В третий из описываемых нами майских дней новое презабавное развлечение было демократично подарено всем без исключения москвичам. Нашлись таки силы, которые позаботились и о тех, кто не смог позволить себе дорогие билеты или по каким-то другим причинам не в состоянии был отправиться развлекаться, и ровно в полдень доставили им небольшой гостинец прямо на дом. С обеда по ганновскому каналу внезапно начала демонстрироваться какая-то чепуха. Сначала вместо диктора полуденных новостей на экране появилась странная особа женского пола с красивой светлой укладкой, крохотными рожками, хорошеньким пятачком вместо носа и круглыми подведенными кокетливыми глазками. Особа что-то верещала на неведомом тарабарском языке так, что понять не удавалось ни слова, уморительно гримасничала, дергала пятачком, растягивала и выдвигала вперед блестящие малиновые губы, косила глазки, хлопала подвижными мохнатыми ушами и непрерывно поправляла кудряшки.
Все, у кого телевизоры были включены, смотрели, не отрываясь, на удивительного диктора, хохотали до упаду, звонили родственникам и друзьям, чтобы не пропустили уморы. Особа покуражилась минут десять, а потом исчезла.
Вдоволь нахохотавшись, телезрители увидели еще более странное зрелище. Показывали что-то наподобие фильма ужасов. Жуткие длиннохвостые создания издевались над несчастными обессилившими и исхудавшими людьми, тыкали их в разные места огромными отточенными вилами, подвешивали на стальные крюки, наподобие мясных, заталкивали в кипящие котлы и пристукивали сверху крышками, поливали из брандспойтов чем-то вроде бегущей из мартеновских печей искрящейся стали, пытались распиливать чудовищными зубастыми пилами. Все это происходило под однообразный глухой бой огромного барабана, изредка сопровождаемый резкими звуками тромбонов и туб. Текста не было никакого. Эстетика ролика свидетельствовала, что ролик не игровой, а скорее документальный, что-то вроде репортажа с мест событий.
- Это что же такое показывают среди бела дня, дети же вот-вот из школы придут? – недоумевали столичные жители и снова хватались за телефоны, чтобы позвонить на студию.
Очень скоро появились и первые телезрители, которым удалось догадаться, что это за трансляция. Первой опомнилась восьмидесятилетняя Агриппина Ивановна Приходько из Теплого Стана. Минут пять она подслеповато смотрела на экран, после чего начала истово креститься:
- Силы небесные, да ведь это ж ад! Спаси и помилуй меня, грешную.
И кинулась из зала на кухню, к иконе.
Вторым по догадливости оказался шестилетний Вовочка Сякин с Вол-хонки. Мама кормила его на шикарной кухне, включила телевизор и прилипла к экрану, позабыв о ребенке. Вовочка примерно ел суп, а потом громко сказал маме:
- Мама, это же черти, смотри, они людей мучают.
Дальше рейтинг догадливости выстроить не удалось, потому что сразу многие поняли, что показывают. Тогда стали думать, чей это фильм, наш или американский, и почти все решили, что американский. Больно уж реалистичными получились сатанинские действа, да и средства были вложены, явно, немалые. Авторы не стали мучить зрителей, не осиливших поэмы Данте и не имеющих опыта путешественника Ивана Сидоровича, сложными картинками многоярусного структурированного ада, а удовлетворили лишь простейшим классическим представлениям об обиталище грешников, зато показали это мастерски. Народ громко возмущался, что днем показывают такую чернуху, но продолжал смотреть.
В телекомпании же лихорадочно пытались разобраться, кто оккупировал их частоту, и прекратить показ, но ничего не получалось. Мощный передатчик работал на отведенной каналу волне, не давая возможности показать запланированные приличные программы. Но в половине первого в кабинете зачитавшегося Ганова раздался звонок с самого верху и бархатный начальственный голос недовольно пророкотал:
- Что это там у вас творится, Вольдемар Петрович? Нам из Патриархии звонили, немедленно прекратите это безобразие.
После этого подняли всех на ноги, кинулись за подмогой на другие каналы, обратились в спецслужбы и общими усилиями неизвестно откуда взявшуюся трансляцию заглушили. С экранов в квартиры понесся противный свист и беспорядочное мелькание, которые сменились аварийной полосатой заставкой, оставшейся до самого вечера
А знаменитый психиатр Дмитрий Валентинович Лосик к трансляции не успел. Вчера он допоздна засиделся за преферансом и встал поздно. Расписание он имел свободное, семьи и вовсе не имел, и теперь, никем и ничем не понукаемый, не торопясь, со вкусом, завтракал при открытом окне на уютной кухне, с удовольствием перечитывая свою статью в "Метрополии".
Он ласково намазывал икорку на золотистый тост, когда его блаженство прервал начавшийся за стеной скандал. Скандал сопровождался все необходимыми аксессуарами: битьем посуды, грохотом, женским плачем.
- Что это у Сергея Сергеевича делается? - недоуменно поднял брови Дмитрий Валентинович. - Вроде такая семья приличная. Неужели жене изменил?
В соседней квартире и правда разгорался скандал, и речь, в самом деле, шла о супружеской измене. Несчастный Сергей Сергеевич так и не смог удалить злополучный след Лилиных губ, и теперь сидел дома на больничном, обдумывая, как ему поступить. Вчерашние сутки прошли под эгидой борьбы с неуничтожаемым пятном подручными средствами.
Сергей Сергеевич честно рассказал о происхождении пятна, дома его пожалели, приголубили, ругались лишь на развратную стерву. Жена Жанна Аркадьевна и теща Милицца Григорьевна перепробовали все, что могло справиться с пятнами. Скребли лысину кормильца "Кометом", "Пемолюксом" и просто содой, потом, вспомнив о жирном происхождении пятна, начали смывать его "Фейри", дошли и до пемзы. В результате пятно стало выглядеть бледнее, потому что кожа вокруг него расцвела красными пятнами и ссадинами.
- Помада-то какая химическая, - с подозрением говорила Милицца Григорьевна. – Французская, что ли?
Три неблагодарных сынишки-недоросля страдающему отцу не сочувствовали, по-хамски потешались над ним и над сбившимися с ног матерью с бабкой.
- Вы его наждачной бумагой, - ехидно советовал Боренька.
- А стеркой пробовали? - помогал младшенький, Санечка.
- Да закрасьте вы его белилами, - не отставал Витя.
- Вон отсюда! - благим матом заорал измученный Сергей Сергеевич и даже ногой топнул.
Его уже не волновали ни беда, пришедшая в родную клинику, ни его собственная карьера, которая после всего произошедшего должна была сильно пострадать, он хотел только избавиться от пятна. К вечеру вызвали лучшего друга Яшу, тоже пластического хирурга.
Тот внимательно осмотрел больного и с удовольствием заключил:
- Надо резать.
И добил университетского товарища коротенькой фразой:
- Но я бы на твоем месте сделал биопсию.
После чего был напоен чаем и отпущен домой.
А наутро нервы Жанны Аркадьевны отказали, и она взбунтовалась:
- Так тебе и надо, будешь знать, как гулять. В следующий раз подума-ешь, прежде чем кидаться на француженок.
- Что ты, Жанночка, я же тебе все, как было, рассказал. Да и не францу-женка она, грузинка.
- Какая разница, француженка или грузинка. ****ь, она и есть *****. Да и вы все, кобели, одинаковые. Думаешь, я не понимаю, что у тебя обыкновенный засос, поэтому и не стирается. Тебя всего надо осмотреть, мало ли, где еще такой же окажется.
Сергей Сергеевич задохнулся от возмущения. Он испытал такие муки, но не поддался соблазнительнице, а его обвиняют черт знает в чем. Вот и храни после этого супружескую верность. Но, будучи беспомощным и зависимым, скандалить не стал, а начал уговаривать жену успокоиться, умолял, даже слезу пустил. А она расходилась все больше и больше, била дорогие тарелки, даже чемоданы кинулась собирать, но вспомнила, что идти ей некуда и прекратила.
А Сергей Сергеевич стоял перед зеркалом, сквозь слезы рассматривал то, что сам называл высоким лбом, и думал:
- Ну вот, дожил, теперь и меня будут резать.
Но и эта мысль надежды не внушала, потому что что-то подсказывало Сергею Сергеевичу: нет, так просто от пятна не избавиться.
- Ну что ж, и с пятнами на лысине люди живут, - тоскливо сказал он сам себе, а подумав, добавил. – Да еще как живут.
Но легче ему от этого не стало.
Какая-то тревога поселилась в душе, какая-то обеспокоенность и ощущение зыбкости собственного существования.
- Выпить, что ли? - подумал малопьющий Сергей Сергеевич, потому что больше ничего не придумал, и пошел на кухню.
А в это время за стенкой ничего не подозревающий Дмитрий Валентинович, напевая, намазывал горчицу на ветчину со слезой. Он, было, уже отправил в рот аппетитный кусочек, как вдруг поперхнулся, почувствовав на себе пронзительный взгляд.
Напротив него, на кожаном кухонном диване, сидел простецкий мужи-чонка и в упор рассматривал его острыми синими глазами.
- Вы кто, откуда? - отдышавшись от горчицы залепетал Дмитрий Валентинович.
- Водопроводчик, у вас дверь была открыта, - нагло соврал мужик.
Дверь у психиатра была превосходная, сейфовая, а работа заставляла его тщательно закрывать все хитроумные замки, да еще и проверять их по несколько раз.
- Кофейком не угостите? – окончательно обнаглел мужик.
- Да вы что себе позволяете, я сейчас позвоню, куда следует, - от возму-щения снова поперхнулся психиатр.
И протянул руку к лежащему рядом телефону.
- Сидеть, - тихо и страшно приказал мужик, выпустив из синих глаз такой взгляд, что рука Дмитрия Валентиновича смалодушничала, трубку брать не стала.
- Так говоришь, бесов нет?
- Я так не говорил, - попробовал схитрить Дмитрий Валентинович.
- Ну, пишешь, какая разница. Что, и чертей нет?
Покраснев, Дмитрий Валентинович помотал головой.
- И дьявола нет, сатаны, шайтана?
Дмитрий Валентинович побоялся ответить. А про себя подумал:
- Это сатанист, я погиб.
И представил себе яркие страшные картинки. Но действительность пре-взошла самые смелые его фантазии.
- Значит, нет бесов, - взялся за старое мужик. – Погляди, а это кто?
Дмитрий Валентинович широко открыл рот и непрофессионально выпучил глаза, потому что в этот момент у него на коленях появилось хорошенькое молоденькое создание женского пола. Вместо носика у создания было премилое рыльце, пушистые волосики оттопыривались мохнатыми ушками и крохотными рожками, глазки слегка косили, но все равно особа была чертовски привлекательна. Если бы Дмитрий Валентинович не спал так долго и посмотрел бы насмешившую москвичей передачу, то нашел бы, что особа эта несколько напоминает давешнего диктора. Она нежно обняла бедного психиатра за шею и трогательно положила рогатую головку ему на плечо.
- Более мощный, чем я, гипнотизер, - подумал Дмитрий Валентинович. – Уж меня мало кому удается пробить.
- Нравится девочка? – подмигнул синеглазый.
Психиатр кивнул.
- Но ты смотри, не шали, она только с виду такая молоденькая, а там внутри, у нее муж и детки.
И он фамильярно постучал по животу Дмитрия Валентиновича.
- Всю семью, я думаю, мы не будем приглашать, а то тут такое поднимется. Вот видишь, правда, не хочется расставаться с такой бесовочкой? Поэтому, пусть и дальше живет там, где жила. Давай, Анима.
И мужик шлепнул особу по упругой попке, понукая вернуться назад. Та прижалась к психиатру всем горячим тельцем, хихикнула и внедрилась, проникла, просочилась в его плоть. Дмитрий Валентинович даже не почувствовал боли.
- Ну, что скажете?
- Хотите работать в моей практике? Я положу вам большие деньги.
Синеглазый захохотал.
- Ну, ничем тебя не проймешь! Один такой уже был, звали Фомой, слыхал? И чего это я с тобой столько вожусь, сам не понимаю. Зацепил ты меня своим упрямством, распалил. Ну что мне сделать, чтобы ты поверил, что мы есть?
На этот раз глаза сверкнули у психиатра.
- Сделайте так, чтобы у меня был свой кабинет на Пятой авеню.
- Эк ты загнул! Ты ж патриот, против иностранцев. Нет уж, я докажу тебе по-своему. С этой секунды ты будешь разговаривать голосом Анимы.
Синеглазый встал и завертелся волчком так быстро, что у доктора за-кружилась голова, он на мгновение прикрыл глаза, а когда снова открыл их, того и след простыл.
Дмитрий Валентинович осторожно поднялся, выглянул в прихожую, подошел к двери, проверил замки. Умылся в ванной, сунул голову под кран и, не вытирая ее, вернулся на кухню. Он звонил своему другу профессору Гамбургу.
- Профессор Гамбург слушает, - раздался в трубке солидный голос.
- Нема, это я, - высоко и кокетливо заговорил Дмитрий Валентинович.
- Кто это?
- Это я, Дима. У меня проблемы, Нема, я хочу подъехать, проконсультироваться.
- Да кто это?
- Ты что, оглох? Лосик!
- Девушка, вы знаете, что за телефонный терроризм строго наказывают? – возмутился профессор.
- Послушай, я не девушка…
- Значит, вы кастрат, - заорал Гамбург и бросил трубку.
А Дмитрий Валентинович наконец-то уверовал и, положив голову на стол, по-девичьи, тоненько и жалостливо, зарыдал.