Бесонница

Берген
Ночи стали тёмные. Тихо на улице, только слышно как ветер свистит, да дребезжит оторванный от моей юбки кусок жести.
Ах, извините, забыла представиться: – Я автобусная остановка. Всё честь по чести: крыша бетонная, чугунные рёбра, кофточка стеклянная, юбка из жести. Смотрюсь вроде ничего. Пассажиры меня не обходят. Каждый вечер какая-нибудь влюблённая парочка на моей скамейке сидит. Одна пара даже собиралась навечно поселиться под моей крышей. Жаль, что потом невеста раздумала. А я помню, как сладко заныло у меня сердце при мысли, что и под моей крышей появится молодая хозяйка. Будет кому присмотреть, чтобы невоспитанные мужчины, что в ожидании автобуса сосут, как соску, свои сигареты, не бросали их куда попало, а только в урну. Правда, в последнее время с мужчинами что-то произошло. Видать кто-то занялся их воспитанием. Как автобус подходит, гасят они окурки и в карман. А если какой и бросит, вечером бабушка с совком все их аккуратно собирает. Говорят, потом она их продаёт. Я лично не верю.

Когда меня никто не видит, я танцую у дороги; ля, ля, ля! Однажды так увлеклась, что очнулась далеко от того места, где меня впервые поставили. Я испугалась. Думала: скандал будет. Начнут выяснять: как я с места удрала. Но обошлось; водители стали возле меня останавливаться. Только потом какой-то мужик возмущался, что ему до остановки далеко ходить стало. Утверждал, что там, где я раньше стояла, какой-то большой начальник живёт. Вот, мол, меня и перенесли, чтобы пассажиры ему не мешали. При чём здесь начальник? Не понимаю. Это я танцую: ля, ля, ля!

Целый день я гуще событий. Одни приезжают, другие уезжают. Вот бабулька приплелась.  Она бы села, но скамейка у меня маленькая . На ней уже две женщины сидят. Третьей не присоседиться.  У тех, что сидят, туфли сухие, а бабуля стоит в заляпанных грязью. Для себя определяю – значит она наша, а эти – сидящие – из-за границы. Да, да, не удивляйтесь; я как раз на границе двух районов стою.
Как я определила, что это граница? А очень просто. Здесь метрах в десяти от меня асфальт кончается. И вот те, что из-за границы, ходят по асфальту, а мы грязь месим. У них газоны, а у нас землю завезли и она лежит кучами. Четвертый год я смотрю на эту границу, а она всё никак не исчезнет.

Эти, что в сухих туфлях, сидят, меж собой общаются. Я, конечное дело, слушаю, куда же денешься. Батюшки, дураки-то нынче в большой цене – на них раз в неделю заказ дают. 
– Забрала я его из дурдома, – сказала одна из женщин, – теперь так и живём за счёт дурака. Да боимся, что его назад заберут, им ведь там тоже кормиться надо.
Вторая сидит, слушает, головой сочувственно кивает, а у самой глаза тоскливые. Соображаю: значит, не повезло женщине, нет в её семье дураков, и заказы они не получают.
Автобус подошёл, уехали они. А у меня из головы не идёт их разговор. Это что же получается? Выходит одни дураки выживут? Это я что-то не поняла.

О… Человек появился. Б-р-р-р, страшно. Не зря же великий писал, что в этот час на улице одни поэты и воры. Ну, насчёт поэтов не знаю. Только бы не заметил, что я трушу. Проклятая заплата, как назло от страха ещё сильнее дребезжит. Уф, пронесло. От чего вы думаете, я так дрожу? Ведь я как хрустальная ваза. Только ту берегут, а меня бьют все, кому не лень. На те деньги, что на мой ремонт потратили, уже дворец построить можно. А меня всё бьют и стеклят, бьют и стеклят. И кто кого переупрямит: не знаю. Как-то меня в очередной раз разбили, и женщина руку об осколок поранила.  Боже, как она меня обзывала: и раздрызганная-то я стеклянная банка, и чугунное убоище, и монстр. Эта женщина всё какие-то Карпаты вспоминала. Кричала, что там на остановках мозаика, художественное панно.

Зачем нам мозаика? Зачем панно? Скромнее быть надо. Я как подумаю, что таких, как я, по городу тысячи. Настроение сразу поднимается, в пляс тянет: ля, ля, ля! Вон, напротив, через дорогу сестра моя родная стоит, и у развилки, где три дороги сходятся, где всегда пассажиры стоят, как витязи на распутье, автобусы высматривают, ещё три таких же. Да если бы у них кофточки лучше чем у меня были, я бы от зависти извелась. А так я довольна.
Интересная у меня жизнь. Я всех шоферов и автобусы в лицо знаю. И какой из них ждёт бегущих пассажиров, а какой ждёт, а потом перед носом бежавшего, может захлопнуть дверь.  Волнительное зрелище, можно сказать: народная спартакиада.

Вроде всё хорошо, но всё равно чего-то не хватает. Шарма этакого, знаете, нет.
О чём я мечтаю? Чтобы меня сделали закрытой. Вон, рядом со мной столовая, пока для всех работала, народ в неё шастал, у меня от шума голова раскалывалась. А как сделали её закрытой – тишина настала. На час для определённых лиц откроется и всё! Эх, завидую я ей. Мне тоже хочется в избранные попасть. Только бы дожить! А вдруг сподоблюсь?!