла, и электросваркой приварил отломившиеся шпеньки седельной рамы. Седельные подушки прохудились, и сено вылезало из них. Рон заменил сено кокосовым волокном и аккуратными швами зашил прорехи подушек. Все он делал основательно, чтобы потом перед людьми не было стыдно.
К нам в гости приехал Кен, чтобы попытаться объездить Зину. Рон не мог этим заняться из за больной ноги. Я предупредил Кена о возможных выкрутасах Зины, которым я был свидетелем при ее объездке в Маселбруке. Здесь она осталась верной себе и попыталась придавить Кена, завалившись на левый бок. Флегматичный Кен посмотрел на нее пристально и определил — обучению не подлежит. Несомненно, ее можно обучить верховой езде, но займет это не один день, проще пристрелить. Этот черный юмор австралийцы унаследовали от английских колонизаторов.
После этого фиаско мы втроем отправились на ферму брата близнеца Кена, бородатого Питера. Я видел его последний раз в Пиктоне, когда он обучал меня, как ездить на верблюдах. В отличие от Кена, который любил запрягать верблюдов в повозки, Питер предпочитал скачки на них и был участником соревнований в штатах Виктория, Квинсленд и Новый Южный Уэлс. Он с неодобрением относился к деятельности Кевина Хендли, продавшего мне верблюдов и седла. Кевин и его хозяева ливанцы хотели узурпировать верблюжьи гонки в Австралии, поставить их на коммерческую основу и качать деньги с тотализаторов. Питер был сторонником чистого спорта и сам ловил в пустыне и объезжал своих верблюдов.
На ферме у Питера было 20 верблюдов, своих и Рона. Огромный самец по кличке Шерхан был отцом трех верблюжат. В Шерхане я впервые увидел мощное воплощение верблюжьей красоты и силы, а тот смотрел на меня презрительно, как солдат на вошь. Шерхана держали в отдельном загоне, боясь за жизнь молодых самцов. Дерутся верблюды шеями, и тот, у кого шея мощнее, прижимает соперника к земле, а потом обрушивается на него сверху грудной мозолью, ломая ребра.
Кен давно уже был женат, и дети достигли возраста 15 и 12 лет, а близнец Питер все выбирал себе подругу жизни. Вероятно, его проблема была в том, что уж дюже привлекателен был он для женщин. Он не пил и не курил, и мужское обаяние ощущалось в его мощной фигуре и улыбке, в запахе его здорового тела.
Похоже, Питер решил наконец то остепениться, и когда мы приехали, рыл экскаватором яму под фундамент нового дома. Как и брат, Питер работал электриком на железной дороге, имел стабильный и неплохой заработок, его ценили на работе. Однако счастливым он себя чувствовал только далеко на западе, в пустыне, где кроме него и верблюдов никого не было. Как раз в тот день, когда мы его навестили, ждал он из Сиднея нареченную. Я пожелал ему скорейшего новоселья.
Вероятно, у Рона происходит возрастная инверсия, типа мужского климакса, при котором он не может быть удовлетворен женщинами своего возраста. Я в этом плане от него не отличаюсь. В один из вечеров мы сидели с ним на веранде, откушивали кофе и отметили заворачивающую к нашему дому машину. В гости приехала девушка лет 19 с женихом. Они пригласили Рона на чашку чая в дом по соседству. Рон справился у девушки о самочувствии матери, похоронившей мужа год назад. Мать понемногу приходила в себя и даже решила собрать соседей на поминки, чтобы отметить эту годовщину. Я смотрел на Рона краешком глаза и видел, что он ищет повод, как бы уклониться от приглашения. Он и нашел его, сославшись на то, что мы должны вечером ехать в гости. Было ясно, что Рона приглашали для того, чтобы он взял на себя роль умершего мужа, а ему это было явно не в жилу. Рон был влюблен в юную сестричку, соседка же была для него допотопной древностью. Он не был в этом виноват, виноваты были гормоны, старящие женщин раньше мужчин. Но за все надо платить, и за вторую молодость мужчины платят укорочением продолжительности жизни. Они уходят на тот свет значительно раньше сверстниц.
Мы собирались в гости к Кену, чтобы его дочь отпечатала на их компьютере стихи, которые он посвятил своей предыдущей любви. Назывались они «Ангел» и «Любовь aнгела», написал Рон их три года назад, когда был влюблен в девушку моложе его на 30 лет. Насколько я уразумел, любовь была чрезвычайно трагической. Девушка уехала в Новую Зеландию, а стихи остались. Он дал мне их почитать, и стихи понравились мне первозданной, примитивной искренностью. Рон заметил, что возможно, это первые и последние стихи в его жизни.
Мне захотелось поместить их в мой журнал, но у Рона не водилось печатной машинки, не говоря уж о компьютере. Я уговорил его съездить к Кену, чтобы его дочь Килли напечатала их на своем ноутбуке. Правда, перед этим я попытался уговорить Рона изменить название стихотворения «Любовь aнгела», поскольку из контекста видно, что не ангел , а Рон в ангела. Было бы правильнее стих назвать «Любовь к ангелу», но Рону мои умствования были ни к чему: стих написан — и с плеч долой.
Пока Килли печатала текст, мы в гостиной обсуждали с родителями перспективы ее карьеры. Образование здесь платное, а в следующем году она заканчивала школу и хотела учиться на ветеринара, но у Кена и его жены Лорэйн не хватало финансов оплачивать высшее образование своего чада. Они могли позволить себе лишь оплату обучения в чем то подобном нашему ремесленному училищу (vocational school), где готовили помощников ветеринаров. Сыну их уготована подобная же судьба. Поговорка: «По одежке протягивай ножки» годится и для Австралии.
В доме Рона не предусмотрено центрального отопления, а камин он разжигает только по торжественным случаям. Тем временем, наступил июнь, реальная зима, и холодрыга в спальне гуляла зубощелкательная. Меня спасал электрический матрац, который я включал задолго до отхода ко сну, чтобы нырнуть в тепленькую постель. Антипод Рон не был книжным червем и выписывал по почте только журнал «Читательская пища» (Rider’s Digest). Вероятно, это наиболее читаемое в мире периодическое издание, поскольку журнал печатается на многих языках. Основа у него американская, но издания в каждой стране имеют свою специфику и посвящены локальным проблемам. По вечерам я пытался его читать, но не добирался и до пятой строчки.
В последний день моего пребывания у Рона его приятель Пол пригласил нас на барбекю. Это когда на жаровне типа нашей шашлычницы жарятся котлеты (гамбургеры), мясо или сосиски с сардельками. В гости к нему собрались такие же шоферюги, как наши, только они не пили водки — перебивались пивцом. Я еще раз хочу подчеркнуть, что Австралия удивительно непьющая страна, возможно оттого, что некогда им пить алкоголь — работать надо.
За стол садились, кому когда вздумается, тостов не произносили и каждый сам себе накладывал еду на бумажную тарелку. Меня еще раз поразило, что при обилии мяса отсутствовали такие специи, как хрен и горчица, но к столу подавали мой любимый веджимайт, специю из экстракта дрожжей и мясного бульона. Разговор был оживленным и, естественно, о работе, о женщинах при женах не поговоришь. Мужики водили грузовики с прицепами, называемые здесь B Double, сделанные в США. Мощность их была порядка 500 лошадиных сил, и за одну ездку они могли перевезти до 600 овец или 72 головы скота. Работа трудная, изматывающая, но другой они не знали и не хотели знать. Она давала им заработок и удовлетворение. Счастье же ждало их дома.
У меня дома не было.
БАНДИТ
Кен подъехал на грузовике для перевозки скота, и без больших затруднений завели в кузов по пандусу Зину и Ваню. решили не пытать судьбу на узком участке дороги между Тэмворсом и Бендемиром и перевезти верблюдов на грузовике. Новоанглийский хайвэй огибал здесь горный хребет Булимбала, и во многих местах дорога шла без обочин и с крутыми поворотами, которые мне бы с верблюдами не пройти. Я убедился в этом, когда ехал в кабине между Кеном и Роном и оглядывался на моих подопечных. Сообразительная Зина села на дно грузовика, чтобы не мотало ее на крутых поворотах, а простак Иван расставил широко ноги и сопротивлялся напору ветра и качке кузова.
Кен и Рон высадили нас возле конюшен ярмарочного комплекса и, пожелав доброго пути, отправились по своим делам. Участок пастбища вдоль реки был огорожен высоким забором и оказался идеальным для моих верблюдов. Оставалось только найти прибежище для себя. Я, конечно же, мог прекрасно переночевать в палатке, но хотелось иметь место под крышей на случай дождя. В поселке с населением не больше ста человек оказалось два пивных бара. Зайдя в ближайший, я попросил бармена набрать телефон управляющего ярмаркой. Вкратце рассказав ему об экспедиции, я получил добро на ночевку и обещание открыть помещение офиса.
Теперь я мог не спешить и спокойно прогуляться по главной улице поселка, шедшей вдоль берега реки Мулуринди (Mulluerindie). Хотя это и был горный поток, воды в нем было немного. Горы то здесь не выше полутора тысяч метров, а снег выпадает не каждую зиму.
Многие подобные поселки и городки Австралии за последние годы подверглись кардинальной перестройке. С открытием супермаркетов исчезают бакалейные и овощные магазины, а также булочные и мясные лавки. Здесь же сохранился этот классический набор магазинов и неизменная почта, над которой развевался флаг Австралии. Я спросил почтмейстера, нет ли у него какого либо буклета об истории этого городка и происхождении столь странного названия. Почтальон по имени Дженни протянула мне брошюрку и посоветовала поговорить о прошлом поселка с ее свекром и свекровью, старожилами этих мест. Она обещала познакомить меня с ними, после того как закончит работу.
Из краткого путеводителя я узнал, что название городу дал какой то романтик, читавший поэму Мура «Лалла Рук», в которой упоминается ручей под названием Бендемир. Мне же больше понравился юмористический вариант происхождения этого названия. Согласно ему, в XIX веке возчики, доставлявшие бананы из штата Квинсленд на рынки Сиднея, останавливались на этом крутом перевале и говорили: «Bend them here» — «Давай будем сгибать их здесь, на хребте горы», имея в виду бананы, словно до этого они везли прямые бананы. Это типично английский или немецкий юмор, нам, русским, не очень то и понятный.
Я вернулся к верблюдам и нашел их в полном здравии пасущимися на бурой траве, тронутой осенними заморозками. Жена смотрителя открыла дверь офиса и включила электричество, теперь я мог там читать и писать. Я вскипятил воду и заварил кофе, после чего решил навестить старожилов Бендемира.
Почтальон Дженни привела меня в дом свекрови Фэйз и свекра Питера Диксона. У Питера прогрессировала болезнь Паркинсона, при которой периодически наступали спазмы горла, не позволявшие внятно изъясняться. Беседу я вел с Фейз, моложе его лет на 20. Его предки приехали в эти места из Англии в XIX веке, и когда то все земли вокруг были собственностью семьи Диксон. Постепенно старожилы вытеснялись вновь прибывшими иммигрантами, и сейчас редко встретишь в этих краях семью по фамилии Диксон.
Фэйз с Питером в прошлом году провели фантастические шесть месяцев, путешествуя по Англии и Европе, но с радостью вернулись на родину в Бендемир. Дочь, конечно же, не захотела жить в этой дыре и уехала в Сидней, а им здесь покойно и воздух чистый.
Они предложили остаться на ужин, и я не очень сопротивлялся, поскольку с утра у меня во рту не было ни росинки. (Какая то изощренная бессмысленность в этом выражении.) Я напросился почистить картошку и нарезать в огороде ревеня. Фэйз готовила ревень с овощами, а я обожаю его сырым, вкус ревеня возвращает меня в детство. Этот овощ в изобилии рос в наших краях в диком состоянии, можно было его сочные стебли макать в сахар и запивать горячим чаем.
Фэйз была прекрасной поварихой, а я еще лучшим едоком шницелей с пюре и овощами, но опять к столу не подали горчицы и хрена, и пришлось мне удовлетвориться веджимайтом, Питеру трудно было не только говорить, но и жевать.
Я поразился, с какой любовью и нежностью ухаживала за ним Фэйз, подвязывала слюнявчик и салфеткой вытирала губы. Жевал я и размышлял, что нет у меня такой преданной и любимой женщины. Зато одиночество не дает расслабухи, мешает всяким там Паркинсонам завоевать душу и тело. Наверное, кждый достоин своего состояния и должен быть счастлив тем, кто он есть.
Спал я в офисе, на полу, в спальнике, не разбивая палатки, и проснулся от утреннего холода. Пар шел изо рта. Поспешно вскочив, я сделал пробежку, чтобы проверить, как там верблюды, и помыться. Можно было бы принять горячий душ, но полотенце где то затерялось, да и холодрыга была колотунная.
Я уже заканчивал сборы, когда в гости пожаловали супруги Марк и Карла Баллард с детьми. Они приходили прошедшим вечером, но не застали меня на месте. Принесли они с собой буханку свежеиспеченного хлеба, джем и банку растворимого кофе. А еще подарили мне два последних номера издаваемого ими журнала «Австралийский охотник с луком» с цветными фотографиями охотников, торжествующих над дичью. Я поразился, как можно в таком захолустье издавать журнал первоклассного качества. Правда, с современными компьютерами издательское дело заметно упростилось.
В благодарность за визит и подарки я покатал на верблюде их детей, а Марк обещал прислать мне следующий номер журнала, где предполагал напечатать интервью со мной. Мы попрощались друзьями, и я сел на Ваню в надежде проехать пару километров, чтобы проверить качество седельных подушек, отремонтированных Роном. Да не тут то было — Ваня решительно пресек мои надежды на первых же ста метрах дороги. Похоже, за пять дней отдыха он отвык от работы. Пришлось оставшиеся 20 километров идти пешком.
Между Бендемиром и Урала не было населенных пунктов, только редкие фермы вдоль дороги. Поразительно, как мало заселена эта страна даже по сравнению с США, не говоря уж об Европе. Неужто и ее наводнят толпы людей, и будет здесь через лет 50 как в Бомбее — тесно и вонюче.
Мне понравилась трава на холме, огороженном добротным забором, и я завернул на ферму под романтическим названием «Эденфилд», «Райское поле». Я миновал первые ворота, но вынужден был остановиться перед вторыми воротами, за которыми захлебывался лаятельной слюной массивный доберман.
Хозяин фермы разрешил мне остаться на ночь. Когда я уже разбил палатку и стелил постель, он пришел с кастрюлей овощного супа и горячими пирожками с луком. Звали его Сихан Варгас, и сначала эмигрировал он с женой Джанин из Испании во Францию. Они никогда не чувствовали себя во Франции комфортабельно, поскольку французы презрительно относятся к иммигрантам из Испании. Они ко всем иммигрантам плохо относятся, на то они и французы. В Австралии Варгас уже 15 лет, и это страна сделалась ему родной.
Во время нашей беседы лед подозрительности к чужаку из России растаял, и мистер Варгас даже позволил принять душ, устроенный в пристройке к дому. Я мог также и переночевать там. Джанин принесла простыни и одеяла, кроме того, оставила она мне на завтрак кофе с сахаром и печенье. Хозяева были гостеприимны, но не хотели, чтобы я заходил в их дом. Я прекрасно устроился в пристройке и отдал должное фирменному джему хозяйки, которому она дала название «Эденфилд» — по названию своей фермы. Джанин варила его в этой самой пристройке и поставляла в магазины соседнего городка. Сихан работал по контракту, выполняя электромонтажные работы на стройках.
На следующее утро Ваня не смилостивился надо мной и не дал никакой возможности на нем ехать. Я тащился впереди, кручинясь на судьбу, как вдруг отметил, как на левой стороне дороги притормаживает огромный фургон, на котором написано: «Прогулки на верблюдах». Я тотчас вспомнил Кена, упомянувшего, что у него в гостях должен был остановиться верблюжатник Эрхард, разъезжавший по Австралии со своими верблюдами.
Эрхард был австрийцем, приехавшим пять лет назад в Австралию. Он также слышал о моей экспедиции, но ему надо было зарабатывать на жизнь, устраивая катание на верблюдах жителям маленьких городишек. Эрхард пригласил меня осмотреть внутри трейлер, на полу которого компактно лежали восемь верблюдов. Я обратил свое завистливое внимание на прекрасную сбрую и порядок внутри. Эрхард путешествовал по Австралии с женой, учительницей по профессии, и двумя сыновьями 9 и 11 лет. По сути говоря, они устраивали цирковые представления, а трейлер был одновременно домом и школой на колесах. Многие мальчишки позавидовали бы такой жизни.
Я поведал Эрхарду о своей проблеме передвижения верхом на верблюдах, когда большую часть времени приходится идти пешком. Он посоветовал пересесть с заднего на переднее сидение двухместного верблюжьего седла. Возможно, седло натерло Ване крестец, и теперь нужно подождать, пока заживет. Раскритиковал он и мою сбрую из-за того, что сделана она была из пластика, а не из натуральной кожи. Ну а я до недавних пор вообще не знал о существовании сбруи для кораблей пустыни! Проводив цирковой фургон, я попытался проехать на переднем седле, и результат был отнюдь не утешительным — Ваня элементарно сбросил меня с седла. Видимо, подслушал наш разговор и решил доказать, что добрыми советами умощен путь в кювет.
В справочнике по истории этих мест я прочел об огромной скале возле дороги, где прятался знаменитый разбойник прошлого века капитан Тандерболт (Гром). Скала до сих пор стоит на том же месте и огорожена проволочной сеткой, что не помешало любителям граффити исписать ее во всех направлениях, как фараон гробницу. Людишки решили таким образом приобщиться к славе Тандерболта, который главная достопримечательность этих мест.
При въезде в город меня остановил оператор местного телевидения, работавший также фотографом общенационального журнала «Австралийский телеграф». Он хотел снять фото для статьи о моем путешествии. Пока он настраивал аппаратуру, я приблизился к бронзовой статуе всадника на коне, установленной на перекрестке. Узрев эту невидаль, мои верблюды понеслись, сломя голову, я еле успел увернуться, чтобы не быть затоптанным. Это была статуя того самого разбойника Тандерболта, превращенного стараниями фольклористов и туристских агентств в героя.
Я не удивлялся, когда видел в окрестностях Лондона статую Робин Гуда, тоже разбойника с большой дороги, но по крайней мере легендарного. Здесь же установлен памятник исторически конкретному конокраду и грабителю Фридриху Варду, убитому шерифом Волкером в 1870 году. Определенно, австралийцам позарез нужны герои. Даже вот и меня фотожурналист снял на фоне верблюдов, а я уж явно в герои не гожусь — грешен и еще жив.
Власти муниципалитета разрешили мне ночевку в общественном парке, где оказалось хорошо огороженное пастбище. Макс Шульц, директор парка, намеревался получить в доход города 8 долларов за постой, но посмотрев мой дневник, растрогался и позвонил жене, чтобы она подвезла ужин. Он настолько проникся идеей экспедиции, что решил показать мне достопримечательности города. Конечно же, прежде всего повез он меня на кладбище, где была восстановлена могила капитана Тандерболта. Недалеко от кладбища размещалось здание полиции, куда было доставлено тело бандита. Бедняга Фридрих Вард оказался полезнее обществу мертвым, чем живым. Да и бандитом он был не слишком удачливым: больше времени провел в тюрьмах, чем на свободе.
Город старался привлечь туристов, открыв еще два музея: военной истории и развития местных промыслов. Здесь восстановили также вокзальное здание давно уже закрытой железной дороги и за деньги пускают туда туристов. Слава богу, пока не берут денег за обозрение могилы Тандерболта.
Я разбил палатку рядом с офисом парка, но заснуть мне долго не давал живший на чердаке вомбат, напоминавший большого енота. Ему не понравилось мое соседство, и всю ночь он ходил по чердаку, фыркая и плюясь. Когда я высветил его фонариком, глаза вомбата горели красным дьявольским блеском. Пришлось на всякий случай достать топорик и положить рядом со спальником.
Ванина забастовка против использования его в качестве верхового верблюда продолжалась, но на сей раз мне удалось проехать на нем пару километров, остальные двадцать два до города Армидэйла (Armydale) я обреченно шел пешком. Оказавшись в черте города, мне пришлось еще час добираться до комплекса ярмарки с ипподромом, зато с городом познакомился. Все таки поразительно, что в такой глубинке существует город с собственной обширной Картинной галереей, Историческим музеем и Музеем искусства аборигенов. Оправдывая свое армейское название (Army — армия), город обзавелся также армейским музеем, и он даже богаче экспонатами военного музея в соседней Урале. Но, конечно же, гордость города — Университет Новой Англии.
Я забыл упомянуть, что Новоанглийский хайвэй получил свое имя от этого района Австралии. В США также есть район под названием Новая Англия, и там также есть одноименный университет. Жителей Новой Англии в Америке называют янки, в отличие от жителей юга США, называемых дикси. Местные жители еще не определились, как себя называть.
На ипподроме мне позволили пустить верблюдов в загон и разбить палатку рядом. Руководство ипподрома очень беспокоилось о спокойствии лошадей, привезенных сюда для участия в параде по случаю празднования дня АНЗАК (Австралийско Новозеландский Армейский Корпус), о котором я ранее писал. На следующий день должны были состояться торжества по поводу открытия Музея корпуса легкой кавалерии, принимавшего участие во множестве битв за океан. Это известие чуть не повергло меня в шок: может, эти армадельцы умом тронулись? Может, они еще и музей шахмат откроют? Как тот Илюмжинов, калмыцкий Остап Бендер, организовал в Элисте всемирный шахматный центр.
Эти Оси чокнулись на своей военной истории, и тому подтверждение я нашел, посетив соседей, приехавших для участия в открытии музея. Они собирались гарцевать на лошадях в униформе корпуса кавалерии времен Первой мировой войны. Правда, меня это не очень удивило. В Лондоне я знавал могильщика, который ежегодно участвовал в имитации сражения при Ватерлоо 1815 года. Было у могильщика звание майора, но он надеялся дослужиться до генерала. Он и меня приглашал поучаствовать — им позарез не хватало казаков для атак на французов.
Для участия в параде в Армидэйл приехал также Колин Во (Waugh) с семьей. Я приметил его, когда он руководил разгрузкой лошадей. При этом он попыхивал трубкой. В Австралии редко можно встретить курильщика трубки, реже, чем в США, поэтому и захотелось мне с ним познакомиться.
Колин владел скотоводческой фермой в районе Йеларбона, что на юго-востоке штата Квинсленд. Там на десяти тысячах гектаров паслось четыре тысячи голов крупного рогатого скота. Правда, Колин точно не знал, было ли там 4 или 4,5 тысячи. Хозяйствовал он с сыном Тимом, который оказался рядом и подошел поздороваться. Эти Во не используют лошадей при пастьбе и перегоне скота, предпочитая им четырехколесные мотоциклы.
Как и следовало ожидать, Кевин пожаловался на тяжелые времена и низкие цены на говядину. Он сдает скот по 1,2 доллара за килограмм, а в магазинах говядина продается по 8 — 9 долларов. Я решил Колина пожалеть и спросил, живет ли он в нужде. Колин от неожиданности такого вопроса встрепенулся — нет, живет он с семьей довольно комфортабельно.
Семья Во оказалась чрезвычайно дружелюбной и щедрой. Колин поделился со мной своим трубочным табаком, а Тим принес моим верблюдам полмешка фуража. Пригласили они меня также навестить их ферму, когда буду в Квинсленде.
Мне бы хотелось остаться посмотреть парад АНЗАК и открытие музея, на которое должен был явиться военный министр из Канберры. Однако управляющий ипподромом опасался, что стройные ряды конного парада будут несколько нарушены появлением моих верблюдов и получится конфуз перед военным министром. С этим доводом я был вынужден согласиться.
По дороге на Новоанглийский хайвэй я остановился возле булочной, где мне выдали четыре буханки черствого хлеба. Как всегда, я поделился с верблюдами по братски — половину им и половину мне. Пока я общался с прекрасными булочницами, вокруг верблюдов собралась группа аборигенов. Было всего 9 часов утра, но часть из них была уже или еще пьяна. Я проходил через район города, заселенный аборигенами, для которых государство построило жилой комплекс.
Внешне аборигены мало отличаются от американских негров, только кожа иссиня черная. В отличие от негров, аборигенов никто не привозил сюда в качестве рабов, они сами сюда пожаловали. Предположительно за 20 тысяч лет обитания на этой земле они не смогли ничего построить или изобрести, кроме пресловутого бумеранга, орудия пессимистов. Египтяне и европейцы тоже когда то пришли к идее использования бумеранга, но, убедившись в несовершенстве этого оружия, придумали луки и копья. Аборигены больше ничего не изобретали и даже бумеранг мало кто из них мог толком бросить. Они не дошли до идеи ношения одежды, а кроме бесполезных бумерангов оружием им служили копья и каменные топорики. При поисках съедобных кореньев они пользовались палками и заостренными прутьями. Жители океанского побережья употребляли для рыбалки очень примитивные сеи.
Они верят, что все живые существа и объекты природы имеют душу, более сложной религии либо философии здесь не развилось. Мысль, что мы приходим из Страны Снов и туда же возвращаемся, конечно же, прекрасна, но характерна и для народов. У аборигенов не было представления о будущем, ради которого стоило бы жить и бороться, потому они ничего и не создали, включая и оружие. В этом плане они мало чем отличаются от американских индейцев. Неудивительно, что белым поселенцам не составило труда их завоевать. Недавно премьер министр Австралии предложил свершить коллективное покаяние белых за все невзгоды, принесенные аборигенам за время существования страны. Но это мазохистское действо вряд ли изменит судьбу коренного населения континента.
Заполняя дневник своего путешествия, я обнаружил, что наступил Международный День Трудящихся. Первое мая, но не видно кумачовых стягов на улицах, хотя в Австралии этот праздник отмечают профсоюзные боссы. А хотелось бы принять участие в таком шествии, верхом на Ване и лозунгом: “From Russia with Love & Peace
Я решил передохнуть около заправочной станции, и пока устраивался в тени, подошел бородатый мужичок моего возраста и предложил зайти к нему домой на чашку кофе. Кевин оказался пенсионером, прослужившим в армии 31 год и вышедшим на пенсию в 50, сейчасему 54. Он ежемесячно получает от государства чек на 1200 долларов, и это его губит. Он арендовал домишко за 200 долларов в месяц, оставшейся пенсии вполне хватало на жизнь. Ему не нужно бороться за существование, думать и даже мечтать. Не было у него и женщины, даже компьютера не водилось, чтобы погулять по Интернету, да и не умел он этого делать. Кевин отжил свою жизнь задолго до того, как она закончилась.
Мы медленно поднялись на перевал горы Блак Моунтан, Черной горы. За километр до перевала несколько в стороне от дороги была одинокая скала, называвшаяся Дьявольской. В туристском путеводителе сообщалось, что капитан Тандерболт использовал ее для засады. Я не удивлюсь, увидев табличку, отмечающую скалу, которую Тандерболт, вероятно, использовал как отхожее место.
Тео, хозяина гостиницы и заправки уже предупредили о моем приходе, и он решил бесплатно поселить меня в своей гостинице. Он распорядился накормить меня ужином и завтраком, а сам отбыл к сыну в гости. Я зашел в кафе при заправочной станции, и официантка спросила, что бы мне хотелось заказать. Я сразу же приосанился и попросил меню. Естественно, особых разносолов там не предлагалось, и я заказал жареную рыбу с картофелем, традиционное австралийское блюдо.
Рядом со мной ужинал водитель трейлера Джеральд, поведавший, что среди шоферов считается, что это остановка, Блак Маунтан, является самым холодным местом в Австралии. Джеральд работой был доволен, он перевозил свиней, 351 голову за ездку. Перевозочная компания платила ему 25,7 цента за километр и в день заработать он мог около тысячи долларов. Вот в этом я усомнился. Ведь в таком случае он должен был проезжать ежедневно 4 тысячи километров. Понятное дело, Австралия — страна легенд.
Я закрылся в своем номере, принял душ и залез под перину. Цивилизация особенно приятна в контрасте с ежедневностью дороги.
РУССКИЙ ЗАХВАТ
За утренним чаем на глаза мне попался журнал со статьей о русском вкладе в криминал этой чудесной страны. Известно, что заселение Австралии началось с высадки десанта преступников, которым каторгу англичане заменили поселением на Зеленом континенте. Но даже эта страна потомственных злоумышленников была поставлена на уши героически-идиотическим поступком нашей соотечественницы, Люси Дудко, в девичестве Ждановой. Ясным осенним деньком 25 марта 1999 года эта хрупкая дамочка бальзаковского возраста надела широкополую шляпу, прикрыла глаза солнцезащитными очками и заняла место в вертолете, пилота которого попросила показать панораму Сиднея с птичьего полета. Тим Джойс, когда не спасал раненых или потерпевших аварию яхтсменов, подрабатывал развозкой туристов на трехместном Bell 47G. Этот вертолет известен телезрителям по сериалу M*A*S*H* об американских армейских медиках времен Корейской войны 1953 года. Дамочка попросила показать ей знаменитую тюрьму для особо опасных преступников Сильвервотер, а оказавшись вблизи ее, приказала пилоту приземлиться на центральной площадке комплекса где было устроено место для прогулок заключенных. На возражение пилота, что это режимный объект, подлет к которому запрещен, женщина показала дуло полуавтоматического пистолета «люггер».
Вертолет еще не приземлился, когда от группы зэка отделился немолодой, но в прекрасной форме мужчина, пригибаясь от лопастей, подбежал под корпус, подтянулся на руках и оказался рядом с дамой сердца. Дама протянула беглецу оружие, которое он направил в сторону подбегавших к вертолету вооруженных охранников, которые принялись стрелять лишь после того, как закрылась дверца салона, и вертолет взмыл в голубое австралийское небо. Люся Дудко не зря имела в коллекции видеокассету с голливудский фильмом «Побег» с Чарльзом Бронсоном в главной роли, где для освобождения героя также использовался вертолет.
Пассажиры приказали пилоту сделать посадку в соседнем парке, всего-то в десяти минутах полета от узилища, после чего связали Тима и отправились дальше наслаждаться свободой и друг другом. Шоковая волна столь оригинального и романтического преступления прокатилась по всем странам и континентам, а его участники стали знаменитыми на долгие времена, как когда-то прославились американская преступная парочка Бонни и Клайд.
Оказалось, что в 1993 году Людмила приехала в Австралию из Москвы, где до эмиграции работала научным сотрудником в главной Ленинской библиотеке страны. Уехать из России пришлось из-за невозможности ее мужа найти достойную его таланту математика работу, в Сиднее он нашел таковую, но Люся оказалась не у дел и без поддержки горячо любимого отца. Хозяйкой оказалась она никакой, и лишь дочь связывала распадающуюся семью, в которой муж был единственным добытчиком и тираном, по крайней мере, с точки зрения униженной бездельем Людмилы. Оттого-то и потянулась она к мужественному и умному Джону, встретив его в гостях у соседки.
Она не знала, что мужчина ее мечты был «медвежатником», то-есть. гангстером-рецидивистом, специалистом по ограблению банков и азартным игроком на тотализаторе. Джон был чрезвычайно талантливым психологом, философом и литератором, публиковавшим свои рассказы и эссе в периодике, предназначенной для заключенных. Ко времени этого происшествия ему было 57, а Людмиле 40 лет. Джон почти не знал материнской ласки, воспитывался приемными родителями, рано связался со шпаной и уже в юные годы оказался в заключении за мелкое воровство. Там, как и у нас, тюрьма не лечит, а калечит душу и тело человека. Тем не менее, этот талантливый человек неоднократно предпринимал попытки изменить судьбу и вписаться в добропорядочный стиль жизни австралийского обывателя, работая фотографом, журналистом и даже бакалейщиком. Губила его любовь к острым ощущениям и женщинам, но все-таки главной его страстью была любовь к скачкам и азартным играм. Джон и банки грабил в надежде отыграться или сорвать куш на тотализаторе.
Женат он был всего лишь раз на поразительно благородной женщине по имени Глория, которая и родила ему сына. Только это не остановило Джона от поисков острых ощущений и возвращения в тюрьму. Там он познакомился с женщиной-волонтером их христианской организации помощи заблудшим несчастным душам. По выходе из тюрьмы он навестил дом волонтерши, где и соблазнил ее дочь Жаклин, младше Джона на двадцать лет. С ней и отправился на новые подвиги, причем, после очередного ареста она принесла ему на свидание игрушечную копию настоящего пистолета. Джону удалось убедительно испугать охрану тюремной больницы и вновь вырваться на свободу.. Опять началась веселая жизнь с игрой в казино, ипподромами т грабежами, которую Жаклин не смогла продолжить и вернулась к родителям. Позднее она вспоминала: - Он был тогда для меня волшебником, способным сделать все. Я ведь даже думала, что он неуязвим. Кажется, и он также думал. Джон говорит, что исправился. Я не совсем ему верю. Он очень любит риск, он получает от риска удовольствие. От этого ему никогда не избавиться.
Ко времени первой встречи с Людмилой в 1997 году Джон успел очередной раз отсидеть в тюрьме и в 1992 году был отпущен условно-досрочно и твердо стал на путь исправления. Незадача была в том, что Алексей, брошенный Людмилой муж, раскопал, что ее новый любовник не только литератор, как он представился бывшей библиотекарше, но и грабитель, нарушивший правила условного освобождения. Людмила переехала к нему вместе с дочкой, их надо было содержать на скромный заработок частного учителя английского языка. Окончательно жизнь испортилась, когда по настоянию Алексея ему присудили «досидеть» два с половиной года за нарушение «режима» регистрации. Он вновь ударился в бега и принялся грабить банки, чтобы попасться в очередной раз.
На свидании он заявил Людмиле: - Мне скоро шестьдесят и я не хочу умереть в тюрьме, надо что-то сделать. Тогда-то и решила Люся пойти на отчаянный шаг – выкрасть любимого из тюрьмы посредством вертолета и увезти его в далекую Россию, где они все будут счастливы. План разрабатывался в доме Глории, первой жены Джона, которая нашла нового мужа, но помогала Джону как в тюрьме, так и на свободе.
Арестовали парочку 9 мая того же года в кемпинге под Сиднеем, а не под Москвой. Заложил их администратор гостиницы, получивший за это обещанное вознаграждение, операция прошла без единого выстрела. Вооруженный грабитель никогда и раньше не применял оружия, беря жертв на испуг. Когда комиссар полиции скомандовал в мегафон: - Дом окружен, выходите по одному. Они вышли из своего последнего пристанища с поднятыми руками и вошли в историю. После этого много будет написано книг и создано фильмов. В 2000 году Джона приговорили к шестнадцати годам тюрьмы с правом на условно-досрочное освобождение не раньше 2014 года. Удивительно суровый приговор обрушился на Людмилу – десять лет тюрьмы с правом освобождения досрочно лишь в 2007 году. Они хотели вступить в брак, находясь уже в тюрьме, но бюрократическая машина в этом им отказала.
Вертолет, на котором Людмила выкрала любимого из тюрьмы потерпел крушение через три года после описанных событий. Пилотом была женщина. Так что – шерше ля фам!
ОВЦЕВОДЫ
По дороге на выгон, где паслись верблюды, я спугнул стадо кенгуру, и они походя перемахнули через забор и затаились в перелеске. Кенгуру здесь не очень пугливые, так как никто на них не охотится — неинтересно. Даже самый плохой стрелок может убить кенгуру из винтовки, но мало любителей его разделывать, а потом еще питаться кенгурятиной. Их мясо, наряду с мясом кроликов, идет на изготовление собачьих консервов и в продажу для людей никогда не поступает, хотя, как я слышал, вполне съедобно.
Выпуская верблюдов пастбище, я всегда надевал путы на Ваню или на Зину, чтобы они не ушли далеко в буш. Как я убедился, для верблюдов не составляло никакого труда преодолеть любой забор из колючей проволоки, но путы не позволяли это сделать. Как правило, верблюд без пут перебирался через забор, но не уходил далеко, поскольку второй оставался внутри. Они не могли обойтись друг без друга.
Центральный город графства Гайра словно вымер. Многие магазины были закрыты, а в открытых не видно покупателей. Веяло запущенностью. Я решил там не останавливаться — было еще рано, и проследовать до поселка Ланготлин. Этот район издавна заселялся выходцами из Шотландии, поскольку по природным и географическим условиям напоминал горное плато на севере их родины.
Ланготлин состоял всего то из дюжины домов, и даже заправки не оказалось. Вначале я предполагал остановиться рядом с магазинов сувениров, при котором было приличное пастбище. Тучная его хозяйка ничего не имела против, и, в знак благодарности, я опрометчиво предложил ей прокатиться на спине Зины.Быстро же я забыл её выкрутасы!
Не успела женщина усесться в седло, как Зина завалилась на левый бок, прижав той ногу так, что толстуха закричала от боли. Я спешно поднял Зину, и женщина перестала кричать. Слава богу, она не сломала ногу, но синяк получила изрядный. Я так и не понял, сделала ли Зина эту подлянку специально или просто решила поваляться. Главное, о чем я беспокоился, чтобы хозяйка магазина не позвонила в неотложку. Ведь в этом случае она могла привлечь меня к ответственности за нанесение ущерба ее здоровью, а страховки у нас с Зиной не было.
Слава богу, обошлось, но хозяйка магазина охладела к идее оставить меня на ночевку. К тому времени к ней во двор зарулил грузовичок, который вел мужчина лет тридцати. Он спросил, можно ли покатать на верблюдах его детей, вероятно, он не видел, что произошло. Я ответил, что на Ване прокатиться можно. Джеймс обрадовался возможности развлечь детей и предложил переночевать у него дома. Верблюдам же будет достаточно травы в вольере около его дома. Седла мы оставили в помещении пожарного сарая, а вещи занесли в дом, где Джеймс выделил для меня одну из детских комнат.
На жизнь зарабатывал он стрижкой овец. Мне давно хотелось поговорить с человеком этой профессии, овеянной дымкой романтики путешествий, мужской дружбы, тяжкого труда и разгульного веселья. Да, Джеймс был потомственный стригаль и мог за восьмичасовой рабочий день постричь 120 — 150 овец. Хозяева платили ему 1,62 доллара за каждую овцу. Это чуть больше американского доллара, который дороже австралийского в полтора раза. Трудовой доллар, не так ли?
Кстати, Австралия была первым государством в мире, в котором ввели восьмичасовой рабочий день. Первыми его добились в 1856 году каменщики Мельбурна, а позднее — рабочие других специальностей. Профсоюзы отстояли в XIX веке право рабочих на восемь часов работы, восемь часов отдыха, восемь часов сна и восемь шиллингов зарплаты в день. Произошло это, когда Маркс писал в Германии свой обличительный «Капитал», а в России еще существовало крепостное право. Если бы у нас работяги добились подобного, то не было бы у нас Великой Октябрьской революции.
Джеймс показал мне свои стригальные машинки, сделанные в Швеции, и набор лезвий вместе с заточной машинкой. Меня поразило, что при стрижке подвешивается не овца, а стригаль. Широкий бандаж охватывает его поясницу и на пружине прикрепляется к перекладине сверху. Нужно обладать стальными мышцами, чтобы в таком подвешенном состоянии манипулировать сопротивляющимися баранами. При этом не повредить их кожу и ровно снять драгоценное руно, не оставив прорех.
Конечно же, Джеймс предпочел бы более легкую работу, но таковых в этом районе не было. Пять лет назад была у него стабильная и хорошо оплачиваемая работа на мясокомбинате в соседнем городке Гайра, том самом заброшенном жителями, который я утром проходил.
Откупившая мясокомбинат американская компания незамедлительно уволила работников и предложила всем идти на четыре стороны. Рабочие жили в окрестностях Гайры и давали работу другим людям по их обслуживанию, иных заработков здесь не было. Те из уволенных, кто постарше, решили дожидаться пенсии, а молодому, только что женившемуся Джеймсу нужно было выживать. Вот и вспомнил он освоенную в юности профессию стригаля, а инструменты остались ему от отца.
Выматывается он каждый день на работе, но куда денешься. Другой профессии в юности не получил, а сейчас уж поздно. Он рано бросил школу, увлекшись лошадьми, ковбойством. Так что пишет и читает плохо. В семнадцать лет он даже сподобился три месяца путешествовать по Европе, подрабатывая на фермах. Вернулся в Австралию и не желает больше никуда из нее уезжать.
Он член добровольной пожарной бригады и учится на курсах пожарных в надежде когда-нибудь стать профессиональным пожарным. Джеймс порассказал много интересного о пожарах и о том, как их тушить, а когда, наоборот, не надо. Особенно поразило меня, что в случае пожара их машина не может выехать на тушение до тех пор, пока не будет в ней минимум три человека пожарных. В противном случае страховая компания отказывается выплачивать премию. Если же загорелась ферма, то ее хозяину лучше ее не тушить, а позвонив пожарным, ждать их, сложа руки. Если же он начнет суетиться и гасить пламя, страховая компания может не заплатить ему денег, обвинив в самоподжоге или вмешательстве в правильное тушение пожара. Ужаснулся я этаким страховым жутям.
Жену Джеймса звали Одеттой, как балетную героиню. Естественно, эта Одетта про ту Одетту на пуантах никогда не слышала и на «Лебедином озере» никогда не бывала. Зато она прекрасно готовила и угостила меня жарким из барашка с настоящим, не растворимым кофе. Дети у них оказались талантливыми рисовальщиками и увековечили моих верблюдов на страницах дневника. В этом доме тепло, уютно. Мне бы подобное жилище завести, с раздетой Одеттой. Джеймс позвонил матери в город Тентерфильд ,который был на пути, и попросил меня там встретить.
Спалось мне в детской комнате прекрасно, заодно и сн посмотрел. Не так уж часто даже при путешествии с лошадью по США мне позволяли ночевать рядом с детьми. Джеймс уехал на работу еще до того, как я проснулся, не заподозрив меня в посягательствах на свою молодую жену. Завтракали мы вдвоем с Одеттой, пока дети еще спали. В дорогу она завернула мне пару бутербродов и наполнила флягу горячим кофе..
Я решил двигаться к поселку Гленко по проселочной дороге через сонную деревню с шотландским названием Бен Ломонд. Тамошний учитель начальной школы попросил меня остановиться на полчаса и рассказать ребяткам о путешествиях. Я в США часто останавливался в школах, чтобы прочесть подобные лекции, так что и здесь особых затруднений не было. А деткам полезно, и про Россию будут знать с юных лет, авось, бомбы не захотят бросать, если придется служить в войсках НАТО. У австралийцев своих атомных бомб пока не водится.
В деревне Гленко, кроме остановки большегрузных трейлеров и таверны «Red Lion» («Красный лев»), ничего замечательного я не нашел. Но таверна сооружена здесь знатная, постройки XIX века, из валунов, с двумя каминами, стойкой бара из дуба и двумя залами для банкетов. При входе висело сообщение, что вечером здесь предполагалось провести заседание Ротари клуба, международного клуба бизнесменов. Я посещал такие заседания в США и России, а в этой стране был на заседании подобного клуба в Мельбурне.
Хозяева таверны позволили верблюдам пастись в саду при гостинице, рядом с ней я разбил палатку. К вечеру похолодало, и я перебрался внутрь, чтобы погреться у камина и пообщаться с завсегдатаями. За стойкой бармена замещал его приятель Брет, приехавший в отпуск к родителям. Он служил капралом на военно-воздушной базе около Сиднея и наверняка обладал массой важных секретов о планах нападения австралийцев на святую Русь. Но мне от него нужна была всего лишь нарукавная нашивка для коллекции, и я ее получил вместе с пинтой черного пива «Гиннес».
При движении по маршруту у меня выключаются сексуальные инстинкты. Так что лишь с познавательной точки зрения заинтересовала меня женщина, одиноко сидевшая в углу и сосавшая через соломинку коктейль. Звали ее Пэт, и пришла она для участия в заседании клуба. Было ей лет сорок, и страдания были запечатлены на ланитах ее и челе. Вероятно, чувствовала она, что я тот человек, которому она может пожаловаться на жизнь.
Я заказал себе кружку пива и присоединился к ее одиночеству, чтобы послушать ее историю. Замуж Пэт вышла восемнадцать лет назад, и не по любви, а по настоянию родителей, которые таким образом сохраняли за собой ферму. Пока рожала детей и воспитывала их, можно было терпеть нелюбимого мужа. Ради детей и сохраняли они видимость семьи. Но дети уже стараются жить своей жизнью и не нуждаются в ее опеке. С мужем она не спала уже пять лет, не только потому, что не хочет, но и потому, что он к тому же импотент. В этой маленькой деревушке, да и в окрестностях, все друг друга знают и никакой адюльтер немыслим. Уходить некуда и не к кому. Ну, а как дальше жить?
Я захлебнулся от выплеснувшейся на меня горечи. Конечно же, ситуация казалась безвыходной, но выход всегда есть. И зря она кого то винит, ведь во всех своих проблемах виноваты мы сами. Ее муж сидел в соседнем зале, тоже сосал пиво и тоже с кем то беседовал. А не рассказывает ли он сейчас свою версию семейной трагедии, тоже безысходную?
Их семейная ситуация давно известна, интернациональна и называется кризисом сорокалетних. За десятилетия семейной жизни супруги взаимно износились и готовы были поменять партнеров, что естественно и часто неизбежно. Но люди боятся и не любят искренности. Эти несчастные супруги не решатся сказать правду друг другу, да и не хотят ее знать. Многие люди значительно комфортнее и привычнее чувствуют себя в несчастье, чем в счастье.
К семи часам собрались члены клуба «Ротари». Около пятидесяти мужчин и женщин расселись за столами, и председатель Джон Трегурта произнес краткую речь и представил гостей, упомянув и о моем присутствии. Обычно после вступительной речи докладчик говорит что то умное о развитии бизнеса в той или иной отрасли либо об изменениях в налоговой или страховой политике государства. Здесь было по-другому.
Президент сообщил, что гостем клуба является исполнитель кельтских песен Колин Дуглас. Поднявшийся с места Колин обладал импозантной фигурой, с седой шевелюрой и в артистической одежде с бабочкой. Под аккомпанемент гитары он пел старинные шотландские песни и баллады. Исполнял он их с кельтским или шотландским акцентом, и я с трудом продирался к их смыслу. Потом исполнил самую австралийскую балладу Банджо Патерсона «Вальсирующая Матильда», но в иной версии, чем традиционная. Сюжет ее состоял , что ветеран войны возвращается домой без ног и не может станцевать с невестой Матильдой их любимый вальс. Мелодраматическая концовка всех растрогала, и слезы навернулись на глаза прожженных акул капитализма. А говоря серьезно, заседание этого клуба было собранием друзей, пришедших послушать музыку и ничего больше. Что и чудесно.
Я просидел в таверне до полуночи, а проснулся в своей палатке от всепроникающей холодрыги. На часах было всего пять утра, но сон не возвращался. Озноб сотрясал бренное тело от макушки до пяток. Пришлось вставать и бегать — для костра дров я не запас, да и в дорогу надо собираться. Палатка была покрыта снаружи коркой льда, и прежде чем ее свернуть, пришлось отбивать лед. А верблюдам хоть бы хны, у них шерсть густая, не зря свитера из верблюжьей шерсти самые теплые.
Когда совсем уж собрался отчаливать, вышла хозяйка таверны Лин и предложила позавтракать. Ну кто бы возражал, только не я. Она по быстрому сварганила яичницу с ветчиной и кофе, а сама отправилась куда то в глубину таверны и растворилась в темноте.
По дороге в Глен Инес находится парк, разбитый среди валунов, которые напоминали колонны ритуального сооружения Стоунхендж. Не нужно ехать в Англию, чтобы увидеть комплекс Стоунхенджа, поскольку здесь создали его копию в натуральную величину. Этот район иногда называют Новой Шотландией, из-за множества шотландских особенностей в облике и людях, его заселяющих. В городе Глен Инес устраиваются фестивали шотландской культуры. Ежегодно первого мая его жители надевают шотландские юбочки, берут в руки волынки и маршируют колоннами перед трибунами, изображая из себя не трудящихся, а вольных шотландских стрелков.
По дороге туда меня встретил Денис Хелингсворз, издатель местной газеты, взявший у меня интервью и обещавший позвонить в мэрию по поводу моей ночевки. Глен Инес оказался симпатичным, компактным и преуспевающим городом, которого даже современный торговый центр не изуродовал. Двухэтажные здания центра города были окружены одноэтажностью остальной части города. В городском парке мне позволили переночевать в помещении, где в выходные устраивались собрания бойскаутов. Верблюдов поместили на пастбище, охраняемое электроизгородью.
С недавних пор при пересечении границы между штатами Новый Южный Уэлс и Квинсленд владельцы животных должны были предъявить справку, что кровь животного не содержит вируса. Проведение анализа требовало недели, поэтому нужно было побыстрее взять у кровь. Самым насущным оказалось найти ветеринара, который мог бы взять у кровь для анализа на эту очень заразную болезнь.
Я позвонил ветеринару, и он обещал приехать на следующий день. Пока же я мог погулять по городу и зайти в мэрию, чтобы поставить штамп в моем журнале и взять интервью у мэра. Звали мэра Робертом, моего возраста, типичный профессиональный политик, который может говорить много и ни о чем. Да и не было у нас ничего общего, зря только я с ним встречался. Купив двухлитровую упаковку красного вина, я отправился восвояси.
После обеда я зашел в школу, чтобы прочесть короткую лекцию.
С директором школы я встретился на заседании Ротари клуба. Школьников выстроили рядами во внутреннем дворе, и предложили выступить перед ними, как Ленин перед зеваками Петрограда, броневика только не хватало. Я же позавидовал этим школьникам, которые живут в благополучной стране, учатся в школе, где не знают проблем с наркотиками, где есть прекрасный компьютерный центр. Их деды и прадеды не уничтожали друг друга в братоубийственных войнах, не сидели в тюрьмах и лагерях за антисоветчину и предательство родины, им не дурят голову об особой миссии их страны перед человечеством. Хотя сам-то я считаю, что выполняю миротворческую миссию, а никто меня на это не уполномочивал. Видно, это у русских в крови.
Сумерки окружили мое прибежище в парке, и мне бывало уютно с самим собой. Тем более удивился я огням и шуму за окном. Подойдя к группе людей, устроившихся возле сарая, я поздоровался и спросил, чем они занимаются в столь позднее время. Оказалось, приехали на тренировку для соревнований по перетягиванию каната. Канат был перекинут через блок, закрепленный на высокой перекладине, а к нему была привязана бетонная чушка.
Четверо мужиков, обутых в армейские ботинки, тягали канат под команды тренера. В перерыве он рассказал, что существует Всеавстралийская федерация любителей соревнований по перетягиванию каната, устанавливающая их правила. В команде могут быть 3, 6 или 9 человек, и существует столько же градаций веса команд. Участники должны быть обуты в стандартные армейские ботинки, на соревнованиях воспрещается надевать перчатки или рукавицы. Соревнования проводились между городскими командами графств на первенство штата, и также между командами Нового Южного Уэлса и Квинсленда. Два раза в неделю здесь тренировались мужская и женская команды.
Я ошалел от такого профессионализма и вспомнил наших перетягивальщиков. Ведь занимаются они перетягиванием каната лишь по пьянке или если нечего делать. Но чтобы два раза в неделю ходить на тренировку — это даже смешно подумать. Этим могут заниматься лишь потомки преступников английского происхождения. Нет, это не для русского человека, стыдно ему будет веревку на себя тянуть.
На следующий день ко мне приехали ветеринар Даг Эдлингтон с помощником Райаном. Они согласились взять кровь моих верблюдов для анализа. Даг первый раз в жизни работал с верблюдами, поэтому Зина чуть его не зашибла, когда он попытался взять кровь из ее шейной артерии. Я был вынужден посадить верблюдов на колени и связать их веревками, чтобы не вставали. Только тогда удалось ветеринарам подбрить участки шеи верблюдов и взять образцы крови для анализа на присутствие вирусов. Даг решил не брать с меня денег за работу и обещал выслать результаты анализа через неделю в то место, где я буду пересекать границу.
Весь следующий день шел дождь, и вдоль дороги не было видно ни перспектив, ни горизонтов. На карте значились названия городков, оказывавшихся на поверку всего несколькими домами около дороги. В окрестностях Данди пора было становиться на ночлег, и я завернул в открытые ворота фермы. Хозяйка несколько удивилась нежданным гостям, но попросила подождать и вызвала из сарая мужа. Фреду было немного за 50, но седина к его вискам еще не подступила. Я даже ему позавидовал, поскольку сам в луня превращаюсь. Фред поместил верблюдов в овечий загон, а мне определил ночевать в сарае для стрижки овец.
Жена его Маргарет приготовила ужин, и за столом у меня появилась возможность расспросить об их жизни в деревушке с шотландским названием Данди. Фред оказался иммигрантом мальтийского происхождения, родители его эмигрировали с того самого острова Мальта, где существовал рыцарский орден госпитальеров. Главой этого ордена очень недолго являлся наш император Павел I. Напиши что-нибудь про него
Фред являл собой австралийца до мозга костей, плотью от плоти этой земли, на которой жил и кормился. На 300 гектарах скудной земли он умудрялся выращивать 2 500 овец мериносовой породы. Осенью он стриг их, и каждая давала шерсти на 25 долларов. Ежегодно около 400 старых овец отправлялись на мясокомбинат, который платил ему 12 — 13 долларов за голову. Он был прекрасным сварщиком и подрабатывал заказами на сварку техники, так что годовой его доход достигал 50 — 60 тысяч долларов.
После ужина мы уселись на веранде, и Фред угостил меня самодельным пивом и сигарой. Я до сих пор так и не научился курить сигары. Дым их нельзя затягивать в легкие, а только полоскать им полость рта и выдыхать. Поэтому курильщики сигар не являются настоящими курильщиками, поскольку не отравляют себя никотином. Самым известным курильщиком был премьер-министр Черчилль, на советских агитационных плакатах толстопузые капиталисты обычно изображались с сигарой во рту. У меня так не получается, поскольку таким образом я не накуриваюсь, оттого-то и капиталистом я не сделался.
Фред сообщил, что два его сына не пьют, не курят и не употребляют наркотиков. Они закончили колледж по управлению отелями и ресторанами. Младший специализируется в гостиничном бизнесе Англии, а старший работает управляющим крупного отеля в Сиднее. Фред рад за них, но сам никогда не хотел бы жить в городе. Здесь его земля.
Я вернулся в стригальный сарай и устроил себе постель на куче овечьей шерсти. Пахло от нее сеном и солнцем, излучала она тепло горячего буша. Спалось, как на русской печке.
ДОЛЯ ЖЕНСКАЯ
Фред позвонил в гостиницу города Дипвотер и договорился с хозяевами, что те найдут место для меня и верблюдов. Зная, что обеспечен ночевкой, я не спешил и не расстраивался, что Ваня не хочет идти под седлом. Спасибо и за то, что позволял проехать на себе хотя бы пару километров. Ну и хорошо, дольше пройду пешком, больше здоровья наберусь. Но вообще то я поражался самому себе: ну как удается мне, куряке и пьянице, проходить ежедневно 20 — 25 километров. И ведь с самого начала маршрута не было у меня никаких болезненных симптомов. Правда, учитывая свои дурные привычки, я ежегодно устраиваю себе продолжительные голодовки для очищения тела от скверны, в нем накапливаемой. В прошлом году проголодал я на воде 37 дней, кроме этого еженедельно я ничего не ем по вторникам. Так что стараюсь сохранить и дурные привычки, и хорошее здоровье.
Поселок Дипвотер (Глубокая вода) сохранился в первозданности, таким, какой он был в прошлом веке, с широкой центральной улицей и лавочками по сторонам. Его обитатели выходили на крыльцо, чтобы приветствовать чертзнает откуда взявшуюся верблюжью экспедицию. Гостиница «Дипвотер» находится на северной околице городка. Рядом с ней устроен небольшой загон, где не осталось травы, вытоптанной пасшимися там лошадьми. Меня устроили в свободном номере старинной гостиницы, холодном и темном, но с электрически обогреваемым матрасом.
Проблема питания верблюдов была решена просто — хозяин гостиницы позвонил в магазин, где продавали сельскохозяйственный инвентарь и фураж. Через полчаса хозяева прислали в подарок верблюдам кипу прессованного сена.
Устроившись на ночевку, я решил прогуляться по главной улице городка. В магазине сувениров мне подарили чайную ложечку с названием города, выгравированным на ней. В булочной хозяйка угостила горячими пирожками с мясом и просила зайти утром за свежеиспеченным хлебом. В мясной лавке я задержался дольше, так как ее хозяин Бил Шилд попросил подождать, пока сварит для меня полкилограмма сосисок. Все в этом городке хотели меня чем то . Этакое гостеприимство напомнило мне путешествие по США. Там, в штате Вашингтон, хозяева магазина предложили мне брать с полок все, что было нужно, не спрашивая платы. Помню, я взял тогда батарейки для фонарика и пакетик орешков M&M в шоколаде.
В городе не оказалось общественной библиотеки, а мне нужно было проверить электронную почту. Это тоже не оказалось большой проблемой — в мастерской по ремонту электроники у хозяина оказался компьютер с выходом в Интернет. Другое дело, что ничего нового для меня по электронной почте не пришло, а я все надеялся получить привет из Петербурга.
В гостинице меня познакомили с мускулистой и громкоголосой женщиной в потрепанных джинсах и кожаной шляпе. У нее имя оказалось также мужским – Джо Вильямс. В Австралии не редкость, когда родители дают девочкам имена в честь любимых дедушек или дядюшек. Правда, как правило, дается им еще одно женское имя, к примеру – Джо Сюзан.
Джо знала окрестные дороги, поскольку работала в компании, устраивавшей туристам недельные вылазки на природу. Днем они ехали верхом на лошадях по тропам вдоль горного хребта, а ночевать останавливались в подобных этому барах гостиницах.
Джо предложила мне присоединиться с верблюдами к их каравану, но я с сожалением отказался. Во первых, я знал, что лошади и верблюды не всегда сходятся характерами, во вторых, верблюды очень не любят ходить по узким тропам, да еще в горной местности, где не всегда виден горизонт.
К вечеру бар наполнился гостями, в основном местными фермерами. Приехали и мои давешние хозяева, Фред и Маргарет, привезшие в подарок кипу сена для верблюдов. Это было традицией — два раза в неделю приезжать сюда на кружку пива, распивая которую, они делились новостями с соседями. Местная деревенщина общалась друг с другом значительно больше горожан. Эти люди были той самой основой, на которой держалось австралийское общество. И здоровой основой, насколько я убедился.
Заказав ужин, потягивали пиво два бородатых мужика лет под 60. Звали их Брайан Виллис и Джордж Вайат, и работали они могильщиками в пригороде Брисбена. Как правило, могильщики люди веселые, а эти — хоть самих в гроб клади. Я был заинтригован причиной столь мировой скорби и попросил поведать ее. Оказалось, Брайан и Джордж вместе служили в австралийском корпусе, посланном воевать во Вьетнам. В то время американцы использовали химикат «Агент оранж» как дефолиант, чтобы лишить возможности прятаться под покровом джунглей.
Много лет спустя оказалось, что этот химикат мог вызывать психические и органические расстройства. Сразу же после этого сообщения десятки тысяч бывших солдат в США оказались больными и подали в суд на государство, чтобы получить денежную компенсацию, и получили.
Однако если ты решил, что болен, то будешь болен. Я не отрицаю, что в некоторых случаях действительно могли произойти отравления, но в 99% случаев это чистая психология. Ведь те же вьетнамцы, которых выкуривали «Агентом оранж» из джунглей, почему-то смертельно им не отравились. Да, видимо, потому, что не с кого им было слупить многотысячную долларовую компенсацию — с коммунистов не слупишь.
Мне показалось, что у этих австралийских мужиков как раз и был этот случай психопатического самоотравления. Но они уверяли, что отрава в форме ртути сидит у них в костях, и ничем ее оттуда не вытянешь. У меня и на это нашлось предложение — ртутное отравление очень даже хорошо лечится четырехнедельным голоданием. Они посмотрели на меня как на идиота: мол, — ты что, шутишь? Да мы и дня без пищи обойтись не можем. Ясно, что зря я рассыпал перед ними бисер — им хотелось быть больными.
Рядом с загоном, где паслись мои верблюды, в передвижном фургончике со спальней, кухней и душем остановилась на ночевку пара пенсионеров. Звали их Флойд и Мэри Грифитс, и ехали они в гости к детям из Брисбена в Мельбурн. Флойд всю жизнь проработал кондуктором на железной дороге, а выйдя на пенсию, интенсивно занялся сольным пением. У него со времен юности не пропало желание выступать на сцене. Конечно же, в 65 лет трудно рассчитывать попасть на оперную сцену, но Флойд не кручинился и решил давать концерты в домах для престарелых. Аудитория там непритязательная, к тому же администрация иногда платила ему какие то деньги. Вот и здесь Флойд предложил спеть перед постояльцами несколько арий из опер, а в качестве компенсации хозяин позволил пенсионерам переночевать в вагончике около гостиницы.
Флойд спел несколько арий из репертуара Лучиано Паваротти, и это было совсем неплохо. Конечно же, к 70 годам его тенор приобрел старческое дребезжание и несколько раз во время выступления срывался, но для невзыскательной аудитории этот Карузо был вполне приемлем. Его наградили овацией. Счастливо улыбающийся Флойд вернулся за стол и заказал шницель. Он также пригласил меня погостить у себя дома, построенного на берегу океана. Я записал его телефон и адрес, но не был уверен, что смогу долго выдержать пение Флойда, если окажусь у него дома.
Мать Коллинса, хозяина гостиницы, пригласила меня к столу для почетных гостей и подала шницель. Хайди уселась рядом и принялась рассказывать, какой у нее хороший сын и внучата. При этом она ни разу не упомянула жену сына, да и так невооруженным глазом было видно, что они на дух друг друга не переносят. Невестка позволяла ей приезжать сюда всего два раза в год и только на неделю.
Мать гордилась своим Коллинзом, который за 20 лет работы на шахтах смог накопить денег, чтобы взять в аренду эту гостиницу. Дела у него шли неплохо, и шахтер надеялся со временем выкупить гостиницу.
Я загодя включил электронагреватель матраца и отошел ко сну в блаженном тепле. Цивилизация имеет свои достоинства. За прошедший вечер я успел поговорить с десятками человек и расспрашивал у старожилов, какие дорожные условия ждут меня впереди. Они в один голос предупреждали, что дорога впереди крутая и извилистая. Коллинз предложил наиболее крутой и узкий участок дороги преодолеть по полотну заброшенной железной дороги.
Утром я решил последовать его совету и достигнув переезда, свернул на рельсовую колею. Железная дорога действительно не была крутой, но ее полотно было покрыто щебенкой, а не асфальтом, к которому мы привыкли. Я пытался идти по шпалам, но расстояние между ними было значительно меньше ширины моих шагов. Вскоре стал я спотыкаться и чертыхаться. Вначале верблюдам было безразлично, шагать ли по гравию дороги или по гравию полотна, но вскоре я заметил, что они замедлили походку и более осторожно ступают, стараясь поставить ноги на шпалы — острая щебенка ранила их мягкие копыта.
Полотно железной дороги прорезало скальный массив, и вскоре с двух сторон надвинулись гранитные скалы, с которых капала вода. Вода оказывалась также и между рельс. Когда дорога проходила в лощине, верблюды фыркали и сопротивлялись — очень не любят они замкнутые пространства. Вскоре впереди, метрах в 20, я узрел коричневую змею, гревшуюся на рельсе. Это наверняка была одна из самых ядовитых змей Австралии. Естественно, при виде нас она поспешила убраться, возмущенная. И неудивительно — змей здесь не беспокоили 15 лет, со дня закрытия горного участка железной дороги.
Встречи с этим пресмыкающимся было достаточно чтобы свернуть с неудобного пути. Я высмотрел пологий спуск с насыпи железной дороги и пробился сквозь лесные заросли к шоссейной дороге, шедшей параллельно железной. Материл себя нещадно: «Ну что же ты, дурашка Толяшка, чужих советов слушаешься. Аль своей головы на плечах нет? Уж мог предвидеть, что на заброшенной ветке можешь встретить». А шоссейная дорога оказалась отнюдь не хуже или опаснее, чем была до этого.
Мой внутренний монолог был прерван остановившейся рядом машиной с двумя прелестницами на борту. Приветствовали они меня с европейским акцентом, и я не прочь был с ними пообщаться. Привязав верблюдов к дереву, я устроился в тенечке эвкалипта и скрутил сигаретку. Тем временем позволил барышням угощать верблюдов яблоками, а себя настоящим черным хлебом, который не продается в местных магазинах. Барышни оказались сестрами, старшая из которых давно живет в Австралии и получила гражданство, а младшая приехала ее навестить из Чехии. Они ехали из Брисбена в Сидней и не могли пропустить такую невидаль, как верблюды на дороге. Естественно же, я незамедлительно в них влюбился, но не знал, что с этой любовью делать. Правда, они презентовали мне прекрасный заменитель — каравай ржаного хлеба с тмином и бутылку красного вина. Можно и нужно жить на этом свете хотя бы из-за подобных встреч.
Я уже прошел и 20, и 25, и 27 километров, По карте здесь должна была находиться деревня с южноамериканским названием Боливия, но никакого жилья поблизости от дороги не видно. Наконец, рядом с дорогой увидел фанерный щит с рекламой: «Обучаем машинописи, исправляем правописание». Ниже указан был номер телефона со стрелкой влево. Я несомненно нуждался в улучшении своей машинописи, да и английское правописание хромало, вот и последовал указанию стрелки. Спустившись к ручью и перейдя мостик, я оказался перед воротами, за которыми дорожка круто поднималась к дому на холме. С крыльца дома сорвалась собака и понеслась в нашем направлении, извергая возмущение лаем.
Верблюды взирали на нее невозмутимо, любая собака была для них моськой. Если какая слишком надоедала, они могли ее лягнуть так, что она была вынуждена лаять уже в полете. В отличие от лошадей, лягаться они могли вперед, назад и вбок.
За собакой в нашем направлении спускалась женщина лет сорока пяти, стройная, но неприбранная. Одета она была в застиранные джинсы, такую же мужскую рубашку, а голову ее прикрывала бейсбольная кепка. Передвигалась осторожно, вероятно, какая то боль затаилась внутри.
Я представился и попросил остаться на ночь, хотя нужно бы остаться на две — верблюды нуждались в отдыхе после столь трудной дороги. Она без колебаний согласилась меня приютить и помогла отворить ворота. По дороге к дому я обратил внимание на то, что она несколько подгребает левой ногой, поэтому и трость с собой носит.
Женщина перегнала трех своих лошадей на дальнее пастбище, а верблюдов мы отправили пастись рядом с домом. Мне она определила спальню, вход в которую был с веранды. На кухне топилась плита, и, подбросив еще дров, Яна принялась готовить ужин. Я очень ее поддержал, когда Яна достала фужеры и наполнила их вином, которое было мне подарено прелестными чешками.
Яна уж 15 лет жила вдовой после того, как ее муж покончил жизнь самоубийством. Последние годы у нее появились симптомы полиомиелита, которым она переболела в детстве. Получает Яна минимальную пенсию 640 долларов в месяц, чего почти хватает, так как не надо ей платить за квартиру. Держит она еще трех лошадей, но почти не ездит на них из за болезни. На шестидесяти гектарах земли пасется всего с десяток голов скота, а может уже и нет его, поскольку изгородь давно рухнула, и соседский скот пасется на ее землях.
Рассказывала она свою историю, немножко запинаясь, и я не без оснований предположил, что Яна приняла винца еще до моего прихода. После ужина я вышел на улицу покурить и спросил у нее, что бы я мог сделать по дому. Яна обрадовалась предложению, поскольку на днях спилила бензопилой сухое дерево и, разрезав на поленья, привезла во двор. А я обрадовался возможности показать мужицкую могутность и принялся колуном щелкать поленья, как орехи. Яна таскала их в кладовку, сделанную из прохудившейся цистерны для сбора дождевой воды. Все дома в деревенской местности снабжены такими цистернами, и жители пользуются дождевой водой как для питья, так и для хозяйственных нужд.
Вернувшись на кухню, мы допили вино, остававшееся в холодильнике, и продолжили разговоры. Яна несколько лет вела тяжбу с мэрией города Тентерфильда, которая проложила муниципальную дорогу через земли Яны без ее разрешения. Она надеялась выиграть несколько десятков тысяч долларов. Да как в анекдоте говорится: съисть то она съисть, да хто ей дасть. У города были адвокаты, а у Яны только желание и необходимость бороться с Системой.
Когда то она решила открыть курсы секретарш. С тех пор и висит тот фанерный щит, на который я обратил внимание по дороге сюда. Яна надеялась, что будущие секретарши гурьбой хлынут сюда, и она на дому будет зарабатывать, давая уроки. Но забыла или не знала, что по нынешним временам все секретарские операции делаются на компьютере, а оного у нее не было. Яна никогда не училась работать на компьютере и вряд ли когда нибудь этому научится.
Он показала мне свое письмо в редакцию местной газеты. В нем она возражала редактору, который утверждал, что жители города Тентерфилда зря поехали помогать жителям Сиднея ликвидировать последствия урагана. Неделю назад пронесшийся через Сидней ураган с градом перебил массу стекол в городе, но последствия были ликвидированы незамедлительно. С учетом этого поездка местных волонтеров в Сидней оказалась бессмысленной.
Яна напоминала, как в течение пяти лет засухи в этих краях вся Австралия, включая жителей Сиднея, слала помощь жертвам засухи, и Яна участвовала в ее распределении. А вот теперь пришла пора помогать жителям Сиднея. Я не мог понять логики ее письма, получалось что то типа: в огороде бузина, а в Кыеве дядька. Вероятно, Яне хотелось напомнить читателям газеты о своей важной роли в общественной деятельности. Ведь на следующей неделе должно было слушаться дело об иске, предъявленном Яной городу.
Бывали в жизни Яны лучшие времена, но живя бобылкой, она опустилась. Работая в поле или пиля лес, она не обращала внимания на свою внешность. В ней не осталось, а возможно никогда и не было женщины. Меня смущала история с самоубийством ее мужа, произошедшим в этом доме. (Позднее я узнал, что с Яны не снято подозрение, что она и убила своего благоверного.) Ложась спать, она оставила дверь своей спальни распахнутой, но я решил не пытать судьбу и на цыпочках прошел в свою спальню. Находясь в экспедиции, я выключаю свои эротические позывы.
На следующий день Яна отправилась в Дипвотер давать школьникам урок английской выездки лошадей, называемой дрессажем. С лучших времен у нее сохранилась униформа, и когда Яна ее надела, то своим видом напомнила мне английскую леди, собирающуюся на лисью охоту. Я даже сожалел, что не завернул давеча к ней в спальню.
В отсутствие Яны я изучил собранные ею документы, подтверждавшие, что ее предок, Боб Ричардсон, в 1817 году прибыл в Австралию кандальником. Несколько раз он пытался бежать с каторги, а потом устроился работать помощником садовника при ботаническом саде. Его потомки заселяли и осваивали эту страну, но неизбежное вырождение рода привело на свет Яну, его завершающую.
Из всех книг ее библиотеки больше всего мне понравилась повесть Брайана Тэйлора с дарственной подписью Яне. Повесть называлась «Рогатулька», и в ней автор вспоминал деревенское детство, напоминавшее мне собственное. Ведь так же мы охотились за воробьями с рогатками, рыбачили и ходили в ночное. Детство у всех одинаковое и прекрасное, а вот взрослая жизнь получается, как ты ее для себя определил в юности. К примеру, для себя определил я приоритетом развитие внутренних способностей и поиск смысла жизни. Классическая триада жизненных приоритетов: построить дом, произвести детей и посадить дерево, оказалась для меня неосуществимой. Не обремененный собственностью и семейством, я мог познавать мир, но до сих пор не знаю, стоила ли эта овчинка столь продолжительной выделки.
Автор книги многие годы проработал координатором комитета по созданию Национальной туристской тропы вдоль восточного побережья Австралии. По всей видимости, должен был он знать и те места, куда я держал путь. Из послесловия к его книге я нашел название города, где он живет, совсем рядом с маршрутом, который себе наметил. Я решил встретиться с Брайаном.
Яна вернулась к вечеру навеселе. Привезла она с собой и бутылку белого вина. Мы сели на кухне и долго говорили о наших бывших любовях. К сожалению, Яна сняла спортивный костюм английской леди и вновь превратилась в разбитую полиомиелитом стареющую женщину позднего бальзаковского возраста. И опять по дороге к себе я не завернул в ее спальню. А может и завернул — уж и не помню.
ТЕНТЕРФИЛХД
Яна испекла к завтраку оладьи, такие же, как мне готовили фермеры в штате Пенсильвания. Она ехала в Тентерфильд по своим бесконечным судебным делам, и мы надеялись там встретиться. Я пожелал ей благополучного завершения тяжбы, хотя, судебная канитель ей нужна, чтобы чувствовать себя еще живой на этой земле.
Отдохнувшие за два дня верблюды послушно и с энтузиазмом следовали за мной. Ваня, как всегда, провезя меня 5 километров, категорически отказался идти под седлом, но позволил мне совершать пеший моцион.
При подъезде к городу меня встретила Хэзел Пиллар, мать стригаля Джеймса, в доме которого я ночевал по дороге сюда. Узнав, что у меня кончился табак, она съездила в табачную лавку и привезла пачку крепкого табака «Черный вол». Хэзел успела связаться с журналистом местной газеты, ждавшим меня на бензозаправке. Так что я входил в город, который меня ждал.
Журналист Артур Рами рассказал, что Тентерфилд славится ежегодными фестивалями фольклорной музыки, являясь австралийским аналогом города народной музыки Нэшвиля в США. В нем родился и прославил его в песнях звезда фольклорной музыки Питер Аллен.
Хэзел решила поместить нас на ферму друзей на северной окраине города. Я посадил ее на Ваню, и Хэзел с удовольствием прокатилась по центральной улице, приветствуя друзей и знакомых со спины верблюда. Она работала секретарем в школе, так что проезжавшие в автобусе школьники с энтузиазмом ей махали. Хэзел после прогулки захотела, чтобы на следующий день я прочел школьникам лекцию о путешествиях.
Фермерский дом семьи Дауд устроен на холме, с которого открывается вид на плодородную долину, расчерченную засеянными и убранными полями. В этой благословенной стране фермеры могут собирать в год два и даже три урожая.
Нас встретил хозяин фермы Рэй с дочкой Бронни. Ей очень хотелось прокатиться на Ванечке, а тот и не возражал. От этой девочки исходила всемерная доброта и непосредственность, хотелось ее погладить, да и она сама ластилась к людям. У ее отца тоже было доброе и открытое лицо человека, готового помочь всем вокруг.
После разгрузки Рэй поручил работнику отвести верблюдов в загон, а меня пригласил в дом, чтобы показать предназначенную для ночевки комнату. К тому времени подъехала и его жена Джулия, пампушка лет сорока, полная юмора и жизнерадостности. Она еще была и кормилицей дома, поскольку владела магазином по продаже сувениров и поделок местных ремесленников. Кроме этого Джулия вела курсы рисования, вязания и вышивки в студии, устроенной рядом с домом.
У них был еще сын Пол двенадцати лет, спальня которого находилась на втором этаже. Он делил ее с пятым членом семьи, Яном. Яна взяли в дом год назад из агентства по устройству детей из неблагополучных семей. Мать его была алкоголичка, оттого Ян родился недоношенным. Он учился в специальной школе, мог читать и даже немножко писать, но самостоятельно жить не обучен. Мать его успела помереть от наркотиков, и семья Дауд решила взять Яна на ферму. Рэй учит его обращению со столярным и строительным инструментом, кроме того, Ян помогает ему устанавливать забор вокруг пастбища и участвует в перестройке дома. Государство платит Яну пенсию по инвалидности и снижает налог с семьи Дауд за то, что они взяли к себе больного сироту.
Кухарские обязанности в доме выполняет Рэй, Джулии попросту недосуг заниматься по дому, настолько она занята в магазине и художественной студии. К ужину он поджарил лаптеразмерные шницели и подал их с тыквенной кашей и горошком. Я еще раз отметил, что здесь, как и в большинстве австралийских домов, не читали обеденной молитвы, столь обычной в американских домах.
Вино типа слабого портвейна мы пили после ужина, устроившись на веранде. Рэй раньше работал шофером, но несколько лет назад попал в аварию и серьезно покалечил ступню правой ноги. Поскольку он не мог больше водить машину, ему дали пенсию по инвалидности. Теперь он посвятил все время работам по дому и ферме. Несколько лет назад он завел стадо оленей, которых разводит для получения пант. Рэй пожаловался мне, что раньше это был хороший бизнес, но подорвал его препарат «Виагра», таблетки которой значительно дешевле экстрактов пантов, но тоже повышают мужскую потенцию. Мне не приходилось воспользоваться ими – недосуг в экспедиции женщинами заниматься, кажется, и раньше не было у меня проблем с потенцией. С годами я все щепетильнее становлюсь в отношениях с женщинами, да и они ко мне уже не бросаются с открытыми объятиями.
Рэя не волновали проблемы общения с женским полом, личной жизни у него не было, она состояла из перестройки дома и воспитания детей. Это был счастливый человек, у которого все рядом, и он никуда не спешил. Мне тоже некуда было спешить, поскольку результаты анализа крови верблюдов еще не были готовы, поэтому решил посвятить следующий день прогулкам по городу, а также лекциям для школьников. Я с удовольствием встретился со школьниками и рассказал о своей экспедиции. Вопросов было немного, больше о том, чем верблюды питаются и где я ночую. Никто не спросил о России, наверное, оттого, что была она для них далекой и чуждой. Япония, да Индонезия с Новой Гвинеей им ближе, роднее, интереснее. Мы-то привыкли считать Россию пупом земли, страной, если не первой, то второй после США по значению в мировой политике. А для этих школьников она вообще отсутствовала.
Рэй тоже не очень твердо знал местоположение нашей страны, где-то недалеко от Англии. Следующей остановкой был недавно от реставрированный железнодорожный вокзал, с которого в детстве он отправлялся навещать родственников в Брисбене. Уж 15 лет, как он не действует, и сомневаюсь, что превращение вокзала в музей вдохнет в него новую жизнь. Ничего особенно примечательного в старых вагонах, скамейках и тормозных колодках нет, а железнодорожные станции Австралии похожи друг на друга. Только на этой станции вагоны переставлялись на тележки другой ширины. В прошлом веке строившие железную дорогу английские умники приняли разные стандарты ширины колеи для штатов Квинсленд и Новый Южный Уэльс.
Аналогичная глупость случилась и у нас в России, где колею решили сделать шире, чем в других странах Европы. Считалось, что это затруднит вторжение армий противников на нашу территорию. Да не помогло это: немцы исхитрились за четыре месяца дойти до Москвы. Иван да Дед Мороз только их и могли остановить.
Тентерфилд горд тем, что здесь 24 октября 1889 года премьер министр Нового Южного Уэлса Генри Паркер произнес речь, в которой заявил о намерении создать независимое государство Австралию. Его мечта стала реальностью 1 января 1901 года, когда федерация английских колоний была объявлена независимым государством. Житель Тентерфилда Генри Паркер сделался первым премьер-министром Австралии. Одно время рассматривалась возможность сделать Тентерфилд столицей страны, но выбрали Канберру. Как бы в утешение Тентерфилд сделали столицей фольклорной музыки.
Я зашел в седельный магазин, воспетый Питером Алленом, и почувствовал себя причастным к истории этой страны, поскольку сто лет назад здесь сиживал самый известный австралийский бард Банжо Патерсон. Он для австралийцев то же самое, что для нас Сергей Есенин или Владимир Высоцкий.
Традиции являются живой тканью истории. Я убедился, что в Тентерфилде они соблюдаются фермером Полом Петри. Мы заехали к Полу на конюшню, где он содержит 20 лошадей тяжеловозов породы клайдесдэйл. Я влюблен в этих красавцев еще со времен путешествия по дорогам США. У них могучая конституция, темно-коричневая шерсть и роскошные белые бабки на ногах. За такую красоту в нынешние времена используют их в Европе для рекламы пива, ну а поскольку я люблю пиво, то я люблю и клайдесдейлов. В поездке по США телегу тащил тяжеловоз бельгийской породы и тоже красавец. Оставил я его возить туристов в городе Сиэтле. Может, соберусь как-нибудь проехать с ним по Канаде.
В отличие от меня Пол прочно стоял на этой земле и знал, зачем живет. Такие люди и являются столпами любого общества. Он строил новую конюшню, к которой будут примыкать ресторан и зал, где предполагается устраивать вечера народных танцев.
Пол рад был гостям и пригласил нас на веранду выпить кофе с кексом. Мы неспешно отхлебывали кофейную горечь, а он рассказывал свою историю горечи и сладости жизни. Всего лишь пятнадцать лет назад был он обычным работягой на стройке. Так бы и доработал до пенсии, но заболела жена, раком. Жизнь перевернулась, растрескалась, расползлась. Семь лет умирала жена и с нею Пол, а когда он свез ее на кладбище, то и сам чуть за ней не последовал. С ним случился сердечный приступ, и Пола отвезли в больницу на «скорой». Пришлось сердце шунтировать, и приказано было врачами менять образ жизни — отказаться от сигарет и выпивки, сесть на диету. Не мог он вернуться на прежнюю , и нужно было искать по силам.
Вспомнил Пол молодые годы на ферме, где помогал отцу ухаживать за скотиной. Тогда еще доживали на ферме оставшиеся с прежних времен лошади тяжеловозы, красивые и благородные свидетели прежнего жизненного уклада. Пол любил запрягать их в старинную карету, чтобы прокатиться и ощутить, как его предки передвигались когда-то по этой земле. Все давно ушло в прошлое, а сейчас решил возродить породу клайдесдейлов, разведением которых славился Тентерфилд в XIX веке. У Пола имелось пять гектаров земли, на которых он и создал лошадиную ферму. Нашел он и ту старинную почтовую карету, в которой ездил в юности — почивала она благополучно в сарае новых хозяев его фермы, никому не нужная. Купил он карету за пару сотен долларов и отреставрировал с тщанием и любовью. Засверкал экипаж полированными ручками и поручнями, красные лакированные двери открылись, чтобы принять пассажиров. Лошадей Пол купил в соседнем штате Квинсленд, где осталось несколько ферм по разведению клайдесдейлов.
Оказалось, что жители его города ждали, когда можно будет покататься в карете, подобие которой видели только в фильмах. Ее заказывают для свадеб и других торжеств, Пол возит также туристов по городу и рассказывает о его достопримечательностях. Забыл он о своих болезнях и сердца не чувствует — лошади вдохнули в него новую жизнь.
Мы попрощались, Пол подарил мне свое фото и подписал: «Анатолий, доброго тебе пути. А с лошадьми не бывает плохих дней. Бывают только хорошие или очень хорошие дни». Мне вспомнилось, что на противоположной стороне глобуса, в Канаде, конный полицейский сказал мне аналогичную фразу.
Мы вернулись в дом Рэя к прощальному ужину. Вся семья хотела дать мне что нибудь на память. Рэй нарисовал в журнале чудесного медвежонка коала, жена его Джулия подарила собственноручную акварель, изображающую цветы Австралии, но больше всего меня обрадовала прелестница Брони. Она не только нарисовала мой портрет и верблюдов, но еще и поэму посвятила. Приведу начало (в моем переводе):
Был однажды человек под названьем Толи.
Путешествовал он век, не признавая боли.
А верблюдов он своих тешил и кормил,
Ну, а сам по вечерам портвейшок он пил.
Утром Рэй решил проводить меня от своего дома до границы с Квинслендом. Он договорился со своим другом Бренданом Кузаком, жившим рядом с пропускным пунктом, и тот согласился принять меня на ночь. Рэй знал обходную дорогу, так что не беспокоили нас многотонные грузовики, не пылили трейлеры и не трещали мотоциклы.
Подходя к поселку Дженингс, я обратил внимание на аккуратные шпалеры полей готовых к сбору цветной капусты. Около дороги стоял капустоуборочный комбайн, загружавший кочаны в огромный рефрижератор. Брендан Кузак ждал меня, беседуя с владельцем комбайна. Он находился в пенсионном возрасте, время лишь немного подсушило его тело и украсило лицо мужественными морщинами. Двигался Брен стремительно, привык большую часть жизни проводить не под крышей дома, а под крышей небосвода.
Брен ждал меня, чтобы проводить до своего дома, перестроенного из конторы мясокомбината. Когда семь лет назад закрывшийся комбинат продавался с аукциона, Брендан купил его вместе с оборудованием, но главной его целью было приобрести искусственный резервуар, обеспечивавший нужды комбината. Теперь он мог продавать воду и городу, и владельцам этой капустной плантации, арендовавшим у него землю.
Около дороги стоял автобус, привезший на работу сезонников. Я поразился, узнав, что здесь есть даже работяги, приехавшие из заокеанской Мексики. Зарплата сезонников стандартная — 8 долларов в час, но работать можно и сверхурочно. Я встречал бывших сезонников в ночлежках Мельбурна и Сиднея. Это люди, находящиеся на дне социальной структуры общества, дезориентированы и не знают, что им со своей жизнью делать. Местные сезонники были именно такими — они безучастно смотрели на моих любимых верблюдов и даже не хотели их погладить.
Брендан решил отправить меня на ночлег в бывшее общежитие работников комбината, а верблюдов поместить на пастбище, где раньше держали скот перед забоем. Весь огромный комплекс зданий, напичканный конвейерами, упаковочными машинами и прочей не проданной с аукциона требухой, медленно ветшал и разрушался. Только предсмертный рев сотен тысяч убиенных здесь животных словно все еще висел в воздухе.
Оставив меня устраиваться, Брендан отправился обратно к своему трактору, чтобы разметить очередной участок земли, предназначенный под капустное поле. Он только сдавал здесь землю в аренду, а разводил скот в другой части своих угодий, занимавших территорию в две тысячи гектар.
Его жена Патриция, или Пат, принесла мне в общежитие свежее постельное белье и пригласила выпить кофе до ужина. Стены просторной гостиной и кухни были завешаны семейными фотографиями, на почетном месте красовалась фотография старшей дочери Тери. Грустно на нее поглядывая, Пат поведала, как Тери родилась с генетическим недостатком — заячьей губой. Родители прибегали ко всему, чтобы этот дефект не был заметен. Пришлось сделать несколько пластических операций, и к двадцати годам Тери выглядела как любая другая девушка в этом возрасте. Тери закончила колледж и поступила работать в госпиталь, но душевная травма из-за врожденного недостатка преследовала е.
Она занялась йогой, потом буддизмом, позже вступила в какую то секту. Тери неуютно было жить на земле, и она говорила, что если бы она была животным с подобным дефектом, то не дожила бы до взрослого возраста. В конце концов Тери уволилась с работы и уехала жить в пустыню, где обитали и другие члены секты. Через месяц она покончила с собой, даже не оставив родителям прощального письма.
Пат уже выплакала все слезы по дочери и рассказывала спокойно, пытаясь понять, почему же дочь решила уйти раньше положенного ей срока. Я предположил, что срок этот был также генетически заложен, одновременно с дефектом верхней губы. Психические деформации сопровождают физические, а их не уберешь хирургическим путем. Может статься, она не хотела заводить семьи и детей, чтобы не передавать уродство будущим поколениям.
Когда ужин был готов, Пат позвонила Брендану по мобильному телефону, и он не замедлил приехать, чтобы распить со мной бутылочку пива. За всю дорогу по Австралии так и не удалось мне найти настоящего собутыльника. А ужины здесь всегда вкусны и обильны, поскольку мяса к столу подают много, и все свежее.
После ужина Брендан достал планшет с аэрофотографией своих владений, и я смог увидеть, как это много — две тысячи гектаров. Последние годы его главной заботой является консолидация земель, то есть продажа дальних участков и выкуп у соседей ближних. Глядя на эти земли, я думал, а завидно ли мне? Наверное, да. Но что бы я делал с этими землями, если бы имел? Вероятно, продал бы и уехал путешествовать по миру.
ТИРАНОЗАВР
Мы с утра позвонили на таможню и получили подтверждение, что документы на верблюдов получены, и опасных вирусов в их крови не найдено. Путь через границу штата Квинсленд был открыт. Естественно, это правило не касается проезда через границу людей. Власти штатов установили карантин от заразных болезней, которые могут быть перевезены вместе со скотом. К примеру, власти штата Новый Южный Уэльс беспокоятся о переносе из Квинсленда энцефалитных клещей. Поэтому весь скот, пересекающий границу с севера на юг, должен быть выкупан в траншеях с химикатами, убивающими клещей. Купать же в таких ваннах животных, перевозимых из Нового Южного Уэльса в Квинсленд, не обязательно.
Я попрощался с хозяевами, они обещали привезти мне по дороге полдник. Пограничный городок в штате Новый Южный Уэльс назывался Дженингс, а перейдя границу, я оказался в другой части городка, но здесь он назывался Валангара (Wallangarra).
Удивился я тому, что за границей штата, словно подчиняясь административному делению, природа выглядела иной, чем в Новом Южном Уэльсе. Вдоль дороги чаще встречались пальмы, а кактусы были выше, деревообразнее, их мощные корни свисали плетями со скал вдоль дороги. Но главным отличием Квинсленда от южного штата, заинтересовавшим меня, были бутылочные деревья. Ствол у них на уровне земли бутылеобразный, а выше сужается, и дерево напоминает гигантскую бутылку с донышком где-то глубоко под землей. Между деревьев летали попугаи, которых я не видывал в местах южнее границы штатов.
Похоже, природа также признает политические границы и демонстрирует свое разнообразие в соответствии с отношением людей к сохранению флоры и фауны. Неоднократно пересекая границу между Россией и Финляндией, я удивлялся, насколько беднее и грязнее придорожные окрестности Ленинградской области по сравнению с придорожной средой на финской стороне границы. У них не увидишь загаженных пластмассовой упаковкой рек и озер, а на побережье Финского залива можно выйти, не очищая тропинку от попадающихся под ноги полиэтиленовых бутылок. Финны любят свою страну, сохраняют окружающую среду, что проявляется в том, что погода в окрестностях Хельсинки как правило, значительно лучше питерской. Австралия же по сравнению с нынешней Россией – Рай земной.
Штат назван Квинслендом (Queensland), поскольку образован в 1859 году, когда Великобританией правила королева (Queen) Виктория. В Британии она столь же обожаема, как Екатерина Великая в России. На его территорию с тех пор был запрещен ввоз преступников, поэтому его жители гордятся тем, что основан он был свободными людьми, а не каторжниками, как южный сосед, Новый Южный Уэльс.
Следующей нашей остановкой был поселок Баландин, где мне обещали пастбище на заднем дворе почтового отделения. Подходя к дому с австралийским флагом над крышей, я потерял бдительность и сразу же был наказан. Верблюды успели заметить врага раньше меня и рванули назад, вырвав веревку из рук. Развернувшись, они полетели своей верблюжьей рысью назад по дороге, а потом через футбольное поле к холмам, где была хорошая трава. Я бежал за ними и радовался своему возросшему искусству навьючивания — ни один мешок или сумка не свалились по дороге.
Приближался к ним я в ярости, размахивая плетью, но запыхался по дороге, остыл, да и верблюды выглядели смущенными, хотя и оглядывались они еще панически. Подтягивая их за собой, я высматривал, что же их испугало, а когда увидел, посочувствовал им. Напротив почтового отделения была бензозаправочная станция, перед которой для украшения и рекламы поставили огромную, в натуральную величину, пластмассовую скульптуру тиранозавра. Вероятно, миллионы лет назад эти пресмыкающиеся охотились за предками моих верблюдов. При виде тиранозавра Зину и Ваню поразил импульс генетической памяти, вот и рванули, как их предки делали.
На сей раз я привязал бояк подальше от почтового отделения и зашел внутрь знакомиться с почтмейстершей Хезер и ее мужем Питером Вотерсом. Им позвонили мои давешние хозяева, и супруги рады были предоставить пастбище для верблюдов, но для меня места под крышей их дома не нашлось. Я не очень то и расстраивался, поскольку мог спать и в палатке. Но зашедшая на почту молодая женщина, услышав их извинения, предложила переночевать в ее доме на холме. Я с радостью перегрузил вещи со спин верблюдов в багажник ее машины.
Звали эту несколько полноватую женщину Джеки Майер, и оказалась она тоже любительницей верблюдов. Десять лет назад она в компании приятеля, Фила Скилтона, и еще нескольких энтузиастов совершила переход от этой деревни до побережья океана южнее Брисбена. Общая протяженность маршрута была около 150 километров, и двигались они по Новоанглийскому хайвэю. Супруги Кузак предупредили, что мне с верблюдами по этой дороге не пройти. Главным препятствием был перевал, где дорога сужалась и петляла. Я уже рассматривал путь обхода Брисбена с севера, поэтому и удивился, как же им эту дорогу удалось преодолеть.
Ларчик открывался просто — их переход финансировался винодельческой компанией, поэтому они могли нанять грузовик с мигалками, который двигался за процессией верблюдов по дороге. Так что им не страшно было, что кто либо врежется в них при обгоне. Мне же не на кого было рассчитывать.
Джеки показала мне фотографию десятилетней давности, где она стоит в обнимку с верблюдом Ганди и приятелем Филом. В то время она была в значительно лучшей форме, чем сейчас. Я возмущаюсь женщинами, которые не могут быть в сексапильной форме. Ну, а проще говоря, бывают настолько толстыми, что с ними не хочется переспать. Если женщина не может за собой следить, она не представляет для меня интереса.
Партнер Джеки по той экспедиции оказался здесь же рядом, в гараже. Он ремонтировал машину Джеки. Я попросил его подробнее рассказать о той поездке. Филу было недосуг, но он предложил мне переночевать в его доме в Стэнторпе, который был на пути моего следования, и уж там поделиться опытом.
За минувшие десять лет Джеки сменила много работ и увлечений и только в этом году решила остепениться и поступить в колледж на отделение по подготовке работников социального обеспечения. Появился у нее и постоянный мужчина, который представился Питером. Он работал на ферме отца и тоже устал от поисков разнообразия. Они предполагали пожениться весной, в сентябре (да-да, в сентябре, весной).
Уже стемнело, когда был готов суп, а проще — бульон с вареным мясом. Джаки выставила кастрюлю на стол, и каждый из нас мог зачерпывать поварешкой столько бульона и мяса, сколько хотелось. Я никогда подобного супа не пробовал и остался доволен изрядно и надолго. Не все же время расстегаями с питаться.
Утро началось криками прибежавшей во двор женщины: «Где там ваш русский мужик, его верблюды сбежали с пастбища и вышли на хайвэй». Ну, мне еще этого не хватало! Натянув поспешно штаны, босиком вылетел я из дома Джеки и бросился к почте. Возле нее я застал веселенькое зрелище: Ваня действительно стоял около хайвэя, на тротуаре, а Зина прорвать забор из колючей проволоки и к нему присоединиться.
Я каждую ночь надеваю путы поочередно на Зину и Ваню, чтобы они не натирали бабки ног. В случае, если верблюд без пут преодолевает забор, он далеко не уйдет от своего стреноженного партнера. Так сейчас и произошло, но Ваня был опасно близок к проезжающим по хайвэю автомобилям. Он пугал водителей и сам был напуган удалью да проворством своими неуемными. Мне ничего не оставалось, как его пожурить и обуздать.
Переход до Стэнторпа оказался коротким, всего 12 километров, но хотелось провести вечер с Филом Скилтоном и расспросить его об оптимальной дороге до Брисбена. А городишко оказался чрезвычайно уютным, с парком вдоль берегов ленивой речушки, полями для гольфа и крикета, детским стадионом и центральной улицей, где автомобильный транспорт запрещен. Но более всего меня восхитил краеведческий музей. Я зашел туда, пока верблюды отдыхали на лужайке перед ним. Не ожидал я увидеть такого разнообразия предметов быта, домашней утвари, сельскохозяйственного и железнодорожного оборудования.
Моим чичероне была куратор музея Пеги, которая познакомила со старушкам волонтерам. Содержимое музея состояло из подарков стариков, продававших свои дома для жизни в старческом приюте. Естественно, не было в экспозиции картин Тинторетто, гравюр Хальса или акварелей ранних импрессионистов, но оказались там коллекции перочинных ножей, вешалок, утюгов, ножниц для стрижки овец, дверных ручек. Старинные локомобили, трактора, сенокосилки и прочий инвентарь размещен стройными рядами на заднем дворе.
Кресло парикмахера соседствовало с зубоврачебным, а коллекция телефонов — с подшивкой газет XIX века. Я ходил с отвисшей челюстью, поражаясь, насколько быт австралийцев в начале прошлого века был устроеннее нашей ежедневности, даже теперешней. Здесь выставлено пять моделей коромысла для переноски воды и других грузов, . Здесь оказалось десять вариантов кос для укладывания в валки травы или зерновых. У нас же в России известна коса литовка с прямым косовищем и ручкой посредине, да еще горбуша, похожая на серп. Мужики не догадывались поискать косовища изогнутого, чтобы сподручнее косить. Появились литовки в России лишь после настойчивого их внедрения в быт Петром I. Почти утерян /сейчас секрет, как у крестьянина может при косьбе «Раззудеться плечо, размахнуться рука...». Мужики вместо кос пользуются нынче газонокосилками.
В доме Скилтонов меня приветствовала жена Фила Роза, хозяин был еще на работе. Роза гордилась своим итальянским происхождением и приход старости сдерживала, окрашивая волосы в жгуче черный цвет. Она распорядилась поместить верблюдов на пастбище, а меня пригласила на чашку кофе с печеньем, и в ожидании Фила рассказала о своей семье.
Родители ее иммигрировали в Австралию с острова Сицилия, и было у нее в округе полно братьев и сестер. Женаты они были с Филом вот уж 22 года и успели наклепать семерых детей и двух внуков. Она не открыла мне свой возраст, а я, естественно, не спросил, но Филу было всего сорок два года. От этого я ошизел — к сорока двум годам уже быть дедушкой! У меня самого до сих пор внуки не народились, а я значительно старше Фила.
Фил приехал домой на только что отремонтированной машине и передал привет от моей бывшей хозяйки Джеки. У него не было постоянной работы, но будучи мастером на все руки, Фил ремонтировал автомобили, копал экскаватором землю, давал уроки верховой езды, подстригал газоны и прочее. Несколько лет назад он попал в автомобильную аварию, и врачам с трудом удалось спасти ему ногу от ампутации. С тех пор был Фил на пенсии и, чтобы ее не лишиться, старался зарабатывать немного и незаметно для пенсионных чиновников. Если ты зарабатываешь больше 500 долларов в месяц, получая при этом пенсию, то должен сообщить об этом в налоговое управление, и они пенсию урезают. Если же, паче чаяния, ты этого не сделал, то сделают это за тебя соседи. Доносчиков здесь побольше, чем в России. Вероятно, и Роза получала государственную пенсию, поскольку на работу не ходила. Я уже неоднократно встречал по дороге таких пенсионеров. Значит, минимальной пенсии в 640 долларов все-таки хватает для поддержки штанов и юбок.
Роза решила не готовить ужин, а пригласить меня в ресторан, которым владел ее младший брат Марио. Ресторан назывался типично по-итальянски – «Траториа Кавалино» и расположен в центре города. Марио протянул нам меню с названиями десятков блюд, салатов, вин и десертов. Было там блюдо из спагетти с устрицами и называлось оно «Лоретта». Я его заказал, когда узнал, что придумала его Роза, а названо оно по ее второму имени: полное ее имя было Роза Лоретта. Роза подрабатывала в ресторане брата, когда был наплыв клиентов; вся семья всячески поддерживала Марио и гордилась его рестораном, как собственным.
Семейные связи сохраняются не только среди итальянцев, англосаксы также не чужды семейных сантиментов. Фил рассказал, что его младший брат Джерри Скилтон снимался в фильме «Крокодил Данди» в эпизодической роли завсегдатая бара, в который заходил герой фильма. Таким образом, тень славы Халка Хогана коснулась Джерри, а через него и Фила. А я сообщил ему, что уже встречал австралийца, претендовавшего на роль знаменитого авантюриста Крокодила Данди. Фил не слышал о Барри Томсоне, с которым я прожил несколько дней в лесу, но сообщил, что в Австралии претендентов на эту роль не одна тысяча.
Кроме тени славы, Джерри получил и денежный ее эквивалент — ведь фильм обошел весь мир. Брат Фила поселился в пригороде Брисбена, где открыл дискотеку, и преуспел на развлекательном поприще. Мне хотелось продлить линию знакомства с людьми, каким то образом связанными с легендарным Крокодилом Данди. Он был современным вариантом героя разбойника и конокрада XIX века капитана Тандерболта (Капитана Грома). Австралия – страна молодая и, конечно же, нуждается в героях и мифах.
ДИКИЕ СОБАКИ ДИНГО
Фил показал мне объездную дорогу к главному городу этого района, Варику. Когда на дороге было спокойно, Ваня становился покладистым и позволял ехать на нем верхом гораздо дольше. Я уж и не боролся с ним за право верховой езды и стал фаталистом: Аллах велик, и только он знает, что с нами будет. И повезет ли меня верблюд.
В отличие от соседнего штата, в Квинсленде железная дорога было действующей, шла рядом и двигавшиеся по ней товарняки нарушали покой проселочной дороги, по которой двигался караван. Поскольку был я открыт для общения, то проезжие или прохожие запросто меня останавливали, чтобы расспросить, чем я занимаюсь.
Когда в очередной раз мы расположились в тенечке, возле остановилась девушка лет девятнадцати, говорящая с иностранным акцентом. Мы свернули по самокрутке и неспешно забеседовали. Марион приехала в эту глушь из Англии. Искала экзотики, приключений, но оказавшись в Брисбене, связалась с наркоманами, профукавшими все ее денежные запасы. Марион поняла, что катится вниз, и попросила знакомых укрыть ее в деревне. Здесь она оклемывалась от наркотиков и пыталась заработать деньги на уборке шпината. Не так Марион представляла себе жизнь на противоположной стороне земного шарика.
Я утешил ее тем, что жизнь ее только начинается и судьба еще подкинет ей массу сюрпризов, не всегда приятных, часто весьма гадостных. Была Марион не в моем вкусе, а иначе я бы несомненно пригласил в свой караван — наложницей.
Вдоль дороги были устроены дегустационные залы различных винодельческих компаний, и я не преминул заглянуть в парочку и отдать должное искусству антиподных виноделов. При каждом опробовании я делал задумчивое лицо, закатывал глазки и цокал языком, словно я запросто мог отличить «Каберне Совиньон» от примитивного «Рислинга».
Поражали гектары вишневых и яблочных плантаций, покрытые сверху сетками, напоминавшими рыболовные, но с еще меньшей ячейкой. Вначале я предположил, что сети предназначены охранять сады от нашествия птиц, но знающие люди разъяснили, что сетки защищают сады от частых здесь гроз с градом.
На бензозаправке рядом с ликероводочным магазином, хозяин поинтересовался, где я собираюсь остановиться на ночевку, и предложил разбить лагерь рядом. Предложение было соблазнительное, тем более что в качестве приманки он угостил меня бутылкой пива «VB» («Виктория Битер»), но, поразмыслив немного, я отказался. Нельзя мне в дороге напиваться, а этот австралиец явно хотел посоревноваться с русским мужиком, кто больше выпьет. Поэтому я решил добраться до деревни Дельвин и уже там искать ночлега.
Вскоре дорога уперлась в мост с поперечными балками. Мост этот входил в систему высокой противокроличьей изгороди, тянувшейся на 541 километр. Она отделяла земли, еще не пораженные кроличьей заразой, от земель, где они свободно размножались. Сетка шла не только над землей, но и на метр ниже ее поверхности, чтобы кролики не могли подкопаться под изгородь и проникнуть внутрь запретной зоны. Еженедельно объездчики патрулируют эту зону и чинят прохудившуюся сетку. Ввоз кроликов в зону карается штрафом в 2 000 долларов.
Я слышал историю про англичанина, высадившегося в XIX веке на землю Австралии. Прежде всего он рассыпал приманки и уничтожил всех хищных зверей в окрестностях, потом принялся охотиться за аборигенами. Когда же избавился от них, пришла пора выпустить его любимых кроликов, которых он привез, чтобы чувствовать себя как дома, в Англии. Несомненно, англичанин этот гипотетический, а реальным был мистер Остин, который специально ввез диких кроликов в 1859 году в штат Виктория. Но до него Первый флот в 1788 году доставил на эту землю 5 кроликов. Вероятно, и последующие иммигранты привозили из Англии кроликов, к мясу которых они привыкли на родине. Общеизвестно, в какую чуму для Австралии превратились эти безобидные с виду грызуны.
Дельвин оказался деревушкой в дюжину домов и с множеством загонов и пастбищ для скота. Прибыв на центральную площадь, я привязал к забору верблюдов и сел рядом покурить. Я предполагал, что наверняка кто либо из местных жителей проявит любопытство и подойдет поговорить. Недалече три девочки тренировались в правильной посадке при выездке лошади. Инструктировала их женщина, одетая в джинсы и австралийские короткие сапожки; завершали ансамбль мужская клетчатая рубашка и широкополая шляпа. Закончив тренировку, она подошла познакомиться. Звали ее Дэйл Митчел и жила она на своей ферме с мужем Джимом и двумя детьми.
Дэйл решила поместить верблюдов в загоне рядом с домом, а мне предоставила пристройку для гостей, где устроена кровать и холодильник с напитками. Чувствовалось, что она привыкла сама принимать решения и не нуждалась в мужних советах. Я был очарован садом вокруг дома, где между валунами рос бамбук, пальмы росли вдоль забора, нависая опахалами ветвей над миниатюрным водопадом с прудом. На альпийской горке произрастали неведомые мне цветы, а в ветвях деревьев щебетали неведомые птицы. Дэйл с гордостью сообщила, что все это сооружено ее собственными руками, без помощи садовника.
К вечеру приехал и сам хозяин Джим, которому лишь недавно перевалило за пятьдесят. Свисающие усы успели поседеть, а волосы на голове еще старались сохранить способность вырабатывать черный пигмент. Когда Джим здоровался, моя ладошка потерялась в его мужицкой, трудовой длани. Он поведал, как на 500 гектарах собственных угодий разводил тонкорунных мериносовых овец. Работал, не зная выходных и отпусков, с восхода до заката солнца, ежедневно. Но раз в неделю Джим бывал другим.
Я поразился перемене его облика, когда после ванны Джим вышел в гостиную. Одет он был в строгий черный костюм с жилеткой и лампасами из атласа на брюках. Под жилеткой у него поддета белая крахмальная рубашка с жабо. Из шкатулки Джим достал орден на широкой красной ленте и повесил его на грудь. Джим разъяснил, что оделся для участия в заседании местного отделения масонской ложи розенкрейцеров шотландского толка. Этот фермер в масонской иерархии занимал 30 ю ступень из существующих 33 и очень гордился этим.
После ухода Джима я вышел в сад покурить и встретил Невила, брата Дэйл. Он был высоким и красивым мужчиной со смущенной улыбкой, которой как бы извинялся перед всеми за свое присутствие на этой земле. Жил в соседнем доме вместе с матерью и никогда не был женат. Невил похвастал, что недавно вступил в гильдию краснодеревщиков и пригласил к себе. Я с интересом прошел в его столярную мастерскую, где Невил создавал мебельные шедевры в виде кухонных полок, платяных шкафов, этажерок и комодов, стилизованных под старину.. Я поздравил его и порадовался за Невила, который во второй половине жизни нашел свое призвание. Естественно, воздержался я от комментариев его роли престарелого маменькина сынка — это трагедия многих матерей и детей, не могущих разорвать пуповину взаимной зависимости.
За ужином я попросил Дэйл разбудить меня, когда она соберется объезжать загоны с овцами. Она разбудила меня в пять часов, и мы без завтрака уселись в ее вездеход и отправились на пастбища, бывшие в пяти километрах от дома. Дэйл очень беспокоилась о безопасности отары. Этот год был чрезвычайно кровавым — собаки динго за четыре месяца уничтожили 160 овец из 2500, пасшихся на склонах горы и в лощинах.
С винтовкой в руках она вышла из машины и попросила бесшумно следовать по ее стопам. Метров через сто мы увидели несколько блеющих овец, сбившихся под кроной дерева, вид был у них беспокойный. Дэйл указала на сухой эвкалипт, в ветвях которого стрекотала сорока, а выше кружил стервятник. Мы отправились в том направлении, чтобы вскоре найти на земле еще живую овцу со сломанной ногой и выеденной з частью тела. Вывороченные наружу кишки были вываляны в кровавой грязи. Кажется, у меня слезы навернулись на глаза, но Дэйл оставалась невозмутимой. Я думал, что она на месте пристрелит овцу, но Дейл оставила ее лежать, чтобы муж подобрал ее позже и постриг. Шерсть с мертвой овцы качеством хуже, чем с живой.
По дороге домой Дэйл рассказала, что собаки динго пришли на материк вместе с людьми, переплывшими океан на пирогах. Возможно, было это 50 или 100 тысяч лет назад. Вот эти одичавшие домашние собаки переселенцев и сделались собаками динго. Пока не было белых колонизаторов, динго охотились на кенгуру и других мелких животных и птиц. Но с появлением овечьих отар у динго появилась легкая добыча. Собаки динго нападают на овец сзади, ломая им ноги мощными челюстями, а потом у живых выедают печень и почки. Они не возвращаются доедать жертву, поэтому нельзя ее использовать для приманки. Каждый раз, когда динго голодны, они охотятся за новой овцой. Хотя в центральных районах Австралии сохранились настоящие динго, в здешних краях они смешались с домашними собаками, и родившиеся от этого скрещивания бастарды оказываются еще более изощренными и кровожадными охотниками на овец.
После этого рассказа и увиденной мною агонии овцы образ свободолюбивой собаки динго, преследуемой подонками овцеводами, несколько померк. Этот романтический образ связан был с книгой о любви, прочитанной в юности: «Дикая собака динго, или Повесть о первой любви». Теперь я презирал этих тварей, да и первая любовь давно прошла.
Дэйл никогда не расставалась с мелкокалиберной винтовкой, и когда мы возвращались к машине, она неожиданно притормозила, вскинула винтовку и выстрелила. Когда я недоуменно на нее взглянул, Дэйл указала на кучу валежника возле поваленного дерева. Там она заметила несколько кроликов, которых по идее здесь не должно быть. Я уже видел противокроличью изгородь и теперь удивлялся, как же кролики могли через нее проникнуть. Дэйл сообщила, что всегда находятся пакостники, которым вечно плохо, ну они и стараются подпортить жизнь другим. Возможно, кто то из них намеренно ввез сюда кроликов для размножения. Она собиралась срочно позвонить в противокроличье управление, чтобы прислали охотников.
На семейном совете Митчелы решили срочно заделывать прорехи в противодинговой изгороди, шедшей вокруг овечьих пастбищ. Дэйл созвала девочек, которых она обучала верховой езде, и мы через пару часов приехали к загонам и приступили к ремонту изгороди. Она состояла из обычной колючей проволоки, сверху и снизу которой шли ряды проволоки под напряжением. Динго не могли прорваться через нее, но подкопаться были горазды. Джим нашел несколько таких подкопов, которые мы завалили валунами и щебенкой.
Работа эта была в удовольствие, но на свежем воздухе все проголодались. Дэйл объявила перерыв и достала корзину с фруктами, пирожными и кофе. Мы устроились на берегу ручья, а Джим продолжал возиться с трансформатором для зарядки батарей. Дочь Джима позвала его к столу, а так как он не пришел, позвала еще раз. Дейл в присутствии подруг сделала ей выволочку: «Мириам, никогда не заставляй мужчину делать то, что тебе хочется. Он сам это сделает, но научись направлять его, либо ждать, а не надоедать».
По другую сторону ручья простиралась долина, а на вершине холма белел крест, под которым был похоронен в прошлом году Джим Митчел старший, отец Джима. Дэйл сказала, что ей удалось получить у властей графства разрешение устроить на холме семейное кладбище. Она надеялась быть похороненной там же.
На пашне Джим нашел цепочку следов динго, ведших к только что заделанной прорехе в изгороди. Рядом с этими следами он поместил капкан, окружив его принесенным со двора собачьим дерьмом. Динго не польстятся на приманку из старого мяса, но унюхав собачий запах, они должны исследовать территорию и попасться в капкан, естественно. Такова была теория, ну а практика покажет ее истинность.
Джима возмущал соседний фермер, которого он называл отпускником. Собственно, сосед был не фермером, а богатым финансистом из Брисбена, купившим ферму, чтобы вложить деньги в недвижимость. Поместив туда пастись несколько десятков голов скота, сосед мог списывать налоги за содержание этой фермы. Сам он появлялся здесь только на время отпуска и не присматривал за состоянием забора вокруг своих владений. Собаки динго свободно там разгуливали и безудержно размножались. Как правило, крупный рогатый скот они не трогали, а совершали набеги на овец Джима.
По дороге домой Джим завез меня познакомить со своим младшим братом Сесилем. Так же как и брат Дэйл, он жил с матерью и никогда не был женат. Было Сесилю под пятьдесят, но выглядел он молодо, а хотел быть еще моложе, подкрашивая волосы в черный цвет. Насколько я понял, Сесиль еще больше Невила был подчинен и зависим от матери. Она не хотела с ним расставаться, когда Сесиль был молодым, поэтому он не покидал дома и не получил никакой профессии.
Иногда ему удавалось на месяц вырваться из-под крыла матери, устроившись на сезонную работу. Но вскоре он и сам начинал скучать по дому и добровольно возвращался в цепкие материнские объятия. Будучи гостем их дома, я наблюдал боковым зрением, как ревниво мать относится к моим разговорам с Сесилем. Позднее я беседовал об этом альянсе с Дэйл, и ее трясло от возмущения: уже много лет она смотрела, как свекровь губила, гнобила жизнь родного сына.
Сесиль пытался заниматься видеосъемкой свадеб и других торжеств, но отсутствие профессиональных знаний мешало этому начинанию. Потом он стал официальным распространителем продуктов фирмы, производящей биодобавки, этакого лохотрона австралийского происхождения. Он протянул мне визитку с описанием своих регалий ведущего менеджера по маркетингу, и сразу вспомнились мне аналогичные лощеные картонки в русском исполнении. У Невила не было шансов что-либо продать, так как он ни с кем не общался, кроме матери, оставался вариант продажи через Интернет. Но когда я попросил его проверить мою электронную почту на компьютере, он не смог этого сделать, хотя имел собственный электронный адрес. Я с удовольствием попрощался с домом, для обитателей которого всякий посторонний был лишним.
На прощальный ужин без обеденной молитвы Дэйл пригласила пять подопечных девочек, которые души в ней не чаяли. Они и прилипли то к Дэйл оттого, что собственным родителям не было до них дела. Девочки могли прийти к ней в любое время и без приглашения, здесь всегда для них был стол и дом. Дэйл была для них матерью и подругой, с которой можно было поделиться любым секретом. Это был божественный ужин в доме для всех.
ДОН ВАЙТ
Рано утром мы съездили на пастбище, чтобы проверить капканы. Собаки динго оказались умнее, чем предполагал Джим: любопытство не привело их к гибели. Мы нашли много свежих следов, но капканы они обошли.
По возвращении домой Дэйл попросила меня по дороге на Варик остановиться в начальной школе, где учится ее младший сын, и прочесть детям лекцию о лошадях и верблюдах. Мне не хотелось заезжать на территорию школы из боязни напугать, либо поранить малышей. Ученики выстроились по одну сторону школьного забора, а я с другой стороны уселся верхом на Ваню и поведал о том, как прекрасна их страна, когда смотришь на нее с верблюжьей спины. Детки непосредственно таращили глазенки и хлопали по команде учительницы, им верблюды были в новинку, но не больше. Они принадлежали к новому поколению, для которого компьютерная виртуальность интереснее окружающей жизни.
Дэйл позвонила на ферму, мимо которой я должен был проезжать, и ее хозяин обещал меня встретить и приветить. Как всегда, зная заранее место ночевки, я не спешил и свободно общался со встречными. Не отказывался заезжать на усадьбы вдоль дороги, если владельцы хотели угостить меня чашкой кофе, к сожалению, пива не предлагали.
Ферму Дона Вайта найти было просто, поскольку он обмотал почтовый ящик на обочине дороги белым пластиком и нарисовал фломастером стрелку в направлении ворот. Поднявшись на холм, я услышал многоголосый лай . От дома отделился хозяин в окружении семи Дону было хорошо за семьдесят, но годы не утяжелили его легкую походку, и не выцвели его голубые глаза. Для верблюдов было более чем достаточно травы на огражденном высоким забором пастбище. Меня ждал отдельный коттедж, где уже была постелена постель, на столе красовалась ваза с фруктами, а в холодильнике притаились прохладительные напитки.
Дон дал мне час, чтобы принять душ и переодеться. Он ждал меня во дворе дома, чтобы вместе поджарить на гриле бифштексы и гамбургеры. Компанию нам составили еще два парня, подрабатывавшие у Дона на ферме. Одного из них звали Майклом, и жил он здесь всего пять месяцев. Парень он был городской, но сбежал сюда, чтобы спрятаться от друзей наркоманов. Дон взял его из милости и учил обращению с лошадьми и ремонту проволочных изгородей. Майкл страдал ожирением, диабетом и еще какими то непонятными болезнями. Государство платило ему пенсию, и он должен был регулярно ездить в Брисбен на медицинское обследование. С родителями Майк давно не общался, Дон был ему вместо отца и друга.
Второго парня звали Патриком. Он приехал в гости с дочками пяти и семи лет. Бывшую жену и мать его девочек суд лишил права общения с детьми и поручил Пату этим заниматься. Поскольку Пат не мог одновременно работать и воспитывать детей, государство определило ему пенсию, как одинокому отцу. Мать делит свое время между принятием наркотиков на улицах Брисбена и палатой психушки. Она была признана неспособной вести нормальный образ жизни и общаться с собственными детьми.
Дон помогал обоим парням, чем мог, и они были частыми гостями у него за столом. Но сегодня ужин был устроен в честь меня, и стол ломился от закусок и салатов, которые Дон закупил в деликатесном магазине. С женой он развелся уж восемь лет назад и с тех пор не завел себе никакой женщины, обходясь обществом семи собак, преданно его любивших и не собиравшихся сбежать к другому хозяину.
После ухода гостей мы устроились в богато обставленной библиотеке Дона и за бутылкой вина поведали друг другу истории наших жизней. Он был горд своими предками, род которых тянулся из времен Вильгельма Завоевателя. Дед был генералом от инфантерии, руководившим эвакуацией войск из Галиполи во время Первой мировой войны. Дон тоже выбрал военную карьеру в авиации и служил в вертолетных подразделениях, базировавшихся в Корее и Вьетнаме.
Выйдя на пенсию в чине майора, Дон купил эту ферму с двумя тысячами гектаров земли, на которых паслось всего триста голов скота. Я спросил, как он относится к диким собакам динго. Оказалось, что они его не беспокоят, поскольку на скот не нападают, ведь они принадлежат к местной, туземной фауне, их нужно не уничтожать, а охранять. Эта точка зрения была абсолютно противоположна устремлениям овцеводов Митчелов, которых я поддерживал. Поэтому я и напомнил Дону, что согласно Акту об охране сельскохозяйственных угодий штата Квинсленд, владельцам земель рекомендовано контролировать популяцию динго в пределах их владений. Акт этот довольно расплывчатый, и хозяева поступают так, как им подсказывают обстоятельства. Дона собаки динго не донимали, поэтому и мог он быть с ними либеральным. Он особенно не нуждался в деньгах, получив наследство родителей и живя на армейскую пенсию 2 500 долларов в месяц. Слушая его, вспоминал я наших армейских пенсионеров, получающих пенсию в 20 раз меньше, ну, а о гражданских пенсионерах и говорить нечего. Дон предложил мне остаться на ферме еще на день и осмотреть окрестности. Я не спешил и с удовольствием остался в этом гостеприимном доме.
На следующий день Дон повез меня в соседний город Ворик, в котором я собирался останавливаться по пути в Брисбен. В мэрии секретарь зафиксировала в журнале приходов и расходов моё появление в городе, чтобы потомки могли проверить, действительно ли я сподобился пройти с верблюдами от Сиднея до этих мест. Что же касается предстоящей ночевки на территории ипподрома и родео, то мэрия ими не распоряжалась — это было частное предприятие.
По дороге домой Дон заехал в фуражный магазин, чтобы купить верблюдам две кипы прессованного сена. Там же продавалась одежда и обувь для фермеров. Еще вчера Дон обратил внимание на то, что туфли мои развалились, а ботинки доживали свой срок. И решил он купить мне австралийские сапоги с ушками. Меня умиляют эти ушки спереди и сзади, а не с боков, как у американских сапог. Почему-то у наших кирзовых сапог ушки не положены. Фасон австралийских сапог не менялся со времен Первой мировой войны, и задуманы они были как армейские сапоги. Кстати, фасон знаменитых шапок буденовок также был разработан для солдат царской армии знаменитым Васнецовым, назвавшим их «богатырками». Большевики захватили интендантские склады и напялили буденовки на красноармейцев. Не думаю, что эти истории были бы интересны и близки Дону. Мы купили коричневые сапоги фирмы «Блундстон» за 60 долларов. Я с благодарностью ношу их до сих пор.
Как и вчера, Дон пригласил меня на ужин.он накрыл в библиотеке, где разжег камин, а на поставил свечи. Ужин этот напомнил мне вечера, которые устраивала мне Джин, с которой я некоторое время жил в Лондоне. Я поведал ему, что когда-то любил и был любим. Дон не хотел вспоминать прежнюю любовь, он тяжело переживал развод с женой и не мог простить ей предательства.
К концу ужина Дон показал мне бумаги, подтверждающие древность его генеалогического древа и текущей в нем голубой крови. Жил он здесь в глубинке простым фермером, и никому из соседей не рассказывал, что являлся потомком Вильгельма, короля завоевателя Англии. Я был исключением, поскольку не собирался здесь долго оставаться и унесу эту тайну с собой. Мы обещали писать друг другу.
Верблюдов пришлось держать в загоне с высоким забором. Каждый раз, когда я их выпускал в поле, они норовили перебраться через забор и отправиться по дороге дальше, но без меня. Я запряг и навьючил их с трудом, поскольку длительный отдых развратил горбачей. До Ворика оказалось всего 18 километров, и я неоднократно останавливался для общения с проезжими, а они угощали меня фруктами и овощами. Подарили и газету, где на первой полосе была фотография меня с верблюдами, так что в город я въезжал знаменитым.
Дон не забывал обо мне и подвез по дороге бутерброды с кофе, а также сено для верблюдов. На территории ипподрома меня встретил управляющий Питер и показал место для палатки. Верблюдов мы загнали в вольеры для скота, травы там было мало, но выручало сено Дона.
На ипподроме и ущучила Дона журналистка национального радио, приехавшая брать у меня интервью. Как Дон ни отбивался, она четверть часа пытала его о встрече со мной и о том, что он думает о русских делах. Дон Россию пожалел, сказал, что там ничего хорошего не произойдет до тех пор, пока люди не перестанут болтать и не начнут работать. Потом он отправился к себе на ферму к скотине и подопечному наркоману.
Соседкой моей по стоянке оказалась женщина лет сорока пяти. Звали ее Бев Брайан. Она работала в московском цирке, гастролировавшем по маленьким городкам Австралии, и приехала сюда за неделю до представления, чтобы развесить афиши.
Бев почти тридцать лет проработала вольтижером, а также на трапеции. Стены передвижного домика увешаны цирковыми фотографиями лучших времен, когда была Бев молодой и красивой. Она действительно была раньше красавицей, да и сейчас еще сохранила стройность тела. Когда-то неотразимое лицо цирковой дивы избороздили морщины, характерные для женщин, неумеренно употребляющих косметику. Общалась она со мной как-то с запинками, словно не знала, о чем говорить.
Цирковая жизнь всегда была бродячей, цыганской. Таковой жизнью Бев и жила с шестнадцати лет, когда покинула родительский кров. Менялись привязанности и любовники, разочарования следовали одно за другим. Предыдущий год она провела в доме бывшего любовника, жонглера из Франции, женившегося на укротительнице обезьян и оставившего Бев рядом с собой в качестве служанки. Бев только что избавилась от дурмана этой любви и осталась с единственным родным существом, миниатюрной болонкой. Через неделю заканчивался ее контракт с московским цирком, но не было на земле дома, где бы ее ждали. Рассказывая свою жизнь, она еле сдерживала слезы.
Я слушал ее историю как свою собственную. Наверное, в ней, как и во мне, заложен был ген бродяжничества, а наследственные болезни не лечатся. Я вспомнил когда-то великолепный, а теперь неприбранный дом Дона и подумал, а почему бы ей не поступить к нему в качестве домоправительницы. Воспользовавшись мобильным телефоном Бев, я позвонил Дону и расписал все достоинства Бев. Мне хотелось, чтобы эти два одиноких и ставших мне близкими человека нашли друг друга. Дон просил время подумать и записал номер телефона Бев. Я надеюсь, что теперь живут они вместе.
Управляющий ипподромом сообщил, что в дальнем углу парка находится женская экспериментальная тюрьма. Естественно, я не мог упустить возможности с нею ознакомиться. На крылечке одноэтажного барака сидели несколько молодых женщин, куривших дешевые австралийские сигареты. Они показали, как пройти в контору главной их охранницы по имени Сэнди. Та сидела за компьютером, играя в нашествие марсиан на Землю. Она оторвалась от него на полчаса, чтобы рассказать мне о сущности программы реабилитации молодых преступниц. Годовое содержание преступника обходится государству в 60 000 долларов. Предпринимаются попытки снизить расходы и улучшить эффективность пенитенциарной (слово то какое грамотное для тюрем придумано) системы.
Эти 11 женщин выбраны из тысяч товарок, сидящих в тюрьмах за подобные же преступления: жульничество, воровство и хулиганство. Своим примерным поведением они добились внимания надзирателей и получили разрешение жить не за стенами тюрьмы, а в этом деревянном домике без решеток на окнах и при открытых дверях. Работают они в городе на уборке парков и улиц, посудомойками в школах или прачками в госпитале. Если выдержат годовой испытательный срок, их выпустят на свободу досрочно.
Я попросил Сэнди расписаться в моем журнале, но она отказалась. Вместо этого она позвала одну из узниц, которая и пожелала мне доброго пути от имени всех 11 неудачных преступниц. А эта вертухайка Сэнди не удосужилась и доброго слова сказать. Конечно же, на такую службу идут люди с каким то психическим сдвигом. Если и не садистки, как Эльза Кох в немецком концлагере, то и не великие гуманистки, как Мать Тереза. Этим людям нравится командовать другими. Вот так обозлился я на Сэнди, отказавшую мне в должном внимании.
Я выходил из города Ворика, декорированного афишами московского цирка, и надеялся когда-нибудь побывать в цирке, но в Москве. Да сохранился ли он там? В нынешние времена они только гастролями и выживают. По дороге в местечко Аллора возле каравана остановился черный «мерседес», водитель которого поинтересовался, что я здесь делаю. Как всегда, я с удовольствием остановился с ним потолковать, и вскоре мы стали хорошими знакомыми. Тревор Глисон только что вышел на пенсию после тридцати лет руководства крупной компанией по переработке молока. Ему была обеспечена хорошая пенсия, так что работать было не обязательно. Однако Тревор купил молочную ферму и сейчас вел переговоры о покупке скотоводческой фермы. Он только сейчас осознал, что его истинное призвание не канцелярская работа, а вот такая: в поле, под открытым небом.
Тревор поехал в Аллору и договорился с руководством парка об устройстве верблюдов на ночь. Меня он пригласил переночевать у себя. Я был восхищен этим огромным домом со всеми удобствами и обширной верандой, стоящим посреди буша. Построен он недавно, и хозяева еще не успели насадить деревья и разбить лужайки. Кроме Тревора, в доме жили его жена Кристина и четырнадцатилетние двойняшки Тим и Джон.
Кристина всю жизнь была домохозяйкой и привыкла, что муж большую часть времени проводил на работе. Теперь он чаще сидел дома, и ей это не нравилось. Кристина попросила Тревора отгородить часть дома только для нее, а потом освоила компьютер. Совершенно неожиданно нашла она через компьютер применение своих знаний в психологии. Кристина много времени отдавала воспитанию своих двойняшек, но они все-таки отставали в развитии от обычных ребятишек. Это происходило оттого, что близняшки зациклены друг на друга и воспринимают окружающий мир в меньшей мере, чем другие дети. По компьютеру Кристина нашла адрес общества поддержки матерей, у которых в семьях росли двойняшки, тройняшки и так далее. Через это общество она получила литературу по специфике обучения таких детей. Дальше — больше, оказывается, ежегодно проводятся международные форумы по проблемам семей с множеством детей, рожденных одновременно.
С изобретением таблеток, стимулирующих развитие беременности, увеличилось число женщин, рожающих пятерни, шестерни и даже семерни. Как правило, такие дети рождаются недоношенными и с дефектами зрения. Так что проблема эта животрепещущая, Кристина решила ее изучить и даже написать диссертацию. Я и сам когда-то диссертацию написал, поэтому был на ее стороне. Надо же благоверной что то делать.
Три месяца назад Кристина представляла Австралию на международном форуме матерей многодеток в Токио и прочла там доклад. Сейчас она готовила доклад, чтобы прочесть его на международной конференции в Нью-Йорке. Дни ее были загружены под завязку, нужно было связываться с сотнями единомышленниц или единоматочниц. Аж дым от компьютера шел.
Утром Тревор отвез меня в парк к верблюдам и обещал привезти полдник, когда я буду в дороге. Вероятно, он же позвонил на телевизионную станцию в городе Тувумба (Toowoomba), так как на перекрестке дороги ждали меня оператор с журналисткой Салли Вильсон. Я всегда очень охотно общаюсь с журналистами, поскольку популярность помогает в нахождении пристанища, но не больше. С точки зрения финансовой я катастрофически нищаю.
Отстрелявшись с журналистами, вскоре я имел счастье общения с Малкольмом Ламбертом, физиком из Тасмании. Малкольм ехал на велосипеде вокруг Австралии и надеялся закончить этот маршрут за два года. На дорогу и жизнь зарабатывал он сбором фруктов на фермах, двигался не спеша. Мы сели с ним в тенечке, чтобы обменяться адресами и написать взаимные пожелания в дневниках. Малкольм два года зимовал в Антарктике, а потом работал в исследовательском институте, пока не надоело. Вот и сорвался в эту авантюру и рад был встретить себе подобного. Смеясь, он рассказал, что жителей Тасмании обзывают тасманьяками. Я эту шутку уже слышал, поэтому смеялся только из вежливости.
Беседу нашу прервал шум тормозов огромного трактора трейлера, остановившегося рядом. Из кабины вышел водитель и приветственно нам помахал. Как правило, дальнобойщики пролетали мимо со свистом и со мной не базарили. Но у Криса было неотложное дело: он каким то образом удосужился собрать у себя на ферме 12 верблюдов. Собирался их выгодно продать, только не мог найти покупателей. Верблюды ему уже осточертели, и если в ближайшие недели не удастся найти покупателей, придется ему их пристрелить. У меня не было знакомых верблюжатников в этих краях, но несомненно я найду их в ближайшее время.
Я записал телефон Криса и обещал в скором времени подыскать если не покупателей, то людей, которые не дадут верблюдам погибнуть. В случае чего позвоню Рону Де Буатье, верблюжатнику в Тамворсе. Он готов был приехать за моими верблюдами, если я закончу экспедицию, а верблюдов некуда будет пристроить. Водитель еще раз предупредил, что не может долго ждать, после чего сел на своего мастодонта, в чреве которого теснились 660 овец. После этого я распрощался с тасманьяком, и каждый из нас поехал туда, откуда другой приехал.
Дорога к поселку Пилтон поднялась на перевал, и на вершине я увидел усадьбу с прекрасными загонами, заросшими зеленой травой. От главного шоссе шла грунтовая дорога к дому на холме. Я оставил верблюдов на перекрестке, а сам пошел на разведку. Над воротами висел плакат: «Осторожно, злая собака». Но не было видно плаката типа: «Посторонним вход воспрещен», поэтому я решил пройти дальше. Замка на воротах не видно, непонятно было, как они открываются. Я за время путешествий по США и Австралии видывал множество воротных вариаций, решил и здесь не отступать.
В конце концов я встал на подобие рампы перед воротами и неожиданно ворота начали распахиваться в вертикальном направлении. Ошалел я от этого, но и восхитился придумкой. Хозяину при проезде ворот не надо выходить из кабины, чтобы открыть их и закрыть, как только машина съезжает с рампы.
Оказавшись во дворе перед домом, я встретил и пресловутую злую собаку, которая брехнула пару раз, но увидев в моей руке хлыст и поняв, что я ее не боюсь, подобострастно завиляла хвостом — охранница, ядрена вошь! На собачий лай и мой крик из дому никто не вышел. Можно было приступать к грабежу, только девать мне сокровища некуда. Ретировался я таким же манером, ласково потрепав защитницу дома.
Главное строение Пилтона — это мемориальное здание для общественных собраний. Построено было оно в 1919 году и посвящено сол
датам, погибшим в первую и вторую мировые войны. Я не устаю поражаться, насколько австралийцы чтут память своих ветеранов. Ведь такие здания или другого рода памятники сооружены во всех городах и посел
ках Австралии.
Я сел рядом с верблюдами в ожидании событий, и они не заставили себя долго ждать. Минут через десять к мемориалу подъехал бежевый форд, из которого вышел учитель местной школы, представившийся Терри Райаном. Он заметил, что я нуждаюсь в ночевке, и предложил проехать еще километров шесть и переночевать в его доме, рядом с которым было пастбище для верблюдов.
Это было бы прекрасно, только Зина с Ваней приустали на переходе через перевал и не желали шагать еще шесть километров. Терри зашел в соседний дом и договорился с его хозяином Колином Беллом об устройстве верблюдов на его участке. У Колина хранились также ключи от здания мемориала, где можно было устроить лежанку из детских матрацев.
После этого Терри предложил проехать к нему домой на ужин. Жена его Дженни тоже была учительницей и обрадовалась гостю. В австралийском доме всегда найдется кусок мяса для гостя, а во дворе есть жаровня, чтобы его приготовить. Терри достал пиво, и мы уселись на веранде, чтобы поговорить о политике. Будучи воспитанными в духе либеральной интеллигенции, учителя мыслили довольно стандартно. Так, они осуждали главу партии «Одна нация» Полину ’Хансон за ее выступления против неуемного въезда в страну выходцев из Азии. Либералы не могут обойтись без ярлыков, и здесь они также навесили на Полину ярлык фашистки. А я сам с ней встречался и разделяю ее убеждения, так значит и я фашист?
Я давно убедился, что политические споры никогда не ведут к истине, она только в вине, а его здесь не было. Спорящие непоколебимо верят в свою правоту и никогда не слышат доводы оппонентов. Поэтому я поспешил откланяться и попросил Терри отвезти меня в Пилтон, где меня ждали верблюды и теплый спальник.
БРАТХЯ
Жена Колина Глория пригласила меня на фантастический завтрак с горячим, только что испеченным хлебом с маслом и кофе. По дороге я неоднократно отмечал эту новую или основательно забытую старую моду печь собственный хлеб. Вероятно, появилась она оттого, что в продаже появились простые в обращении хлебопекарные приборы. А еще в магазинах продаются готовые к хлебопечению смеси муки с добавками зерен подсолнуха и других семян. Запах свежеиспеченного хлеба всегда напоминает мне детство.
Глория дала мне с собой буханку хлеба, фрукты и противокомарную сетку, столь необходимую в здешних местах, где не комары, а мухи донимают меня и приводят в плачевное состояние. Верблюдам также от них достается, когда облепляют они их глаза и ноздри. Мои бедняжки фыркают и машут головами, но ничто не помогает, кроме хорошего ветра. Я натянул сетку поверх шляпы и опускал ее на лицо, когда совсем было невмоготу. Ведь неудобство накомарника в том, что курить в нем плохо.
После Пилтона дорога сузилась, и скалы подступили к ней с двух сторон, что очень стало беспокоить моих «кораблей пустыни». Каждая проходящая машина вызывала у них панику, а особенно машины, приближавшиеся сзади. В одной из таких ситуаций шедшая сзади Зина испугалась и бросилась вперед на Ваню, а тот потащил меня за собой. В этот неподходящий момент накомарник сполз со шляпы мне на лицо и закрыл обзор. Ваня тянул меня вдоль кювета, и я напоролся на столбик указатель расстояния, больно ударившись об него коленом. Верблюды тащили меня по асфальту дороги, слепого и с кровоточащим коленом.
Наконец я догадался сбросить накомарник вместе со шляпой и увидел, что верблюды уперлись в барьер дороги и перегородили проезд. Раздался визг тормозных колодок и огромный трактор трейлер остановился всего в десяти метрах от нас. Шедшая в противоположном направлении машина также остановилась в ожидании развития событий. Верблюды были напуганы и неуправляемы. Пришлось срочно свернуть с дороги и успокоить их.
Моросил дождик, и я решил схорониться под навесом коровника, из которого доносилось мычание многочисленных коров, пригнанных на дойку. Внутри орудовали с доильными аппаратами два мужика примерно моего возраста. Вид у них был шалый, усугубленный косоглазием и недельной щетиной, одежда их замызгались коровьим дерьмом. Они настолько были заняты, что успели только кивнуть мне и продолжили суетню вокруг коров.
После посещения молочной фермы Дэвида Берча в окрестностях Маселбрука мне несколько странно было видеть этот полуразвалившийся коровник всего с шестью доильными машинами. Коровы были разномастными и низкорослыми, напоминавшими наших буренок. Рядом с входом стояло ведро с парным молоком, и я попросил разрешения его попробовать. Ближайший ко мне дояр отрицательно замахал рукой: «Ни в коем случае, оно маститное». Ого, ни фига себе — как же они сдают заразное, недоброкачественное молоко на перерабатывающий завод? Или это без разницы, если оно подвергается предварительной пастеризации?
Выйдя на улицу, я обратил внимание на покосившийся дом, как бы свисавший с холма. В окне виднелся силуэт женщины, которой я и помахал рукой в знак приветствия. Ответной реакцией была задернутая занавеска. Здесь нельзя было рассчитывать на ночевку.
Несколько километров я прошел без происшествий, но надо было искать ночлег. Слева от дороги к склону горы прилепился дом развалюха. Парадный вход забит досками крест-накрест, но, похоже, в доме кто то жил, так как стекла были целы и горшки с ухоженными цветами стояли на подоконниках. Я зашел с противоположной стороны и увидел внутри человека, растапливавшего плиту. Войти в дом отсюда было непросто — от тропинки к порогу через провалившийся фундамент была перекинута только одна доска, правда, широкая.
Я окликнул обитателя дома, он аж подпрыгнул от неожиданности, но все-таки вышел ко мне, чтобы поздороваться. Рассыпаясь в извинениях, я попросил хозяйского содействия в устройстве на ночлег. У Даррела возле дома имелось пастбище, но забор откинулся много лет назад, да и весь двор являл собой мерзость запустения. По-видимому, ферма была когда то процветающей, окружающие постройки предназначалась для хранения и переработки фруктов и овощей. От этого остались штабели трухлявых упаковочных ящиков. На холме сохранились развороченные ульи, когда-то огромной пасеки, но пчелы давно ее покинули. Ясно было, что жил Даррел сам по себе, без семьи. Любая нормальная женщина побоялась бы по хлипкой дощечке зайти в его замороченный дом. Если в этой стране такие дома в редкость, то у нас это убожество считалось бы вполне приличным жильем.
Даррел не пригласил меня войти внутрь, пока звонил соседям по поводу устройства на ночлег. Вернулся он с хорошей новостью — всего в трех километрах по дороге мне предстояло найти ферму Джона Коллинза, у которого имелось десять гектар пастбищ; и он готов был принять меня на ночь. Я поблагодарил Даррела, а тот почему-то решил похвалить Горбачева за привнесенную нам демократию и обругал Ельцина за развал СССР. Я, естественно, согласился с Даррелом, но в дальнейшую дискуссию не вступил — уж Даррел явно России не в помощь. А верблюды хотели жрать, да и я проголодался.
Джон стерег меня около входных ворот, чтобы проводить верблюдов на пастбище. Был он несуразно высок и тощ так, что, казалось, мог как былинка переломиться от резкого порыва ветра. Распряженных верблюдов мы отвели к пойме реки, где росли густая зеленая трава с ивняком, столь любимым Зиной и Ваней. Но произошло нечто неожиданное — не успел я стреножить Ваню и отпустить верблюдов на свободный выпас, как Зина ринулась прочь от заливного луга вверх по склону. Ваня припустил за ней галопом, так что путы не были ему помехой. Только забор из колючей проволоки смог их остановить, но они продолжали испуганно оглядываться на лощину. Я так и не понял причины их паники. Возможно, испугал их запах какого - то зверя, которого я не видел. Самым опасным зверем в здешних краях считалась дикая собака динго, но не для верблюдов. Правда, в здешних горах водились в изобилии ядовитые змеи.
Вторая попытка заставить их пастись внизу также не удалась, после чего я вынужден был оставить верблюдов в покое на холме. Пропитания там никакого они не могли найти — трава давно была выбита копытами стада коров, пасшегося недалече. У Джона и его подруги жизни Джейн водилось всего десять голов скота, который они содержали больше для развлечения, чем для получения дохода. Большую часть пастбища они сдавали в аренду соседу, владевшему сотней разномастных коров.
Джоан поджарила к ужину котлеты с горошком, а картофельное пюре я приготовил сам, так как ненавижу, когда на зуб попадаются кусочки не размятой картошки. Я, наверное, несносный привереда и зануда, не зря родился под знаком Девы. Я предъявляю слишком много требований к людям, меня окружающим, поэтому-то никто меня и не окружает. Живу одиноким волком, поскольку не могу примкнуть ни к какой стае. Оттого то и устраивает меня бродячая жизнь, что общаюсь с людьми недолго и не успеваю в них разочароваться.
За ужином я попытался расспросить Джон и Джейн о жизни и рассказал о себе. Джон рано бросил школу и пошел работать на ферму, где и батрачил до тех пор, пока не подставил спину под груз, да так неудачно, что хрупнул поясничный позвонок. Вот уж пятнадцать лет, как Джон инвалид и получает пенсию 740 долларов в месяц. Джейн тоже получает 740 долларов пенсии по какой то своей женской болезни. Живут вместе, почитай, десять лет, но не сочетаются браком потому, что в этом случае их пенсию урежут. Так что живут скромно, а в качестве дома используют сарай из рифленого железа. Я и представить себе не могу, каково приходится им здесь в летние месяцы, когда крыша и стены накаляются.
Ферму купили они, скинувшись деньгами вместе с родителями Джейн. Родителям достался дом на холме, но общались они редко. Особенно Джейн боялась матери Джона, с которой тот прожил большую часть жизни до тех п
ор, пока она с ним не встретилась. Ей с трудом удалось вырвать Джона из любящих рук матери, которая до появления Джейн не позволяла никакой женщине к нему приблизиться.
Я всего несколько дней назад имел возможность наблюдать таких маменькиных сынков в деревне Делвин. Джейн с ними не была знакома, но рассказала о тех двух доярах, которых я встретил в этот день по дороге. Звали их Колин и Фрэнсис Тальбот, и жили они с матерью Лорэйн, которой было давно за 80.
Семья Тальботов жила в этой долине с прошлого века и давно породнилась с соседями, так что все в поселке были родственниками. Лорэйн насмотрелась, какие могут родиться уроды от близкородственных браков, поэтому не хотела она женить сыновей на знакомых ей девушках. Она легко находила изъяны в любой из них и отвращала от них сыновей. Колин и Франсис были ее сокровищем, и она не хотела их никому отдавать. Поэтому она дала им возможность закончить только начальную школу и после этого никуда с фермы не отпускала.
Сыновья ее не пили и не курили, не посещали ни баров, ни танцулек. Мать отправляла их спать в семь вечера, а в пять часов будила к завтраку и новому трудовому дню. Только труд этот был неблагодарным: держали они 60 дойных коров, но молочная продуктивность их была очень низкой, и рождалось много уродов. Лорэйн не зря боялась женить сыновей на ближайших родственницах, но забыла воздерживаться от этого при разведении своего скота. Я уже упомянул, что братья не позволили мне пить их парное молоко, поскольку коровы болели маститом.
Джон и Джейн рассказывали мне эту историю не только с сожалением, но и со злорадством. Дело в том, что несмотря на семь лет пребывания в долине реки Ма Ма, соседи не признавали их за своих, поскольку Джон и Джейн не были рождены в этих краях.
Однако они слышали о фамилии Типер, которые содержали у себя на ферме около 40 верблюдов. Не составило труда найти их телефон в справочнике и позвонить на ферму. Трубку подняла жена хозяина. Звали ее великолепно — Глория. Она, оказывается, тоже обо мне слышала, видела по телевизору и рада бы встретиться. В ближайшие дни она собиралась ехать в Брисбен, где по выходным устраивала в парке катания на верблюдах. Эти катания были главным источником дохода фермы. Мы условились, что я позвоню ей после выходных дней, и Глория сможет навестить меня. Я уже думал о том, куда пристроить верблюдов, если придется сворачивать экспедицию.
Джейн накормила меня яичницей с ветчиной, а Джон проводил до моста и придержал автомобильное движение, чтобы я беспрепятственно пересек речку. Дорога шла в ущелье горы Вайтстон (Белокаменной), прорезанном этой рекой Ма Ма (испорченное аборигенское «Муи Муи» — деревня, жилище). По воскресным дням автомобильное движение бывает не столь интенсивным, но после вчерашнего дня я был напуган и каждый раз, когда слышал шум мотора, привязывал верблюдов к дереву или столбу.
Вздохнул я облегченно, когда выбрался из ущелья в обширную долину, где раскинулись многочисленные фермы по выращиванию овощей и люцерны. Поля подходили к самой дороге, и я не преминул запустить голодных верблюдов на окраину такого поля. Я уже придумал и оправдание, если хозяин приедет качать права: обочина дороги принадлежит всем проезжающим.
Но дальше появился соблазн и для меня: попробовать созревших помидоров, огурцов и лука. Естественно, было бы неприлично класть их в мешок, но насыщался я впрок и никогда в жизни не ел столько томатов и огурцов. Да и верблюдам перепало, ведь множество овощей лежало на земле, и я посчитал, что вряд ли они предназначены для продажи. В общем, когда хочется, оправдание найдешь.
По случаю воскресного дня здание мэрии города Гатона оказалось закрытым, но я давеча созвонился с мэром Берни Сатоном и получил разрешение переночевать с верблюдами на городском стадионе. Я старался пробираться к стадиону боковыми улицами, но даже на них были невероятная чистота и порядок. Жители любили свой город и украшали, чем могли. Спортивные площадки, поля для гольфа, скверы, парки оказались в прекрасном состоянии и полны посетителей. Люди не прятались по домам, сидя перед телевизионными ящиками, они были снаружи и общались между собой.
Удивительно, что стадион оказался пуст, только в загоне для лошадей несколько всадников тренировались в бросании лассо и выездке. Меня никто не встретил, и не было даже поблизости телефона, чтобы позвонить смотрителю территории (ground keeper он здесь называется). Я пишу этот термин и осознаю, что русский язык не имеет в словаре подходящих слов, чтобы адекватно описать австралийскую жизнь Не было у нас никогда таких стадионов, ипподромов, родео и ковбоев, но, может, всё ещё будет.
В поисках телефона я вышел на соседнюю улицу, где приметил группу людей, что то оживленно обсуждавших. Приблизившись, я увидел у них в руках «кирпичики» Библии, а дискутировали они постулате Нового Завета грехе. Насколько я понял, постулат состоял в том, что грешник любой, кто не верит в божественную природу Иисуса Христа. Участники дискуссии готовы были растерзать такого еретика, а я то как раз таковой. Но выдавать свою сущность я не решился, так как пришел к ним позвонить по телефону. Слава богу, что не спросили о вере, а то бы и ляпнул. Бесят меня такие знатоки того, что такое хорошо, а что такое плохо. Ведь от таких экспертов и пошел страшный большевистский лозунг: «Кто не с нами — тот против нас!»
Тем не менее, позвонить мне разрешили из дома этого молитвенного собрания. Оказалась у них еще и тыква, которую хотели подарить мне, с библией в придачу. Отмотался, объяснив, что варить тыкву мне не на чем, а для библии нет места в поклаже.
Через час приехал Патрик, смотритель стадиона и позволил пасти верблюдов на игральном поле, что, как правило, воспрещалось начальством. Но трава вокруг стадиона была вытоптана, сена тоже негде было достать. Он только попросил это делать после наступления сумерек. По поводу верующих Патрик презрительно сплюнул и сказал, что на подчиненной ему территории возбраняется вести любую агитацию. Так что вход им сюда воспрещен. Я облегченно вздохнул.
Уже в сумерках приехал познакомиться со мной Брайан Тэйлор с женой. Его книгу «Рогатулька» я прочел в доме Яны Ричардсон, которой он ее когда-то подарил. Эта была самая австралийская книга из всех, которые я когда-либо читал.
Брайан жил в соседнем городе Тувумба и был рад нашей встрече, хотя никогда не был верблюжатником. Всю жизнь он был ковбоем и принимал участие в создании Национальной туристской тропы от Куктауна в штате Квинсленд до Мельбурна в Виктории. Эта тропа тянется вдоль восточного побережья Австралии более чем на пять тысяч километров.
В своей книге Брайан вспоминает детство и людей буша, которые в примитивных условиях, используя такие простые приспособления, как рогатулька (раздвоенная ветка), строили жизнь на этой земле. Ее можно было в детстве употребить в качестве рогатки, а во взрослой жизни как рукоятку косы и в сотне других ситуаций. В предисловии Брайан написал, что осваивали эту страну люди с молитвой на устах и с верой в успех. Чтобы преуспеть, нужно было тяжко работать. Те же, у кого кишка была тонка, не выживали здесь.
У Брайана с кишками было в порядке, но подвели тазобедренная система. Ему поставили искусственные суставы и лишили возможности ездить верхом. Он пошутил, что, по крайней мере, из за инвалидности у него больше времени останется, чтобы написать следующую книгу об Австралии.
Брайан подписал и подарил мне свою книгу, а я пообещал прислать свою, как только сподоблюсь написать и издать. Я пишу ее и цитирую послесловие его книги: «Написав эти истории, я пришел к выводу: ...мальчишки никогда не взрослеют, они просто становятся больше. И эта книга помогла мне это вспомнить».
Помогла и мне.
КОЛЛЕДЖ
Брайан рекомендовал посетить сельскохозяйственный колледж, который находился в пяти километрах от Гатона по дороге на Брисбен. Во время путешествия по США мне довелось побывать в аналогичном квакерском колледже и хотелось сравнить его с местным.
Несколько километров вдоль хайвэя Варего отбили у меня всякое желание продолжать путешествие с верблюдами в направлении Брисбена. При таком интенсивном движении я со стопроцентной вероятностью угроблю и себя, и верблюдов. Эта дорога может привести меня не в столицу штата, а в гроб. (Не утешила меня информация, почерпнутая в словаре имен: английское название Брисбен происходит от словосочетания «сломанная кость».)
От шоссе отходила боковая дорога, ведущая к этому колледжу, и я туда проследовал. Не хотелось падать им как снег на голову (тем более что снег здесь никогда не выпадал), поэтому решил позвонить туда с фермы, попавшейся на пути. Когда верблюды завернули к воротам и оказались на лужайке перед домом, оттуда вышел здоровенный мужик в шортах и шляпе, но босиком. Наверное, он спал, и разбудил его лай собаки. Во всяком случае, он протирал удивленные глаза, увидев верблюдов у себя во дворе.
Я объяснил цель визита, и Нил Кумнер разрешил позвонить в администрацию колледжа. Когда я разговаривал с секретаршей, объясняя, кто я и что хочу, похоже, она мне не поверила, посчитав это розыгрышем. Однако рассказала, в каком здании находится администрация колледжа, и просила сообщить, когда окажусь на месте.
Тем временем мой хозяин сам приготовил кофе с бутербродами и рассказал немного о своей ферме. По австралийским масштабам она была миниатюрная — всего 25 гектаров, но Нил мог снимать в год два три урожая. Ну, а земли в этой долине черноземные, самые лучшие в Австралии. Наверное, именно поэтому здесь и был основан первый в Квинсленде колледж по обучению детей фермеров.
Я поблагодарил за хлеб соль и отправился дальше, к стоявшему на холме комплексу зданий колледжа. На площади около административного корпуса воздвигнута бронзовая скульптура быка в натуральную величину. Как только мои ребятки-верблюжатки ее увидели, так и прыснули в сторону. На сей раз я ожидал подобную реакцию, вспоминая их реакцию на скульптуры бандиту Тандерболту и тиранозавру. Мне удалось развернуть их на бегу и направить в густой кустарник, где они и застряли, а уж после этого я их и привязал.
Секретарша позвонила декану колледжа и вскоре провела меня в его кабинет. Встретил мужчина чуть старше с профессорской благородной сединой, но демократического облика, в джинсах и рубашке апаш. Джон Терно был профессором физиологии, а преподавал он гигиену питания. Я тоже когда-то получил диплом физиолога, так что мы оказались коллегами.
Джон вышел на улицу, чтобы познакомиться с верблюдами, после чего препоручил помощнику устроить нас. Верблюдов отправили в самый дальний угол студенческого городка, подальше от конюшен, чтобы не пугать лошадей. Там находился откормочный комплекс для скота с загонами, где росло достаточно травы, чтобы хватило им на три дня, которые я собирался провести в колледже.
Здесь студентов обучали также гостиничному обслуживанию, и для этой цели был построен образцовый отель. Меня поселили в номере для почетных гостей, а профессор Терно вручил пропуск в студенческую столовую. Я не преминул ее навестить и оказался в том самом коммунистическом будущем, которое обещал народу безудержный оптимист Никита Хрущев. В 1960 году он пообещал, что через 20 лет советский народ будет жить при коммунизме, в обществе, при котором должен был осуществиться лозунг: от каждого — по способности, каждому — по потребности.
Мне уже был знаком по посещению колледжа в США «шведский» стол, при котором студенты брали на поднос все, что им нравилось из примерно 50 вариантов блюд: супов, салатов, десертов и напитков. Желающие могли взять еду с собой в комнату. Ходил я там кругами, чесал затылок и вспоминал нашу нищенскую «восьмую» столовку, кормившую студентов не заштатного колледжа, а элитного Ленинградского университета им. А. А. Жданова. Я уже много лет как закончил тот университет, но продолжаю ностальгически заходить в «восьмерку», и с каждым годом там кормят все хуже и хуже. А здесь из жратвы было все, о чем я тогда мог только мечтать, да еще и в неограниченных количествах.
В богатейшей библиотеке я нашел новейшие журналы США и Европы, и не только по сельскому хозяйству. Можно было также пользоваться и компьютером. В отдельном зале компьютеры были подключены к Интернету, и я смог проверить свою почту и отправить письмо в США.
Я не брал продуктов к себе в гостиничный номер, поскольку горничная заполнила холодильник бутербродами на случай, если мне захочется перекусить в середине ночи. Была в моем распоряжении и кофеварка с запасом кофе на несколько дней, так что попал я на время в коммунизм.
Профессор Терно поручил доктору Хохенхаусу познакомить с учебным процессом в колледже.он попросил прочесть студентам лекцию о роли верблюдов в освоении континента. Марк Хохенхаус оказался ветеринаром и специализировался он по физиологии лошадей в стрессовых ситуациях, таких как гонки или тренировка на ринге. В конюшне было около 100 лошадей, но покататься мне на них не удалось, поскольку у меня не было страховки и соответствующего снаряжения. Здесь тренеры использовали метод не кнута и пряника, а только пряника, и действительно виртуозно управляли своими питомцами. Мне надо было бы у них поучиться методике, но мои верблюды были уже испорчены неправильным воспитанием. К ним вполне подходила поговорка: горбатого могила исправит.
В кабинете Хохенхауса мы попили кофе и поговорили о проблемах колледжа. Когда то он был независимым учебным заведением и славился качеством выпускаемых из его стен специалистов. Однако позже его преобразовали в один из факультетов университета Квинсленда.
И тогда колледж начал терять свое лицо. Уменьшилось финансирование, приходят в ветхость здание и оборудование, а руководство не может найти выхода из этой ситуации. Но хуже всего то, что идет грызня между преподавателями и научными сотрудниками за лучшее место и зарплату. Сплетни и интриги опутали отношения между людьми, и за внешне благополучной оболочкой престижного заведения скрывается ад людской злобы и зависти.
Я очень даже понимал Марка, поскольку сам когда то работал в научно-исследовательских институтах и на своей шкуре познал крысиную возню докторов и кандидатов наук, называемую научной деятельностью. Люди везде одинаковы!
Из офиса колледжа я позвонил на верблюжью ферму Глории Типер, которая обещала приехать для встречи со мной. А пока отправился читать лекцию студентам ветеринарного отделения. Темой я выбрал роль животных (верблюдов, лошадей, быков, ослов) в мировом сельском хозяйстве. Они до сих пор являются основной тягловой силой в производстве продуктов питания для большинства жителей планеты. Сейчас в США на фермах по выращиванию органически чистых фруктов и овощей трактора и комбайны заменяют лошадьми. Фермеры секты амишей до сих пор используют только лошадиную тягу, и произведенные ими продукты вполне конкурентоспособны на американском рынке.
В аудитории поместилось человек пятьдесят, и слушали внимательно, однако вопросов не задавали. А ведь тема была в достаточной степени занятной, хотя и не очень насущной для Австралии. Учились здесь дети преуспевающих фермеров, заботы которых были далеки от проблем тягловых животных. К тому же приближались экзамены.
Глория Типер приехала ко мне в гостиницу в сопровождении двух женщин, живущих у нее на ферме. Одна была женой ее сына, другая же пыталась выбраться из многолетней зависимости от алкоголя и наркотиков. Глория и ее муж Джо приглашали к себе на ферму таких молодых женщин, предоставляя им жилье и питание в обмен на возможность работать на земле. На ферме никто не курил и не употреблял алкоголя, и каждый был волен ее покинуть, если что то не нравилось.
Глория отнюдь не была религиозной и помогала людям от чистого сердца. Она считала, что все государственные программы помощи бедным бесполезны оттого, что людям не дают возможности вернуться к земле, откуда только и могут они черпать силу.
Мы съездили к загону, где паслись Зина и Ваня, и Глория пришла от них в восторг. Она удивилась, как мне удалось приехать с ними сюда из Сиднея и сохранить их в столь прекрасной форме. Зина и Ваня действительно являлись теперь настоящими чемпионами по переходам на дальние дистанции и могли послужить рекламой в ее туристическом бизнесе. На ее ферме паслось более 50 верблюдов, но она готова была купить моих за ту цену, которую я заплатил их владельцам в Пиктоне — 1000 долларов за каждого. Она обругала Кевина Хэнли, продавшего мне седла по 800 долларов. Красная цена им была всего 300 долларов, и она готова была их заплатить, если я соберусь продавать верблюдов. Мы договорились, что я позвоню ей в том случае, если решу прервать экспедицию и продать моих любимцев. Я определенно отказался от идеи ехать на Брисбен через загруженный автомобилями хайвэй на Ипсвич и решил обойти столицу штата с запада, двигаясь по направлению к городу Эск.
Дорога на Эск оказалась проселочной. Автомобили по ней ездили редко, но это не помешало верблюдам запаниковать на мосту через речку Буараба. Мне пришлось их посадить прямо посреди моста и задержать движение транспорта минут на десять. Правда, люди здесь оказались неспешными и, выйдя из машин, принялись давать советы, как успокоить верблюдов. А я то знал, что Ваня решил ссадить меня с себя, вот и изобразил панику в самом неподходящем месте. Так что у меня не было другого выхода, как идти дальше пешком.
Вскоре после мостового инцидента приехала команда девятого канала телевидения из Брисбена во главе с Роаном Веном. Они решили заснять меня в общении с местными жителями, для этого должен был заехать во двор дома и приветствовать хозяев, после чего подняться на крыльцо и попросить у хозяев рюмку водки и закуску. Мне то хотелось кружку кофе и бутерброд, но по сценарию я просил водку несколько раз, поскольку снимались дубли. Водки то все равно не дали, но хозяева уверились, что эти русские и часа не могут прожить без алкогольной дозаправки.
Съемки длились два часа, и я хотя и поздно, но спохватился, что пора искать прибежище на ночь. На следующем перекрестке я привязал верблюдов к дереву и отправился через дорогу в сад, откуда доносился шум трактора. Только подойдя вплотную к деревьям, я уразумел, что за плоды на них висели — да это же авокадо, фрукт, который до приезда в Америку я даже не пробовал. Не привыкнув к этой экзотике, решил взять ее на зубок. Взять то взял, а потом долго не мог отплеваться — вкус недозрелого авокадо оказался даже горче, чем вкус недозрелого грецкого ореха.
Хозяин сада обкашивал траву между деревьев и неохотно остановил трактор, когда я ему помахал. Выслушав просьбу о пастбище для верблюдов, он снял , вытер пот рукавом рубашки, опять нахлобучил и ответил: «Тебя вижу впервые, кто ты такой — не знаю. Я не знаю, что твои верблюды могут натворить в саду, поскольку и верблюдов я твоих не знаю. Ищи ночевки в другом месте».
Не ожидал я такого ошарашивающего ответа. Ничего подобного не случалось со мной за все путешествие по этой стране. И сделалось мне почти физически больно, этот человек оказался для меня горек, как недозрелые плоды его авокадо. Ну что в ответ я мог сказать, да ничего, лишь стандартное: «хэв а гуд тайм» (всего доброго).
Проселочная дорога привела меня на хутор, где за ветхим забором едва стоял накренившийся двухэтажный дом. На лай собаки вышел ветхий старик и принялся рассматривать меня подслеповатыми глазами. Наверно, и слышал он плохо, так как после долгих моих объяснений сообщил, что должен позвонить сыну, жившему в соседнем доме. Да тот и сам пришел, услышав лай собаки и увидев моих несравненных красавцев. Звали его Питер Долан и жил он в недавно построенном доме с женой Деборой и детьми, Алексом и Еленой.
Питер с братом Полом унаследовали от отца ферму с двумя тысячами акров. В Австралии лет десять назад приняли метрическую систему, но до сих пор в определении площади земельных участков пользуются английской системой. Если учесть, что в гектаре примерно 2,5 акра, то две тысячи акров равны 800 гектарам. Земли в здешних местах скудные, годятся только для пастбищ, а еще для выращивания земляного ореха, арахиса. Это довольно трудоемкий процесс, требующий специальных механизмов. Братья закупили их, а теперь обслуживают как свою ферму, так и соседские. Я попробовал их арахис, и он ничем не отличался от американского. Вспомнилось, что бывший президент США Джимми Картер сделался миллионером на выращивании арахиса. Подобного успеха пожелал я и Питеру.
Они устроили мне роскошный ужин с бифштексом и тыквенным пюре, к которому я уже стал привыкать. В России оно было сладким блюдом, да еще и с молоком, а здесь подают его на гарнир ко второму блюду. А о существовании первого блюда никто даже и не слышал. Наверное, оно необходимо лишь в нашей промерзшей от невзгод и морозов стране.
+Мне нужно было распланировать следующий день, и решил я позвонить на ферму Дианы Зиски, о верблюдах которой слышал еще от писателя Брайана Тэйлора. Ферма ее была где то в этих краях, и мне хотелось на ней побывать. Диана с энтузиазмом восприняла мой телефонный звонок и обещала встретить меня на следующий день по дороге в Эск.
На ночь Питер отвел меня в свой старый дом, в котором жил до постройки нового. Там было все, что нужно для комфортабельной жизни в деревне: две спальни с гостиной и кухней, холодная и горячая вода, душ, ванная, газовая плита, холодильник, телевизор. О таком доме наш мужик только мечтать может, а вот этот фермер посчитал его недостаточным. С жиру они бесятся, подумал я, засыпая в блаженстве.
ДИАНА
Диана встретила меня на берегу реки, где запарковала свой пикап. С первого же взгляда было понятно, что это — личность. Ей было за полтинник и, естественно, прожитые годы отложили о себе память на лице, когда-то, наверное, весьма обаятельном. У нее были искрящиеся глаза и волевой подбородок женщины воительницы, соответствующей данному имени. Широкополая шляпа, красная косынка на шее, джинсы и ковбойские сапоги со шпорами довершали образ этой амазонки. Разговаривала она уверенно и, вероятно, не терпела возражений. Да я и не возражал, когда Диана предложила погостить у нее на ферме в поселке Куминья. Правда, пришлось отложить посещение города Эск, да он никуда не уйдет. Она рассказала, как добраться до фермы, и уехала готовиться к очередной экспедиции в пустыню.
Дорога шла вдоль подножия горы, то круто вниз, то столь же круто вверх. И то, и другое верблюдам чрезвычайно не нравилось, и приходилось долго их уговаривать. В конце концов они трогались с места, вспоминая, что в дороге им пищи не будет, и накормлю я их только по приходе на стоянку.
В поселке Куминья завсегдатаи бара показали, где свернуть на дорогу, названную в честь хозяина фермы, к которой она вела: Зиске. Вдоль дороги строились дома, возводились дамбы, выкорчевывался лес — деревня превращалась в пригород. Через пять километров показались ворота фермы, над которыми был укреплен щит с ее названием «Балара Хомстед», а на постаменте высилась фигурка сидящего верблюда. Согласно местной легенде, Балара — это место в конце радуги, где путник может найти свое счастье.
Дорога шла у самого забора из колючей проволоки, за которым паслись многочисленные верблюды, встрепенувшиеся при нашем появлении и последовавшие за нами вдоль забора. Мои ребятишки также обрадовались новой компании и радостно орали, шуму было много.
На вершине холма красовался обширный дом с пристройками и открытым павильоном. Коновязи устроены ниже, рядом кострища с жаровнями. На шум вышла Диана и ее муж Сендрик. Было ему за семьдесят, небольшого роста, сухощавый и хромой. У меня за время путешествия создалось впечатление, что все настоящие ковбои хромые либо имеют другие проблемы с ногами. Уж ноги то они при такой работе ломают неоднократно. А еще их профессиональная болезнь геморрой, развивающийся от трения задницы об седло.
Видно было, что он и есть настоящий хозяин фермы, позволявший жене покомандовать. Седрик указал, куда пустить пастись верблюдов, и где у меня будет место для палатки. В дневное время я мог заниматься на обширной веранде, где стояли четыре обеденных стола с лавками. И столы, и лавки сколочены из широких и толстых плах красного дерева. Веранда служила столовой, когда ферму посещали туристские группы или устраивались свадьбы. Рядом устроена кухня с тремя плитами, холодильниками и морозильниками. Здесь могли принять и накормить более ста человек.
Несколько в стороне от кухни располагались душевые, туалеты, прачечная, гараж, а за ними в отдалении красовался дом, где жили Диана с Седриком. Туда посторонним вход был заказан. На стенах, тумбочках, столах и подоконниках были картины, эстампы, статуэтки верблюдов, а на книжных полках книги о верблюдах. На почетных местах висели две картины маслом, на которых изображена хозяйка дома. На одной она в английской парадной одежде для выездки изображена верхом на арабской лошади. На другой же картине художник написал Диану верхом на верблюде. Конечно же, местные художники не принадлежали школе английского портретиста Рейнольдса, но Диану вполне можно было узнать. По сути говоря, этот дом был храмом верблюжьего культа. Я посчитал, что с верандами площадь его около 400 квадратных метров.
Увлечение Дианы верблюдами началось в 1984 году, когда она отправилась в двухнедельное путешествие на них. «Крестным» отцом, посвятившим ее в мир верблюдов, был знаменитый тренер Ноел Фалертон. С тех пор она неоднократно завоевывала призы на верблюжьих гонках, и с помощью Седрика создала ферму, где обитало более полусотни верблюдов. Каждую зиму она устраивала сафари, двухнедельное путешествие с вьючными и верховыми верблюдами по пустыне западной части Квинсленда. Вот и сейчас она была занята приготовлениями к экспедиции, в котором должны были участвовать шесть человек: бизнесмен из Сиднея, двое врачей из Южной Африки, две медсестры из городишка Рома на границе с Новым Южным Уэлсом и сама Диана. Мне хотелось бы к ним присоединиться со своими верблюдами, но день пребывания в сафари стоил 100 долларов, сумма для меня неподъемная.
Перед отправлением в дорогу Диана решила сделать инспекцию всех наличных верблюдов, а также прогнать у них глистов. Половина верблюдов паслась возле дома, другая же часть паслась возле озера Вивенхо, обеспечивавшего питьевой водой Брисбен. Мы отправились туда на джипе, прихватив химикат от глистов, который должен был быть добавлен в пищу верблюдов. Верблюды паслись на самом берегу озера, что меня удивил. Вспомнилось, что в окрестностях Нью Йорка питьевые резервуары огорожены, там нельзя ни рыбачить, ни купаться.
Когда мы проезжали опушку леса, Седрик заметил верблюда, отставшего от стада. Вел он себя странно и жалобно ревел. Подъехав ближе, увидели, что задние ноги верблюда запутались в клубке колючей проволоки, и он уже, наверное, не один день ждал спасения. Седрик достал кусачки, и вскоре несчастный галопировал к озеру на водопой.
Только здесь, в поле, я обратил внимание на то, что Диана ходит босиком, и вспомнил, что и возле дома я никогда не видел ее обутой. Диана подтвердила мое наблюдение — да, она уже 15 лет не пользуется обувью во время работы на ферме. Обувается она, только отправляясь в город за покупками или на званые вечера. Диана считает, что здоровье свое сохранила только благодаря ходьбе босиком, разряжая в землю свою неуемную статическую и эротическую энергию.
Верблюдов загнали в вольер и каждого накормили зерном с добавкой глистогонного препарата. Часть верблюдов отпустили на пастбище, а десять повели через буш к ферме. Уже стемнело, и только полная луна освещала дорогу к дому. Правда, дороги то настоящей и не было. Диана шла по целине босиком, не боясь терновников, кустов ежевики, колючей проволоки, острых камней и прочей колкости. Эта маленькая женщина создана быть лидером. Она как бы вышла из эпохи матриархата. И сейчас мы, два мужика, следовали за ней и верили, что она то и выведет нас на правильную дорогу. Хорошо, когда кто то женского пола берет на себя ответственность. Иногда.
Следующий день был посвящен ремонту и подгонке седел, сбруи и вьючных сумок. Глядя на эти седла старинной кожи и переметные сумы, я удивлялся себе — как же тебе, Анатолий, удалось пройти более тысячи километров без всей этой роскоши. Да если бы у меня было такое оборудование, я бы давно уж и две тысячи километров прошел.
Седрик занимался ремонтом седел и переметных сум, а я устроился рядом, чтобы поучиться рукодельному уму разуму, да за жизнь поговорить. Предки Седрика прибыли в эту страну из Баварии и всегда были фермерами. У него много родственников в этих краях и центральной части Квинсленда, а под пастбище он использует земли в районе города Рома. Он точно не знает, сколько голов скота там пасется, вероятно, около тысячи. Ухода за ним особого не требуется — раз в год ездит он метить своим тавром скот, а другой раз — собрать его для сдачи на мясокомбинат. Седрик отказался от практики горячего таврения, так как при этом след тавра портит кожу. Как и многие австралийские фермеры, использует он для мечения скота жидкий гелий: животное не испытывает боли, а тавро проявляется на обесцвеченной шерсти, не портя кожу.
Седрик не только архитектор, но и строитель этого огромного дома, стены которого он сложил из валунов, а опоры и балки сделал из деревьев, им же и поваленных. Понемногу он сдается времени, особенно ноги ему отказывают, но на лошади ему хорошо и привычно.
К ужину приехал его сын Грег с женой и сыновьями, и Седрик испек к их приезду торт, да и вишневый сироп сделал на скорую руку. К внукам десяти и семи лет относится он как к взрослым, и они обожают его больше родителей. После завершения сафари Диана отправится в такую же двухнедельную экспедицию с детьми и внуками.
Она съездила в магазин и со смехом рассказала, как смела с полок все продукты, что там были, и навела панику на персонал, которому срочно пришлось звонить на склад насчет доставки добавочных продуктов. А закупила она продуктов на 1200 долларов: крупу, муку, сахар, кофе, сушеные фрукты, сладости и даже несколько бутылок вина к дням рождения. Мясных и рыбных консервов она не запасала, считая, что в пустыне слишком жарко их хранить и есть. Нет в пустыне и травы для верблюдов, поэтому закупила она грузовик прессованного в кубики сена.
Глядя на эти приготовления, я осознал, что моя первоначальная идея проехать страну по периметру нереальна. У меня нет ни ресурсов, ни опыта, ни напарника, чтобы успешно пройти маршрут. Я, конечно же, могу рискнуть, но с каждым днем все больше немеют ладони. Вероятно, нарушена циркуляция крови или барахлит блуждающий нерв, ответственный за иннервацию конечностей. К сожалению, это серьезно.
Надо экспедицию завершать, раз не удалось отправиться с Дианой в пустыню. Да и не пошел бы я с ней — не терплю доминантных амазонок.
ЭСК
Утром приехали арендованные трейлеры, чтобы погрузить верблюдов, сено, продукты и отвезти участников сафари на базу, откуда должна была начаться экспедиция. Я мог бы быть среди них, если бы имел 1400 долларов. Но, честно признаться, если бы даже я деньги имел, мне трудно было бы оказаться в подчинении у Дианы. Уж я настолько привык быть собственным боссом, что взвинтился бы от ее руководящих указаний. Тем более, на ее стороне был опыт работы с верблюдами, а у меня только желание пройти тропу и гордыня неуемная.
Я загрузил верблюдов своими вещами и отправился в путь раньше участников сафари, чтобы Седрик мог закрыть все многочисленные ворота фермы, на которой никто не оставался. Он тоже ехал с Дианой до поселка Рома, где должен был две недели гуртовать скот для отправки на мясокомбинат.
Я неспешно следовал вдоль пустынного шоссе, останавливаясь на перекуры или беседуя с проезжими. Километрах в пяти не доезжая Эска заметил дом, окруженный клумбами с цветами. Цветы благоухали также на веранде и висели в горшках под карнизом дома. Будучи в некотором смысле совком, я удивился, что хозяева вместо грядок с помидорами, огурцами и прочей овощно фруктовой съедобностью переводят землю и свой труд на несъедобную цветочность. Привязав верблюдов у ворот, поднялся к дому, чтобы познакомиться с цветоводами. Волтер и Клэр пили на веранде кофе и мне налили с удовольствием. Меня несколько удивило, что муж и жена были дома в рабочее время. Волтер посетовал, что в этих краях работу найти трудно, и он счастлив, что работает в больнице уборщиком, хотя и всего три дня в неделю. Клэр не работает и получает всего 550 долларов пособия по безработице.
Я подивился и порадовался за них. И репу почесал — как же так получается, оба живут на пособие, а дом почти новый, в цветах утопает, да и земли вокруг с гектар. Ну, правда, ясно было, что не курят и не пьют супруги. А как же, черт возьми, время они проводят? Да цветы разводят, а не овощи. Дурак ты, Анатолий. Вот завел бы себе дом и тоже цветы разводил, а не по континентам шастал.
Волтер обещал навестить меня, когда устроюсь на ночь, и я неспешно поехал к Эску, думу думая. Нужно сегодня решать, двигаюсь ли я дальше вдоль побережья Австралии, либо здесь и прекращаю экспедицию. Чем дальше я отъеду от этих мест, тем сложнее будет мне продать верблюдов. Конечно же, нашел и оправдание: у меня были некоторые сложности с навьючиванием верблюдов — пальцы не чувствовали веревок и узлов. А дальше будет хуже. Надо звонить Глории Типер и просить, чтобы она приехала с деньгами и забрала верблюдов к себе на ферму. Лучшего варианта мне не найти.
В Эске зашел в муниципалитет, где мне разрешили ночевать на территории спортивного клуба и стадиона. Вокруг ипподромной дорожки было полно зеленой травы. Главное, о чем меня попросили — не пускать верблюдов на ипподром, так как при виде верблюдов лошади могут понести, покалечив себя и ездоков. Я обещал.
На территории ипподрома встретил меня смотритель, высокий, худой мужчина за 50, выглядевший изрядно потрепанным жизнью. Звали его Кол Брайан. Он явно мучился похмельем. Оттого и был со мной вначале агрессивным и не хотел открывать дверь в контору, где я мог бы переспать. Сам он жил в перевозном домике со всеми удобствами. Вот только плохо ему было, что пиво кончилось, но я пообещал эту проблему взять под контроль.
Постепенно мы притерлись, и Кол даже поставил чайник, чтобы заварить кофе. Как всегда в общении с незнакомцами, я вначале рассказал о себе и попросил Кола расписаться в моем путевом журнале. Потом попросил его рассказать о жизненных свершениях. История его была немудреная и грустная. Родился он на севере штата и рано пошел работать, не закончив школы. Он знал и любил лошадей и лет 15 назад устроился тренером на ипподром. Трагедия с ним случилась тогда, когда он по неразумению сделал ставку на «темную» лошадку и выиграл приличную сумму денег. Все! Он сглотнул наживку дурной удачи. С тех пор сделался игроком.
Будучи тренером, он считал, что хорошо знает лошадей и хитросплетения ипподромной жизни. И действительно иногда выигрывал, не теряя головы. Погиб Кол тогда, когда выиграл 60 000, да, 60 тысяч долларов.
Он держался год, и тогда даже жена с сыном к нему вернулись. Успели они на эти деньги слетать на Гавайи. Когда стали деньги подходить к концу, поставил Кол на кон последние пять тысяч. Считал, что вариант был стопроцентно выигрышный, и — пролетел...
Кол надеется поквитаться с фортуной, но трагедия в том, что игра стала целью и смыслом его жизни. Эта страсть посильнее даже наркотиков. Не зря еще Пушкин говаривал, что страсть к игре — самая сильная из страстей. Сильнее даже страсти сексуальной. Потому-то нет у Кола никакой половой жизни. Про таких говорят: «Не любовь его сгубила, а к одиннадцати туз».
С горящими глазами рассказал Кол, что наибольший выигрыш может быть, если поставить сразу на четырех лошадей и назвать, в какой последовательности придут они к финишу. Мне казалось, что разговариваю я с безумцем. Таковым он и был.
Американцы не отстают от австралийцев в приверженности к азартным играм. Там в Институт общественных отношений провели обследование и нашли, что 4,4 миллиона американцев привержены азартным играм. Из них 30%, или 1,3 миллиона жителей, являются патологическими игроками, подобными Колу. Так что те из нас, кто еще не поддался этому, могут считать себя счастливцами. Каждый раз, когда мне плохо, я себя утешаю: да не пыхти ты, Анатолий, ты не горбатый, не импотент и не извращенец.
А представляешь, каково было бы, если бы обуяла тебя страсть к обладанию малолетними, мужчинами, либо родился бы ты некрофилом и получал бы наслаждение сексуальное только от сношений с трупами. А каково вампирам — им ведь постоянно приходится жертву искать, чтобы кровь из нее высосать и наслаждение получить от этого сексуальное?!
Слава богу, отвлек меня от горьких проблем пола новый гость, и звали его Пол. Оказался он верблюжатником и прекрасно знал Глорию и Джо Типеров. Он неоднократно бывал у них на ферме, умел объезжать верблюдов и сам собирался организовать экспедицию вокруг Австралии на верблюдах, запряженных в телегу. Пол хотел сделать путешествие образом жизни, а на жизнь зарабатывать, катая туристов и детей на верблюдах. Пока он работал пекарем в Эске, но вскоре надеялся стать ковбоем и путешественником. У него еще не было своих верблюдов, надеялся их откупить у Типеров. Я тут же вспомнил о встретившемся по дороге шофере Крисе, который грозился перестрелять своих 12 верблюдов, если не найдется покупатель. Я дал Полу эту наколку в надежде, что когда я вернусь в Австралию для продолжения экспедиции, он также поможет мне найти подходящих верблюдов.
Я позвонил Глории и сообщил о том, что прекращаю экспедицию, и она может приехать и забрать верблюдов. Это был отчаянный шаг, знал я, что возврата нет. После звонка сходил в магазин и купил бутылку портвейна, чтобы отметить конец экспедиции. По дороге к ипподрому остановил меня Волтер, тот самый владелец дома с цветами, у которого я пил кофе утром. Жена прислала с ним приготовленный для меня ужин и фрукты. Знатно то как вечер отмечается. И все равно тоска смертная от сознания того, что не смог я сейчас пройти маршрут.
Глория прибыла раненько, часов в восемь, и привезла целый мешок денег в мелких купюрах, тех, которыми ей платили за катание на верблюдах. Выложила она мне 2600 долларов за двух верблюдов с седлами. То есть верблюдов я продал за ту же цену, что и купил. На седлах я потерял тысячу долларов. Ну что ж — обошелся малой финансовой кровью.
Я подвел Ваню с Зиной к рампе грузовика и обнял на прощание: уж извините, ребятки, если что то не так было. А если и ярился на вас, то не по злобе, а по глупости. Спасибо за службу. Авось, еще увидимся. Забирал я с собой только личные вещи, все же экспедиционное оборудование, включая палатку и спальник, я подарил Полу. Себе на память оставил только путы. Погрузив вещи в кузов, я попрощался с вышедшим из своего домика Колом. Ну что я ему мог пожелать, зная, что он смертельно болен игрой? Пожелал здоровья и счастья.
Глория доставила меня в Гатон, откуда шел автобус в Брисбен. Я позвонил из мэрии в городскую ночлежку общества Святого Винсента, и секретарша пригласила меня туда прийти самолично и зарегистрироваться на постой. Я даже порадовался за себя — навострился то как приспосабливаться к бездомной жизни.
Автобус вез меня по хайвэю Варего, тому самому, который я хотел пройти с верблюдами. Ох, не прошел бы! Хайвэй связывал Брисбен с западным Квинслендом, и по нему осуществлялась доставка в город продуктов.
В обратном направлении везли то, что было необходимо городкам, поселкам и фермам глубинки штата. Над шоссе коромыслом стоял дым выхлопных газов и неумолчный рокот двигателей. Места верблюдам здесь не было.
Я ехал в комфортабельном автобусе, развалясь в удобном кресле, сверху обдувал прохладный воздух кондиционера. В короткий срок из дикой, неуютной, опасной для жизни британской колонии австралийцы создали цивилизованную страну. Несомненно, помогал им в этом пример США, которые на столетие раньше завоевали независимость от Британии.
Мы сделали остановку в городе Ипсвич, где жил актер из фильма Крокодил Данди, который приглашал меня в гости. Но я был бы ему интересен с верблюдами, а без верблюдов я был как все, частичкой толпы, никем. Ну кто я по сравнению с актером из фильма о «Крокодиле Данди», новом герое Австралии!?
Автобус прибыл на центральную станцию Ьрисбена, связывавшую автобусные и железнодорожные маршруты. Оставив тяжелую сумку в камере хранения, я с рюкзаком отправился через мост на южный берег реки Брисбен, где было место ночлега. Удивительное дело, там меня ждали и готовы были предоставить место в зале на втором этаже. Зал был разделен перегородками на загоны, где стояло по две кровати. С восьми утра до пяти вечера постояльцы не имели права там находиться. Запускали их в здание ровно в 5 часов и направляли на кормежку, за которой следовало помывка в душе. Клиентам после этого выдавали пижамы, а личные вещи с ручной кладью оставались до утра в кладовой. Таким образом, с пяти часов люди становились узниками этого заведения, кормившего и дававшего им ночлег. По сути говоря, это была добровольная тюрьма.
Для меня сделали исключение и после ужина позволили прогуляться по городу с условием, что вернусь до девяти вечера. Южный берег реки Брисбен соединялся с северным мостом имени королевы Виктории. Вдоль южного побережья проходила эспланада с дорожками для бегунов и пешеходов, а также детским парком, ресторанами и музеями. Вдоль северной набережной шли дорожные магистрали с неослабным гулом мощных грузовиков и треском мотоциклов.
До Брисбена докатилась лихорадка азартных игр, но не в таком безобразном масштабе, как в Мельбурне. Казино здесь было устроено в здании классического стиля и называлось оно «Конкорд», что переводится как «согласие». Понятное дело, посетители казино заключили соглашение с хозяевами, что согласны быть обманутыми и не собираются наказывать за это обманщиков.
Я обратил внимание, что большинство игроков еще и курильщики, правда, существовал маленький зал для некурящих. Играют люди среднего или ниже среднего достатка, надеясь поправить дела подвалившей прухой. Китайцы и японцы составляют непропорционально большую часть толпы. Естественно, ставок я не делал, поскольку не верил в дурное счастье.
Центр города Брисбена — это огромный торговый комплекс австралийских и шикарных иностранных магазинов. Я знаю их названия на слух, но никогда не захожу туда. Для меня «Армани», «Версаче», «Гучи», «Калвин Клейн» всего лишь пустые звуки. Но здесь привлек меня бутик под названием «Верблюд» (camel) и товары, там продаваемые. Ничего оригинального в рубашках, брюках, трусах, галстуках и других одеждах не было, кроме фигурки верблюда, вышитой на видном месте. Ее присутствие, так называемая торговая марка, повышало стоимость одежды на 20 процентов. Среди толпы покупателей я был, наверное, единственно имеющим отношение к верблюдам, но ничего не мог купить. Как тот сапожник, который без сапог.
Сделав несколько кругов через это покупательско продавательское столпотворение, я вдруг дюже заволновался, и задышал с трудом. Это ощущение мне знакомо, оно приходит, когда заблудился, потерял направление и не ориентируешься, где север, а где юг. Меня охватывает паника, начинаю суетиться, и даже компас не помогает. В этом огромном помещении с множеством указателей, лифтов, эскалаторов и переходов, с сотнями и тысячами людей вокруг, я потерялся и растерялся. Мне хотелось вырваться на воздух, на простор, но не знал, куда бежать и где выход. Пришлось обращаться за помощью к охраннику, зревшему за течением толпы.
Только выбравшись на крыльцо магазина, почувствовал я облегчение и даже желание общаться с ближними. Далеко ходить не надо — на ступеньках сидела парочка и сосала из картонной упаковки самое дешевое в Австралии вино, типа рислинга. Я, естественно, к ним присоединился, достав свою бутылку портвейна. Оказались они музыкантами и только что закончили выступление в ресторане, где их накормили, а денег не дали. Винишко закупили на свои, кровные. Смуглый парень с гитарой назвал себя цыганским королем Марком, а она — барабанщицей Николой Феникс.
Марк в Англии зарабатывал на жизнь, будучи каменщиком. Проработав год и накопив денег, он регулярно отправлялся бродить по заграницам в надежде, что там он прославится как гитарист. Обрыдла ему жизнь каменщиком, тем более, не вольного. Барабанщица Никола новозеландка, на жизнь зарабатывала трудом официантки. Она тоже мечтала о славе. Я же только славой и был сыт. Все уже спали, когда я вернулся в ночлежку и забрался под солдатское одеяло. Трудно заснуть, когда отвык от города и нет рядом одногорбых спутников, Зины и Вани.
Проснулся раньше всех, чтобы не спеша принять душ и побриться. На завтрак можно было есть кукурузные хлопья с молоком, овсяную кашу, яичницу с ветчиной и запивать кофе. В количестве жратвы нас не ограничивали, и еду можно было брать с собой. В конторе ночлежки меня оформили в качестве почетного гостя, предоставив отдельную комнату и право приходить и уходить из ночлежки, когда заблагорассудится.
Моими новыми соседями на третьем этаже оказались работники этой ночлежки, которым за хорошее поведение и тяжкие труды удалось выбиться из бездомных в служащие, да еще с зарплатой. Мое появление на этаже они встретили очень даже неодобрительно. Как же так, только вчера появился, а уже расхаживаю по заповедному для рядовых клиентов служебному помещению. Они подходили ко мне и сообщали, что не положено мне здесь находиться. По сути говоря, отстаивали они свое право быть привилегированными и отличаться от серой толпы алкоголиков, наркоманов и сумасшедших. Занятно, что отбившись от них и доказав законность своего пребывания на верху бомжевой социальной пирамиды, я и сам был не прочь указать случайно забредшему ночлежнику, что не по ранжиру сюда он залетел.
На этот раз в прогулке по городу я решил посетить мэрию города, но по дороге заглянул в контору фонда поддержки семей военнослужащих с красивым названием «Наследие». Привлекла эмблема фонда в форме факела, обрамленного лавровым венком. Мне захотелось иметь в коллекции шеврон с этой эмблемой. Управляющий конторой несколько удивился столь необычной просьбе, но послал секретаршу на поиски шеврона, а сам решил со мной побеседовать. Чем дольше мы разговаривали, тем приветливее он становился. После того как секретарша принесла желаемый шеврон, управляющий спросил, не желал бы я выпить с ним чашку кофе и поговорить о возможном сотрудничестве. Ну отчего же нет, решил я: человек он приятный и, может, что то дельное подскажет.
Мы прошли в соседнее французское кафе, где Стюарт Робертсон заказал две чашки кофе экспрессо. Начало разговора было прелюбопытным: - Анатолий, у вас, случаем, нет аллергии к деньгам? Челюсть у меня отвисла, но я этого не показал, а только пробормотал, что нет у меня ни аллергии, ни болезненной к ним привязанности. В общем, я не имею ничего против бумажного эквивалента приспособленности к жизни. Стюарт удовлетворенно хмыкнул и продолжил: - А не хотели бы вы путешествовать по странам, жить в дорогих отелях и плавать на яхтах?
Засвербела у меня черепушка, зачесалась, и думаю – Кубыть — не быть, ядрена штукатурка. Он что, наркоту предлагает мне развозить по миру?
Но не высказываюсь. А он уловил момент сомнений и продолжил: - Не беспокойтесь, бизнес вполне лояльный и с наркотиками не связанный.
Это предложение мне очень даже понравилось, и голова закружилась от воображаемого праздника будущей жизни. Неужто наконец то пруха пришла, нищета кончается, жизнь начинается?! Знать, не зря приехал я в этот город, судьба меня принесла в распахнутые объятия удачи!
Я внимательно слушал, а Стюарт пел дальше: - Наша компания имеет отделения в 37 странах мира, но еще не открыла представительство в России. Мне кажется, вы заслуживающий доверия человек, и мы хотели бы с вами в дальнейшем сотрудничать. Музыкой звенели во мне его слова, голова кружилась. Да, да, да! Я честный и порядочный человек, не могу врать, ненавижу фальшь и двусмысленности. Я тот, который вам нужен. Ну, а что же делать?
Он торжественно достал рекламный буклет и каталог компании «Интерлинк», продававшей через сеть дистрибьюторов косметику, бытовую химию и одежду с обувью. Я заглянул в каталог и нашел, что цены были не значительно ниже, а выше, чем в розничных магазинах.
Я встречал в США дистрибьюторов компании «Гербалайф», работающей по аналогичной системе, как и эта «Интерлинк». У них были, как и у Стюарта, красочные каталоги и визитные карточки. Встречал я их и в России, ласточек перелетных, эту хер бу лайфу продающих. Скользкий это бизнес, на дураков рассчитанный.
А в Питере знавал я Ольгу, бывшую театральную директрису, рекламировавшую аналогичную российскую компанию, которая тоже продает косметику и другие товары, маскирующиеся под отечественные разработки. На самом деле продают они китайские товары в российской упаковке. Ольга сама ничего не продавала, а открывала отделения фирмы в других городах. Безработные женщины тащили туда последние деньги, чтобы закупить образцы и каталоги. Потом искали себе подобных, чтобы те покупали образцы и каталоги, а те... и так далее. Система эта аналогична пресловутой финансовой пирамиде типа «МММ», на которой погорели сотни тысяч доверчивых вкладчиков, а обогатились единицы.
Положив каталоги на стол рядом с остывшим кофе, я ответил Стюарту, что мне знаком подобный способ распространения товаров без посредников и называется он пирамидой. Стюарт чуть не задохнулся от возмущения и заявил, что «пирамидки» запрещены в Австралии законом, и его компания вполне легитимная. Мне сразу сделалось противно за себя, да и за Стюарта, решившего, что клюну я на эту дурь. Я чувствовал себя внезапно разоренным и одураченным. Неужто никогда не буду я богатым, красивым и знаменитым? Ушел я, австралийским солнцем палимый.
У меня двойственное отношение к этому городу, поскольку восхищен я энергией стройки и перестройки, модернизмом и бережным отношением к немногочисленным реликтам прошлого. Город чрезвычайно ухожен и люди стесняются даже плюнуть на улице. Это прекрасный город, но не мой. Мне не было бы уютно в нем жить.
Я посетил мэрию, находящуюся в несуразном здании, гибриде классического греческого и британского протестантского стилей. Этакий Биг Бен на крыше Парфенона. Естественно, к лорд мэру Джиму Сурли меня не допустили, но от его имени выдали мне цидулю, что он рад меня приветствовать в городе культурного и национального разнообразия. Я то этому не очень и радовался.
На южном берегу реки возведен культурный комплекс, состоящий из нескольких театров, исторического музея, картинной галереи и библиотеки. В театр, понятное дело, я не пошел по причине финансовой, а музей с библиотекой навестил неоднократно, а как же!
Картинная галерея прямо великолепна своей простой, плоскостной архитектурой, а также использованием прудов и фонтанов как части интерьера. Как и следовало ожидать, картинная галерея выставляет преимущественно художников ХХ века. Коллекция европейских художников более раннего периода очень мала, да и неудивительно — музею не исполнилось еще и ста лет.
В историческом музее для меня наиболее интересной была экспозиция истории китобойного промысла. А еще музей гордится самым тяжелым экспонатом — немецким танком, подбитым австралийскими солдатами во время Первой мировой войны. Бедные немцы, ну чего им так не везло с войнами в этом веке? Может, в следующем повезет. Не дай Бог.
Бедные русские, ну почему нам так не везло с войнами в этом веке? Проиграли Первую мировую войну немцам, а наши союзники ее выиграли. Проиграли войну в Афганистане (одно утешает, что и англичане когда то потерпели там поражение). Затеяли мы бесконечную войну в Чечне. И не удивительно это, при таком всеобщем развале. Могущественная Российская Империя завоевывала Кавказ 50 лет.
В библиотеке была выставка памяти генерала Макартура, войска которого квартировали в Квинсленде. Из материалов выставки я узнал, что в 1942 году японцы сподобились обстрелять Сидней и Ньюкасл, угрожая высадкой на территории этой страны. Австралийцы с благодарностью вспоминают высадку американского экспедиционного корпуса в Брисбене и его роль в защите Австралии от агрессии Японии.
Обозревая эту выставку, вспомнил я, что в нашем советском лексиконе существовало ругательство «Макартизм», а вот чего так наши борзописцы тогда обрушились на Макартура, и вспомнить трудно. Маккарти и Макартур – это разные фигуры. Кажется, во время корейской войны, когда Китай отправил туда своих «добровольцев», командующий войсками генерал Макартур предложил сбросить на Китай атомную бомбу. Но на этом он и погорел — президент Трумэн отправил его в отставку.
Конечно же, я не преминул съездить поездом на Золотое побережье южнее Брисбена. Места тамошние считаются наилучшими для любителей серфинга — катания на волнах. Для серфинга главное высота и продолжительность волны, и это там есть, я сам в этом убедился. Я люблю купаться в крутых волнах и заплываю далеко в океан, однако здесь я поостерегся и побарахтался недалече от берега.
С точки зрения архитектурной, Золотой пляж мало чем отличается от подобных во Флориде, где я побывал всего за полгода до этого. Я путешествовал по Флориде на велосипеде и смог подробно рассмотреть красоты тех мест. Модерная архитектура нивелирует культурную и географическую разницу стран. Магазины и закусочные и там, и здесь те же, поскольку происходит неизбежная и неуемная макдональдизация мира.
Лежа на пляже, обратил я внимание, что происходит также азиация мира. На этом австралийском курорте большинство гулявших по пляжу туристов были японцы и китайцы. Наверное, это хорошо с точки зрения японцев и китайцев, но белые ропщут, тихо, чтобы не прослыть фашистами и националистами.
Пробыв несколько дней в Брисбене, я забеспокоился о возвращении в Нью Йорк. Во время визита в офис компании «Юнайтед» в Сиднее мне сказали, что билет мой просрочен и для возвращения в США мне нужно покупать новый билет. Здесь же, в Брисбене, представители этой компании всего лишь оштрафовали меня на 75 долларов за просрочку билета и выдали новый. Всего делов-то.
Просрочен был у меня не только билет, но и виза, да еще месяц тому назад. Фактически был я теперь в Австралии на нелегальном положении. Я идти в иммиграционную службу, ареста. Но деваться было некуда, еще хуже, если арестуют в аэропорту и не удастся улететь по только что полученному билету. Попалась мне замечательная барышня, которая сразу поняла, что находясь в буше с верблюдами, я не мог заниматься иммиграционными делами. Она поставила в паспорт какой то штамп, избавлявший меня от ареста, но въездную визу сюда можно будет получить только по специальному разрешению.
Собственно, делать мне в этой стране было нечего. Я надеялся вернуться сюда в лучшем финансовом и физическом состоянии и продолжить маршрут вокруг страны, которую познал только частично. Я влюблен в ее великолепную природу и людей, живущих в ней.
Им и посвящается эта книга.
КОНЕЦ