Это был четвертый день, и он получался отвратительным. Началось с того, что ко мне на лекцию ввались тетка из ректората и ушлый парень из деканата, заместитель декана по работе со студентами. Не соизволив поздороваться, тетка заголосила:
- Все, надеюсь, знают, что в следующее воскресенье выборы в Го-родскую Думу?
Обычно я встаю, когда входит женщина, а тут сел.
- В воскресенье митинг, явка обязательна. Так что, иногородние, не вздумайте уезжать на выходные. Дружненько собираемся у стадиона, потом идем колоннами до площади. Все поняли?
По аудитории прокатился недовольный гул.
- А если заболел? – крикнул кто-то.
- Если кто болеет – справки в деканат, но чтоб только из районной поликлиники, и не гастриты и ревматизмы там какие-нибудь, только что-нибудь серьезное.
- Кома? – сделал я невинные глаза.
Тетка сделала вид, что не услышала.
- А что за митинг? – раздались голоса.
- В поддержку курса правительства, - рявкнула тетка.
- А что, его кто-то не поддерживает? - спросил я слишком вежливо.
Она сверкнула на меня глазенками, но решила с дерьмом не связываться.
- А двадцать восьмого местные голосуют в здании университета, а общежитские – в общежитии. Никого не выпустят, пока не проголосуете.
- Всегда думал, что избирать – это право, а не обязанность, - снова не сдержался я.
Парень за спиной тетки стал делать умоляющие глаза, а она грозно повернулась ко мне, руки в боки:
- Вы понимаете что говорите? Вы же педагог!
- Не имею привычки говорить того, чего не понимаю.
- Все честные люди должны поддержать правительство и партию!
- Помнится, я уже слышал это. Правда, давненько. А что, у нас те-перь снова одна партия?
Тетка покраснела, подавилась от возмущения.
- У нас многопартийная система, но всего лишь одна партия является подлинным выразителем народных интересов.
- Позвольте узнать, зачем же тогда нужны те, которые народных интересов не выражают? Не подлинные выразители?
Что ответить, тетка не знала и сильно разозлилась.
- В общем, в воскресенье все на митинг, мы составим списки присутствующих, не явившиеся без уважительной причины будут лишаться стипендии.
Она развернулась и вышла, парень, кинув на меня сочувствующий взгляд, – за ней.
- Зря вы, Андрей Евгеньевич, - сказала девочка с первого ряда. – Все же все понимают, но куда деваться. К чему об этом говорить, все равно всем придется идти.
- Прошу не забывать, что мы филологи, любители слова. И если уж мы перестанем говорить, то скоро все вообще начнут квакать.
- А чего они заставляют? А если я не хочу? Если хочу проголосовать против? - очнулся наверху какой-то тугодум..
- Так и проголосуйте против, если хотите.
Радостно метнувшийся взгляд Тани Семиной, старосты второй группы, многое мне сказал: девочке будет что рассказать там, где следует. До конца лекции я клял себя за то, что позволил этим войти без предупреждения, прервать лекцию, за то, что не остановил, слишком мало и несерьезно сказал. Произошедшее было нарушением университетских норм, но я просто растерялся от напора и наглости. Студенты шептались, обсуждали свою воскресную барщину, я злился и в результате обычного удовлетворения от лекции не получил. Когда я вышел из аудитории, меня уже поджидала Оля, секретарь деканата.
- Андрей Евгеньевич, зайдите, пожалуйста, к декану.
И обычно веселая, словоохотливая, быстро пошла вперед, не давая мне, опальному, догнать себя. Оперативненько это они, деятельно, не дремлют. Юра был чертовски хорош, приветлив и, как всегда, лукав.
- Привет, Андрюша. Ты зачем хулиганил?
- Ко мне на лекцию вваливается какая-то супоросая свинья, даже не здоровается и говорит то, за что любые правозащитные организации немедленно вчинили бы ей иск, а я хулиганю?
- Выбирай слова. Ты же знаешь, Ираида Тимофеевна член Губерн-ского координационного совета партии.
- Какой-такой партии? Ты говоришь так, будто у нас одна партия, которая так и называется - Партия. А я-то думал, те времена давно про-шли.
- На эти темы не шутят, Андрей. Вон Скорогод вышел из рядов, так ему теперь даже руки никто не подает.
- Почему, я подаю.
- Не о тебе идет речь.
- Раз речь не обо мне, то чего ты от меня-то хочешь?
- Веди себя благоразумно, не дерзи, не высказывайся. Что ты как ребенок?
- Ты вот, Юра, не ребенок, ты умный мужик. Объясни, почему люди не извлекают уроков из прошлого? Почему постоянно наступают на одни и те же грабли?
- Не все люди, Андрей. Только наши.
- Да нет, в мире и других идиотов полно. Так почему?
- Масса инертна и тупа, и сама ни из чего никаких уроков извлечь не может. А тот, кто руководит ею, всегда предпочитает накатанный путь, готовый, уже опробованный сценарий. В конце концов, не так уж много путей, ведущих к власти, тем более - к власти абсолютной. Я ответил тебе?
- Почти эзоповым языком. Но если ты все это понимаешь, за что ругаешь меня?
- Я не ругаю тебя, я тебя уважаю и люблю, поэтому беспокоюсь за твою персону.
- А я думал, ты беспокоишься за Ираиду Тимофеевну.
- Вот как раз за нее-то можно не и беспокоиться, уверяю тебя, у нее-то все в ажуре. Ну ладно, у меня много дел, Андрюша, иди. И веди себя, как хороший мальчик.
В пустом переходе между корпусами меня догнала Оля.
- Андрей Евгеньевич, погодите!
- Чем обязан?
- Андрей Евгеньевич, прошу вас, будьте осторожнее. Вы даже не представляете себе, какой скандал закатила Ираида, говорила, что таким, как вы, не место в университете.
- Да пусть себе хрюкает.
- Ну вот, вы опять. А ведь вы не знаете, что происходит. Вчера, на-пример, мы получили приказ поднять из архивов и уничтожить все ведомости той группы, где учился Михайлов.
Михайлов был депутатом Государственного Собрания от нашей губернии и одним из лидеров той самой партии, которую почтила своим членством убежденная Ираида Тимофеевна.
-Зачем?
- Ну, как вы не понимаете: он же государственный деятель, мысли-тель, доктор наук, а был сплошным троечником. Нестыковки. Только я вам ничего не говорила.
Оля убежала, а я вышел из корпуса. Слева от входа стояло несколько мальчиков и девочек, одетых в ало-бело-голубые цвета заката, в цвета заканчивающегося небесным багрянцем белого дня, активистов, собирающих какие-то подписи, по-видимому, в защиту все той же самой незащищенной партии. Подальше, у трамвайной остановки приютилась кумачовая палатка с серпом и молотом. Два старика сидели внутри за столом, к ним подходили какие-то люди, большей частью пожилые, брали газеты и расписывались в какой-то бумаге. Я пошел в ту сторону, мне все равно надо было туда.
- Молодой человек, не проходите мимо! Мы просим вас присоеди-ниться к тем, кого не устраивает сегодняшнее положение вещей.
Именно сегодня положение вещей меня сильно не устраивало, и с подобной формулировкой я готов был присоединиться к кому угодно.
- Если вы честный человек, поставьте вот здесь свою подпись.
Ага, оказывается, прежде чем подписаться, следовало подумать, достоин ли. Ну что ж, пожалуй, скорее, честен, чем нечестен, но на сто процентов я бы этого не утверждал. И если моя собственная честность вызывала у меня некоторые сомнения, то честность вообще показалась качеством весьма противоречивым, потому что с разницей всего лишь в час меня дважды уверяли в том, что честные люди должны делать взаимоисключающие друг друга вещи. А нажим не ослабевал:
- Не бойтесь, с нами миллионы.
Старый хрен хотел поддеть меня, а может, и успокоить, но заставил пройти мимо. Никогда не хотел быть в компании миллионов, кем бы они ни были.
- Газету хотя бы возьмите, - неслось мне вслед.
Газету я не взял, никогда не читаю того, что не несет никакой ин-формации, а то, что написано в этой я знал еще в первом классе. Хотя если так и дальше пойдет, придется все-таки подписывать и присоединяться, к красным, зеленым, серо-буро-малиновым – любым, только не к этим закатным. Иначе недолго всей страной закатиться. Интересно было бы заглянуть в головы этой самой Ираиды Тимофеевны или тех мальчиков. Они что, и в самом деле искренни? Имеют и защищают свои убеждения, которые так кстати совпадают с партийной программой? Или просто делают карьеру, как и те, кто вступал в совсем другую партию полвека назад?
Но ведь даже тогда встречались убежденные и яростные, хотя искренне верить в построение коммунизма – это, конечно, клиника. Прочие же, более мобильные, как раз и перетекли от прежних красных, которые защищали весь мир, к нынешним ало-бело-голубым, нуждающимся в защите. И если исключить искренне верящих и буйных, а их, наверное, не более процента, то похоже, что все партии состоят из одних и тех же людей, которые не умеют жить по одиночке, которым скучно с самими собой, которые вынуждены объединяться в коллективы даже для того, чтобы подумать.
А политический выбор, кто куда зашел и кто к кому присоединился, при этом определяется только внешними мелочами и случайностями, такими, как приятные знакомства, личная вражда, наличие свободных мест и, опять же, качеством компании. Понятно, что нищему аграрию не стоит объединяться с золотым воротничком, а пенсионеру-татарину – с юным защитником чистоты славянской расы. Но большинству, не отмеченному ярко проявленными качествами, абсолютно без разницы, где пребывать, и какая там Россия фигурирует в названии.