Кураж

Татьяна Шмидт
Мать с сестренкой провожали Алешу в армию. Они стояли во дворе военкомата и ждали отправки. Мать всматривалась в безусое, совсем еще мальчишеское лицо сына,  и ей не верилось, что он уже почти солдат.
Вот так, растила, растила, мучалась с двумя ребятишками, брошенная выпивохой мужем, а теперь отдавай его для государства, когда он вырос. Теперь он государству понадобился, а кто помог ей в голодные годы перестройки, когда порой даже куска хлеба в доме не было?  А ей месяцами не выплачивали зарплату, и она обивала пороги чиновников соцзащиты, которые смотрели на нее свысока и разводили руками: «А чем мы можем помочь?» Да не милостыни просила она у государства, а положенное ей по закону детское пособие, которое не выплачивали по полгода.
Выручал  только собственный огород, грибы да ягоды. Что поделаешь – приходилось ей крутиться как белка в колесе: где-то подрабатывать, кому-то что-то связать. В юности она научилась хорошо вязать, и теперь могла связать сама любую вещь – красивую кофточку, пуловер сыну, шапочки, береты, шарфы, носки, варежки. Она обвязывала не только себя и ребятишек, но и также знакомых за небольшую плату, и это было подспорьем в их скромном бюджете. Эти деньги выручали в трудные моменты их жизни, а их – этих горьких моментов было много.
Муж поплатил два года положенные алименты, а потом куда-то исчез, как в воду канул,  и найти его было невозможно, и Вера смирилась с этим. Гордая и самолюбивая по характеру, она не хотела унижаться перед этим человеком и старалась наладить свою жизнь сама.
Теперь  дети  выросли – сыну  исполнилось  восемнадцать, дочери – шестнадцать лет. Вера не вышла замуж после развода, не потому что любила бывшего мужа, а просто  не хотела видеть в доме другого мужчину, отчима ее детям, хотя так не хватало порой рядом сильного мужского плеча… Но она поставила себе цель: вырастить и выучить детей во что бы то ни стало! И от этого не отступалась. Худенькая, светловолосая, энергичная, невысокого роста с большими выразительными глазами, в которых теперь стояли слезы.
Сын глядел на нее, и ему было жаль мать, такую маленькую и несчастную в своей женской судьбе.
-Ну ладно, мама, хватит, не плачь. Да и ты не реви, - успокаивал он мать и сестренку, похлопав ее по плечу, а та уткнулась ему в грудь и плакала навзрыд.
-Да успокойтесь вы! Ну, прослужу и вернусь через два года, еще надоем вам потом. Вы мне главное писать не забывайте, а я в часть прибуду, сразу напишу.
-Слушай мою команду! В строй становись! – скомандовал офицер, и все стали, строиться.
Алексей обнял мать, поцеловал ее, крепко прижал к себе. И кое-как с силой оторвал от себя сестренку Светку.

Сначала он попал служить в Забайкалье в Бурятию и первое время не мог привыкнуть к тамошним холодам, к суровой зиме, где почти десять дней подряд была температура сорок градусов, но он был с детства закален нуждой, и все старался переносить легко и стойко, как и его мать.
Он знал, как она надеется на него, и старался оправдать ее надежды. С товарищами по службе тоже поладил быстро: со всеми перезнакомился еще в дороге, когда ехали поездом, и это здорово помогло ему в дальнейшем во время службы.
Ведь они тогда только присматривались друг к другу – кто чего стоит. Среди них было несколько безвольных, слабохарактерных парней, над которыми все подтрунивали, смеялись. Алексей был не из таких. Он мог постоять за себя, и силой его господь не обидел.
С ранних лет он ходил заниматься самбо. Ему здорово повезло: тренер попался хороший – Сергей Егорович Мальцев. Он понимал, жалел и любил по-своему их, желторотых птенцов, мальчишек в основном из неполных семей, хотя был строг и  требователен с ними. Мальцева уважали за справедливость. Лешке он стал как отец родной, и парнишка подражал ему во всем. Лешке всегда хотелось иметь такие же крепкие мышцы, силу и выносливость. Летом Сергей Егорович водил их в дальние походы в горы и учил выживать в экстремальных условиях. А вечером они все вместе сидели у костра, пели песни под гитару, разговаривали по душам.
На гитаре играл Сергей Егорович тоже лихо. У него научился и Лешка и теперь в армии тоже играл в свободное время по вечерам – у одного парня в их отделении была гитара.
А служба шла своим чередом: строевые занятия, стрельбы, марш-броски. Вечером смотрели телевизор.

Новый год встречали в казарме, а потом их часть отправили в Чечню и там их, необстрелянных парней, бросили в бой с боевиками Дудаева.  В горном ущелье они приняли первое боевое крещение. В том бою был убит его земляк Игорь Стрельцов. Впервые Алексей увидел кровь, смерть и страдания. И ни капли сомнения не было у него тогда – зачем  все это? Свято верили они с товарищами, что выполняют свой солдатский долг, защищают родину от бандитов.
До этого он видел войну только в кино, а тут она была наяву, и рядом гибли его товарищи. Такие же безусые мальчишки, как он. Страшно было умереть здесь в горах от пули бандита, везде была опасность, он чувствовал ее постоянно. А кругом были убитые и израненные пацаны. Погиб Саня волков – такой хороший друг. Он представил  мать Сани у гроба всю в черном, и его девушку Таню, фотографию которой он показывал Лехе. И ему впервые стало страшно за себя: «Попадет в меня пуля – меня не будет. А у меня даже и девчонки нет. Одна мать и сестренка Света», - подумал солдат.
Девчонка одна в школе нравилась ему. Но он боялся к ней подходить. Она была старостой класса, строгая, вечно в окружении подруг – Люба Завьялова, круглая отличница, из хорошей семьи, а он сын бедной матери-одиночки.  Но он решил про себя – вернусь живым – она будет моя, если, конечно, не выйдет замуж.
От сестры он узнал, что она поступила в университет. Он мысленно представлял ее: Люба - высокая, стройная, длинные черные блестящие волосы, огромные карие глаза в пол-лица, ослепительная улыбка, да еще летящая стремительная походка. Недаром почти все мальчишки из их класса тайно вздыхали о ней, но она не дружила ни с кем. На школьных вечерах она выглядела королевой – была неизменной ведущей: тонкая в белой блузке, короткой черной юбке и светлых телесного цвета колготках, длинноногая словно фотомодель, в туфлях на высоких каблуках она становилась еще выше и стройнее. Она стояла на сцене, голос ее звенел, а Лешка любовался девушкой.
Да, за такую девушку можно было побороться. А как  она решала задачи по физике, математике, химии! Как умела логически мыслить! Даже пожилой  физик  Сергей  Ильич Алфимов удивленно поглядывал на нее из-под очков в толстой оправе, когда Люба  молниеносно решала задачу у доски, и мел крошился в ее руках.
-Молодец! Пять с плюсом, Завьялова, из тебя выйдет хороший инженер.
Да мозги у нее, как впрочем, все остальное было на месте. Но чтобы завоевать ее, Алексею надо было вернуться живым. А он и не знал, что гордая Люба страдала от одиночества, что ее строгость и недоступность лишь форма защиты от хамства и пошлости, и никого она еще по-настоящему не любила и узнав, что Алеша попал в Чечню, у нее дрогнуло сердце… Так бывает у девушек. Ей хотелось влюбиться в героя, а не в нытика и слюнтяя, которых было полно вокруг. Алексей отличался от других тем, что не хамил, не пил, не курил, занимался спортом – таких как он, было мало в школе и даже в университете, где теперь она училась.
А Алексей вскоре попал в засаду, их колонна двигалась по узкой горной дороге в ущелье, между двух гор и вдруг ухнул гранатомет, вспыхнуло пламя, загорелась ведущая колонну машина. Колонна остановилась, послышались крики раненых, и тут вновь раздался взрыв, и загорелась замыкающая машина, затем бандиты начали расстреливать колонну. Наши солдаты отчаянно отстреливались. Положение становилось критическим, но тут показались наши вертолеты и стали прицельно бить по бандитам, которые начали в беспорядке отступать в горы.
Он попал в госпиталь. Алексею в этом бою оторвало снарядом правую ногу. Его спасло то, что он остался недалеко от дороги в кювете, и медики  сразу оказали ему помощь и отправили в госпиталь.
Когда он очнулся после операции, то долго смотрел на свою забинтованную култышку-обрубок, не доходящий до колена – то, что осталось от его ноги. Это так его потрясло, что он вновь потерял сознание… Он долго лежал в госпитале и не знал, что будет делать дальше, культя, обезображенная шрамом, долго не заживала. У него постоянно поднималась температура от нагноения, и парень по ночам скрипел зубами от боли.
Подходила бледная от бессонной ночи медсестра, участливо спрашивала: «Может поставить укол?»
-Нет! – яростно мотал он головой. Он не хотел привыкать к наркотикам и терпел мучительную боль, проводя ночи без сна, забываясь лишь под утро в каком-то тяжелом кошмаре.
Потом в госпиталь приехала мать, как только ей сообщили, где он находится, на дорогу назанимала денег, где только могла – сбережений у нее никогда не было.
Вера Ивановна, чуть не потеряла сознание, когда увидела сына, исхудавшего, бледного, как мел, от потери крови со страдальческим выражением глаз. Мать бросилась к нему:
-Сынок! Милый! Господи, слава Богу! Жив! – и покрыла поцелуями его лицо, и горячие слезы ее капали на сына, а он тоже не сдержался и заплакал, как маленький. Мать взяла его руку в свою, села на маленький стул возле его кровати и гладила его по руке, а в голове у нее была только одна мысль:
-Господи! За что? За что ты наказал моего сына?
А ему говорила совсем другие, нежные, ободряющие слова. С этого дня начала седеть ее пышная густая шевелюра, а на лбу обозначились первые морщинки.
-Ты поправишься.  Все будет хорошо, - твердила она ему, и я заберу тебя домой. Там Света тебя ждет, не дождется.
И, правда, с приездом матери он пошел на поправку. Мать стала за ним нежно ухаживать, приносила сыну фрукты с базара, а потом когда рана затянулась, достала костыль и стала учить его ходить по палате, потом по коридору.

Так они пережили это страшное время, а потом, когда его выписали, повезла его домой.
Сын возвращался калекой, инвалидом, а она по-прежнему гордилась своим мальчиком, что не побежал от обстрела, не струсил, и теперь думала – чем же он будет заниматься. Но сначала надо было достать хороший импортный протез, те, которые предлагали – никуда не годились.
Так началась жизнь Алексея в другом измерении. За короткое время, несмотря на боль, он научился ходить на протезе. А потом как-то попросил мать:
-Ты гитару не купишь? И самоучитель заодно и ноты, и краски для рисования.  Мать внимательно посмотрела на сына и увидела в его глазах какой-то скрытый огонь. А он застеснялся: «Да играл когда-то еще с Мальцевым, вот и теперь попробую подыграть, а еще рисовать очень хочется». Мать купила все, что он просил.
И вечерами он стал подыгрывать себе на гитаре. Иногда  даже сочинять что-то свое, и у него получалась неплохо.
Репертуар у него был небольшой, песни сочинял Алексей  сам и вкладывал в них всю боль своего сердца. Всю память об убитых и покалеченных товарищах, о трудных испытаниях, выпавших на их долю.
Горы, зной, тишина на рассвете.
Мы уходим в свой первый бой
Я вчера написал своей Свете
И вдруг так хотелось домой…
А сегодня в бою отличился
Нас в атаку повел сам комбат
Только жаль, что с горы не спустился
Мой друг Вовка почти мне как брат
Да и я подорвался на мине
И лишился вдруг правой ноги
Боже правый, спаси наши души
И по божески нам помоги!
Еще в госпитале ему приходили мысли. Как же так вышло, что бились насмерть друг против друга жители России? И ему приходилось стрелять в таких же парней. А ведь наши деды и отцы воевали вместе в  Великую Отечественную, а теперь, поди, разбери кто враг, а кто свой? И еще ему часто снился один и тот же сон. Он бежит по зеленой траве вдоль берега их небольшой извилистой речки, бежит за мальчишками на своей култышке и никак не может догнать…
А бой тот его последний был жестокий. Игорю Орлову оторвало руку. На глазах погибло много ребят из его роты на чеченской земле. Бандиты тоже держались насмерть. Алексею еще повезло – он остался в живых. Он потом не любил вспоминать об этом, этот кошмар и ад.
Все было у них: и трудные дороги, и увечья, и боль, но было и то, что трудно объяснить словами – солдатское братство. Многое он и теперь не понимал в политике государства, понял только одно: надо начинать жить с нуля. Ведь все мечты, все планы его рушились – а ведь он хотел сделать так много! Но решил не сдаваться, а доказать себе и всем, чего он стоит, а главное надо было встать на ноги и помочь матери и сестренке. Первым делом он оформил пенсию – теперь он был инвалид второй группы, и можно было на что-то жить.
По вечерам к нему приходили школьные друзья и Сергей Егорович Мальцев. Они вместе подбирали мотив, слова и пели в полголоса его песни. Когда друзья расходились и уже лежа в постели, он все думал темными осенними вечерами: «Что делать?»
С детства его кроме спорта и музыки тянуло к краскам. Года три он учился в художественной школе, и его преподаватель, известный в городе художник Юрий Петрович Мальцев, сказал ему как-то, что у него есть талант и что нужно учиться дальше. Тогда он не послушал его, а теперь решил пойти к нему и поговорить. Алексей знал, что Юрий Петрович человек добрый, душевный. И он не ошибся. Увидев Алексея в своей прихожей с костылем в руках, он встретил его как родного.
Это был высокий худой седой старик с непокорным ежиком волос, серыми вдумчивыми добрыми глазами.
-Алеша, дорогой, заходи, давай я тебе помогу раздеться.
-Да спасибо Юрий Петрович. Я сам.
-Давай проходи, сейчас будем ужинать. Жена как раз манты приготовила. А у меня для такого случая коньячок есть.
-Не надо, Юрий Петрович.
-Нет, нет. По маленькой мы с тобой выпьем, за твое возвращение с этого ада, - и он достал из серванта пузатую бутылочку с красивой этикеткой и налил в маленькие хрустальные рюмки. Вскоре жена Ольга Владимировна поставила на стол горячие манты, от одного запаха которых у Алексея потекли слюнки.
Юрий Петрович поднял рюмку:
-За тебя, Алеша, за твое здоровье и возвращение живым, - и он опрокинул рюмку в рот, закусив маленьким соленым огурчиком. А когда поужинали, спросил:
-Ну, а теперь рассказывай, чем решил заняться?
-Да вот собственно по этому к вам и пришел, Юрий Петрович. Может, вы мне поможете?
-Ты правильно сделал, что пришел. Чем могу - помогу, даже финансово.
-Нет, Юрий Петрович, спасибо, но денег не надо. Я же теперь пенсию получаю, а вот поучиться у вас живописи хочу.
-Это ты хорошо придумал. Так что ж, пожалуй, сегодня и начнем, - и он с увлечением стал показывать юноше, как сделать хороший подрамник, как лучше натянуть холст, загрунтовать его и другим тонкостям искусства.
И с этого дня Алексей стал почти каждый вечер бывать у Юрия Петровича, который привязался к парню как родному, тем более что своих детей у него с женой не было. Старый художник даже подарил Алексею старый мольберт, кисти и краски, это было для юноши целым богатством. Алексей оказался очень понятливым и одаренным учеником. Они вместе ходили на этюды в лес, в поле, к реке, вместе делали наброски для будущих картин и очень подружились.
Алексей многое перенял у старого мастера. Он задумал написать портрет матери, и каждый день просил ее позировать, мать смущалась, отказывалась, но, в конце концов, выполнила его просьбу, хотя все время ей было некогда. Тогда он придумал написать ее сидящей в кресле с неизменным вязаньем в руках.
Добиться сходства ему не составило большого труда, но ему хотелось передать выражение ее глаз, ее характер маленькой мужественной женщины. Два месяца он  каждый день трудился над портретом. Один за другим накладывал мазок за мазком, и холст оживал прямо на глазах, с него заботливо, с тревогой и надеждой смотрели усталые глаза матери и тонкие красивые руки, лежащие  в недолгом покое, ярким пятном выделялась синяя кофточка на ярко-охристом фоне в сочетании со светлыми  непокорными прядками волос. На коленях у нее лежали спицы с ярким клубком пряжи и неоконченным вязанием.
-Алеша, когда ты закончишь работу? – как-то спросил его Юрий Петрович.
-Скоро, - загадочно улыбаясь, отвечал Алексей.
Забегала сестренка, звала поесть и замирала, как завороженная перед портретом,  подолгу наблюдая за его работой. Он стал работать по ночам, как одержимый. Он вставал тихонько ночью, когда сестра и мать крепко спали, садился к мольберту и работал до рассвета, а потом в изнеможении тут же крепко засыпал…
Он боялся показать Юрий Петровичу неоконченную работу, поэтому торопился и не жалел сил.
Через несколько дней старый художник опять обратился к нему:
-Ну, как дела с портретом?
-Готов, - только еще – он замялся, подбирая нужное слово – еще сыроватый.
-Понимаю, дописывай. Не торопись. Вот только выставка скоро в местном художественном музее, может, выставишь свою работу?
-Я подумаю. Вот только вам хотел бы сначала показать, что вы скажете.
-Я с удовольствием, завтра приду. Давай часиков в десять.
А на другой день  молодой художник, волнуясь, уже показывал свое первое детище своему учителю. Тот долго молчал, рассматривая картину, а потом похлопал его по плечу и сказал:
-Молодец, Алеша, поздравляю. Это удивительная вещь. Мы, старики, народ придирчивый, но у тебя все получилось! Верно схвачено. Давай работай дальше, не ленись! Не стой на месте. Портрет и пейзаж – это классика. Не бойся пробовать себя в разных жанрах.

Одобрение мастера и успех картины на выставке окрылило юношу, после первой работы он принялся писать другую, но теперь он решил попробовать себя в другом жанре. Решил написать пейзаж. Теоретически он к этому  давно был готов, читал книжки о знаменитых художниках, о мастерстве Крымова, Юона, Левитана, Шишкина и других пейзажистах. Он выходил на улицу и часами следил за восходом и закатом солнца, поскрипывая протезом, ходил на речку, в лес, с трудом передвигаясь на костыле. Уходил далеко и наблюдал, наблюдал, с собой брал  небольшой этюдник и сначала делал зарисовки, стараясь уловить неповторимую красоту природы, а потом увлеченно   принялся за работу.
Алексей работал без устали, даже ночью, стараясь не тревожить мать и сестру. Он писал легко чистыми светлыми красками, и понемногу на картине оживал прелестный пейзаж – кусочек реки, где он любил купаться в детстве, ивы, склоненные низко над водой и одно большое старое кряжистое дерево, устремленное ввысь, зеленый луг с одуванчиками и безоблачное синее небо в ясный солнечный день. На картине все дышало свежестью. Он пытался вложить душу в этот пейзаж. На его палитре не было темных красок. Он решил: пусть все будет ярко и солнечно.
Через два месяца напряженной работы картина в целом была готова, и он опять пригласил Юрия Петровича, и тот опять его похвалил:
-Хорош вид и светотень удалась. Да, Алеша, из тебя выйдет хороший художник. Давай заканчивай. Я думаю через полгода – год буду рекомендовать тебя в Союз художников, как подающего надежды. Нужна нам молодая кровь в нашем стареющем Союзе. И я первый тебя поддержу. Я думаю, нос ты утрешь кое-кому и зависти вызовешь много, а ты не пугайся, а борись и ищи свое место в искусстве. Ну, дай твою руку, еще раз поздравляю тебя с удачей, дерзай! – и он ушел.

Так определилось то главное, чем он будет теперь заниматься всю жизнь. Он стал участвовать в выставках, его иногда видели в музее, заходил он и в Союз художников и произвел на всех впечатление: высокий, плечистый, немного нелюдимый, светлые его волосы быстро отросли, и он их не стриг, отпустил усы и стал носить шляпу. Скромно, но чисто одетый, он вел себя достойно, был немногословен и жил отшельником последнее время. Даже дома старался не включать телевизор. О нем заговорили, как о чуде – надо же художник-самоучка и такой талант, да еще инвалид, а он не выпячивался нигде и жил своей жизнью, которой теперь дорожил. У него не пропадала теперь зря ни одна минута времени, где-то он вычитал, что богатство бедных и талантливых людей – их время. Просидев несколько часов подряд за мольбертом – он шел на улицу и приседал помногу раз на одной ноге, отжимался, брал в руки гантели или шестнадцатикилограммовую гирю. Даже пытался подтягиваться на турнике, только сильно болела нога.
У него была мечта купить тренажер, но денег пока не было, и он шел на улицу и растирался снегом, и на это у него уходило зимой всего несколько минут, но зато давало бодрость и здоровье помогало накачивать мышцы.
Мать только качала головой и кричала вслед:
-Не простудись, сынок!
А он улыбался ей и говорил:
-Не беспокойся, я же солдат, - и после зарядки опять садился к мольберту.

А долгая сибирская зима тем временем прошла, с крыши застучала весенняя капель, солнце отражалось в лужах, весело чирикали воробьи, пережившие холодную зиму, и черный кот Тишка охотился за ними. Свежий ветер раскачивал верхушки деревьев в саду. Но ничего, казалось, не замечал Алексей, увлеченный работой, пока однажды не встретил на почте Любу Завьялову и оторопел.
Она была в легком коротком черном пальто и  черных узких брюках, голубой шарфик обвивал ее шею. Черные блестящие волосы живописно рассыпались по плечам легкими волнами. На круглом лице сияли огромные карие глаза.
-Привет, - сказала она и улыбнулась, и на ее щеках появились милые ямочки.
-Как я рада тебя видеть!
-Да, давно мы с тобой не виделись! Ну, как жизнь? – спросил он, краснея.
-Да нормально. Учусь. Уже заканчиваю третий курс.
-Трудно учиться?
-Да не очень.
-А кто еще с тобой из наших?
-Вера Шаламова, а больше никто. А ты как? – и она покраснела, почувствовав, что сказала лишнее – ведь и так было понятно – инвалид.
-Нормально. Вот живописью решил заняться.
-Правда? Здорово! А можно зайти посмотреть?
-Конечно. Что за вопрос? Адрес мой, надеюсь, знаешь?
-Знаю. Так я зайду, раз приглашаешь, да и Светка меня звала уже давно, мы же с ней на одном факультете учимся, правда, она на первом курсе.
-Ну, буду ждать. Пока, - и он протянул ей руку. Она подала ему свою маленькую ладошку, и он долго ее не отпускал. А она стояла и смотрела на него снизу вверх, хотя и сама была не маленького роста.
-А ты вырос в армии. Ну, пока, - и она пошла своей стремительной легкой походкой, стуча каблучками по тротуару, а он все глядел ей в след и думал: «Господи, какая девушка!»
Люба пришла через неделю, поболтала с сестрой и потом осторожно заглянула к нему в комнату.
-Ну-ка, давай похвастайся. Ба, да ты маэстро! Кто бы мог подумать! Хотя и раньше, когда ты делал стенгазету, у тебя классно получалось. Настоящий художник! Только, чур, не зазнаваться, а то возомнишь о себе, - она смеялась, показывая ряд ослепительно белых зубов, и от ее улыбки, казалось, шло сияние по всей комнате.
Он покраснел от смущения, а она сидела на стуле, закинув ногу на ногу, и смотрела ему прямо в глаза, а он не видел ничего кроме поразительной стройности ее ног.
-Да я только делаю первые шаги, как младенец. Я понимаю, надо учиться, но маме не потянуть,- он запнулся, глянув на свою укороченную до половины ногу.
-Знаешь, я думаю, все у тебя получится. Мне и так все нравится. В общем, все хорошо.
Они посидели еще, потом сестра позвала их пить чай, и они сидели рядом за столом, и Алексей наслаждался ее близостью. Казалось, он слышит даже ее чистое дыхание. Потом она заторопилась и ушла, но обещала зайти еще. И он стал с нетерпением ждать новой встречи.
И Люба не заставила себя долго ждать, и каждый раз эти встречи с ней были для Алексея подарком судьбы. В душе он понимал, что может привыкнуть к ней, а отвыкать будет очень трудно, но ничего не мог с собой поделать. Хотя даже себе боялся признаться, что влюбился, но это было так.
И первой заметила это мать, а потом сестра. Она как-то забежала к брату в комнату, где он работал, загадочно посмотрела на него и сказала:
-Ты не хочешь со мной поговорить?
-О чем? Я занят сейчас.
-Да ты всегда занят. Но хотя бы о Любе Завьяловой. Я же знаю, что она тебе нравится, - и она хитро взглянула на него своими светло-серыми глазами.
-Так вот, братец, ты ей тоже небезразличен. Алексей вздрогнул:
-А ты откуда знаешь?
-Знаю и все. Не спрашивай, - сестра лукаво глядела на него.
-А у нее, правда, нет парня?
-Пока нет. Так что у тебя есть шанс. Давай, братик, действуй. Она конечно девчонка гордая и самолюбивая, но добрая и честная. Мне с ней интересно. Ты только без комплексов. Ладно? Кто ты у нас? Герой. А девчонки героев любят.
-Да герой, - хмыкнул Алексей. Инвалид с одной ногой.
-Нет, ты герой, а красивый какой! Ты хоть в зеркало иногда смотришься?
-Ну, смотрю, когда бреюсь.
-Пойди и посмотрись сейчас. Красивый, крутой парень, а столько комплексов! И вообще тебе надо имидж сменить. Посмотри, что ты носишь? Рубашка  какая-то  старорежимная, а  брюки? Что  за  брюки?  Фи-и-и. Отстой полный. Да разве в таких брюках можно пойти на свидание?
-Ну, хватит, - не выдержал Алексей, и замахнулся в нее подушкой.
-Да ты не сердись, братец, я же любя, но прикид сменить, конечно, надо.
-Да, - согласился он, наконец. Вот пойду завтра в торговый центр и куплю.
-А хочешь я помогу подобрать тебе чего-нибудь путевое?
-Ну, давай, деньги у меня есть, за картину вчера отдали.

На другой день они с утра поехали в новый торговый центр и купили Алексею костюм на выход: темно-синий в чуть заметную тонкую полоску, голубую рубашку и красивый галстук, а еще симпатичный свитер и к нему модные джинсы. Все очень шло ему, все подходило по цвету.
Алексей, смотрясь в большом зеркале, сам не узнал себя. Он уверенно, твердо стоял на протезе, слегка опираясь на легкую трость во всем новом. «Прямо, как денди лондонский какой», - подумал он.
-Может тебе, чего купим сестренка? – спросил  он Свету.
-Нет, у меня все пока есть, а вот ты лучше маме чего-нибудь купи – у нее скоро день рождения.
-Ах, да! А я чуть не забыл, - и они пошли в соседний отдел покупать матери подарок, о котором она давно мечтала – красивые новые сапожки на меху, легкие и теплые – благо у нее был один размер со Светланой. Они долго выбирали, не прицениваясь.
И когда принесли ей подарок, мать даже растерялась, зарделась румянцем:
-Да ты что, сынок, таких дорогих я в жизни не носила!
-Вот, - улыбнулась Светлана, -  а теперь будешь носить, только из натуральной кожи. Ну-ка примерь. Смотри, как тебе хорошо в них, просто прелесть, - радовалась дочь.
-Дорогие вы мои, - обняла их и вдруг заплакала мать.
-Ну, что ты мам, ну не надо. Все же хорошо у нас, - приговаривал сын, прижимая мать к себе.
-Ну, а ты теперь примерь костюм-то. Смотри, какой красавец -  прямо жених, - ласково говорила мать сыну.
Алексей и вправду был хорош в этом костюме: худощавый, высокий, стройный с загорелым, мужественным лицом и яркими синими глазами, как у матери.
-Значит, завтра вечером, - затараторила Светлана, - пойдем и посидим в кафе «Арлекино» - я сама там два раза была с подружками. Там так здорово! Кстати, мне сегодня звонила Люба, пригласи ее. Я думаю, она с удовольствием пойдет. Я ей позвоню, чтобы зашла к нам вечером.
Но завтра пойти в кафе не удалось – неожиданно матери на работе стало плохо. Ее увезла машина скорой помощи в больницу. Несколько дней ее обследовали. Диагноз был неумолим, как приговор: злокачественная опухоль костного мозга.
Мать прибаливала давно, но от всех скрывала свою болезнь, лечиться не лечилась. Она вообще боялась врачей, и все переносила на ногах. Серьезный, немногословный лечащий врач на вопрос Алексея, что с их матерью, глядя куда-то в сторону, устало сказал: «Лейкоз».
Алексей похолодел, мысленно представил бледное усталое лицо матери, потом, еще надеясь на чудо, спросил:
-Ее можно спасти?
-Нет. Болезнь сильно запущена. Наша медицина бессильна, - и развел руками. У Алексея застучало  в висках, и вдруг закружилась голова, он пошатнулся и, если бы не врач, упал бы прямо на пол, чистый, белый, выложенный плиткой больничный пол.
 -Нет! Не может быть, не верю! – Алексею было душно, и он рванул на себе новую рубашку, с которой полетели на пол пуговицы.
-Успокойтесь, молодой человек, успокойтесь, возьмите себя в руки и подумайте, как вы скажете это сестре. А больной, я думаю, ничего пока говорить не стоит. Мы, конечно, будем делать все возможное, чтобы стабилизировать состояние и продлить, насколько возможно ей жизнь.
Врач похлопал его по плечу, а Алексей, казалось, ничего не слышал, внутри его все похолодело, словно перед ним развернулась пропасть. В голове вихрем лихорадочно проносились мысли:
-Почему, ну почему это случилось с ней, с их матерью, которая отдавала им порой последний кусок? Что он скажет сестренке, которую убьет это известие? Она так любит мать! Чем теперь можно ей помочь? Мама,  любимая, родная, чем же помочь тебе сейчас? -  Он поднял голову – врач все еще стоял возле него, видимо понимал его состояние.
-Доктор, скажите можно к ней? Может ей лекарство, какое достать или кровь перелить, так у нас же с ней одна группа – первая и у сестры тоже.
-Кровь, пожалуй, можно, только – врач замялся, кинув взгляд на его протез.
-Доктор, я здоров, а это – он поднял штанину, обнажив протез, - не имеет значения.
-Конечно, конечно, приходите завтра, сделаем прямое переливание, предварительно проверив на совместимость, а пока идите домой успокойтесь – на вас лица нет.
Дома его встретила встревоженная сестра.
-Ну что с мамой? – был ее первый вопрос.
-Светлана, у мамы серьезная болезнь крови, но будем надеяться, что она поправится - он говорил и не верил своим словам.
На другой день он попросил врача направить мать на обследование в краевую больницу, а еще лучше в Москву. За несколько дней он продал картины, написанные за последнее время, обратился за помощью к Юрию Петровичу, к тренеру Мальцеву, родителям Любы. Он послал сообщение в Интернет и получил денежный перевод из Германии от старой подруги матери, которая вышла замуж за миллионера, кроме того, откликнулся капитан дальнего плаванья ее одноклассник, который когда-то ее любил и тоже послал свои сбережения. Алексей сам отвез мать в Москву, и там ей в клинике сделали платную операцию по пересадке костного мозга.

 Мать долго лежала в белом боксе. К ней нельзя было войти, но он знал, что она спасена. И когда ее перевели в палату, и они встретились, мать сидела на кровати, остриженная под мальчика, исхудавшая до неузнаваемости, но такая близкая и родная. И это было  для Алексея счастьем и победой.
Сын гладил ее по голове и говорил, говорил:
-Мы победили болезнь, ты будешь жить, мама. Мы должны были тебя спасти. Помнишь, когда я не хотел жить после ранения, и ты приехала ко мне и выхаживала меня как маленького? Ты тогда спасла мне жизнь. А теперь я должен был спасти тебя. Да что я. Тебя спасли врачи и не только. Сколько людей боролись за твою жизнь! Ты нам всем нужна, правда, мама. А еще ты понянчишься с внуками, ведь мы с Любой решили пожениться, как только ты выпишешься из больницы.
Мать улыбалась сквозь слезы и была счастлива, что у нее такие дети и теперь верила, что все у них теперь будет хорошо.
А Алексей знал, что он теперь не один в этом мире, что у него есть мать, сестра, друзья, любимая и дело, которому он будет служить всегда. Он почувствовал жизненный кураж. Теперь он знал, что можно переломить судьбу, и если очень захотеть даже побороться со смертью.

Июль, 2008 год.